Штирлиц и другие. Глава 4, 5

Борис Соболев
ГЛАВА  4

Весна в Берлине не радовала. По городу метались звери из разгромленного зоопарка. Мартышки довольно профессионально попрошайничали, слон незаметно, из-за спины торговки, воровал хоботом пирожки с лотка, медведь притворился чучелом в кондитерском магазине. Все были при деле, и только Штирлиц никак не мог найти себя.
Открытая почти на середине книга по правильному дыханию (с картинками!) лежала на столе. Под столом, не дыша, лежал полковник Исаев, весь в красных пятнах, и пристально смотрел на песочные часы, стоящие рядом с ним. Песка в них было в аккурат на минуту, но песок сыпался медленно, и Штирлиц решил прервать это упражнение и сразу перейти к следующему. Индийские йоги рекомендовали сесть в позу «лотоса» и сосредоточить все внимание на низе живота. Штирлиц внимательно рассмотрел картинку и искренне попытался это повторить в натуре. Сапоги упрямо скользили друг по другу и «лотос» не получился. Сосредоточиться на низе живота мешали мысли о самом низе, который животом уже не являлся. Пропустив и этот пункт, Максим Максимович сразу перешел к сути дыхательного упражнения. «Десять медленных и глубоких вдохов через левую ноздрю, и то же самое через правую…». Плотно придавив пальцем правую ноздрю, Штирлиц кое-как вдохнул, но выдохнуть не сумел… С правой ноздрей было еще хуже.
Стойка на голове со скрещенными ногами была понятна и без картинок, но было крайне неудобно стряхивать пепел с сигареты, и ужасно мешала фуражка. Упражнение на расслабление, видимо, удалось, так как перед глазами запрыгали чертики, маленькие злые Мюллеры и Холтофф с кастрюлей супа…
Когда он пришел в себя – был уже вечер. «Ну вот, еще на один день ближе к Победе», - подумал Максим Максимович и, негромко храпя, заснул уже по-настоящему. 

Утро следующего дня прошло весело, но бестолково. Штирлиц ходил по коридорам Управления с алюминиевой кружкой, поочередно приставляя ее к дверям кабинетов, и прикладывая к ней ухо. Узнал несколько новых анекдотов про Геббельса, да и вообще - чего  только не наслушался, но передавать в «Центр» было решительно нечего. Не анекдоты же, в конце концов…
Недавно Шелленберг поручил Штирлицу уточнить про переговоры генерала Вольфа с Аллесом. Штирлиц терпеливо поправил: «С Даллесом». Шелленберг парировал тем, что «Аллес» - более по-немецки. Штирлиц хотел поспорить: мол, у нас там слово «Аллес» периодически является синонимом таких перлов как «каюк», «кранты» и что покрепче, но в последний момент решил лишний раз не нарываться. «Да и что с него взять, если он мою любимую сказку называет «Айн болит!». Вот расскажу Чуковскому, будет знать!»
От нечего делать, Максим Максимович решил потревожить Шелленберга. «Может брякнет что-нибудь интересное, а мне – орден…». Войдя в кабинет к Шелленбергу, Штирлиц икнул, обозначая присутствие. Шелленберг прокашлялся, давая понять, что заметил Штирлица. Штирлиц тихо высморкался, демонстрируя срочность дела, на что Шелленберг чихнул и Штирлиц решил зайти позже.
Постукивая кружкой по бедру, полковник Исаев дошел до своего кабинета, и устало опустился на жесткий стул. В кабинете все было как дома. На стенах висели подретушированные фотографии родных. Занавески с вышитыми петухами, которые так раздражали Мюллера, успокаивали. Поскольку «Центр» строго-настрого запретил брать с собой балалайку, Штирлиц принес на работу гармонь, на которой три дня назад вдохновенно играл, когда все ушли домой. Как оказалось – ушли не все. Кто-то настучал Мюллеру. Мюллер провел беседу, смысл которой сводился к тому, что «в то время когда весь народ как один человек… а Вы, Штирлиц! …да из-за таких как Вы!». В этом месте Штирлиц не удержался и смущенно покраснел. Хорошо хоть не сказал «Служу трудовому народу!».

Внезапно кабинет ворвался взволнованный Холтофф.
- Айда смотреть на Еву Браун! – с порога заорал он, и бросился к выходу.
«Чего на нее смотреть?» - устало подумал Штирлиц, но все-таки поднялся, и за дверью кабинета влился в плотный поток людей, несущихся по коридору. У многих были маленькие флажки. «Дурдом!» - зло подумал полковник Исаев и прибавил скорости.
В результате машина с Евой проехала по другой улице, и всё управление отправилось пить пиво, чтобы два раза не спускаться по лестнице. Пили много и зло… Расходились заполночь, горланя патриотические, как им казалось, лозунги.

Ночью снова мучили кошмары. Мюллер тыкал Штирлицу в лицо журнал «Огонек» со статьей «Подвиг разведчика»; Холтофф плакал, потому, что у него забрал кастрюлю с супом Шелленберг; пастор Шлаг пересек границу Испании и упрямо продолжал двигаться в сторону Атлантического океана; Кэт родила негритенка…
Когда Марта уверенным движением раздвинула занавески, Штирлиц засопел и поискал взглядом что-нибудь тяжелое. Кобура с пистолетом лежала слишком далеко, а сапоги снимать не хотелось – в них было тепло и уютно. Тем более под одеялом. Вообще-то, домработница Штирлицу нравилась. Жаль, что не сейчас. Сейчас разведчику было не до всех март в мире – его мутило. Еще Максим Максимыча несколько смущал её форменный черный бюстгальтер и дурацкая привычка смеяться голосом Мюллера.
- Выпьете молока, герр штандартенфюрер?
Штирлиц нашел в себе силы перевалиться через край постели и быстро, на четвереньках доковылять до ванной комнаты.
- Ну нет и нет… - в голосе Марты пискнула нотка укора, но она взяла себя в руки и выпила молоко сама.
- Бва-а-а-аа…
- На завтрак яйца в мешочек.
- Бве-е-е-е-е-е
- Чай или кофе? – Спросила домработница, постукивая чайной ложечкой по скорлупе несостоявшегося завтрака Штирлица. Её невозмутимости мог позавидовать даже Сфинкс.
- Бла-а-а-а-а, - рука Исаева скользнула по фаянсу, и он занял крайне неудобную выжидательную позицию между ванной и унитазом.
- Значит все-таки пиво, - заключила Марта.
Штирлиц подтянул поближе к подбородку колени и затих.
До Победы было рукой подать. Вот только руки не слушались…

ГЛАВА 5

Утром Штирлиц по известным причинам на работу не пошел. Ближе к обеду, когда злость на Марту почти прошла, Максим Максимович подпоясался портупеей и пешком отправился в сторону Управления. По пути полковник Исаев решил проведать Педро и напомнить о следующем сеансе связи с центром.
У здания мексиканской разведки стоял часовой в сомбреро и с мачете в мозолистой руке потомственного крестьянина. Штирлица он узнал сразу. Ещё бы! Рядом с часовым стоял огромный деревянный стенд с фотографиями разведчиков из тех «кого следовало пропускать в любое время суток». Часовой взял мачете «на караул» и улыбнулся большими желтыми зубами. Штирлиц пьяно шарахнулся в сторону от мачете, но быстро взял себя в руки и тоже сделал вид, что улыбается.
Педро сидел во дворе и играл на губной гармошке. От заунывной мексиканской мелодии, да еще в таком исполнении… Штирлица снова «повело». Педро, не переставая играть на гармошке, прыгал вокруг Исаева, как дурная дворняга, все время пытаясь не то поцеловать, не то что-то шепнуть ему на ухо. Перспектива не радовала. Штирлиц икнул и сильно выдохнул. Педро сразу все понял и успокоился.
- Педро, возьми передатчик и приходи завтра в четыре ко мне. Тушенки нет?
Педро энергично замотал головой, едва не проглотив гармошку, на что та издала нехарактерный для нее звук.
Больше делать у мексиканцев было нечего. Исаев вышел за ворота, выбрал направление, дал телу немного наклониться вперед и пошел, тщательно подставляя ноги под падающее туловище.

В здании царила приятная для советской разведки суета – непрерывная вереница сотрудников таскала ящики с документами, а офицер Абвера регулировал движение короткими фразами: «К пятому подъезду! К седьмому подъезду…». Больше всего Герою Советского Союза понравились ящики, которые направлялись как раз к седьмому. Они были и побольше и покрепче.
Штирлица с похмелья очень огорчило то обстоятельство, что распределение архива идет без его участия. План родился быстро. Штирлиц покачиваясь и бормоча под нос ерунду, кое-как дошел до Александр-Плац и, размахивая удостоверением, остановил крытый грузовик. Через сорок секунд выяснилось, что кузов до отказа набит эсэсовцами. Черная форма Исаева произвела определенный эффект, но не более того. Пришлось наорать на лейтенанта и, буквально за ремни, повыдергивать сорок с лишним человек из кузова.
- Дело государственной важности! – орал Штирлиц, скромно умалчивая, какого именно государства это касается.
- Мы же на фронт. Там русские прорвались…
«Да мы уже здесь!» - чуть не брякнул Исаев, а вслух добавил:
- Я тоже все делаю для победы, можете поверить.
Спустя несколько минут, эсэсовцы строем цокали подкованными сапогами по брусчатке площади в сторону Восточного фронта, а к седьмому подъезду Управления лихо подкатил грузовик, в кабине которого сидел находчивый, но слегка пьяный, Штирлиц.
В результате, ручеёк ящиков, текущий из Управления через седьмой подъезд, распался на два рукава – «нашим» и «вашим».
Мюллер наблюдал за этим беспределом через щель в занавесках и рвал зубами в бессильной злобе крепкую кожаную папку с документами на подпись. «Брать его сейчас – полная бессмыслица. Скажет, что просто помогает. Брать надо с поличным, когда будет фронт переходить. А уж это я ему устрою…». Согласившись сам с собой, Мюллер прополоскал рот, переложил немного надкусанные документы в другую папку, и вышел из кабинета.
 Кузов наполнялся быстро. Исаев, чтобы не сбиться со счета, сначала загибал пальцы, а потом, когда они кончились (неожиданно быстро), начал ставить черточки на двери подъезда очень удобным камешком. Дверь постоянно хлопала, и черточки выходили как зарисовки червяков с натуры. Кроме того, очень хотелось пить. Было жарко. Штирлица снова начало мутить. Мельтешение ящиков, мелькание двери перед носом – все было против его здоровья. «Что я буду со всем этим делать?» - мелькнул в голове дурацкий вопрос. Штирлиц сильно отмахнулся от него, в результате чего камешек выскользнул из ослабшей руки и угодил прямёхонько в окно Мюллера.
Полковник Исаев проследил за тем, как последний ящик с хрустом занял свое место в кузове и, мурлыкая «Эх, полным-полна моя коробушка…», сел в кабину.
Водитель – пожилой баварец из ополчения, вопросительно посмотрел на разведчика. Штирлиц вздохнул, протер рукавом враз запотевшее лобовое стекло, и оптимистично сказал:
- Домой.
Немец тронул машину с места и на всякий случай спросил:
- К кому?
- К кому, – эхом отозвался Исаев, - ко мне!
Имея «удовольствие» видеть этого загадочного офицера в гневе, когда он голыми руками справился с полусотней карателей, шофер не стал его сердить и просто поехал прямо. Штирлиц тем временем вспомнил чью-то фразу: «Быстрые решения очень часто бывают недоношенными».
«Кальтенбрунер обещал отправить меня на Восточный фронт с инспекцией. Так. У меня на руках грузовик с документами и Рунге, который съел почти всю тушенку. Надо было брать свинину. Так. Пропуск мне выдадут – это факт. Рунге, якобы, поедет присматривать позиции на передовой для «оружия возмездия». Он же физик-ядерщик или кто? Нормально. Подпись на пропуске не ниже Гимлера. Просто здорово. Вот с Мюллером нехорошо получилось. Тоже факт».
Въехав в знакомый двор, Штирлиц велел водителю сигналить до тех пор, пока «вон из того окна не выглянет кучерявая морда», а сам пошел искать чего-нибудь попить.

* * * * * *

- Штирлиц! Когда Вы, наконец, будете вести себя пристойно!?
- Да я… ну случайно, ей Богу.
Мюллер сидел за столом, демонстративно положив перед собой погрызенную папку. Исаев не помнил, чтобы он был причастен к издевательству над канцелярскими принадлежностями руководства, но из вчерашнего он вообще помнил немного, поэтому стоял тихо.
- Кстати, Кальтенбрунер за Вас просто горой. Вот и командировочку выхлопотал… На Восточный фронт! – Мюллер нехорошо усмехнулся. Да и когда это он хорошо усмехался?
- А без меня никак? – промямлил Штирлиц, ликуя в душе и тщательно скрывая свою радость.
- Значит никак, - повздыхал Мюллер, - а в окно дует, между прочим.
«Дует, дует… Do it! Сделай это! Это ж знак… Ай да Штирлиц, ай да son of bitch!»

* * * * * *

Наступили критические дни. Штирлиц готовился к переходу фронта. Грузовик с документами он поставил в гараж ресторанчика «Элефант». Фрау Заурих долго упиралась, ссылаясь на риск, но средних размеров шоколадка решила все проблемы.




Фрау ЗАУРИХ – хозяйка ресторана «Элефант». Как это переводится – не знает. Возраст преклонный. Помнит Бисмарка еще мальчиком. Носит вязаную кофту, которая помнит отца Бисмарка еще мальчиком. Любит играть в шахматы, но не умеет… Пьет пиво. Спит в подсобке, охраняя припасы. Старая скряга. Воспитывает двадцатилетнюю сиротку Габи по своему образу и подобию. Добилась в этом деле успехов. Любят вместе играть в шахматы, что не добавляет умения, но усиливает азарт… Не может понять, почему конь ходит буквой «Г». По вечерам придумывает меню, которое Габи распечатывает утром. Немного курит. Когда выпьет – ругает всех, кроме Штирлица и Габи. Кстати, Габи печатает также, как фрау Заурих играет в шахматы…

Ящик с этими шоколадками, а также с матрешками, оренбургскими платками и тульскими самоварами, был сброшен с самолета еще в далеком 1942 году и предназначался для подкупа должностных лиц IV Рейха. Жаль, что парашют не раскрылся… Мятые в лепешку самовары, Штирлиц сдал в металлолом (по старой привычке), а партию платков оформил как реквизит ансамбля песни и пляски контрразведки Управления РСХА, за что был собственноручно награжден Мюллером. На матрешках Штирлиц, как мог, изобразил высшее командование Вермахта, за что был собственноручно награжден Кальтенбрунером. А вот просроченные шоколадки остались и уже неоднократно выручали Исаева в самых неожиданных ситуациях. Да что там много говорить - одну из них он дал провокатору Клаусу, получив задание на его ликвидацию. За это он тоже был награжден, правда – заочно…
Поздним апрельским вечером Штирлиц, перебравший в голове все варианты его поощрения Советским командованием от медали до «дачки с садиком», решил таки посмотреть, что ж он так лихо увел из-под носа Мюллера. Запася шоколадку для фрау Заурих, полковник Исаев наклеил на лицо усиленный волосяной покров и, пугая патрули, побрел в сторону ресторанчика.
Грузовик стоял на месте. Фрау Заурих, по обыкновению, спала в подсобке, охраняя продовольственные запасы. Внутри, у барной стойки, под лампой, тупо сидела Габи, уставившись добрыми глазами на печатную машинку в поисках нужной буквы. Судя по ее неподвижности – такой буквы не было ва-аще! Габи была молода и довольно привлекательна… От нахлынувших мыслей в кармане у Штирлица растаяла шоколадка, но долг был превыше всего и он, войдя в гараж,  полез под брезент кузова.
Ящики были славные – один в один. Крепкие, с кованными уголками, опоясанные стальными лентами, закрытые на большие висячие замки. «Против лома все едины!» - ехидно подумал Штирлиц, срывая замок и, закручивая изящной косичкой крепкие петли. Крышка подалась легко. Ящик под завязку был набит книгами. Максим Максимович раскрыл одну – «Майн кампф». «Черт бы тебя побрал с «Твоей борьбой»! – подумал Герой Советского Союза, зарываясь глубже в ящик. Неожиданностей не последовало.
Штирлиц ругнулся в полсилы и перешел к следующему ящику. Процедура повторилась, только косичка была не такая аккуратная… Выталкивая вскрытые ящики руками и ногами из кузова, полковник Исаев вплетал в свое бормотание все новые и новые матерные обороты, но результат повторялся. Мокрый от пота Штирлиц закурил. Дача с садиком растаяли в табачном дыму. «Медаль, медаль… - передразнил он сам себя, - да за такой груз – триста лет лагерей. И совсем не пионерских».
Перед Штирлицем во всем своем великолепии встал извечный вопрос: «Что делать?». «Ну, куда я с этим барахлом? Даже в макулатуру не примут». Штирлиц спрыгнул на землю и, задумчиво куря, сунул руки в карманы галифе. Через минуту он был весь перепачкан шоколадкой «Рот фронт». А еще через час уже лежал дома на кровати с двумя стаканами дрянного немецкого шнапса внутри. Горе его было велико.