ГЛАВА 6
Мюллер, счастливый своим ожиданием скорого разоблачения Штирлица, занялся повседневными пакостями. Он решил проверить все управление на предмет наличия шпионов по принципу: «Падая с лестницы, все кричат на своем родном языке». С радисткой Кэт было проще – она рожала. От мужиков такого подарка ждать не приходилось.
Наскоро созданная комиссия, в состав которой кроме Мюллера вошли Шольц и любитель сарделек Айсман, приступила к реализации плана. На парадной лестнице Управления была устроена засада в виде веревки, один конец которой привязали в балясине, а второй намотали на руку Айсмана. Шольц вел протокол. Мюллер важно сидел на складном стульчике в самом начале подъема. Проходящие офицеры приветствовали Мюллера самым фашистским образом, Айсман тянул веревку, а Шольцу оставалось только записывать – кто и что скажет, впечатываясь мордой в ступеньки и, пытаясь поймать фуражку.
Дело продвигалось споро. Самая распространенная запись в бумагах Шольца была – Himellherrgod (стандартное немецкое ругательство, разрешенное к употреблению руководством). Мюллер ворчал, что «надо под ноги смотреть», офицер грозил Айсману кулаком, и все повторялось. Офицеров в Управлении было много…
* * * * * *
Утро пришло так же внезапно, как ушел вечер. Штирлиц спал не раздеваясь, как был, в тельняшке и резиновых сапогах. Перепачканное шоколадом галифе он наскоро протер форменным кителем, отчего штаны не стали чище, а китель пошел коричневыми пятнами.
Он не знал, что Мюллер дал распоряжение не разыскивать грузовик, чтобы не спугнуть разведчика. Да он ничего не знал – он спал. Надеясь, по привычке, проспать двадцать минут, был разбужен заботливым криком Марты: «Вставай, на работу опоздаешь!!!». «Вот заботливая стерва…», - подумал Штирлиц, окидывая сонным взором комнату. Кобура с пистолетом снова лежала слишком далеко…
Стираться было поздно. Переодеваться тоже. Максим Максимович накинул китель на тельняшку, сунул за пояс пистолет, взял фуражку и мелким галопом затрусил «на работу».
В Управлении царила атмосфера добротного дурдома. Дело близилось к обеду. Поток сотрудников, спешащих по лестнице в обе стороны, уплотнился и явно превышал скромные пропускные возможности Айсмана с его веревкой. Люди валились снопами, увлекая за собой рядом стоящих. Куча-мала живописно копошилась. Шольц, не поднимая головы и ломая карандаши, стенографировал ругань. Рядом со ступенями развернули что-то вроде полевого госпиталя по заливу йодом разбитых лбов. Ввиду наличия большого количества смазанных йодом людей, Управление начинало приобретать очертания питомника леопардов.
Штирлиц недоверчиво икнул. «Неужели наши прорвались?». Хмуро улыбнувшись часовому, который в целях личной безопасности решил не спрашивать сегодня у Штирлица пропуск, полковник Исаев проследовал через вестибюль к лестнице.
Мюллер, который на скорую руку жевал бутерброд, без отрыва от процесса проверки, увидел Штирлица и, поперхнувшись, закашлялся:
- Вам присвоили генерала!? - закипая от гнева и неожиданности, рявкнул Мюллер, провожая взглядом широченные лампасы казацких галифе.
- Да ладно Вам, - беззлобно отмахнулся Штирлиц, переступая веревку.
- Что это за пятна на форме? – Мюллера это действительно интересовало, так как напрочь перебило аппетит.
- Война, - философски заметил Исаев, поднимаясь по лестнице.
Мюллер вскочил со стульчика, намереваясь схватить Штирлица за рукав, но Айсман, доведенный за день дерганьем веревки до полного автоматизма, и ориентирующийся исключительно по сапогам, потянул руку на себя. Мюллер живописно взмахнул руками, разбивая кому-то очки, схватился в поисках опоры за чей-то погон, мигом разжаловал его хозяина и, уже необратимо заваливаясь на спину, разразился такой отборной бранью, что даже Шольц восторженно поднял глаза.
Когда Мюллера поставили на ноги, а из плотно сжатого кулака, вынули мятый, потный погон, Штирлиц был уже у себя в кабинете…
* * * * * *
Штирлиц, войдя в кабинет, задернул расшитые петухами зановесочки, и задумался. Не думалось. Максим Максимович украдкой посмотрел на гармонь. «Эх, пробежать бы пальцами по кнопочкам, да развернуть, да свернуть бы… шею Мюллеру». Исаев нехорошо ухмыльнулся и с сомнением посмотрел на руки – те дрожали. «Поправиться бы надо. А у Холтоффа должно быть».
Бродя длинными коридорами Управления в поисках Холтоффа, Штирлиц отметил, что некоторые встречные, при взгляде на него, начинают креститься. «Ну, Германия всегда была сильна традициями веры в Бога. Или Пасха?». Сознание работало как колхозный генератор – есть свет, нет света. В конце концов, Штирлиц ввалился в кабинет Холтоффа и с порога сказал, как отрезал – водки! Холтофф сделал ртом что-то вроде неудачного зевка и осел под стол. «Да так умрешь тут с вами, ить-тить!». Надежда советской разведки подошел к пыльному зеркалу и в упор уставился на то, что в нем отразилось. Перед ним стоял типичный партизан из глубинки в трофейном кителе после боя в общественном туалете. «Идиоты, это же шоколад… Наверное…», - подумал Штирлиц и на всякий случай понюхал рукав кителя. Пахло Родиной.
…Водки не было. Зато нашлась бутылка французского коньяку, про которую Холтофф помнится что-то говорил «Презент… брезент…». Вспоминалось плохо. Вообще все было плохо. Штирлиц попытался чмокнуть сухим языком, на что тот отозвался тихим шорохом.
Максим Максимович решил не переливать коньяк по разным там стаканам и, приняв положение пионерского горниста, застыл, аккуратно двигая кадыком. Из-под стола послышалось шуршание, и возник Холтофф, со следами мюллеровской проверки на лице.
- Это же на подарок для… для…, - заскулил Холтофф, смотря на Штирлица с выражением ужаса и скорби, смешанных в равных пропорциях.
Полковник Исаев, не прерывая занятия, прикрыл глаза и неопределенно подвигал головой, как бы говоря «Понимаю, все понимаю…». Затем он попробовал поцокать языком. Звук получался громкий, сочный, но не той тональности. Штирлиц одним глотком восстановил мелодичность, сыто икнул, нюхнул шоколадный рукав, и снова взглянул на себя в зеркало. Увиденное понравилось больше, чем в первый раз.
Мюллер тоже был в поиске. Он искал Штирлица, покой, любимую лупу и что-нибудь выпить. Пока Шольц расшифровывал свои закорючки, Мюллер поминутно выскакивал из кабинета как черт из коробочки и, морща лоб, спрашивал: «Кто шпион!?». Шольц, не поднимая головы, отрицательно мотал ею и получал очередную паузу, длиной в шестьдесят секунд.
К вечеру Шольц вычеркнул из списка почти всех. Оставались те, кто произнес совершенно непереводимые матерные сочетания и те, кто по каким-то причинам миновал веревку. Мюллер бесился. План по выявлению шпионской сети был под угрозой срыва.
Не найдя ничего из искомого, Мюллер обозвал Шольца дармоедом, заперся в кабинете и загрустил. Не грустилось. Подойдя к окну, засунул в пробитое Штирлицем отверстие указательный палец, и задумчиво шевеля им, сосредоточился на погоде. «А не жарко…» - подумал Мюллер, вынув палец из дырки в стекле. Потом набрал номер Шелленберга и, злорадно улыбаясь, сказал в телефонную трубку:
- А я знаю кто у нас шпион!
- Не у нас, а у ВАС. К тому же я тоже это знаю.
Шелленберг положил трубку раньше, чем Мюллер нашелся – что ответить. На лысине Мюллера выступила большая капля пота, которую он тут же промокнул пресс-папье. «Вот сволочь! Ведь не знает, а говорит. Что за привычка». Это была старая игра двух разведчиков. Мелкие и крупные пакости, сейфы, набитые компроматом друг на друга, подкуп и шантаж сотрудников… Штирлиц тоже был задействован, но он играл в свою игру, по своим правилам, и даже пару раз выиграл сам у себя на тотализаторе.
Сейчас Штирлиц думал. Он сидел на столе Холтоффа и морщил лоб. Лоб морщился хорошо, но мыслей от этого больше не становилось. «Как отделаться от грузовика макулатуры? Да и возвращать не хочется. Это ж специальный тираж для поднятия боевого духа солдат на фронте. Не наших солдат. Сжечь? Потушат пожарные, да и объясняй потом… Порвать? Будет два грузовика мусора. Привести в негодность! Здорово!!! А КАК!?». Штирлиц поскреб тело под тельняшкой и лицо под щетиной. Его тускло горящие глаза с матовыми зрачками выражали полную готовность к пакостям и подвигам, что в данном случае было одним и тем же. Максим Максимович сделал контрольный глоток коньяку и, несильно пнув Холтоффа, вышел в коридор.
* * * * * *
Грузовик стоял на месте. Фрау Заурих встретила Штирлица недовольной, перепачканной шоколадом, физиономией. Голосок, однако, был почти нежный:
- Доктор Бользен, а доктор Бользен, а что там, в кузове? – спросила она, но, наткнувшись на колючий взгляд советского разведчика, потупила глаза и скороговоркой пробормотала, - может быть, там есть что-нибудь для ресторанчика? Я бы охотно купила, если конечно не очень дорого…
Штирлиц раскачивался с пятки на носок своих добротных резиновых сапог и думал. В последнее время он вообще много думал. Ну, или думал, что думал…
- У Вас чернила есть? – со свойственной ему прямотой спросил Исаев.
Фрау Заурих, которая надеялась сама чем-то поживиться, поперхнулась. «Орешки из шоколадки» - догадался Штирлиц.
- Ну, разве что, флакончик…
- Мне много надо. Бутыль или две, - как ни в чем ни бывало, продолжал Штирлиц, увеличивая амплитуду покачивания.
- Там у Габи на столе – флакончик, - как заведенная повторила фрау Заурих.
- Габи, флакончик…, - устало передразнил Штирлиц, - Мне много надо. Несите Ваш флакончик.
Через двадцать минут, отобрав у задумчивой Габи чернила - вторую после печатной машинки, радость в жизни, Штирлиц закрылся в гараже и приступил к осуществлению своего смелого плана. Только один раз он прервался, чтобы в узкую щель гаражных ворот принять от фрау Заурих еще один флакон чернил. «Там пробочка тугая…» - сказала хозяйка «Элефанта», совершенно по-крабьи выдвигая ведущий глаз и просовывая его в щель между створками.
Бормоча под нос ерунду, Максим Максимович попытался вынуть пробку из флакона. Руками не получилось. Пригодились многочисленные зубы разведчика. Когда Штирлиц длинно цыкнул фиолетовой слюной, бормотание приобрело яркий окрас мата средней полосы России. Досталось всем: Гитлеру, Мюллеру, Габи, в несколько извращенной форме фрау Заурих и многим другим, кого полковник Исаев решил не перечислять ввиду нехватки времени. Вылив чернила в вовремя подвернувшийся тазик, разбавив их поровну водой, бензином и, неожиданно оказавшимся в гараже, медным купоросом, Исаев стал методично окунать в таз томики «Майн Кампф». Книги становились более яркими, их страницы кукожились и немного разбухали до той необходимой степени, что не только читать, но и в руки брать их было решительно невозможно. Работа продвигалась быстро. Хотелось курить, но Штирлиц не знал тротилового эквивалента смеси, и поэтому воздержался.
Через три с небольшим часа, человек с ярко фиолетовым лицом устало приоткрыл створку ворот гаража и с шумом вдохнул свежий воздух. Голубь, сидевший над воротами мешком упал к его ногам. «Вот она – жатва войны» - философски подумал Максим Максимович.
Фрау Заурих, все это время неотрывно дежурившая у гаража, и лишь изредка бросавшая взгляд через витринное стекло на Габи, несомненно, узнала Штирлица, но что-то помешало ей долго наслаждаться его созерцанием. Старушка охнула на хорошем немецком языке и сползла на гравий перед воротами.
Так они и лежали голова к голове – немецко-фашистский голубь сизого окраса и не менее сизая, после очередной покраски, фрау Заурих. Нашатырного спирта под рукой не оказалось, поэтому добрый Штирлиц дал ей понюхать собственную руку. Сознание вернулось быстро. Это Максим Максимович понял по слову, которое произнесла фрау Заурих. Из ее уст это звучало по крайней мере неожиданно.
…А в ресторанчике «Элефант» слышался дробный стук печатной машинки – это милашка Габи нашла ту самую букву…
* * * * * *
Придя домой, Штирлиц в категоричной форме попросил Марту не включать свет, и, вяло умывшись, завалился спать, окрашивая постельное белье в неожиданно приятный цвет.
Утром он перезвонил Мюллеру с докладом об успешно проведенной операции. Как обычно легко завираясь, Максим Максимович живописал погони и перестрелки. Судя по звуку – на протяжении всего разговора Мюллер шлепал себя ладошкой по лысине. Штирлиц хлопал ладошкой Марту…
Слух о том, что Штирлиц нашел похищенный грузовик с секретными документами облетела Управление со скоростью, превышающей скорость бегущего из столовой Айсмана, раз в пять.
Ради такого праздника у Исаева даже не спросили пропуск на входе. Тем более что это не имело смысла, с его синим лицом.
Тут же на входе метался Холтофф, создавая давку.
- Штандартенфюрер, поздравляю. Все только о Вас и говорят.
- Это здорово, дружище! Кстати, зря Вы вчера так вырубились. Сейчас бы нас вдвоем качали на руках.
- Так Вы заходили ко мне, чтобы взять меня с собой? – глядя на Штирлица восхищенными глазами, спросил Холтофф.
- Конечно.
Холтофф схватил руку Штирлица и долго тряс ее, растроганно мотая головой и сглатывая подступающие слезы.
В уютном кабинете Мюллера, Штирлиц написал сочинение на тему «Как я геройски спас секретный груз». На его вопрос «С диалогами писать или как?», Мюллер дернул подбородком и уткнулся в бумаги. Из правды на тридцати страницах рукописного текста была только дата…
Мюллер читал этот «роман в прозе» обильно потея, часто покрякивая и изредка нехорошо ухмыляясь. Закончив, он нажал кнопку под столом и в кабинет вошел Шольц. Выразив целую гамму чувств одним коротким взглядом, обращенным на Штирлица, он склонился к Мюллеру, и некоторое время молча кивал, периодически кося на Исаева все более расширяющимися глазами. Потом снова выскользнул за дверь, чтобы явиться вновь с небольшой коробочкой в руках.
Мюллер с явной неохотой вышел из-за стола, принял из рук Шольца коробочку и подошел к поднявшемуся из кресла Штирлицу:
- Ну что, дружище. Рад за Вас.
- Спасибо, группенфюрер.
- Вы действовали смело, я бы сказал героически. Мы это ценим. Даже если в Вашем докладе 3% правды – это уже тянет на награду, а у меня нет оснований Вам не доверять. Вот – носите. «Рыцарский крест с дубовыми ветками». Это Вам не значок «ГТО».
- Хайль Гитлер!
- Да бросьте Вы, Штирлиц… Кстати, почему у Вас руки в чернилах я не спрашиваю, а вот лицо… И этот Ваш жуткий язык…
- Я спасал документы, герр группенфюрер.
- Как!?
- Как мог, герр группенфюрер.
- Ну-ну. Шольц, оформите наградной лист. Ну, еще раз поздравляю Вас, Штирлиц. Можете идти.
Штирлиц пожал протянутую руку, лихо развернулся, чавкнул голенищами резиновых сапог, и вышел из кабинета.
Мюллер поплевал на руки и попытался стереть с них чернила, оставшиеся после рукопожатия Штирлица. «Он думает, что я позволю ему над собой издеваться. Награждать все равно надо было. Но уж лучше в кабинете, чем в актовом зале. И так много чести. Ну ничего! Я его еще подловлю!».
А Штирлиц, насвистывая «врагу не сдается наш гордый «Варяг», печатая шаг маршировал по коридору Управления к своим новым подвигам.