(иллюстрация Шаньги)
TERMINATOR
У Паши Могутова жил козёл… Он попал к нему в тяжелые годы разрухи при разделе совхозного имущества. Кому – трактор, кому – лесопилка, а кому – козёл. Но Паша и не переживал совсем: козёл – вещь тоже стоящая, в хозяйстве сгодится, а уходу много не просит.
Козёл был матерущий, чёрной масти, с жёлтыми, будто смола, глазами и огромными кривыми рогами. Зверюгу эту в кои-то веки пригнали из дальних стран кооперативщики в надежде на улучшение популяции местного стада. За неуёмный характер и адскую внешность деревенские парни прозвали его Терминатором. Бесстыжие доярки величали козла Арнольдом, пеняя своим мужикам, что вот, мол, та же скотина, а не пьёт, не курит и козы с ним все счастливы до изнеможенья. Председатель, путаясь, обзывал козла Шварснэгером, а глумливые бабульки для удобства и сократили это чужеземное прозвище до привычного всем: «Гера».
Гера был блудлив и породист. Каждый божий день он исправно «улучшал популяцию» своего стада и не прочь был бы улучшить заодно и популяцию свиней и овец, но те уворачивались и разбегались от него кто куда. А Гера всё сновал по скотному двору в поисках чего-нибудь шевелящегося, пока не получал наконец оглоблей по рогам. Но Паше эти козлячьи свойства были невдомёк, и он втайне мечтал приучить Геру пахать огород или, хотя бы, таскать зимой на санках фляги с водой из проруби.
Жил Паша бобылём на дальних выставках, у самого берега моря. Получал пенсию по инвалидности, ловил рыбу, сдавал ягоды и грибы в «Райпо» за паёк, да воровал помаленьку лес. Кроме него на деревне обитали лишь две вдовые старухи, Капитолина и Маланья, бывший зэк – алкоголик Букашка, да никчёмный дряхлый конь Орлик.
Переезд в глушь Гера перенёс равнодушно и сразу стал своим на новом месте. Бабки подкармливали его хлебными корками и картофельными очистками, Букашка почёсывал за ушами и трепал по холке, а Паша состриг с него кислую шерсть и в лютые морозы пускал на ночь в избу погреться. Только конь полностью проигнорировал козла, не увидев в нём никакой для себя опасности.
Зиму Гера послушно отстоял в стойле, сторонясь злющих морозов и близкого воя волков, а как началась весна – запохаживал по деревне, ища себе развлечений и дополнительного питания. Лучшим другом в этом занятии ему сделался Букашка.
Сам Букашка давно уже страдал от одиночества. Старухи донимали его постоянными наставлениями, и он заходил к ним только в случае крайней нужды – взять денег в долг, а Паша, из-за своей инвалидности, пить с ним никак не мог и всё время обряжался дома по хозяйству. Поэтому Гера пришёлся Букашке кстати, хоть и был козлом.
Они частенько сиживали у погребиц на завалине, пристально всматриваясь в бескрайнюю даль замёрзшего моря, либо бродили ко кладбищу, чтобы размять ноги и проведать Букашкину родню. К обеду заглядывали вместе в пустую Букашкину избу и сидели там, расположившись за столом, поминая свою тяжёлую долю да проклиная злую судьбу. В такие дни расчувствовавшийся алкаш и приучил доверчивого козла лакать водку из блюдечка и таскать во рту прикуренную папиросу. Иногда, напившись и накурившись, они так и засыпали подле стола: Букашка – на лавке, а Гера – на полу…
«А-а-а-а!!! Бли-а-а!!!» – дикий, почти нечеловеческий вопль пронизал вдруг застывший воздух очередного унылого полдня. Дремавший у остожья Орлик вздрогнул и тревожно огляделся. Дёрнулись занавески в окнах бабкиных изб. Паша, выронив шуйку из рук и стряхнув недовязанную дель с колен, выскочил на крыльцо…
Мимо крыльца, грохоча копытами по обледенелому проулку, натужно сопя и раструхивая за собой чёрные козлиные шарики, промчался ополоумевший Гера. Следом за ним из-за поленниц без шапки, в майке и опорках, придерживая одной рукой сползающие портки, выскочил взъерепененный Букашка. «Ах, ты, пидор! Я т-те покажу, падла! – продолжал орать Букашка размахивая на бегу погнутой уже кочергой – Ишь, што удумал, изврашшенец! Убью, скотина!!!» Любопытные бабки долго ещё торчали на улице у изгороди, наблюдая за погонями, а Паша всё катался по полу в сенях, загибаясь и всхлипывая от хохота…
Некоторое время после случившегося Гера ошивался за околицей, выглядывая украдкой в просвет меж амбаров, но вскоре голод и козлиный характер принудили его вернуться в деревню. Завидя Букашку, Гера теперь стыдливо прятался за углами либо сразу же убегал прочь – от греха подальше. Пару раз потом он пробовал осторожно подобраться сзади к коню, но старый, заподозрив неладное, пренебрежительно фыркал и склабился на него, чуть приподнимая тяжёлое копыто. «Больно здоровый...» – задумчиво вздыхал Гера и плёлся нехотя в хлев.
ASTALAVISTA
Всё произошло поздней весной, когда хилое северное солнце кое-как растопило уже снег на открытых местах, но море ещё было сковано льдом, а в лесу всё лежали пористые рябые сугробы.
Как обычно Гера понуро месил грязь, прогуливаясь между осевшими сараями, и вдруг почуял средь деревенских оград некий гомон и шевеление. Двигаясь на звук, он заприметил в ближайшем огороде двух согбенных старух, копающихся в только что оттаявшей земле. Гера, не отпуская вожделённым взглядом заветные силуэты, стал пробираться вдоль изгороди, пытаясь нащупать в ней подходящую брешь…
«Да, что ж это... за гадство-то такое!» – бросив паяльник и уронив под ноги расплавленную шаромыгу, вскинулся Паша, услышав доносившиеся снаружи дикие бабьи вопли. Вылетев из избы будто подорванный, он увидал в соседском огороде Маланью, воющую в голос и вставшую на карачки в грязи.
«И-ироды-ы-ы! Убива-а-ют!» – голосила бабка, не смея подняться от страха. Гера, находясь уже на приличном расстоянии от изгороди, ошалело мотал бородой и заворожённо наблюдал, как Капитолина с лопатой в руках силилась перебраться через шаткий забор, посылая в его сторону жуткие угрозы и нешуточные проклятия. «Пашка!!! – завопила она, заметив хозяина козла – Урезонь немедля энтого вандала!» Стараясь выглядеть солидней, трепыхалась на заворинах рассвирепевшая старуха. Паша, подхватив на ходу кол, бросился наперерез козлу. Тот, не ведая ещё предательства, вылупился, удивляясь, на Пашу, но, получив увесистой дубиной промеж рогов, метнулся к лесу как дикий заяц, вспугнув по пути застывшего в недоумении коня…
Понятно, что после этого случая Гера был обречён. Неделю или больше он ошивался в близлежащей чаще, откапывая в протаявших сугробах мох, поедая перемёрзшую ягоду и брусничный лист. В потемни он пробирался к деревне, опасаясь зловещего леса, и ночевал там – зарывшись в прошлогодних остожьях…
Его выручили рыбаки.
Весной, по последнему льду, почти все жители прибрежных селений выходят на море – ловить корюха и сижка. Рыбалка эта кроме удовольствия могла принести людям ещё и солидный доход, достаточный для того, чтобы купить цветной телевизор или запастись на весь последующий год мукой и сахаром.
Стоя как-то раз в мрачных раздумьях посреди дремучего леса около заросшего железнодорожного полотна, отсекавшего единственный путь отхода на родину, Гера вдруг повстречал весёлых, шумливых парней прикативших по рельсам на металлической ржавой телеге. То были – рыбаки! От них пахло перегаром, хлебом и червями. Гера засеменил позади рыбаков обратно к морю, нервно мемекая в предвкушении свежих ощущений.
Целыми днями Гера теперь просиживал на льду выжидая, когда рыбалка закончится и люди начнут собираться домой, подбрасывая ему недоеденные свои припасы. Присутствие козла на льдине сначала просто веселило народ, но вскоре кто-то приметил, что в том месте, где располагался Гера, клевало особенно активно, и рыба ловилась успешней. Постепенно эта примета переросла в навязчивую идею, и каждый теперь норовил переманить козла к своей лунке, совращая его различными яствами.
Гера зажировал! Предпочитая хлебным коркам шоколадные конфеты, солёные огурцы и варёную колбасу, он недовольно фыркал, переходя от лунки к лунке. Но самый азарт наступил, когда Гера учуял алкоголь! Алкоголические его наклонности были успешно распознаны. С тех пор на льду не прекращалась вакханалия. Гера напивался в драбадан и валялся в снегу, попыхивая обслюнявленной папироской. А рыбаки неистово обсверливали его со всех сторон, вынимая из-под козла столько рыбы, сколько раз успевали закинуть снасти! Апогей этого безобразия настал в тот день, когда под Герой додумались протащить сети. Рыбы тогда подняли так много, что вывозили всеми два дня!
Выходя на берег, каждый теперь трепал Геру по холке и желал ему хорошего здоровья и долгих лет жизни. Выпивший козёл вёл себя развязно и, пристроившись сзади к идущему последним пьяненькому рыбаку, всё пытался спихнуть его рогами в сугроб. Мужики ржали, потешаясь над козлиными повадками, и всякий раз обещали Гере подогнать вскоре подругу…
Весть о волшебном козле быстро распространилась по побережью. Народ повалил валом, чтобы успеть обловиться на халяву. Паша же, узнав от посторонних людей о чудесных свойствах собственной неразумной скотины, пару раз прибегал на море, пытаясь в одиночку загнать обнаглевшего зверя домой, но тот в руки не давался и, под подбадривающие выкрики рыбаков, самодовольно гарцевал на льду.
Только при помощи злопамятного Букашки Паше удалось-таки завалить и стреножить козла, но дотащить его в таком виде до деревни им двоим было не по силам. Пригнанный на подмогу Орлик, увидав вконец обуревшего Геру, наотрез отказался волочить его домой и, вырвавшись из рук, ускакал с ржанием восвояси. В конце концов Паша плюнул на свою затею, и к радости державших всё это время нейтралитет зрителей, развязал козла и, благословив его пинком, побежал домой за снастями…
В тот роковой день ничто не предвещало беды.
Гера, как обычно, с раннего утра уже маячил около узкоколейки встречая рыбаков. У козла «горели трубы», а у рыбаков «чесались мормышки», и они, подбадривая друг друга, заторопились всей толпой к морю. На лёд выбирались по жердям, переброшенным через заберег. Море уже местами вскрылось, а для ловли оставались пригодными только огромные прибрежные льдины, усеянные ропаками. Народу на льдине набилось столько, что порой некуда было складывать улов. К середине дня обожравшийся и упившийся в хлам Гера опять валялся в беспамятстве в самом центре мародёрствующей толпы.
Видимо от избыточного веса рыбаков или от усилившегося на полнолунии отлива льдина откололась и пошла. Заметили это почти сразу же, и люди, толкаясь и гомоня словно спугнутые пингвины, бросились спасаться на берег. Последние – уже прыгали в воду, бросая на льдине снасти и улов. Только когда все выбрались на сушу и, отряхиваясь и выливая воду из бахил, радовались своему удачному спасению, кто-то заметил тёмное пятно посередине уплывающей льдины…
Гера спал тяжёлым сном. Спасти его было невозможно. На берегу давно не осталось ни одной лодки. Деревянные все сгнили от бесхозности, а алюминиевые были разрезаны на металлолом и пропиты. Подоспевший на крики Паша печально смотрел, как безвозвратно исчезает в открытом море его доля от совхозного имущества. Медленно удаляясь, козлиный силуэт всё больше походил на торчащую изо льда собранную в кулак чёрную перчатку с оттопыренным большим пальцем. «Асталависта, бэйби!» – послышалось в образовавшейся вдруг тишине…
POST SCRIPTUM
Минули годы. Деревня постепенно опустела. Капитолина с Маланьей незаметно друг за дружкой скончались, оставив за собой добрую память и осиротевшие избушки. Букашка ещё долго боролся со своей бестолковой жизнью и таки победил её, «сгорев» от палёной водки. Паша перебрался в райцентр поближе к докторам и приезжал в родную деревню только лишь для рыбалки.
Но, как-то постепенно в этих местах начали происходить неприятные вещи. Приезжие рыбаки стали вылавливать в море странную рыбу. То попадётся волосатый сижок, то у корюха на спине вместо плавника заметят тоненькие чёрные рожки… Необычные экземпляры долго рассматривали и даже отправляли в город на экспертизу, но ответа оттуда никогда не приходило. А однажды, вернувшийся из деревни Паша на приёме у участкового врача официально заявил, что наблюдал стаю парнокопытных селёдок подъедающихся в прибрежной тресте.
Пашу без лишних разговоров отослали на внеочередное обследование, а к злополучному месту направили Рыбнадзор. Рыбнадзор там и исчез. На берегу после него обнаружились лишь прогоревшее кострище, следы от копыт да десятка два пустых бутылок из-под водки. Побережье срочно закрыли, а местному населению объявили о надвигающейся экологической угрозе.
Теперь только дряхлый конь Орлик так и стоит там – на берегу, среди покосившихся и заросших бурьяном изб. Щиплет себе травку и трясёт башкой, вспоминая пережитое...
А бес его знает – вечный, наверное, он, этот конь!