КРАСНОДАРСКИЕ ЛЕТА. Глава 20. КРУПИНКИ СОЛИ.
Вообще-то жизнь большинства людей – штука довольно скучная и однообразная. Это касается в равной мере и обывателей, и людей творческих. Здесь никакой связи нет. Если у кого-то и случается событий больше, это никоим образом не свидетельствует о его более значительном творческом потенциале. Вот, к примеру, жизнь Аполлона Григорьева или Константина Фофанова – с одной стороны, и жизнь, скажем, Иннокентия Анненского или Фёдора Сологуба – с другой. У первых больше событий, у вторых – больше значения и веса в литературе. Или, с одной стороны – Александр Блок, а с другой – Николай Гумилёв и Андрей Белый. Тоже понятна разница. Но и совсем без событий – никуда, они как соль для пресной каши: посыплешь немного в одно место, потом течение жизни всё перемешает и получается вкусно… Одни события заслуживают подробного рассказа, другие – только упоминания. Но тоже заслуживают. Потеряешь несколько крупинок, и количество не перейдет в качество, каша останется пресной. А сколько можно и сколько нельзя потерять этих крупинок – совершенно непредсказуемо. Кроме событий бесспорных, о которых сегодня помнят все их участники – пусть каждый по-своему, – в памяти остаются отдельные фразы, образы, обрывки неподтверждённых слухов, со временем становящиеся канонической версией событий, о которых даже не известно: а они вообще происходили?..
На углу улиц Крупской и Клинической с незапамятных времён стоит пивная. Обшарпанная будка с прибитыми по периметру полками, сбоку навес (раньше его не было), под навесом грубые лавки и столы из неструганных досок. Совсем рядом, на улице Островского, летом 1942 года были окопы Красной Армии. Бои шли буквально в двух кварталах от участка, на котором стоял дом моего деда, тогда ещё саманный. Участок был расположен на углу улиц Дербентской и Томпа, потом переименованной в улицу Серова. Мой дядя Вадим Алексеевич, в то время шестилетний пацан Вадька, вместе с другими мальчишками в солдатском котелке таскал воду для пулемётов из ближайших луж. Мелким осколком снаряда его ранило в руку. Командир тогда сказал, что представит его к награде. Но что случилось с тем взводом или ротой, остался ли жив этот командир – никто не знает. Потом немцы стояли в нашем доме, оказались простыми солдатами, угощали детей шоколадками и знаками показывали, что они хотят домой, там у них тоже есть дети. Через сорок лет девятиклассники сорок седьмой школы, сбежав с уроков, пили пиво в полусотне метров от места боя и безо всякого стеснения рассказывали такой анекдот. Дед, вся грудь в орденах и медалях, стоит у пивной с кружкой. Подходит к нему молодой парень и спрашивает:
– Что, дед, хорошее пиво?
– Поганое, внучок!
– А ты дед, я вижу, воевал?
– Конечно, воевал!
– И хорошо воевал?
– Да вроде хорошо, раз мы немца прогнали!
– А зря, дед! Воевал бы ты плохо – пили бы мы сейчас хорошее баварское пиво!..
Мужики постарше, слыша анекдот, тоже ухмылялись. Разговор становился общим, рассказывали анекдоты про Зою Космодемьянскую и фашистов, и многие другие, того же пошиба. Ещё раз уточню: всё это происходило в полусотне метров от места боёв и в полутора километрах от завода ЗИП, где в 1942 году немцы ремонтировали танки, а в ров за заводом выбросили из «газвагенов» семь тысяч трупов «жидов и коммунистов». При этом никаких нацистских настроений ни у кого и в помине не было. Просто всей стране набило оскомину постоянное возвеличивание «подвига советского народа в Великой Отечественной войне». Особенно если учесть, что это возвеличивание шло на фоне убогих советских будней. Пропагандисты ЦК перестарались и сами вырыли яму себе и всей стране. Если припомнить все фильмы и книги о войне, может показаться, что шла она, как минимум, сто лет. Надоело об этом читать и слышать. Хотелось чего-нибудь хорошего сегодня, хотя бы пива. А пиво и в самом деле было поганое. Да и того приходилось дожидаться по полдня: везли его почему-то из Новороссийска, в цистернах по 700 литров, потом долго перекачивали в бак пивнушки. Рядом была трамвайная остановка в сторону центра (потом её перенесли за поворот, на угол ЗИПовской больницы), с навесом и массивной скамейкой. На скамейке сидели бабки, продавали вяленую рыбу и раков. Из четырёхэтажки за трамвайными путями регулярно доносились крики и ругань: жёны бдили за мужьями. От пивной неслась ответная ругань: мужья не желали, чтобы за ними бдили.
В соседнем доме был магазин – в него то и дело посылали «гонца», потом смешивали «ёрш». Мимо в обе стороны прогромыхивали трамваи, скрежеща на двух крутых поворотах; из окон завистливо смотрели спешащие по делам пассажиры. С вечера пятницы и до вечера воскресенья пространство между пивной, трамвайной линией и домами превращалось в табор. На траве расстилали газеты, откуда-то приносили чурбаки для сидения. Милиции вблизи отродясь не наблюдалось, но и особого беспорядка не было. Так, набросают вокруг пустых бутылок и сигаретных пачек, да иногда кому-нибудь по делу или без в хрюк вотрут… Пивные кружки в начале восьмидесятых почти не воровали – знаю, что звучит невероятно, но факт. Даже разбивали редко: и без того приходилось подолгу ждать свободной тары. Хотя многие приходили со своей посудой: полулитровыми стеклянными банками.
В июне 1984 года со своей посудой из общежития КГИК сюда пришла скрипачка Элен, тогда ещё абитуриентка. Высокая красавица-блондинка, с длинными распущенными волосами и в коротком заштопанном халатике. В руке у блондинки было жестяное ведро с надписью красной краской: «мусор». Ошалевшие мужики потеряли дар речи и пропустили красавицу без очереди.
– Мы накануне экзамен сдали, – рассказывала Элен, – отмечали как положено, утром все проснулись мёртвые, ребята стонут: Элен, пивка принеси! В чём нести, спрашиваю, посуды нет никакой, даже пустые бутылки ночью из окна пошвыряли! Потом нашла ведро, сполоснула…
Полное пива ведро Элен тащила до общаги пять кварталов, матёрой волчицей рыча на всех предлагавших: «девушка, Вам помочь?..» Ребята были спасены.
На первом курсе мы хотели купить целиком цистерну и поставить её у входа в общагу. Посчитали затраты: получилось больше трёхсот рублей. Разделили на число желающих устроить «забег вширь» и поняли – не потянем…
Тогда же, на первом курсе, студенты отделения театральной режиссуры Юра Вечерков и его одногруппник по прозвищу Сохатый познакомились с тремя студентками-заочницами, приехавшими на сессию из глубинки. Решили ошеломить станичниц городским шиком и повели угощать в ресторан мотеля «Южный». Станичницы не стеснялись, а ребята в подпитии утратили чувство реальности. Подали счёт… Сохатый остался с девчонками пить кофе, а Юрик в панике побежал в общагу занимать деньги. Каким-то чудом ему это удалось. Девчонки оценили галантность кавалеров, но продолжения не последовало: все уже на ногах не держались. В следующую сессию эти же студентки пригласили ребят в ресторан «Интуриста». Всё повторилось с точностью до наоборот: опять не хватило денег, искали их теперь уже девушки, а Юрик и Сохатый в это время были заняты важным делом: сосредоточенно блевали с балкона двенадцатого этажа. Продолжения, конечно же, опять не последовало.
Юрик обладал хрупким телосложением и даже после армии выглядел подростком. В то время спиртное подросткам старались не продавать – был такой суровый период в нашей истории. Юрик сильно обижался, когда в барах у него спрашивали паспорт. В 1988 году он женился на своей однокурснице Лене и с гордостью стал носить обручальное кольцо, находя ему практическое применение.
– Захожу я в бар на углу Московской и Российской, – говорил он, – на меня бармен смотрит подозрительно, а я эдак небрежно кольцом по стойке позвякиваю и заказываю пиво… Бармен на кольцо смотрит и понимает: всё в порядке, это уже взрослый мужик!
Однажды летом мы с Вадимом Яковлевым и Валерой Симановичем тоже захотели выпить пива. У меня дома взяли шесть трёхлитровых баллонов и пошли затариваться. Пива не было нигде. От третьей медобщаги мы добрались через весь Краснодар к городскому парку, до угла улиц Коммунаров и Тельмана (сегодня это Постовая) – туда нас послали с Кооперативного рынка. На углу пива тоже не было, только квас. Плюнув, мы купили восемнадцать литров кваса, довезли его до общаги уже тёплым и принципиально выпили весь. По головам дало не хуже пива…
Из пива делали брагу. Заливали им два килограмма риса в десятилитровом ведре. Закрывали, выдерживали. Своеобразно получалось.
Как-то Вадик пришёл в гости к Валере, спросил:
– Симанович, а не бухнуть ли нам чего-нибудь?..
– Чего-нибудь, говоришь?.. – задумался Валера. – В смысле: пива, или вина, или водки? Или, может, коньячку?
– Если бы я хотел пива, или вина, или водки, я бы так и сказал: хочу, мол, пива, или вина, или водки! Или коньячка… А я хочу чего-нибудь! Совсем тупой, Симанович, по-русски не понимаешь?!
– Тьфу, Яковлев, так бы сразу и говорил! Тогда пошли в аптеку!
– Что, спирт пить предлагаешь?
– Зачем же сразу спирт! Там есть настойка боярышника, милая вещь!
В аптеке выслушали заказ: два пузырька по пятьдесят грамм, и с недоумением посмотрели на друзей, протягивающих пятисотрублёвую купюру:
– Ребята! Может, вам лучше в магазин? Пока ещё работает…
– Нет. Магазин – это п;шло!
– Ну, дело ваше.
Купили, принесли в общагу. Выпили. Понравилось. Пошли за второй порцией. Потом за третьей… за четвёртой… На седьмой раз провизор осатанел:
– Может, вам сразу коробку дать?! Чего полночи ходите, по полрюмки берёте?!
– Вот ещё! Мы тебе что, алкаши какие? Нам так по приколу!
Так и ходили до утра – аптека была круглосуточной.
У Евгения Петропавловского был День рождения. По какой-то причине его друг Вася Вялый прийти не смог, но позвонил в середине следующего дня:
– Женька, привет! Тебя давно из ментовки отпустили?
– Да я, Вась, в этот раз как-то не того…
– Женька, я не понял?.. У тебя вчера днюха была?!
– Ну, была…
– И ты в мусорню не залетел?!
– Ну не сложилось, прости…
Вялый бросил трубку и потом не разговаривал с Петропавловским два месяца.
Летним вечером 2007 года я встретил на Красной своего знакомого – композитора Николая Л.
– Коля, привет! Как оно?..
– Да так как-то всё... Нормально, в общем...
– Так может, зайдём по кружке пива выпьем? – кивнул я в сторону кафе «Подвал образцового содержания», напротив которого встретился с Колей.
– Брр... – поёжился Коля. – Только не сюда! И не пива!
– Да что случилось-то?
– Тут же позавчера поминки справляли по Сашке Эбергардту...
– Знаю, сам туда заглянул на полчасика. Сказал пару дежурных фраз вдове, что ли...
Всё-таки знакомый был. Тебя, правда, не видел.
– Я позже пришёл, к семи часам. Началось-то всё в шесть.
– Ну и?..
– Ну и начали Эбера поминать... Я к одиннадцати часам уже в ноль. Вызвонил тачку и уехал. Водиле зачем-то адрес своей «бывшей» назвал. В машине заснул. Водила меня разбудил – приехали. Я спросонья ему – куда ты меня завёз? Долго спорили, потом оказалось, что у меня всё равно денег нет, высадил он меня, я пешком пошёл домой через весь город... В общем, пришёл домой к четырём утра, отрубился. Утром проснулся часов в двенадцать, выспался, протрезвел. Душ принял, пообедал, поработал до вечера. Около восьми решил выйти проветриться. Иду по Красной, тут вот прохожу, – Коля махнул рукой на «Подвал», – дверь дёргаю – заперто, звоню – охранник выглядывает, зелёный весь. «Чего хочешь?» – спрашивает. Я ему: «Пива хочу. А что, закрыто?». Он мне: «С вами закроешь... Там ваши до сих пор другана своего поминают... Вторые сутки домой попасть не могу». Я слушаю: внизу в подвале кто-то на гитаре бренчит, потом загоготало человек десять. Рискнул спуститься в зал. Там эти все: Ванька, Толян, Колян, ещё кто-то – первый раз вижу, девки какие-то... Меня узнали: «Давай к нам, Ник, по чуть-чуть за компанию!» Я согласился сдуру. Мне на «вчерашние дрожжи» как упало... Когда ушёл, как – не знаю... Но больше сюда – ни ногой!.. Лучше пойдём квасу выпьем...
Как-то сидели большой компанией у Валеры на Юбилейном. Панфилова в то время была в Геленджике, очень хотела приехать в Краснодар, но у неё были материальные проблемы. С нами сидела её сестра Влада. Раздался телефонный звонок. Влада взяла трубку, поднесла к уху, и буквально через секунду закричала:
– Марина, какие деньги?!..
Мы обхохотались, и ещё долго с того дня встречали Панфилову «коронной фразой» её сестры.
В другой раз у Симановича я был свидетелем такого диалога. Олег Мороз, преподаватель кафедры филологии КубГУ, кандидат наук и однокашник Савелия Немцева, говорил:
– Если я помню только то, что накануне выпил две бутылки водки, а больше ничего не помню, то утром готов поверить всему, что про меня рассказывают: как я чудил, что вытворял…
– Ни одному слову не верь! – отвечал Вадим Яковлев. – Всё врут, сто пудов! По себе знаю…
У Симановича дома лежит книга-журнал, формата А4 и толщиной в три пальца, в красном переплете. Мы так и называем её: «Красная книга». Такая же книга была у Валеры ещё в 1988 году в общежитии, потом она потерялась, и Валера в 1991 году завёл новую. Это аналог «Свиной книги» из «Бродячей собаки», но более демократичный: вносить записи в книгу дозволено не только «действительным членам», но и «фармацевтам».
Члены СИАМа и их друзья-литераторы записывают в книгу свои стихотворения и экспромты, рождающиеся во время застолья, подначивают друг друга, оставляют понравившиеся цитаты. Чьих только записей нет в этой книге! Там отметился весь Краснодар: поэты и прозаики, музыканты и рокеры, врачи, художники, композиторы, актёры и режиссёры, фотографы и скульпторы, бизнесмены и адвокаты... На титульном листе книги синим и красным фломастерами выведено её название: «Franctura crani», т.е. «перелом черепа» по-латыни. Название принадлежит, разумеется, Симановичу; перевод знают не все. Интересующимся «фармацевтам» Валера объясняет его так:
– «Franctura crani» значит: «Протекающие краны».
– Какие такие краны?
– Ну, знаешь, как говорят: крыша, мол, течёт. Так это из той же оперы...
«Фармацевты» принимают слова Валеры за чистую монету, смотрят на него внимательно и сочувственно кивают головами.
Летом 2004 года я приехал в Краснодар. Перед отъездом из Москвы говорил с Вадимом Яковлевым по телефону.
– Виговский, так ты поездом приезжаешь?
– Ага. В полпятого утра.
– Так давай сразу ко мне на Гидрострой – и забухаем!
– В полпятого?!..
– Не гони! Пока из вагона выйдешь, пока по мосту на Ставропольскую перейдёшь да тачку поймаешь, да доедешь – уже пять будет.
– Ну, почти как в анекдоте: «Водку?! Тёплую?! В пять утра?! Из грязной мыльницы?! В женском туалете?!.. Конечно, буду!»
– А на фига «почти»? Давай сделаем всё точно…
– Это как?.. – спросил я, заранее холодея.
– Не парься, всё будет ништяк. Я тебя на перроне встречу!
Поезд пришёл точно по расписанию. Я вышел из вагона невыспавшийся и злой. Небо тоже было злым и невыспавшимся, думало: рассветать ему или нет?
Вадик стоял на перроне как штык.
– Привет! Нормально доехал?
– В общем и целом.
– Тогда пошли.
Я поправил лямки рюкзака и пошёл за другом. Вопросов ему привычно не задавал: Вадик мальчик взрослый, знает что делает. Мы спустились в подвал, заплатили «туалетнице» по десять рублей и повернули направо, к женскому туалету.
– Эй, вы куда?! – крикнула тётка. – Там женский, вам налево надо!
– Налево вечером пойдём, – ответил я.
– Мы лучше знаем, куда нам нужно, – поддержал меня Вадик.
– Я сейчас милицию вызову! – заголосила тётка.
– Вадик, а ведь точно вызовет…
– Не успеет.
Мы вошли в первое отделение женского туалета. Мимо с визгом метнулась к выходу бабка, таща по полу неподъёмную «челночную» сумку.
Вадик достал из кармана «четвертинку», взял с края раковины и протянул мне мыльницу:
– Годится?
– Ты что, дурак?! Она же чистая!
– Извини. Не заметил…
Выбрали правильную мыльницу, потом вторую, быстренько разлили водку. В коридоре исходила криком туалетная тётка.
– Ну, Виговский, за встречу! Пока не началось!..
– За неё. Пока плохо не закончилось…
Опрокинули и закусили жевательной резинкой. Не спеша вышли из туалета.
– Вот они, извращенцы! – завопила «туалетница», стоя у нас на дороге и призывно маша кому-то рукой. Слева по лестнице загрохотали сапоги. Мы метнулись в другую сторону, к выходу на платформу, выбежали наверх, свернули направо за здание вокзала и прыгнули в отходящий троллейбус.
– Ещё по чуть-чуть? – невозмутимо спросил Вадик, доставая вторую четвертушку.
– Что, из горла?..
– Отчего же из горла?! Я посуду прихватил… – И Вадик достал из кармана обе мыльницы… Подходящий к нам кондуктор немедленно повернул обратно.
Уезжая в 1989 году на учебу в Петрозаводск, я снял со стены в своей комнате разнообразные «экспонаты», сложил их в пластиковый кейс и отдал на хранение Вадику. Он жил тогда в станице Медвёдовской. Через несколько лет, вернувшись в Краснодар и приехав в Медвёдовку, я попросил экспонаты обратно. Вадик замялся.
– Знаешь, Олег, там так получилось…
– Что? Как? Говори уж, не томи!
– Я кейс в гараж поставил… В общем – всё мыши съели!
– Всё?! Из кейса?!..
– Нет. Вместе с кейсом.
– Стоп. Так значит, ты говоришь, мыши съели пластиковый кейс со всем его содержимым?
– Значит, так…
– Ты что же, садюга, – совсем их не кормишь?
– Кормлю, почему же… Да они сами по всему двору бегают, и по дому, на кухне столуются…
– И всё-таки схарчили пластиковый кейс. Мутанты, что ли?
– Может быть, они просто захотели приобщиться к истории СИАМа! – упрямо сказал Вадик. – Что они, не люди, что ли?!
– Считай, приобщились…– покорно ответил я. – К истории СИАМа, суки… А ну, Яковлев, быстро: где у тебя мышьяк?!..
Однажды Вадик на «стекляшке» пригласил меня и двух наших знакомых девчонок, Олю и Свету, к себе в станицу – пить молодое вино. Вина было всего шесть литров, на четверых – детский сад. Договорились встретиться на вокзале Краснодар-2 в девять вечера, поехать на электричке. Девчонки ушли, потом вернулись и сказали, что передумали ехать. Вадик пригласил других знакомых: Виталика Тырсу и Андрея Коваленко, моего одноклассника. Те тоже сначала согласились, потом передумали. Тут в кафе пришёл Гайк Гарибян – Вадик пригласил его. На платформе, разумеется, встретились все: девчонки и ребята решили всё-таки поехать, попить на халяву «Кубань нуво». Поехали всемером, до Медвёдовки добрались затемно, шли от электрички через всю станицу, попадая в глубокие лужи. Дошли до дома, вино выпили сразу – что там пить-то! – захотели есть. Еды в доме не было. Вадик пошёл искать по всему двору куриные яйца, нашёл четыре штуки. Мы с Гайком стали ловить кур. Поймали двух – остальные, почуяв страшное, забились в глубь курятника и грозно посверкивали на нас оттуда глазами птицы Рух. Трогать партизан, преисполнившихся мужеством отчаяния, мы не решились. Но уже пойманных приговорили к обезглавливанию и тут же привели приговор в исполнение – тупым топором, под лампочкой на крыльце, залив кровью все ступеньки. Потом Гайк сидел на полу в кухне и ощипывал наш поздний ужин. Был он при этом феноменально похож на Лучано Паваротти – это заметили все. Из угла в угол кухни постоянно пробегало какое-то животное: одни говорили, что это крупная мышь, другие – что небольшая крыса. Решили выяснить наверняка. Каждый взял в руки по ботинку; все затаились. По высунувшемуся животному дали залп. Из-под кучи обуви извлекли огромного таракана. Вадик предложил пожарить его на завтрак. Света с Олей выбежали во двор, схватившись за горло. Гайк спокойно продолжил ощипывать кур, только презрительно заметил:
– Это разве таракан, да?!.. Вы у меня дома в Лорисе не были!
Куры получились странными: снаружи сильно подгорели, внутри остались сырыми. Есть их было невозможно – по крайней мере, в трезвом виде. В наших пустых животах громко и неэстетично дображивало вино, но толку от него было чуть… Посмотрев на муки гостей, Вадик сжалился над нами, пошёл к сестре, живущей в соседнем доме, и через пять минут принёс три бутылки самогона и литровую банку солёных огурцов. Так что эту ночь мы кое-как пережили…
Валера Симанович жил на проспекте Чекистов в Юбилейном микрорайоне, в ведомственной трёхкомнатной квартире, принадлежащей Молодёжному театру творческого объединения «Премьера». В одной из комнат этой квартиры долгое время жил также актёр театра Алексей Коваленко, впоследствии сотрудник ГТРК «Кубань». От Валериного подъезда между двумя параллельно стоящими домами тянулся вдоль проспекта внутренний двор. Там, в середине стоящего справа дома, в начале 90-х годов был ночной ларёк, где продавалась отличная бельгийская водка, сорокадвухградусная. Когда наша компания, вместе с Лёшей, впервые посетила этот ларёк, его хозяин-адыгеец решил во что бы то ни стало выдать свою дочь замуж за молодого актёра. Девушка была тоже молода и очень красива, но Лёша уже был женат и на уговоры адыгейца никак не соглашался. Тогда хозяин ларька начал шантажировать всю нашу компанию.
– Водку продать, говоришь? А где этот красавчик, мой будущий зять? – встречал нас отец невесты.
– Лёша, что ли? Так он на репетиции, или какие другие дела у него, откуда мы знаем?!
– Не знаете, говоришь? Тогда я не знаю вам водку продавать! Лёшу зови: когда он на моей дочери женится?!
Шли за Лёшей. Его жена фыркала, но соглашалась отпустить мужа, чтобы он помог друзьям.
– Скоро женюсь! – уговаривал Лёша заботливого отца. – Вот только государственную премию получу, и сразу женюсь! Ребятам продай, что просят, а?..
– Ладно, последний раз тебе верю! Три бутылки бельгийской, говорите?..
Такая сцена, с незначительными вариациями, продолжалась полгода. Потом бельгийская водка у адыгейца закончилась, и ходить к нему уже не было смысла.
Валера Симанович вспоминал случай из своей работы на скорой помощи:
– Приезжаем ночью на вызов. Там анекдот: мужику жена ночью член отрезала, кухонным ножом. Приревновала, что ли. Он перевязал, что осталось, жене, ясный пень, челюсть сломал и чего-то там ещё, нам позвонил. Приехали, смотрим: сидит на кухне, ноги сжал, воет. Жена в ванной заперлась, тоже воет. Спрашиваю мужика:
– Член-то куда дел?
– В форточку выбросил…
– Охренел?! Положил бы в холодильник, тебе бы его обратно пришили… Может быть…
– В натуре?! Вот я мудак! Так его, наверно, ещё найти можно?!
– Как мы тебе его найдём? Ночь, с девятого этажа бросал, кусты под домом!
– Доктор, ну я прошу, поищите!
Пошли с фельдшером искать. Шофера попросили машину против кушарей поставить, фарами посветить. Битый час искали, всё без толку. Бутылки находили, презервативы, мусор всякий, даже бомжа пьяного нашли. А члена нет! Его, верно, бродячие собаки съели, их там до хренища бегало…
Марианна Панфилова как-то рассказывала:
– Пришла я на День рождения к Ване. А его друга Миши там нет! Я Ванину жену спрашиваю: почему Мишу не пригласили? Она мне отвечает: мол, поопасились – Миша пьёт... Через неделю День рождения у Миши. Прихожу. Вани нет. Спрашиваю Мишину жену: Ваня где? Не пригласили, говорит, – пьёт Ваня! Ладно… После Дня рождения захожу в Союз писателей. Там Аня Мамаенко сидит, водку пьёт. Мне предложила. Выпили мы с Аней. Тут Марина Мартыновская пришла. Выпили втроём с Мариной. Пошли в «Народную пивную», там ещё пива выпили со Стасом Сыровым, художником. Потом ему зуб выбили и в вытрезвитель забрали, нас хотели с ним за компанию, еле отмазались. Пошли мы с Аней и Мариной на угол Коммунаров и Гоголя, там закусочная у трамвайной остановки. Выпили вина. Аня рассказала, что её парень пьёт… Пропил Анькин ноутбук, после чего она его бросила – он его без неё пропил… А председатель Союза писателей нынче не пьёт – ему недавно операцию сделали, он пока не оклемался. Выпили ещё персиковой наливки за его здоровье…
Я ухмыльнулся.
– Домой-то как после всего этого дошла?
– Как… Позвонила Вадику Яковлеву, попросила меня домой отвезти. Он, правда, в это время тоже пил, но не сильно. Привез меня домой – к себе, на съёмную квартиру под мостом на Филатова. Его жена меня чаем отпоила и уложила спать…
Потом я расспрашивал Вадика:
– Помнишь, как ты Панфилову вёз?
– Врать не буду – не помню… Я в тот день на Гидрострое нашу новую квартиру ремонтировал. Дай, думаю, после работы рюмку наливки выпью! Выпил рюмку, потом как-то незаметно вся бутылка кончилась. Сходил за второй, её тоже выпил. Тут Панфилова позвонила. Я за ней поехал, а по дороге ещё бутылку коньяка в ларьке взял. Дальше – как отрубило. Утром просыпаюсь на съёмной квартире, жена дуется, молчит. На раскладушке Панфилова дрыхнет. Пошёл в гараж. У тачки два колеса спущены и переднее крыло помято. Гаражная дверь тоже. Это я, значит, так парковался… Посмотрел в салоне: там ещё три пустых бутылки из-под коньяка. Ё-е… Я тогда два дня за руль не садился: ждал, когда выветрится… А через месяц продал машину, ну её на фиг!
Летом 1990 года я расстался со своей пассией, в которую был влюблён два года. Любовь первое время была только с моей стороны, и то платоническая. Но со временем пассия понемногу сдавала позиции, а я так даже готов был на ней жениться. И вот когда отношения должны были перейти в другую стадию, прямо сегодня и сейчас, девушка внезапно перестала меня интересовать. Я договорился со своим другом насчёт свободной квартиры. Туда мы с объектом моих воздыханий должны были приехать вечером, после рыбалки – я пригласил свою Дульсинею половить рыбку на Кубань, чтобы дальнейшее произошло как бы само собой: были на рыбалке, потом заехали в гости, то да сё… О моей договорённости с другом Дульсинее было достоверно известно. Так что все прекрасно всё понимали, но девушки, как известно, любят условности. Я позвонил в дверь её квартиры в восемь утра – для именно такой рыбалки время вполне подходящее. Был полностью готов к событиям, даже удочку прихватил. Меня должны были встречать. Долго жал кнопку звонка – пассия проспала. Необязательность я был готов ей простить – женщина, что возьмёшь! Наконец дверь открылась; мы с пассией обменялись поцелуями в щёчку. Тут я почувствовал у неё изо рта ужасный запах нечищеных зубов. Мир перевернулся, взорвался, аннигилировал, бамбуковая удочка в моей руке стала чугунной…
Я грустно и потеряно смотрел на Дульсинею, не понимая самого себя. Она что-то говорила…
– Что ты сказала, солнце?
– Ой, Олежка, я так не выспалась… Может, не поедем на эту рыбалку? – «солнце» кокетливо повело плечиком. С плечика сползла бретелька полупрозрачной ночнушки.
– Не выспалась… Ну, тогда спи дальше… Что я – зверь какой, тащить тебя чёрте куда в такую рань?! Давай, спи дальше, а я побежал…
– А вечером… – заикнулась пассия, не делая попыток поправить бретельку.
– Позвоню! – крикнул я, сбегая по лестнице. Ждать лифта было невыносимо. Это наша встреча оказалась последней.
Через семнадцать лет я прошёл по ссылке на сайте «Одноклассники», привлечённый знакомым сочетанием имени и фамилии. С фотографии на личной странице на меня смотрело безразмерное чудовище – моя смутно узнаваемая старая любовь. Стояла она перед велосипедом, придерживая его за руль. Собственно, велосипеда за ней видно не было: только руль и по половине колёс с обеих сторон. Я вздрогнул и покинул сайт…
В феврале 2003 года мой друг повторно женился. До того он прожил разведённым несколько лет; всю нашу компанию это устраивало. Его решение вызвало панику всего СИАМа. Я написал стихи «На свадьбу друга»:
«Наверно, мне всё это снится!
С ума сошёл, должно быть, я!
Мой друг – опять! – решил жениться!
Ну на х..?!..
Вновь на груди пригрета кобра!
А было всё так зае..сь!
Какой же бес его под рёбра
Толкал и наущал: женись?!
И я влетел с ним в непонятки:
Теперь сюда мне ехать в лом…
Мы больше не пойдём на бл**ки,
И в «мусорню» не попадём;
Не нахерачимся до скотства
В подъезде, ночью, из горла…
О, безутешность! О, сиротство!
Ну как отговорить козла?!..» и т.д.
К счастью – и нашего друга, и всего СИАМа – его невеста оказалась девушкой весьма привлекательной и образованной: кандидатом филологических наук, преподавателем КубГУ; обладала умом острым и саркастичным (последнее мне особенно понравилось).
На свадьбе, когда я в порядке очереди говорил тост, уже законная жена друга с невозмутимым лицом предложила мне прочитать вышеупомянутый опус:
– А теперь я попрошу господина Виговского, известного талантливого поэта и старейшего из всех присутствующих друга моего мужа, прочитать нам стихотворение, которое он написал в ознаменование нашей свадьбы! – молодая жена при этом смотрела на меня весьма язвительно, с подтекстом: дескать, как ты выкрутишься, господин Виговский?.. Я выкрутился кое-как. Сослался на ослабленную предыдущими тостами память, и предложил язве самой прочитать стихотворение – дескать, у неё есть листок с текстом, который я вручил другу перед ЗАГСом… Ситуацию спустили на тормозах.
В бытность свою завлитом Краснодарского драмтеатра Аня Мамаенко после работы зашла выпить пару кружек пива в закусочную «Три поросёнка» на углу улиц Садовой и Будённого. Устроилась за угловым столиком у входа, закурила, разговорилась со знакомой хозяйкой-армянкой. Вдруг на улице послышался какой-то шум и в закусочную вбежал окровавленный тинейджер, за ним – разъярённый мент, размахивающий дубинкой.
– Наших бьют! – мгновенно сориентировалась Мамайка и вцепилась менту в лицо ногтями.
– Ты что, совсем ох..ла, б***ь очкастая! – взвыл мент, пытаясь оторвать девушку.
– Ты меня ещё матом ругать будешь, сука мусорская?! – оскорбилась Мамайка и поддала менту коленкой куда надо. Мент взвыл и сложился вдвое. Забившийся под стойку тинейджер всхлипывал.
– Вай! Инч эс анум ай шан тха?! – вмешалась хозяйка, за шиворот вытаскивая мента на улицу. – Разве можно, собака ты в фуражке, детей обижать! А ну, вочхар недорезанный, быстро сиктирт каши отсюда, я кому говорю, э-э!..
И, распахнув заднюю дверь, обратилась к Мамайке:
– Аня джан, сюда иди, цаватанем, и мальчика забирай!
Мамайка с избитым тинейджером выскочили во двор и стали уходить огородами. По дороге пацан прошамкал:
– Шпашыбо… – и потерялся среди каких-то грядок. Мамайка вышла на Кутузова посередине квартала и отправилась к Егору Кизиму в Широкий переулок, где отсиживалась до темноты. Была опасность, что менты её ищут или где-то поджидают. Аня решила живой им не даваться. Попросила у Егора пустую бутылку, шваркнула её о кирпич и пошла к себе домой на Леваневского, пряча «розочку» за спиной. На следующий день в «Народной пивной» Мамайка рассказывала мне и Петропавловскому:
– Иду я, значит, к себе домой, и думаю: вот попадитесь мне только, суки мусорские, попадитесь только! Всем рожи распанахаю нах, гетверан, бози тха!..
Мы с Женей удивлённо переглянулись.
– Анька, ты что, по-армянски знаешь?..
Мамайка посмотрела на нас непонимающе:
– С чего вы взяли?
– А на каком языке ты только что говорила?!
– Ну, это…– растерялась Анька, – сама не знаю… А что, не понятно?!
– Да, в общем, понятно…– кивнул я задумчиво. А Петропавловский, сосредоточено разглядывая дно стакана, протянул:
– И впрямь, что ли, алкоголь сознание расширяет?..
Через несколько дней мы с Аней зашли в «Три поросёнка», хозяйка встретила её как родную. Мы сели за тем же столиком в углу у входа, взяли пиво. Аня нервно стискивала крепкими пальцами ручку кружки и выжидательно поглядывала на дверь. Я не выдержал:
– Ладно, Ань, пошли отсюда: тут, вижу, нам с тобой не расслабиться…
– Да я что? Я ничего…– нехотя возражала Мамайка.
– Ну и хорошо, что ничего. А всё-таки пойдем куда-нибудь в другое место…
И мы пошли сначала в магазин, а потом обосновались во дворе пятиэтажки напротив Анькиного дома.
Однажды я вместе с Мамайкой и Вадимом Хазизовым пришёл в гости к Виталику Иванову. Он жил на Рождественской набережной почти напротив Симановича, в однокомнатной квартире. Квартиру ему подарила администрация Краснодарского края – как ветерану обеих чеченских войн. Кстати, в своё время курс выживания молодому бойцу разведывательно-диверсионного взвода Иванову преподавал инструктор, ставший впоследствии известным чеченским полевым командиром. Мы сели на кухне, попросили Мамайку, как самую молодую, нарезать колбаски. Аня колбаску нарезала, потом повертела в руке нож и сказала:
– Ха! Колбаску! Да я ножевой бой знаю!
– Ну-ка, ну-ка!.. – заинтересовался Виталик.
Аня встала посреди тесной кухни и принялась вертеть ножом, перебрасывая его из одной руки в другую, меняя хват и делая выпады. Виталик смотрел прищурившись.
– Что тебе сказать… – наконец заметил он. – Вообще-то неплохо, видно, что серьёзно занималась… Только понтов много, театральщины. Годится разве на то, чтобы шпану в подворотне напугать. А в настоящем бою тебя через две секунды зарежут.
– А что надо, чтобы не зарезали? Для настоящего боя?
– Покажу…
Замкомвзвода разведывательно-диверсионной роты встал напротив юной поэтессы и начал обучать её перерезать горла врагам и вываливать наружу их кишки. После того, как выбитый нож в третий раз пролетел мимо наших с Хазизовым голов, мы плюнули и ушли в комнату, прихватив с собой бутылку и закуску. Из кухни доносилось пыхтение, топот и резкие окрики Виталика:
– Хват не меняй, дура! Руку береги, салага! По тому же сектору работай, овца тупая!
Минут через десять Виталик с Анькой пришли в комнату, громко дыша и утирая со лбов капли пота.
– Нормально, – буркнул Виталик, – ещё немного с ней потренироваться, и всё будет грамотно. Анька молодец, я бы её в свой взвод взял…
Мамайка хищно и довольно прищурилась:
– Посмотрим теперь, кто мои стихи критиковать будет…
Часть написанной книги я показал своей взрослой дочери.
– Странно, папа, – сказала Юлька, – ты тут про своих любовниц пишешь, а про жён ни слова…
– Где это ты нашла «про любовниц»?! – удивился я. – А жёны... Зачем про них писать, личная жизнь, она и есть личная. Я ведь не автобиографию пишу! Да и что можно сказать, например, о твоей матери, Ире? Плохого она не заслуживает, а хорошее – тогда надо будет объяснять, почему мы расстались. А что тут объяснять? Сам дурак, первый раз в восемнадцать лет женился… К тому же Валера Симанович про неё уже рассказал в своих мемуарах, в общем и целом всё правильно.
– Но ты мог бы ещё что-нибудь сказать…
– Уже сказал. Только что. А мог бы – не мог бы… Мало ли, что я ещё мог бы рассказать и о чём не рассказал! Да и память у меня не резиновая, хотя и до дырявой ещё ой как далеко!..
Летом 1989 года на «стекляшке» проводил голодовку один из завсегдатаев: Сергей по прозвищу Диссидент. Он хотел выехать на ПМЖ в Германию. Из Союза его не выпускали, хотя в Германии у него было уже всё «схвачено»: Диссидент заручился поддержкой какой-то международной правозащитной организации и через неё отправил в немецкое консульство свою анкету. По этой анкете выходило, что он сначала воевал в Афганистане, где был награждён орденом Красной Звезды и даже Красного Знамени, потом за свои демократические убеждения сидел в тюрьме и лежал в «психушке». В действительности Сергей ни в тюрьме не сидел, ни в «психушке» не лежал, а служил вообще в стройбате, но проверить всё это правозащитная организация никак не могла: не было у неё доступа к архивам КГБ и Министерства обороны, кто бы мог подумать!.. Однако пособие Сергею правозащитники выплачивали регулярно, что позволяло ему вести в Краснодаре богемный образ жизни и не работать. Сначала Диссидент проводил голодовку у краевого ОВИРа на углу Гаврилова и Коммунаров, но там ему голодать было скучно. Переместился на привычное место. Сидел с утра на террасе, пил пиво, объясняя это тем, что «сухая голодовка» – следующий этап. Перед собой ставил плакат с какими-то грозными надписями и призывами. В час дня переворачивал плакат обратной стороной. Там была надпись: «обеденный перерыв». И шёл к стойке за полудюжиной чебуреков. Наконец пострадавшую от тоталитаризма овечку выпустили на европейские пастбища, где её след потерялся на целый год. И вдруг следующим летом Диссидента встретили на краснодарском Арбате – одетого в фирменные шмотки и растолстевшего. Окружили толпой в десяток человек и стали расспрашивать:
– Серёга! Ты откуда?!
– Ну, так!.. Из Германии, ясное дело!
– Вернулся?
– Нет, просто погостить приехал.
– Чего так?
– Да достала эта Германия! Меня там в гостинице поселили, выдали вид на жительство, стали пособие выплачивать, заставляли язык учить, совсем оборзели, суки! Мне уже через пару месяцев скучно стало. Думаю: чем бы заняться? Начал сигаретами фарцевать: покупал у солдат на американской базе, немцам продавал. Полиция поймала, у них там с этим строго, на три месяца в тюрягу засадили… Я там совсем с тоски ох..л, вот только кормили на убой, отъелся… – Серёга похлопал себя по животу. – Потом выпустили, снова сидел ничего не делал, а потом, когда опять ох..л, решил, вот, в Краснодар съездить.
– А ты что, на пособие таких крутых шмоток накупил? Сплошная фирм;!
– Крутых?.. – Серёга пренебрежительно оглядел себя. – Да это же секонд-хенд! Мне это барахло бесплатно выдали – «Армия спасения», или какая-то другая хрень; там таких шарашек как грязи…
– А сюда как добрался? На поезде или на самолёте?
– Нет, что вы! Там билеты дорогие – пиз..ц! Пришлось машину купить.
– Ч-ч-чего?!..
– Да тоже барахло, ей уже лет пять, «бэшка» трёхдверная…
Серёга потусовался в Краснодаре около месяца и снова уехал в Германию – скучать.
Когда другой Сергей – по фамилии Негреба и прозвищу Краснодарыч, – в сентябре 1995 года вернулся в Россию из Амстердама, с ним приехали два его друга, голландец и американец. Звали их, соответственно, Корнелиус и Джон – кажется; для простоты примем это как факт. Оба были безработными, тусовались по Европе с гитарами, жили на пособие (Джон его получал из США). В Амстердаме Краснодарыч жил с ними в одной комнате дома, захваченного местными рокерами, хиппи и панками. Ребята прожили в Краснодаре до середины ноября и остались всем очень довольны.
В конце октября они устроили «сейшен» для друзей и знакомых Сергея. Кто-то из местных предоставил для этой цели свою двухкомнатную квартиру в только что построенном доме на улице Ипподромной, напротив табачной фабрики. В квартире не было почти ничего: только несколько матрацев на полу в обеих комнатах, да на кухне – газовая плита, холодильник и стол с парой табуреток. Собралась компания человек двадцать разного пола, принесли столько же бутылок водки и бросили их в наполненную ванну – чтобы охладились, ещё принесли вина и пива – тут уже количество никто не считал. Ну, и одноразовые стаканчики, булку хлеба и полкило варёной колбасы: чтобы закусывать, значит. Вся компания набилась в кухню, стала выпивать и общаться; про гостей напрочь забыли. Они оба по-русски были ни в зуб ногой. Пожаловались Негребе на непонятное поведение его друзей. Сергей кое-как собрал всю толпу в большой комнате. Корнелиус немного поиграл на гитаре и попел – по-английски и по-нидерландски; потом Джон, используя жесты и звукоподражание, показал скетч «Сумасшедший мотоциклист»: как тот мчится на байке, нарушая все правила и отстреливаясь от полицейских вертолётов. Сменивший их Краснодарыч тоже поиграл и попел – в частности, исполнил песню «Трамвай» на моё стихотворение, для которого сам сочинил музыку. Ещё он спел «Трамвай» по-английски – тоже сам перевёл. Корнелиус в это время заигрывал с сестрой Краснодарыча (впоследствии он на ней женился и увёз в Амстердам).
К часу ночи стали расходиться. Я хотел было идти домой, но меня придержал за рукав Володя Филь – в то время муж Марианны Панфиловой. Вова работал наборщиком в газете, помогал нам делать макеты «Литературного бюллетеня» и вообще был полностью своим человеком в СИАМе. Жил он тогда с Марианной и её маленьким сыном Пашей в частном доме на углу улиц Некрасова и Декабристов. Марианны на сейшене не было.
– Олег, ты куда собрался?
– Домой, конечно!
– Брось! Пошли к нам. Смотри, что у меня есть!
Вова распахнул куртку и показал засунутые под мышки две бутылки водки.
– Когда успел?!
– Долго ли умеючи! Всё равно больше ни в кого не лезет, слабы людишки… Вот у нас на мехмате, помню…
Вова отучился три года в МГУ. Отчислили его за пропуски занятий и что-то ещё.
– У вас на мехмате, я понял! Ты уже рассказывал… А Маринка что скажет?
– Она спит уже. Мы на кухне тихонечко посидим…
– Годится!
И мы пошли.
Часа в три ночи водка закончилась.
– Тут рядом дед самогонку продаёт, – заметил Вова, – только у меня денег нет.
– По ночам продает?
– Так от-то ж! Днём-то к нему кто пойдёт?
– Ясно. Только я тоже без копейки. И зарплата только через неделю.
Вова задумался.
– У Маринки деньги есть, только сейчас её будить не хочется… А я бы завтра на работе занял и ей отдал.
– Тогда какие варианты?
– А пошли у америкоса с голландцем займём! Я угощаю!
– Нас там на х.. не пошлют? Я бы послал – в такое-то время…
– Пошлют – придётся Маринку разбудить.
В дверь стучались долго. Вышел заспанный Джон. Мы на матерном русском и ломаном английском объяснили ему требование текущего момента. Джон силился понять нас, но у него это плохо получалось.
– Мани фор а такси? – спрашивал нас американский недотёпа.
– Фак юа такси! – отвечал я тупице. – Мани фор сам водка!
– Ноу, ноу водка! Фор такси, сетенли! – поправлял меня осторожный Вова.
Джон дал нам подходящую купюру, Вова пообещал отдать долг завтра.
Дед, в самом деле, продавал самогонку по ночам. К полпятого утра бутылка опустела, и Вовка небрежно достал из кармана пачку денег.
– Пошли, что ли, за второй?
– Ты же говорил, что нет денег!
– Забыл просто… И вообще – хотелось америкоса на бабло развести, не хер им тут жировать, безработным хреновым!
Долг он, разумеется, так и не отдал. Перед отъездом Корнелиуса и Джона из России они дали интервью газете «Комсомолец Кубани».
– Вам понравился наш город? – спрашивала их Валентина Артюхина.
– О, да, конечно! – отвечали друзья. – У вас тут ну очень тепло, всё ну очень дёшево, и люди такие ну очень общительные!
Но больше почему-то в Краснодар не приезжали.