Рижская мелодия в душе. 18 сюжетов

 (почти мемуары)
Пишу, потому что помню!
Помню – потому что пишу!

В жизни каждого человека бывают моменты или встречаются такие места, которые оставляют в душе неизгладимый след.
Проходят десятилетия.
Однако, достаточно услышать знакомую мелодию, ощутить знакомый запах или увидеть памятную картину, и воспоминания нахлынут на вас, вновь пробуждая в памяти свежесть однажды пережитых впечатлений.

1. АХ, РИГА

Город Рига - столица Латвии - один из красивейших городов Советского Союза. Точнее - был таковым. Почему был? Потому что нет того Союза, а города те - теперь сами по-себе, далекое зарубежье.

А вы бывали прежде в Риге?

Нет? А жаль…

Судьба дважды дарила мне возможность дышать воздухом рижских парков.

Прогулки по Риге начала 70-х, во время увольнений в город, были истинным удовольствием и праздником среди суровых воинских будней.
На рижских улицах не покидало ощущение, что ты в Европе. Этот удивительный город, обнявший гранитными набережными тихую Даугаву, будучи в те годы советским, упорно напоминал о своей европейской принадлежности, а Рижский морской порт для многих был распахнутым окном в Европу.

Немецкие и шведские, польские и русские зодчие веками оставляли свой след в облике древнего города по мере того, как Курляндия переходила из рук в руки. Достаточно сказать, что красавец - Домский собор украшает город с 1211 года, а Рижский замок почти восемь веков охраняет фарватер Даугавы.

Для кого-то это была западная окраина СССР, а для кого-то – восточная окраина Европы, именуемая Курляндией. Мы, кому тут довелось нести воинскую службу, предпочитали полагать, что мы находимся на восточной окраине Европы.
Тешила иллюзия, что совсем недавно покинув Среднюю Азию, мы через трое суток оказались в самом сердце Европы.
Европейские черты ощущались во всем укладе жизни города.
Чужая речь вокруг - латыши упорно хранили верность родному языку. Конечно же, все понимали и говорили по-русски. Но если и говорили на русском, то с неподражаемым акцентом.

Надписи над магазинами, афиши кинотеатров, названия учреждений – все на латышском языке, написано латиницей. И лишь внизу, мелкими буквами – по-русски.
Вокруг - вежливые прохожие, обходительные кондукторы в трамвае и, немыслимо – предупредительные, продавцы в магазинах. Девушки блондинки, в облегающих сапожках и приталенных пальтишках, под героиню французского фильма «Мужчина и женщина». Цокот каблучков по асфальту. Следом - легкий, почти французский, аромат парфумов рижской фабрики «Дзинтарс» вьется легким облачком. Эти аромат и ни с чем несравнимый цокот каблучков тревожат горячее мужское сердце, будоражат юное воображение.
Множество маленьких цветочных магазинов вдоль набережной. Летом - цветники на старинных, вычурных балконах и на кованых подоконниках.
Тонкий запах кофе. Столики на улицах у многочисленных кофеен. Они укрыты тенью от полосатых зонтов и тентов. Десятилетия спустя  все это придет и к нам.
А тогда – ну чем это была не Европа. Рига дарила нам сладкую иллюзию, что своими казенными ботинками мы ходим по европейской мостовой.

Мы любили европейский облик Риги, но она не всегда отвечала нам взаимностью. Иногда за спиной, в тесноте трамвая, мне и моим товарищам приходилось слышать сказанное вполголоса, почти шепотом, но с таким знакомым акцентом:

- Проклятые! Кровь наших отцов на ваших погонах…!

Оглянувшись, мы видели вокруг приветливые лица и добродушные улыбки. Тогда, с пониманием, что одна из этих улыбок не искренняя, в душу змеей заползало сомнение - мы здесь лишние. Людям этим мы здесь не нужны.
Эхо минувшей войны отзывалось за нашей спиной. Грехи наших отцов и грехи их отцов злобно шипело в наши спины на светлых рижских улицах в начале 70-х годов.
Прошли десятилетия. Прибалтика, стиснув зубы и подняв голову, резко и решительно шагнула в Европу, даже не помахав нам на прощание рукой…

Хочу верить, что Рига по-прежнему красива и свежа. Полагаю, что она и сейчас, вместе с Таллинном и Вильнюсом, является украшением Прибалтики. Но теперь - это зарубежье, хотя и ближнее, но для нас далекое.
Сейчас, на Киевском вокзале, просто так, буднично, как прежде, не купишь в железнодорожной кассе билет на скорый поезд Киев-Рига.
Нужна виза!
Представляете? Мне нужна виза, чтобы посетить свою юность!


2. КРАПОВЫЕ  ПОГОНЫ

Передвигаться по городу мы имели право только в форме. На петлицах наших были медицинские эмблемы (змейка над чашей). Мы очень гордились своей принадлежностью к военной медицине. Погоны на наших курсантских плечах, петлицы и околышки фуражек были темно-красного, почти вишневого, цвета. Цвета застывшей крови. По уставу, правильно, этот цвет назывался – «краповый». Посвященные знали, что краповые погоны и фуражки с краповыми околышками носили военнослужащие внутренних войск МВД СССР, или «по-старому» - войск НКВД.

Конечно же, не во всем славную, а потому – не всегда официально писаную - историю войск НКВД мы знали, в основном, понаслышке. О ратных подвигах своих нам рассказывали старшие товарищи, начинавшие свою службу в этих местах в те послевоенные годы. Смутные были времена. Стреляли в них. Охотились за их семьями. Они тоже стреляли в ответ. Арестовывали их семьи…
Не требуется пояснять читателю, что именно войска НКВД, до середины 50-х годов, проводили «зачистки» в лесах Прибалтики, в Карпатских лесах и лесах Западной Белоруссии. Времена те смутные оставили у местного населения печальную память о себе и о погонах крапового цвета.

Нет вины местного населения в том, что их земли, родина легендарных латышских стрелков по условиям Брестского мира на долгие годы стала для них чужбиной.
Нет вины местного населения и в том, что за несколько дней и ночей 1939 года, без их ведома и согласия, по пакту Молотова-Риббентропа, их вновь вернули в семью советских народов. Тогда Рига еще помнила романтиков-студентов «Политеха», вставших в первую мировую под знамена дивизий Латышских стрелков. Позже на их штыках устанавливалась советская власть по всей территории царской России.

Нет вины местного населения и в том, что через какие-то два года, в ночь на 22 июня 1941 года, они вновь оказались в оккупации, теперь уже немецкой. Не успели эти люди полюбить власть советскую, и, тем более, не захотели полюбить власть немецкую.

Нет вины и у мальчишек, которым Родина, возложив на плечи краповые погоны и дав в руки ППШ, отправила их после войны в Западную Белоруссию и Прибалтику «прививать» местному населению любовь к советской власти. Мальчишки просто исполняли данный им приказ, кладя свои юные головы в мрачных лесах, и отнимая жизни у защитников лесных «схронов» и тайников. Но память человеческая не столь коротка, как хотелось бы…..

А вот и пришло наше время надеть военную форму. Цвет погон не мы выбирали. Родина поставила нас под знамена внутренних войск. Точно так же, как тем ребятам,  нам на плечи она возложила погоны крапового цвета и вручила в руки АКМ. Собрав нас из разных уголков своих необъятных просторов, Родина прислала нас исполнять воинский долг в эти красивые места.
Господь всем нам подарил мирное время. Мы полюбили эти красивые места. И они, чаще всего, отвечали нам взаимностью.

Запах моря и смоленых канатов в Рижском порту. Лазурь и шепот морской волны. Белизна балтийского песка и темная зелень хвойных лесов. Шпиль Домского собора и старинные мостовые на кривых улочках старой Риги. Тонкий запах кофе на гранитной набережной и приветливые улыбки рижан.
Все это навсегда осталось в моей памяти.


3. ДОРОГА В ЕВРОПУ. ПРОЩАЙ, ТАШКЕНТ

В Прибалтику мы выехали поздней, но все же теплой азиатской осенью. А приехали в балтийскую сырую зиму.
Мы – это интернациональная группа курсантов, собранных из всех подразделений Ташкентской дивизии ВВ МВД СССР, командовал которой генерал-лейтенант Сераджинов. Расквартирована была дивизия на просторах Средней Азии, от предгорий Памира до Каспийского побережья, от субтропиков Ферганской долины до знойных каракумских барханов.

Прощались мы с товарищами на перроне красавца – Ташкентского вокзала, совсем недавно отстроенного после ужасного землетрясения. Температура воздуха была не совсем обычной даже для этих мест - плюс 25 градусов (помните - "Ташкент - город теплый"?).
Шинельки перекинуты через руку. Кителя расстегнуты. Фуражки в руках. Впереди дальняя дорога, и нас ожидают новые впечатления.

За стеклянными стенами Ташкентского вокзала виднеются зеленые предгорья. Перед вокзалом на клумбах буяет осеннее разноцветье - обычное дело для конца ноября. Мы прощаемся с зелеными деревьями, с зеленым чаем и запахом шашлыка, плывущим от многочисленных привокзальных мангалов.
Впереди – Москва!

Москва нас встретила десятиградусным морозом. Перемещаясь с Казанского вокзала до Рижского, несмотря на одетые шинели и тепло метрополитена, мы порядком подмерзли.  Да...  Москва, в конце ноября – совсем не Ташкент!

И вот мы в Риге. Раннее утро. После теплого вагона поеживаемся, осматриваемся. Здесь не так морозно, как в Москве, но сыро. Угольный дымок, поднимаясь над вагонами, тут же стелется по перрону, прижимаясь к земле. Сыро... Чувствуется близость Балтийского моря. Тут, в Риге нам предстоит провести зиму и встретить балтийскую весну.
На вокзале нашу группу встречает офицер. Найти нас несложно, потому что мы выделяемся из толпы не столько формой, сколько крепким азиатским загаром и характерной восточной внешностью некоторых наших товарищей.

Мы идем по Риге и вертим головами. Затем долго едем в трамвае, припав к окнам. Архитектурные изыски старого города постепенно сменяются современными постройками, в стиле советского гражданского классицизма. Начинается пригород с коттеджами. За ним идут типовые пятиэтажки. Потом проплывают за окнами заводские корпуса.
В нашей группе, в основном, все ребята было городскими. Но после азиатских поселков и кишлаков, после горячего каракумского песка, где прежде несли мы службу, Рига производила яркое впечатление
 Мы – в Европе!
Наконец-то, проделав путь почти в три тысячи километров, мы прибываем в свою новую воинскую часть.

4. ВОЕННЫЙ  ГОРОДОК

На северной окраине Риги, недалеко от центрального входа в Межа-парк, скорее напоминающий  заснеженный лес, чем парк, расположился наш военный городок.

Подобных воинских частей я больше в своей жизни не встречал. Это было удивительное содружество трех родов войск. Собранные на одной территории военного городка, но подчиненные разным ведомствам, эти воинские формирования вышли из ВЧК.  Своим прародителем они считали одного «предка» - Ф.Э. Дзержинского.
Будучи частью Рижского гарнизона, это воинское содружество само походило на маленький гарнизон, окруженный высоким забором и имеющий один, общий для всех, КПП.

Самое большое здание военного городка, постройки времен канцлера Бисмарка, занимал боевой конвойный полк Внутренних Войск МВД. Конвойники охраняли местную тюрьму, местные колонии и обеспечивали плановые караулы. Всегда молчаливые, внешне матерые, вечно спешащие куда-то с автоматами на плечах, они на нас, салаг – курсантов, снисходительно не обращали внимания. Они были заняты «делом»! А мы, курсанты, «типа путались» у них под ногами. Тем не менее, мы были частью этого полка, его батальоном.
Рано утром конвойники грузились на борта грузовиков или автозаков и, с деловым видом на лицах, уезжали за пределы городка. Через несколько часов машины возвращались, привозя из наряда тех, кого сменили на объектах. Шумно сгрузившись с борта машин, они исчезали в глубине своей огромной казармы.

Правое крыло этого большого здания занимал наш учебный батальон медицинской школы Внутренних войск МВД. Численностью около двухсот курсантов, батальон занимал три этажа, на которых размещалась казарма и учебные классы с лабораториями.
Соседнее, столь же старинное здание, занимал учебный батальон Пограничных войск КГБ. Здесь из мальчишек готовили специалистов для несения пограничной и таможенной службы в Рижском порту. Их зеленые погоны освежали пейзаж нашего городка. Когда учебный батальон «погранцов» строился на плацу, то казалось, что там образовалась зеленая лужайка посреди заснеженного леса.
Каждые полгода погранзастава Рижского морского порта получала сотню специалистов, способных обследовать любой иностранный или отечественный корабль, прибывший в порт. Для этих ребят граница пролегала не по полям и горам, а по линии причала и по борту корабля.
Уже в те годы эти ребята обязаны были досконально знать, как выглядят паспорта граждан, прибывающих из любой страны мира, и ступивших на пирс Рижского морского порта. Курсанты изучали те языки, на которых писались паспорта и изъяснялись экипажи. Они изучали устройство корабля в разрезе - вдоль и поперек. Эти ребята должны были знать любой закоулок на корабле, где можно было спрятать человека или провезти контрабанду.

Здесь же, в городке, располагался учебный взвод кинологов и собачий питомник. Тут дрессировали собак и готовили специалистов для пограничной и конвойной службы. Любопытно было наблюдать, как плац пересекает вереница инструкторов-собаководов, идущих к стадиону. А рядом, у ноги, важно и чинно следуют степенные овчарки, понимающие ответственность момента. Полчаса тому назад эти собаки-курсанты в специальном классе учились отличать запахи наркотиков и взрывчатых веществ от миллионов других запахов.
Куда девалась собачья степенность, когда добровольцы, облачившись в специальный костюм, на футбольном поле стадиона изображали убегающего преступника. Незадействованные в процессе преследования животные нетерпеливо наблюдают за происходящим действом, переминаясь с ноги на ногу и поскуливая.
Снизу вверх, недоуменно они поглядывают на своих неподвижных инструкторов. Но без команды «фас» с места тронуться не смеют. Тем временем на поле их молодые товарки азартно нагоняют «преступника», и отчаянно треплют его. Но забавней всего выглядела недоуменная собачья морда, когда разочарованное животное обнаруживало, что в дрессировочном костюме скрывается хорошо знакомый ей инструктор.
Собакам, в отличие от инструкторов, не дано знать, что вскоре, за оградой учебного городка им, вполне возможно, предстоят встречи с преступниками реальными.


Современное, похожее на огромный аквариум здание, стоящее посередине городка, занимал батальон патрульной службы милиции.
Мальчишки из этого батальона, призванные на два года в армию, носили обычную милицейскую форму и патрулировали улицы города вместе с кадровыми милиционерами. На улицах города этих воинов нельзя было отличить от обычных, городских милиционеров.
Этим ребятам мы завидовали все, поскольку милицию никто не «напрягал». Через сутки они ходили в город на ночное патрулирование. Днем, как правило, они отдыхали от ночного патрулирования или готовились к очередному патрулированию, изучая «ориентировки». Никаких тебе строевых занятий. Строевая подготовка сведена к минимуму. В пользу стрелковой выучки и политзанятий.

Им незачем было «бегать в самоволку». Они и так все время ходили по городу. В своей форме они свободно перемещались через КПП городка. А если они и уходили в город, в «самоволку», то комендантский патруль в городе на них и вовсе не обращал внимания. Для военной комендатуры милиционер не есть лицо военное, хотя и ходит по городу в форме.

Вот так, эти четыре воинских формирования: кадровый конвойный полк МВД, учебный пограничный батальон КГБ, учебный медицинский батальон внутренних войск и кадровый милицейский патрульный батальон, мирно сосуществовали на территории одного военного городка на окраине Риги.

У каждого из подразделений был свой строевой плац, своя казарма и учебные классы. Своя, специфичная, полоса препятствий. Например, у нас были «развалины дома» и макет танка, что бы учится раненых вытаскивать. А у пограничников был макет «капитанского мостика» и корабля сухогруза.
У каждого подразделения были свои кухня и столовая. У милиционеров, в их «аквариуме», была современная столовая, где им готовили «вольнонаемные» гражданские повара. В наряд по кухне милиционеры не ходили.
У «погранцов» готовили свои повара, сослуживцы. Погранцы, как все нормальные военные, ходили в наряд по кухне и сами мыли за собой посуду. Но в зале столовой, украшенной кадками с пальмами, стояли квадратные столы, накрытые белыми скатертями. Каждый стол накрывался нарядом на четверых.

У нас с конвойниками была самая большая столовая. Здесь, за длинными армейскими столами, рассчитанными на десять человек, одновременно обедали почти полтысячи человек. Наряд на кухню, особенно в посудомойное отделение, было чем-то вроде наказания. За двадцать минут, между двумя сменами, необходимо было успеть перемыть посуду на полтысячи человек.
Общими для использования всеми подразделениями в нашем городке были стадион со спортивной площадкой и беговой дорожкой, стрелковый тир, территория складов и КПП, где дежурили по очереди офицеры и наряды от всех подразделений.

Общим был и актовый зал на триста мест, оборудований по последнему слову техники: с мягкими креслами, прекрасной акустикой и чудесной киноустановкой для просмотра широкоформатных фильмов. От обычного кинотеатра этот зал отличался лишь наличием плакатов с рисунками ужасов и последствий применения оружия массового уничтожения, а так же длинным транспарантом над сценой. Этот транспарант напоминал мудрые слова «отца-основателя»:
- «У чекиста должны быть холодная голова, горячее сердце и чистые руки!»
Сколь романтичными и наивными кажутся теперь эти наставления первого чекиста страны.
Прошли десятилетия. В нынешние времена холодных голов и горячих сердец вокруг нас – хоть отбавляй. А вот куда делись чистые руки?

Таким остался в моей памяти военный городок на окраине Риги тех лет, где располагался мой учебный батальон, недалеко от входа в Межа-парк.


5. УЧЕБНЫЙ  БАТАЛЬОН

Почти двести курсантов медицинского учебного батальона Внутренних Войск. На плацу, ровными «коробочками», выстроились шесть взводов. В каждом - тридцать человек курсантов, четыре сержанта и командир взвода. Подбородки выбриты. Шинельки пригнаны. Ремни затянуты. Сапожки блестят. Грудь – колесом, плечи расправлены…
Офицеры – под козырек.
- Рррравняйсь! Смиррррно! Ррравнение на середину….
Товарищ подполковник, учебный батальон для проведения утреннего развода построен! Дежурный по батальону….
И так каждое утро. Ты – частичка единого целого. Частичка хорошо отлаженного военного механизма. Здесь лучшие. Волей случая заброшенных-  в этом строю нету.
Мы откомандированы сюда со всех уголков Союза. Нас прислали из воинских частей МВД с Украины и Дальнего Востока, Забайкалья и Средней Азии. И, даже, из самой ОМСДОН. За этой аббревиатурой скрывалось название - Отдельная мотострелковая дивизия особого назначения ВВ МВД. Она была созданная еще во времена НКВД с целью охраны сецобъектов в Москве и числилась элитой внутренних войск. Но, по рассказам ребят, «вышкол» в этой элитной дивизии была каторжный, еще круче, чем в ВДВ. Впоследствии войдут в обиход слова: «спецназ», ОМОН, «Беркут», «Титан» и пр. Тогда таких названий мы не знали. Но мы знали, что ОМСДОН –это очень круто!

Всем нам надели курсантскую форму для того, чтобы здесь мы переквалифицировались в военных медиков. На базе Рижского ОВГ (Окружного Военного Госпиталя), под руководством опытных, практикующих военных врачей, мы изучали специфику военной медицины.
Напрасно полагать, что военная медицина ничем не отличается от медицины «цивильной». Для того чтобы выпускник цивильного медицинского учреждения, имеющего военную кафедру, стал настоящим войсковым медиком, над ним необходимо хорошенько потрудиться.

Здесь мы проходили курсы военно-полевой хирургии и десмургии, военной гигиены и санитарии, лекарствоведение и основы военной фармакологии. Например, какой ингибитор добавляется в болотную воду, чтобы безбоязненно напоить личный состав? Или, какими таблетками из войсковой аптечки можно ослабить воздействие ионизирующего облучения? А блокировать действие зарина или зомана?

Мы подробно изучали особенности воздействия оружия массового поражения на личный состав, радио- и дозиметрию. Основы химразведки и химзащиты. Дезактивацию, дезинфекцию, септику и антисептику. Приемы оказания медицинской помощи в условиях боя и способы эвакуации раненых с поля боя - из окопа, из развалин здания под огнем «условного» противника, из горящего танка или из БТРа. По всем предметам мы проходили практику, сдавали зачеты и экзамены.
В лесах, под Ригой, мы учились разворачивать за два часа военно-полевой госпиталь, способный в полевых условиях принять и разместить сотни раненых.
На время, по нормативу, разворачивали полевые БПЛ (банно-прачечные линии), состоящие из десятка автомобилей, и мобильные дезинфекционные установки.

Нам было трудно в учении. Мы удивлялись – «Зачем нам все это в мирное время?».
Низкий поклон нашим требовательным военным врачам-педагогам из Рижского ОВГ, которые принимали у нас экзамены и зачеты не только в уютных аудиториях, но и в лесах под Ригой. В условиях, максимально приближенных к боевым. Среди них были специалисты, имевшие за плечами неоценимый опыт Великой Отечественной войны и хорошо знавшие ей цену.

Кто мог предвидеть, что через каких-то, шесть или семь лет вся эта теоретическая медицинская наука для многих медиков станет «практикой» в Афганистане.
А через пятнадцать лет полученные навыки, ох, как пригодятся нам в Чернобыльских лесах, где пришлось за считанные часы и полевой госпиталь разворачивать, и мобильные БПЛ запускать!


6. ЛУННАЯ  СОНАТА

Двадцать третье февраля тысяча девятьсот семьдесят третьего года. Актовый зал военного городка. Рассчитанный на триста мест, он заполнен до отказа. Здесь собрались все, кто был свободен от службы и нарядов. В часть приехали артисты, и юная публика с нетерпением ждет их появления. Артисты задерживаются где-то за кулисами. Зал возбужденно гудит, озабоченный ожиданием.
Сверху, если смотреть от входа, зал напоминает грибную поляну, сплошь усеянную маслятами. Одинаково стриженые макушки и затылки располагаются ровными рядами, напоминая ожившие шляпки грибов.
Вся эта неугомонная масса молодых людей, взбудораженных обещанным лицедейством, переговаривается через весь зал, вертится, перебрасывается шапками, пускает бумажные самолетики. Одним словом, юная публика развлекается, как может, скрашивая неожиданно подвернувшийся досуг.
В восьмом ряду, оккупированном вторым взводом, происходит оживленное движение. Это высокий и плечистый грузин Георгий Назария, курсант учебного батальона, упорно выбирается из восьмого ряда, занятого его взводом. Он весело отшучивается, переступая через ноги сидящих товарищей.

- Назария, куда это ты собрался? - спрашивает у него лейтенант, занимающий первое кресло в начале восьмого ряда.
Спрашивает лейтенант так, для порядка, поскольку Георгий Назария - один из самых дисциплинированных курсантов. Суетиться напрасно, как его неугомонные юные товарищи, Назария не будет. Он в батальоне самый старший по возрасту и самый солидный среди курсантов. За плечами у него двадцать шесть лет жизни. Он женат. Дома, в Кутаиси, у него подрастает сын, которому отец старается быть примером.
Легкое недоразумение с местным кутаисским военкомом сыграло с Георгием злую шутку на самом пределе призывного возраста. А красный диплом фельдшера привело его сюда, в Ригу.

- Я к сцене спущусь, товарищ лейтенант? - рокочет баритоном Назария, расцвечивая слова неподражаемым акцентом. - Там фортепиано стоит…
Георгий вопросительно смотрит на командира взвода.
- Зачем тебе, Георгий, пианино? – спрашивает тот, избегая выговаривать столь сложное для военного человека слово - «фортепиано».
- Сыграю, товарищ лейтенант. Пальцы по клавишам соскучились!
- Так ты у нас еще и на пианино играть умеешь? Когда научился?
- Дома, в Кутаиси школу музыкальную окончил. По классу фортепиано. Молодым был, в ресторане играл. Подрабатывал… - поясняет Назария с присущей ему скрупулезностью. – Так я пойду, товарищ лейтенант?
- Давай, Георгий, попробуй сыграть. Покажи, на что второй взвод способен!

Георгий благодарно улыбается и спускается вниз, к сцене. Внизу зала, у сцены стоит старинное, очевидно трофейное фортепиано, с подсвечниками на фасаде. Под ним - винтовой стульчик. Георгий ласково проводит рукой по крышке, открывает ее. Трогает пальцами витиеватые золотистые буквы с названием немецкой фирмы. Проходит пальцами по клавишам из слоновой кости, пробуя настройку. Подогнав себе под рост стульчик и усевшись, Георгий берет несколько аккордов. Затем тихо наигрывает грузинскую мелодию.
Фортепиано прекрасно настроено, хотя и старинное.

Поначалу на Георгия никто не обращает внимания. Да он в нем и не нуждается, задумчиво перебирая клавиши. Наконец освоившись с клавиатурой, он откидывает верхнюю крышку над декой и, нажав педаль, выдает череду ритмичных аккордов рок-н-ролла, выжимая из бывалого фортепиано все, на что оно способно. Крышка откинута, а в зале хорошая акустика. Громкие аккорды слышны во всех уголках зала.
Ребята затихают, обратив внимание на Георгия. Первые ряды прихлопывают в ритм, затем аплодируют. Из задних рядов доносится:
- Назария, «Мурку» давай!
Георгий темпераментно наигрывает «Мурку». В зале царит веселье. Ребята подпевают. Неожиданное развлечение всем приходится по вкусу.
Как только отзвучал финальный аккорд, из зала поступили новые заказы:
- Георгий, давай «Шаланды полные…»!
- Неее… Давай - «В Одессе есть маяк…»!
- «Как-то по проспекту…» давай…!  - зал демонстрирует знание ресторанного репертуара.
Назария, улыбаясь, играет «Шаланды полные…». Половина зала, знающая слова, увлеченно подпевает. Вторая половина зала с удовольствием слушает.
Отыграв последние аккорды популярной песни, Георгий на несколько секунд замирает. Лицо становится серьезным. Очевидно, он принял для себя какое-то решение.

Переждав аплодисменты своих товарищей, он сосредоточено склоняется над клавишами и извлекает из инструмента чарующие звуки. Эти звуки заполняют все пространство зала. В полной тишине, наступившей с первыми аккордами, разливается «Лунная соната» Бетховена.
Зал затихает. Лица слушателей серьезны и задумчивы. Слушают не шелохнувшись. Большинство из сидящих в зале курсантов слышат эту мелодию в «живом» исполнении впервые в жизни. Разве сравнишь живые звуки хорошего музыкального инструмента с металлическим звучанием радиодинамика с подачи вездесущей радиостанции «Маяк»?

По завершению мелодии публика завороженно молчит, словно ожидает продолжения чуда.
И чудо это продолжается. Георгий, польщенный воцарившейся тишиной, берет первые аккорды «Полонеза» Огинского. Мелодия чарует зал, выдавая в исполнителе вполне зрелого и талантливого мастера.

В наиболее оживленных, быстрых местах «Полонеза» слушатели улыбаются. В трогательных – хмурятся. Видно, что эта музыка затронула их юные сердца.
Полная тишина в зале знаменует собой окончание исполнения. Георгий поворачивается на стульчике и выжидательно смотрит в зал. Не сговариваясь, все встают и аплодируют исполнителю. Георгий тоже встает и слегка кланяется.
В этот момент распахивается занавес, открывая публике галантного конферансье, стоящего на сцене. Тот тоже кланяется, принимая аплодисменты на свой счет. Но тут он смущенно замечает, что на него никто не смотрит. Вся аплодирующая публика смотрит куда то ниже сцены.
А там стоит высокий парень в военной форме, склонивший голову перед своими восхищенными товарищами.

С тех пор прошло много лет. До сих пор в душе моей отзываются звуки «Лунной сонаты» и «Полонеза», ассоциируясь в памяти с днями юности, проведенными в Риге. Не мог я тогда знать, что через пятнадцать лет судьбой мне уготовано вновь услышать сонату Бетховена под звездным рижским небом.

7. ПОЛЕССКАЯ  ОСЕНЬ

Заканчивалось лето 1988 года. Совсем недавно страну постигла большая беда, сделавшая знакомым любому жителю планеты название украинского городка Чернобыль.
Дарницкий военкомат, спохватившись, вспомнил о моей скромной персоне. Легко вычислив, военком оторвал меня от любимой работы преподавателя биологи, мобилизовав в ряды войск ОГГО - Особой группы гражданской обороны.
В самые первые дни сентября я попрощался со своим, 10-В классом, доверив его на две четверти учебного года своим коллегам.
Получив форму нового, «афганского» образца, я пришил к ней погоны, приколол медицинские «змейки» и убыл в распоряжение командования четвертого сектора ОГГО, укомплектованного резервистами (попросту – «партизанами») Киевского военного округа. Службу предстояло нести в 30-и километровой зоне, в райцентре Полесское.
Ныне пустынный и заброшенный, с глазницами покинутых домов городок, в те осенние дни напоминал муравейник.

Все городские службы, почта, магазины и даже ресторан в те дни функционировали «по-полной». Сюда из всех окрестных лесов стекались дислоцированные там военные, что бы провести тут свободное от службы время. Слегка разнообразить в местном ресторане свое армейское меню, а если повезет, то и развлечься с полесскими барышнями.
Через Полесское транзитом пролегала кратчайшая трасса по маршруту Киев - Чернобыль - Припять, чем и объяснялось тогдашнее «стратегическое» значение ныне покинутого райцентра.
Единственная гостиница была переполнена, в магазинах многолюдно, а у кассы кинотеатра наблюдались очереди. Но в глаза бросалось полное отсутствие детей на улицах. Напомню, был сентябрь, но детишек с портфелями не было видно. Дети школьного возраста были эвакуированы.
Полесское тех дней был своеобразным «городом взрослых»….

Заступив на должность начальника медсанчасти отдельного 205-го БПО, я занялся привычными для меня заботами военного медика. В первую очередь ознакомился с личным составом, сверил медицинские карточки. Проверил укомплектованность санчасти медикаментами и оборудованием. Затем сориентировался, где расположены ближайший полевой госпиталь, склады медикаментов и соседние воинские части.

Мне приятно было узнать, что по соседству с нами несут службу резервисты, призванные из Прибалтийского военного округа. Тогда я и предположить не мог, что соседство это самым неожиданным образом подарит мне еще одно, последнее свидание с любимой мною Ригой.
Судьбы людские, поступки и их последствия, иногда могут завязаться в столь тугой и хитрый узел, развязать который под силу лишь десяткам людей.
В середине декабря месяца, последнего месяца моей «партизанской» службы, в наш батальон прибыли два офицера из окружной военной прокуратуры. Они уединились с командиром части в штабном вагончике.
Вскоре туда вызвали и меня.

- Старшина, вы знаете, где находится город Елгава? – обратился ко мне майор юстиции.
- Так точно, товарищ майор! Километрах в сорока на юго-запад от Риги.
- Вам знакомы эти места?
- Да, товарищ майор. Вначале семидесятых мне довелось нести службу в Рижском гарнизоне.
- Вот и прекрасно. Наши сведения подтвердились. Мы хотим вас туда отправить в командировку, как военного медика.
- Вы ведь не возражаете, товарищи капитан? - майор обернулся к комбату.
Тот недовольно поморщился, посмотрев на меня. Отношения с этим комбатом у меня были слегка натянуты, поскольку он частенько, но безрезультатно, претендовал на запасы медицинского спирта, хранящегося в санчасти.
- Если ненадолго, то пусть старшина едет. Но какие у  меня есть основания своего медика туда откомандировывать?
- А вы, товарищ капитан, откомандируйте его в распоряжение окружной прокуратуры, а все остальное мы сами оформим.

Вот так, совершенно неожиданно, волей невероятного, но весьма грустного стечения обстоятельств, я оказался в начале пути из Чернобыля в Ригу.




8. ТРАГЕДИИ  БОЛЬШИЕ
И  МАЛЕНЬКИЕ

По дороге в райцентр Иванков, где расположилась окружная военная прокуратура, ее работники рассказали мне о причинах своего визита.
Из Риги были призваны резервисты и направлены для службы сюда, в четвертый сектор ОГГО, где, по соседству с нами дислоцировались части Прибалтийского военного округа.
Один из резервистов, сержант Н-чавичус (назовем его просто – «Н».), имевший права категории «Е», получил в свое распоряжение тяжелый военный грузовик «Урал». Командование, доверяя этому человеку огромный грузовик, и знать-то не могло, что он тяжело болен весьма распространенной и интернациональной болезнью, несовместимой с профессией водителя – он был хроническим алкоголиком.

- Права нужной категории есть? Вот и прекрасно, получай, солдат «Урал»!

Этот «резервист» состоял на учете в ЛТП в городе Елгаве, где неоднократно лечился. В последний раз гражданин Н. был довольно успешно «подшит» и на несколько лет выпал из поля зрения местных наркологов. Он «завязал», остепенился, женился, стал отцом. Вернулся к работе на заводе. Семья и хорошая работа для латыша – это более, чем достаточный стимул, что бы навсегда завязать с пьянством.
И все бы у этого мужчины было бы хорошо до глубокой старости, не случись в стране трагедия - авария в Чернобыле, которая вырвала его, как и тысячи других мужчин, из привычного окружения.
Итак, наш герой выпал из поля зрения наркологов, но зато попал в поле зрения местного военкомата. О своей болезни в военкомате он скромно умолчал, свято веря в свою «завязку». А военкомат в тот время был очень озабочен выполнением плана мобилизации мужчин возрастом за тридцать лет, уже имеющих детей.

К лету 1988 года почти все мужчины страны, пребывавшие в старшем репродуктивном возрасте, если они не были заняты в Афганистане, то хотя бы единожды уже побывали в Чернобыле (второй раз сюда не посылали). Поэтому военкоматы все больше стали обращать свой взор на людей старшего возраста.
С «подачи» военкомата, наш, почти сорокалетний герой, прихватив с собой права, полученные в армии еще в далекой юности, прибыл в автомобильный батальон ОГГО.

Тут самое время отметить, что со спиртным в «30-ти километровой зоне», вообще-то, проблем небыло и «горбачевский сухой закон» здесь не действовал.
В поселковых магазинах спиртные напитки были представлены в широком ассортименте: от «Билого мицного» до «Русской», и от «Белого аиста» до «Абу-Симбел». Купить бутылочку на любой вкус, а то и несколько, можно было с одиннадцати и до девятнадцати часов в любом из продуктовых магазинов, кроме магазинов «Военторга».

К тем же, кто нес службу вдали от населенных пунктов и в глубине лесов, свой «товар» продвигали местные умельцы. Загрузив багажник «Москвича» под самую крышку, такой местный «коммивояжер» лесными дорогами подъезжал к «черному ходу» воинской части. В «колючем» ограждении всякой воинской единицы всегда имелся подобный тайный лаз. Там и происходила оживленная торговля продукцией домашнего разлива.
В обмен на три рубля (для сравнения - «казенка», если мне не изменяет память, стоила 4 руб. 12 коп.) пол-литровая емкость, наполненная мутноватой жидкостью и закупоренная огрызком кукурузного початка, переходила в руки покупателя. Разбирали продукцию быстро и оптом. Не беда, что «кукурузная» пробка заставляла зашкаливать бета-дозиметр. Кого здесь этим испугаешь? Через тридцать минут такой «коммивояжер» покидал место дислокации воинской части с пустым багажником.

Выпивали практически все. Пили «партизаны». Не отставали их командиры – офицеры кадровые и «партизанские».
Кадровые офицеры, будучи откомандированными сюда прямо из Афганистана, пили на радостях, потому, что тут не стреляли снайперы и на дорогах не взрывались мины.
«Партизаны» пили, что бы скрасить незапланированное расставание с семьей или с привычным образом жизни. Пили хотя бы и потому, что рядом небыло жены или тещи, которые это неодобряли.
Наконец, все вместе взятые свято верили в иллюзию, что алкоголь защищает от радиации, поскольку она не проникает в проспиртованный организм.
Выпивали после службы. Выпивали, чего греха таить, и на службе. Огромное большинство ликвидаторов пили в меру и по-умному.
Но некоторые меры не знали…

Не удивительно, что «наш герой», очутившись здесь, легко вышел из «завязки», и выпивать начал наравне со всеми. И вот, пребывая за рулем огромного «Урала» в сильно нетрезвом виде, на одной из проселочных чернобыльских дорог гражданин Н. не заметил и «снес» телегу, запряженную лошадкой. А в телеге той, на их беду, кроме дедушки-возницы еще две бабушки ехали на мешках с картошкой. Лошадь и дедушка погибли на месте, а бабушки стали калеками.

Дело по этому «ЧП» у военной автоинспекции немедленно забрала военная прокуратура. И вот тут стали выясняться обстоятельства, которые часть вины с горе – водителя - алкоголика перекладывали на военкомат, его призвавший.
Военкомат не имел права призывать в Чернобыль человека нездорового, стоящего на учете в ЛТП. А коль призвали, то не должны были ему грузовик доверять.
Со слов работника прокуратуры, документальное подтверждение вышеизложенного факта позволяло через трибунал, вместо десятка лет тюрьмы, вернуть этого горе-водителя на принудительное лечение в ставший ему родным ЛТП, то есть в город Елгаву.


9. НАПУТСТВИЕ  ПРОКУРОРА

Задача, поставленная мне прокуратурой, на первый взгляд, была простой.
Прибыть в город Ригу, оттуда в Елгаву. Посетить в Елгаве лечебно-трудовой профилакторий закрытого типа и встретится с главным врачом.
В ЛТП, по предписанию прокурора, изъять личное дело (историю болезни) гражданина Н., составив акт изъятия вещественных доказательств.
Вещественные доказательства доставить в город Иванков, к месту дислокации военной прокуратуры. На все, про все мне давалось четыре дня, не считая дороги до Киева.
В прокуратуре мне выдали денежное довольствие в необходимом размере, воинские проездные документы и удостоверение военного дознавателя.
Удостоверение дознавателя было исполнено на бланке военной прокуратуры Киевского КВО. Оно обязывало всех должностных лиц и граждан, к которым я сочту необходимым обратиться, отвечать на поставленные мною вопросы и всячески способствовать исполнению иных следственных действий. Это следовало из закона. Это же следовало из текста удостоверения.
Почему я так акцентируюсь на этом моменте? Это станет понятно несколько позже.

- Вы в Киеве домой заходить будете? – поинтересовался на прощание майор.
- Скорее всего, буду. Поезд на Ригу утром. Сегодня вечером приобрету билеты, а утром на поезд.
- Вот и прекрасно. Вы обязательно переоденьтесь. Не стоит ехать в Ригу в военной форме.
Я догадывался, почему. Хотя и прошло пятнадцать лет, но я еще помнил, как относились в Латвии к военным. Тем не менее, мне было любопытно услышать разъяснение из уст официального лица. Все-таки был 1988 год. Страна была еще единой и неделимой. Казалось, что Чернобыльская трагедия объединила страну, как никогда. Ничто не указывало на то, что скоро грядет август 1991 года.
- Почему? – спросил я.
- Ну, понимаете ли, по нашим сведениям, там не очень хорошая обстановка. Личному составу запрещены увольнения в город. Офицерам, не занятым на службе, не рекомендуется ходить по городу в форме.

Вполне понятно, что после такого напутствия я был не столько напуган, сколь заинтригован. Долго боролся с соблазном поехать в Ригу в военной форме. Но, все-таки решил последовать совету прокурора и не пожалел по нескольким причинам.
Первая причина обнаружилась при посадке в поезд. В купе мягкого вагона, кроме меня, ехали три полковника. Они были в форме. И я, со своими старшинскими погонами, чувствовал бы себя неловко в их компании, хотя бы из соображений субординации. А так, «в гражданке», представившись сотрудником военной прокуратуры (что было чистой правдой), я, наравне с ними и без комплексов, расслаблялся, балуясь коньяком и закусывая его салями. Благо дело, половину нашего вагона занимал чудесный, укомплектованный в Риге, буфет, куда мы периодически наведывались.

Как правило, в дороге я не «принимал». Но в такой компании было грех отказываться. Тем более, нам было что рассказать друг другу: они возвращались из командировки в Афганистан. А я был откомандирован из Чернобыля. Так что день и вечер в дороге пролетели незаметно, в интересных беседах под коньяк и стук колес.
Я с нетерпением ждал встречи с Ригой, но на пути у меня лежала историческая Елгава.


10. ЕСТЬ ТАКОЙ ГОРОД – ЕЛГАВА

Поезд прибывал на станцию Елгава в полшестого утра.
Зная, что поезд Киев – Рига проходит с остановкой на станции Елгава, я упростил свою задачу, взяв билет до этой станции. Обратный билет от Риги до Киева я приобрел заранее.
Морозным декабрьским утром, 23 декабря 1988 года, я ступил на платформу железнодорожного вокзала в Елгаве. Вокзал был празднично украшен. В утренних сумерках светились тысячи огней гирлянд, составленных из еловых лапок и лампочек. У входа - фигура Деда Мороза в человеческий рост. Господи, чуть не забыл! В Чернобыле некогда было об этом думать. Гирлянды и Дед Мороз напомнили мне: в Латвии завтра Рождество! Праздник неофициальный, но жители Латвии традиционно чтят и отмечают Рождество «круче», чем Новый год.

После уютного и теплого вагона скорого поезда холодный воздух бодрил. Морозная дымка висела в сухом воздухе. Столбом вверх поднимались дымки от вагонных печей. Дым нес знакомый запах сгоревшего угля.
Термометр на вокзале показывал минус 10 градусов, что было не совсем обычно для сырых балтийских зим. Я зябко поежился, поведя плечами, и осмотрелся. Вокзал был чем-то похож на рижский, только меньше. Появлялось ощущение, что такое однажды уже со мною где-то было: Прибалтика, вокзал, перрон, раннее декабрьское утро, мороз, запах угольного дыма…
Одним словом – дежавю.

Был последний рабочий день недели – пятница. И пятница непростая. Мне надо было вдвойне спешить позакрывать все вопросы.
Проконсультировавшись в справочном бюро вокзала, я понял, что до цели мне придется добираться на такси, поскольку ЛТП был расположен на противоположной окраине Елгавы, в пригородном лесопарке.
Легковых машин на привокзальной площади было много, но такси с шашечками не наблюдались. Придется обратиться к частнику.
И тут обнаружилась вторая причина, по которой я мысленно поблагодарил прокурора за совет не ехать в Прибалтику в военной форме.
Несколько молодых лейтенантов вели безрезультатные переговоры с частниками. Было похоже на то, что их никто не хочет везти. Одни водители бессовестно отнекивались тем, что не понимают по-русски. Другие ссылались на то, что им не по пути, показывали рукой то в сторону автобусной остановки, то в сторону пустующей стоянки такси. Водители с явно-русской внешностью молча опускали глаза и отходили в сторону. Они, по-всему,  не решались пойти против всех. Им здесь жить и зарабатывать….
Лейтенанты понуро побрели в сторону автобусной остановки. Мне подумалось, что моим попутчикам - полковникам, наверное, будет легче: в Риге их, скорее всего, встретят машиной.

Я подошел к ближайшему из водителей и с опаской обратился к нему, поинтересовавшись, свободен ли он.
Водитель оказался латышом. Он был приветлив и обходителен. На хорошем русском языке он предложил свои услуги и поинтересовался пунктом назначения. Чувствовалось, что клиента здесь ценят. Тем не менее, я не решился расспрашивать, почему никто из его коллег не хотел везти офицеров. Вопрос был бы риторическим.
Водителя заметно удивил названный мною адрес, но он охотно вызвался довести до места.
Дорогой он настороженно на меня посматривал, очевидно, не решаясь спросить о цели моего визита в столь одиозное заведение. Несколько позже выяснилось, что ЛТП в Елгаве имеет статус не только наркологического, но и психиатрического центра. Поэтому его название для жителей города было нарицательным.

Как, например, в Киеве посмотрел бы таксист на пассажира, назвавшего адрес больницы имени Павлова? Или, например, в Москве – адрес Канатчиковой дачи?
Я счел возможным в двух словах пояснить водителю цель своего визита. Он цокал языком и крутил головой, услышав слово «Чернобыль». При этом его нисколько не смущало, что я военный.
 Потом он засыпал меня вопросами. Затем оживленно рассказывал о достопримечательностях родного города, мимо которых мы проезжали. Ехали мы небыстро. Ночью прошел снег. Убрать его на улицах не успели. Дорога заняла почти час.

К семи утра мы въехали в большой парк, в глубине которого, окруженный высоким каменным забором, располагался ЛТП. У ворот профилактория я рассчитался. Мы обменялись с водителем рукопожатиями, и он уехал. Об обратном пути я не беспокоился, поскольку рядом с проходной профилактория была автобусная остановка.
В течении получаса я безрезультатно объяснялся на проходной с охраной. Но тут, очень кстати, подъехала «Волга», на которой привезли главного врача ЛТП. Мы быстро разобрались с моими документами, и я был допущен на территорию заведения.

Профилакторий произвел на меня хорошее впечатление. Снег на территории был убран. Здания были дореволюционной постройки, но удачно отреставрированы. В помещениях тепло, светло и уютно. На полу дорожки. Решетки на окнах были покрашены белой краской. Все это значительно смягчало впечатление от режимного учреждения закрытого типа, намекая на его медицинское назначение.
Не могу сказать, что моему визиту тут сильно обрадовались. Я ловил на себе неприветливые взгляды сотрудников, которые заходили в кабинет, получая от главврача какие-то инструкции на латышском языке. Слышалось лишь одно знакомое слово - фамилия Н-чавичус. Похоже, что этот клиент тут был известен.

В кабинете главврача чашку кофе мне никто не предложил. Но зато довольно быстро, всего в течении получаса, из архива принесли историю болезни гражданина Н-чавичуса.
Главврач долго листал и перечитывал документы. Затем еще раз, но уже более подробно, поинтересовался целью изъятия этих документов военной прокуратурой.
Я рассказал ему о злоключениях Н-чавичуса в чернобыльских лесах, закончившихся нелепой трагедией. Слушая меня, он периодически заглядывал в историю болезни. Задавал мне вопросы. Цокал языком, слушая ответы. Потом я задавал ему вопросы, интересуясь давностью и симптомами заболевания. Он куда-то звонил и что-то выяснял на латышском языке. После чего задал мне риторический вопрос:

- Как же его могли призвать на сборы в Чернобыль с таким заболеванием? Да еще грузовик ему доверить?
- Полагаю, что вам этот вопрос надо адресовать местному военкому. Неужели в медкомиссию военкомата не включили нарколога из вашего ведомства? – ответил я вопросом на вопрос.
- В медкомиссии нарколог, безусловно, есть. Но он, к сожалению, не из нашего профилактория. Наши специалисты Н-чавичуса хорошо знают.

- Ладно, будем разбираться с этим вопросом. Хотя исправить что-либо уже невозможно! - сказал главврач вставая из-за стола, и тем самым завершая нашу аудиенцию.
Мы подписали акт изъятия документов. Он вручил мне папку с историей болезни Н-чавичуса. Миссия была выполнена. Меня проводили до проходной, и я с облегчением покинул территорию ЛТП.

Дождавшись автобуса, я доехал до центра города. Было одиннадцать часов, и впереди у меня был целый день.
Выполнив ответственную миссию, я несколько расслабился и смог переключиться на местные достопримечательности.

Елгава понравилась мне очень.
Старинный, уютный центр в готическом стиле. Красивая набережная над широкой замерзшей рекой. У ратуши - новогодняя елка, увешенная игрушками. Яркие, украшенные под рождество, магазины. Снежинки, парящие в воздухе. Все это напоминало рождественскую открытку, присланную из-за рубежа.
Буквально еще вчера я пребывал в темных хвойных лесах Чернобыля. Контраст был столь разителен, что я не верил сам себе. Я попал в новогоднюю сказку, и решил эту сказку продлить до следующего дня.

Приняв решение остаться здесь до поезда, проходящего из Риги через Елгаву на Киев, я посетил единственную в городе гостиницу. Но свободных мест небыло. А мое удостоверение военного дознавателя, на которое я рассчитывал, преференций на устройство в гостиницу мне никаких не дало. Более того, оно произвело на администратора обратный эффект, напугав ее. Подняв от документа испуганные глаза и разведя руки в стороны, она «пропела» с сильным акцентом, растягивая гласные:

- Нууу, нэээту мееест, проостыыте…. Вот еееэсли прокурор позвонит…

Надежды рухнули, но не умерли. Надежды наши всегда умирают последними.

11. ДИАЛОГ  С  ПРОКУРОРОМ

Администратор гостиницы подсказала мне хорошую идею. Отчаявшись, я решился на один хитрый ход. Имея на руках прокурорские документы, я решил обратиться в местную прокуратуру. Зная, что прокуратура всегда держит бронь в гостинице, я рассчитывал на ее помощь. Всего-то на одну ночь.… Во всяком случае, это был шанс.

Узнав адрес городской прокуратуры, я направился туда. Предъявив милиционеру на входе свое удостоверение, я обрадовался:  вот место, где это удостоверение «работает». Милиционер меня пропустил, уважительно взяв «под козырек» и подсказав, где кабинет прокурора! Вся елгавская прокуратура помещалась в одном длинном коридоре.
Я прошел к кабинету прокурора и стал дожидаться окончания обеденного перерыва. Минут через пятнадцать появился элегантный мужчина в добротном пальто и пыжиковой шапке. Милиционер, сидящий на посту, за спиной мужчины подал мне знак: - мол, это и есть прокурор.

Проходя мимо, мужчина о чем-то спросил меня на латышском языке.
- Извините, что вы сказали? – переспросил я

Вместо ответа мужчина недобро взглянул на меня и занялся дверьми. Открывая ключом дверь, опять же по-латышски он что-то говорил, на меня поглядывая. Не дождавшись от меня ответа, и, наконец-то, открыв двери, мужчина жестом руки пригласил меня зайти в кабинет.
В кабинете, жестко упрекнув меня незнанием латышского языка, он, нарочито подчеркивая свой сильный акцент, снисходительно поинтересовался целью моего визита. Я попытался ответить, но он вновь меня перебил, требуя изъясняться на родном языке.

Из всего текста его упреков и из его внешнего вида следовало, что он, прокурор латвийского города Елгава, не собирается помогать человеку, живущему в Латвии и, при этом, не знающему родного языка.

Меня «достал» его провинциальный национализм и назидательно - патриотическое поведение. Еще с прежних времен я знал феномен Елгавы: согласно статистике город Елгава был самым интеллектуальным городом Латвии. Более восьмидесяти процентов работающих жителей этого городка имели высшее образование. А получали они его, в основном, в ленинградских и московских ВУЗ-ах. И что теперь…?
Разозлившись, я выдал отчаянную тираду:

- Шановний пане прокуроре! Я приїхав у відрядження з України. Я мешкаю там, тому чудово володію українською мовою. Але, якщо кожен із нас буде спілкуватися на своїй мові, то ми ніколи не порозуміємось. Кожен з нас залишиться при своєму!
Отож, як що ви не заперечуєте, давайте розмовляти мовою інтернаціонального спілкування….

Эффект был достигнут!
Прокурор, очевидно, не ожидал такого поворота. Было заметно, что он силится разобраться в неуловимо - знакомых, но, при этом - столь непонятных словах.
Откинувшись на спинку кресла, он продолжал изумленно взирать на меня. Я замолчал, гордо и выжидательно глядя на собеседника. Язык-то украинский я знал, но разговорной практики, живя в Киеве, особой не имел. Во время командировок в Западную Украину знание языка очень выручало. Поэтому я сам себе был удивлен и горд тому, как ловко и складно, на одном дыхании, у меня получилось: украинские слова легко находись в памяти и легко выстраивались в фразы…
Тут я сделал особый акцент на финальной фразе:

- Маю припущення, що ви чудово розумієтесь та розмовляєте російською мовою!

Прокурор обескуражено улыбнулся. Теперь, уже на хорошем русском, с едва уловимым акцентом, он предложил мне:

- Не могли бы вы повторить то, что вы сейчас сказали, но на русском языке? Я понял лишь то, что вы приехали с Украины.
- Подействовало! - подумал я. – Вот так учить вас надо, патриотов местечковых. Мы тоже язык свой родной знаем и уважаем. А вы его не знаете! Нет. И что из этого….?

Подумать-то, подумал…  Но вслух  прокурору сообщил:

- Не просто с Украины я приехал, а из самого Чернобыля! Вот, нуждаюсь в вашей помощи.
Вкратце рассказав прокурору о цели своего визита в Елгаву, я попросил оказать содействие в обустройстве в местную гостиницу.
Подумав с минуту, он покрутил головой и, вежливо улыбаясь, отказал:
- Вас сюда направила военная прокуратура? Почему же вы обращаетесь к нам? Обратитесь к военному коменданту. Пусть военная комендатура вам и помогает!

Вот так, устами прокурора, город Елгава отказал мне в приюте. Меня из новогодней сказки вернули к реальной действительности.
Придется ехать в Ригу и там искать ночлег. Я заранее знал, что военный комендант в Елгаве кроме комнаты отдыха на вокзале, ничего мне не предложит. Не мог же я, после дальней дороги, согласиться на комнату отдыха на вокзале в Елгаве, когда рядом есть Рига с десятком гостиниц. А вот знакомство с достопримечательностями Елгавы придется отложить до лучших времен.

Я с сожалением направился на автовокзал, планируя уехать автобусом в Ригу. Рейсы до Риги были через каждый час. С билетами проблем не было. Я приобрел билет на ближайший рейс и вскоре, с огромным сожалением, покинул Елгаву.
Прощай, красивая, но негостеприимная Елгава!

12. «ПРИЮТ ДВЕНАДЦАТИ»

Через полтора часа автобус прибыл на автостанцию в Риге. Автостанция располагалась рядом с центральным железнодорожным вокзалом. Шел пятый час вечера. Густо, по-зимнему рано, смеркалось. Крепко примораживало.

Площадь перед вокзалом залита огнями и украшена большой, новогодней елкой. В звенящем воздухе искрятся редкие снежинки. На площади по рождественски многолюдно и празднично. Над головами прохожих поднимается пар. Множество людей потоком вливается в здание вокзала, толкая огромные двери. Такой же поток движется им навстречу.
Часы на фасаде вокзала неумолимо, толчками минутной стрелки, отмеряют ход времени - до Рождества остается меньше суток. До Нового года остается ровно неделя.
Ну, здравствуй, новогодняя красавица Рига!

Я присоединился к потоку людей, вливающемуся в здание вокзала. Первым делом я решил обратиться в комендатуру вокзала. Зимний вечер надвигался быстро, и вопрос ночлега становился для меня особенно актуальным. В комендатуре мне дали адрес и направление в военную КЭЧ-евскую гостиницу. Она находилась в одном из центральных районов города, и я поспешил туда, любуясь украшенными витринами магазинов и празднично освещенными фасадами домов.

В гостинице у дежурного я поинтересовался наличием свободных мест. Свободных мест было много, поэтому, наудачу, я попросил отдельный номер. Такими оказались лишь пара «генеральских» номеров. Они, естественно, стояли под «броней». Остальные номера были общими, а «свободное место» надо было понимать буквально, как «койко-место» (было в гостиничном обиходе в те времена такое явление).

Я решил взглянуть на общий номер, в котором мне предложили это самое койко-место. Поднявшись на второй этаж этого «казенного дома» я нашел указанный номер. Постучался. Никто не ответил. Осторожно приоткрыв дверь, заглянул туда. Когда глаза привыкли к свету одинокой лампочки, меня взяла оторопь.

В огромной комнате с высоченными, лепными потолками, царил полумрак. Двенадцать кроватей с тумбочками выстроились вдоль стен. У входа пристроились две вешалки – рогульки, увешанные офицерскими шинелями. В углу комнаты просматривался умывальник. Остальные «удобства», очевидно, располагались в конце коридора. Ну чем не казарма в худшем ее понимании?

Половина кроватей была занята спящими мужиками. Окна закрыты. В комнате тепло. Но «духман», густо висящий в комнате, представлял собой армейский букет из одеколона «Шипр», обувной ваксы, водочного перегара и запаха носок. Этот дух заставлял мечтать о глотке морозного воздуха. Наши «чернобыльские» многоместные палатки, утепленные и обшитые изнутри белым полотном, и то уютнее: пусть в них было прохладнее, зато всегда присутствовал свежий воздух.

Да…. Это не совсем то, о чем я мечтал, отправляясь в Ригу. Не хотелось мне в копилку своей памяти о рождественской Риге добавлять такие впечатления.
И уж совсем не то это место, где я отдохну с дороги и смогу поработать с документами, полученными в ЛТП.
Одно койко-место стоило восемьдесят копеек. Грех было рисковать. Я предусмотрительно оплатил ночлег, решив оставить этот «приют двенадцати» в резерве. Мало ли что… Попытаю счастье в другом месте.




13. ХОД  КОНЕМ

Зарезервировав себе койко-место в «приюте двенадцати», я немедленно устремился к центру города, где красовался стеклянный куб гостиницы «Рига».

Зайдя в роскошный холл, украшенный пальмами и освещенный яркими огнями хрустальных люстр, каскадом свисающих с потолка, я понял, что отсюда уже не уйду.
- Будем брать штурмом! – решил я для себя, и тут же направился искать доску служебных объявлений. Тщательно изучив документы на доске объявлений, я нашел то, что искал: приказы и распоряжения, подписанные директором гостиницы.
- Ага, а вот и оно. «Утверждаю» – Крикус Арвид Янович. Прекрасно! Ну что же, сделаем «ход конем»….
Я уверенно подошел к дежурному администратору. С минуту, молча и безрезультатно, постоял у окошечка.

Господи, как же все они одинаковы, в этих дорогих гостиницах! Во всем импортном, одеты с шиком. Пахнут дорогими духами. На пальцах - множество колец с камушками. Обязательно – «бальзаковские» блондинки за сорок, с копной волос и ярким макияжем. И все они - внешне холодны и неприступны. Всегда увлеченно что-то пишут. В подтверждение их неприступности в окошечке красуется вездесущая, для всего «союза», табличка - «Свободных мест нет».
Выдержав паузу, бархатным голосом заговорщика, поинтересовался:
- У себя?
И я кивнул головой в сторону директорского кабинета.
- Простите, что? – отозвалась администратор с мягким акцентом, похожим на легкий акцент Лаймы Вайкуле. Она, наконец, отвлеклась от бумаг, и с любопытством на меня взглянула.
- Арвид Янович у себя? – уточнил я свой вопрос.
- Ой, вы знаете, его уже нет. Но есть его заместитель – Семен Михайлович.
- Жаль, что Арвида Яновича нету. Ему звонили из прокуратуры.
- Вы из прокуратуры?- она приподнялась над стойкой и мгновенно окинула меня опытным, наметанным взглядом.

Какое счастье, что одет я был надлежаще. Строгое, небрежно расстегнутое длинное пальто. Из-за белого шарфика просматривается аккуратный узел импортного галстука. Хорошая, отнюдь не кроличья, шапка в руке. В другой руке солидный кожаный портфель. Зимние полусапожки, хоть и не слишком теплые для этого мороза, но зато изящные.
Спасибо военному прокурору за совет. Действительно, встречают по одежке.
Хорош я был бы сейчас - в шнурованных ботинках и в мешковатой форме - «камуфляжке». Сверху - пятнистый, защитный бушлат, перепоясанный портупеей. На голове – мышиного цвета, видавшая виды шапка с кокардой. А вокруг - пальмы в кадках на мраморном полу и хрустальные люстры над головой, отраженные в десятках зеркал.
Я многозначительно улыбнулся, представив себе эту картину, и подтвердил:

- Да, я из военной прокуратуры, из Киева. А вы не могли бы предупредить Семена Михайловича о моем визите?
Она попыталась улыбнуться мне в ответ, приняв мою улыбку на свой счет.
- Кстати, а где его кабинет? – я старался быть уверенным, но не настырным. Я сделал решительное движение, выказывающее намерение идти.
- Что вы, что вы! Я вас лично провожу.
- Инга! – администратор обратилась к кассиру, сидящему за соседним окошечком,- присмотри здесь. Я отлучусь на минуточку.

Она проводила меня по служебному коридору до кабинета заместителя и, постучавшись, заглянула в кабинет.

- Разрешите? Семен Михайлович, тут к вам товарищ из прокуратуры!
Она пропустила меня в двери, и закрыла ее за мной. Навстречу мне поднялся седовласый, небольшого роста мужчина. Он суетливо засеменил ко мне по просторному кабинету.
- Вы из прокуратуры? – испуганно поинтересовался он. – А по какому вопросу? Я ничего не знал о вашем визите! – он приветственно протянул мне руку для рукопожатия:
- Семен Михайлович Нечипоренко – представился он, - заместитель директора.
- Я из военной прокуратуры. Из Киева.

Пожимая в ответ его руку, я представился, и поспешил его успокоить:
– Я здесь по делам службы. Вот мое удостоверение военного дознавателя.
Взяв в руки документ, Семен Михайлович углубился в его содержание. Прочитав документ, он успокоился. Действительно, представитель прокуратуры приехал не «по делам» гостиницы.
Приветливо улыбаясь, он стал засыпать меня вопросами, сам же на них и отвечая:

- Так вы с Украины приехали? Из самого Чернобыля к нам пожаловали! Як там «Ридна Ненька» поживает? Сложно там сейчас. Сам-то я родом из Черкасс. Каждый год в отпуск с семьей на родину ездили. Да вот, как Чернобыль грянул, так мы ни разу там и небыли. А вас к нам каким ветром занесло? А-а-а, понимаю! Очевидно чернобыльским, попутным…?
Я переждал этот град вопросов и ответов, и кратко изложил ему свои проблемы. И в отношении ночлега, и о том, что мне необходимо поработать с документами.

- Что вы, что вы. Это мы сейчас мигом устроим! – Семен Михайлович вновь оживился. Он снял с телефонного аппарата трубку и набрал номер:
- Ивонна Яновна, зайдите, пожалуйста, ко мне, и прихватите анкету приезжего. Да, вот еще что. Отметьте у себя семьдесят пятый номер…
- Вы надолго к нам? – переключился он на меня.
- У меня завтра поезд на Киев. Так что, я лишь до завтра, до полудня.
- Семьдесят пятый номер сними с «брони» до завтра, до полудня, – и Семен Михайлович положил трубку.

Он опять засыпал меня вопросами. Минут десять я ему рассказывал о Киеве, о чернобыльских буднях. Приглашал следующим летом на родину. В глазах его еще светилось сомнение: чем меньше о радиации писали в прессе, тем больше люди ее боялись. Я поведал Семену Михайловичу о нормальной обстановке в Киеве и его окрестностях. Посты радиационного контроля вокруг столицы уже были сняты. Город жил в обычном ритме. А что уж говорить о Черкассах, которые расположились в двухстах километрах на юг от Киева?
Тем временем администратор принесла анкету. Анкету я тут же, при ней, заполнил. Рассчитался.
Место в двухместном номере, снятом на сутки в шикарной рижской гостинице, обошлось мне в два рубля пятьдесят копеек! «Приют двенадцати» я тут же выкинул из своей головы….  Нет, вру. Дежурному я все же перезвонил о том, что меня не будет.
Поблагодарив Семена Михайловича за гостеприимство, я отправился на седьмой этаж гостиницы обустраиваться в номере.

14. НОМЕРА И НОМЕР

Поднявшись в лифте на седьмой этаж и предъявив дежурной по этажу пропуск на проживание, я получил ключ от своего номера.

Зайдя в номер включил свет в тамбуре и осмотрелся. Тепло, уютно, современно. Из тамбура - вход в санузел. Там на стенах – красивый кафель. Современная финская сантехника и полотенцесушилка приятно радовали глаз блеском хрома. В углу примостилась душевая кабина с раздвижными створками. Сей «аксессуар» мне был еще не знаком. Такие кабинки я видел лишь в зарубежных кинофильмах. Я с интересом подвигал створки и прикинул, что с удовольствием эту штуку сейчас испытаю. Три больших махровых полотенца и девственно - белоснежный махровый халат (по комплекту – на постояльца) просто призывали меня лишить их девственности. Фирменное мыло и бутылочки шампуня с названием гостиницы источали аромат даже сквозь упаковку, вызывая умиление. В стаканчиках стояли запечатанные бритвенные разовые станочки «ВIC», напоминая о двухдневной щетине.
Даааа… Это был уровень «Интуриста»!
Диковинка, да и только….
Несколько лет прежде я вел кочевой образ жизни наладчика. По полгода не «вылазил» из командировок, таская с собой полотенца, шампуни, мыло и бритвенные принадлежности. Мне были знакомы номера в лучших, для тех лет, гостиницах Симферополя и Львова, Москвы и Ашхабада, Харькова и Одессы, принадлежавших ведомству «Интуриста». Но таких красоты и сервиса, как в Риге, я еще не встречал. Напомню, завершался 1988 год. И все увиденное в этом номере было «не из нашей жизни». Но пришлось очень кстати: в эту «скоропостижную» командировку я не взял с собой ни полотенца, ни бритвенных принадлежностей, ни мыла.
От одного вида всей этой роскоши и блеска на меня нахлынуло ощущение покоя и уюта, столь желанных после дальней дороги и нескольких месяцев лесной жизни «ликвидатора».
Итак – продолжим осмотр.

На полу в номере - ковры. По центру - две полуторных кровати. На прикроватных тумбочках - настольные светильники. На стенах – бра под хрусталь. На потолке – люстра из этого же набора, под названием «Каскад». Эти светильники делались из качественной пластмассы на киевском оборонном заводе имени Артема. Почти не отличимые от хрустальных, они пользовались огромным спросом у покупателей и были в дефиците.
- Наши светильники, киевские, - подумалось мне. - Приятно встретить «земляков» здесь, на окраине Европы.
Я включил люстру. Удивительно, но все три лампочки в люстре работали, и мягкий свет залил комнату. Я упал в кресло и минут десять наслаждался покоем и уютом, осматривая комнату.
- Эх, иметь бы в Киеве такую же маленькую, но столь же уютную квартирку. Мечты, мечты…
В какой-то момент внимание мое привлекла тяжелая штора, закрывающая окно от стенки до стенки. Я решил взглянуть, какой же вид открывается из окна? Подойдя к этой шторе, я потянул за витой шнурок. Штора разъехалась в стороны, и, как занавес, открыла моему взору незабываемую картину.

Окно занимало всю стену, от пола до потолка, напоминая собой витрину. У моих ног, как на экране, праздничным ковром лежала вечерняя Рига.
Далеко внизу тянулись к горизонту проспекты новых районов и цепочками фонарей извивались улочки старого города.

Набережная, вся в огнях, широко обрамляла белую, заснеженную Даугаву.
Красные фонарики габаритных огней и стоп-сигналов машин ленточками медленно тянулись вдоль улиц, оживляя всю картину.
Зеленые, желтые и красные огоньки светофоров, подмигивая, своим многоцветьем напоминали мерцающую вдали разноцветную елочную гирлянду.
Этот праздничный ковер, пронзенный шпилями церквей и флюгерами башенок на старинных домах, простирался от моих ног и до самого горизонта. Увиденная мною из окна гостиницы картина была квинтэссенцией сегодняшнего вечера, апогеем моей последней поездки, моего последнего свидания с красавицей Ригой.



15. ПО  СУТИ  ДЕЛА
Приняв душ, я спустился вниз и добротно отужинал в гостиничном ресторане. Если учесть, что последний раз я ел еще в Киеве, перед отъездом, то ужин пришелся, как нельзя кстати. Он показался невероятно вкусным, добавив позитива к моим сегодняшним впечатлениям о Риге.

Вернувшись в номер, я решил заняться делом, ради которого сюда, собственно, и приехал. Я извлек из портфеля историю болезни Н-чавичуса и начал ее просматривать. Полистав документы, я, как говорится, «прозрел». Большая часть записей, диагнозов и врачебных предписаний были исполнены на латышском языке. Немногочисленные записи на русском языке были выполнены рукой одного врача. Они, хотя и были исполнены классической, «врачебной» вязью, были читаемы и давали некоторое представление о ходе болезни и о методах лечения, о сеансах «кодирования» и их количестве. Но общую картину, в том числе количество приводов на лечение, определить было невозможно. Вот что докладывать прокурору по результату поездки? Где в Полесском найти беспристрастного, не субъективного переводчика?

Я решил обратиться к дежурной по этажу за помощью. Она была латышкой, а значит, была надежда, что она не только говорить, но и читать на родном языке умеет.
Подойдя к ней, я вкратце объяснил ей суть дела и суть проблемы. Эта дама, внешне добродушная, чем-то похожая на многодетную маму, быстро поняла суть проблемы. Она разволновалась, засуетилась, сочувствуя незнакомому земляку. Но вскоре мы сосредоточились на чтении документов. Я быстренько конспектировал содержание документов в ее переводе, значительно экономя на цифрах, датах, и латинских названиях лекарств, которые и так были понятны. Свои записи я нумеровал в соответствии с нумерацией страниц истории болезни. В течении минут сорока мы закончили перевод всех страниц дела, изложенных на ее родном языке.
Я ее поблагодарил за отзывчивость. Она мне предложила чаю. Попив чаю в ее компании я, с чувством исполненного долга, удалился  в номер смотреть телевизор. По сути дела, задание, поставленное мне на командировку, было выполнено.




16. НОВОЕ  ЗНАКОМСТВО

Я увлеченно щелкал переключателем каналов, поскольку уже тогда была возможность в гостинице смотреть несколько шведских и финских каналов. Очевидно, тут уже работало кабельное телевидение. Картинка на экране была интересной, но язык совершенно непонятен. Вскоре мне это наскучило. Переключившись и посмотрев программу «Время», я начал всерьез подумывать об отходе ко сну. Сами понимаете, что за сон был в поезде, да еще в компании общительных полковников.

Я уже присматривал себе подушку и кровать, которые, как я справедливо полагал, этой ночью не будет трясти и раскачивать на стрелках. Только их я начал приспосабливать под себя, как в двери номера постучали.
Открыв дверь, я увидел в коридоре смуглого мужчину с портфелем в руках.
Ну вот… Здрасте…!  Все понятно - в номер подселяют второго постояльца.
Ну что же, все верно! Я мог бы и сам догадаться оплатить весь номер, выкупив оба места. Не сообразил…
Ответив на приветствие, я пропустил мужчину в номер. Осмотревшись и расположившись, он представился. Затем начал восторгаться номером, видом из окна, погодой, приветливостью рижан, удачной дорогой, которую он проделал и так далее. Его темперамент, общительность, добродушие и характерный акцент выдавали в нем выходца с Кавказа.

Так оно и было. Фрунзик прилетел сегодня в Ригу из Еревана. Он был тезкой своего знаменитого земляка, киноактера Фрунзика Мкртчяна, чем очень гордился.
Фрунзик был представителем многотысячной армии советских снабженцев. Они были своеобразной, особой категорией служащих. Снабженец – это была не столько профессия, сколько состояние души. Снабженцем надо было родиться. Они были столпами советской плановой экономики, на чьих плечах эта самая  экономика и держалась. Ни одно предприятие – фабрика, завод или НИИ - никогда не выполнили бы план, не будь в штате предприятия хотя бы одного толкового и предприимчивого снабженца.

Фрунзик как раз и был типичным снабженцем, ярким представителем этой категории служащих. От природы темпераментный, он так и кипел, весь бурлил от нетерпения немедленно что-то делать, куда-то бежать, что-то добывать. Он, едва познакомившись со мной, тут же поделился планами на завтра. Утром ему предстояло на одном из рижских заводов «пробить» и оформить какие-то комплектующие для его НИИ. Затем он планировал на местной обувной фабрике, по просьбе знакомых коллег, подписать договор на поставку из города Наири знаменитого клея «наирит», производимого только в Армении.
Фрунзик немедленно предложил мне спуститься в ресторан и отметить знакомство. Я отказался, сославшись на то, что я уже поужинал. Поскольку Фрунзик тоже уже поужинал, последовало предложение отметить знакомство непосредственно в номере.

На столе мгновенно появилась бутылочка армянского коньяка, извлеченная из его чемоданчика. Следом он извлек хлеб - матнакаш, пучок ароматной зелени, вяленые фрукты и еще какую-то экзотику. Я мотнулся в буфет, расположенный этажом ниже, и принес лимон, коробку конфет, мясную нарезку и баночку рижских шпрот. По дороге заказал в номер чаю. Намечался маленький банкет, грозивший затянуться за полночь. Так оно и получилось…
Мы придвинули к огромному окну журнальный столик и два кресла. Быстренько сервировали стол и уютно расположились в креслах. Мы вкушали великолепный армянский коньяк из маленьких серебряных рюмочек, украшенных чеканкой в армянских национальных мотивах. Закусывали коньяк абхазскими лимонами. Ели всегда мягкий армянский хлеб и нежные латышские шпроты. А украинские конфеты фабрики «Свиточ» запивали ароматным грузинским чаем.

Мы с Фрунзиком были из разных уголков нашей большой страны. Но и здесь, на западной ее окраине, мы чувствовали себя дома. У наших ног простирался старинный европейский город. Из окна, от самого пола, открывался великолепный вид на город, мерцающий цепочками огней далеко внизу. Было ощущение покоя, уюта, и какой-то завершенности. Не часто, в дальней дороге или в нежданной командировке, приходит такое ощущение. Чернобыльские леса, заснеженные палатки, натужно гудящие грузовики – все это казалось мне чем-то далеким и нереальным.

Фрунзик оказался прекрасным собеседником. Нам было интересно, и, я бы сказал, комфортно друг с другом. Обычно такие знакомства случаются в купе поезда. Но в шикарном гостиничном номере знакомиться было ничуть не хуже.
Время пролетело незаметно. Было далеко за полночь, когда мы прибрались со стола. Пришло время отдыхать. Завтра – дальняя дорога….

17. ПРОЩАНИЕ  С  ПРАЗДНИКОМ

Рано утром Фрунзик отправился по своим делам. Мне же надо было «убить» время до поезда. В моем распоряжении было почти половина дня. И я решил прогуляться по Риге, предчувствуя, что это в последний раз. Номер в гостинице я решил не сдавать до двенадцати часов дня, поскольку это время было оплачено. По городу я прогуливался налегке, оставив вещи в номере.
Утро было солнечным, по-зимнему ярким и морозным. В солнечном свете на ветвях искрился иней. В окнах и витринах магазинов весело отражалось солнышко. Лица прохожих были приветливы и праздничны. Они кочевали из магазина в магазин, готовясь к празднику и закупая рождественские подарки. Я решил последовать их примеру, и начал заходить во все магазины подряд. Тем более, что больше десяти – пятнадцати минут на морозе было тяжело выдержать.
Настроение было отменным несмотря на то, что впереди меня ожидал чернобыльский лес и неприветливый комбат. Кстати, комбат дал распоряжение обязательно привести ему исключительно рижский сувенир. «Рижский бальзам» и прибалтийская водка его не интересовали.
- Бальзам мне не вези. Пить его невозможно. Он мне напоминает горький одеколон, - напутствовал меня капитан, - и водку ихнюю не вези. «Столичная» и «Русская» по всей стране одинакова!
- Это он, наверное, не пробовал «Русскую» производства Бакинского ликероводочного завода, - подумалось мне. Попробовал бы разок, то не говорил бы, что вся водка одинакова…
Мне ее доводилось в Ашхабаде пробовать. Тут своего ликероводочного не было. Водку привозили морем из Баку. Не знаю, правду ли говорили или шутили, но бытовало мнение, что привозят ее нефтяными танкерами через Каспий, а уже в Туркмении, на винзаводе разливали по бутылкам.
И действительно, эта уникальная водка, при попытке употреблении вовнутрь, ужасно отдавала запахом керосина. Нальешь в стакан, понюхаешь – вроде ничего. А только пить пробуешь, так сразу привкус неприятный ощущаешь. Но наш человек ко всему приспособится. Один прапорщик, родом с Украины, подсказал методу, с помощью которой они буряковую самогонку употребляли. Мы отрывали кусок газеты, размером с ладонь. Поднеся стакан с водкой ко рту, тут же опускали в стакан этот кусок газеты. В тоже мгновение стакан опрокидывался в рот. Секрет был в том, что газетная бумага на несколько секунд забирала (абсорбировала) любой посторонний запах. И водка проглатывалась легко, и, почти непринужденно. Главное, чтобы потом закуска была «поядреней» или поострее.
Так вот, капитан и говорит мне:
- Водку ихнюю не вези. А привези-ка ты мне, старшина, пива «Рижского», настоящего. Того, что не где-то под этим названием сделано, а того, что в самой Риге делают!
На том и расстались.

И вот я хожу по рижским магазинам и диву дивуюсь. Таких великолепных, ярких и разнообразных игрушек елочных не видел я с самого детства, проведенного в Германии. Кругом елки искусственные, неотличимые от живых. Выдает их лишь отсутствие запаха хвои. В Киеве таких елок и игрушек еще небыло. И нигде очередей не видно.
В гастроном – лучше бы я не заходил. Это был легкий шок.
На раскладке я насчитал сортов пятнадцать колбас. Из них – треть полукопченых и сырокопченых. Рядом лежали забытые на вид ветчины, карбонаты и беконы.
В рыбном отделе выложены филе палтуса, семги и осетрины. Рядом горкой красуются баночки с красной и черной икрой.

В Киеве такое разнообразие гастрономии не наблюдалось с середины шестидесятых. Подобные деликатесы добывались по большому «блату». А тут свободно. Самая большая очередь, из увиденных мною, состояла из четырех или пяти человек. И никакого ажиотажа. Заметно, что для рижан это будничная картина., а не новогодний «выброс» товара.
Выйдя на улицу из гастронома, я, наконец-то, увидел до боли знакомую картину. На углу здания, в котором располагался гастроном, стояла большая, мрачная толпа мужчин. Взглянув на часы, я понял, что приближаюсь к цели своих поисков. Стрелки часов приближались к одиннадцати часам, и народ занимал очередь в ликероводочный отдел. Подойдя к толпе, без лишних вопросов, я быстренько занял очередь. Народ с нетерпением ожидал открытия отдела.
Вот тебе и Европа….

Часам к двенадцати дня, замерзнув как цуцик, я вместе с очередью, продвинулся внутрь магазина. Помещение было просторным. Обслуживали очередь два продавца, и это радовало. Очередь, без суеты, разделялась по продавцам, у которых дело спорилось. Крепкие напитки были строго лимитированы «в одни руки». Но пять бутылок «Рижского» пива мне отпустили без проблем. Очень довольный удачной покупкой, я направился в гостиницу. До поезда оставалось два часа. Пришло время выдвигаться на вокзал.
И вот я в поезде. Мимо окон проплывает перрон Рижского вокзала, затем пакгаузы и пригородные поселки. В вагоне включают свет. Поезд втягивается в сумеречные пригородные леса. Прощай, милая Рига….

Утром следующего дня я ступил на перрон Киевского вокзала, и уже через десять минут вдыхал знакомый запах метрополитена. Вскоре я пересек порог родного дома, а в голове еще крутились картины милой Риги и мелодии Раймонда Паулса. Впереди же меня ожидали КПП моей части и самодур - комбат. Однако, у меня в запасе оставался целый день, поскольку в часть я должен был прибыть утром следующего дня, в понедельник. Я решил встретиться с друзьями, которых не видел уже несколько месяцев.

О мобильных телефонах в те годы никто даже представления не имел. А с полевого телефона, установленного на КПП части никуда, кроме штаба ОГГО, не позвонишь. С почты, в Полесском, позвонить была возможность в любой уголок союза. Но на междугородний телефон были огромные очереди. Поэтому, оказавшись в Киеве, я немедленно с домашнего телефона созвонился с друзьями, и мы встретились.
Вполне естественно, что во время встречи старых друзей у пяти бутылок «Рижского» пива шансов «выжить» не осталось. Ближе к вечеру я осознал, что сувенир из Риги комбату я уже не привезу. Последствия были мало предсказуемы, поскольку, как я отмечал ранее, у нас и так отношения с комбатом были натянутыми. С этим надо было что-то делать….



18. ЭФФЕКТ  ПЛАЦЕБО

Вечером, посетив ближайший гастроном, я, не без труда, обзавелся пятью бутылкам «Жигулевского» производства киевского пивзавода. Второй пивзавод на Подоле тогда еще работал, и делал неплохое пиво. Славен он был своим «Українським оксамитовим» («Украинским бархатным») – темным сортом пива, но и «Жигулевское» делал неплохое. Иное дело, что любое пиво в киевских магазинах являлось дефицитом. Было большой удачей купить пиво именно тогда, когда его хотелось, а не тогда, когда его «выбросили» в продажу. В этот раз мне повезло. Мне очень нужно было пиво, и его, очень кстати, «выбросили» в продажу.

Дома, «ничтоже сумятишеся», я отмочил этикетки с бутылок из-под «Рижского» и переклеил их на бутылки с «Жигулевским». Когда этикетки подсохли, то отличить бутылки по внешнему виду от оригинальных было невозможно. Благо дело, госстандарт в те годы свою работу выполнял отменно по всей территории страны. А фирменных крышечек на бутылки и фирменных бутылок с тиснением тогда еще не делали.
Ближе к обеду, в понедельник, я прибыл в свою часть, и, первым делом, пошел на доклад к комбату: - мол, такой-то, из командировки прибыл без происшествий. Готов приступить к исполнению своих служебных обязанностей.
- Ну, здоров будь, старшина. Без пришествий, говоришь, прибыл? Вот и прекрасно! А сувенир из Риги мне привез?
- Так точно, товарищ капитан. Привез! Пять бутылок «Рижского», как и заказывали.
- Ну, неси сюда. Вечером в баньке,  вместе с замполитом, мы как раз и попробуем.

Тут надо отметить, что баня в нашем батальоне была отменная, срубленная из бревен. Срублена она была еще первым поколением «ликвидаторов» в 1986 году. Ставили ее специалисты, призванные из Сибири и хорошо знавшие свое дело. Кроме помывочной там была и хорошая парная.
Поскольку наш специальный батальон круглыми сутками занимался дезактивацией, то каждая смена бойцов, сдав смену, обязательно посещала баню. Для этого баня топилась круглосуточно. И в любой момент можно было не только помыться, но и добротно попариться. Многим бойцам эта банька сохранила здоровье, позволив вовремя смыть со своего тела коварные радионуклиды.

Несмотря на свою регулярность и ежедневность, посещение бани было своеобразным праздничным ритуалом после тяжелой смены. Начинался ритуал с получения у старшины на складе свежего комплекта белья, и заканчивался праздничным облачением в предбаннике в это самое, белоснежное белье.
Приятно было видеть жизнерадостными и румяными мужчин, недавно отработавших тяжелую смену. Веселой гурьбой, перешучиваясь и балагуря, они вываливались из бани, готовыми к новым испытаниям. Их ждал плотный ужин, обед или завтрак, в зависимости от того, какую смену они отработали.

Не удивительно, что командир отложил «принятие» рижского пива на вечер, до баньки. И в самом деле, что может быть лучше глотка прохладного пивка после парной? Ну, разве что, чашка горячего зеленого чая.
Передав комбату привезенный для него сувенир, я попросил выделить мне свободную машину, чтобы съездить в прокуратуру и доставить туда привезенные мною их Риги документы. В этот раз он мне выделил свой УАЗ-ик, а не «бочку».
Ну, о «бочке» несколько позже….

Отчитавшись перед военным прокурором и передав ему историю болезни Н-чавичуса, я к вечеру вернулся в часть. На КПП у дежурного поинтересовался, где командир. Комбат с замполитом, естественно, были в бане. До пересменки оставалось пару часов, поэтому баня была временно свободна. Самое время для посещения ее теми, кто не был задействован на сменах. Это было время «штабных» и «обслуги» - писарей и кладовщиков. Свободных от смены поваров, ну и, конечно же, для комсостава.
Я пошел к себе в медсанчасть и  с нетерпением стал ожидать развития событий. Как правило,  пребывание командира в бане  ничего хорошего мне не сулило. Когда в бане заканчивались "боеприпасы", ко мне присылали дежурного банщика с требованием немедленно выдать спирт из санчасти.

Спирт, конечно же, у меня был. Но в «смешном» количестве.  Получал я его пол-литра на месяц. И это-то на санчасть, обслуживающую более двухсот человек. Иногда я мог, конечно, выделить комбату грамм двести спирта. Для комбата и иже с ним – это «на один присест». Он считал, что таким количеством спирта я издеваюсь над ним.
 Но у меня тоже были свои потребности и свои, близкие мне, друзья. Мы тоже любили  посидеть иногда вечерком душевно. Случалось, и у нас возникала импрвизировання вечеринка. Запас спирта под рукой был не лишним. Но более всего медицинский спирт мне нужен был, конечно же,  для дела…
Поэтому, почти всегда я банщику отказывал, отсылая его обратно в баню (в прямом и переносном смысле.  Комбат, как я уже отмечал, меня за это сильно  недолюбливал и мелко, но коварно мне мстил, полагая, что я от него скрываю немерянные запасы спирта.

Например, если на утренней планерке я заявлял о необходимости на сегодня выделить на санчасть автомобиль для поездки в госпиталь или за медикаментами на склады, в Иванков, то комбат из всех свободных машин выделял для санчасти «бочку». Так в батальоне называлась единственная ассенизаторская спецмашина – бочка, смонтированная на базе ГАЗ-53, более известная в народе, как «г…-чистка».
Формально мне придраться было не к чему.
- В чем проблема? Автомобиль доктору выделен?
- Выделен! Но, это же «бочка», товарищ капитан. Там же кузова нет! Где я коробки сложу?
- А спирт будешь сегодня получать?
- Никак нет, товарищ капитан. Месячную норму уже выбрал.
- Ничего, тогда в кабине все и поместите.
Странная логика. Причем здесь спирт? Но ехать надо, хотя бы и на «бочке».
Автомобиль новый, еще блестит заводской краской. Более того, эта «бочка» еще ни разу не использовалась по прямому назначению. А вывозились этой «бочкой» из накопителя тонны отработанных растворов детергентов, насыщенных радионуклидами. Надписи на борту: «Специальная», а ниже, мелкими буквами – «Дезактивация», а также, известный всему миру круглый значок «радиоактивно». К сожалению, эти атрибуты выглядели на «бочке» скорее забавно, чем угрожающе. Даже ребенок знал прямое назначение таких машин.

Другие грузы, кроме растворов, на «бочке» возить невозможно. Вот комбат и приписал ее к санчасти для перевозки больных в госпиталь и для поездок за мелкими грузами.
Тем не менее, было обидно. Я не раз замечал саркастические улыбки на лицах у медперсонала в госпитале или на окружном медицинском складе, когда мы лихо заруливали туда на «бочке».  С  деловым видом я выгружался из кабины. Окружающие улыбались. Они прекрасно знали историю «бочки», но все же не лишали себя удовольствия «подначить», кивая в сторону транспортного средства:
- А  в этот раз,  за чем  вы приехали? - прикалывались они. – Грузить будем что, или качать будем?

Припоминается еще один курьезный случай.
Никак не забуду разъяренного лица дежурного офицера из Иванковского райотдела милиции. Дело было так.
Мы с Костей - водителем, закрепленным за «бочкой» - были по делам в райцентре, в Иванкове. Был праздник - день милиции, в аккурат - десятого ноября. Завершив дела на складах, мы заехали в центр города с намерением кое-что прикупить в местном универмаге. Под универмагом грузовик поставить возможности не было, и мы подрулили на парковку прямо перед РОВД, который располагался рядом с универмагом.
Припарковав «бочку» под знаком «Парковка для спец. автомобилей РОВД», мы с Костей вышли из машины и уже намеревались двинуть к универмагу. Тут на крыльце райотдела появился взбудораженный дежурный офицер с лицом, красным от возмущения. Я не возьмусь передать слова, которыми он обосновывал, что посторонним тут парковаться нельзя, и что у них тут намечается какое-то важное мероприятие.
Вполне резонно водитель Костя указал офицеру на знак «Парковка для спец. машин»» и пояснил, что мы не посторонние, а люди военные, и что наше транспортное средство является специальным! Это было видно по военным номерам машины. По нашей форме. И, наконец, по конкретной надписи на бочке. Мы повернулись к офицеру спиной, чтобы гордо удалиться, оставив наш «специальный» автомобиль под неусыпной охраной нашей доблестной милиции. Но в след нам понеслись мощные аргументы, привязанные к прямому назначению нашего «специального» автотранспортного средства.
Офицер не верил надписям, прямо намекая на те места, которые, по его мнению, «дезактивируются» с помощью нашего автомобиля. Мы были вынуждены вернуться к машине, чтобы развеять его сомнения. Тем более, что из всего услышанного нами, угроза снять номера с машины была самой реальной.

В этот момент наша дискуссия резко оборвалась. Из глубины здания раздались мощные звуки духового оркестра. В здании РОВД распахнулись ворота. Из ворот строевым шагом выдвигалась колонна во главе с духовым оркестром. Одетые в парадную форму, украшенные аксельбантами, милиционеры четко чеканили шаг, отсекая воздух белыми перчатками. Музыканты надували щеки, глядя перед собой. В колонне было не менее сотни человек. Очевидно, собрали весь личный состав РОВД, свободный от службы.
Дежурный офицер, стоящий на крыльце, взял под козырек. Мы с Костей, учитывая торжественность момента, тоже взяли под козырек, стоя спиной к своему «боевому» транспортному средству.
Возглавляющий колонну офицер, не переставая ритмично дирижировать нарядным бунчуком, выкатил изумленно глаза, поскольку на его пути, а значит и на пути возглавляемой им  колонны, нарисовалась наша «бочка», оказавшаяся почти у самых ворот. 
Я начал осознавать комичность положения. Но кто же виноват дежурному по РОВД, если он сам не смог доступно и быстро объяснить ситуацию?
Тем временем, колонна, держа ритм и шаг, плавно огибала «корму» нашей бочки. Гремел оркестр. Милиционеры, идущие в строю, косили глазом на нашу «бочку», и сдерживали улыбку. Собравшиеся на звук оркестра зеваки ехидно улыбались.
 «Бочка» была оснащена расположенными вдоль бортов толстенными гофрированными шлангами весьма определенного назначения. Расположившись у самого входа в РОВД,  рядом с желто-синими  милицейскими УАЗ-иками, наша «бочка», сейчас и здесь, была явно некстати. Кто-то из толпы зевак неудачно пошутил:
- А вот и новую технику «мусорам» подогнали. Как раз к празднику…
Колонна с оркестром  медленно удалялась в сторону центральной площади. Зеваки расходились. Дежурный офицер, в сердцах, высказал: 
- Да ну вас, вояки хреновы! Это ж надо, что бы в такой праздник - и  так меня подставили со своей «бочкой» …
Махнув рукой, он обиженно удалился.  Мы с Костей растерянно стояли возле нашей «бочки». Меня долго не покидало чувство досады за нелепость этой ситуации. 

Мой прогноз сбылся. Через полчаса в санчасть зашел дежурный банщик. Но требовать у меня спирт для капитана он не стал. Он, всего лишь, передал мне распоряжение немедленно зайти в штабной вагончик, к командиру. Меня это удивило, но не очень. Спирт он мог и лично потребовать, без посыльного.
Я направился в штаб.
С замполитом у меня были прекрасные отношения. Я поздоровался с ним, так как сегодня его еще не видел, и доложился командиру о прибытии по его приказу.

- Присаживайся, старшина. Ну, спасибо. Вот это уважил! Давно такого хорошего пива не пил. Молодцы, рижане. Вот, что значит Европа!

- Стараемся, товарищ капитан…. – я скромно потупился, глядя в пол.
Ну не мог же я разочаровать человека, столь очарованного нашим, родным, «Жигулевским» пивом. Сколь велика магия простой, бумажной этикетки?
 Жаль, что этот яркий комплимент их продукции не слышали пивовары Киевского пивзавода № 2.
Вот так завершилась моя последняя поездка в любимую мною Ригу.
Хотя, кто его знает? Может быть, еще не последняя?