Мне так странно было начинать: долго, мучительно долго и боязливо подбираться, озираясь, к будущему воображаемому столу. Казалось странным и страшно безликим, беспалым и, вообще, уходящим в стену лицо будущего писания. Вот, вроде, сейчас проявится, и тогда - да, надо ловить, ухватить его за эту явность, не дать уйти, поймать хоть след. Но странно набивным, как дешевый ситец с деревенскими цветами, мерещилось лицо его: такое наглое в своей неприкрытой ясности. Нет, с этим я ужиться не смогу, обезоруживает эта четкая цветистость до кажущегося парадокса: этот бред, и - неужели я? Это же во мне – безумие штампованной дешевой замысловатости! И, Господи, хуже зеркала: не подходить, не надо, табу. А оно, все разрастающееся и не видящее выхода, возмущаясь, ищет новые полости внутри меня, и, заполняя, раздувает, как воздушный шар. Почему только не могу я так же легко оторваться и улететь, и исчезнуть, чтоб там где-то лопнуть? А, может, легкость эта – лишь видимость, и ему тяжело, как и мне, оттого, что себе не хозяин, а – весь во власти того невнятного, что распирает тебя изнутри.
Я знаю, оно освободит меня, если я смогу дать ему форму, как сосуд для джинна – мой рассказ ни о чем. А что, если, подбираясь к прошлому, запустить его вместо меня? Нет, действительно, я даже склонна думать, что можно найти там нечто, что осталось от меня. А если моя душа, возвращаясь туда из сегодня, встретит реального своего (хотя, наверное, реалии-то у души все же иные) двойника, обозначенного вырвавшимся из меня «этим» - стремлением к власти над прошлым.
Ну вот, я снова боюсь неудачи: ну кто еще смог обмануть душу, ладно бы чужую, но – свою?...
Я вновь поднимаюсь по этому раздражающему классичностью своей склону сопки: подъем идеально крут, идеально полог, это просто – гора.
Я иду в гору. Я все время хочу идти по ней. Сейчас я начинаю понимать, а, может, просто домысливаю необходимость объяснения такой обыкновенной странности: человек уходит от всех, и от Байкала там, внизу, вверх.
Затем, чтоб спуститься с горы к такому же Байкалу. Зачем? А вот на этот вопрос я отвечать не буду, не то чтобы не смогу, но боязно упустить истинное. Ну, прямо как Иван-царевич в погоне за смертью Кощея. Убил ты зайца – ан нет, вылетела истина из зайца селезнем, и – проклинай себя. Благо, царевичу сказка помогла, а мне, я знаю, не сыскать.
И все же с упорством близорукого осла я иду вверх, для удобства согнувшись и заложив руки за спину, глядя в землю и шумно забирая воздух. Интересно, куда он исчезает, если я все время так много и жадно его хватаю, и, кажется, совсем не выпускаю обратно.
Меж тем путь мой отмечен традиционной для середины остановкой и первой, боязливой пока, попыткой глянуть на-равных вокруг. Не снизу на великанов, а наравне, как они, сопки, обычно глядят друг на друга. Это – будто допустили тебя из милости к привычному для титанов разговору, а ты – муха, что присела на плечо одного из них. Видишь и слышишь все, но общаться с ними – увы. Можно, правда, как та же муха, пожужжать, но, в лучшем случае, от твоей назойливости отмахнутся, или просто прибьют. И я, глупая маленькая муха, я знаю это, и про глупость свою малую – тоже, да и, слава богу, что она, глупость моя, так мала. По крайней мере, не буду моськой кричать о себе, а радуюсь хотя бы тому, что не прогнали. А они, эта величавая великанья семья: и угрюмые «Три брата» за Мухором, и малый и большой Динозаврики (кощунственно обозванные так нами с Ленкой лежащие между бухтами мысы) милостиво принимают меня за свою.
Но сегодня привычного сонного разговора седых великанов мне услышать невмочь. Сегодня даны лишь мои руки-ноги и то, что под ними: травки-цветочки, камушки, из которых состоит тело горы. Я ползу по нему вверх.
А вокруг? Я подняла взгляд, и - НИ-ЧЕ-ГО! Вот это да! Но я-то – вот она: руки-ноги и так далее. Это что, чей-то подарок? А, может, бойкот? Или я просто ослепла? Да ладно бы, если, но я же вижу! Но – только себя! И это не сон.
Это – туман.
И как хорошо, что гора моя – благообразно прямой, без предательских ям и уступов путь. И нет ему ни конца, ни начала, так хорошо: ниоткуда взбираться в никуда!
Понемногу, рождая из тумана и сразу же растворяя позади камушки и траву с тем, чтобы вновь поразить своим волшебством, гора уступает себя. Потихоньку посмеиваясь кузнечиками и пчелами, заманивает туда, где скрывает (какой - неведомо) предел.
Подъем завершен. Но мне, ненасытной, неблагодарной, не дано оценить благодати покоя. Щедрость сия – не для меня.
- Подумай, ты – одна! Никто не смутит тебя царственностью своей, ты идеал, просто потому, что никого другого нет. Ты – мирозданье, космос, центр. По праву всевластия, ведь вокруг - никого, есть лишь одна данность – ты. Оставайся, здесь – твой дом.
- Но я шла не сюда, шла не к себе. И не хочу я – одна! Я – к нему, я хочу раствориться, потеряться, растаять, быть им!
- Кем, глупышка?
- Байкалом!
И напрасно душа моя, вновь и вновь возвращаясь к вершине горы, в тот туман, тщится высмотреть цель подъема. Быть Байкалом! Смешно!
Если бы! Я отчетливо знаю (поведавшая об этом душа ужаснулась), что беспредельно наглое мое заявление не пропало бесследно. Ведь всякий раз, там появляясь, душа моя вновь повторяет неменяемый свой диалог. Значит, вот в чем расплата! Я – Сизиф, поднимающий камень, вновь и вновь с неизбежным усердьем толкающий в гору всю тяжесть жизни, памяти, мысли, бессмертья…
А я-то, в глупой гордыне своей, почитала за честь, персонально кем-то данную мне, возвращенье вновь и вновь к той туманной юдоли, о которой мне сказано: ДОМ. Так вот куда стремилось вырваться мятущееся мое бродяжье естество! Оно рвалось домой! Однако! А что тогда я? Тело мое – разве не дом? Или дано оно мне лишь затем, чтобы смочь прийти туда, где приоткрылась завеса, и коснулась меня дыханьем своим Истина.
Но тогда… И живу я затем, чтоб вернуться туда, в безвременье, уже не в мучительных неотвязностью и призрачностью воспоминаниях, а наяву. И не на миг, а навек (хотя, кто его знает, в чем мера мигу, веку или вечности). В общем, реальность для меня - как лакмусовая бумажка, беспристрастно определяющая меру отдаления или близости Истинного бытия.
А что туман? Он всегда со мной, во мне: долго ли увидеть себя со стороны, ползущей по наклонной (только вот куда: вверх ли вниз) жизни? Из ниоткуда – в никуда? Какой короткий, в общем, миг: проявления мира. И стоит сделать шаг вперед, то, что за спиной, становится прошлым, достоянием тумана. Волшебное Ничто, рождающее жизнь!
Как там: травки, цветочки, камушки?...
А волшебник-то главный – ты, ведь это именно твой взгляд вырывает их из небытия. Ты – творец, во всяком случае, своей жизни. И это – маленькая копия безграничного пребывания Там. Генеральная репетиция творения. Значит, стоит жить. Живем!