Меня зовут Виктор Мельник, и сегодня у меня был паршивый день, вчера был паршивый, позавчера, и вообще жизнь у меня несладкая.
Сидел ли я в полутёмной комнате, закинув ноги на стол, поглаживая кобуру револьвера и прячась за настольной лампой, направленной в лицо посетителю? Плыли ли пылинки в её ослепляющих лучах, пробивались ли огни города через жалюзи позади меня? Сжимал ли я в зубах дымящуюся сигару стоимостью сто кредитов за штуку?
Нет, хотя всё это неплохо смотрелось бы на киноэкране. Но если моя жизнь – кино, то обречённое на провал. Хотя трубку я всё же покуривал.
На самом деле комната была хорошо освещена, прилично обставлена и вовсе не вызывала гестаповских ассоциаций. Ноги я прятал под столом, оружия при мне не было. Солнцезащитные очки и кисет лежали на встроенном в стол мониторе. Компанию мне составляла лишь тупая боль в забинтованной руке. Конечность мне починили сразу по прибытии на базу, но боль никак не хотела проходить.
Вспыхнули пиксели монитора, сложившись в лицо девушки-совтеха на фоне угрюмых бетонных стен.
«Входящее сообщение».
Совтеха не мониторе сменил человек, столь искусный во лжи, что в его глазах я не пытался разглядеть даже тени скрываемых эмоций и мыслей.
«Поздравляю, Виктор. Вы отлично справились, – голос Менгска, льющийся из динамиков, был мёдом для большинства имевших с ним дело и дешёвым сахарозаменителем для меня. – Я сожалею о потерях, понесённых вашим отрядом. Вы заслужили отдых, но долгим он не будет. Совсем скоро Конфедерация будет уничтожена раз и навсегда. Вы вбили один из последних гвоздей в её гроб. Но после нашей победы протоссы и зерги не исчезнут волшебным образом. Через час я желаю видеть вас на «Нораде III» – моём новом флагмане. На Тарзонисе вас сменит лейтенант Керриган».
Чего я ждал от Менгска? Что он наденет резиновые перчатки, схватит скальпель и препарирует меня через экран? После того, как час назад Керриган вынудила меня применить пси-способности, я не понимал, почему ещё цел и предоставлен себе.
В каком-то смысле мне повезло, что моя псионическая природа так поздно дала о себе знать. Другие «призраки» ещё в детстве начинали овладевать своими талантами. Точнее, таланты овладевали ими. Шум чужих мыслей сводил неоперившихся телепатов с ума, их эмоции влияли на здоровье окружающих и работу компьютеров. Короче, вокруг псиоников всегда творился бардак, который привлекал внимание правительственных служб. А дальше обучение, промывка мозгов, вживление имплантатов. Но этой чаши я избежал и пнул подальше.
Я не знал, как Менгск вычислил меня. Но, если подумать, Мар Сара была рассадником революционных настроений. Информаторы сопротивления не могли не заметить связанные со мной странности. Может, это был Родригез или кто-то из его взвода; может, Керриган, которой поручили слежку за новым Магистратом.
Так или иначе, я попал в поле зрения Менгска. До сделки с Дюком ему служили не так много псиоников, и, разумеется, он заинтересовался мной и предложил работу. Но почему сразу не бросил в клетку и не замучил опытами, вытащив из моих мозгов всё ценное? Ведь последние недели я был полностью в его власти.
Почему Менгск тянет? Такой ли я незаменимый военачальник? Да, я многое сделал, но не это изменило ход войны. Так почему же со мной до сих пор всё в порядке? Прокуренные лёгкие и проспиртованные мозги не в счёт.
Что движет Сарой Керриган? Заодно ли она с адмиралом или в самом деле плетёт против Менгска интриги? Вопросов было много, и я начал выдумывать ответы.
Раньше Сара беспрекословно подчинялась Менгску. Она была лучшим из горстки «призраков», состоявших в сопротивлении. Но это было до того, как в поле зрение Менгска попал я, и до того, как пси-батальоны отряда «Альфа» встали под его знамёна. Скоро бывший революционер начнёт штамповать этих суперменов пачками.
Сара перестала быть незаменимой. Менгск не похож на человека, который будет держать близко того, кто уже не приносит прежней пользы. А Керриган не похожа на женщину, которая будет ждать, когда ей всадят нож в спину. Меня вот посадила на крючок раньше, чем я на правах новой пси-собачки адмирала начал искать способ изжить лейтенанта.
Взгляд на часы. Если Пицц докажет свою пунктуальность, через минуту дверь откроется, и на пороге будет стоять Светлана Соболева. Она случайно попалась ему под руку – простая санитарка госпиталя, который мы едва не уничтожили.
Черненко убедил командование устроить маленькую месть – дескать, раз конфедераты расстреляли сотни наших солдат, мы должны ответить адекватно. Врачей, ответственных за «воскрешение» десантников, трогать, само собой, не стали. Их вместе с ценным оборудованием увезли с планеты. Тушить гнев полковника решили кровью людей, подыскать замену которым ничего не стоит. Пицц заметил Светлану в человеческом стаде, которое ковыляло на бойню, и вышел на связь:
«Брат, здесь женщина, которую я видел с тобой на Мар Саре».
– Как поживает Светлана?
«Её приговорили! Ты знаешь, что сейчас творится в этом проклятом госпитале!»
– И не пошевелю по этому поводу даже пальцем! Доволен?!
«Думаешь, я тоже свихнулся на войне?!»
– А тебе некуда деваться. Больше ничего у тебя нет. Доставь Светлану ко мне. Начнут спрашивать, говори, что командор Мельник приказал.
Из-за двери послышались шаги. Зачем мне была Светлана? Наверное, я просто хотел поговорить с человеком, который не был одержим желанием уничтожить меня. Я затянулся горьким дымом и надел солнцезащитные очки. Дверь распахнулась, и Пицц ввёл Светлану Соболеву.
Вошла ли в комнату стройная блондинка с совершенным овалом лица, чувственными губами и чарующими глазами? Опадали ли светлые локоны на её плечи? Была ли она одета в шикарное платье?
Нет. Это, конечно, хорошо смотрелось бы на страницах дешёвой книжонки, но первым-то в комнате появился Пицц. Ну а Светлана с описанной роковой женщиной имела даже меньше общего, чем господин Яаскеляйнен.
Пицц оставил нас одних. Я взглянул на Светлану. Она была одета в униформу санитарки: прорезиненный халат, белые сапоги, бейдж, джинсы и рубашка.
– Вы любите людей? – спросил я.
– По крайней мере, не презираю.
– Какой ваш любимый цвет?
– Белый.
– Был ли у вас в детстве домашний питомец?
– Много, очень много кошек.
– Какая музыка вам нравится?
– Спокойная, мелодичная.
– Какие цветы обычно дарите?
– Розы.
– Положу их на вашу могилу, – сказал я. – Садитесь.
Она присела напротив.
– Мой долг неприятных вопросов личного характера перед вами погашен?
– Да. Ну, как оно?
– Что? – спросила Светлана.
– Оказаться в западне, в безвыходной ситуации, в тупике.
– Плохо.
– Не чувствуете прилив храбрости перед лицом кошмарного палача? Не настроены стоять на своём до конца?
– Не на чем стоять, – Светлана вздохнула. – Ждали, что я буду в слезах молить вас о пощаде, целовать ноги, вытирать волосами ботинки? Извините, но пока я не считаю вас человеком, который способен подписать мне смертный приговор.
– Насчёт вытирания ботинок не знаю, но за эти две недели я сильно изменился в худшую сторону.
– Но ведь вы всё так же не любите людей, вам нравится чёрное и не нравится классическая музыка. Я знаю, что вы тогда солгали. Вы по-прежнему никому не дарите цветы и не переносите солнечный свет. Не так уж вы изменились, Виктор.
Сняв очки, я посмотрел ей в глаза.
– Я голыми руками убил человека и не сожалел об этом ни секунды. Сегодня я убивал раненых солдат, чтобы они не замедлили мой отряд на пути к цели. На Антиге Прайм и здесь, на Тарзонисе, я жертвовал целыми дивизиями. Ну как, теперь я больше похож на кошмарного палача?
– Есть немного. Вы хотите узнать, почему я так дерзко себя веду? Для начала, вы даже не попробовали меня запугать. Никаких мешков на голову, побоев, криков, угроз. Да, мысль, что скорее всего, в ближайшие несколько часов меня не станет, щекочет нервы. Но в целом, с чего мне паниковать? Уверена, большинство на моём месте вели бы себя так же.
Я глубоко вдохнул дым из трубки и севшим голосом произнёс:
– Какой-то день удивительных встреч. Как же вы очутились в том злополучном госпитале? Что случилось с вами после Мар Сары?
– В суматохе я смешалась с толпой и попала на борт одного из эвакуационных судов.
– Куда вас отвезли?
– На Умоджу. Её жители не жалуют конфедератов. После победы нашей бывшей родины в Войне Гильдий, Умоджу сделали протекторатом Конфедерации. Во время восстания на Корхале умоджийцы готовы были поддержать Ангуса Менгска. То, что случилось с планетой, нагнало на них страху, но с тех пор прошло десять лет. Появление в секторе непобедимых пришельцев подтолкнуло умоджийцев помочь «сыновьям». Итак, я оказалась на Умодже. Нас обыскали, отобрали документы и деньги.
– Но вы всё это надёжно спрятали? – Светлана кивнула. Я продолжил: – Куда умоджийцы дели такую кучу беженцев?
– Поселили в списанные под снос дома для бездомных, сирот и престарелых. Умоджийцы тратят уйму сил, чтобы содержать отбросы вдали от всех. Они выстроили себе репутацию чуть ли не утопии…
– А на самом деле?
– Для беженцев это место точно утопией не стало. Те, у кого было с собой достаточно денег и драгоценностей для подкупа, ушли. Остальные стали почти что рабами. Я была в числе первых. Связалась с родителями, и на следующий день вернулась на Тарзонис. Для Конфедерации Светлана Соболева была либо предательницей, либо покойницей. Я две недели не могла показаться на улице. Отец всё пытался раздобыть мне поддельные документы, но в тот день, когда они были готовы, случилось то, во что он отказывался верить – ваши войска прорвали планетарную оборону. Отец погиб при бомбардировке. Вы знаете, каково подойти к окну комнаты, где провела детство и юность, и увидеть скрытые облаками силуэты космических крейсеров, под залпами которых рушатся небоскрёбы, и целые кварталы превращаются в руины?
Я изобразил на лице вопросительное выражение.
– Страшно. Вам небось за это время не приходилось испытывать страха.
– Приходилось. Но у меня это имело более… животный привкус. Вы говорили лишь об отце. Что сталось с вашей матерью?
– Как только я вернулась, она ушла из дома. Мама винила меня в том, что я загубила свою жизнь. Она очень хотела, чтобы я пошла по её стопам и стала примерным чиновником на службе Конфедерации. Мама наотрез отказывалась верить, что меня вместе с колонистами Мар Сары просто стёрли из жизни государства. Она была слишком предана Конфедерации. Она так и не вернулась, Китруп разрушили…
– Не ждал от вас такой открытости.
Я покопался в памяти. Китруп… Конфедераты тогда храбро оборонялись. В городе скопилось много беженцев. Наши потери были огромны, и я отчётливо помню, как разорвал конверт с кодами запуска и приказал совтеху связать меня с приданым полку «призраком».
– Это от вас нельзя ждать открытости. Я же всего лишь говорю правду. Зачем мне что-то скрывать? Моя история не поможет вам убить ещё больше людей и получить от этого ещё большее удовольствие.
– Что было дальше?
– Я прибивалась то к одной группе выживших, то к другой. Потом нас заметил отряд конфедератов. Так я попала туда, где меня нашёл ваш человек.
– Ну и что вы думаете о войне? – я надел тёмные очки.
– Банально, глупо, бессмысленно.
– На вашем месте я бы ответил так же. Для солдата война – однообразное занятие. Государство кормит, обувает и одевает его, если, конечно, дела идут хорошо. Взамен он должен бежать в сторону противника, стрелять в сторону противника, а умерев, падать в сторону противника. Жители городов, работники шахт и заводов, за которые ведутся бои, лишены даже этого развлечения. Но для меня война намного интереснее. Как сказал бы мой благожелательный хозяин Арктурус Менгск, короля не бьют. Для военачальника всё кончается не так быстро, как для десантника. Он успевает войти в раж. Каждая битва – новый крепкий орешек. Он учится на ошибках, за которые расплачиваются жизнями подчинённые. Для командира война в цифрах, координатах и направлениях ударов. Для него это игра.
– И вам весело?
– К сожалению, чем дальше, тем больше.
– И вы безучастно наблюдаете, как ваша человечность утекает сквозь пальцы.
– Безучастнее некуда. Признаться, я уже не понимаю, что заставляет стадо, которое невежды называют армией, идти умирать туда, куда такие как я, им указывают.
– Инерция, страх и потеря того, за что они цеплялись в жизни, – ответила Светлана. – Зерги заражают планету за планетой, протоссы уничтожают, а те, кто выживает, теряют всё. Конечно, вначале присутствовала некая идея. Люди в колониях ненавидели Конфедерацию, как узники ненавидят тюрьму. Им нужен был лишь повод, чтобы подняться, лидер, который указал бы на врага, и ослабление государства, которое избавило бы людей от страха. Конфедерация бросила на произвол судьбы сотни тысяч на Мар Саре, заявил о себе Менгск, появились зерги и протоссы. Вот вам и составляющие революции.
– Пожалуй, вы правы. Это всего лишь тюремный бунт, пусть и очень удачный. Люди шли под пули просто потому, что кто-то воспользовался моментом, чтобы их заставить.
– А как вы думали? Что внутри каждого живёт Спартак? Мне даже неудобно. Ведь это вы здесь такой мудрый и с чётким взглядом на всё в этой жизни.
– Вы хотите мира?
– Ну а кто не хочет? Вы не в счёт.
– И что бы вы сделали, если бы война закончилась? Нашли бы работу, вышли замуж, нарожали детей, провели остаток жизни в каждодневной суете? Или посвятили бы себя карьере?
– Варианты не взаимоисключающие. С вашими взглядами на жизнь лучше сразу сыграть в русскую рулетку с помощью автоматического пистолета.
Я хохотнул пару раз:
– Считаете, у меня искажённое мировоззрение?
– Вы не способны общаться с людьми, потому что считаете, будто все помешаны на обмане и запудривании мозгов. Вы одновременно упиваетесь и терзаетесь своей чёрствостью и жестокостью. Вы презираете всё, что делает человека человеком, и ставите себя выше остальных, одновременно убеждая себя, что вы такой же, как все. Вы совершенно не цените человеческую жизнь. Если это не искажённое мировоззрение, тогда не знаю, что им является.
– Всё относительно, – я смеялся ссохшейся душой.
– Существуют безотносительные понятия. Правда и ложь, добро и зло. Конечно, для вас это звучит наивной бредятиной.
– Опомнитесь! За всё время войны, те, кто мог держать оружие, убивал, а кто не мог, лгал и предавал, чтобы выжить! Как после этого можно говорить, что нечто внутри нас ограждает от зла?!
– Успокойтесь и признайте, что большинство людей – вовсе не ослеплённые злом воплощения заблуждения, как вы. Люди помогают друг другу. Они способны на жертвы. На войне есть герои.
– Всё бессмысленно! Зло победило и стало для нас добром. Ложь – это правда в глазах сборища трусов и подонков, именуемого человечеством. Говоря о честности, подразумевают подлость. Талант заменён на хитрость бездарей.
– Вы только что признали, что слабы, сломлены и сдались.
– Может быть, вы в чём-то и правы, – я снял солнцезащитные очки и посмотрел Светлане в глаза. – Две недели назад я помыслить не мог, что буду наслаждаться убийствами. Но мне стало этого мало. Мне захотелось узнать жертву, проникнуть в её память и мысли, чтобы почувствовать, как орудие убийства не только разрывает плоть и дробит кости, но поражает саму душу. Пятнадцать минут назад я завёл этот разговор, чтобы уничтожать вас было приятнее и интереснее, но сейчас колеблюсь. Не могу сказать, что ваши слова в одночасье сделали меня ангелом, но пищу для размышлений вы мне подкинули.
Я вызвал Пицца. Он явился через минуту.
– Уведи её, переодень в гражданское и усади на эвакуационное судно.
Светлана и Пицц покинули комнату. Пицц забыл закрыть дверь. Я заставил его сделать это.
Скрипнул отодвигаемый ящик стола, и моя ладонь обхватила рукоять пистолета. Мне было достаточно лишь подумать, чтобы Светлана выглянула в окно и повернула голову под нужным углом. Представляя, как потухает отражающийся в её глазах закат, я выпустил пулю Светлане в висок.
Пицц обернулся ко мне, но не успело тело Соболевой упасть на пол, как вторым выстрелом я продырявил ему лоб.
Я поймал гильзу, встал из-за стола и, улыбаясь, зашагал к телам. Мои движения были нечеловечески быстры. Вынув из табельного оружия Пицца патрон, я вложил пистолет в руку Светланы и бросил горячую гильзу рядом. Меньше, чем через секунду, я снова сидел в кресле, и дымящийся пистолет лежал передо мной.
– Пришлите кого-нибудь! – бросил я в упрятанный в стол микрофон. – Допрашиваемая завладела оружием. Я справился с этой сукой, но лейтенант мертв! Наверное, она была шпионкой. Пришлите же кого-нибудь!
Я засмеялся, понимая, что совершил отвратительный поступок, и всё же наслаждаясь своей жестокостью. «Люди шли под пули просто потому, что кто-то воспользовался моментом, чтобы заставить их это сделать». Говоря эти слова, я, наконец, понял, что моя проблема в потере контроля или, хотя бы, его иллюзии. Я остро осознал, что мной управляют, словно фигуркой в настольной игре. Конечно, от манипуляции никуда не деться. Каждый из нас раб инстинктов, эмоций, политиков и рекламы. Но в моём случае всё было усугублено до предела. Это чертовски надоело мне, и я решил уничтожить всех, кто мог знать о том, что я псионик. Тогда я стану обычным массовым убийцей, вольным делать, что ему вздумается. В мозгу сверкнули имена.
Светлана Соболева наблюдала за мной на Мар Саре и могла заметить лишнее. Можно было, конечно, отправить её к стенке, но лучше быть командором, который убивает подлую наёмницу, чем командором, который строит из себя Шерлока Холмса, чтобы в итоге безосновательно расстрелять пленную.
Пицц просто попал под раздачу.
Серхио Родригез видел, как я уклонился от зерглинга на орбитальной платформе, а потом врукопашную сразил такого же во время поездки по марсарианским пустошам. Убрать его и каждого человека из его взвода будет проще простого.
Сара Керриган знает обо мне больше всех. А вот я не имею ни малейшего понятия о её мотивах. Такого человека, как она, нелегко тихо убрать. Нет, её вообще нелегко будет убрать. Разве что, этим займётся номер два в моём списке.
Арктурус Менгск – когда это имя проскальзывает в моём сознании, то у сознания заплетается узлом язык. Казнить, нельзя помиловать.
Джим Рейнор харизматичен. Люди идут за ним. Методы Менгска ему не по душе. Джиму нужен лишь повод, чтобы самому восстать против бывшего революционера. Бредовый порочный круг.
Рейнор может пригодиться в противостоянии с Менгском. Он не догадывается, что я за чудовище в физическом и нравственном смыслах. Иначе наверняка без раздумий пристрелил бы.
Если же Рейнор таки урвёт корону «освободителя» человечества в секторе Корпулу… Что ж, я не верю в «доброго царя-батюшку». Раз крохи власти, упавшие со стола Менгска, сделали со мной то, что сделали, страшно подумать, в кого способен превратить человека трон императора целого сектора космоса.
Раньше у меня была Мечта: нахапать взятками деньжат, выйти на пенсию, купить дом в джунглях Тарзониса и предаваться одиноким размышлениям до самой смерти. Но тот дом сгорел в моём сне, а джунгли превратились в пепелища. Мечты нет, осталась лишь цель.
Последняя глава: http://www.proza.ru/2011/04/17/1173