ВИЗИТ В ПРОШЛОЕ
Посвящается моим дедам-казакам, безвинно погибших от рук большевиков.
И как это получилось, я не могу сообразить. Еду себе по размягчённому солнцем асфальту дороги в станицу Краснокутскую из станицы Боковской; жара несусветная, но кондиционер в «Шевроле» справляется со своей задачей. Под монотонное жужжание двигателя и комфорт, созданный кондиционером, стало клонить ко сну, и вдруг ощущаю: исчезла лента асфальта, а вслед за машиной появился шлейф пыли.
Останавливаюсь осмотреться, шлейф пыли догнал мою машину и окутал со всех сторон. Пережидаю, когда ветерок сдует клубы пыли в сторону. Выхожу, осматриваюсь и не верю глазам своим. Грунтовая дорога вся истоптана следами животных: лошадей, коров, а также следы гужевого транспорта, - а автомобильных следов вообще нет.
Обычно следы грузовиков оставляют «яркие» следы: глубокие бороды на грунтовой дороге после дождя. Но этого нигде не было видно. Только от моего авто, и те начинаются далеко сзади, отпечатавшиеся на дорожной пыли. Куда же меня занесло? Почему пропал асфальт? Вроде не спал за рулём, а может «глюки»?
Ещё два-три года назад ездил я здесь по асфальтированной дороге, не бог весть какой, латаной-перелатанной, но асфальтированной. Дурдом!? Заползаю обратно в машину, кондиционер работает, и мозги стали остывать от уличной жары.
Жду, что какая-нибудь техника проедет мимо. Но время идёт, а дорога пустынна. Выхожу опять из машины, где-то слева, метрах в ста от меня, по пологому склону бредёт немногочисленное стадо коров с пастухом, вернее с пастушкой. Направляюсь туда.
Скудная трава, иссохшая от солнца, прилипчиво цепляется за ноги, кроссовки покрываются тёмной зеленоватой пыльцой от травы и серой дорожной пылью, джинсам достаётся тоже.
Серые от природы кроссовки поменяли оттенок, голубоватые джинсы также посерели от дорожной пыли. Наконец подхожу поближе, но стадо начинает медленное движение от меня вниз, в сторону виднеющейся вдалеке реки под названием Чир.
Название почти пересохшей реки я знаю точно. Это в моём времени она пересыхает, а здесь она видится полноводной с берегами, обросшими деревьями, сквозь которые видна ширина внушительной и полноводной реки. Девчонка лет девяти-десяти понуро плетётся за стадом. «деточка, - кричу ей – скажи пожалуйста, далеко ли Краснокутская?»
Она поворачивается ко мне, лицо почти полностью закрытое повязанным головным платком, глаза виднеются из щели платка, длинная юбка до пят, свободная кофта и молча, смотрит на меня.
Меня всегда поражала женская экипировка, закутанное лицо платком да ещё в такую жару. Понятно, что пыль не забьёт «дыхалку», но как дышать в такую духоту с закупоренным платком носоглоткой? Для меня это кошмарно даже видеть.
Снимаю солнцезащитные очки и повторяю вопрос.
- Чаво? – она с любопытством смотрит на мои очки, потом переводит взгляд на мою белоснежную майку с надписью на груди, которая рекламирует юбилей нашего ВУЗа, глаза её начали проявлять признаки удивления. «ты что, глухая?» - как можно дружелюбнее повторяю третий вопрос о Краснокутской.»
Тамма – махнула она рукой вдоль дороги, - вярсты три», - и перевела взгляд на мою машину, было понятно, что она впервые видит авто. «Спасибо», - говорю ей и отправляюсь к машине. Открываю дверь «Шевроле» и оборачиваюсь, она всё так же, не сводя глаз, смотрит в мою сторону.
Вроде бы не глушь какая-то, чего она уставилась? Начинаю трогаться и в зеркало заднего вида вижу несколько всадников, рысью догоняющих меня. Босоногие ребята верхом на лошадях в рубахах, не заправленных в штаны, окружают машину.
Я кратковременно нажал кнопку клаксона, лошади сразу шарахнулись от резкого звука, пара самых мелких ребят едва удержались на лошадях. И они все, как по команде отступили от машины на более безопасную, по их мнению, дистанцию. Я вышел из машины и неожиданно для себя брякнул: «Здорово, казаки!»
Напряжённые лица ребят расслабились, и вразнобой прокричали что-то типа приветствия его высокоблагородию. Теперь, кажется, напрягся я. Что-то мне подсказывало, что ребята ведут себя естественно.
Кому служите, казаки? – опять подал голос я, не надеясь на прямолинейный ответ, но ребята, потупившись, стали объяснять, что они ещё не служат, а только проходят обучение под присмотром старого урядника-казака.
Ну а когда стукнет «сямнадцать», вот тогда будут постигать военную науку в лагерях, а сей момент урядник послал к батюшке постигать грамоту, так как последние денёчки учёбы остались в церковно-приходской школе. Теперь я почувствовал себя придурком.
Неужели я попал в другое время или другое измерение, какой же сейчас год, и мне стало как-то крайне неуютно, я знал о таких случаях, когда читал фантастику, но теперь это было реально и со мной. И мозги лихорадочно перебирают варианты: параллельный мир, прошлое время, какие могут быть ещё варианты. Я видимо выглядел примерно как пёс прижавший уши и виляющий хвостом, если бы оный был.
По крайне мере я себя так ощущал. Жуть!!!
Машинально достаю «мобильник», чтобы посмотреть время, но он девственно чист, ни одной записи, светится ровным белым светом. Ну да, конечно, другое время, другой мир. И как это раздел во времени произошёл на дороге во время езды? Голова стала пухнуть, как закипающий чайник.
Мысли, как в калейдоскопе, мельтешили в голове. Но ни какой путной мысли не появляется. Время затягивается, и ребята стали шебаршиться, производить какие то звуки, то ли удивления, то ли восклицания, и я стал лихорадочно искать выход из сложившейся ситуации.
Как выйти из этого мира я не представлял, что же делать, главное не трусить, и я постепенно стал выходить из «ступора». Помигал фарами, напугав в очередной раз пацанов и подозвав старшего по возрасту, как мне показалось, подростка, усадил рядом с собой и начал разговор.
– Ты знаешь, кто я? – с нарочито непринуждённым видом спросил я, - как ты думаешь?
- Ня–ня знаю, заплетающимся языком – выговорил он, - сатана, небось?
Теперь я был ошарашен от такого предположения:
- Ты что! Почему ты так решил? Да у тебя ж в этой..(он не смог подобрать слово как назвать мой автомобиль), как в преисподней, адский холод, а на дворе жара, трясясь скорее от страха, чем от холода, выговорил он.
– И мне кажется, что на дворе адская жара,- попытался я разрядить обстановку, и только теперь заметил, что кондиционер в машине продолжает неустанно «молотить». Мышление у парня работает, неизвестно, как бы я себя повёл в такой ситуации. Я выключил двигатель, прохладный воздух от кондиционера сразу исчез.
– Видишь, - говорю ему, техника меня бережёт от жары да и от холода тоже, понимаешь? Вот если посидишь здесь, то и закипишь, когда солнышко нагреет мой автомобиль. На слове «автомобиль» он встрепенулся и пролепетал, что слышал от отца про автомобиль, но никогда не видел его. И опять замолчал.
Он молча переваривал мои слова. Я понял, что автотранспорт не баловал посещением станицу, хотя он в России уже присутствовал. Прошло немного времени, парень постепенно приходил в себя. В машине заметно стало теплее от прямых лучей солнца в этот июльский вечер.
И парнишка заметно повеселел, потому, что его убивать не собирались, мучить тоже, и ад ему не грозит. И он ,наконец, осмелился задать вопрос: «Ето чаво?» - указал на панель «Панасоника», переливающуюся разноцветными огоньками светодиодов.
–Это…, это господь за мной наблюдает, - слукавил я, - и за тем, кто рядом со мной. Охраняет меня от злых людей, от бесов и прочей «нечисти».
– Я же посланник ЕГО, продолжал сочинять я, ты видел кресты на автомобиле? (Крест это эмблема «Шевроле») я почувствовал, что меня «понесло», а парнишка поверил в то, что я наговорил ему, надо останавливаться с этой ложью.
– Кресты особые, посланника божьего, но ты ничего никому не рассказывай, заключил я, кресты золотые, как видишь, но по форме немного отличаются от тех, что на церквах или на кладбище. Не хочу, что бы станишники приставали с расспросами, понятно?
Он понимающе кивнул. Чувствую, что лезу в дебри, в которых и сам плохо разбираюсь. Надо прекращать заниматься демагогией, а лучше подумать, как выбраться из этого прошедшего, ну уж очень интересного времени.
Я ехал сюда как раз для того, чтобы после работы в ГАРО (Главный Архив Ростовской Области) поговорить с кем-нибудь из старшего поколения, которые могли бы рассказать мне о моих дедах-казаках.
В архивах документов, нужных мне почти не было, революционное время на верхнем Дону было смутное и бурное – мало что из документов сохранилось.
Особо бурным время было в этом верхнедонском регионе, где большевистская среда ложью расслаивала казаков по имущественному, классовому и другим признакам, обещая золотые горы и рассказывая «сладенькие сказочки» про замечательную жизнь, которая начнётся с приходом к власти большевиков. Многие казаки, уставшие от беспрерывных военных действий, верили и прекращали сопротивление большевикам.
А то, что я знаю, благодаря отцу, который родился в 20-м и жил, и воспитывался в этой большевистской брехливой среде, рассказывал мне всё то, что помнил о своём детстве, но рассказывал всё с оглядкой, со страхом, что бы никто не услышал. Но вернёмся к повествованию.
Парнишка со счастливым, но отрешённым лицом сидел, переваривая информацию, которую получил от меня.
- «Как твоё имя?» - спросил я.
- «Сергей я», как робот, ответил он. Вот дела! Моего деда тоже звали Сергеем, но он погиб ещё в 19-20-х, в смутное время. И тут я пустил «пробный шар», чтобы иметь представление о периоде, в который я попал.
– А не знаешь ли ты Сергея, сына казака Симона Попова? – опять спросил я; мне очень захотелось узнать то, чего не было в архиве. Лицо Сергея оживилось, конечно, он знает эту семью и живёт недалеко от них. «Сергуня Симкин», так он назвал его, явно копируя цитируя взрослых.
Он хорошо знал моего прадеда Симона и моего деда Сергея, который, с его слов, уже нёс службу казака в лагерях, так как ему было уже восемнадцать с хвостиком, и почётную и обязательную повинность он отбывал по закону.
Теперь я представлял, какой год, примерно 1915-й или 16-й, в разговорах выясню точнее. Надо же куда меня занесло! Что за временной переход приключился в дороге?
-«Теперь понял! – прервал мои мысли, воскликнул с ударением на букву «я» Сергей, - «ты с небес спустился!».
-«Как ты догадался?» - подыграл я ему.
И тут он подробно описал, как я похож на «дядьку» Симона: такие же усы, но побелей, чем у Симона, и кучу других подробностей схожестей наших с Симоном физиономий. Я постарался полностью подтвердить его догадки, мне это было очень приятно, и к тому же чистая правда за исключением божественного уклона этой истории, но надо меньше «тумана напускать». И я спросил его:
- А не приходило ли тебе в голову, что я приехал из-за границы к своим родственникам? Он смутился. И я подумал, что тумана в моём повествовании стало значительно меньше.
Жизнь при советской власти более половины века выбила из меня набожность предков.
Власть большевиков всеми методами искореняла из людей веру в Бога, уничтожала священников, разрушала храмы и будоражила спокойствие населения.
Отец мой также участвовал в подобных закрытиях религиозных организаций в 50-е, будучи примерным коммунистом, коих штамповала ленинско-сталинская власть, и был начинающим работником исполнительной власти после демобилизации из армии.
Отец с коллегой-напарником при закрытии церквушек в районе производили опись, изымаемой церковной утвари.
Он рассказывал один такой случай: батюшка одной из закрываемой церквушки просил со слезами на глазах оставить ему на память о друге какую-то кружку и отец, посовещавшись с напарником, пошли на уступку священнику и не включили в опись эту простенькую, дешёвенькую вещицу.
Этот сговор работников исполнительной власти был бы негативно чреват последствиями для их дальнейшей жизни, если бы кто-нибудь узнал о таком поступке и «заложил» в соответствующие органы. Тем более, что друг священника был расстрелян сталинской оравой. Но им повезло, и всё обошлось. Куда девалось изъятое? Видимо в доход государства, но это ценные вещи, а простенькие типа кружки, которую выпросил служитель церкви, скорее всего, выбрасывалось.
Ещё некоторое время я «мучил» вопросами Сергея, а когда его друзья на лошадях стали, видимо от скуки, напирать не моё авто, я договорился с ним, какую информацию обо мне он может рассказать друзьям, и мы расстались. Он, бравируя, лихо вскочил на лошадь и унёсся, увлекая ватагу ребят за собой.
Я долго сидел потрясённый этим приключением, обдумывая свои дальнейшие действия. Что я имею? А имею я чуждый, но в то же время родной мир, а вот выживу ли я в нём? Моя гипертония и несколько микроинсультов не давали возможности мне выжить здесь. Лекарств, поддерживающих моё здоровье, здесь я не найду, а с другой стороны, мне никто и не предлагает вернуться обратно в свой знакомый мир, в котором я прожил шесть десятков с лишним лет. Проблема!?!!
Будь что будет, решил я, придётся покориться обстоятельствам. Пока я сидел, глубоко задумавшись, стало смеркаться, и надо было что-то предпринимать. Запустил двигатель автомобиля, кондиционер привёл температуру в салоне в нормальное для жизни состояние, и
я потихоньку тронулся в сторону Краснокутской.
Ехал я довольно медленно, но станица появилась как-то неожиданно быстро, минут через пять-семь, уже было видно, как в окнах домов начали загораться огни свечей или керосиновых ламп. Электричества здесь ещё не было. Да, дремучесть…
Я вспомнил годы в станице Боковской, где я родился и жил, пока не закончил школу. Это было в сталинское репрессивное время, угроза витала в атмосфере постоянно. Помню, в марте 53-го родители «Вальзона» запретили отмечать день его рождения, сказали, что в этот день умер Сталин. Но нам то это было «пофигу». «Вальзон» - это Валентин Косюченко, мой сосед по улице и будущий одноклассник.
Мы с ним, бегая, гоняли металлический обруч, выбивающий снопы искр из вымощенной камнем улицы, и веселились, радуясь весне, а кто-то из прохожих сделал нам замечание, мол, радоваться в этот день нельзя, а то посадят в тюрьму.
Около уличного репродуктора в центре станицы стояла толпа людей, которые со слезами на глазах слушали сообщение о смерти Сталина. Но разве в пятилетнем возрасте могут ли быть такие переживания? Хотя всеобщий страх витал и в детских душах.
А со склона лет теперь тоже появляется огорчение, почему же он не «издох» этот «великий и ужасный» раньше?
Освещение в домах выключали в 11-12 часов вечера, потому что станицу освещали электричеством от приспособленного для этих целей дизеля, который раскручивал генератор. Такой огромный, по моим детским представлениям, дизель и, когда исчезал вечером раньше времени свет, взрослые ругали пьяного моториста, который не мог уследить за режимом работы дизеля.
А вот в конце 50-х появилось в станице центральное энергоснабжение, стало гораздо удобнее, по крайне мере, не надо было торопиться засветло, делать уроки, угроза отключения света миновала. Хотя это изредка и бывало.
Отвлекаюсь от воспоминаний. Вот показался по Серёжиному описанию дом, похожий на дом Симона, выключаю габаритные фонари, «крадусь» в сторону рощицы, за первыми деревьями оставляю машину, так, чтобы её не шибко было видно с дороги и, тем более, с поселения. Выхожу из машины обследовать окрестности.
Топаю к дому с металлической крышей, сильно отличающейся от соломенных и камышовых крыш, своей приятной конфигурацией. Дом Симона представлял собой обычный полутораэтажный казачий дом, с дощатой навесной дорожкой по всему периметру дома под окнами верхнего этажа(кажется, называют её балясина), а окна первого этажа находились не выше полуметра от земли.
Макет такого дома я видел в городском музее города, где я проживаю. И ещё я видел такую же конструкцию дома в хуторе Нижне-Кривской, куда меня на летние каникулы отправляли к Майданниковым, родителям моей матери. Там был точно такой же дом соседей, Алфёровых, у них родственник был в Америке. Спасшийся от большевиков казак их семьи, Северьян Алфёров обосновался там за океаном.
Крыша дома Симона отличалась от соседних соломенно-камышовых крыш, она была металлической, т.е. из жести, то ли окрашенной светлой краской, то ли оцинкованной. Окружён дом был постройками: сараями, конюшнями, коровниками и чёрт знает чем ещё, так, что создавалась картина укреплённого сооружения.
Вход и въезд были с одной стороны этого «фортификационного» сооружения. Обычная планировка казачьей усадьбы, привыкшей, видимо к отражению незваных гостей. Дома поселения стояли вразнобой, никакой особой планировки улиц, но планировка подворий была однотипной, похожая на крепость. Гомон скотного двора: крупный и мелкий рогатый скот, кони, лошади разнообразные домашние птицы – все имели звуки и запахи. Проникнуть на территорию двора незаметно довольно сложно.
Деда я не смог увидеть, со слов Серёги, он был на службе, где-то в лагерях. А прадеда Симона я увидел в щель в воротах, он неторопливо возился с лошадью, не очень старый, невысокий, но коренастый мужичок.
Лицо рассмотреть было трудно, тёмная ночь, месяц на небе в дымке слабо освещал землю, но окладистую бороду чёрного цвета я увидел. В доме через окно рассмотреть что –то также было сложно, дом находился в кольце строений и в небольшие окошки да ещё через щель в воротах особо не рассмотришь.
Попросить в дом я не рискнул. А может и зря? Дурацкая нерешительность. Но тут раздался скрип двери, из постройки, возможно коровника вышла женщина с ведром, накрытым белой тряпкой, следом девчонка, годков пятнадцати-шестнадцати, с глиняной корчажкой. Корчажка, - это такой сосуд с расширенным, как у раскрывшегося тюльпана, но с ровными краями верхней части. Я понял, что она доила корову и несёт молоко.
-Сим – звонким голосом сказала женщина, - вечерять пошли?
«Щас, Гуль, щас святок, -пробасил Симон,- лошадь в стойло поставлю и приду».
Этот казачий говорок непривычно резанул по ушам, и я рискнул:
-«А родичу не дадите помереть с голоду?», - подал голос я из-за ворот после ухода женщины и девочки и заметил реакцию Симона на мой голос, а может быть, и не реакция, а обычный ежедневный ритуал.
Он снял с лошади притороченную короткоствольную винтовку и шашку и двинулся к воротам. Сдвинул задвижку на калитке, распахнул её и внимательно оглядел меня: «Заходь», - пригласил он, с ударением на букву «о», держа винтовку на ремне через плечо стволом вниз, а шашку в руке за спиной.
Я без опаски зашёл во двор, он задвинул задвижку на калитке обратно и слегка подтолкнул меня в сторону дома. «Заходь», - повторил он, а сам открыл дверь конюшни и запустил туда лошадь.
Я, с показным спокойствием, хотя сердце выскакивало из груди, двинулся к дому, открыл дверь и очутился в чулане, где свет керосиновой лампы из большой комнаты в полуоткрытую дверь показывал увешанную конской утварью стену чулана. Прохожу дальше, в комнату, справа большая русская печь с лежанкой, аккуратно побеленная, с приступкой, видимо, чтобы удобно залезать на лежанку.
В переднем углу икона с Божией Матери с младенцем, наверное Казанская, предположил по-дилетантски, прямо у стены между двух окон стоит стол с двумя лавками по бокам. На столе находилась нехитрая еда: свежие огурцы и помидоры, сало, нарезанное некрупными кусками, внушительных размеров окорок вяленого мяса, в центре стола большая миска с борщом или щами, ещё какая-то снедь.
Над столом колдовала с покрытым платком головой, которую я только что наблюдал, выходящую с ведром из коровника. Из-под платка торчали с проседью волосы и очень чёрные глаза доброжелательно, но настороженно рассматривали меня.
-«Вот, Роза, «родича» привёл», - саркастически пробасил Симон, сам он ещё не успел меня рассмотреть. Женщина переводила взгляд с меня на Симона и обратно, и это продолжалось некоторое время. Симон беспокойно развернул меня к себе: «Ну чаво ты там увидала, - обратился он к женщине, - чё это ты яво обглядываешь?» Сим, да ты же с ним одним обликом, - протараторила женщина – небось, брат?»
-Ну, давай, «брат», садись к столу, погуторим, - более мягко, но всё ещё с сарказмом пробасил Симон.
Он пристроил за печью своё оружие, перекрестился на образа и сел на лавку за стол, я попробовал повторить эти манипуляции, вроде получилось.
И тут я вспомнил, что у меня в карманах лежат маленькие пятидесятиграммовые бутылочки с водкой, горилкой, настойкой, которые я вытащил из сувенирного набора «Nemiroff» и сунул в карманы. «Давай брат, промочим горло, и беседа веселей пойдет?» - начал разговор я.
Симон с недоверием посмотрел на мизерные бутылочки: «Не люблю я енто дело, но нынче ж праздник, - можно мало-мало хлёбнуть» - и назвал какой-то религиозный праздник. Я снял алюминиевую крышку с бутылочки: «Выливать в рот будем или как, стаканов не вижу?» Он изумлённо крутил в руке снятую мной крышечку с бутылки: «Немчура или хто, так укупорил флакон?» - то ли спросил он, то ли ответил сам себе.
-Не «четверть», небось, - поддержал он, и, подумав, потом предложил, - батяня, царство ему небесное, привёз от хранцуза склянки для пития, красивы, но таки тонки, что я их и руками то боюся брать.
– «Да ну их», - отмахнулся я, посмотрев на его огромные руки-«лопаты». А женщина принесла две стопки старинного образца. Понемногу разговор стал налаживаться. Я представил себя как родственника, проживающего за границей, и эта версия сошла, как правдоподобная, и стал налегать на расспросы о других родственниках. Оказалось, что в станице живут братья Симона со своими семьями.
Сам Симон живёт со своей женой-турчанкой Гулей, или по нашему Розой, сын Сергуня приступил к службе казачьей, дочь Евдокия, я заметил девицу за столом. Батяня Малафей в «ентем годе» помер от старых ран, да и возраст был очень почтенный.
Долго, почти до утра, мы беседовали и, когда стало бросаться в глаза, что Симон засыпает, я стал прощаться, объясняя тем, что хочу навестить и других родственников. Походив некоторое время по безлюдной станице, я решил вернуться к машине.
В кромешной темноте направляюсь к деревьям за дорогой, где появлялись всполохи синего света, как я понял от датчика сигнализации «Шевроле».
Надо было накрыть чем-нибудь датчик, но хорошо, что всё обошлось, и хорошо, что никто не заметил. Завожу двигатель и выключаю ненужный кондиционер, ночная естественная прохлада из-за отсутствия асфальтового покрытия, хочу посмотреть обличье станицы Боковской в этом прошедшем времени или параллельном мире… Чёрт его знает!
Давлю на рычаг газа, ехать около двадцати километров. Грунтовка довольно ровная, свет от фар не находит дорожных изъянов, но скорость больше ста увеличивать не стоит, а то куда-нибудь ещё «вляпаюсь».
Еду минут пятнадцать, вдруг ожил приёмник, появилась музыка, какая-то попса стала «фанерным» голосом верещать, я эту гадость не люблю, останавливаюсь. Выключаю «воскресший» приёмник, вдалеке светятся огни – неужели цивилизация?
Огни электрические, их не перепутаешь с керосинкой или свечкой. Проехав ещё пару хуторов, подъезжаю к Боковской, где я остановился у младшего брата в родительской квартире. Отпуск у жены скоро закончится, я уже не в состоянии работать в полной мере, гипертония «измордовала» меня, сижу потихоньку на пенсии, но стараюсь не сесть на шею жены.
Через пару дней вернёмся в город, в свою усадьбу. А сейчас надо осмыслить своё неожиданное приключение. Приехал, зашёл в квартиру и мысленно подвожу итоги своего фантастического путешествия.
Произошло то, чему не поверит ни один здравомыслящий человек. Поэтому молча, перебираю мысленно происшедшее со мной: я побывал в гостях у своего прадеда, который умер примерно восемь десятков лет назад. Абсурд!!! Хотя и свои плюсы присутствуют.
Всё-таки подсмотрел кусочек жизни своих предков, а это дорогого стоит! Ведь у меня нет ни одной фотографии моих предков да и информации о них почти ноль. Только то, немногое, что рассказал мне отец.
Было бы время всё это «приключение» обдумать заранее, уж слишком неожиданно оно навалилось на меня. Я обычный технарь, размышлять на тему, как попасть в другое время или в параллельный мир, с машиной времени или без, мозги категорически отказываются.
Видимо не хватает знаний, да и где бы их взять на эту тему.
Всё в научно-фантастических очень просто, где псевдонаучные объяснения для обывателя о временных параметрах, о пространственных перемещениях дело решённое. Фантастика она и есть фантастика.
В реальном мире, может быть, и есть теории на эту тему, но мои подпорченные микроинсультами мозги не могут ухватить ниточку знаний, если эти знания есть, что сомнительно, значит, будем жить с тем, что случилось, и будем размышлять,… Раз такое случилось, то теоретически и повторение возможно, главное поискать объяснение, научное объяснение.
Наука в СССР пока почти на нуле. У нас «большевистская» наука, кроме космоса и оружия, всё остальное в зачаточном состоянии. Только сейчас пошли разговоры о нанотехнологиях, а мир давно этим занимается.
Компьютеры закупаем у бывших врагов, как и курятину, так называемые «ножки Буша». Но надежда растёт с каждым днём, ведь коммунисты и вся КПСС, испоганившие Великую Россию, отмирают…
Неожиданное приключение в другой мир, видимо, оставило след в моей душе. Мне приснился через полгода красочный сон, но почему-то с божественным уклоном. Наверное, был навеян религиозной обстановкой в семье прадеда, хотя я и не поддавался этому веянию.
Но и, тем не менее… Вижу я во сне голубое небо, разрисованное огромными ярко-голубыми божественными ликами, крестами и картинами с божественными сюжетами. Я с интересом рассматривал небо и с каждым поворотом глаз видел на небе всё новые и новые сюжеты религиозных изображений в ярко голубом тоне.
Я проснулся и долго переваривал этот удивительный сон, лёжа в постели. Поколебать моё отношение к религии эти видения не смогли, но какой-то отпечаток в душе остался. Это мне напомнило, что за несколько дней до гипертонического криза у меня был очень тяжёлый сон.
Снится мне, что я чувствую себя очень больным и хочу, но не могу открыть глаза, огромным напряжением силы воли открываю глаза и вижу наклонившуюся надо мной тёмную фигуру в плаще с капюшоном. Лица не видно. Но, чувствую физически, как она давит на мои мозги, и через несколько мгновений просыпаюсь реально; в поту и с ощущениями неприятного в душе.
Тогда мне было около сорока пяти, может чуть-чуть больше. Критический возраст, на который я списал это сновидение. Видимо, оказалось, что это было продолжением гипертонической болезни, которую нашли врачи у меня на медицинской комиссии в школьные годы при постановке на воинский учёт в военкомате.
Из-за гипертонии я не смог попасть в военное училище, значит судьба! Гипертония - это бич современного человечества, если не с молодости, то с годами эта напасть появляется у большинства людей. Но у каждого человека истоки болезни разные.
У меня, например, предрасположенность к гипертонии я, думаю, наследственная, бабка моя умерла в итоге многочисленных приступов скачков артериального давления. Лечение её врачи советские проводили кровопусканием.
Я хорошо помню регулярный стакан крови, который они каждый раз после очередного приступа сливали из бабкиной вены. Диагностика и сейчас недалеко ушла. Меня лечили не кровопусканием, как бабку мою, а таблетками, зачастую смертельно вредными для человека. Медицинская наука, как и все темы для исследования почти не финансировались, кроме военного направления.
Я помню себя в раннем детстве. Оказавшись у знакомых в саду, я с жадностью ел свежевскопанную землю. Помню, не очень было приятно жевать землю, но что-то заставляло. Старичок-фельдшер порекомендовал моим родителям не ругать меня, сказал, что организм мой требовал то, что ему не хватает, и сам находит, что ему требуется. Умный старичок был.
Повторный визит в прошлое.
Прошло около двух лет, и вновь я появился на просёлочной дороге в Краснокутскую и снова оказался во временном переходе в другую эпоху. Это уже настораживает.
В прошлом году я ездил по этой дороге, и ничего не произошло, а сейчас … опять «влип». Ну, просто «бермудский треугольник», там, говорят, регулярно происходят временные переходы, инопланетные посетители что-то творят или параллельные миры выходят из своих границ.
Чертовщина, в общем, какая-то. Неужели моё сильное желание узнать о предках управляет переходом во времени или в другое измерение? Ну, нет, конечно, но с этим надо всё-таки разобраться!
А, может, это божие провидение или кто там вместо бога? Почти два года я обдумывал прошлое приключение, беседовал с различными представителями науки, уфологами, экстрасенсами, но ничего для себя нового и полезного не почерпнул.
Возможно придётся пообщаться с духовенством, хотя эту категорию людей я не воспринимаю как представителей бога, скорее, как представителей бизнеса; наверное, это отголоски большевизма во мне.
Ну с кем поведешься, от того и наберёшся, так говорят.
Хотя духовенство при теперешнем управлении страной успокоительно влияет на население, которое, как в омут бросилось с головой в религию. Даже президент осеняет себя крестом и общается с духовенством показательно и телевидение освещает все эти процессы.
Я так не могу, шесть десятилетий жизни при советской власти кое-что значат.
Ломать себя я не могу, да и не хочу. То, что я не осязаю, не вижу и не ощущаю, в это верить безоглядно не могу. Как мне кажется, Бог – это «фантом», придуманный человеком, и на этом основаны все религии мира, коих большое количество развелось.
Эта тема бесконечна. Так и хочется процитировать братьев Стругацких: «работа над бесконечностью требует бесконечного времени, а потому работай не работай всё едино…». Ну ладно, это лирика и я не в институте «чародейства и волшебства», как у Стругацких.
Фомой-неверующим меня обзывать не обязательно. «Фома-неверующий» - это один из двенадцати апостолов, который не верил в воскрешение Христа, пока тот не явился к нему. И имя его стало у духовенства нарицательным за неверие.
Я тоже не буду шельмовать читателя моего повествования этим именем, тем более, что читатель имеет полное право не верить в моё повествование, так как я сам с трудом верю в то, что со мной происходило. Не будем отвлекаться от темы.
На данный момент я нахожусь на той же пыльной дороге, что и около двух лет назад. Опять я в некой растерянности, переход во времени произошёл так неожиданно, как и зима в некоторых регионах России, но я теперь более подготовлен к подобной ситуации, чем в прошлый раз.
По крайне мере нервная система моя более спокойно восприняла эту ситуацию. Я более осматриваюсь, окрестности мне знакомы; они почти не изменились с прошлого посещения. Погода немножко другая, нет испепеляющей жары, как в прошлый раз.
Единственное, что меня беспокоит вдруг пойдёт дождь, и пыль на дороге превратится в непролазную грязь. Но пока всё нормально, светит солнце, небольшой ветерок и чистое небо, ничего плохого не предвещающее.
Нахожусь я примерно в том же месте, что и прошлый раз, только нет стада коров с пастухом, и так же безлюдно. «Место прямо обусловлено для перехода в другое время», - промелькнуло в голове.
Еду дальше, скоро появится станица, и надо приготовиться морально, да и подумать об укрытии автомобиля хотелось бы. Вдоль дороги справа тянется «худосочненький» лесок, слева ниже по склону вдоль реки Чир крупные разлапистые деревья создают впечатление густой чащобы. Ну, прямо как вдоль Дона!
Надо осмотреть «чащобу» и поискать место для пристанища машины, а мозги сверлит мысль, почему же до сих пор не встретился ни один человек? – это меня беспокоит, не хотелось, чтобы большое количество людей было бы привлечено в момент моего перехода во времени. Разговоров много будет, пересудов всяческих, а это не очень хорошо.
Беру левее и по пологому склону в сторону реки по бездорожью скатываюсь до деревьев и останавливаюсь. Выхожу из машины поискать подходящее место для укрытия авто. Прошлый раз я прятал машину в хлипком леске справа от дороги, но это было ночью, а сейчас днём видно, что там сложно спрятать автомобиль и правильно я сделал, что свернул влево к большим деревьям.
Хожу по настоящему лесу вдоль Чира, в моё время здесь леса уже нет, деревья вообще редкость; говорят, что фашисты в 42-43 годах вырубили для безопасности, иду далее, пока не встретился густой терновник в ложбинке.
Примеряюсь, как спрятать «Шевроле», ищу подходящее место для «гаража», и, когда впалую низинку в густом терновнике, мысль сразу сработала, и в голове тут же появились очертания укрытия.
Достаю из багажника туристический топорик, вырубаю несколько кустов терновника, подгоняю машину и примеряю; получилось удачно, авто довольно сносно с трёх сторон закрыта. Сверху на багажник набрасываю срубленные кусты терновника. Класс!!! Ну теперь можно погулять пешком. Поворачиваюсь спиной к машине, и мой взгляд тут же упирается в чужие глаза, весёлый взгляд подростка, как то он тихо подкрался ко мне.
-Здорово ночевали, вашбродь, - лучатся на солнце глаза подростка, - Слава богу, - отвечаю ему, как принято у казаков,
- Я тя увидал во-он отель, - показывает указательным пальцем в сторону хиленького леска справа от дороги.
–Серёга, что ли? – присмотрелся я, - я тебя еле-еле узнал, ты возмужал я, на самом деле был рад встрече.
– И ты, вашбродь, измянилси, - указывает на мою седою бороду, которая осталась у меня с прошлой зимы, - ну, чистый дядька Симон, токмо твоя борода красившее стрижена, да и побелее».
- А что, - говорю, - Симон тоже бороду вырастил? А ещё, какие новости тут у вас? Как ты узнал меня с такого расстояния?». Он начал обстоятельно отвечать на мои вопросы; узнал меня по « дюже блескучему» авто, и крышу «надобно закрыть ветками», а то «сбягуться» на блеск любопытные люди.
Я вручил ему топорик и предложил решить этот вопрос по своему усмотрению, но не поцарапать авто. Серёга с радостью ухватился за топорик и стал рассматривать его, а когда я пообещал за быструю работу подарить ему топорик, он с ещё большим рвением взялся за дело. Скоро машина скрылась за ветками ясеня, и солнце, стремившееся к зениту, перестало возбуждать блеск на крыше машины.
Сергей по-хозяйски убрал терновник с крышки багажника, набросанный мною, и шалашом установил ветки ясеня. Легко орудуя топориком, играючи, завершил тяжеловатую для меня работу. –«Топорик твой», - сказал я, также довольный сделанной работой.
Он сдержанно поблагодарил меня, любовно погладил инструмент и по- хозяйски сунул за пояс со стороны спины. Я вскинул на плечо свой рюкзачок с припасами и предложил пойти в станицу, но он категорически отказался, мотивируя тем, что «батяня ждёт». Он понимал, что я не хочу привлекать внимание станичников к своей персоне, и коротко сказал: «До встречи, вашбродь».
– Да что ты заладил» вашбродь» да «вашбродь», зови меня Юрий Васильевич или дядя Юра, как тебе больше нравиться», поправил я его. «Слушаюсь вашбр.., Юрий Василич», расплылся в виноватой улыбке Серёга, круто повернувшись на носках, побежал к пасшейся невдалеке лошадке.
Я тоже не торопясь двинулся вдоль леса в сторону станицы под птичий гомон и щебет, которых ранее я не замечал. Птицы радовались солнышку, которое ещё не сильно припекало, но уже обозначило своё яркое и тёплое присутствие.
Было комфортно, и я с удовольствием шага по девственной природе; в моём мире такого «естества» уже было мало, я задумался о посещении родственников в станице. Издалека вижу дом Симона, он выглядел совсем не так, как ночью два года назад, может быть, другая цветовая гамма, пока не пойму в чём дело.
Всё-таки, присмотревшись, понял, что ничего не изменилось, просто при дневном освещении усадьба смотрится по иному. Подхожу к воротам, калитка оказалась приоткрытой, и со двора доносятся мужские голоса. Захожу, два мужичка оживлённо беседуют, но, увидев меня, замолкают. - «Здорово ночевали! - что обсуждаем?» - спокойно говорю им. Бородатый уставился голубыми глазами на меня и видно было, что он силился вспомнить, где меня видел.
– «Симон, не мучайся, ты ж меня без бороды видел, небось, и не узнаешь меня теперь», - начал помогать его воспоминаниям.
– «Родич! – воскликнул он, - ты откель взялся!» он обрадовался и кинулся ко мне. Я ответил на его порыв, и мы обнялись. Симон совсем не изменился, вот только чёрная борода, которая стала гораздо пушистее и длиннее, окаймляла его лицо.
– «Как дела? Как семья, дети?» - набросал я ему вопросов.
–«Ну, какие там дела, вот со сватом дела делим», - кивнул он на своего собеседника, который «прижух» и с любопытством рассматривал нас с Симоном. – «Это мой родич, - представил Симон меня, - тока ня знаю, по какой линии.
- Да вижу, - степенно пропищал его собеседник, - схожи, как единоутробные, тильки один чёрный другой белый, а линия то у вас одна. Симон обратил внимание на мою белую бороду и задумался.
- Я тебе расскажу всё и про бороду и про линию, - я втиснулся опять в их диалог. Они распрощались, и сват Симона, сутулясь, пошёл за ворота.
Мы с Симоном прошли в дом. Я, терзаясь в сомнениях, решил всё-таки рассказать Симону о фантастическом появлении своём. Конечно я не был уверен, что он поймёт или поверит, но надо пытаться, другого пути нет.
Хлебосольная Гуля или Роза, как называл её на русский манер Симон, стала собирать на стол, ни на секунду не умолкая.
Речь её посвящала слушателей проблематику домашнего хозяйства, семейной жизни дочери Евдокии, которая, выйдя замуж, уже успела родить двух сыновей, Сергуня тоже присмотрел в жёны себе девицу и скоро приведёт домой.
- Кто же такая? – встрял я в щебетания Розы.
- Тимофея дочка из Земцова хутора.
- Анна, что ли? – уточняю далее. Симон искоса глянул на меня:
- А ты откель знаешь?
- Знаю, знаю, - бросил я ему, - я тебе расскажу попозже. Неторопливая беседа, под щебетания Розы, шла своим чередом под вкуснейшие блины и оладьи с каймаком и молоком. Кучка оладьев, как и стопка блинов, прослоенные каймаком и томлённые в каймаке в печи – это непередаваемо!
Это непревзойдённое хуторское казачье блюдо, городские жители в моё время эту еду не знают и вряд ли пробовали. Каймак они, почему-то называют сметаной, несмотря на то, что каймак отличается от сметаны и визуально, и тем более по технологии изготовления ну и вкусу.
Каймак у казаков получается при томлении молока в чугунке или глиняном горшке, который с молоком ставится в русскую печь. Но перед томлением молоко выстаивается в погребе ночь, где сливки поднимаются вверх толстым слоем. Затем горшок с отстоявшимся молоком ставят глубоко в русскую печь на день, а следующим утром вытаскивают и опять опускают в погреб, в прохладу, на остывание примерно на ночь.
Технология эта примерно описана, много факторов влияют на качество продукта, особенно временные параметры каждой процедуры, точнее сказать лучшая технология получается с опытом.
Затем из горшка собирают ложкой верхнюю часть продукта вместе с образовавшейся плёнкой (пригаркой) в миску: это и есть каймак, состоявший из пригарки, коричневатых сливок с небольшим количеством молока.
И когда протомятся в этом «сборе» блины и оладьи… ну это не объяснить, это надо только пробовать, тающую во рту еду. Вся эта казачья терминология: чугунок, корчажка, каймак, пригарка и многое другое – подзабыто, это понятно было во времена дедов, то есть в том времени, в котором я нахожусь сию минуту.
В моё же время молоко делают из порошка, совершенно непригодного для изготовления настоящего каймака.
Запив настоящим коровьим молоком лучшую в мире еду, мы с Симоном вышли во двор, где он неторопливо занялся необходимыми хозяйственными делами, а я стал пытаться доходчиво повествовать ему о том, из какого мира я появился.
Он оказался мужик неглупый и понятливый, и мой рассказ, прерываемый частыми вопросами и уточнениями, в большей части был усвоен. Он даже работу свою прекратил и уселся рядом со мной на бревне и находился в небольшом трансе от услышанного рассказа. Наверное, и я находился бы в таком же состоянии, если бы мне рассказывал какой-нибудь инопланетянин про свои путешествия.
И тем не менее он, слушавший вольные пересказы фантастических произведений Герберта Уэльса, Ж. ВЕРНА ОТ РОДСТВЕННИКА, Александра Серафимовича Попова( Серафимовича), жившего одно время в станице, проникся мечтательностью о фантастических мирах и необъяснимых явлениях.
Это не сильно мешало работе по хозяйству, но странность его была заметна окружающим. Это его не угнетало совсем, а после моего повествования он весь сиял от радости, что стал свидетелем фантастического явления. Я понял, что он мужик не очень болтливый и распространять мои рассказы не будет.
Ему очень не понравилось моё сообщение о революции, которая вот-вот произойдёт в России, и стал ругать людей, совершивших эту революцию. Антисемитские высказывания Симона удивили меня, хотя я читал книгу о рыбах и рыбалке за 1898 год, где автор вскользь упоминал о евреях, как о «клопоподобной нации», которым не разрешалось более двадцати четырёх часов находиться в городах Области Войска Донского.
Я сомневался в словах Сабанеева, а когда Симон тоже эту тему поднял, я после совместного обсуждения этой темы понял, что под еврейской национальностью у Симона в голове видятся «мурые» торговые люди с самыми отрицательными торговыми чертами, обманщики.
Ну, как говорится, у каждого «своя пуля» в голове. Симон никак не мог приступить к работе по хозяйству, задавая мне всё новые и новые вопросы, на которые я был вынужден постоянно давать ответы и некоторые позиции разъяснять и почти «разжёвывать». Я уже был и не рад, что рассказал ему эту свою историю.
Симон, узнав, что я его правнук, не изменил отношение ко мне, и мы разговаривали как ровесники. Я рассказал ему о негативной роли Ленина в борьбе за политическую власть в России и как он без зазрения совести физически устранял своих конкурентов коллег-политиков.
Как подвёл теоретическую базу и озвучил понятие «концентрационный лагерь», а так же составил список «замечательных террористов» и предлагал устанавливать им памятники в крупных городах России, им , которые взрывали самодельными бомбами лучших людей России, к примеру, Столыпина или Александра 2-го и других.
Ведь родной брат Ленина, Александр Ульянов, был казнён властью заслуженно за терроризм. Как Ленин уничтожал свой народ во время голода в стране, отправляя миллионы пудов хлеба в Германию, которая финансировала его революционную деятельность в России.
И как достойный сопартиец Ленина Иосиф Джугашвили(Сталин) очень активно продолжал деятельность по уничтожению своего народа, гноил людей в лагерях и расстреливал, а также организовывал аресты необходимого количества людей для так называемых «народных строек», к примеру «Беломорканал» «Комсомольск-на-Амуре» и многие другие.
Всё это представлялось Симону, как , страшный сон и он переваривал эту информацию с обречённым неприятием будущих событий.
Сергуня появился неожиданно. Его ждали две недели назад, а он прибыл с большим опозданием и с плохими вестями. Оказывается, в России произошла революция ещё в феврале, и Сергея некоторое время не отпускали на побывку.
Напряжённая ситуация в стране не позволяла вольнодействия в войсках, и казаки также были под присмотром большевиков. Сергуня рассказывал примерно то же самое, что и я напророчил Симону про буржуазную революцию, и, значит, что теперь большевики в лице Ленина должны подмять под себя Российскую политику и провести тихий октябрьский переворот в стране.
Потом большевики назовут его Великой Октябрьской социалистической революцией. Осталось совсем немного времени до осени, когда большевистская саранча начнёт оккупировать казачий Дон и установится время военного коммунизма – время «беспредельщиков и отморозков».
Симон панически воспринял начинающуюся ситуацию в государстве и смотрел на меня, как на причину складывающейся ситуации. Он понимал умом, но глаза его излучали укоризну, глядя на меня, ведь вестников недобрых событий никто и никогда не жаловал.
Я тоже понимал, что оставалось всего несколько месяцев до развязки, и надо было принимать решение, как встречать большевиков или не встречать их. Надо ли влезать со своим уставом в другой мир, скорее всего, нет. Неизвестно, что выкинет время, в котором я невольно пытаюсь своим присутствием что-то изменить.
Хуже всего, что по моей вине могут погибнуть люди. А вдруг погибнет кто-нибудь из моих родственников, а, может быть, смогу создать ситуацию, что останется в живых мой дед Сергей? Жаль, что не понимаю физику этого процесса по прогулкам во времени и как вести себя в этом измерении.
Я знал, что мой прадед Симон не лез на рожон с большевиками и не стал советовать ему в этой ситуации, но хотелось бы предостеречь его сыны, моего деда Сергея, хотя ясно было, что казака невозможно было так просто остановить от задуманного дела. Тем более, что молодёжь всегда была и есть максималистами и переубедить молодого невозможно, пока он не набьёт своих личных шишек на любом поприще.
Чтобы смягчить свои предыдущие рассказы Симону, я дополнил повествование Тем, как выбросили Сталина, одного из самых злобных российских сатрапов из мавзолея, как появилось осознание народом преступлений своих вождей и стало набирать обороты противостояние против большевистской идеологии.
Как возрождалось казачество во время перестройки, хотя и корявое после семидесятилетнего небытия, но казачество. Конечно, я не стал объяснять суть корявости, ведь у нас прошло много десятилетий после революции и настоящих казаков не осталось, а только их потомки, которые не знали казачьей жизни, казачьего уклада и быта, а само слово и понятие «казак» преследовались властью долгие годы.
Перестройка также не смогла резко изменить идеологию, население, которое приспособилось в основной массе за эти десятилетия «не пахать», как весь мир, и энтузиазма особого не проявляла, как ждала этого власть коммунистов.
Эта власть хотела «халявы», т.е. рабского труда, а неоплачиваемая работа на энтузиазме никогда не приносила пользы государству. Энтузиазм – это великий порыв, который питался моральным стимулом, как в военную пору народ в едином порыве решал задачи разгрома врага, или хорош в личных целях, в частном хозяйстве, но никак не в государственных стройках, которые не шибко материально поддерживались.
Но это я не стал рассказывать, так как человек из другого мира эту идеологию вряд ли смог понять. Но то, что я рассказал о последствиях для «вождей», уже вызвало радостное сияние в глазах Симона, и он оживился. Мне показалось, что он собрался прожить ещё восемь десятков лет и дожить до этого замечательного периода.
Насколько я знаю со слов моего отца, Симон умер от голода, отдав свою усадьбу большевикам почти добровольно и без борьбы. Сергей «канул в лету». Скорее всего, поднявшееся восстание казаков верхнего Дона против большевиков в марте 19-го увлекло его борьбой за свою казачью правду против ленинской политики и ленинско-сталинских «отморозков», и он исполнил свой гражданский долг казака ценой своей жизни.
Мысли прервал накрапывающий мелкий дождик, вот сюрприз! Ведь не видно было признаков ухудшения погоды. Беглый взгляд на небо указал, что цепочка внезапно появившихся облаков к горизонту темнела, и что-то назревало в небе. Похоже пора «сматываться» отсюда, дабы не завязнуть в станичной грязи. Кое-как объяснив Симону ситуацию, попрощался и двинулся в сторону машины.
Пока я шёл, дождик выплеснулся ливнем, а потом прекратился вообще. А солнышко с новой силой стало осушать лужи, что натворил дождь. Сразу вспомнилось выражение «прибил пыль», так оно и получились, около машины признаков дождя не было, но появилась духота, верный признак прошедшего дождя.
Впрыгиваю в машину, запускаю двигатель и включаю кондиционер. Выезжаю по степной траве вверх к пыльной дороге. Проехал совсем немного по дороге, метров двадцать-тридцать, пыльная дорога опять внезапно превратилась в асфальтированное шоссе районного масштаба, и тут же со звонком вызова «мобильника» понял, что я вернулся в своё время. Звонила жена узнать, когда я появлюсь.
Я радостно доложил, что уже еду. Глянув на небо, я понял, что дождь здесь не намечается, хотя на асфальте он не страшен, и это было положительным фактором. Радиоприёмник оповестил, что президент инициировал в Думу изменения в закон о коррупции, атавизм, который остался нам от большевиков, в сторону усиления наказания.
Жизнь шла своим чередом, и прошлое уже ,хотелось верить, не вернётся никогда, и коммунистическая идеология отомрёт за вредностью и ненадобностью для людей. Любая идеология должна быть под контролем трезвомыслящих людей, что бы эмоции, не захлёстывали.
Эмоции людских масс зашкаливают, когда создаётся революционная ситуация. Так и с Лениным, который со своими единомышленниками выпустил «джина революции» и страна бесконтрольно пошла вразнос, так фактор стабильности, церковь, веру в бога, разрушали большевистской идеологией.
Послесловие.
Основатель большевизма теперь на том свете, лежит не в могиле, а, выпотрошенный, у всех на виду, в центре столицы нашей страны. Душа его мечется в мятежности и не находит места, куда приткнуться. И если бы был Бог, эта душа не попала бы в Рай, а горела или жарилась бы в Аду, у своего хозяина.
Мой отец, Василий Сергеевич Попов, родился в семье середняка на верхнем Дону в 1920 году в мутное время революционных процессов. Отец его, мой дед Сергей, был уничтожен большевиками до рождения сына, моего прадеда Симона большевики лишили дома и всего нажитого, и он, скитаясь, умер от голода на чужбине.
Отца моего воспитала родная тётка вместе с двумя своими детьми. К сожалению, воспитание было под присмотром большевиков. В итоге, закончив военное авиационно-техническое училище, он стал, к сожалению, идейным коммунистом, почти всю войну служил в авиационном полку, который находился в резерве Сталина. И он очень гордился записью в документах личной благодарности Сталина.
Я, человек, рождённый после войны, перенесший все послевоенные тяготы жизни, как и многие мои сверстники: полуголодное существование, отсутствие одежды, игрушек – рос фактически на улице, так как родители были заняты постоянно работой, заработать на жизнь, на пропитание.
Когда окончил школу, пришлось «выцарапывать» у власти свой паспорт, необходимый для поступления в ВУЗ. Сталин ввёл паспортизацию всего населения страны, и сельскому населению невозможно было передвигаться по стране без удостоверения личности.
И потом, когда я приезжал ежегодно в отчий дом в отпуск, систематически возникали у нас с отцом споры о состоятельности власти.
Власть и КПСС это было одно, и тоже. В конце-концов у него приоткрылись «зашоренные» партией мозги и, наконец, он стал видеть всю гадость, принесённую партией коммунистов в реальную жизнь: закабаление людей, коррупционность, отвратительный быт и многое другое.
Горбачёвская «перестройка» подтвердила несостоятельность КПСС. Страна получила положительный импульс и стала развиваться. И стало очевидно для всех:
На свалке истории вся жизнь КПСС,
Пора разгрести эту грязь вонючую.
И должен быть суд народа,
Нужен суд над КПСС, такой же,
Как проходил над фашистским СС.
Читая документы о революции, понимаешь, что все происходящие революционные процессы практически управлялись более Свердловым, чем теоретиками Лениным и Троцким.
Историки пытаются разобраться с прошедшими процедурами «великой октябрьской революции», точнее октябрьским большевистским переворотом.
И вина большевистских вождей, с моей точки зрения, в том, что бесконтрольность этих процессов дала такие многочисленные народные жертвы. А слова песни Игоря Талькова трактуют представление о Ленине, Троцком и вообще о большевиках:
Разверзлись с треском небеса,
И с визгом ринулись оттуда,
Срубая головы церквям
И славя красного царя,
Новоявленные иуды.
Россия,
Тебя связали кумачом
И опустили на колени,
Сверкнул топор над палачом,
А приговор тебе прочёл
Кровавый царь - великий... гений.
Россия...
И я полностью солидарен с текстами песен, что пел неугодный власти поэт и певец, Игорь Тальков.
Много людей было, жертвами этого режима, кровавого режима КПСС. Вечная память всем им. Религию разрушить с подачи Ленина не смогли большевики, не смотря на своё злобное отношение к религии. Вера в Бога тлела у народа все советские десятилетия, и только с началом Горбачёвской перестройки государство стало потихоньку возвращать церкви всё то, что было разграблено большевиками.
Ю.Попов.