19
На следующий день в лагерь вернулся Еременко вместе со своими «бойцами» и иностранцами. Стаса Виктор знал более или менее хорошо. Вторым бойцом оказался Константин, которого Виктор видел только мельком. Как с корабля на бал ребята Еременко попали на закапывание раскопа. Константин отнесся к такой работе философски – копать так копать, закапывать так закапывать. Он уже закопал раскоп Еременко. Остальные восприняли такую работу как каторгу и трудились без особого энтузиазма. Сатин, Еременко, Вернер и Мариус сели на камнях и занялись изучением каких-то бумаг, очевидно итогов экспедиции. Видя вялотекущую работу, Еременко махнул на своих коллег рукой и присоединился к молодежи. Взяв лопату в руки, Еременко разумно заметил, что начальство должно быть близко к народу, то бы знать все его чаянья и радости. Видимо под «народом» он имел в виду всех стоящих археологов с лопатами в руках. Кроме того, Еременко сообщил, что решил вспомнить безбородую молодость.
Он энергично замахал лопатой, своим примером заставляя всех работать. Хотя Еременко был постарше их лет на десять – пятнадцать, он работал за двоих. После часа работы, когда яма была засыпана практически на половину, Виктор понял, что нужна передышка. Поэтому, с целью сделать перерыв в работе, вытирая пот со лба, он отвесил Еременко изысканный комплимент:
- Виктор Алексеевич, вы хорошо лопатой владеете. Вы, наверное, этому где-то научились.
Еременко перестал махать лопатой и на мгновение замер. Затем, с шумом вонзив лопату в грунт отвала, сказал:
- Я тоже когда-то был студентом.
Археологи видя, что начальник перестал работать, синхронно прекратили работу, с интересом посматривая на собеседников. Логично, чего же работать, если можно отдохнуть?
- Я думал, что вы всегда были научным работником.
- Конечно, с первого класса. Я вообще родился и сразу пошел в первый класс.
- Серьезно?
- Конечно. Я был на столько гениален, что уже в третьем классе начал писать статьи, а в пятом классе – научные монографии.
- Но для этого нужно работать, не покладая рук и учиться. Вы, наверное, много читали?
- Я работал с лопатой. В детстве в песочнице, в школьные годы, вскапывая грядки у бабушки в селе, студентом, выезжая в колхоз на уборку урожая, а затем в экспедициях. Работа с лопатой оттачивает ум и интеллект, практически так же как математика. Только наряду с мозгами накачиваешь бицепсы, трицепсы, ягодицепсы. Работай с лопатой по-больше и станешь академиком. Не хилым книжным червем, а широкоплечим и атлетически сложенным мужчиной. Помни, в кризисы, а они обязательно будут, тебе более пригодиться именно работа с лопатой, а не ворох научных публикаций. Копая ямы, ты всегда заработаешь надежную копейку на хлеб с маслом, а может даже на бутерброд с икрой. Причем красной, а не баклажанной.
- Вы что издеваетесь?
Еременко скорчил наивную мину на своем бородатом лице и удивленно развел руками.
- Нет, я говорю чистую правду…Ну Виктор, ты сам первый начал. Кроме того, я как старший товарищ, претендующий на роль гуру, плохого тебе не посоветую.
- Извините.
- Ладно, извинение принято. Но вообще лучше всего быть начальником. Иными словами, заставлять работать за себя других. Но иногда, надо проявлять демократию, и быть поближе к народу, то есть к вам. Так я и делаю.
- Значит надо быть лентяем, и уметь построить людей.
- Правильно. Только не построить, а организовать. Зачем так грубо называть организацию работы «построить». Такие слова обижают всех и в первую очередь вас.
- Все?
- Конечно нет. Дальше надо быть жутким карьеристом, и идти к цели «по трупам».
- Если быть нормальным человеком, без подлянок.
Еременко задумчиво почесал затылок и пожал плечами:
- Тогда, друг мой, придется тяжеловато. В нашей жизни, ни что так не выводит из себя как успех соседа, коллеги. На человека сразу выливается ушат - другой грязи, вставляется с десяток палок в колеса, пишется дюжина жалоб, рапортов. Этот список надо продолжать до бесконечности. Поэтому придется огрызаться и играть по неписаным правилам - на грани фола в моральных принципах. Кстати, придется держать себя в руках. Будет подходить к тебе каждое утро человечек, желать хорошего дня, улыбаться, мило узнавать, чего у тебя дома хорошего. Тебе же так будет хотеться врезать ему в бубен, но нельзя. Иначе ты не будешь понят окружающими, и окажешься не прав во всем. Так, что сложно будет. Хотя бывают случаи разные.
Еременко достал из кармана пачку сигарет и зычно сказал:
- Мужики, антракт, пятнадцать минут.
Археологи, без того просто стоящие опершись на лопаты и отчаянно зевающие, не заставили себя упрашивать дольше. Они побросали инструмент на землю и направились в тень. Еременко к ним присоединился. Подошел к куцей елке, отломал маленькую веточку и уселся. Рядом с ним сразу умостились Виктор, Кирилл, Юра, Ира и Константин. Кирилл услужливо предложил Еременко выпить воды. Тот сделал символический глоток и отдал предложенную флягу Ире. Девушка жадно прильнула к горлышку фляги. Еременко стал обмахиваться обломком ветки как веером, время от времени задевая ей соседей.
- Пить на жаре нельзя. Если вы один раз выпили – то все. Будите лакать воду, как верблюд в оазисе, и никак не напьетесь.
- Чего вы нам этого раньше не сказали? – поинтересовался Юра.
- Вы не спрашивали. Кроме того это прописная истина, которую знают, наверное, все.
- Здрасте.
- Привет мой свет. Будто только, что родился.
- Виктор Алексеевич, а какие там случаи бывают, в смысле построение карьеры? - спросил Виктор.
- Разные, - сказал Еременко. Он с философским видом открыл пачку, достал одну из сигарет нежно помял ее и прикурил.
- Так вот, - затянулся сигаретой Еременко, и выпустив клубы дыма продолжил, - так вот, случай играет в карьере человека громадную роль. Вы же слышали про Трипольскую культуру? Многие о ней знают. Дня несведущих личностей скажу, что это археологические памятники этой культуры, как правило, керамика - горшки, миски всякие. Поэтому, копать ее это удел женщин. Ведь вправду, горшки это же женское дело. Но в эту теплую женскую компанию затесался мой приятель Миша. И это не удивительно – он со студенческой скамьи слыл дамским угодником и плейбоем. Но сейчас речь не о его сексуальных приключениях и подвигах, а о другом. Этот случай произошел в перестроечное время, когда все жили в ожидании перемен в положительную сторону, зачитывались Лениным, ругали Сталина и верили в непогрешимость Троцкого, Бухарина и прочих партийных деятелей. В тот год, экспедиция, которой руководил Миша копала где-то на Подолье. Аккурат в середине рабочего сезона случился день Археолога, который они отпраздновали с размахом, и который сопровождался обильными возлияниями крепких напитков. На следующее утро вся экспедиция просыпается в ужасном бодуне. Все страдали от ужасного похмелья. В муках Миша с коллегами стали искать водку, вино, пиво, хоть что-то спиртное, для опохмелки. Они нашли полбутылки какого-то портвейна. Но на дюжину здоровых мужиков это очень мало. Тогда заварили они крепчайшего чаю, почти чефира и выпили. Но и он практически не помог. Тут кто-то включил радиоприемник болтавшийся на ремне у стола. Слышат они - приемник передает патриотическую музыку. Они переключают на другую волну – там «Лебединое озеро». Тогда на третью. А на третей волне, звучат строгие заявления ГКЧП, вице-президента СССР Янаева, председателя Верховного совета СССР Лукьянова и прочих партийных деятелей. В одурманенных алкоголем мозгах археологов, начинается прояснение. Рисуются перед ними радужные перспективы возвращения в социализм с человеческим лицом, а далее в коммунистическую диктатуру. Складывая все «за» и «против» грядущих перемен, перед ними вырисовывается слово, сходное с названием одного пушного животного, а именно песца. Какой выход в их ситуации – только напиться. Они снова рыщут по лагерю, в поисках чего-то спиртного. Но естественно ничего не находят! Все же выпито! Тогда в мрачнейшем состоянии духа археологи идут в близлежащее село за ядреным самогоном. Приходят в село, а там празднуется какой-то религиозный праздник, по всей вероятности Спас. Жители нарядные, с букетами в руках идут в церковь на праздничную службу. Археологи естественно быстренько купили несколько литров отменного вонючего самогона. В тени какой-то груши или яблони выпили пару литров. После этого они поняли, что единственным правильным решением является поход в церковь, то есть к Богу. Даже те, кто считал себя атеистами от мозга до костей, вдруг вспомнили «Отче наш», и то, что были подпольно крещеными. Сказано – сделано, археологи направились в храм. В церкви, тем временем, идет служба. Отнюдь не старый батюшка с куцей бородкой в старенькой рясе с серебряным крестом на пузе, ходит, молитвы читает, размахивает кадилом, словом службу правит. Археологи поставили свечи, к иконам Христа, святых разных, покрестились в разнобой. Потом дождались паузы в службе и подошли к священнику. Батюшка с опаской глянул на подошедших к нему верзил с недельной щетиной на щеках, распространявших вокруг устойчивый запах перегара. Миша размашисто креститься, делает с десяток поклонов, достает кошелек и извлекает из него денег. Денег видимо достаточно много, потому, что лицо батюшки расплылось в довольной улыбке. Священник проворно берет деньги и даже благословляет крестным знамением археологов. Те снова в разнобой крестятся, кое-кто даже по католически, но все нищак. Тогда Миша, обдав батюшку очередной волной смеси перегара и табака говорит:
- Батюшка, у меня к вам большая человеческая просьба.
- Какая, сын мой? - благосклонно спрашивает батюшка.
- Святой отец, предай ГКЧП анафеме, очень прошу.
У батюшки испугано округлились глаза, задрожали ручонки и он дрожащим голосом, но уверенно говорит:
- Не понял.
- Анафеме, говорю, предай ГКЧП.
- Не могу. Это не входит в мои функции.
И ножкой так громко топает, что бы все бабки в церкви заметили. Наивно видимо надеется на их помощь.
- Предай ГКЧП анафеме,. – продолжает просить Миша. - Мы же денег вам дали и еще дадим!
- Купить меня хотите. Я думал, что у вас благородный порыв помочь церкви в трудную минуту. А вы! Да заберите ваши деньги! – возмущенно говорит батюшка и сует Мише только что полученные от него деньги.
Миша отводит его руки и говорит, вкладывая в слова всю душу:
- Батюшка, отец мой родной. Деньги я не возьму. Я же пожертвовал их на благое дело. На храм. От всего сердца, по-человечески прошу, предай ГКЧП анафеме!
- Тссс! Отстаньте, хотите я вам денег дам, - шипит батюшка, с опаской глядя по сторонам. – Сколько хотите?
- Вы нас купить хотите?!
- Что вы, никого я не покупаю, просто от всего сердца желаю, оказать пастырскую помощь нуждающимся, - шепотом говорит батюшка.
- Ты предай анафеме, мы тебе на храм и свечи еще денег дадим.
Миша помахал кошельком перед глазами батюшки и в ожидании положительного ответа посмотрел в его глаза. Было видно, что в глубине священника борются чувства, только непонятно какие. Нужны были решительные действия. Паства, тем временем, недоуменно и раздраженно смотрела на общение Миши и священника, пытаясь уловить смысл их беседы.
- Святой отец, если не предашь – мы тебе таких п…лей вкатим, - тихо, но так, что бы было слышно священнику, неожиданно сказал Миша. Причем сказал это, не принимая во внимание тот факт, что находился в Божьем храме. Батюшка побледнел и нервно зашевелил губами. Он с трудом выдавил:
- Меня же КГБ арестует и накажет!
- КГБ далеко, а мы рядом, - не растерялся Миша и показал ему свой кулак. Археологи, словно по команде окружили батюшку плотным кольцом.
Батюшка понял, что его могут побить. Причем, невзирая на сан, и самое главное он понимал, что за него никто не вступиться. Он сделал еще одну слабую попытку сопротивления:
- Я боюсь, - честно признался Батюшка.
- Бог с Вами, - набожно произнес Миша, - первые христиане ради идеи шли в Колизей на съедение львам.
- Они шли за веру, а это политика.
- Как большевики рушили храмы, закрывали монастыри, расстреливали и сажали священников.
- Во время войны Иосиф Виссарионович, признал церковь…
Миша тяжело вздохнул и с олимпийским спокойствием сжал кулаки. Батюшка понял, что ему деваться некуда и нужно выбирать из двух зол меньшее. На его глаза непроизвольно навернулись слезы. Он подошел к выбору рационально. КГБ было где-то там далеко в городе, а злые археологи, которые могли действительно побить, были рядом. Поэтому батюшка с дрожащим от волнения голосом, призывая в свидетели Бога всех присутствующих, в особенности прихожан, двусмысленно сказал:
- Починяюсь грубой силе и насилию человеческому над телом и духом…
Миша и его коллеги одобрительно кивнули. Затем на глазах у ошалевших от неожиданности прихожан батюшка предал ГКЧП анафеме. Миша честно попытался вручить ему еще денег, но батюшка благоразумно от них отказался. После этого бледный от волнения священник, с трудом дослужив службу, ушел в свои покои.
Археологи, довольные и умиротворенные покинули храм и пошли пить дальше, так как в этот день было не до работы.
Как известно, через несколько дней ГКЧП бездарно пало, а слух о героическом подвиге сельского священника пошел. Через какое-то время его вызывают в метрополию. Батюшка, от встречи с высоким начальством ничего хорошего естественно не ждал. Заходит он осторожно в кабинет, где сидит убеленный благородными сединами князь церкви. Поглаживая свою холеную бороду, сей церковный муж внимательно смотрит на своего гостя и сообщает, что наслышан о его героическом поступке. Говорит, что этот подвиг был совершен в тяжкую для державы минуту. Он еще раз поблагодарил его за героизм, за ответственное пастырское служение и предлагает ему служить господу Богу в более достойном для него месте, а именно в представительстве Церкви на Земле Обетованной, в славном граде Иерусалиме. Он неожиданности священник чуть не упал в обморок. Батюшка не отказался от этой почетной миссии и поехал туда трудиться. Прошло какое-то время. Однажды в Институт Археологии приезжает видный священнослужитель и разыскивает Мишу. Находит его в маленьком кабинете, корпящим над ворохом бумаг и говорит ему большое человеческое спасибо. К чести священника, его спасибо не ограничилось лишь словами. Он накрыл виновникам своего карьерного взлета, такой замечательный стол. Мораль сего рассказа такова. Нужно оказаться в нужном месте в нужное время.
Еременко бросил бычок на землю и раздавил его кроссовком.
- Ну, что, за работу.
Все вяло встали и с нескрываемой ненавистью глядя на палящее солнце, принялись за работу. Работали они не традиционно до двух, а до половины четвертого, с целью в этот же день засыпать раскоп. На конечных этапах работы к ним присоединились и Сатин с иностранцами. Когда яма, благодаря общим усилиям была засыпана, Сатин отдал долгожданный приказ зачехлять лопаты. Однако оказалось, что рядом с засыпанным раскопом остается довольно большая куча грунта. Кирилл сразу поинтересовался, будет ли раскапываться яма и провел параллель с разборкой и сборкой будильника в детстве, когда после сборки часового механизма остаются лишние детали. В ответ Сатин посетовал на глупый вопрос и сказал, что раскоп будет раскапываться в следующем году. Тогда Кирилл предложил насыпать над ямой холм и водрузить на нем какой-то знак, лучше всего флаг, что бы в следующем году землекопы сразу отыскали раскоп и поняли, какой огромный объем работы проделали они, прошлогодняя экспедиция. Кстати, с дороги будет лучше видно. Еременко укоризненно сказал:
- Кирилл, сразу видно – хороший ты мальчик. Но за что ты не любишь ты своих потенциальных коллег.
- За что их любить. Я люблю маму, папу, близких родственников, свою девушку. Чего мне любить коллег мужиков? Я же не голубых кровей.
- Жестокий ты. Попади на их место ты!
- Нетушки, с меня хватит. Больше я в такие авантюры не влезаю. Сыт по горло.
- Помни, что труд сделал из обезьяны человека, - сказал Еременко, поднимая лопату.
Он первый пошел с раскопа. За ним потянулись другие. Аккуратно ступая по земле, хватаясь за хилую растительность, археологи начали спускаться вниз.
- Не верю, - не сдавался Кирилл.
- Не изучал теорию Дарвина? – поинтересовался Еременко.
- Конечно нет. Точнее где-то в школе читал о ней, но все забыл за ненадобностью. Но я о другом. Во-первых за последние пару тысяч лет не замечено ни одного шимпанзе, орангутанга или какой-то макаки, превратившихся в человека. Во-вторых зачем мне забивать голову этой теорией. Меня десять лет, вы представляете, десять лет гоняли в школу. Десять лет я забивал голову никому ненужными предметами.
- Почему никому ненужными? Преподаватели за это получают деньги, зарплату например, - возразил Виктор.
- Зарплату… Вот сейчас я заканчиваю институт и не могу понять, зачем мне будущему инженеру - строителю философия? Использовать диалектику и метафизику в строительстве? Конечно же нет! Рассуждать на кухне о смысле жизни за рюмкой водки, я и так могу.
- Э не скажи, а поговорить?
Вскоре археологи спустились с раскопа, бросили на него прощальный, но отнюдь не ностальгический взгляд, и пошли в лагерь. После сытного обеда, расслабляться не пришлось. Сатин озадачил всех работой по сворачиванию экспедиции или приготовлением ужина в честь окончания работы. Виктору, Витале, Леше и Юре повезло – их отправили в Юстиновку за вином. В магазине их ждал заранее заказанный тридцатилитровый бидон белого вина, который молодым людям пришлось нести. Это оказалось нелегко. Взмокшие от пота археологи примерно километр сначала несли, потом тащили, а затем волокли по пыльной дороге бидон. Выбившись из сил, они остановились передохнуть у озера. Трое молодых людей вытерли пот и расслаблено уселись на берег водоема. Какое-то время они молча созерцали мутноватую гладь озера. Затем, естественно, заговорили о предстоящем ужине и последующей пьянке, которая наверняка будет (они по крайней мере так надеялись). Неожиданно Виталя поднял очень актуальный вопрос. К этой мысли он пришел, путем долгих и мучительных раздумий в течение всего дня. Виталя сказал, что после праздника нужно будет делать уборку, но что самое важное – мыть посуду, причем за всеми. Цепочка логических рассуждений, привела его к осознанию такого убийственного факта, что мыть посуду придется именно им. Драить не одну - две тарелки, а десятка три мисок с ложками, вилками, кружками, ножами. Мыте будет происходить не в проточной и теплой воде, с ароматным моющим средством, а в какой-то закопченной кастрюле. Кстати, вода в кастрюле после пяти минут мытья станет грязно-жирная. По поверхности воды будут плавать, как островки архипелага, мерзкие объедки. Правда рядом должна будет находиться еще одна не менее закопченная и жирная кастрюля с «чистой» водой, для ополаскивания. Но это не спасет положения. Драить миски придется скользким хозяйственным мылом, которое будет пахнуть жиром забитых собак и нагло выпрыгивать из рук, падая на грязную землю. Это еще цветочки, так как это делать им придется либо пьяным ночью, при свете мерцающей свечи, либо утром с бодуна, изнемогая от жары, головной боли и сушняка. Объедки к утру наверняка прилипнут, да так прилипнут к стенкам посуды, что их придется отдирать ногтями. Они будут вынуждены сломать несколько ногтей! В доказательство, этого Виталя продемонстрировал ногти своих рук, длине которых могла позавидовать любая модница, но под которыми находился толстый темный слой грязи.
- Ты не пробовал ногти обрезать? – брезгливо поинтересовался Юра.
- Пробовал. Но не могу.
- У меня где-то есть ножницы.
- Ножницами каждый может. Но я как будущий наемник, должен резать их ножом. Нож, к сожалению, затупился. Поэтому при резке ногти будут безжалостно искромсаны. Кроме того, в длинных ногтях есть масса плюсов. Значит, удобнее открывать складной нож, когда задумаешься – можно грызть ногти, а это очень помогает ходу мыслей и наталкивает на мудрые и гениальные идеи. Юлий Цезарь, например, перед переходом через Рубикон съел все свои ногти на руках. И не только свои, но и своего любимого вольноотпущеника. Цезарь, как известно, победил. А как удобно ковыряться длинными ногтями в носу, в ухе! Что там ватные палочки и тампоны? Ногти работают, как лопаты и это экономия – ватные палочки не надо покупать. Значит, не тратить деньги. Длинными ногтями можно сделать пометки на бумаге, и стволах деревьев. Еще, если их с умом применить – ногтями можно перерезать горло.
Леша задумчиво посмотрел на свои ногти, видимо оценивая коэффициент их полезного действия, и сказал:
- Да, завтра ехать. Однако почему именно нам мыть посуду и страдать.
- Почему? Да потому, что это было очевидно, – громко щелкнул пальцами Виталя и полез указательным пальцем в нос. Он извлек из носа козявку, показал ее, как доказательство своих слов и продолжил:
- Иностранцы с начальством явно не будут драить миски. Женская часть экспедиции – будет готовить еду – значит, они не будут мыть. Горовой и Кирилл, как лица приближенные к начальству – тоже отпадают. Гриневич – нет, да потому, что он Гриневич. Ненадежный значит. Оставались, конечно, Стас и Константин, но те темные лошадки и у меня вызывают особенное подозрение. Я не люблю мыть посуду, - завершил свой сумбурный монолог Виталя.
- Объедки не эстетичны, - поддержал его Юра, - я не хочу марать о них руки. Дома я никогда не мою посуду.
- Почему я? – нагло заявил Виктор.
- Тогда кто? – осторожно поинтересовался Леша.
- Ты.
- Почему это я?!
- Во-первых, ты не привел ни одного достойного аргумента против этого. Во-вторых, у тебя руки более всего для этого подходят.
- Не факт. У меня нет перепонок на руках.
- Так тебе мыть посуду, а не плавать, - радуясь своей сообразительности, сказал Виктор и потер ладони.
- Кстати, - хитро улыбнулся Виталя, – давайте не будем сориться, у меня есть идея.
В его голове промелькнула неординарная мысль, и он смачно сплюнул в воду. Плевок тихо шлепнулся на гладь озера.
- Если мы попытаемся себя обезопасить себя от этой работы, договорившись между собой?
- Это как? – подозрительно спросил Леша.
- Сыграть в карты на вылет. Проигравший моет посуду.
Леша понял, что он рискует мыть один за всех и поэтому проворно возразил:
- Отпадает. Сейчас карт нет. В лагере сыграть не удастся. Я принципиально не играю в карты. Давайте тянуть жребий.
Теперь Виктор понял, что рискует мыть посуду в одиночестве. Он не колеблясь отклонил это предложение.
- Нет, - произнес Виктор, - это фатум, а у человека должен быть шанс.
- Тогда…- сказал Виталя и сделал паузу, мучительно пытаясь родить очередную гениальную мысль.
- Тогда, пускай тот, кто не будет мыть посуду, сделает нечто, что его поднимет в глазах других.
Виктор обвел взглядом своих коллег. Они заинтересованно молчали соображая над смыслом заковыристых слов Виктора. Нарушил молчание Юра:
- Что сделать, трахнуть бабу?
- У тебя одно на уме. Предлагаю нечто другое.
- Мужика? Я, против!
- Ну ты даешь. Например, искупаться в озере, в одежде. Прямо сейчас. Такой поступок вызывает уважение и гордость.
Молодые люди нерешительно посмотрели друг на друга.
- А что, я не против, - потянулся Виталя, расставив руки в разные стороны.
- Если искупаешься в одежде, я помою вместо тебя посуду, - вкрадчиво произнес Виктор.
На лице Витали отразилась гамма эмоций. Но собственная лень видимо взяла вверх.
- Согласен, - сказал он.
- Ты Леша?
- Можно попробовать, - нерешительно согласился Леша.
- Я согласен, – присоединился Юра. - Кто первый?
Виталя осторожно поежился. Солнце уже медленно заползало за хребты гор, и было отнюдь не жарко. Все понимали, что после купания в лагерь придется возвращаться в мокрой одежде и будет, мягко говоря, дискомфортно.
- Купаться или не купаться, - задал себе гамлетовский вопрос Виталя, - этот вопрос меня гложет….
Готовясь к погружению он вновь поежился и как-то по-бабьи присел у воды.
- Ну Юра, купайся, не стесняйся, - приободрил своего коллегу Виктор.
Вместо ответа Юра присел, дотронулся пальцами руки воды в озере и отрицательно замотал головой.
- Смелее, смелее, - приободрил его Виктор.
- Не могу. На мне обувь Кирилла. Я у него одолжил сандалии, он обидеться если я их испорчу. У меня уважительная причина.
- И их осталось двое.
- Я, наверное, тоже откажусь, - присоединился в Юре Леша.
- Ты чего?
- У меня насморк и купание может усугубить мое состояние. Сопли пойдут ниже, а там фарингит, ларингит, трахеит, бронхит, воспаление легких. Где воспаление легких, там и простатит с геморроем недалеко. Кто же меня будет лечить? У нас даже лекарств нет.
- Я думаю, для лечения твоего трахеита, мы найдем трахисан, в купе с ибупрофеном и йохимбином, - сказал Юра.
- Трус, - резюмировал Виктор. - Ты Виталя?
Виталя молчаливой решительностью снял с кисти часы и вручил их Виктору. Он несколько раз присел, вытягивая вперед костлявые руки. Внезапно он замер в полуприсевшем положении оттопырив свой зад.
- Я так просто не могу, мне нужна команда, - произнес он.
- Прыгай на счет «три», - сказал Юра. - Ра-а-аз, два-а-а, три!
Виталя помахал руками и остался на месте.
- Я знаю, в чем дело. Нужен более длительный отсчет, - предположил Леша. – Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять…
Виталя запыхтел. Но ни на счет «десять», «двадцать» или «тридцать» он не сдвинулся с места.
- Нужен обратный отсчет. Если считать традиционно - то можно считать до бесконечности. Поэтому человек просто не знает, когда прыгать. При счете, динамика которого стремиться к нулю, есть цель, виден финиш, – предположил Виктор.
Не ожидая одобрения окружающих, он начал отсчет от десяти к нулю. По достижении нуля ситуация ни капельки не изменилась. Виталя по-прежнему стоял на берегу, махая руками.
- Один, два, три…, - продолжил Леша.
- Он собирается с мужеством, - подмигнул Юра.
- Готовится к подвигу.
- Виталя общается с духом Александра Матросова. Только тот бросился на амбразуру дота, а Виталя собирается в воду.
- Ему нужны автомат или базука, - наморщил лоб Виктор. – С оружием наперевес, форсировать водоем удобнее.
- Нет, лучше пулемет «Максим». И патронташ на пузо. Герой.
- Виталя, тебе лучше разогнаться и броситься в воду с разбега бегемотиком. Бул-тых.
- Купайся, иначе договор теряет силу. Мыть будешь за всех.
Виталя запыхтел как паровоз и с воплем резаного поросенка бросился в воду, подняв на глади озера волну высотой с полсантиметра.
Окунувшись с головой пару раз, он вылез на берег. Более всего потенциальный наемник напоминал мокрую шавку. Из его носа, сразу потекли сопли, которые он бесцеремонно наматывал на кулак. Виталя потянул руки к бидону.
- Ты чего? - возмутился Леша.
- Для сугреву, что бы органы не простудить.
- Иди в баню.
- Зато нести будет легче.
Эти слова оказались наиболее убедительным аргументом, что бы выпить вина. Действительно, когда ты несешь мешок с едой на плечах – тяжело. Когда ты съешь его содержимое мешок становиться легче. Парадоксальный тот факт, что эта еда у человека в желудке, то есть суммарный ее вес тот же, а нести все равно легче. Леша, разумно заметил, что именно для таких вопросов и нужна философия, хотя этот факт однозначно не оспорим. Он достал из кармана складной стаканчик, который был активно использован по назначению.
После распития вина настроение и оптимизм археологов заметно поднялись, даже сил прибавились. Молодые люди весело понесли тару, полегчавшую примерно на литр, в лагерь.
В лагере их с нетерпением ждали. Вино, кстати ожидали не с меньшим нетерпением, чем носильщиков. Какой же праздничный стол без вина!
Да, праздничный стол конечно важен. Но перед торжественной трапезой предстояла гораздо более будничная, но значительная церемония. Нет, архиважная! Процедура выдачи заработной платы.
Сатин с важным видом уселся в торце стола (на председательское место, а как же иначе), и размашистым движением руки отодвинул аккуратно разложенные миски и вилки в сторону. Рядом с ним расположился Еременко, у ног которого находились несколько картонных ящиков. На расчищенное место шеф трепетно положил изрядно помятый лист бумаги, ручку и толстую старую барсетку из темной кожи. Сатин с нежно, будто лаская любимую женщину, погладил потертые бока барсетки и мечтательно вздохнул. Борис Евгеньевич Сатин, как всякий начальник, где-то там, в глубине души был жмот. Конечно, он мог потратить деньги на дело, не задумываясь ни на минуту. Но были моменты, когда он готов был удавиться за копейку. Сейчас был именно этот случай. В его голове крутился вопрос о том, зачем молодняку эти деньги. Учитывая, что зарплаты по отдельности были не большие, но суммарно они составляли значительную сумму, Сатин предполагал, нет был уверен, что молодежь бездарно потратит деньги на пиво и развлечения. Ему вдруг искренне захотелось, что бы все участники экспедиции отказались от заработной платы в его, дорогого Бориса Евгеньевича, пользу. Или добровольно пожертвовали ему свои заработные денежки, или сделали добрый жест - подарили ему их. Сатин трепетно раскрыл барсетку, и все увидели аккуратно склеенные банковскими ленточками плотные пачки купюр различных номиналов. В глазах археологов, даже самых бескорыстных, вспыхнул огонек алчности. Сатин с робкой надеждой посмотрел в глаза своих подчиненных, но встретил в них не желание пожертвовать заработанные деньги в фонд науки, а навязчивую идею отобрать причитающееся себе и потратить. Сатин беспомощно потупил взор в содержимое барсетки.
- Время собирать камни, время их раздавать. Чингизхайм, банк Хопер, - погладил Еременко по спине Сатина, - гони бабки Борька.
Сатин что-то неразборчиво забурчал, стал называть фамилии присутствующих археологов и отсчитывать деньги. Причем заработную плату каждому члену экспедиции он пересчитывал как минимум по три раза. Еременко в это время, доставал из ящиков сухой паек предназначавшийся в дорогу домой. Паек включал в себя, буханку хлеба, банку солидольной тушенки и банку сгущенного молока. После росписи в ведомости, Еременко вручал археологам пропитание в дорогу, довольно потирая руки. По мере того как худела барсетка, лицо Сатина становилась все более грустным, а физиономии археологов все более довольными.
Виктор получал зарплату в последних рядах.
- Можно, заменить консервы, денежной компенсацией? – с робкой надеждой спросил он, глядя как Сатин пересчитывает его зароботок.
- Не понял, – искренне изумился Сатин, действительно не ожидавший такого вопроса.
- Мне, честное слово, тушенка надоела, и я на мясо с вермишелью смотреть не могу. Может мне получит компенсацию деньгами?
- Тебе не нравиться, как вас кормят?
- Не то, что не нравиться…
- Тебя кормят специальной, полезной и высококалорийной пищей, которая используется для людей, задействованных в тяжелом труде. Все полезное вкусным не бывает.
- Ну вот, мне бы денежную компенсацию вместо полезного. Чего-то вредненького, но приятного, я сам куплю.
- И мне, - присоединилась Изольда, - я тоже не могу смотреть на эти консервы. В них столько жира.
Остальные археологи глядели на разворачивающуюся сцену озорно похрюкивая. Сатин насупился и надул щеки. Он стал похож на маленького толстенького хомячка, у которого хотят отобрать последнюю горсть пшена. Сатин понимал, что стоит ему пойти на уступки одному человеку, как на шею сядут все. Он запыхтел, как паровоз и сурово произнес:
- Ты знаешь, чем это попахивает?
- Чем?
- Коррупцией.
- Какой коррупцией? – искренне удивился Виктор.
- Натуральной. Выдаю я тебе вместо консервов деньги. Ты садишься в поезд и вместо еды покупаешь бутылку водки. Поскольку ты пьешь без закуски, то выпиваешь около полулитра водки. Значит ты либо вываливаешься из вагона и разбиваешься насмерть, либо ломаешь себе руки и ноги. Нет, все кости. В лучшем случае ты пьяный остаешься на какой-то станции, тебя берет милиция и садит в обезьянник, где тебя калечат урки. Получается в любом случае ты инвалид. Неприятности случившиеся с тобой всплывают и правоохранительные органы выходят на меня. Любимая милиция дергает меня и начинает под меня копать. Вдруг выясняется, очень маленькая, но немаловажная деталь – ты поехал без консервов. Кто в этом виноват? Конечно начальник. Как результат начальника наказывают и сажают в тюрьму. Ты тем временем гниешь в сырой земле, или валяешься в кровати, мочась под себя всю свою последующую жизнь, и тебе все равно, какая у меня судьба...
- Борис Евгеньевич…
- Я уже сорок лет Борис Евгеньевич. Не перебивай старших!
Виктор испугано умолк. Сатин скорчил несчастное лицо и продолжил:
- Ты лежишь в кровати и мочишься под себя…
- Он может быть еще пьяный в обезьяннике, - осторожно напомнил Кирилл.
- Нет, мочится. Я без вины виноватый сижу в тюрьме, моя семья бедствует, и на ней лежит несмываемая печать позора. Твои родители льют по тебе дураку слезы и казнят меня. Все из-за чего? Все из-за дряной банки консервов. Нет не дрянной банки. Банка как раз хорошая, никелированная, заполненная полезным, питательным человеческим мясом... Но оно не стоит больших человеческих трагедий.
- Человеческое? – переспросил Виктор.
- Нет телячье. Ты идиот?
- Нет.
- Дурак?
- Нет.
- Жадный жлоб?
- Да что вы Борис Евгеньевич!
Сатин прищурил глаза и подозрительно посмотрел на него:
- Может ты хочешь, что бы я сел в тюрьму? Точно, ты хочешь, что бы я сидел в местах не столь отдаленных, а моя дражайшая супруга, умытая слезами, как трава утреней росой, вместе с моими почти осиротевшими детьми носила мне передачки?
- Бог с вами, - замахал руками Виктор. Сатин в ответ тоже замахал рукой с деньгами. При этом новенькие денежные знаки приятно зашелестели, вызвав неоднозначные чувства в сердцах присутствующих.
- Калекой. Ты хочешь умереть или стать калекой.
- Да нет же!
- Тогда не задавай дурацких и бессмысленных вопросов, дуй отсюда и не зли меня своими тупыми вопросами. Сейчас есть и пить будем. Закрываем сезон.
Сатин вручил Виктору деньги, демонстративно закрыл барсетку и проворно улизнул в свою палатку. Он появился из своего жилища через пять минут, и усевшись на свое председательское место, открыл праздничный ужин.
Сама трапеза не произвела должного впечатления на Виктора. Повторялись тосты, рассказы, и во всем чувствовалось предчувствие расставания. В самый разгар застолья, его начало клонить ко сну. Молодой человек зевал, причем так, будто готовился проглотить слона. В самый разгар веселья он удалился в палатку, и под веселые крики забылся богатырским сном.
Виктору повезло из нескольких соображений. Он не мыл грязную посуду после ужина и на следующее утро Виктор был один из немногих, кому было хорошо. Мариус, Стас и Леша, еле двигались. Нет, скорее обреченно лежали в тени деревьев. Остальные, с душераздирающими стонами бродили по лагерю, сетуя на то, что выпили больше чем могли, но меньше чем хотели. В этом одновременно был и недостаток – Виктору пришлось работать за двоих. После традиционного завтрака вермишели с мясными консервами, овощами и чаем, который с нескрываемым отвращением он поглотил, начался сбор палаток и упаковка разнообразных вещей. Надо было успеть собраться до одиннадцати, так как в это время должна была за ними подъехать машина из Симферополя.
Виктор занялся сбором, нет крушением палаток. Этот термин подходил более. У него это получалось довольно хорошо, правда традиционно терялись или ломались некоторые предметы (например, колышки для палаток). Но Виктора успокаивало то, что другие участники экспедиции, включая Сатина и Еременко, работая дрожащими с перепоя руками, делали не меньше шкоды. Официальный карт-бланш на ошибку, был дан самим Сатиным, когда тот с ужасом посмотрел на циферблат часов, одновременно оценивая предстоящий объем работы. Он с матом приказал опохмелиться и за час запаковать все. Напоследок он грозно бросил:
- Мы отсюда не уедем, пока не соберем и не упакуем все. Если мы за час не соберемся, то выезд машины задерживается. Следовательно, вы опаздываете на поезд, и идете домой по шпалам.
Поскольку домой хотели все, работа стала продвигаться гораздо энергичнее. Особую активность проявил Виталя, который собирал чугунную печку. В процессе сборки данного агрегата, он вымазался в саже, и стал «зебристый». На попытки Иры и Изольды вытереть его лицо салфетками, он ответил категорическим отказом. С его точки зрения в таком виде он имел более мужественный вид.
Несмотря на нечеловеческие усилия, к приезду автомобиля археологи собрать лагерь не успели. Когда к месту, где еще совсем недавно находился лагерь подъехал уже знакомый им ЗИЛ 130 с обшарпанным фургоном вместо кузова, они были на завершающей стадии сборов.
- Грузим все в кузов! – рявкнул Сатин.
- А как мы? – спросила Изольда.
- Вы потом.
- Скажите пожалуйста, - спросил Гриневич, - вот мы сбили стол и сделали скамейки. Своими трудами мы внесли дисбаланс в девственную природу. Стоит ли мне, потратить еще сил, чтобы разрушить это творение рук человеческих.
- Можно даже нужно, - ответил Статин, - только если ты готов ночевать здесь в гордом одиночестве.
- Не готов, но мусорить нельзя. Если мы оставим стол, он превратиться в очаг собраний бешенных туристов, которые своей деструктивной деятельностью будут наносить непоправимый ущерб этому дественно-красивому месту. Они будут жечь костры, пилить деревья и самое главное мусорить. Вы знаете, сколько разлагается пластик? Конечно не знаете, примерно двести лет. Вы представляете, мы все к этому времени сдохнем, а одноразовые тарелки будут лежать…
- Гриневич, собирай палатку.
- Естественно, собрать палатку можно, но этот оплот цивилизации нужно уничтожить. Вот только одна значительная проблема. Весь инвентарь уже упакован.
- Гриневич, - огрызнулся Сатин, засовывая какие-то пакеты в необъятный рюкзак, - собирай палатку, не то останешься.
- Не любите вы меня, и все по той лишь простой причине, что правда в глаза колет…
- Заткнись!
- Поступаюсь принципам, подчиняясь грубому насилию! На вашем месте, я бы облил стол и скамейки бензином и поджог.
В итоге Гриневич даже не подошел ни к столу, ни к скамейкам, но последний взобрался в фургон и помог пристроить желтый чемодан Виктора.
Виктор устроился в темном фургоне на свой чемодан, благоразумно отложив в сторону грубо связанные алюминиевой проволокой лопаты. Пусть они бьют кого-то другого нежели его. В фургоне вместе со всеми устроился Еременко. Для него в кабине места не хватило, поскольку туда с трудом втиснулись водитель, Сатин и иностранцы. Еременко сделал перекличку, все ли на месте и от души стукнул кулаком в стенку фургона (ту которая примыкала к кабине). В ответ в фургон со скрипом открылось маленькое окошко и раздался отборный трехэтажный мат водителя и примкнувшего к нему Сатина. Среди потока идиоматических выражений можно было не без труда, вычленить слова с возмущением о порче казенного имущества. Еременко ответил за всех сказав, что эту консервную банку сложно назвать машиной, и пригрозил петь революционные песни и нажать на красную кнопку. Поток матов на мгновение умолк. Водитель, после небольшой паузы примирительно сказал, что ни на какие кнопки нажимать нельзя, так как после последнего нажатия таковой Еременко, машина была в ремонте два месяца.
- Вот что значит сделать предложение, от которого нельзя отказаться, - довольно сказал Еременко, - вы ничего не забыли?
В ответ раздалось дружное «нет». Машина заревела и двинулась с места.
- Я забыл, - раздался неожиданно голос Гриневича.
- Что еще? – подозрительно спросил Еременко, готовясь стучать по стене фургона.
- Мы забыли.
- Что забыли?
- Забыли зарыть сортиры.
- Не понял, - облегченно сказал Еременко.
- Наряду со столом мы оставили нетронутыми отхожие места. Это очень плохо.
- Кому плохо?
- Для природы. Вместе с оставленным столом эти творения рук человеческих, будут очень привлекательным объектом для чуждых нам и местным жителям туристам и прочим людям. Кроме того, сортиры будут капканом для местной фауны. Представьте, попадет туда ничего не подозревающий зайчик, который вышел просто погулять, пощипать травку, подышать свежим лесным воздухом. Вы представляете, каково ему будем умирать там, среди фекалий от голода. Это страшная смерть. Если он не умрет, то может стать легкой добычей безжалостных хищников или озверевших людей.
- Его могут спасти юные натуралисты, - подала голос Изольда.
- Это еще хуже, поскольку дети могут довести до инфаркта, ввести в тупик, вывести из себя, но ни как не спасти. Страдают же от этого животные. Юные натуралисты заточать зайчика в клетку и он остаток жизни проведет в заточении, в тюрьме. Вы представляете в клетке, в закрытом помещении. Он больше не будет скакать по раздольным лугам, не будет петь свои зайчьи песенки. Над ним будут издеваться: пытать, мять, кошмарить, показывать его всяким людишкам и в конце концов доведут до инфаркта. Вы представляете до инфаркта!
- У меня вопрос, как у биолога - откуда в Крыму луга, и как у кролика могут быть инфаркты. Инфаркты бывают лишь у людей и у свиней.
- Тоесть, ты хочешь сказать, что люди и свиньи родственники, и этим объясняется их отношение к бедному зайчику, попавшему в ловушку-сортир?
- Слушай, Гриневич, у тебя, что все мысли о сортирах? Их уничтожат в течение года природные явления, - зевнул Еременко.
- А если нет?
- Есть другой вариант. Мы тебя высаживаем с вещами и лопатой, и отправляем закапывать сортир, или спасать кроликов.
- Зайчиков, - поправила Изольда.
- Не важно, лисичек, ежиков.
- Вы хотите меня изгнать, выгнать на произвол судьбы?
- Нет, я хочу лишь одного, что бы ты спас кроликов.
- О насилии надо мной, как человеком, не может быть и речи. Волюнтаризм, как говаривал старина Шопенгауэр.
В этот момент мчащуюся на вокзал машину сильно затрясло. Видимо без того плохая дорога стала ужасной. Все кто плохо держались на своих местах попадали на заваленный вещами пол фургона. На Виктора навалился Гриневич, и его нос уткнулся в пропахнувшую потом подмышку недавнего защитника зайчиков или кроликов. Виктора потянуло на рвоту и он попытался вывернуться – но тщетно. Кто-то оказался на его спине окончательно прижав к его родному желтому чемодану. Среди свалки раздался писк Ани, кричавшей:
- Кирилл ты куда?
- Я здесь! - отозвался Кирилл.
- А это кто?
- Это я Юра, а это ручка лопаты.
- А-а-а-а, - разочаровано вздохнула Аня.
Что на самом деле происходило в свалке, и с Аней в том числе, не было ясно. Еременко пригрозил, что секса тут не надо. Для этого есть, с его точки зрения, довольно эротичная дорога из Ялты в Никиту. На этой дороге есть местности с такими потрясающими названиями как «Джеминет» и «Сосняк». Аня сказала, что от кого –кого, а от Еременко не ожидала таких пошлостей.
- Какие пошлости, - возразил Еременко, - это лишь географические названия. Кроме того через пару дней я буду дома, вновь стану суперинтеллигентным человеком.
По улучшению дороги и участившимся остановкам они поняли, что заехали в Симферополь. Внезапно открылось окошко и в нем появилась раскрасневшаяся от жары рожа Сатина.
- Приезжаем впритык к отходу поезда. Быстро разгружаем вещи и бегом к ближайшему вагону. Еременко, билеты у тебя? – скороговоркой сказал он.
- Все у меня, – ответил Еременко. - Горовой ты забегаешь в вагон и становишься на ручной тормоз.
- Хорошо, но ручной тормоз есть в автомобилях, а не в поездах.
Сатин хмыкнул и закрыл окошко.
- Разберешься, за что дергать. Дадим проводнику немного денег, и все вопросы будут решены.
В темноте фургона все умолкли и стали тихо взволновано шептаться. Через двадцать минут автомобиль остановился. Раздался шум открываемой двери кабины и тяжелые шаги Сатина. Он резко открыл дверь фургона, и заорал:
- Все выходим, выбрасываем вещи, и бежим на поезд. В первую очередь давайте сумки Вернера и Мариуса.
- Борис Евгеньевич, нельзя дать вещи спонсоров, - сказал выскочивший первый Юра, и тря глаза от ослепившего его солнечного света, добавил. – Они где-то на дне под нашим багажом.
Сатин без того красный от жары побагровел еще больше, и произнес длинную матерную тираду, которую можно было в очень сокращенном виде сказать следующим образом: «Быстро вылезают все, кроме двоих, которые выбрасывают багаж». Но из-за большого количества матов Сатин не был понят, и археологи медленно вылезали из фургона. Сатин удвоил, количество матов и затопал ногами. К нему присоединились Вернер с Мариусом, которых казалось бил нервный тик.
- Борис Евгеньевич, чего вы ругаетесь?! Тут же женщины и вы в городе, - сделала замечание Ира.
Вместо ответа, Сатин произнес в ее адрес замысловатую фразу, самое безобидное слово в которой были «дура», и полез в фургон. Еременко, остававшийся внутри фургона, тем временем не терял времени даром и швырнул в открытую дверь чей-то рюкзак. Тяжелый рюкзак, двигаясь по дугообразной траектории угодил в голову Сатину и шлепнулся на горячий асфальт. Очередной мат застрял у Сатина в горле, а его голова встретила еще один удар, на это раз желтым чемоданом Виктора. Сатин со стоном рухнул на руки стоящих у автомобиля археологов.
- Борись Евгеньевич, не нервничайте, нервные нейроны не восстанавливаются, - помахала перед его лицом белой панамой Ира.
- Что-то случилось? – крикнул из темноты Еременко, выбрасывая очередную сумку.
Сумки и рюкзаки, тем временем посыпались из автомобиля.
- Берем сумки и бежим на поезд, - выдавил из себя Сатин.
Все поняли это буквально. Каждый схватив свой багаж бросился бежать в сторону вокзала. Исключением был Мариус, которого почему-то понесло в другую сторону. Сатин вскочил на ноги, догнал бельгийца, схватил за шиворот и потащил его, лавируя среди плетущихся с сумками людей, к железнодорожным платформам. Но не все так было просто. Вернера, под колоннадой возле платформ, остановили два молодых человека с рюкзаками и гитарой. Непонятно, по каким причинам они вычленили жителя Германии, из толпы обывателей и озадачили, его вопросом, заключавшемся в том, знает ли он, где находиться поезд «Симферополь-Минск». Вернер, естественно и даже не подозревал о таком поезде. Как человек вежливый, в силу своего слабого знания местного языка, он попытался объяснить это языком жестов дополняя его объяснениями на родном немецком языке. Молодые люди, попивая пиво добродушно похлопали сказали и сказали, что он хоть и немец, но хороший. Побегавший мимо Виктор, увидел жестоко жестикулирующего руками Вернера и остановился. Он попытался забрать Вернера, но неудачно. Добродушные минчане, не отпускали немца, предложили угостить того холодным пивом и даже пригласили съездить к ним в гости. В этот миг, Виктор увидел как, Сатин тащит за шиворот Мариуса к железнодорожному составу. Сатин, боковым зрением увидел беспомощно смотрящего по сторонам Вернера, его собеседников и Виктора нерешительно стоящего с чемоданом между ног. Он крикнул:
- Витек, хватай арийца и чеши за мной!
Виктор одной рукой схватил свой чемодан, другой поднял сумку Вернера, а самому немцу, что силы ударил ногой под зад и побежал за шефом. Удар по заднице, привел Вернера в себя. У него округлились глаза и с воплем: «Halt!», он понесся за Виктором, сшибая по пути ничего не подозревающих гостей и жителей Крыма. Собеседники Вернера понеслись за немцем. Вдруг, Виктор увидел, как Сатин вталкивает в какой-то вагон Мариуса. Он подскочил к входу в вагон и остановился, тяжело дыша перед Сатиным, бросив сумку на перрон.
- Беги, твой вагон дальше.
- Угу, - крякнул Виктор и понесся вперед.
Задыхаясь, он бежал вдоль поезда. В нескольких метрах он уже видел Еременко, махающего ему рукой. Но вдруг, поезд медленно тронулся. Виктор подумал, что это конец. Но Еременко подбежал к нему, схватил его чемодан, вскочил в проходящий рядом вагон и втащил в него Виктора.
Через десять минут, все археологи собрались в купе у Еременко. Они набились туда как селедки в консервную банку. Было тесно, жарко но они были донельзя довольные.
- Замечательно сели, - говорил Горовой, - давно так не садился.
- Если бы все было банально благополучно, этот отъезд мы никогда не запомнили, - кивнул головой Виктор. – Как же Сатин?
- Он едет назад на машине. Плюс, у вас есть большое отличие от других пассажиров, - хитро улыбнулся Еременко.
- Это какое? – поинтересовался Константин.
- Все люди едут с Юга без денег, порой на автобус не хватает, иногда с болячками, а вы с полными кошельками зарплаты и здоровые как телята.
- Да уж, деньги, смешные деньги. Здесь было больше каких-то безумных приключений, и неаристократичной работы. В такие авантюры я больше ни ногой, - усмехнулся Виктор.
- Вы сейчас безумно молоды, и можете втянуться в веселые приключения. Но пройдут годы, вы станет зарабатывать деньги, привыкнете к комфорту и в экспедицию подобную этой ни за что не поедете. Но пока вы молоды, у вас есть юношеский задор, непосредственность, вы можете делать безумства, можете променять гальку или песок побережья Черного моря на котором лежат ждущие приключений практически голые красотки на горы и пыльный раскоп. Это замечательно. Возможно именно этот отпуск, этот отдых будет одним из самых ярких ваших воспоминаний. Может быть, именно здесь вы научитесь отделять кремень от отвала, камни от песка и кремень он других камней. А определить правду от лжи не так уж просто…Кстати, пройдет какое-то время и у вас от экспедиции останется только позитив, и я ни сколько не удивлюсь, если на следующий год кто-то из вас окажется, если не в нашей, то подобной экспедиции. Кстати, Виктор, к тебе уже гауляйтеры не являются?
- Откуда вы знаете?!
- Э-э-э-э-э, сложно найти человека, который об этом не знает.
- После общения с Сатиным нет!
- Хорошее лекарство. А тебя Горовой, я прибью твоими же мистическими книжечками.
Эпилог, который мог бы быть прологом.
Виктор сошел с поезда и бодро волоча свой чемодан пошел к выходу из вокзала. Там он увидел телефонные автоматы. Он остановился возле одного из них и задумался, куда ему направиться. Можно было ехать домой или к бабушке с дедушкой. Если ехать домой – то надо было дать знать о своем приезде. Не то, что бы он предполагал, что его не ждут. Просто была вероятность прийти домой и с радостью поцеловать закрытую на прочный замок дверь. Сидение у закрытых дверей, ввиду отсутствия обитателей квартиры, его не прельщала. Нет, обитатели как раз были - кошка и аквариумные рыбки, но они явно ему не откроют. И не накормят! Напротив голодная кошка (а кошачьи практически всегда хотят жрать) сначала будет тереться, о его ноги, да так что он зацепившись за нее он растянется посреди кухни. Напоследок хитрая тварь когтистой лапой сопрет у него из тарелки последний или единственный кусок колбасы и как ни в чем не бывало, с довольным видом сбежит на улицу. Рыбы же молчаливым укором, будут смотреть на него через прозрачное стекло аквариума. Но еще для того, что бы попасть в квартиру, нужно будет залезть через форточку, в которой легко застрять. Заманчивым был другой вариант – проехать к бабушке. Там гарантированно накормят, напоят, но проведут тщательный осмотр личных вещей, и почитают гневную и нудную лекцию о санитарии и аккуратности. Его размышления прервало легкое похлопывание по правому плечу. Виктор повернулся и увидел Константина, с каким-то долговязым парнем, рюкзаком через плечо.
- О чем думаешь? – спросил Константин.
- Думаю, куда ехать.
- Значит тебе надо с нами. Мы тебя подбросим к родному дому или туда где тебя ждут. Правда, Леша?
- Легко, - сказал тот и повел их к серебристому «Daewoo», стоящему неподалеку.
Они поехали. Леша, сидевший за рулем, расспрашивал их поездке, а Константин рассказывал. Виктор время от времени вставлял свои комментарии. Когда Константин закончил свой рассказ, Леша резюмировал:
- Какой результат поездки для вас?
- Я думаю, надо пойти на курсы иностранного. Чувствую себя неполноценным. Может вырвусь, поеду и куплю учебники, - зевнул Константин.
- Я поищу какую-то денежную работу. Хочется на будущее отдохнуть с комфортом, – сказал Виктор.
- Нет, это не для меня, - сказал Леша. - Я думаю нам надо пойти на танцы. Столкнулся с тем, что не могу нормально танцевать. Кроме того на танцах девок симпатичных, хоть отбавляй. Будут приключения, да еще какие!
- Договорились, на неделе созвонимся. Мне нужно выходить, - сказал Виктор, увидев за окном автомобиля знакомые дома.
Леша остановил автомобиль и через пять минут с желтым чемоданом в руке Виктор стоял у двери родной квартиры. Ему повезло. Мама была дома. Она мгновенно его облобызала, посетовав на то, что он отощал как узник Бухенвальда и от него несет козлом и отправила в душ. После душа мама со словами, что ее мальчику надо срочно поправляться поставила перед ним тарелку полную вермишели, перемешанной с «Завтраком туриста»…