Сначала мы просто поспорили с Ленькой. Он говорит, что я не залезу даже на второй этаж, потому что побоюсь. А я – хоть и на четвертый, только, чего там делать?… Это у нас около садика дом стоит поломанный. Стенки есть и балки есть, а больше ничего. Мы там в прятки по субботам играем. Все уезжают в субботу, а некоторые очень поздно уезжают. А Ленька вообще тут живет, и уже все-все кругом облазил. Он говорит – где тебе лазить, ты вон толстый какой. А я не толстый совсем, это у меня кость широкая. А он дразнится. Он всегда первый дразнится, а как ему не с кем играть, так подлизывается.… А ребята все уже уехали, я один остался. Потому что у мамы конец месяца. У нее всегда, как конец месяца, так она до ночи работает. А там, на четвертом этаже, Ленька говорит, пчелы живут, и уже мед есть, он видел. Полезли, говорит, меду наедимся…
Мы пошли в этот дом и полезли. Это не трудно совсем: надо пальцы между кирпичей засунуть, а ногой на балку встать. Потом другой ногой подтянуться к другой балке – и так до самого окна. А по окну уже – на другой этаж. Я на второй этаж залез, а Ленька – уже на третий. Конечно, он тут уже сколько раз лазил… Я быстро на третий этаж залез, и стал по балкам шагать, чтоб к окну подойти. Я руки между кирпичей засунул, а там пыль была, и скользко поэтому. Руки у меня выскочили, а нога еще не дотянулась – ну, я и повалился. Я быстро упал, а Ленька потом рассказывал, что я сначала на второй этаж упал, на балку. Я там на ней полежал немного, а потом дальше стал падать – уже совсем вниз. Ну, не знаю… Я на живот упал, перевернулся, хотел сесть – и никак. Дышать больно. Воздух из меня выходит, а обратно – не может, больно ему. Я смотрю, Ленька наверху прыгает по стенке – маленький такой, и откуда-то листья полетели. Много, много, Полетели-полетели, аж темно стало. И тут я уснул.
Я проснулся, пощупал вокруг, а никаких листьев нету. Только Ленька стоит и смеется. Смеется, а слезы ему прямо в рот текут… Говорит, пошевели ногами…. А я не хочу, так хорошо. Вот буду тут лежать и все! А он как пристал – пошевели ногами, пошевели ногами. Я тогда встал и говорю: «Пойдем отсюда, а то заругают». А он говорит: «Куда ты такой пойдешь? Ты же весь побитый!». Я посмотрел – а у меня все ноги поранены, и плечо, и спина сзади. Я как увидел все, так оно сразу все заболело, аж слезы потекли, и правый глаз тоже заболел. Я потрогал глаз, а он, как яблоко - такой большой, только мягкий и горячий. Я даже плакать перестал, так испугался. А Ленька говорит, ты посиди, я счас.… И убежал. Я сел на кирпичи и сижу, потому что все еще хуже стало болеть, а внизу в доме темно и страшно, и Леньки долго нет. Потом он прибежал с банкой и водой, и мы стали промывать все мои раны. Было очень больно, но ничего.… Потом Ленька нашел кусок газеты, разорвал его на кусочки, и стал прилепливать на каждое место – и на ноги, и на плечо, и на спину. Только на глаз я не захотел. А на голове никак не прилеплялось – волосы мешали. Ну, и ладно.
Мы пошли к Леньке домой, потому что его мама как раз полы мыла в садике. Он меня сразу к окну посадил и шторой закрыл. Тут Ленькина сестра собиралась на танцы и могла меня – такого – увидеть. Ленька дал мне старый фильмоскоп, и я его приставил к толстому глазу, будто смотрю. Ленька проверил, со стороны ничего не было заметно. Он говорит: «Ты только ручку от фильмоскопа крути, а то тебя разоблачат». Я кручу, все болит, Ленькина сестра поет, Ленька бегает взад-вперед, а что делать дальше – не знает. Я ему говорю: «Ты зря не бегай, ты думай – что мы врать будем. До вечера ведь все равно не заживет».
Когда Ленькина сестра ушла, мы сели на кровать, и стали думать. Ленька говорит: «Надо сказать, что ты бежал и упал!». Ага – упал.… Во-первых, мама спросит, зачем так бегать, а во-вторых, хоть как упади, а со всех сторон не разобьешься. Тогда Ленька говорит, что это будто меня мальчишки камнями побили. « Точно! – он говорит, - ты шел, никого не трогал, а они тебя камнями! А потом убежали. А ты их не знаешь, и где живут, тоже не знаешь!» Он обрадовался, вскочил и стал показывать, как в меня камни попадали, и как я ойкал. Ага.… А я, значит, как дурак стоял, когда в меня камни кидали? Ленька еще больше обрадовался. «Нет, - кричит, - ты хотел убежать, повернулся, а они тогда стали и в спину, и в голову – камнями! Видишь, как хорошо получается!?». Я сказал, что не буду убегать! Я их – тоже камнями, раз они так. Ленька стал меня уговаривать, чтоб я согласился убегать, потому что мальчишек много, а я – один. Он сам сколько раз убегал – и ничего. Но я сказал: «Нет – и все!». Ленька обиделся, а потом сказал: «И правильно!».
Мы опять стали думать. Ведь самое главное, чтоб я был не виноват. Мама сразу заругает – зачем полез, зачем бежал, зачем трогал.… Зачем, зачем… Она всегда так. Она думает, что я специально. А я же не хотел падать, оно само получилось! И так вон все болит, а глаз даже не открывается….
А что, если мы играли в жмурки – и я споткнулся и упал на кирпичи, а сверху на меня что-то упало – и вот!? Тут Ленька закричал: «Придумал!» И стал рассказывать. Значит, я шел – тихо, спокойно, а там собачка бежала, беленькая, маленькая такая – щенок совсем…. Ну, я за ней и побежал, чтоб поиграть с ней, а она сразу – раз! – и в этот дом поломанный…. Я говорю, что нет, что в дом – не надо. Но Ленька сказал, что как раз так и надо – больше на правду похоже. И только там много всякого мусора и кирпичей.… И вот Жучка побежала в этот дом, я а – за ней, а там была большая куча кирпичей, и эта Жучка – побежала за кучу, я тоже хотел пробежать, а она как упадет на меня – куча эта – и со всех сторон придавила! Во как!!
Да, это он хорошо придумал. Только нужно, будто я не бежал, а спокойно шел. А во-вторых, куча сама не упадет, тут что-то сообразить надо. Ленька говорит, что не надо соображать, потому что под кучей доска лежала, а я на доску наступил. Он обрадовался, кричит: «Жучка – она легкая – и проскочила! А ты – вон толстый какой, наступил, вот и полетело все!» Я говорю: «А у тебя, зато сестра толстая и рыжая! И еще проверить надо, упадет эта куча или нет…». Ленька сказал, что пусть, что проверим, надо чтоб все по правде было!
Мы пошли и потихоньку в этот дом пробрались, но там ни одной подходящей кучи не было. Все какие-то маленькие попадались, даже запнуться хорошо нельзя. Тогда мы решили сами сделать кучу: насобирали досок, кирпичей, железяк всяких, и так все осторожно подстроили, чтоб легко упало. Один раз куча сама развалилась, но мы ее починили. Хорошая куча получилась – выше Леньки, а стояла так, еле-еле… Ленька на доску наступил – все сразу грохнулось! Он еле отскочить успел. Я говорю: «Что ж ты отскакиваешь? Это нечестно!». Но Ленька сказал, что это он нечаянно отскочил. Мы быстро опять кучу построили и стали пробовать. Ленька – это как будто я, а я – как будто Жучка. Я стал с другой стороны, и гавкаю, а Ленька идет ко мне. Идет и на доску смотрит. Я ему говорю: «Ты сюда, на меня смотри, на Жучку, то есть!». А он кричит: «Как я буду на тебя смотреть? Мне же на доску надо, чтоб наступить…». И тут он как раз на доску и наступил – вся куча на него грохнулась. Прямо всего завалило, и не видно даже! Здорово получилось, лучше не бывает!
А Ленька оттуда, из-под кирпичей стонет, чтоб я его выкопал, и что у него что-то поломалось внутри. Я стал кучу раскидывать, а Ленька опять как завоет там! Ему, говорит, и так больно, я еще сверху бегаю.… Но я же не знал, где он там лежит.… Ну, я его с краешку быстро раскопал, а он весь грязный и плачет. Я помог ему встать, почистил его осторожно – он тоже весь израненный оказался, и мы пошли к нему домой. Там мы его помыли и бумажками залепили. Он уже не плакал, говорит, что не больно почти. Так это же оно потом будет больно. Как у меня…. У меня, чем дальше, тем сильнее болело. Зато у Леньки на спине было больше царапин, чем у меня. А глаза – оба целые. Я тоже разделся, и мы стали считать, у кого больше дырок и царапин получилось. У Леньки тринадцать царапин, а у меня одиннадцать ран. Только в других местах.
И тут наши мамы пришли. Моя мама в садике меня поискала, а потом они вместе с Ленькиной – сюда пришли. А мы стоим, все заклеенные, и прятаться уже поздно….
Тут такое началось рыдание! Ленькина мама недолго плакала, а потом стала кричать на нас. Что вечно нас - паразитов - где-то носит, а она за всем не поспевает, и что эта дура здоровая с танцев вернется – тоже свое получит.… А моя мама все плакала и говорила: «Леня, скажи, что случилось, ведь ты октябренок, скажи правду…». Но Ленька ничего не сказал. И я тоже – ничего не сказал.
Потом мама вызвала «Скорую помощь», и помощь приехала, и врачиха сделала нам уколы. И еще она оторвала от нас все бумажки – это было очень больно.… Потом она нас перевязала, налепила на нас всякие пластыри и говорит: «Ну, как все это было? Рассказывайте. Мне надо знать. А будете молчать – я вас не стану лечить, и вы умрете». Я хотел рассказать про Жучку, как мы с Ленькой придумали. Но тут он говорит, что упал с третьего этажа. Нечаянно. Что это он упал! А про меня сказал, что я за Жучкой бежал, и кирпичи - на меня… Врачиха сказала Ленькиной маме, что Леньку надо в больницу положить, а я – так обойдусь. А я сказал, что я так не обойдусь, что я тоже упал с третьего этажа, а Ленька – наоборот – совсем не падал! Мамы наши опять стали плакать и кричать – такой шум образовался…. Врачиха уши закрыла, посидела, а потом говорит: «Марш оба в машину, в больнице разберемся!». И стала мам успокаивать. А мы побежали в машину, потому что еще ни разу не катались на «Скорой помощи».
Продолжение - http://www.proza.ru/2011/03/29/1159