Начало: http://www.proza.ru/2011/03/29/726
Городок
Женька стряхнула с руки насекомое, села и огляделась. По периметру той поляны, где она находилась, выстроились деревья. Легкий ветерок шевелил их кроны, и тихий шелест листвы напоминал чей-то шепот.
Фехтовальщица тронула волосы, падающие на плечи; пощупала жесткий корсаж на груди, колени, укрытые длинной широкой юбкой и кошель на поясе… Потом взгляд соскользнул на дорожный баул у ее ног. Она подтянула баул к себе, раскрыла и проверила его содержимое. Все те вещи, которые она там нашла – запасные чулки, шелковые панталоны, несессер с косметикой, игольница и рекомендательное письмо приходского священника к тетке в Париже, выглядели вполне убедительно, – более того, они довольно ясно предлагали ей новые и совершенно необыкновенные условия ее существования.
«Жанна де Бежар, Жанна де Бежар, из Беарна... ограбили... город... город Этамп... Лес у города... – ухватилась за первое, что пришло на ум, фехтовальщица. – Что же я сижу?.. Нужно идти, а там... там видно будет». Что будет видно, Женька боялась даже осознать, – ей мешали то восторг, то ужас, когда она начала понимать, во что она ввязалась.
Тем не менее, когда лихорадочный досмотр своего имущества на границе двух реальностей был закончен, девушка вернула вещи в баул, встала и, решительно его подхватив, направилась в сторону просвета среди деревьев. Тропинки не было, ноги путались в густой траве, ветви цеплялись за одежду, и лишь тень деревьев, густая листва которых прикрывала от полуденного солнца, скрашивала недолгий путь к той стартовой черте, за которой начиналась свобода и неизвестность.
Вспотев от зноя и волнения, фехтовальщица вскоре вышла к дороге. Дорога – две пыльные укатанные колеи, пролегала вдоль полей и вела к городу, чьи изломанные очертания дрожали в знойном воздухе, словно мираж. «Вроде это тот самый Этамп… если, конечно, я не больна и не брежу, – потерла лоб фехтовальщица, вглядываясь в черепичные крыши домов, прилепившихся друг к другу, точно в каком-то длительном испуге. – Надо подождать кого-нибудь».
Словно услышав ее мысль, из городских ворот неторопливо выехал монашек на ослике. Женька спряталась за куст и придирчиво наблюдала за его фигурой, пытаясь отыскать огрехи в его костюме или фальшь в румяном не по-монашески, лице. Однако, в монашке не находилось ничего необычного, за исключением того, что из-за его пенькового пояса торчал кривой, похожий на бутафорский, пистолет, а сам всадник напевал фривольную, совсем не располагающую к аскезе, песенку:
– Я из пушечки пальну,
Крепость во поле возьму!
У меня заряд немалый,
И на девок я удалый! Эх-ха!
Бодро подхлестывая ослика по заду и попивая вино из бурдючка, привязанного на груди, монашек бодро проехал мимо, а Женька, спрятавшись в кустах и бормоча что-то про веру в предлагаемые обстоятельства, которой ее когда-то учили в театральной студии, еще долго смотрела, как его упитанный зад потряхивает в седле.
Едва он скрылся за холмом, как оттуда же на дорогу, словно спрыгнув с картины Рембрандта, выскочила когорта вооруженных всадников. Одетые небрежно, но красочно, с кремневыми пистолетами за поясами, кинжалами и пороховницами на перевязях, всадники ругались и смачно плевали на обочину. Один из них пил вино из бурдючка, в котором Женька узнала бурдючок только что проехавшего монашка.
– Ты прибил монаха, Гильом! – крикнул один из всадников. – Это нехорошо!
– Э, монах! – усмехнулся Гильом. – Мы с этим монахом когда-то таскали сапоги с убитых протестантов Рогана! Давай, пошевеливайтесь, нищеброды! Жрать охота!
Разномастную когорту сменила карета с охраной из четырех солдат. Она выехала из города и промчалась по тракту, клубя за собой облако серой дорожной пыли. Сверкнули на солнце латы, надетые поверх суконных курток, плеснули за плечами длинные плащи…
Фехтовальщица замерла и некоторое время потратила на то, чтобы справиться со своими путаными мыслями. «Я – Жанна де Бежар, Жанна де Бежар... из Беарна... в Париж... ограбили... тетка Полина де Ренар, Полина де Ренар, квартал Сен-Ландри...» – снова закрутилось спасательным кругом в ее горячем мозгу. В конце концов, решив, что в данной ситуации лучше не думать, а действовать, девушка стерла со лба пот, вышла на дорогу и направилась к городским стенам.
Идти под летним солнцем в длинном платье с тремя нижними юбками и баулом в руке было не слишком весело, но Женька только ускоряла шаг. Помимо спортивной закалки, ее гнал вперед азарт поединка, на который она подписалась, и страстное желание удостовериться, что ни монашек на ослике, ни карета, ни город на холме – не мираж и не бред ее больного воображения.
Небольшой провинциальный городок встречал случайных гостей без шумихи и помпы, но фехтовальщицу заметили. За воротами на нее тотчас громко залаяла маленькая вертлявая собачонка. На лай к окнам прильнули хозяйки, прекратили игры дети и шевельнулся у стены безногий старик с костылем.
Проскользнув с крайнего двора, на улицу выскочила безголовая курица. Пугая детей и вызывая смех прохожих, она с немым отчаянием промчалась по кругу, и упала прямо у Женькиных ног. Заструилась на землю кровь…
– Ох! – перекрестилась женщина с корзиной. – Плохой знак, сударыня!
Женька суеверной не была, но какой-то легкий зажим сдавил ей горло. «Ерунда, – решила она. – Просто неприятное зрелище».
– Не тревожьтесь, добрая госпожа! – будто услышав ее мысли, поддержал девушку старик. – Курочка выбежала на меня. Я старый, больной, мои дни клонятся к закату. Чего рты раззявили? А ну, кыш отсюда! – прикрикнул он на собравшихся детей и грозно махнул костылем.
За убежавшим «обедом» тотчас выбежал рассерженный хозяин. Громко ругаясь и размахивая топором, он подобрал мертвую птицу и унес домой.
Женька спросила старика о Париже.
– Париж, говорите? – почесал он заросший щетиной подбородок. - Так это вам в «Красный конь» нужно, госпожа, в гостиницу. Там экипаж бывает. Идите Горшечной улицей, прям на площадь и выйдите.
Фехтовальщица подала старику монету и, небрежно отмахнувшись от его назойливой благодарности, направилась в указанном направлении. На нее продолжали посматривать горожане, но она уже освоилась и была уверена, что ни их взгляды, ни кривизна городских улиц не собьют ее с толку.
Гостиница «Красный конь» находилась на городской площади и была заметна издалека. Над ее входом красовалась большая кованая вывеска с изображением вставшего на дыбы норовистого конька, подобная тем, что обычно вешались над лавками, а под ней у дверей стояла телега, запряженная лошадьми посмирнее, которых обтирал ветошью пожилой возчик. В телеге, привалившись на укрытый попоной сундук, попивал из фляги вино бородатый солдат; другой солдат задавал коню корм, а третий – гладко выбритый парень без рубахи – молодцевато гарцевал на поджаром жеребце под гостиничным окном, выкликая некую Мариетт.
– Мариетт, где ты, милашка? Поехали со мной до Парижа! Я тебе бусы подарю!
– Эжен, ты бы оделся, срамник! – крикнул парню возчик. – Капитан сердиться будет!
– Это потому, что ему самому уже нечем похвастать, Мане!
С резким скрипом открылась створка соседнего окошка.
– Пошел вон, безбожник! – визгливо крикнули оттуда, и чьи-то сухонькие ручки выплеснули на парня кувшин воды.
Все захохотали. Створка окна захлопнулась.
– Чертова старуха! – ругнулся солдат, мотнул мокрой головой и отъехал в сторону.
Несмотря на принятый только что холодный душ, Эжен веселого куража не терял и, сверкая загорелыми плечами, продолжал вызывать неуступчивую Мариетт. Его недвусмысленные планы нарушило только появление новой девушки, которая в это время приближалась к гостинице. Увидев фехтовальщицу, лихой всадник шало улыбнулся, бросил заветное окно и закружил рядом с Женькой, чуть не топча копытами лошади шелковый подол ее платья.
– Ого, какие гости! Гаспар, Жиль, гляньте, вшивые бродяги!
– Девчонка не про тебя, Эжен!– усмехнулся солдат в телеге.
– Как знать, Гаспар! Хотите, прокачу на своем коне, прекрасная госпожа?
– Прокати лучше Мариетт, – усмехнулась фехтовальщица. – Вон она, уже смотрит в окно.
– Эй, погоди! Ты кто, быстроногая?
Но Женька оставила не интересный ей разговор, зашла в гостиницу и огляделась. В нижней зале, где обычно трапезничали, было малолюдно. Разносчик, обслуживающий редких посетителей, отметил появление благородной девушки поклоном и крикнул хозяина. Хозяин, раскрыв в приветствии руки, будто ловя в свои радушные сети новую рыбку, тотчас поспешил навстречу.
– Номер, сударыня?
– Мне нужен экипаж до Парижа.
– Экипаж ушел в Орлеан. Вам придется подождать до утра. Останьтесь передохнуть. Хотите, я покажу вам комнату?
– Передохнуть?.. Нет, я не хочу... Мне нужно ехать сейчас. Чья это телега там у крыльца? – спросила Женька.
– Это касса капитана де Гарда. Он везет в Париж сбор откупщика Файдо.
– А где он, этот капитан?
– Да вон он, завтракает.
Капитан, одетый в несвежий камзол мужчина лет сорока пяти, уже заканчивал завтрак и сосредоточенно смотрел, как слуга переливал остатки вина из бутыли в его дорожную флягу.
Женька подошла к дворянину и спросила:
– Это вы капитан де Гард, сударь?
– Я, милочка, - взглянул устало капитан.
– Вы не возьмете меня с собой до Парижа?
– Вас?.. Хм, вы полагаете, что благородным девушкам место в обозе с кассой откупщика?
– Я не могу ждать до утра. Мне нужно ехать сейчас.
– Сопровождать кассу с деньгами весьма опасно, сударыня. Дороги кишат дезертирами и разбойниками.
– Да, но я видела, что у вашей кассы есть охрана.
– Есть. А вы сами-то кто будете, сударыня?
– Жанна де Бежар из Беарна. Еду в Париж к родственникам.
Капитан потер щеку, шумно вздохнул.
– Ну что ж, если вас не смутит, что я несколько не брит и мои солдаты несколько пьяны...
– Не смутит. Поехали!
Вдруг сонную тишину гостиницы нарушил громкий звук чьих-то бодрых шагов, говор и хохот. Из номеров в трапезную в сопровождении слуги по лестнице спустились три дворянина в дорожной одежде, среди которых особенно шумел рыжеволосый молодцеватый мужчина в кожаном колете. Он шел впереди, смотрел кругом уверено и, видимо, был из тех, кто в любом месте чувствует себя хозяином положения.
– Мое почтенье, капитан! – прозвучало из его улыбчивых губ добродушно-небрежное приветствие. – Уже выезжаете?.. И даже не один? Франкон, мы, кажется, много проспали! Что это за девушка с вами, почтенный де Гард?
– Какое вам до этого дело, де Санд? – проворчал капитан и встал. – Идемте, милочка!
– Ишь ты! – сверкнул зеленым глазом де Санд. – Вас явно рано отставили, дорогой де Гард! Каково, Франкон? А вы учитесь, мой юный де Вик! – обратился громкий постоялец к юноше рядом с ним. – Я говорил вам, что дело здесь совсем не в тех новых сапогах, на которые вы потратили столько денег! Посмотрите на нашего капитана! Он небрит, на нем засаленный камзол и заштопанный воротник, а подцепил такую милашку!
– Давайте лучше позавтракаем, Даниэль, – предложил тот, кого назвали Франконом, и сел за ближайший стол.
– Непременно! Эй, хозяин, неси все, что есть! Я сейчас как следует подкреплюсь и догоню нашего славного де Гарда! Вот тогда мы и поговорим! Де Вик, присоединяйтесь! Я вижу, что вид этой таинственной милашки тоже возбудил в вас аппетит!
– Это кто? – спросила капитана фехтовальщица, когда вышла за ним на крыльцо.
– Кто?
– Ну, тот рыжий.
– Даниэль де Санд, парижский фехтовальщик.
– Фехтовальщик? – встрепенулась Женька.
– Да. Мы как-то участвовали в одной военной кампании под Монтобаном, а сейчас у него своя школа в Париже. Гаспар, седлай лошадь!
Узнав, что благородная девушка едет с ними, солдаты де Гарда не на шутку развеселились.
– Вот чертовы штучки! – воскликнул Эжен. – Я ей понравился! А, капитан?
– Заткнись! Надень рубаху да возьми у хозяина новый бочонок! – скомандовал де Гард и велел своему слуге Паскалю подставить колено, чтобы девушка могла залезть в телегу. – Гаспар, Жиль, по коням!
В телеге Женька уселась на сундук с кассой и подумала о том, будут ли беспородные лошаденки, тащившие ее в столицу, иметь для нее то же значение, что имел беарнский мерин д’Артаньяна, на котором тот начал свою парижскую карьеру. «Наверное, будет иметь значение название гостиницы, – посмотрела на вывеску с конем девушка, – ведь «красный конь» предполагает… предполагает…» Что предполагало название гостиницы, Женька не додумала, – кто-то тронул ее за коленку.
– А?..
– Будьте любезны раздвинуть ножки, прекрасная госпожа, – улыбнулся бенгальской улыбкой Эжен.
– Что?
– Мне нужно поставить здесь новый бочонок. Старый мы осушили дорогой.
Женька едва успела расставить ноги, между которых на дно телеги солдат бухнул полный бочонок вина. Жиль и Гаспар громко захохотали.
– Уймись, чертов баламут! – грозно посмотрел на Эжена де Гард. – У меня заряжен пистолет!
– У меня тоже! – ответил Эжен и хлопнул себя по застежке штанов.
После этого захохотали все, даже сама Женька. Закаленным у нее было не только тело. Выдержав, таким образом, это короткое «посвящение» в попутчицы отставного капитана, фехтовальщица освоилась и расположилась на сундуке с кассой откупщика, словно испанская инфанта. Однако ее поступок поняли далеко не все. Когда телега катилась по городским улицам, дети дразнились и показывали на странную пассажирку де Гарда пальцами, горожане провожали обоз насмешливыми взглядами, а владельцы богатых особняков роняли из окон едкие реплики.
– Солдатская девка, – услышала Женька сверху и подняла голову.
Из окна второго этажа на нее уставились две разодетые дамы.
– Вы только посмотрите, как она смотрит на меня, Мадлон! Наверняка, это пришлая воровка и авантюристка! Их сейчас много развелось в округе! Снимите с нее это краденое платье, и она скоренько во всем признается! Вот увидите, Мадлон, ее еще будут судить!
Фехтовальщица схватила со дна телеги яблоко и, не задумавшись ни на секунду, метнула его в нарядную сплетницу. Яблоко звучно раскололось о стенку рядом с ее вытянутым лицом, и на подкрашенные щеки брызнул яблочный сок. Дамы завизжали.
– Будь я проклят! – воскликнул де Гард. – Прибавь ходу, Мане!
Дети, бегущие за телегой, тотчас переметнулись на сторону Женьки и стали кричать в ее честь веселые здравицы. Эжен тоже был в восторге, и в его искрящихся глазах, которые он не отводил от фехтовальщицы, появилось что-то новое.
– Прекрасная госпожа умеет жарить в лапту? – удивился он.
– Умею, – ответила «прекрасная госпожа».
Из ворот особняка выбежали слуги с дубинами, но команда капитана припугнула их оружием и те, выкрикивая угрозы, отступили.
Вскоре возок выехал за город и потащился высушенной зноем колеей.
Чертов перелесок
Солнце медленно катилось по небу белым горячим мячом. Время приближалось к полудню, и все изнывали от жары. Мане лениво подхлестывал лошадь, Гаспар рассказывал пошлые анекдоты, а капитан покрикивал на Эжена. Тот, в свою очередь, нетерпеливый, как и его жеребчик, не выносил размеренности пути, – он, то скакал рядом, то уносился в поля и приставал к молодым жницам. Его отгоняли крестьянские парни, он хохотал и, посматривая на фехтовальщицу, пел песни:
– Шла милочка с корзиночкой,
На пухлой щечке ямочка!
В корзиночке два пряничка,
За пазухой два яблочка!
– Вернись на место, окаянный нормандец! – грозил кулаком де Гард и обещал оставить шального парня без жалованья.
Фехтовальщица улыбалась. Эжен вел себя точно так, как ведут себя мальчишки в присутствии новой или просто симпатичной девочки. Рубаху он надел, но в штаны не заправил, поэтому вид у него оставался расхристанный как у бродячего актера или разбойника.
– Почему вы назвали Эжена «нормандцем»? Это прозвище? – спросила девушка у капитана, наблюдая, как парень продолжает кружить рядом.
– Он из Нормандии, сын гаврского сапожника. А какое вам до него дело, милочка?
– Никакого, я просто спросила.
– Э, врете! Эжен – парень ушлый, поэтому остерегитесь. Не ваше это, милочка. Смотрите вперед, а не по сторонам, тогда не оступитесь.
Капитана вскоре сморило солнцем, качкой, и он задремал прямо в седле. Едва это случилось, Эжен повернул коня и подъехал ближе.
– Как вам наш старичок, сударыня? Правда, он забавен?
– Он не упадет?
– Черта с два! Капитан умеет спать в седле.
– А ты, я вижу, совсем не устал.
– У меня зад – кремень! Хотите потрогать?
Гаспар и Жиль снова загоготали.
– А?.. Что? Кто? – проснулся и схватился за пистолет капитан.
Все засмеялись еще громче.
Через пару часов, когда жара стала совершенно невыносимой, де Гард остановил телегу в тенистом перелеске, чтобы люди могли передохнуть от полуденного зноя и остудить в воде лесного ручья распаренные лица.
Здесь его, как и обещал, нагнал де Санд. Фехтовальщика сопровождали все те же спутники – спокойный Франкон, молодой де Вик и слуга. Едва де Санд остановил лошадь, он тут же возобновил начатое в Этампе знакомство с молоденькой спутницей де Гарда.
– Как-как? – переспросил парижский фехтовальщик, когда Женька назвала свое имя. – Де Бежар? Из Беарна? Наверное, протестантка?
– Была раньше, а что?
– Хм, так это вас пришлось поприжать четыре года назад, когда король направил в ваши края д’Эпернона? – обрадовался чему-то де Санд.
– Вы сражались на стороне д,Эпернона?
– Я сражался на стороне короля! А что, у вас кто-то погиб в этой заварушке?
– Отец и братья.
– Хм, нечего было так сопротивляться, сударыня! Надо было просто сдаться, пока вам предлагали!
– Мой отец не из тех, кто сдается, а вы... если это вы и убили его?
– Я, не я... Это война, а не прогулка в саду!
Словно в подтверждении слов де Санда в глубине густого перелеска вдруг раздалось несколько беспорядочных выстрелов. Даниэль приподнялся на стременах, потом развернул коня и, не сказав ни слова, понесся в кричащий дурными голосами, лесок. Следом поскакали Франкон, де Вик и Эжен.
– Куда?!.. Эжен, назад! Назад! – крикнул де Гард, но Эжен не остановился и скоро скрылся среди деревьев.
Капитан выхватил из-за пояса пистолет и приказал всем оставаться на месте. Гаспар и Жиль тоже приготовили оружие, а Женька встала, пытаясь высмотреть то, что происходило в опасной чаще.
«Нападение! Это настоящее нападение!» – в безумном волнении стучало фехтовальное сердце.
– Что же мы ждем, капитан? – не выдержала девушка.
– Тихо! У меня касса!
Когда крики и пистолетные выстрелы прекратились, капитан дал знак следовать дальше.
Женька не ошиблась, – это было нападение. На месте происшествия царила неприятная суета, которая обычно сопровождает события, связанные с чьей-то внезапной смертью. Первым в глаза фехтовальщице бросился, круто завернутый в сторону экипаж, потом тяжелая плотная фигура мужчины, свесившаяся в открытую дверку салона. Из перерезанного горла стекала на землю темная кровь. Девушка сглотнула неприятную кислую слюну, но не отвернулась.
– Хм, неужели Перрана пристукнули? – крикнул де Гард, то ли в негодовании, то ли в радости.
Один из лакеев подтвердил его предположение. Убитым оказался парижский откупщик. Он выехал по делам в Орлеан и напоролся на засаду. «Вот она – та курица, – подумала фехтовальщица, уставившись на страшную рану. – Неужели он, в самом деле, мертв или это... подстроено?»
Женька оглянулась, до конца еще не веря в то, что ее никто не разыгрывает. Девушку не разыгрывали – храня на лицах отпечаток неподдельного испуга, оставленного внезапным нападением, лакеи таскали с дороги трупы. Кроме финансиста и его людей были убиты два бандита и молодой де Вик. Де Санд стоял над распростертым мертвым телом своего спутника с хмурым видом и с досадой теребил рыжие усики.
Подъехав ближе, капитан качнул головой.
– Совсем еще мальчишка, – сказал он. – Сколько ему было?
– Не знаю... Лет шестнадцать... Чертов перелесок, – пробормотал фехтовальщик.
– Это ваш друг? – спросила Женька.
– Новый ученик. Ехал брать уроки в моей школе, но далеко не все выдерживают вступительный экзамен, сударыня.
Де Санд присел, отцепил от пояса несостоявшегося ученика шпагу и бросил ее в экипаж убитого откупщика, потом снял с шеи парня золотой медальон и сунул себе в карман.
– Жакоб, шевелись! – крикнул он слуге. – Где лентяи этого зарезанного толстосума?
Женька недоуменно посмотрела на капитана, не зная, как расценить эти неприкрытые мародерские действия парижского фехтовальщика.
– Де Санд... ну, не при юной же девушке! – попытался сгладить цинизм ситуации капитан.
– Что-что? С чего это вы так размякли, дорогой де Гард? – удивленно повел бровью де Санд, но остановившись взглядом на «юной девушке», усмехнулся. – А, кажется, понимаю. Оставьте, капитан! Мы в лесу, а не в салоне госпожи Рамбуйе.
– Человек на войне – существо уязвимое, милочка, – пожал плечами де Гард.
– А разве мы на войне?
– Хм, вы еще сомневаетесь? – обвел глазами картину разбойничьего налета капитан. – Радуйтесь, что не наша касса первой въехала в этот чертов перелесок! Вы только посмотрите вон на того мерзавца! Такой перережет вам горло, как плюнет!
Женька повернула голову и слегка вздрогнула. У дерева, нависшего густой кроной над проклятым местом, сидел пленник со связанными за спиной руками. Он был смугл, небрит и в упор смотрел на нее черными южными глазами, но фехтовальщица вздрогнула не от страха. «Этьен?..»
– Это мы с господином де Сандом поймали! – подъехав к девушке, похвастался Эжен.
– И что теперь с ним будет?
– Повесят.
Женька спрыгнула на землю и подошла к пленнику. У того была разбита губа и припух глаз. Это был не Этьен, но человек, очень похожий на него.
– Как вас зовут, сударь?
– Кристиан.
– Вы... у вас есть брат? – спросила девушка.
– Был. Младший. Его повесили год назад.
– Как его звали?
– Арно Волк.
– Хотите пить?
Тот кивнул, и она попросила у де Гарда флягу.
– Что? – презрительно двинул бровью де Гард. – Плюньте вы на этого будущего висельника, милочка!
– Капитан!
Капитан недовольно качнул головой, но флягу от пояса отстегнул и отдал Женьке.
– Смотрите, как бы вам не заплакать после от этого милосердия, – проворчал он.
Руки пленника были связаны, поэтому фехтовальщица сама подержала флягу у его сухих губ. Из ссадины на них просочилась кровь. Женька стерла ее краем нижней юбки. Темное лицо пленника, скорее уставшее, чем злое, оживилось.
– А я слыхал, юные девушки мечтают о другой крови на своих сорочках, – усмехнулся он.
Фехтовальщица слегка смутилась, но не столько от слов, сколько от взгляда смоляных зрачков, так странно похожих на глаза Этьена. «Тут что-то есть», – подумала она, но развить свою мысль не успела, – к ней подошел де Санд и велел отойти от пленного.
В отсутствие убитого начальника охраны Даниэль взял руководство экипажем Перрана на себя. Он распределил обязанности и договорился с де Гардом о перевозке тел погибших до кладбища близ Монлери. Де Гард согласился предоставить свою телегу не сразу, заботясь о юной попутчице, которая теряла при этом свое место на кассе. Взамен де Санд предложил девушке сесть позади него на лошадь. Женька согласилась, но села не к нему, а на освободившуюся лошадь де Вика, снова вызвав ухмылки, перегляды и едкие замечания окружающих. Женщины в те времена ездили верхом исключительно на кобылах, а не на жеребцах и только в женском седле. Тем не менее, фривольные восклицания быстро стихли. Девушка держалась уверенно не только в мужском седле, но и в движении против тех правил, которые были явно надуманными и нелепыми.
Пленного Кристиана затолкали в салон кареты, где остался лежать зарезанный откупщик, после чего движение в сторону Парижа снова возобновилось.
Женька скакала за телегой с убитыми, но еще плохо понимала, что эти четверо парней были по-настоящему мертвы, – ей казалось, что они просто пьяны. Их тела в телеге смешно подергивались на колдобинах неровной дороги, и, чтобы подавить в себе абсолютно неуместный сейчас смех, фехтовальщица стала смотреть на ноги де Вика в новых сапогах, над которыми некогда подшучивал де Санд. Однако скоро она поймала себя на том, что мысленно примеряет эти сапоги на себя, – у де Вика была небольшая для юноши нога.
– Хорошие сапожки, верно? – спросил кто-то сбоку.
Это был де Санд.
– Я хотел отдать их де Бра, но ему они, пожалуй, будут малы. Может быть, вы хотите взять их, сударыня?
– Я?.. Зачем?
– Подарите кому-нибудь из ваших будущих дружков или оставите себе. В Париже по осени стоит непролазная грязища. Хотите?
– Не хочу.
Женька отвернулась, а де Санд расхохотался и, азартно поблескивая зелеными глазами, снова отъехал в голову обоза.
На реке Орж нужно было платить пошлину за проезд, но как только экипаж остановился, его дверка неожиданно распахнулась, и наружу со шпагой в руке выскочил Кристиан. Грозно размахивая клинком, он молниеносно проложил себе дорогу к реке, отбросил оружие в сторону и нырнул в мутную зеленую воду.
– Черт! Шпага де Вика! – воскликнул де Санд. – Вот дурак! Вот дурак! Какого черта?!
Вслед Кристиану понеслись крики, выстрелы и проклятия. Фехтовальщица приподнялась на стременах и, вытянувшись словно струна, вместе со всеми наблюдала, как течение сносит дерзкого беглеца все дальше и дальше.
Чертыхаясь, пытался перезарядить пистолет де Гард; гикая, скакал по берегу Эжен.
– Держи его, держи! – вопили Гаспар и Жиль, как и капитан, возясь с перезарядкой своего несовершенного оружия.
– Врешь! Не уйдешь, бандитская морда! – вытянул руку со вторым пистолетом де Санд.
Раздался очередной выстрел. Черная голова беглеца ушла под воду и больше не показывалась. Печально вздуло ветерком ивняк у берега…
– Отменно! – удовлетворенно кивнул де Гард, а Женька продолжала напряженно скользить взглядом по поверхности реки, все еще на что-то надеясь.
Кто-то говорил с ней, но она не сразу поняла, кто это и о чем идет речь.
– Что? – повернулась девушка.
– Я предлагаю вам поужинать вдвоем! – улыбнулся де Санд, убирая пистолет за пояс. – Я освобожусь, как только определю беднягу Перрана. Бросить бы этого мешочника здесь, да не хочется пачкать здешние дороги! Слава богу, у него нет семьи, только любовница. Не лучший день, но, грешно сказать, я благодарен ему за то, что он свел меня с вами, бывшая протестантка! Как считаешь, Франкон?
– Соглашайтесь на предложение Даниэля, сударыня, – улыбнулся Франкон, – иначе вам придется занимать очередь! Наши дамы на господина де Санда как мухи на мед летят!
– Мухи, сударь, летят не только на мед, – ответила фехтовальщица.
Франкон, чтобы скрыть улыбку, отвернулся, а де Гард захохотал.
– Что вы ржете, старый осел? – возмутился де Санд и выхватил из ножен шпагу. – Слезайте с коня! Я сейчас быстро заткну вам глотку!
– Даниэль! – пытался удержать фехтовальщика его друг. – Господин де Гард не молод, а вы лучший фехтовальщик Франции!
– Не мешайте де Санду, Франкон. Он, кажется, желает показать это госпоже де Бежар. – усмехнулся, сходя с лошади, капитан.
– Черт бы вас побрал, де Гард! – воскликнул де Санд и ринулся в бой.
Поединок, однако, длился недолго. Капитан едва успевал разворачивать свое грузное тело, спасая его от верткой шпаги де Санда, пока тот не сжалился и не выбил оружие из его рук. После этого довольный фехтовальщик сунул шпагу в ножны, не кланяясь, вскочил в седло и поехал вперед возглавлять обоз.
– Вот это господин! – прищелкнул языком Эжен и восхищенно посмотрел в его развернутую парусом спину.
Побитый капитан тяжело взобрался на лошадь. Паскаль подал ему флягу с вином.
– В самом деле, старею, – констатировал де Гард, ворочая толстой шеей. – Будь я проклят!
Миновав мост, обоз двинулся дальше. Женька молча держалась за поводья и хмуро смотрела, как де Санд командует движением. Капитан тоже не разговаривал. Вместе с победой над собой он отдал Даниэлю право первого и теперь покрикивал только на Эжена, который все наглее отвечал непослушанием, бросал кассу и вился вокруг нового вожака, который был моложе и сильнее.
В Монлери обоз сделал остановку. Де Санд нашел священника, отдал ему медальон де Вика и попросил позаботиться о покойниках. Потом он подошел к Женьке и велел сойти с лошади.
– Но это не ваша лошадь, сударь!
– Будет моя. Мне причитается за хлопоты. Слезайте-слезайте! Я не намерен больше задерживаться на дороге из-за вашей тихоходной колымаги.
Женька спрыгнула на землю, но прежде, чем вернуться в освобожденную от мертвых тел телегу, спросила:
– На какой улице находится ваша школа, сударь?
– Зачем вам моя школа?
– Скоро в Париж приедет мой брат. Вы возьмете его?
– Мои уроки стоят дорого.
– Я найду деньги.
– Тогда улица Сен-Мартен. Пусть приезжает. Посмотрим на этого вашего брата.
Спонтанно возникшая идея с «братом» показалась Женьке удачной. Она понимала, что времена еще были не те, и легально заниматься шпагой девушке здесь никто не разрешит.
Треклятый день
Оставив заботу об убитых священнику, фехтовальщик больше не задерживался и укатил с телом мертвого откупщика далеко вперед. Капитан порасправил плечи, стал весел и снова приобрел власть над своими людьми.
– Держитесь, милочка! Скоро мы увидим первые парижские шпили! Черт побери, какой треклятый день!
Мане прибавил ходу, выжимая из бедных лошаденок все, на что они были способны.
Вскоре между холмов неясно засветилось что-то грязновато-белое, похожее на клок не растаявшего снега. Низкое солнце подсвечивало этот лепной осколок розовым, и он слегка поблескивал, словно сам источал это, притягивающее взгляд, сияние.
– Париж, милочка! – крикнул де Гард, и Женька еще больше вытянула шею.
Подъезжали. Все теснее стали жаться друг к другу загородные дома, огороды и островки не вырубленного леса. Однако этих островков становилось все меньше, а домов все больше – незаметно они образовали собой довольно прямую и длинную улицу, и Женька поняла, что они уже в городе. От восторга у нее стеснило дыхание. Косой луч солнца раззолотил ее щеки и окрасил рыжим волосы.
День клонился к вечеру, но улицы были еще полны народа. Заканчивали работу в своих лавках их владельцы, запирали мастерские ремесленники, выкликали своих детей с улиц хозяйки. Ближе к центру появились всадники в длинных плащах и портшезы, из которых выглядывали дамы в полумасках. Спешили по домам чиновники, подтягивались ближе к кабачкам офицеры и солдаты королевских армий. Мелькнули серо-голубые мушкетерские плащи, и фехтовальщица почувствовала, как приятным зудом зачесались ладони.
Мане покрикивал на прохожих. Эжен скакал впереди и расчищал путь, но на одном из поворотов он оказался бессилен, и телега застряла. Впереди не могли разъехаться два экипажа, сзади напирал воз с пустыми бочками.
Капитан чертыхнулся.
– Увы, милочка, сожалею, но я не довезу вас сегодня к вашему дядюшке.
– Что же делать?
– Остановитесь пока в гостинице. Вон там, видите вывеску? Это «Парнас».
Приличная кухня, услужливый хозяин. Согласны?
– Да, я, пожалуй, остановлюсь в «Парнасе», – кивнула девушка, зацепив взглядом пару голубых мушкетерских плащей, мелькнувших в дверях.
– Эжен! – скомандовал капитан.
Нормандец только того и ждал, – соскочив с коня, он тут же подхватил Женьку на руки. Фехтовальщица не сопротивлялась, а даже с готовностью уцепилась за его шею. От Эжена пахло солнцем, и этот запах заряжал ее новой энергией.
– Что ты делаешь, окаянный? А вы-то, сударыня! – не ожидая столь вольного обращения в благородной дворянке, прикрикнул де Гард, но его солдат и девушка из Беарна только смеялись.
– Я провожу нашу госпожу до гостиницы, капитан! – воодушевился собственным порывом дерзкий парень.
– Я тебе провожу! За кассой смотри, шалопай! Госпожу де Бежар проводит Паскаль. Гаспар, Жиль, шевелитесь! Мне нужно до заката сдать эти чертовы деньги! Не хватает еще, чтобы меня ограбили здешние мазурики со Двора Чудес! Что застыл? Оставь немедленно девушку, босяк!
Эжен мягко поставил смеющуюся фехтовальщицу на землю, она поправила платье, попрощалась с капитаном и направилась в сторону гостиницы. Паскаль потащил следом ее баул.
Груды гниющих фруктов, сваленные прямо у дверей домов, лошадиное дерьмо вкупе с собачьим и человеческим очень затрудняли недлинный путь до «Парнаса», отчего первый восторг от прибытия в знаменитую столицу несколько спал. Женька пораженно крутила головой, и только запах жареного мяса, которым несло со стороны гостиницы, на время перекрывший ароматы загаженных улиц, вернул ей прежний оптимизм и надежду на более приятные впечатления от этой «европейской Мекки».
На вывеске «Парнаса», как и в Этампе, тоже был выкован конь, но здесь, конечно, крылатый. На этот раз Женька не стала вдумываться в его значение – ей хотелось есть. Паскаль добросовестно передал, порученную ему девушку во владения ее хозяина и поторопился вернуться к капитану.
Хозяин «Парнаса» господин Бушьер, в отличие от хозяина гостиницы в Этампе, держался с большей важностью, но лоснился тем же, наработанным годами, радушием. Окинув фехтовальщицу опытным взглядом, он предложил ей комнату из самых дешевых.
– Миленькая комнатка, госпожа де Бежар, только стола нет. Ужинать вам придется внизу, в трапезной, но зато по цене…
– Я согласна, сударь. Теперь мне бы… по нужде. Куда можно пройти?
– В номере есть горшок, сударыня.
– Горшок? – переспросила фехтовальщица, еще не осознав полностью, в каких условиях ей предстоит проживать, и что мадам Лекок беседовала с ней об этом шесть дней не ради развлечения.
– У нас приличная гостиница и мы заботимся о своих постояльцах, сударыня. Луи-Жан выносит горшки из номеров каждый день. Он хоть и дурачок, но старательный. Я пошлю Шарлотту, она поможет вам.
Шарлотта, светловолосая, похожая на финку, девушка провела Женьку в комнату и в первую очередь, помогла ей с пресловутым горшком. Отдельных уборных еще не существовало, и несовершенный быт вынуждал отказаться от стеснения. Несмотря на то, что Шарлотта была дочерью хозяина, она вела себя с новой постоялицей почтительно и, как простая служанка, с готовностью подержала над горшком ее многочисленные юбки.
– У вас кровь на сорочке, госпожа, – заметила она, со значением двинув светлыми бровями. – Могу предложить ветошь. У меня много приготовлено для таких случаев.
– Это не моя кровь, – сухо пояснила фехтовальщица, вспомнив сгинувшего в реке Кристиана.
После шести часов пути Женька проголодалась, и Шарлотта проводила ее в трапезную. Там она нашла ей место за столом в углу, где привалившись к стене, дремал крупный, точно бурый медведь, мушкетер.
– Здесь вам будет спокойней, госпожа де Бежар, – пообещала дочка Бушьера. – Вы без спутника и, чтобы к вам не приставали, пусть им побудет господин де Барту. Он совершенно безобидный, когда спит.
– А если проснется?
– Он пьян и не скоро проснется, а если проснется, то встанет и уйдет. Важно, чтобы его не трогали, пока он идет до двери. Садитесь, садитесь.
– А это чье? – Женька подняла с пола, расшитые серебряной нитью перчатки.
– А это... это, наверное, господина де Ларме. Он служит вместе с господином де Барту. Давайте, я передам ему.
– А где он?
– Наверху со своей дамой. Вы не беспокойтесь, он тоже долго не вернется. Какое подать к ужину вино, госпожа де Бежар?
– Принеси лучше воды.
– Вода в городе плохая, госпожа… Лучше остеречься, чтобы не случилось лихорадки. Год назад от нее мой старший брат умер. Возьмите бордоское. Это легкое и недорогое вино, госпожа.
Вино Женька пила очень редко и мало, как положено спортсменке, которая делает ставку на победу, но там, где оно было одним из основных напитков, ей не оставалось ничего другого, как продолжать принимать новые условия существования такими, какими есть. Поднося кружку к губам, она даже улыбнулась. Теперь никто не мог ей ничего запретить, и эти новые условия, как ничто другое, давали право пользоваться предложенной свободой так, как она хотела.
Публика в трапезной зале выглядела довольно пестро. Ее составляли спустившиеся перекусить постояльцы, холостяки разных титулов и достатка, студенты и солдаты королевских рот. Женщин было мало, и почти все они находились при спутниках.
На фехтовальщицу посматривали, но не приставали, побаиваясь, видимо, спящего мушкетера, крупное тело которого внушало уважение. Вскоре Шарлотта принесла жареного цыпленка, щедро обсыпанного зеленью, и кружку с бульоном. Женька тотчас взялась за цыплячью тушку и стала расправляться с ней с нескрываемым цинизмом проголодавшегося за день человека. На некоторое время она даже перестала замечать все, что происходило вокруг.
Де Барту продолжал мирно похрапывать. Студенты, расположившиеся за соседним столом, едко подсмеивались над спящим кавалером фехтовальщицы, но трогать ни его самого, ни его спутницу не решались.
В зал зашел молодой и дорого одетый дворянин в компании девушки и пажа. Все трое были в полумасках как на карнавале, но никто не обратил на это внимания. Не удивилась и Женька, которая из уроков мадам Лекок знала, что полумаски в семнадцатом веке были обычным делом в Париже.
Хозяин тотчас освободил нарядной паре стол и принес вино. На закуску им были поданы сыры и фрукты. Девушка протянула кавалеру персик, и он начал лениво есть этот сочный плод, не обращая внимания на стекающий по руке сок. Надетый прямо поверх перчатки, ярко сверкнул красный камень перстня на его пальце.
Молодой человек о чем-то разговаривал со своей спутницей, смеялся и обменивался с ней легкими поцелуями. Девушка показала ему на фехтовальщицу, и дворянин бросил в ее сторону косточку от съеденного персика. Под хохот публики косточка попала ей прямо в кружку с бульоном.
– От нашего стола вашему! – крикнул довольный вельможа, помахал рукой и пригладил прядь завитых волос, спускающуюся вдоль щеки.
Недолго думая, Женька взяла из тарелки обглоданную кость и метнула в ответ. Кость попала вельможе в лоб.
– А это от нашего вашему! – сказала она и тоже помахала рукой.
Публика, ставшая невольной свидетельницей спонтанно возникшей дуэли, разразилась новым хохотом. Вельможа чертыхнулся, поднялся из-за стола и направился к фехтовальщице.
– Давайте, давайте, ваша милость! – застучали кружками студенты. – Возьмите ее! Возьмите!
Женька тоже встала и, растопырив масляные пальцы, соображала, чем бы стукнуть этого разодетого шутника, если дело зайдет слишком далеко. Подойдя к девушке, дворянин остановился. Несколько длинных секунд оба молча смотрели друг на друга, и какую информацию считывали они в этот миг с радужки вокруг расширенных зрачков, одному Богу было известно.
– Ты кто? – неожиданно улыбнулся дворянин.
– Жанна... из Беарна... А ты?
– А я Дворцовый Насмешник.
Вельможа вдруг резко придвинул девушку к себе и, отвернув ей подбородок, укусил за шею. Фехтовальщица вскрикнула и отшатнулась.
– Куда? – шагнул за ней Дворцовый Насмешник. – От меня так просто не убегают!
Попятившись, Женька наступила на собственный подол и под новый хохот окружающих свалилась на пол.
– Вы что-то рано падаете, девушка! – засмеялся вельможа. – Оля-ля! Какие панталоны! Лили, вы только взгляните! А давайте стянем их!
– Давайте! Давайте! – завопили студенты еще громче.
Женька вскочила, выдернула из ножен спящего де Барту шпагу и приставила к шелковой груди Дворцового Насмешника. В зале стало тихо, а вельможа улыбнулся.
– О! Вы только посмотрите, какая штучка приехала к нам из Беарна! А если я кликну охрану? – спросил вельможа и попытался придвинуться ближе.
– А сам что же... умеешь только кусаться? – усмехнулась девушка, продолжая крепко держать оружие.
– А ты? – ответно усмехнулся дворянин. – Твой спутник спит рядом с тобой, а ты дерешься вместо него! Жалкая девушка!
– Жалкая?
Женька надавила на клинок, и на светлом шелке камзола появилось темное пятно, но вельможа не отступал.
– Сударь, сударь, оставьте эту дурочку! – подбежала к нему Лили. – Пусть веселиться со своим пьяным мушкетером!
– Она порвала мне камзол… – словно не ощущая никакой боли, сказал вельможа. – Хм, это очень наглая беарнка!
– Едемте ко мне, сударь! Я перевяжу вас и велю зашить ваш камзол.
– Да, едем, Лили – вдруг сдал свои позиции молодой шутник, поцеловал свою подругу в губы, а потом снял с пальца рубиновый перстень и протянул фехтовальщице. – Возьми, Жанна из Беарна, ты развлекла меня.
– Не нужно мне твоих подарков! Я не обезьяна, чтобы тебя развлекать!
– Не капризничай! Пошей приличное платье и найми хорошего охранника, иначе тебя изнасилуют здесь в первую же ночь!
– Кто?
– Да хотя бы я.
Дворянин положил перстень на стол, поморщился и, прижимая рану на груди перчаткой, направился со своей девушкой к выходу. Следом семенил обеспокоенный паж.
К Женьке подбежали Бушьер и Шарлотта. Бушьер осторожно убрал в ножны спящего мушкетера его шпагу, а Шарлотта надела на подрагивающий палец фехтовальщицы подаренный перстень.
– Смотрите-ка, подошел! – удивилась она.
– О, госпожа де Бежар… – пугливо оглянулся хозяин. – Вы чересчур смелы для девушки без слуг и охраны. Как бы теперь не случилось то же, что было в «Ладье»!
– А что было в «Ладье»?
– Компания вельмож в таких же масках устроили там погром, обесчестили дочерей хозяина, его жену, а самого Жательера так избили, что он слег и умер.
– А что же полиция, суд?
– О, какой суд? – понизил голос Бушьер. – Поговаривают, что среди этих титулованных бандитов был кто-то из родни короля. Замяли это дело, сударыня.
– А этот, который подарил мне перстень? Вы его знаете?
– Увы, госпожа де Бежар. Такие шутники никому здесь не представляются. Иногда они просто веселятся, иногда делают, что хотят, а мы… Будем думать, что все обойдется, сударыня, – вздохнул Бушьер.
Фехтовальщица поняла, о чем беспокоится хозяин, поэтому решила не создавать ему лишних забот и поехать к тетке.
– Где у вас тут квартал Сен-Ландри, господин Бушьер?
– За рекой в Сите, сударыня!
Бушьер совершенно неприкрыто обрадовался, что беспокойная постоялица съедет, и тут же предложил ей взять портшез, носильщики которого как раз ужинали в трапезной.
– Они уже закончили свою работу, но если вы заплатите им двойную цену, сударыня, они довезут вас куда угодно. Сейчас я все улажу.
Хозяин сам договорился с носильщиками, и через минуту Женька уже сидела в крытых носилках. Проводить ее вышла Шарлотта. Она вынесла баул, пожелала доброй дороги и велела повернуть рубиновый перстень камнем вниз.
– Не стоит дразнить всяких проходимцев, госпожа, а то бывают такие случаи, что...
Договорить помешал какой-то грохот в трапезной.
– О, пресвятые угодники! Опять! – воскликнула девушка.
– Что?
– Ничего-ничего, сударыня, поезжайте! Это, верно, господину де Барту не дали дойти до двери! Проклятые студенты! Сейчас опять все скамьи переломает! Надо быстрее искать господина де Ларме! Только он может успокоить этого бешеного медведя!
Шарлотта побежала в трапезную, а Женька поехала к тетке. Следуя совету дочери Бушьера, она повернула перстень камнем вниз, и горячий свет его потух, точно чей-то красный глаз, следящий за ней, закрылся. Так ли это было на самом деле, фехтовальщица знать не могла.
Разведка боем
Поездка в носилках по вечернему Парижу оставляла странное чувство. Мягко покачиваясь над землей, они перемещались почти беззвучно, – дорога была немощеной, и каблуки носильщиков по ней не стучали. От этого Женьке казалось, что ее несет чья-то большая ладонь, которая могла, как поддержать, так и смять ее одним движением.
Сумерки сгущались. Из скрытых углов, кривых переулков и нор на вечерние улицы начала просачиваться незримая, но мощная сила темных человеческих устремлений. В случайных криках стало слышаться другое опьянение, в присвистах – не шутка, а угроза, в песнях – не гулянка, а разгул.
Остро запахло гнилой рыбой и рекой.
– Где мы? – попыталась посмотреть за шторку фехтовальщица.
– На Малом мосту, – ответил носильщик сзади. – Не выглядывайте и сидите тихо, госпожа, – попросил он. – Наподдадим-ка, ребята! Эх, погубит нас жадоба!
– Держи их! Держи-и! – крикнула вслед какая-то женщина, и над рекой прокатилось грозное эхо ее гортанного голоса.
Носильщики миновали мост, вынесли носилки в Сите и остановились.
– Выходите, госпожа.
Женька вышла, огляделась. Впереди высилось что-то огромное.
– Это что?
– Собор Богоматери.
– А дом судьи?
– Видите шпиль колокольни? Это и есть приход Сен-Ландри. Мы согласились довезти вас только до квартала. Разве господин Бушьер не сказал вам? В переулки мы не сунемся. Платите!
Женька возмутилась, но четыре парня стояли на своем. Раздраженные сопротивлением, они совершенно обнаглели, отобрали пистоль и, толкнув девушку на груду гнилья, скрылись в багровых тенях.
Фехтовальщица собрала, рассыпанные в горячке борьбы монеты, взяла баул и направилась в сторону шпиля, на который указали ей носильщики.
Переулок был пустынен и совсем не освещен, поэтому девушка шла, касаясь рукой стен домов и стараясь не думать о том, что может ждать ее впереди. Вдруг один из зловонных углов ожил, чья-то цепкая рука вырвала из рук баул, а другая стала затаскивать девушку в какую-то щель. Женька двинула локтем в косматое лицо и, вырвавшись, толкнулась в ближайшую дверь. На ее счастье дверь оказалась открытой, но, испугавшись ее самое, завизжала и уронила ночник пухленькая горничная в накрахмаленном чепчике. На крик прибежали люди. Коридор осветили свечами.
В халате и ночном колпаке вперед вышел прямой, зрелых лет, мужчина.
– Вы кто? – спросил он фехтовальщицу.
– Я... я ищу дом судьи де Ренара.
– Я судья, но на дому я не принимаю.
– Я не по делу, – обрадовалась удачному стечению обстоятельств фехтовальщица, – я ваша племянница! Меня зовут Жанна де Бежар.
Судья скептически приподнял брови и посмотрел на бесцветную тихую женщину в скромном платье, стоявшую поодаль.
– Что скажете, Полина?
– Да, наверное, это Жанна, дочь Манон, – не совсем уверенно сказала женщина.
– У вас есть какие-нибудь документы, девушка, рекомендательное письмо? – холодно спросил судья.
– Есть... то есть, были. На меня напали и отняли баул.
– Тогда идите и верните его.
– Что?
– А вы, что же, предполагали воспользоваться наступающей ночью и остаться в этом доме? Надо сказать, что это очень умно, сударыня!
– Но я не чужая вам, вы носите фамилию моего деда?
– Если вы действительно племянница, не дерзите!
– Господин де Ренар, – мягко тронула судью за рукав его супруга.
– Оставьте, Полина! Она, может быть, еще и беременна! А, девушка? В лучшем случае, от учителя музыки! Каролина, почему вы сегодня не вовремя закрыли черную дверь? Опять воровали мятные пастилки на кухне? Бреви, распорядитесь, чтобы отсюда вывели эту пришлую девицу! Вон, вон, сударыня!
– Вы меня выгоняете? – не могла поверить фехтовальщица.
– Именно!
– Вы не верите, что я Жанна де Бежар?
– Отчего же? В это я как раз верю! Вы Жанна де Бежар, стоит только взглянуть на это заляпанное платье, распущенные волосы и грязные руки!
– Я не виновата, что у вас помойка на улице! – вскинула подбородок девушка.
– О-о! А это что?! – судья брезгливо указал на след от укуса Дворцового Насмешника. – Вон отсюда! Бреви! Каролина!
Молчаливый слуга в черном камзоле взял Женьку за руку, но она оттолкнула его.
– Пошел прочь! Я сама уйду!
– Жанна!.. Господин де Ренар! – заметалась тетушка, но фехтовальщица уже зло толкнула дверь ногой и снова шагнула в смрадные сумерки.
Вслед тяжело лязгнул засов. На темной улице было тихо, но тишина эта не располагала к умиротворению. Солнце ушло за горизонт, и ночная сторона Земли осталась предоставленной сама себе.
Как только глаза привыкли к темноте, Женька пошла назад к мосту. По пути она пыталась стучаться в какие-то двери, но ей никто не открывал. Видимо, горожане лучше ее знали, насколько опасен тот дух, который они могли пустить в дом с ночной улицы.
У выхода на Малый мост фехтовальщица остановилась. В его черном пролете реяли чьи-то темные фигуры, и она не знала, найдет ли в себе смелость, чтобы его пересечь. Вдруг кто-то тронул ее снизу за юбку. Женька вздрогнула всем телом и обернулась. Перед ней стояло какое-то горбатое существо, – то ли карлик, то ли подросток, – и улыбалось щербатым ртом.
– Чего бродишь? – спросило существо сиплым голосом.
– Мне нужно в «Парнас». Проводи.
– Дашь пощупать, провожу.
– Что... пощупать?
– Не дашь, что ль?
– ...Я дам денег.
– Э-э, деньги мы и так заберем.
Карлик свистнул в темноту, но ему помешали. К мосту, сопровождаемый охраной на лошадях, выехал роскошный экипаж.
– Табуретка, тикай! – крикнули с крыши, и странный горбун исчез так же неожиданно, как и появился.
Возле Женьки экипаж остановился. Из глубины салона, подсвеченного свечой в маленьком канделябре, на нее взглянул упитанного вида дворянин в расшитом золотом камзоле и изящной малиновой полумаске на сытом лице.
– Сколько? – спросил вельможа.
– Что «сколько»?
– Сколько стоишь?
– Я... вы не поняли. Мне нужно в «Парнас», сударь.
– В «Парнас»? Ты там работаешь?
– Я там... там у меня комната... Я приехала.
– А, приехала? Ну, садись. Жером, помоги девушке.
С запяток соскочил лакей и помог Женьке сесть в экипаж. Вельможа дал знак к отправлению и повернулся к фехтовальщице.
– Откуда ты? – спросил он.
– Из Беарна.
– Протестантка?
– Была раньше. Я поменяла веру.
– Это хорошо. Мне не нравятся протестантки.
– Почему?
– Плохо одеты и слишком занудны. Все твердят о каких-то духовных ценностях и заветах, как правило, ветхих. «Я вас люблю» им нельзя сказать в шутку.
– А разве это говорят в шутку?
– Это всегда говорят в шутку.
Вельможа достал откуда-то сбоку бутылку вина и протянул фехтовальщице.
– Хочешь?
– Нет.
– А я выпью.
Он отхлебнул пару глотков, потом придвинулся ближе и тронул девушку за коленку. Хищно сверкнул продолговатый камень изумруда в перстне на мясистом пальце.
– Что? – насторожилась фехтовальщица.
– Ты не желаешь отблагодарить меня за помощь?
– А нужно отблагодарить?
– А как же? Принц, спасающий бедную девушку на опасной улице... Разве я не воплощение твоей мечты?
– Не воплощение. Мне нужно в «Парнас». Куда мы едем, сударь?
– Какая тебе разница? Давай поднимай юбчонку.
– Что вы сказали?
– Ничего нового. Ведь должен кто-то определить тебе цену.
Дворянин потянул вверх подол платья. Женька оттолкнула его. Вельможа уронил бутылку и чертыхнулся.
– Черт тебя дери, бывшая протестантка! Ты залила мне новые штаны!
– Остановите экипаж, принц!
Губы вельможи брезгливо скривились.
– А, все-таки еще не забыла свои ветхие духовные ценности! Ладно. Кучер, остановись! – велел он.
Экипаж остановился, и Женька выпрыгнула наружу.
– Бертран, пристрели эту дурочку и выброси ее тело в Сену, – сказал вельможа одному из охранников. – Я не люблю, когда мною пренебрегают.
Женька не стала думать о том, пошутил вельможа или нет, и побежала по узкой улочке, не разбирая дороги. Раздался выстрел, потом второй, по предплечью словно полоснули бритвой. Фехтовальщица вскрикнула, прижала рану рукой и продолжала бежать дальше. Кто-то улюлюкнул и засмеялся. Послышались голоса, потом топот копыт и шум удалявшегося экипажа.
Когда стало тихо, Женька остановилась, оторвала полосу ткани от одной из нижних юбок, перемотала раненое предплечье прямо поверх рукава, а потом продолжила свой нелегкий путь. Найти гостиницу уже было невозможно, поэтому девушка решила искать не ее, а любое, подходящее для ночлега, место.
Фехтовальщица двигалась медленно, но уверенно, полагаясь на свое природное чутье и холодный свет месяца, похожего на узкий глаз охотника, следящий за ней с черных небес. Вскоре она увидела впереди какое-то неясное светлое пятно. Это был ночной фонарь, стоявший на бочке возле покосившегося кабачка. Девушка обрадовалась, полагая, что, наконец, найдет здесь приют, но прямо перед ней неожиданно выскочил чернявый парень с кинжалом в смуглой руке. Волосы его были схвачены тугой пестрой повязкой, а землистого цвета лицо украшали два длинных шрама.
Парень улыбнулся и крикнул куда-то в сторону:
– Эй, Чума, выходи! Смотри, какая красавка до нас приблудилась!
– Погоди, Трюфель, не трожь! Нынче красавка моя! – вышел из кабачка высокий плотный детина.
– Тогда деньжонки я возьму! Ага?
– Деньжонки? А они есть у нее? Эй, девка, кошель при тебе?
Фехтовальщица в ответ двинула Трюфеля ногой в пах и бросилась бежать.
– Ах ты, сучья дочь! – завопил согнувшийся бандит. – Лови ее! Бей! Бей! Чума, подымай своих!
Вслед раздался резкий свист. Свист сорвал с мест новых любителей кровавой наживы, и вся эта сила ночного мира тотчас бросилась за Женькой, обещая разорвать дерзкую девушку на куски.
Фехтовальщица бегала быстро, но она не знала города и летела вперед, не различая направления. Это было не лучшей тактикой в подобной ситуации, но у нее не оставалось другого выхода. Она металась по темным переулкам до тех пор, пока не оказалась в одном из городских тупиков, где по обеим сторонам высились глухие стены домов, а впереди перегородила путь высокая чугунная ограда парка. Недолго думая, Женька кинулась прямо на нее, подтянулась на холодных прутьях и полезла по ним наверх. От страха быть пойманной она даже не почувствовала боли в раненой руке.
Девушку пытались стянуть за подол, но она сумела отбиться ногами и, одним махом очутившись на самом верху, спрыгнула вниз. Едва коснувшись земли, фехтовальщица снова вскочила и побежала вглубь парка. Вслед понеслись угрозы и ругань, но за ней почему-то никто не полез. Долго не задумываясь над этой странностью, Женька отбежала как можно дальше и, совершенно измотанная долгим паническим бегом, свалилась возле ближайшего дерева.
Крики за оградой вскоре стихли, и девушка уже стала подумывать о том, что нашла место для ночлега, как от темноты, окружавшей ее, вдруг оторвался какой-то смоляной сгусток и, мерцая желтыми глазами, беззвучно положил ей свои тяжелые лапы на плечи. Прямо у лица свесился влажный язык, и сверкнули острые клыки… Пес был просто огромен. Фехтовальщица застыла… Над ее смутившимся сознанием всплыла история о проклятии рода Баскервилей, и она поняла, почему парижские бандиты оставили ее в покое.
Собака обнюхала фехтовальщицу и громко гавкнула. Девушка попыталась пошевелиться, но пес зарычал, и она снова замерла. Женька догадалась, что собака сторожит ее, и, значит, здесь скоро должен появиться хозяин. Она оказалась права, – в глубине парка вскоре возникло движение, забрезжил слабый свет, и через несколько минут к ней приблизилась молодая, похожая на армянку, черноволосая женщина в домашней одежде. Женщину сопровождал крепкий парень с пистолетами наготове и девушка с ночником в маленьких смуглых руках. У всех троих было что-то общее, кроме повода, по которому они тут собрались, будто они все – то ли из одних мест, то ли родственники.
– Жикард, возьмите собаку, – велела дама парню. – Мари-Анн, помогите девушке подняться.
Жикард отвел пса в сторону, а Мари-Анн помогла Женьке встать. Заныла рана в предплечье.
– Кто вы, сударыня? – спросила дама.
– Жанна... Жанна де Бежар.
– Де Бежар?.. Вы из Беарна?
– Да, а откуда вы знаете?
– Я тоже родом из Беарна и знаю многие фамилии этих мест. Мое имя
Франсуаз герцогиня де Шальон, в девичестве де Баск.
Назвав себя, герцогиня замолчала, будто ожидала чего-то от очутившейся в ее владениях девушки, но Женька ничего не сказала, поэтому женщина продолжила:
– Как случилось, что вы оказались в моем парке, Жанна де Бежар?
– Перелезла через ограду… За мной гнались бандиты.
– Через ограду? – недоверчиво качнула головой Франсуаз.
– Да. Что вы так смотрите? У меня сильные руки.
– Руки... угу... А что у вас за повязка?
– Принц какой-то приказал стрелять.
– Принц?.. Какой?
– Не знаю, он не назвался.
– А за что?
– За то, что я от него отказалась.
– Отказались от принца? Он был не хорош собой?
– Он был пьян и говорит «я вас люблю» только в шутку.
Де Шальон засмеялась.
– Да вы гордячка, девушка!
– Да, я все еще не отказалась от «ветхозаветных» ценностей.
– Что ж, идемте в дом.
Дом, двухэтажный и превосходно отделанный, прятался в глубине парка и производил впечатление жилища некой сказочной феи. Засмотревшись на него, Женька споткнулась о конец брошенной в траве лестницы.
– Осторожней! – воскликнула Франсуаз. – Когда в парке будет порядок? Надо будет приказать выпороть садовника. Мари-Анн, подготовьте все для перевязки и велите Лизон подобрать госпоже де Бежар что-нибудь из моей домашней одежды. Мы будем в нижней зале.
Внутри дома все тоже выглядело роскошно и комфортабельно, как и должно выглядеть в подобных особняках. Немногочисленная мебель – стол, стулья и лари у стен – блистали изысканной и щедрой инкрустацией. Стены украшали фамильные портреты. Подчеркнутую строгость линий нижней залы смягчали только шелковые портьеры, обрамляющие широкие проемы дверей.
– Мне помнится, ваша семья была из протестантов, сударыня, – продолжила начатую в парке беседу хозяйка дома.
– Да, но перед отъездом в Париж я поменяла веру. Мне посоветовали перейти в католичество.
– Что ж, это понятно – протестантов здесь давно не слишком жалуют. У вас есть родные в Париже?
– Тетушка Полина де Ренар. Я была у нее, но оттуда меня выгнали.
– Жестокие у вас родственники, Жанна. Ничего, если я буду называть вас так?
– Называйте. Это же мое имя.
– Дайте-ка, я посмотрю вашу рану.
Франсуаз подошла к девушке, сняла повязку и оторвала рукав.
– Вы испортили мне платье! – возмутилась фехтовальщица.
– Я?.. По-моему, это уже кто-то сделал до меня.
Дама подвела Женьку к большому зеркалу и поднесла к ней свечи. Хозяйка особняка не обманывала. Платье словно прокрутили в мясорубке, – подол был рваный, по лифу расползлись какие-то мокрые разводы, а воротника не было вообще.
– Не в таком ли виде вы посетили вашу тетушку, сударыня? – усмехнулась Франсуаз.
– Не в таком, но... почти в таком.
– Тогда я ошиблась. Это, пожалуй, не тетушка, а вы были жестоки с нею.
– Меня выгнал судья, ее муж.
– О, судья! Тем более! Он, наверное, и не признал в вас свою племянницу!
– В том-то и дело, что признал.
Женька нервно засмеялась, не замечая, что смех ее переходит в истерику.
– Тише! У вас начинает кровоточить рана, – сказала Франсуаз, но девушка не слышала и успокоилась только тогда, когда де Шальон шлепнула ее по щеке.
– Все, все, я справлюсь, – заверила, измотанная первым днем в сюжете Монрея, фехтовальщица.
Мари-Анн принесла, все, что требовалось, и с помощью Лизон, полной служанки с равнодушным лицом, принялась придавать фехтовальщице человеческий вид – с нее сняли корсаж, перевязали руку, потом раздели до панталон, и словно парковую статую, стали обтирать мокрыми салфетками.
Де Шальон все это время сидела на стуле и наблюдала, как обхаживают ее незваную гостью. Женьке это не слишком нравилось, но усталость от тяжелого дня перебивала легкое раздражение от ощущения на себе пристального взгляда чужой женщины.
– У вас действительно сильные руки, – сказала Франсуаз. – И ноги... и все тело.
– В детстве я любила лазать по горам, – не то чтобы соврала девушка.
– Да... очень развитое тело, но как-то не по-женски. Небольшая грудь...
Такое тело я видела у жонглерки на рыночной площади. Это несколько грубовато... Впрочем, охотники найдутся. Некоторые у нас любят почудить.
После перевязки Женьку одели в дарованную хозяйкой домашнюю одежду, – длинную шелковую сорочку и халат, а ноги обули в туфли без задников. Дама предложила ей поужинать. Фехтовальщица не отказалась, – бешеный бег по ночному городу отнял у нее слишком много сил.
Мари-Анн принесла холодное мясо, фрукты и вино.
– Что у вас за кольцо на пальце? – спросила де Шальон. – Фамильная драгоценность?
– Это подарок.
– Того принца, от которого вы отказались?
– Нет, это было в гостинице. Подарил какой-то шутник в маске.
– В маске? Это хуже.
– Почему?
– Дары от сердца делаются с открытым лицом. Что там за камень?.. А, рубин? Камень страсти и войны? Вам лучше избавиться от него. Этот камень не принесет вам удачи.
Франсуаз попросила фехтовальщицу рассказать о себе. Женька не смутилась, – все, что касалось ее новой жизни, она помнила неплохо. Ей даже стало казаться, что раньше она жила именно такой жизнью – носила длинные платья, слушала рассказы старой няньки у камина, мерзла зимними вечерами в большой постели под балдахином и выезжала с отцом на охоту.
– А зачем вы поехали в Париж, сударыня? – спросила в заключение Франсуаз.
– Чтобы не пропасть в захолустье.
– Пропасть в Париже тоже не так уж трудно.
– Уж лучше пропасть в Париже.
Франсуаз улыбнулась.
– И каким образом вы собираетесь это делать? – спросила она.
– Хочу заниматься в школе фехтования.
–... В самом деле?
– Да.
– Странное желание для девушки? Зачем вам это надо?
– Это развивает.
– Тогда займитесь танцами. Девушку это развивает лучше, тем более, что заниматься фехтованием здесь вам все равно никто не разрешит.
– Я могу одеться мальчиком.
– Мальчиком?.. Забавно... Однако, с вашей фигурой это возможно.
Франсуаз помолчала, продолжая пытливо смотреть на свою гостью.
– А ваша матушка ничего не рассказывала обо мне, Жанна? – вдруг спросила она.
– О вас? Не помню… Может быть в детстве... – Женька слегка растерялась, она ничего не слышала о Франсуаз де Шальон.
– А вы знаете, что ваша матушка однажды спрятала у себя в замке двух протестантов?
– Ну да, – кивнула фехтовальщица, хотя, на самом деле, ничего об этом не знала. «Почему профессор ничего не сказал? Хорошо это или плохо?»
– Их преследовали войска короля, – продолжала Франсуаз. – Один из этих протестантов был серьезно ранен, и ваша матушка спасла ему жизнь.
– Да, она была добрая женщина.
– Этот протестант был моим дедом, Жанна.
– А... ну это ...я рада, что моя матушка спасла вашего деда. А почему вы об этом вспомнили?
Вдруг скрипнула одна из дверей, и в темный проем просунулась седовласая старческая голова.
– В чем дело, Базель? – повернулась де Шальон.
– Свет в нижней зале, ваша светлость. Здесь всегда темно в это время.
– У меня поздняя гостья. Мы спасли госпожу де Бежар от ночного нападения. Идите и продолжайте спать, Базель.
Старик поклонился и ушел.
– Это тот ваш дед? – спросила Женька.
– Это управляющий. Он, как Мари-Анн и Жикард, служили нашей семье еще в Беарне. Дед умер два года назад. После этого я оставила дом и поехала в Париж отстаивать свои права.
– Какие права?
– На королевскую кровь.
– На королевскую? Так вы...
– Я сводная сестра короля, Жанна.
– Людовика Тринадцатого?
– Да. Какого же еще? Перед смертью дед отдал мне переписку его отца –
Генриха Четвертого с моей матерью.
– Почему не раньше?
– Он не принял отступничества Генриха от своей партии и не хотел, чтобы и я поступила так же. К сожалению, мне тоже пришлось пожертвовать верой и перейти в католичество.
– «Париж стоит мессы», ваша светлость.
– Не говорите так, Жанна. Меня вынудили, как и моего отца. Мне очень тяжело это далось. Это вы – молодые легко меняете веру.
– Зато это лучше, чем всю жизнь верить во всякую чепуху как вы – старшие.
– О, будьте осторожнее с такими высказываниями, сударыня. Не все, как я, примут ваши слова всего лишь за последствия юношеской неопытности. Идите с Мари-Анн. Она устроит вас в комнате для гостей. Вам нужно отдохнуть, а завтра мы продолжим разговор.
Комната для гостей располагалась на втором этаже, и когда служанка проводила туда Женьку, широкая кровать под шелковым пологом была уже готова для сна. С белого потолка улыбался лепной амур. Он как будто посмеивался над сценками любовного содержания, в изобилии рассыпанными по шпалере на стене.
Хотя вся обстановка гостеприимного дома располагала к умиротворенному спокойствию, фехтовальщица уснула не сразу. Сначала ей мешали непривычные запахи и ночные звуки, потом донимали впечатления прошедшего дня и мысли. Она все сжимала в ладони рубиновый перстень, повернутый камнем внутрь, и думала о том, что будет делать дальше. Продать перстень было и в ее планах. Она собиралась пошить на него мужской костюм, купить шпагу и рискнуть проникнуть в школу де Санда под видом брата Жанны де Бежар. «Потом... потом нужно как-то сделать финал сюжета мирным... мирным... как же?» Женька была неглупой девушкой, но даже больше чувствовала, чем понимала, что словосочетания «школа фехтования» и «мирный финал» совершенно не сочетаются. «Не сочетаются… – продолжала мысленно искать пути к их объединению фехтовальщица. – А если я уничтожу какого-нибудь монстра или злодея?.. Или спасу кого-нибудь?.. Это ведь тоже хороший финал! Даже отличный! Отличный, но мирный ли?.. Почему бы и нет?.. Да, такой финал тоже может быть мирным».
Устав от потока трудных мыслей, фехтовальщица, наконец, заснула. Раскрылась ее расслабленная ладонь, сверкнул, прятавшийся в ней, уголек рубина в перстне Дворцового Насмешника… Камень страсти и войны был прекрасен, но ничего мирного в нем не было.
http://www.proza.ru/2011/04/01/623