«Четыре» – время, когда утро настойчиво пробирается в мир, но полумрак создает иллюзию непобедимости ночи. Еще немного и первый луч света найдет прореху в плотных портьерах и лишит комнату таинственности, но пока, еще несколько минут, царствовать тут будет она – ночь.
Она лежит на небольшом разложенном диване, уснувшая как бы случайно, все в ее позе будто бы извиняется за неожиданно настигшее ее желание, которому она не посмела сопротивляться. Левая рука безвольно повисла и из нее выпала небольшая книжка в мягком переплете. Ее страницы распахнулись и трепетно зашелестели от легкого сквозняка. Подбородок неестественно высоко поднятый, челка съехала, обнажив большой лоб, исчерченный вдоль мелкими морщинками – она часто удивлялась… Тревожить ее сейчас было бы так кощунственно, так нелепо, как разрушить гармонию всего мира – притаившуюся наверняка на кончиках ее ресниц.
Часы на стене будто бы сошли с ума. Их размеренное, упорядоченное, ежедневное «тик-тик-тик», сменилось на тревожное, глухое «тук». Они будто перестали подчиняться всем законам, вложенным в них создателем. Им была отведена важная роль в этой утренней феерии, они знали об этом и готовились, оттачивая каждый произведенный звук. Она вздрогнула, чуть выгнулась, выставив из под тонкого пледа острые колени. Все замерло. Тишина. Даже пыль на мгновение перестала кружить свой утомительный пепельный вальс.
Вот он, наконец-то, робкий солнечный свет. Он еще слаб, он отвоевывает каждый миллиметр действительности. На стене с тусклыми обоями появляется тень. Она рождается только в это время, только от соединения мрака и света. Размытый силуэт, не четкие контуры, но она точь-в-точь копия своей хозяйки. Те же острые колени, вздернутый подбородок, большой лоб. Несколько резких движений и она будто бы отрывает от своего полупрозрачно серого тела въедливый медицинский пластырь, стараясь освободиться от подлинника, откреститься от него, вырваться. Ей больно – странное обстоятельство, разве может это бестелесное, бездуховное нечто испытывать боль? Тень падает, сжимается в комок и ни единого звука… Ей не дан голос, чтобы просто закричать. Мгновение, и она уже уверенно стоит на ногах, осматривая все вокруг пустыми глазницами, тесно, ощущение давящее, сдерживающее… Ей уже мало свободы действий, она нелепо, угловато спрыгивает со стены, пересекает комнату, направляясь к плотным портьерам.
Там уже утро, там ее смерть… Нет! Не подходи! Не надо! Не смей!
Часы взволнованно выстукиваю «тук-тук-тук», будто заменяя ей сердце. Что-то похожее на улыбку изображает безгубый рот, предвкушение… Бесплотные руки протягиваются к портьере.