Фехтовальщица 9ч. Комедия дель арте

Начало: http://www.proza.ru/2011/03/29/726

Вызов


       После отъезда короля Франкон предложил выпить за победу Жанны де Бежар, но вернувшийся де Санд скептически поморщился и потер шею, будто только что избежал какой-то казни.
       – Это еще не победа, Ален, – сказал он. – Жанна де Бежар всего лишь выбила у короля оружие.
       Женька была согласна с де Сандом, но скулы ее рдели розовым. Да, она выиграла не бой, а раунд, но в данных обстоятельствах и это было уже много. Одно только портило ей праздник – холодный взгляд де Белара, который она чувствовала на себе даже сейчас. «Нужно все-таки встретиться и поговорить с ним» – подумала она.
       – А что там его величество говорил о де Боне? – спросил де Санд.
       – Он хочет выдать меня за него замуж.
       – Почему же вы не соглашаетесь?
       – Тогда мне нельзя будет носить мужскую одежду и фехтовать.
       Де Санд засмеялся и обнял фехтовальщицу. В объятии была не страсть, а радость некой общности, подогретой схлынувшим напряжением, поэтому девушка не отстранялась.
       – С чего это король решил устроить ваше будущее? – спросил Даниэль.
       – Он решил устроить свое будущее и хочет, чтобы я окончательно бросила его фаворита.
       – Здесь я ним согласен, но только не путем свадьбы с Люсьеном де Боном! Оставайтесь обедать у меня, Жано. Франкон прав! Нужно все-таки выпить за ваш поединок!
       Женька осталась. Обед вышел шумным, с обсуждением показательных боев и спорами по поводу новшеств в разминке, которые она в нее внесла.
После обеда девушка поехала на квартиру, где сначала зашила штанину, порванную шпагой короля, затем отсчитала половину от оставшихся денег и, сложив их в отдельный мешочек, направилась в Лувр. Она решила больше не оттягивать  и поговорить с де Беларом.
       У входа в Лувр ее встретил пост де Бронте. Фехтовальщица поглубже натянула шляпу на голову и спросила о де Беларе.
       – Да, господин де Белар еще на дежурстве, сударь, но я не могу отвлекать его попусту. Он у покоев короля.
       – Мне нужно отдать долг.
       – Хм, сдается, что я где-то уже видел вас, юноша! – прищурился де Бронте.
       – Вам показалось.
       – Нет-нет, я давно здесь служу, и у меня очень зоркий глаз! Ну-ка, говорите, а то я не пропущу вас в Лувр!
       – Вы, может быть, видели мою сестру? Она приезжала как-то, чтобы поставить печать у королевского секретаря. Мы с ней близнецы.
       – А, та самая шустрая крошка! Помню! И где же теперь эта чудо-малышка, сударь?
       – Не знаю. Говорят, она уехала из Парижа.
       – Жаль-жаль! Такие надежды подавала! Встретите ее, передайте, что бравый де Бронте разочарован! Идите в галерею и подождите, юноша, – пропустил девушку офицер и махнул одному из солдат, – Сходите за господином де Беларом, Феликс!
       Фехтовальщица прошла в галерею и встала у окна. Ждать пришлось недолго, но эти несколько минут ожидания измучили ее так, как не мог измучить самый тяжелый урок в школе де Санда.
       Вскоре де Белар появился на лестнице, спокойно спустился по ней вслед за нарочным и подошел к девушке с тем же отчужденным выражением лица, что было у него на показательном уроке.
       – О каком долге идет речь, господин де Жано? – холодно спросил он.
       – Я... может быть… вам нужны деньги, сударь?
       – Это грязные деньги, господин де Жано.
       – Подождите, не говорите так... Давайте отойдем в сторону.
       Они отошли подальше от дверей, чтобы их не слышала дворцовая охрана, и Женька продолжила:
       – Я поступила так, потому что мне было нужно… у меня есть очень важные дела...
       – Эти дела не будут удачны.
       – Но вы тоже почему-то не уничтожили дневник, Кристоф.
       – Я проявил слабость и оставил его только как щит, но теперь жалею об этом.
       – А вы знаете, что король разрешил мне жить в Париже под именем Жанена де Жано?
       – Живите, раз вы так решили, но помните, что в королевской полиции продолжает служить Альфред Марини, а у него, говорят, хорошая память на лица.
       – Кристоф... – попыталась взять мушкетера за руку фехтовальщица.
       – Не нужно, – отвел ее руку де Белар. – И прощайте. Мне необходимо вернуться на пост.
       – Вы не хотите меня видеть?
       – Не хочу, – сказал королевский мушкетер и ушел.
       Женька предполагала такой исход, но не ожидала, что ей будет настолько больно. Наклонив голову, чтобы луврский пост не заметил ее повлажневших глаз, она выскочила на улицу и, одним махом оседлав Саломею, поскакала на квартиру. Там она, совершенно как девчонка проревелась в подушку, а в воскресенье, ополоснувшись холодной водой, снова вернулась в дом де Санда, чтобы поговорить с ним о деле д’Ольсино. 
       Де Санд был рад ее приезду и опять приобнял за плечи, но на этот раз девушка отстранилась.
       – Я приехала по делу, сударь.
       – По делу?
       – По моему делу.
       – Ах, вот что! Тогда пойдемте в кабинет. Там нам никто не помешает.
       В кабинете де Санд обычно уединялся с управляющим, когда решал вопросы, касающиеся школы. Тяжелые двери здесь прикрывались плотно, и можно было беседовать, не опасаясь чужих глаз и ушей.
       – Вы хотите говорить о человеке, с которым у вас какие-то счеты? – спросил фехтовальщик, когда он и Женька остались одни.
       – Да.
       – Его имя.
       – Граф д’Ольсино.
       – Однако-о, – протянул де Санд. – Сторонник де Неверов и брат епископа из Реймса...  Вы решительно настроены с ним драться?
       – Решительно.
       – Чем граф вас обидел?
       – Он обидел не меня... я расскажу, но потом... если останусь жива.
       – Попробуйте только не остаться!
       Даниэль достал из бюро лист бумаги, и они стали составлять вызов. Место было выбрано сразу – павильон де Жанси в Булонском лесу.
       – Дом этот давно пустует. Хозяин его когда-то убил свою жену и сам после этого  повесился. Никто толком не знает, как было дело. Теперь павильон принадлежит короне. Уголок глухой, рядом пруд. Туда редко заглядывает полиция.
       – Почему?
       – Место далекое, а может, побаиваются призрака бедного де Жанси. Говорят, его видели в окне.
       – Вы тоже в него верите?
       – Я? Бог с вами, Жано! – расхохотался Даниэль. – Этот призрак, скорее всего очередной луврский бездельник, справляющий там свою любовную нужду! Я слышал, они втихую покупают ключи от дома у Хранителя королевского имущества.
Когда место было выбрано, назначили время – шесть утра.
       – В это время свежо и малолюдно, – сказал де Санд.
       Дело осталось за текстом, где надо было учесть все тонкости в слоге и обращении, которые соблюдались при вызове на дуэль столь знатного лица.
       – А нельзя ли проще, сударь? – спросила девушка. – Без этих «извольте», «будьте любезны», «бесконечно обязан»?
       – Тогда как?
       – А вот так, например: «Жду вас такого-то числа в шесть утра в Булонском лесу у павильона де Жанси. Хочу поговорить о цветах в вашем доме и вспомнить покойного де Барбю. Жанен де Жано. Оружие – шпага и дага. Полное молчание и два секунданта с каждой стороны».
       – Это слишком вольный слог, сударыня! Граф не придет.
       – Придет.
       – Он посчитает такой вызов оскорблением!
       – Тем более!
       Вдруг в прихожей раздался какой-то шум и громкий раздраженный голос. Дверь резко открылась, и, оттолкнув с дороги Жакоба, честно пытавшегося держать оборону, в кабинет решительным шагом вошел Генрих де Шале.
       – Какого черта?! – поднялся со стула де Санд.
       Женька тоже встала, ожидая сейчас всего, чего угодно.
       – Вот именно, какого черта?! – ответно воскликнул фаворит короля. – Ваш слуга наглец, де Санд! Он не желает докладывать обо мне и врет, что вас нет дома!
       – Это я ему приказал! Я занят. Что вам нужно, де Шале?
       – Мне нужен один из ваших учеников! Я слышал, что он совершенно особенный!
– сказал маркиз и уставился на фехтовальщицу. – Это он?
       – У меня все ученики особенные. Зачем вам нужен господин де Жано?
       – Господин де Жано? Превосходно! Я хочу сразиться с этим наглым мальчишкой!
       – Сразиться? Он вас обидел?
       – Он меня оскорбил!
       – Чем же? Отказал вам в дружбе?
       – Не ваше дело!
       – Как раз мое, сударь! Я не разрешаю ученикам затевать дуэли на площадке.
       – Господин де Жано, вы отказываетесь со мной драться? – посмотрел на Женьку де Шале.
       – Да, раз господин де Санд запрещает это.
       – С какой стати вы слушаетесь господина де Санда?
       – Он мой учитель.
       Женька говорила внешне спокойно, будто разговаривала с совершенно посторонним человеком, но взгляд ее, как и взгляд фаворита короля, уже трепетал тем веселящим огоньком игрока, который, наконец, нашел своего старого партнера.
       – Учитель? Интересно, чему вас учит здесь этот учитель? Или ваши мужские штаны только прикрытие?
       – Господин де Санд, разрешите, я покажу господину де Шале, чему вы меня учите? – не выдержала фехтовальщица.
       Де Санд потер шею.
       – Черт с вами! Покажите!
       – На боевом оружии! – добавил де Шале.
       Хозяин фехтовальной школы посмотрел на девушку немного дольше, потом кивнул.
       – Хорошо, но у вас будет только одна минута. Жакоб, принесите песочные часы и позовите Лабрю. Сдается мне, что у него сейчас будет работа.
       Однако, несмотря на то, что шпаги были боевые, фаворит короля и фехтовальщица дрались не на поражение. Де Шале выплескивал свой гнев и обиду, а Женька в очередной раз доказывала, что имеет право находиться на фехтовальной площадке вовсе не ради прикрытия. Минуты, данной де Сандом на выяснение их отношений, вполне хватило, чтобы высказаться, и в азарте этих высказываний невольно причинить друг другу абсолютно реальную боль – маркиз задел Женьке левое предплечье, а она проколола ему плечо. Де Санд кивнул лекарю, и тот бросился к де Шале.
       – О, как я рад снова помучить вас, ваша милость! – подшучивая, как обычно, начал перевязку Лабрю. – Как, кстати, ваша нога? Я видел только что, что вы двигаетесь очень бойко.
       – Проклятый лекарь! – восклицал де Шале. – Почему ты молчал, негодяй?!
       – А почему я должен был что-либо говорить, ваша милость? Разве я ваш лекарь?
       – Изменники! Убью!
       Де Санд в это время перевязывал руку фехтовальщице. Он ничего не говорил, и молча слушал вопли маркиза, который продолжал ругаться и обещал зарезать лекаря его же ланцетами.
       – Я сейчас его вышвырну, – нахмурился Даниэль.
       – Не надо, я сама с ним поговорю, – морщась от боли, попросила раненная девушка.
       – Вы же расстались.
       – Я не хочу, чтобы он поднимал шум. Мое дело еще не закончено.
       – Хорошо, я буду ждать тебя в доме.
       Когда де Санд и Лабрю ушли, Женька подошла к де Шале и села с ним на скамью.
       – Кто тебе сказал, что я здесь? – спросила девушка. – Король?
       – Король.
       – Он уверен, что я тебя бросила?
       – Да, но я знал, что он ошибся.
       Де Шале хотел обнять Женьку, но она мягко уклонилась.
       – Не делай этого, здесь я – мальчик.
       – Зачем тебе это? – спросил фаворит короля, пытливым взглядом, словно зондом, пытаясь проникнуть в ее странную душу.
       – Хочу быть сильной.
       – Врешь! Ты здесь из-за де Санда?
       – Мне нужна его школа.
       – Сейчас ты пойдешь со мной.
       – Куда?
       – Какая разница?
       Фехтовальщица хотела возразить, но вдруг с ужасом почувствовала, что разницы, в самом деле, никакой нет. Она вздохнула, пошла в дом и сказала де Санду, что уходит с фаворитом короля.
       – Что? Куда?
       – Я ненадолго. Надо, чтобы он успокоился.
       – А вызов?
       – Отложим, я не готова сейчас к дуэли. У меня рана, вы же видите.
       – Ах, рана?.. У вас не эта рана болит, Жано!
       – Какое вам дело, сударь?
       – А такое! Знаю я эти истории! Завтра вы пропустите занятия, послезавтра откажетесь от поединка, а еще через неделю и от фехтовальной площадки!..
       Де Санд говорил раздраженно, но верно. Женька понимала это, однако шла наперекор. Его голосом с ней будто говорил отец, а она уже не хотела подчиняться даже ему.
       – Не вам меня поучать, сударь, – стала злиться девушка. – Вы мне не папаша! Воспитывайте лучше ваших детей, которых вы настряпали проездом через Орлеан!
       – Что?! – де Санд подскочил к фехтовальщице одним прыжком и схватил ее за шиворот. – Ах ты, непутевая дрянная кошка! Не сметь так разговаривать со своим учителем, а то я сегодня же выкину тебя из школы!
       – Не выкинешь! Не выкинешь! – продолжала грубить Женька, повиснув в его руке как нагадивший котенок.
       – Это еще почему?!
       – Да потому что ты меня любишь, рыжий дурак! Отпусти! Мне больно!
       – Это мне больно!
       Де Санд отшвырнул фехтовальщицу прочь, схватил со стола бокал и с размаху разбил о стену.
       – Убирайся!
       Девушка побежала к дверям.
       – И только попробуй завтра опоздать на занятия! – крикнул вслед Даниэль.
       Фехтовальщица выбежала из дома. Поправляя на ходу свой костюм, она чувствовала себя встрепанной не столько сильной рукой де Санда, сколько самой судьбой.
       Де Шале в сопровождении пажа ждал ее у ворот. Он был верхом и улыбался. Ярость его прошла. Несмотря на полученную рану в плече, маркиз чувствовал, что одержал победу и радовался, словно ребенок.


Друг Генриха де Шале


       Женьке подвели лошадь. Мишле подержал стремя; девушка, помогая себе здоровой рукой, забралась в седло и вместе с фаворитом короля выехала за ворота.
       – Куда мы все-таки поедем? – спросила у де Шале фехтовальщица.
       – К родителям. Я ведь так и не познакомил тебя с ними.
       – Но теперь я не Мария Гонзалес и не Жанна де Бежар, а Жанен де Жано.
Король разрешил мне жить в Париже только под этим именем.
       – Превосходно! Тогда я представлю тебя как  друга. Это даже забавно.
       Генриха в самом деле веселила сложившаяся ситуация и он не собирался раскрывать истинное лицо своего «нового друга» окружающим, тем не менее, и от мысли связать с такой девушкой свою развязную жизнь он тоже не отказывался.
       – Я поговорю с матушкой, а потом она уломает отца. Моя добрая матушка еще та дипломатка!
       – А король, Генрих?
       – Что «король»?
       – Мне кажется, он не простил еще Жанну де Бежар и не позволит тебе...
       – Позволит, не позволит! – капризно воскликнул королевский фаворит. – В конце концов, я молодой мужчина, мне двадцать четыре года, и я имею право жениться!
       – А ты знаешь, что король знал, что Гонзалес это я?
       – Знаю. После балета он разговаривал со мной, был очень рассержен, но когда я признался, что ты от меня сбежала, то успокоился и даже подарил алмазный перстень.
       Приезд в дом родителей сначала ознаменовался легким переполохом, вызванным ранением сына. Особенно разволновалась матушка, кружившая вокруг сына, словно птица над вывалившимся из гнезда птенцом.
       – Ерунда, сударыня, – отмахнулся Генрих. – Это мы с господином де Жано побаловались немного шпагой в школе у де Санда. Там оказался хороший врач, поэтому меня беспокоит только камзол, который он порвал, когда перевязывал мне плечо. Оставьте, оставьте! Велите лучше подготовить мне другой костюм.
       Матушка, мягкая приветливая женщина с теплыми глазами, сразу понравилась Женьке. Ее взгляд и улыбка показались ей искренними. В отличие от нее батюшка Генриха, грузный и малоподвижный мужчина, был весьма спесив. Его медлительные жесты выглядели как повелительные, и смотрел он на все с суровой критичностью. Узнав о ранении сына, этот немногословный хозяин дома только молча повел бровью.
       Генрих представил «Жанена де Жано» и сестрам: старшей Элоизе, – высокой девице с уверенным взглядом и младшей Катрин, – свеженькой девушке лет шестнадцати, похожей на, сбрызнутое водой, комнатное растение. Обе тоже были обеспокоены ранением брата, но не преминули оценивающе взглянуть и на юношу, который стал виновником этого ранения.
       Маркиз поменял порванный камзол, и все сели за стол. Старший де Шале дал знак лакею, и обед начался.
       – Так вы, значит, занимаетесь у де Санда? – спросил батюшка фехтовальщицу.
       – Занимаюсь.
       – Хотите добиться зачисления в королевские мушкетеры?
       – Хочу.
       – Хм, похвально. Я сам в свое время любил подраться, теперь нельзя...
Возраст, семья, сын женится.
       – Женится?.. На ком?
       – На Виолетте де Флер. Прекрасная девушка, отличная родословная, достойное приданное... Мой сын и госпожа де Флер знакомы с детства.
       – Но я не люблю Виолетту, батюшка, – сказал Генрих.
       – И это хорошо, сын. Браки по любовной прихоти редко бывают крепкими. Что за глупость – жениться в полном бреду?
       – Я сам хочу сделать выбор, отец, – не сдавался Генрих. – А если мне не позволят, я уеду в какой-нибудь королевский гарнизон.
       – Чтобы показать, насколько вы хороши в новом костюме, как это случилось близ Монпелье? Это ведь там вас чуть не убили во время глупой хвастливой вылазки?
       Генрих поморщился, будто вино в его бокале вдруг стало кислым, а господин де Шале начал честить протестантов, на войну с которыми тратятся, как он считал, огромные деньги. Госпожа де Шале пыталась его успокоить и предложить более мирные темы, но суровый супруг не дал ей сказать, пока не выговорился от души. После этого он встал и, не извиняясь, покинул обеденный стол.
       – Не обращайте внимания, господин де Жано, – виновато улыбнулась матушка.
– Мой муж опасается, что наши протестанты устроят здесь республику как их единоверцы в Голландии.
       Но Женька хорошо понимала, что господин де Шале нервничает не из-за протестантов.
       Матушке господин де Жано понравился.
       – Я очень рада, что мой сын, наконец, нашел себе приличного друга, – улыбнулась она, – а то этот де Брюс! Знатная фамилия, а икает за столом как конюх! А граф де Жуа? Он посылал Элоизе совершенно непристойные записки и однажды пытался ухватить за ногу под столом! Помните, Элоиза?
       – Да, матушка. Графу потом отрезали ухо и прижгли язык.
       – Ох, не говорите об этом! Он хоть и негодник, но страшно подумать!
       После обеда Катрин играла на лютне и показывала фехтовальщице вышивки, сделанные в пансионе. Скоро Женьке стало скучновато, и она сказала об этом Генриху.
       – Да, я сам здесь частенько зеваю. Мы вернемся сюда вечером, и тогда ты не соскучишься, – шепнул он в ответ.
       – Вечером?
       – Я проведу тебя со двора, и мы заберемся через окно по веревочной лестнице.
       – По веревочной, говоришь?
       – Ты согласна?
       – ... Да.
       ...Забираться по веревочной лестнице с раненой рукой было, более чем неудобно и, если бы не Цезарь, подтягивающий Женьку за обвязанную вокруг талии, веревку, она давно бы свалилась фавориту короля на голову. Это до коликов смешило обоих и сводило всю романтику тайного ночного свидания на нет. Таким же образом залез в комнату и Генрих. Потом Цезарь спустился вниз и повел лошадей на конюшню, в то время как, забравшаяся в окно, странная пара валялась на узорном полу и по-детски давилась от хохота.
       – Почему мы не поехали в дом, который тебе подарил король? –  немного успокоившись, спросила фехтовальщица.
       – Отец забрал ключи. А что, тебе здесь тоже не нравится?
       – Почему? Как раз наоборот. Здесь тепло и больше жизни.
       – Да, но здесь она не моя.
       Вдруг в коридоре послышались быстрые шаги, и Генрих втолкнул девушку в гардеробную.
       – Побудь здесь. 
       – Вы уже дома, брат? – спросил чей-то женский голос, едва Женька скрылась среди модных костюмов фаворита короля.
       – Да, Элоиза.
       – Я не видела, как вы зашли.
       – Я прошел задними воротами от конюшен. Что-то с лошадью. Я велел заменить подкову.
       – Вы спуститесь ужинать?
       – Нет. Прикажите принести мне ужин наверх.
       – После того, как на вас обратил внимание король, вы стали совсем невыносимы, Генрих. Вы были другим когда-то.
       – Я был послушен.
       – Мне не нравится этот юноша, этот господин де Жано.
       – Почему?
       – Вы смотрите на него как на девушку. Это неприлично. Это скандально!
       – А я люблю скандалы. Это единственное средство, которое спасает меня от скуки. Помните, как матушка застала нас когда-то под лестницей?
       – Генрих...
       Элоиза, сердито шурша юбками, ушла. Генрих засмеялся.
       – Они будут еще говорить мне о скандальности! – сказал он Женьке. – Уже забыли, что писали обо мне в памфлетах, когда я стал близок к королю! А теперь им кажется неприличным взгляд, которым я смотрю на вас, господин де Жано!
       – Что значит «близок»? – спросила фехтовальщица.
       – И вы туда же, Жанна? Наш король слишком благочестив, чтобы претендовать на славу Генриха Третьего.
       – Но король... он ревнует вас.
       – Конечно! Разве не может быть ревности в простой дружбе?
       – А что у вас было с Элоизой под лестницей?
       – Мы играли в карты на раздевание.
       – И все?
       – Вы действительно хотите знать, что было дальше?
       – Не хочу.
       Женька помолчала, глядя в сторону окна, за которым начинали сгущаться сумерки, потом спросила:
       – Где там ваш ужин, сударь? Я есть хочу.
       История отношений де Шале с королем и с Элоизой так же, как и история его отношений с Валери, оставалась для фехтовальщицы не ясной, но она не стала ловить в этой темной комнате черную кошку. Она понимала, что цвет этой кошки ей был уже не важен.
       Цезарь принес ужин, и оба его участника устроились прямо на полу, бросив на него шелковое покрывало с кровати. Во время ужина Генрих продолжил рассказывать о своей жизни в родительском доме, о страхах детства и опасных шалостях юности. Женька, в свою очередь, похвасталась своими успехами в классе фехтования и проектом «Божья птичка».
       – А откуда у тебя деньги? Ты кого-нибудь ограбила? – спросил де Шале.
       – Дядюшку.
       Фехтовальщица, не жалея красок, рассказала, как посетила родственников. Генрих посмеялся, но когда она снова упомянула о занятиях фехтованием, нахмурился.
       – Я не хочу, чтобы ты ездила к де Санду.
       – Я езжу не к де Санду, а в класс фехтования.
       – Который состоит из дюжины здоровых парней, – не ушел дальше де Санда в своих подозрениях, де Шале.
       – Я там тоже не девочка.
       – Вот именно! Тебе уже пора быть со мной!
       – Я и так с тобой, но я не брошу фехтование.
       – Жанна!
       – А если ты будешь против,  я брошу тебя!
       – Только попробуй!
       Генрих рассердился, в глазах его сверкнул дикий огонек... Он отбросил в сторону серебряный бокал, схватил Женьку за руку и подтянул к себе.
       – Рана, рана! Мне больно! – вскрикнула девушка.
       – У меня тоже рана!
       Завязалась борьба, через минуту неотвратимо переросшая в шальные объятия. Затрещала ткань нового камзола… Еще минута, и  фехтовальщица уже ничего не хотела знать, кроме нарастающего беспредела требовательных  рук, рвущих на ней застежки ее мужского костюма...
       Утром девушка проснулась от какого-то вкрадчивого движения возле кровати, на которую она забралась вместе с Генрихом, когда на полу стало холодно. Женька открыла глаза и увидела над собой госпожу де Шале. На лице женщины была улыбка.
       – Так вы, оказывается, девушка? – обрадовавшись, видимо, именно этому, спросила она.
       – Да, то есть, ... не совсем...
       Женька подтянула на голую грудь одеяло и посмотрела на Генриха, который мирно посапывал рядом, устав за ночь доказывать ей, что только с ним она будет счастлива.
       – Не надо смущаться, милая, – сделала легкий, как порхание бабочки, жест госпожа де Шале. – Я уже показала вас мужу.
       – Да?.. И что он сказал?
       – Сказал, что ждет вас обоих к завтраку.
       – А сколько сейчас времени?
       – Девять. Будите Генриха и вставайте. Я пришлю горничную. Она поможет вам одеться и причешет, хотя... хотя волосы ваши коротки для  девушки.
       – Пусть принесет ковш воды и полотенце. И еще пуговицы... нужно пришить пуговицы к камзолу.
       – Я хотела дать вам платье. Вы, кажется, одной фигуры с Катрин.
       – Нет, я надену свой костюм.
       – Но это... это неприлично.
       – Тогда я не буду завтракать.
       – Нужно спросить у мужа.
       Когда матушка ушла, фехтовальщица вздохнула и посмотрела в узорчатый полог  над головой. Она опоздала на занятие, и теперь де Санд непременно выставит ей очередной счет. Впрочем, ее беспокоило не столько наказание, сколько собственное нахождение здесь, в этой теплой, почти семейной постели, а не на тернистой фехтовальной дорожке,  и самое страшное было в том, что она испытывала при этом некое, ранее незнакомое ей  блаженство, ей даже не хотелось вставать.
       Вошла угловатая девушка с ковшом воды и полотенцем. Она передала, что господин де Шале разрешил ей спуститься к завтраку в мужской одежде.
       – Хорошо. Иди, – махнула рукой Женька.
       – Надо помочь вам, госпожа?
       – Я сама, а ты, как тебя?
       – Нинон.
       – Ты, Нинон, пришей пуговицы к моему камзолу. Вон они там, валяются на полу.
       Нинон подобрала камзол, пуговицы и ушла. Женька посмотрела на Генриха. Тот спал тихо как ребенок. Черты лица его расправились и казались чистыми. Женька провела пальцем по его носу. Фаворит короля поморщился и проснулся.
       – Ты не убежала? – удивился он.
       – Не успела. Меня поймала твоя матушка.
       – А, моя добрая старая пройдоха! Что она сказала?
       – Сказала, что показала меня батюшке, и он ждет нас к завтраку.
       – Отлично!
       – Что мы скажем внизу?
       – Скажем все, как есть.
       – Будет шум, Генрих.
       – Посмотрим.
       К завтраку маркиз и фехтовальщица спустились, вполне владея собой, но зато теперь весьма нервничали те, к кому они присоединились. Лучше всех выглядела, пожалуй, только матушка. Она снова улыбнулась Женьке и сказала:
       – Теперь, мы думаем, нам нужно снова познакомиться, не так ли? Сын, представь нам эту девушку. Она дворянка?
       – Да. Ее имя Жанна де Бежар. Это она подрезала ухо де Жуа, матушка, и это ее хотел арестовать король.
       За столом и так была тишина, но после слов Генриха она стала просто звенящей. Приостановились, разносившие блюда, слуги. Все посмотрели на хозяина дома. Де Шале-старший помолчал, а потом кивнул и предложил Женьке сесть.
       – А что значит «хотел»? – спросил он. – Приказ о вашем аресте отменен?
       – Король разрешил мне находиться в Париже под именем Жанена де Жано.
       – Превосходно!.. А, сударыня? – повернулся к супруге господин де Шале.
       – Может быть, мы сначала позавтракаем, мой друг?
       – Что?.. А, да... конечно. Жермен, разливайте бордоское, – махнул рукой хозяин дома, устои которого сейчас сотрясало присутствие за столом девушки в мужской одежде.
       Во время завтрака госпожа де Шале пыталась сверстать разговор из невинных светских сплетен, но нити беседы рвались, и внимание присутствующих снова возвращалось к главному.
       – Так вы, в самом деле, занимаетесь у де Санда? – спросил фехтовальщицу батюшка фаворита короля, морщась то ли от вкуса пищи, то ли от присутствия за столом странной гостьи. – Или это только способ скрываться?
       – Я занимаюсь.
       – Как же вы выдерживаете его школу? Говорят, это настоящая каторга.
       – У меня уже была подготовка. Фехтованием со мной занимался отец.
       – Хорош отец! – скептически качнул головой господин де Шале. – Вы хотите всю жизнь заниматься этим, сударыня?
       – Да.
       – А как же семья, дети? Вы отказываетесь от роли, которая издревле уготована женщине – быть достойной женой и доброй матерью?
       – Я не отказываюсь, и для этого я должна быть сильной.
       – Именно, но не в умении владеть оружием!
       – Но если у меня к этому способности! Разве так не бывает?
       – Так не должно быть! Это нарушение божеского умысла!
       – А вспомните Жанну д’Арк!
       – Помню. Ее сожгли на костре.
       – Но ее имя...
       – Вы хотите таким же образом увековечить и свое имя? Добейтесь лучше того, чтобы славу ему составили ваши сыновья, а сейчас я не знаю, кто возьмет замуж девушку, владеющую шпагой.
       – Я возьму ее, отец, – сказал Генрих.
       – Молчите, сударь! С вами мы побеседуем потом, а сейчас я хочу поговорить с этой девушкой наедине. Вы не против,  госпожа де Бежар?
       Женька кивнула и пошла следом за хозяином дома в его кабинет. Там господин де Шале сел за укрытый тяжелой скатертью стол и посмотрел на фехтовальщицу задумчиво-больным взглядом директора школы, которому уже давно портил успеваемость один из его трудных учеников.
       – Что у вас с моим сыном? – спросил он.
       – Он говорит, что любит меня.
       – Генрих? Любит? – усмехнулся де Шале-старший. – Это что-то новенькое. А вы?
       – Я ... я тоже его люблю.
       – Хм, не говорите чепуху!
       – Почему чепуху?
       – Вы хотите выйти за него замуж, чтобы укрыться за его фамилией.
       – Я могла бы это сделать, когда была Марией Гонзалес, но я ушла.
       – Марией Гонзалес? Превосходно! Почему же вы вернулись?
       – Не знаю, – ответила односложно фехтовальщица, которую начинал злить этот циничный допрос.
       – Вы должны оставить Генриха. Ему нужно жениться на Виолетте де Флер, – сказал господин де Шале так, будто Виолетта де Флер была той спасительной прививкой, которую он торопился привить своему сыну, чтобы тот получил иммунитет от какой-то страшной болезни. – Если хотите, я дам вам денег.
       – Сударь!.. Вы... Я опаздываю на занятия! Прикажите подать мою лошадь!
       Скандал, таким образом, все-таки случился. В кабинет без разрешения вошел Генрих, следом за ним матушка и Элоиза. Батюшка стал, размахивая руками, кричать на сына, ставя тому в вину его наглость и неуважение к дому, а Генрих настаивал на своем и отвечал, что женится только на Жанне де Бежар.
       – Скажите батюшке, что это всего лишь одна из ваших развязных шуток, брат!
– просила Элоиза и зло смотрела в сторону фехтовальщицы.
      – Это он пошутил, когда решил произвести меня на свет!
      Матушка пыталась успокоить обоих. Из дверей пугливо смотрела Катрин. Женька сочла нужным больше не оставаться в этом доме, накинула на плечи плащ и ушла.


Слезы Арлекина


       Когда фехтовальщица появилась на площадке, шли парные поединки. Де Санд заметил девушку не сразу, занятый в это время промахом де Лавуа. Тот пропустил выпад де Зенкура и получил удар в колено.
       – Черт вас дери! – воскликнул де Санд. – Вы ни на что сегодня не годны! Скопище уродливых тюфяков! Что вы стонете, как девица на сеновале, де Лавуа? Где, черт возьми, Лабрю! – обернулся Даниэль. – ... А-а, вот и господин де Жано! Где вы были все утро, мой мальчик, и почему у вас припухли глаза? Вы, вообще, спали сегодня ночью?
       – Не спал. Меня беспокоила рана.
       – Рана?.. Знаю я, какая рана вас беспокоила! Та, что пониже ремня, на котором держится ваша шпага! Надеюсь, вы приготовили деньги для штрафа?
       – Да, сударь.
       – Тогда идите, платите Жиронде и возвращайтесь на площадку.
       В доме Женьку чуть не сбил с ног Лабрю. Он спешил на площадку с новой порцией мази для ушибов.
       – Это уже пятая ссадина! – сказал он ей. – Господин де Санд сегодня совершенно разъярен и задал такой темп, что все перекололи друг друга едва ли не до дыр. Возвращайтесь быстрей, господин де Жано, а то я уже ни за что не ручаюсь.
       – Вы думаете, что он...
       – А вы что думаете? Слезы Пьеро давно никого не удивляют, но слезы Арлекина ужасны!
       Де Санд, действительно, выглядел так, будто его недавно вырвало, но, присущего ему, колючего куража не терял. Не могло не достаться и фехтовальщице. Несмотря на полученную в поединке с Генрихом рану, он поставил девушку в поединок.
       – У меня же рука! – пыталась возразить она.
       – А сегодня ночью рука вам не мешала?
       На ее счастье, раненой рукой была левая, поэтому Женька дралась без даги, Она переменила позицию, встав правым боком так, как привыкла фехтовать дома. Де Вернан, с которым у нее был спарринг, чтобы уровнять шансы, тоже отложил дагу.
Новый стиль заинтересовал не только группу, но и де Санда, на что де Зенкур опять презрительно вздернул подбородок.
       – Какой-то балет, – усмехнулся он, наблюдая новые передвижения де Вернана и Женьки по площадке.
       После поединка с де Вернаном де Санд поставил девушку с де Жери, но велел ему не убирать дагу.
       – Я хочу посмотреть, можно ли удержаться в бою с одной рапирой, – сказал он. – Не жалейте господина де Жано, Жером. Когда найдет нужным, он сам попросит пощады.
       Но похоже было, что это сам де Санд не жалел свою дерзкую ученицу. Она не отказалась от боя, но ей пришлось попотеть больше, чем обычно. Отражать два лезвия одним клинком было необычайно сложно. Тогда девушка собрала воедино все, что ей дали Бог, отец и де Санд, сделала ложный выпад, вынудив противника взять защиту одновременно рапирой и дагой, после чего молниеносно ударила рукоятью снизу вверх под самый его подбородок. Де Жери лязгнул зубами, едва успев прибрать язык, и отшатнулся назад.
      Фехтовальщики зашумели, некоторые зааплодировали, и даже де Зенкур ничего на этот раз не сказал.
      – Вашему рождению, вероятно, поспособствовал не мужчина, Жанен, а тайно забравшийся в постель вашей матушки, черт! – сделал вывод де Санд. – Лабрю!
Лабрю немедленно наложил пострадавшему парню, снимающую отек, повязку.
      – Что-нибудь серьезное? – поинтересовался у врача фехтовальщик.
      – Пустяки, сударь. Челюсть не сломана. Удар деликатный, почти женский.
      Все засмеялись. Зло сверкал глазами только де Жери.
      – А что у вас с рукой? - спросил де Вернан. – Вы уже опять с кем-то подрались, Жанен?
      – Да, с Генрихом де Шале.
      – О, фаворит короля! Ваши противники поднимаются в статусе! Что вы не поделили?
      – Он решил, что я зря здесь нахожусь.
      – Вы доказали, что не зря?
      – Доказал.
      Занятия на этом закончились. Стал накрапывать дождь. Женька собиралась уезжать, но ее остановил Лабрю и передал, что де Санд просит зайти к нему в кабинет.
      – Он злой? – спросила врача девушка.
      – Так, чуть-чуть взвинченный.
      – Что делать, Лабрю?
      – Ничего. Господин де Санд успокоится только тогда, когда из вашей жизни исчезнет Генрих де Шале. Или, быть может, вы передумали и хотите быть с господином де Сандом?
      – Я и так с де Сандом, я не брошу школу.
      – А, по-моему, вы немного заплутали, господин де Жано.
      – Так помогите мне выйти куда-нибудь, раз вы такой умный!
      – О, нет-нет, я не лезу в такие дела со своим грубым инструментом.
      Женька зашла в дом. Де Санд находился в кабинете один. Он стоял у окна и смотрел на стекающие по стеклу капли.
      – Вы что-то хотели сказать мне, сударь? – спросила фехтовальщица.
      – Все было хорошо, пока сюда не явился этот разряженный клоун!.. Неужели ты не понимаешь, что твое место рядом со мной? – повернул к девушке свое напряженное лицо Даниэль.
      – Вы не можете решать это один, сударь.
      – Могу. Я мужчина и... да, я люблю тебя. Оставь де Шале, пока не поздно!
      – Наверное... уже поздно, Даниэль. Прости.
      – А ты знаешь, что и у него есть дети?
      – Дети?.. Тоже сыновья?
      – Две девчонки. Этот твой бездельник не способен на большее.
      – Где же они?
      – Живут на Луаре в родовом поместье их семьи.
      – Почему в поместье?
      – Туда отослали их беременных мамаш.
      – Каких мамаш?
      – Горничную и дочку повара. С  глаз долой, чтобы не было скандала.
      – Ты все врешь!
      – Спроси у него сама.

Убийственные методы


      Во вторник пришло сообщение о решении короля относительно мушкетерской роты. По истечении курса в фехтовальной школе туда зачислялись – де Панд, де Стокье, де Блюм и де Боме. Де Зенкур был невероятно взбешен, – король взял в роту высоких и видных фехтовальщиков.
      –  Что за дьявольщина? Мушкетеров набирают для парада или драться во славу Франции?
      – Успокойтесь, Альбер, я еще не закончил. Остальных, кроме господина де Жано, берут в королевскую гвардию, – сказал де Санд.
      – А господин де Жано? – спросил де Вернан.
      – Его величество ничего не сообщил о судьбе господина де Жано.
      – Есть все-таки справедливость в этом мире! – воскликнул де Зенкур и с превосходством посмотрел на фехтовальщицу.
      После занятий Цезарь привез Женьке записку от Генриха. «Матушка согласна, – говорилось в ней. – С отцом поговорю позже. Приезжай. Веревочная лестница наготове. Цезарь будет ждать у задней калитки в шесть вечера». Девушка вздохнула, но никуда не поехала. Новость о появившихся дочерях была не слишком приятной, однако ее задержало не это, – занятая делами в «Божьей птичке» девушка устала, легла подремать и заснула до утра, а на следующий день возникли неожиданные заботы о Жули, дочке старой кукольницы, которую некогда спасла от насильников фехтовальщица. Жильберта привела к Женьке заплаканную девочку и сказала:
      – Старая Аньес умерла, сударь. Вы не поможете сироте? А то сгинет в нищете или в «Красный чулок» попадет. Тут уж мамаша Кошон крутилась. Она частенько по бедным кварталам шныряет, новых девчонок ищет.
      – Так, может быть, Жули в белошвейки отдать, как вашу старшую дочь?
      – Там уж давно нет мест, госпожа. Спросите у господина де Санда, может быть ему прислуга нужна?
      Женька повезла Жули с собой. Де Санду прислуга была не нужна, но, посмотрев на измученное страданием личико девочки, он кивнул.
      – Я возьму ее, но не в прислуги, а в воспитанницы. Когда немного подрастет,  отдам в пансион.
      – Но ее не примут в пансион, она не дворянка, – несколько потрясенная подобным решением сурового фехтовальщика, возразила Женька.
      – Я дам ей свою фамилию и внесу плату.
      – ...Вы не шутите, сударь?
      – Что тут шуточного? Девочка миленькая. После пансиона ее можно очень выгодно пристроить замуж. У меня уже есть на примете один богатенький женишок из мужниных  родственничков Атенаис. Он и вернет мне все издержки.
      Женька снова поразилась, но на этот раз ее удивление имело неприятный привкус. Жули, в свою очередь, узнав о такой перемене судьбы, тоже не обрадовалась. Она со страхом смотрела на грозного рыжеволосого фехтовальщика и робко вытирала слезы.
      – А ну прекрати разводить сырость, малышка! – приказал он. – Здесь фехтовальная школа, а не богадельня! Бабушку твою я похороню, как полагается. Съездишь на кладбище, там и поплачешь. Комнату вашу продадим. Тебе подберут приличное платье, причешут. С завтрашнего дня будешь обедать за моим столом. Не бойся, я не обману тебя.
      – А Ксавье? – пролепетала девочка.
      – Какой еще Ксавье?
      – Мальчик, сын Жильберты. Я могу его видеть?
      – Нет. Жакоб!
      Слуга увел девочку, а Женька укоризненно посмотрела на де Санда.
      – Ваши методы просто убийственны, сударь.
      – Зато действенны.
      – Вы не позволите ей даже забрать из дома свои вещи?
      – Какие вещи? Я же сказал, что у нее будет новое платье.
      – У нее могут быть памятные вещи от бабушки.
      – Зачем? Чтобы она не просыхала от слез? По-моему, это ваши методы убийственны, Жано.
      На следующий день после полудня были организованы похороны. На них, кроме Жули, Женьки и де Санда присутствовали немногочисленные соседи и Жильберта с детьми. Де Санд, верный себе, торопил священника и могильщиков, чтобы не затягивать прощание.
      Женька держала Жули за руку. Девочка слегка всхлипывала и продолжала с испугом смотреть на делового парижского фехтовальщика, который в промежутках между свершением печальной церемонии решал вопросы о продаже комнаты покойной и поиске компаньонки-воспитательницы для ее осиротевшей внучки.
После похорон Женька все-таки съездила на квартиру Аньес и привезла оттуда оставшиеся куклы, однако, увидев их у Жули, де Санд приказал Жакобу побросать кукол в печь.
      – Клопов мне хватает и своих, – сказал он. – И еще предупредите вашего Мишле, Жанен, чтобы он не пялился так на эту девочку. Если я когда-нибудь увижу какого-нибудь Мишле или Ксавье, вылезающего из окна ее комнаты, то швырну девчонку туда, откуда она явилась, а парня определю на галеры как вора.
      Через день Жули уже обедала с де Сандом за общим столом в чистом платье, новых туфлях и причесанная по дворянской моде. От этого она стала выглядеть взрослей, но совсем не уверенней. Взгляд ее был растерян, а розовый ротик напряжен, будто у нее что-то болело.
      Обедали впятером - де Санд, Франкон, Лабрю, Жули и Женька, которая осталась переждать сильный ливень, что разразился сразу после полудня. Де Санд, несмотря на свой дворянский титул, не брезговал присутствием за своим столом обществом безродных, вроде Лабрю или той же Жули. Франкон тоже был дворянином только по отцу, армейскому офицеру, который некогда, как де Санд, осчастливил своей любовью провинциальную горничную. Тем не менее, Даниэль держался с другом лучше, чем с принцами крови. Эти его привычки были по тем временам еще слишком передовыми и вызывали осуждение среди старой аристократии, но фехтовальщик, являясь от природы человеком сильным и независимым, только посмеивался и делал по-своему.
       Жули, очутившись в новом положении, страшно смущалась, когда окружающие обращались к ней, как к благородной даме, говорили «госпожа» и кланялись. От этого она мало ела, что очень раздражало де Санда.
       – Вы совсем ничего не едите, Жули, – говорил он. – Мне это не нравится. Я не допущу, чтобы вы роняли достоинство этого дома своим чахоточным видом. За вашим здоровьем будет следить господин Лабрю. Я приставлю вам компаньонку. У меня уже есть одна приличная девушка на примете. Она научит вас чтению и привьет вам хорошие манеры. Вы поняли?
       Жули кивала и смотрела в стол, стараясь есть, как приказывал де Санд, а когда ей позволили уйти к себе, Женька опять упрекнула Даниэля за его «убийственные методы».
       – Не надо жалеть ее, Жано, иначе вы все испортите.
       – Это вы испортите и превратите девочку в испуганную серую мышку.
       После обеда фехтовальщица поднялась к Жули, приобняла ее за плечи и спросила:
       – Чего ты боишься?
       – Я не хочу в пансион.
       – А чего же ты хочешь?
       – Я... я хочу как вы.
       – Что «как я»?
       – Можно я посмотрю вашу шпагу?
       Женька вынула из ножен шпагу и подала девочке. Та взяла ее, потрогала лезвие, эфес, потом вышла на середину комнаты и подняла оружие в боевую позицию.
       – Так? – спросила она.
       – Немного выше, – подошла и поправила ее руку фехтовальщица. – Нужно, чтобы кончик клинка был на уровне глаз твоего противника. Да, вот так, но смотри не на клинок, а на цель... Вот теперь коли!
       Девочка сделала выпад. Клинок капризно качнулся в ее детской руке.
       – Тяжелая, – сказала она.
       – Да, рука должна быть сильной. Почему ты не скажешь о своем желании господину де Санду?
       – Я не мальчик. Мне никогда не позволят...
       – Не позволят? Посмотрим!
       Женька немедленно пошла к де Санду и рассказала о том, что произошло. Он расхохотался.
       – Да вы что, Жано! Это невозможно! Достаточно того, что вы тут путаете мне карты! Жули будет жить пристойной жизнью! Я не допущу, чтобы клинок рассек ее жизнь, как чью-то дурную голову!
       – Но она так точно встала в боевую позицию!
       – Это пока ни о чем не говорит! Вы сами еще не знаете, чего ей будет стоить умение владеть смертельным ударом и чем придется за это заплатить!
       – Но дайте ей хотя бы попробовать!
       – Что? Попробовать? Да это то же самое, что хлебнуть первый раз крепкого вина!
       Тем не менее, де Санд постепенно сдался и поднялся посмотреть на способности Жули. Он вынул из ножен свою шпагу и велел ей защищаться.
Фехтовальщик атаковал вполсилы, чтобы девочка могла успеть хоть что-нибудь сообразить. Она соображала довольно быстро и брала защиту в меру своих незрелых силенок. Потом он велел атаковать, и ее детская рука делала выпады, если не точные, то довольно решительные, рассчитанные на поражение. В ее глазах исчез страх,  и они заблестели осознанием своего настоящего желания.
       По окончании спарринга де Санд задумчиво походил по комнате, потом сказал:
       – Да, в ней есть что-то, но это не ее путь. Это не должно быть ее путем! И не смотрите на меня так, Жано. Пусть учится, выходит замуж и рожает детей.
       – Вы... вы просто хотите выгодно продать ее богатому женишку!
       – А вы хотите убить ее на фехтовальной дорожке!
       – Даниэль!..
       – Все! Я так решил и больше не хочу говорить об этом! Оставьте девочку в покое. В конце концов, вы сами доверили мне ее жизнь!


Больной  зуб


       В субботу на перерыве де Санд позвал фехтовальщицу в дом и спросил:
       – Как ваша рука, Жано? Я вижу, что вы уже можете работать дагой.
       – Могу, а что?
       – Мне сказали, граф д’Ольсино в городе.
       Женька почувствовала внутри себя легкий укол, но не в сердце, а почему-то в желудке.
       – Зачем он в городе?
       – Говорят, хочет найти кого-нибудь в пажи.
       Женька опять почувствовала укол, но уже не в желудке, а в горле. Она даже кашлянула.
       – Сегодня я отвезу ему вызов. Надо воспользоваться его приездом, если вы еще не передумали, – сказал фехтовальщик.
       – Не передумала.
       – Мы не договорились о втором секунданте. Предлагаю Франкона.
       – Я хочу взять де Зенкура.
       – Что?.. Вы же не переносите друг друга!
       – Да, но я уверена, что он не нарушит законов чести и не проболтается. Я сама поговорю с ним.
       - Но дуэль может заставить вас сбросить маску «Жанена де Жано».
       - Это уже будет неважно.
       Де Санд усмехнулся и велел Жакобу пригласить к нему де Зенкура.
       – Это какая-то шутка? – выслушав девушку с тем же удивлением, спросил он.
– Почему вы обращаетесь именно ко мне, де Жано?
       – Да, вы тоже мне не очень нравитесь, Альбер, – сказала Женька, – но вы отличный фехтовальщик, знаете правила поединков и, главное, никогда не ударите в спину и не предадите. Дело слишком серьезно для того, чтобы я взял в союзники слабого.
      Де Зенкур какое-то время молчал, будто все еще ожидал какого-то подвоха, потом кивнул:
      – Хорошо, я согласен. Кто ваш противник?
      – Граф д’Ольсино.
      – Хм, да... Пожалуй, дело, действительно, серьезное. Будет шумок, если вы его свалите.
      – Думаете, свалю?
      – Попробуйте только этого не сделать, господин де Жано! Я опозорю вас на весь Париж, – пообещал де Зенкур.
      После разговора с Альбером де Санд посмотрел на фехтовальщицу и усмехнулся:
      – Ну и подходы у вас, Жано? Вам стоит попробовать себя в дипломатии. Так стреножить нашего строптивого де Зенкура!
      Кроме де Зенкура Женька предложила взять Лабрю. Де Санд поддержал эту идею, хотя обычно врача на дуэль тогда еще не брали.
После занятий Женька снова осталась в доме фехтовальщика. Они доработали текст вызова, и де Санд сам повез его д’Ольсино. Женька с ним не поехала, она боялась, что сорвется и устроит дуэль прямо в его парижском доме, где он останавливался, когда приезжал в город.
      После отъезда де Санда у фехтовальщицы вдруг заболел зуб, о котором предупреждал ее Лабрю. Врач пообещал сделать ей обезболивающую настойку, и в ожидании облегчения девушка бродила по дому, как привидение.
Все были заняты делом. Жули занималась с Ажелиной – компаньонкой, которую взял в дом де Санд. Ажелина обучала девочку чтению и манерам. Жана-Пьера укладывали спать, а Лабрю делал настойку. Женька не знала куда приткнуться, поэтому, устав от ожидания и ноющей боли в зубе, решила подняться к Франкону.
       В коридоре ее вдруг поймал за руку Эжен.
       – Может быть, вы все-таки зайдете взглянуть на мое жилье, госпожа? Как старшему, господин де Санд дал мне отдельную комнату.
       – Ты полегче, а то де Санд тебе шею свернет.
       – Ничего, Лабрю поправит. Придешь?
       – Отстань! У меня зуб болит.
       Девушка вырвалась и направилась к Франкону. С Эженом она общалась мало, чтобы лишний раз не провоцировать де Санда. Кроме того ей самой было уже не до шального нормандца.
       Франкон отдыхал у себя в комнате, лежа на кровати и читая  книгу. Женька подошла и присела рядом. Франкон знал о предстоящей дуэли, поэтому ее состояние его не удивило.
       – У меня перед первым поединком разболелся живот, – признался он. – А это было гораздо хлопотнее, чем зуб.
       – Если меня убьют, вы будете вспоминать обо мне, Ален? – спросила фехтовальщица.
       – Конечно. Разве вас забудешь?
       – Можно я прилягу с вами?
       – Зачем?
       – Это меня успокоит.
       – Хорошо.
       Франкон подвинулся, и девушка устроилась рядом. Ей, действительно, стало легче.
       Час, которого фехтовальщица ждала с той самой минуты, как покинула злосчастный берег, приближался, но она уже почему-то не находила в нем упоения. Ей было не страшно, но горько, как при плохо проглоченной таблетке анальгина, от вкуса которой першило у основания ее бойкого языка. С бойцовской стороны Женька чувствовала себя в отличной форме, однако, хорошо понимала, что дело здесь не только в фехтовальной выучке, – она могла дрогнуть не перед мастерством графского клинка, а перед силой его голубых пуншевых глаз. Умение проникнуть в чужую душу делало графа настолько сильным, что здесь играла решающую роль вовсе не шпага. Еще фехтовальщица помнила, что если граф убьет ее, то сюжет закончится плохо, и она, согласно условию договора, проиграет Монрею. «Может быть, еще можно что-то изменить?» – малодушно подумала девушка.
       – Я вам нравлюсь, Ален? – спросила она Франкона.
       – Да, вы своя, – сказал Франкон и ласково похлопал ее по руке.
       – А вы бы взяли меня в жены?
       – О, нет.
       – Почему? Боитесь де Санда?
       – Я не такой особенный, как он. Мне нужна тихая гавань, а не стрельбище.
       Разговор прервал Лабрю, вошедший в комнату с пузырьком в руке.  Мизансцена, которую он застал там, заставила его приподнять брови и слегка приостановиться на пороге.
       – Я, кажется, не вовремя? – поклонился он и улыбнулся так, что Женька не могла не смутиться.
       – Меня, может быть, скоро убьют, Лабрю, – кое-как попыталась защититься она.
       – Да, я тоже так думаю. И убийцей будет господин де Санд. Или господин де Шале?
       – Лабрю, прекратите! Ваши дурацкие шуточки меня раздражают!
       – Вас раздражают не шуточки, господин де Жано.
       – А что?
       – Предмет, на который они направлены.
       – Я сейчас вас стукну! – вскочила фехтовальщица.
       – Выпейте лучше настойку и идите вниз. Господин де Санд уже вернулся.
       Женька оттолкнула руку врача с обезболивающей настойкой и побежала в нижнюю залу.
       – Ну что? – бросилась она к вошедшему де Санду.
       Даниэль сделал знак молчать и провел ее в кабинет.
       – Граф принял вызов, – сказал он.– Деретесь завтра в шесть утра.
       – ... А он... как он? Что-нибудь еще сказал? Какое у него было лицо?
       – Ты еще спроси, как он был одет и здоров ли он, – усмехнулся де Санд, присев на стул.
       – Даниэль...
       – Граф улыбнулся, но с каким-то вывертом. Похоже, он тоже давно хочет тебя повидать. Что с тобой? Тебе плохо?
       – Опять заболел зуб.
       – Так поехали к цирюльнику!
       – Нет-нет, что ты! Я лучше попью настойку.
       – Не поможет. Когда сильно болит, надо драть!
       Но от цирюльника Женька отказалась, надеясь, что все еще можно поправить, не орошая процесс лечения лишней кровью. Лабрю все-таки заставил ее взять с собой приготовленную настойку. Он налил ее в пузырек и велел несколько раз прополоскать рот на ночь. Фехтовальщица послушалась, и больной зуб ночью не беспокоил. Она выспалась и встала, как обычно, сама, уже привыкнув просыпаться с началом рассвета.
       Перед выездом девушка проверила весь костюм, его шнуры, ремни и пуговицы, чтобы быть уверенной, что ее не подведет какая-нибудь мелочь. Мишле она в этот день с собой не брала, а Жильберте сказала, что едет с де Сандом  по делам.
       – Если я не вернусь, мое имущество заберите себе.
       – Как не вернетесь?
       – Дело опасное, Жильберта.
       – Неужели это...
       – Тише. Никто не должен знать. Вы поняли.
       – Да, простите, госпожа. Я помолюсь за вас.
       Фехтовальщица приехала к де Санду раньше на целый час, но Даниэль тоже уже не спал, был бодр и свеж, словно только что вернулся из отпуска. Узнав, что Женька не завтракала, он заставил ее поесть холодной телятины и выпить немного вина.
       – Даниэль, а если... д’Ольсино убьет меня?
       – Ну, так что? Девочек еще в Париже достаточно.
       – Даниэль!
       – А вы прекратите эти бабьи стоны, Жано! Не позорьте свою шпагу и меня, черт возьми! Жакоб, вы приготовили Лабрю мула?
       Подъехал де Зенкур, и через десять минут вся четверка выехала за ворота. Никто, как и фехтовальщица, не брал с собой слуг.
Утренние воскресные улицы были малолюдны. Накрапывал мелкий дождь.
       – Будет скользко, – покачал головой де Зенкур, – но зато глаза не слепит солнце. Однажды я в такой же день чуть не заполучил клинок в горло.
       У него действительно был небольшой шрам на шее.
       К павильону де Жанси группа фехтовальщицы прибыла первой, и пока графа не было, де Санд велел де Зенкуру поработать с Женькой в спарринге. Альбер, довольный своим покровительством над господином де Жано, взялся за дело со всей ответственностью. Женька, которой мешали мысли о предстоящей дуэли, срывалась и пропускала простейшие выпады.
       – Деритесь, как в классе, – сказал Альбер.
       После его команды дело наладилось, девушка увлеклась и некоторое время ничего не замечала. Ее остановил только оклик де Санда, который она услышала будто изнутри себя:
       – Жано, они едут!
       Фехтовальщица остановилась  и стала смотреть, как по тропинке среди деревьев к месту поединка приближаются трое всадников. Один из них был одет в необычный для дуэли, светлый костюм. Перед ним на лошади сидела разряженная в бархат и кружева девочка. Из-под подола роскошного платья выглядывали ноги в узорчатых туфельках, а на голове девочки красовался берет с соколиным перышком. В руках маленькая всадница держала корзиночку с фисташками. Вельможа брал их оттуда, неторопливо жевал и выплевывал скорлупки на сырую дорогу. Всадником этим был граф д’Ольсино, а в девочке Женька с ужасом узнала Люссиль.
       Подъехав к группе фехтовальщицы, граф и его секунданты спешились.
       – Доброе утро, господа, – улыбнулся вельможа. – Граф д’Ольсино к вашим услугам. Разрешите представить вам моих секундантов. Господин де Таваль, господин де Летанг.
       –  Жанен де Жано, сударь, – тронула край шляпы фехтовальщица. – Мои секунданты господин де Санд и господин де Зенкур. Господин Лабрю врач.
       – Лекарь? Хм, это что-то новое в правилах дуэлей.
       – Это не все.
       – Что же еще, господин де Жано?
       – Я прошу секундантов не участвовать в поединке и не драться между собой.
       – А зачем же они здесь тогда?
       – Чтобы свидетельствовать.
       – Ну, если секунданты согласны, то...
       Обе группы дали слово не вмешиваться, и сдержанно поклонились друг другу. Д’Ольсино продолжал невозмутимо есть фисташки и смотреть на господина де Жано. Он стоял близко, и Женьке снова стало казаться, что она видит свое искаженное отражение в его прозрачных глазах.
       – Все, господин де Жано? – спросил граф.
       – Да.
       – Вы переменились с тех пор, как мы виделись последний раз, сменили имя, костюм, только вот глаза... Они такие же, как у меня, только другого цвета... В руках у вас шпага... Вы давно фехтуете?
       – Давно.
       – Так вот откуда у вас такой жесткий взгляд.
       – А вы... я вижу вы опять с девочкой?
       – Да. Этого прелестного ребенка я купил вчера у парижского бандита. Ее зовут Люссиль, и она уже любит меня. Правда, милая?
       – Да, Камиль, – совершенно серьезно ответила Люссиль.
       У фехтовальщицы слегка свело челюсти.
       – Вам лучше увести девочку, граф, – сказала она.
       – Зачем? Эта девочка – дочь повешенной воровки, видела и любовь, и смерть. Она не боится крови. Так, Люссиль?
       Девочка молча кивнула. Граф сбросил плащ, вышел на свободное место и с улыбкой встал в боевую позицию. Женька с некоторым внутренним трепетом сделала то же самое.
       – Жаль, что вы не остались в моем доме, господин де Жано. Мне так холодно одному, – все с той же проникающей улыбкой начал наступление д’Ольсино.
       – У вас была жена, – взяла защиту фехтовальщица.
       – Да, но Верони никогда не понимала меня так, как вы. Она была всего лишь прелестной глупой куколкой, которой место в красивой коробке, – продолжил наступление граф.
       – Я тоже не понимаю вас, – отбила еще один выпад девушка.
       – Неужели? Не нужно стесняться. Мое отражение в ваших глазах так выразительно и живет в них так беспрепятственно... Его держат там те прелестные дети, которые были принесены вам в жертву, вам, а не Маргарите, не так ли?
      Чередой нескольких активных атак д’Ольсино заставил фехтовальщицу отступить до стены павильона де Жанси. Женька слегка пошатнулась. Граф фехтовал сильно, но больше всего ей мешали его глаза. Они были на достаточном расстоянии, но все равно ей казалось, что она видит в них свои бесполезные телодвижения.
       «Черт! Не нужно разговаривать!» – мелькнуло в закипавшем яростью мозге. Она прекратила беседу, расслаблявшую ее руку, и стала наступать.
       – О!.. О!.. Да вы, в самом деле, хотите убить меня! – умело отражая атаки, засмеялся д’Ольсино. – Прелестно! Вы все еще думаете, что дело в шпаге?
       Женька не ответила, – она продолжала атаковать. Решение не замечать словесных уколов своего противника придало ей новую силу. Граф попятился, сделал ошибку в защите, и фехтовальщице удалось выбить шпагу из его руки. В другой руке еще оставалась дага, но он вдруг отбросил ее сам.
       – Довольно, довольно! Я сдаюсь! – воскликнул он, продолжая улыбаться, будто снова предлагая ей дружбу.
       Фехтовальщица застыла перед графом со шпагой в руке, словно остановившись на краю его пронзительных глаз и чувствуя, как корчится в их голубых сполохах ее отражение.
       – Деритесь, граф! – настаивал де Летанг. – Господин де Жано, вы позволите господину д’Ольсино поднять оружие?
       Девушка не ответила, она вскрикнула и выбросила руку со шпагой вперед. Хищно сверкнув, лезвие мгновенно пронзило голубой графский глаз, и д’Ольсино без единого звука мягко упал на мокрую траву. Из пробитой глазницы хлынула кровь, а взгляд его другого глаза остановился на затянутом тучами небе.
       – Камиль! Камиль! – воскликнула Люссиль, бросилась на тело своего господина и забилась в страшном недетском припадке.
       Де Санд хотел оттащить ее, но девочка укусила его за палец, вырвалась и побежала в лес. Ее никто не останавливал.
Лабрю наклонился над телом, потрогал, посмотрел...
       – Мертв, – констатировал он коротко и взглянул на фехтовальщицу.
       – Черт возьми! – воскликнул де Летанг.
       – Разъезжаемся, – сказал де Санд, – И быстрее. Дуэль состоялась. Мы все могли предвидеть такой исход, господа. Как вы считаете, Альбер?
       – Если граф сам бросил дагу, то это его дело. Он был безоружен, а господин де Жано не позволил ему поднять шпагу. Это не запрещено, но... теперь это дело господина де Жано.
       Женька, слушая все это, молча смотрела на рассыпанные по земле фисташки. Она думала, что ее сейчас стошнит, но во рту было сухо, только снова начал ныть зуб. Де Санд не стал больше слушать ее возражений, велел де Зенкуру уезжать, а сам вместе с Лабрю повез фехтовальщицу к цирюльнику. Там ему и Лабрю пришлось держать девушку за руки. Никогда она еще не испытывала подобной боли и орала с такой силой, будто ей вырывали не зуб, а вживую отнимали ногу. Цирюльник возился долго. Зуб все соскальзывал с инструмента, а кровь текла изо рта так, будто ей самой только что разворочали шпагой череп.
       – Господин де Санд, у вас есть вино? – спросил Лабрю.
       – Во фляге.
       – Дайте хлебнуть господину де Жано.
       – Оно очень крепкое.
       – Превосходно! Давайте!
       Смешанное с кровью, вино молниеносно ударило в голову и погрузило сознание в кошмарные сгустки бреда. У цирюльника появилось несколько рук, машущих блестящими инструментами, рядом с  Лабрю возникло лицо Монрея, а мертвый д’Ольсино целовал ее так больно, что она снова порывалась его убить.
       – Тише, тише! Я только хочу вытащить у вас изо рта эти кровавые тряпки! – донеслись до фехтовальщицы слова врача.
       Она очнулась и выплюнула тампоны в медный таз, которые держал перед ней цирюльник. Лабрю тотчас заменил их новыми.
       – У вас сильно кровоточит десна, – сказал он.
       Когда кровотечение ослабло, девушке натолкали за щеку тряпичных тампонов, после чего де Санд повез ее к себе.
       – Тебе нужно отлежаться, – сказал он. – Лабрю присмотрит за тобой.
       На крыльце вернувшихся дуэлянтов встретили Эжен и Ажель.
       – Что случилось? – всплеснула руками девушка. – У господина кровь на рубахе! Он не ранен?
       – Господину де Жано вырвали больной зуб, – сказал де Санд. – Ажель, скажи Жакобу, пусть прогреет комнату. Эжен, что стоишь? Помоги! Нужно отвести господина де Жано в спальню!
       – В вашу спальню, сударь?
       – Убери свои нахальные глаза и делай, что тебе говорят, дурак!
       Де Санд и Эжен отвели девушку в спальню. Там Даниэль положил  фехтовальщицу на кровать, велел Эжену снять с нее сапоги, и укрыл одеялом.
       Женька проспала до полудня. Щеку несколько раздуло, но Лабрю заверил, что опухоль через пару дней спадет. Боль в разворочанной десне не давала девушке не только есть, но и говорить, чему де Санд от души порадовался:
       – Наконец-то господин де Жано помолчит.
       К вечеру Женька очухалась и смогла даже поесть специально перемолотое для нее вареное мясо. После  она спустилась в гостиную, где с книгой в руках на банкетке возле камина отдыхал Лабрю.
       – Что читаете? – спросила девушка, придерживая рукой припухшую щеку.
       – Так, одну историю о Коломбине. Очень шустрая девица. Мне весьма интересно, кого она все-таки выберет, Пьеро или Арлекина? И выберет ли кого-то вообще? М-м, а вот и один из них.
       В комнату вошел де Санд, и Лабрю тихо удалился.
       – Вы уже встали, Жано? Как самочувствие?
       – Отлично, – хмуро поглядела на него фехтовальщица.
       – Ничего-ничего... Удар был безбожный, но точный. Главное, что враг уничтожен.
       – Мне не кажется, что он уничтожен, Даниэль.
       – Это после того, как ты выпустила его дух через дырку в глазу?
       – У меня чувство, что этот дух зацепился за кончик моей шпаги.
       – Пустое. Не надумывай.  Хочешь, завтра прокатимся куда-нибудь?
       – Куда прокатимся?
       Де Санд подошел ближе.
       – В городе уже болтают про Булонский лес. Дельце горячее. Тебе лучше уехать на недельку-другую. Что скажешь?
       Женька ответить не успела. Из конюшни прибежал конюх и пожаловался на странное поведение Ягуара. Жеребец этот был любимой лошадью фехтовальщика, поэтому пропустить такое известие мимо ушей де Санд не мог. Он предложил девушке хорошенько подумать об отъезде из города и ушел на конюшню.
       Обдумать его предложение Женька не успела – через пару минут появился Жакоб и доложил о приезде маркиза де Шале.


Свадьба Коломбины


       Фаворит короля вошел в гостиную в сопровождении Цезаря и священника.
       – Добрый вечер, господин де Жано, – сказал он и подошел к фехтовальщице. – Что это с вами, мой друг? Вас искусали осы?
       – У меня вырвали зуб, – будто они расстались только вчера, ответила девушка.
       – Зуб? И давно?
       – Сегодня утром.
       – Утром? Какая странность... Сегодня утром графу д’Ольсино выкололи глаз.
       – Да, я знаю.
       – Кажется, я догадываюсь, кто это сделал.
       – Вы пришли говорить только об этом, Генрих? – встала с банкетки девушка.
       – Я пришел спросить, почему вы не пришли, сударыня, когда я написал записку?
       – Была занята.
       – Превосходно. Я привез священника. Сейчас мы обвенчаемся и поедем ко мне.
       – Священника? А он знает, что я...
       – Да, он знает, что вы девушка и вынуждены скрываться под мужской одеждой.
       – А ваш батюшка?
       – Он уехал на Луару.
       – Проведать ваших дочерей?
       Генрих поморщился, но продолжал:
       – Вам уже доложили? Догадываюсь кто, но поговорим об этом после. Матушка согласна и помогает мне. В нашем доме все готово, ключи у меня, нас ждут.
       – Венчание будет тайным?
       – Да. Когда отец вернется, то уже ничего не сможет сделать.
       – А король?
       – К черту короля! Если ты не согласишься, я велю поджечь эту чертову школу!
       Глаза Генриха блестели то ли азартом завзятого игрока, то ли горячкой какой-то затяжной болезни, с которой он никак не мог справиться.
       – Вы готовы, святой отец? – повернулся он к священнику.
       – Да, ваша милость, только нужны свидетели.
       – Можно взять Лабрю и Эжена, – сказала фехтовальщица. – Они знают, что я не юноша.
       Эжен, когда ему рассказали, что от него нужно, рассмеялся, поблескивая своими шальными глазами, но свидетельствовать на этом безумном венчании не отказался. Его не смутило даже то, что оно происходит за спиной его господина. Лабрю, узнав о сути происходящего, развел руками, но тоже не возражал.
       – Я с чистой совестью предаю нашего хозяина, – признался он фехтовальщице.
– Вы все-таки девушка, и  я рад, что вы вспомнила об этом. Ваши поединки должны происходить на ристалище любви, а не за павильоном де Жанси.
       – Что только я скажу де Санду? – вздохнула Женька.
       – Я думаю, что сумею ему объяснить, в чем он ошибся, прежде чем он заколет меня своей шпагой.
       Совершить церемонию решили на фехтовальной площадке. Становилось уже темно, поэтому венчание происходило при свете факела, который держал Цезарь.
Священник не мешкал и, как только все собрались, тотчас приступил к церемонии. Фаворит короля и фехтовальщица все это время стояли перед ним, застыв, словно  два подростка, собравшихся прыгать с последнего этажа многоэтажки. Они старались не смотреть вниз и крепко сцепляли пальцы, готовые познать цену этого рискованного полета сполна.
       Когда священник предложил молодым скрепить свершившееся таинство  поцелуем, на площадке появился де Санд.
       – Что здесь происходит, черт побери!.. Кто это? Почему вы целуете моего ученика, де Шале?!..
       – Не шумите, Даниэль. Мы сейчас уедем, – сказал Генрих.
       – Как уедем? – не понял фехтовальщик. – Почему на фехтовальной площадке священник?.. Жано, что это за бред царя Ирода?
       – Даниэль, я вышла замуж, – тихо ответила девушка.
       – ... Что?.. Что вы сделали, де Жано?.. – будто глухой, переспросил де Санд.
       – Я теперь маркиза де Шале, Даниэль. Этот священник только что обвенчал нас, – фехтовальщица продолжала говорить негромко, но голос ее в образовавшейся тишине звучал как набат. –  Лабрю объяснит вам.
       – Что?!.. Какой Лабрю?.. Что объяснит?
       – Господин де Санд, – сказал де Шале, – поскольку Жанна де Бежар стала моей супругой она уходит из вашей школы.
       – Жано, вы уходите из школы? – потрясенный, посмотрел на девушку де Санд.
       – Я не говорила этого.
       – Но вы уйдете, Жанна, – настаивал маркиз. – Я не могу допустить, чтобы моя жена каждый день прыгала по площадке с дюжиной молодых парней!
       – У этой девушки дар, де Шале! Разве вы еще не поняли?
       – Понял! Но теперь она моя жена и я сам решу, чем ей надлежит заниматься! Вы едете со мной, Жанна?
       – ... Да.
       – А король? – напомнил фехтовальщик. – Вы разве забыли, в каком положении находится Жанна де Бежар, де Шале?
       – Я улажу это, – сказал маркиз.
       Де Санд смачно плюнул на землю и ушел прочь, а де Шале повез фехтовальщицу в дом, где они когда-то провели ночь. В пути оба молчали. Женьке было больно говорить, а маркиз видимо находил, что сказал все, что нужно.
       В гостиной молодых встретила госпожа де Шале.
       – А что с вашим лицом, сударыня? – обеспокоенно взглянула на фехтовальщицу свекровь. – Вы больны?
       – Мне вырвали зуб. Лабрю сказал, что через день-два опухоль спадет.
       – Тогда пойдемте, я провожу вас в спальню. Там Жулиана. Она поможет вам надеть платье. Не следует больше гневить Бога и носить мужскую одежду.
       – По-моему, теперь разгневается кто-то другой.
       – Ничего-ничего, если его величество не примет вас, вы уедете с Генрихом на Луару. Кроме того, у мужа есть связи в Англии. Если понадобится, он поможет вам уехать из страны.
       – Почему вы помогаете мне, сударыня?
       – Я помогаю сыну, Жанна.
       После ужина свекровь уехала. Лицо ее не выглядело счастливым, однако она старалась улыбаться и на прощанье еще раз подбодрила свою невестку пожатием рук.
       Когда молодые уединились в спальне, Генрих вернулся к теме Булонского леса. Теперь фехтовальщица не находила нужным скрывать эту историю от человека, с которым только что обвенчалась, поэтому рассказала ему все, что касалось ее отношений с графом д’Ольсино.
       – Я поступила неверно? – спросила она в конце своего нелегкого рассказа.
       – Зачем сейчас думать об этом? Теперь уже все равно ничего не поправишь, хотя я рад.
       – Рад? Чему?
       – Твои дела, связанные со школой де Санда, закончены.


Месть Белошвейки


       Первое утро, которое фехтовальщица встретила в роли молодой супруги дворцового шутника, было не по-осеннему солнечным. Девушка не спешила вставать, но уже не тяготилась своим нахождением в теплой постели. Она чувствовала, что выполнила некую тяжелую работу и теперь заслужила право на некоторый отдых.
«А может быть, это уже тот самый мирный финал и победа? «Злодей» уничтожен, главная героиня вышла замуж, сюжет закончен... Закончен?..» Но никто не оповещал девушку о том, что сюжет закончен. «Может быть это потому, что наш брак не подтвержден? Да, наверное, только поэтому. Значит, надо ждать приема короля».
       Генрих проснулся в настроении, за завтраком шутил и смотрел на фехтовальщицу взглядом вполне счастливого супруга. Потом он уехал в Лувр, а Женька взяла из гардеробной свой мужской костюм, переоделась и направилась в дом де Санда.
       У фехтовальщиков в это время был перерыв, но никто из них почему-то не интересовался, отчего  господин де Жано так опоздал.
       – Мы слышали, вам вырвали зуб, Жанен? – спросил д’Ангре.
       – Вырвали, Эмильен. Видите, опухоль еще не сошла.
       – Да, видок у вас презабавный, – хохотнул де Панд.
       – Мы думали, что вы совсем уедете из города, – тихо сказал де Вернан.
       – Зачем мне уезжать?
       – Подлечиться. Брат графа д’Ольсино, реймский епископ, был сегодня в Лувре. Вы ведь уже знаете о смерти в Булонском лесу?
       – Знаю.
       – Говорят, его величество пообещал найти убийцу.
       О дуэли никто не говорил напрямую, но, похоже, все здесь, если и не знали, то догадывались о ней. Женька сначала думала, что проговорился де Зенкур, решивший вдруг вернуться на тропу войны с господином де Жано, однако тот сам был удивлен.
       – Не знаю, кто пустил это слушок, – сказал он, – но такие дела трудно скрыть полностью. Да на одном вашем лице последние дни было все написано, поэтому будьте осторожнее, господин де Жано.
       Де Санд, увидев фехтовальщицу на площадке, усмехнулся.
       – Вы здесь, Жанен?
       – Да. В субботу откроется «Божья птичка», и я приехал пригласить всех на пирушку!
       – Да-да, господа! – подтвердил де Бонк. – «Божья птичка» готова расправить свои крылышки! Присоединяюсь к приглашению господина де Жано!
       Фехтовальщики одобрительно зашумели.
       – Соберемся в два часа, – сказала Женька. – Я и вас приглашаю, господин де Санд.
       – Вы приехали только за этим?
       – Не только.
       – Ну, что ж, тогда вставайте в пару с де Боме. Пусть он потреплет вам нервы. После вчерашнего вы, черт возьми, заслуживаете этого!
       На крыльцо вышел Лабрю и сел со своим сундучком на скамью. Женька помахала ему рукой, а он укоризненно покачал головой. Все пошло привычным, давно заведенным порядком, если не считать того, что теперь в спарринги входили и поединки без даги. Незадолго до окончания занятий Жакоб доложил де Санду о приезде маркиза де Шале.
       – Это, по-моему, за вами, Жанен, – сказал хозяин фехтовальной школы и повернулся к Жакобу. – Скажи его милости, что во время занятий я не принимаю.
– Я так и сказал, но господин маркиз грозится снести ворота. С ним пять человек наемников.
       – Хорошо, что не целая рота. Ладно, пусти его, только одного.
       Фехтовальщики приостановили бои и, почуяв нечто необычное, переглянулись. Так ломать строгий распорядок занятий было позволено только королю, но ни его фавориту. Женька тоже растерянно моргала глазами, с трудом представляя себе, что сейчас произойдет и что, собственно, делать.
      Де Шале был верхом. Он подъехал прямо к скамьям, спешился и подошел к своей молодой супруге, которая готовилась фехтовать с де Пандом.
      – Едемте домой, сударыня, – сказал маркиз.
      – Де Шале... – начал было де Санд, но фаворит короля перебил его.
      – Оставьте эту девушку, сударь! Я пришел забрать ее отсюда. Она – моя жена, и я имею на это право. Вы идете, Жанна?
      – У меня не закончен урок.
      – Мы закончим его дома.
      От тишины, установившейся на фехтовальной площадке после первых же слов фаворита короля, казалось, закладывало уши, и в другое время Женька просто бы посмеялась над немыми, оттянутыми к низу, лицами фехтовальщиков, но сейчас ей было не до этого.
      – Да... я пойду, – сказала она и повернулась к де Санду. – Наверное, мне пора... Прости, Даниэль. Я постараюсь заходить.
      – Черт! – гаркнул де Санд и, объявив занятия законченными, ушел в дом.
      – Прощайте, господа, – сказала девушка фехтовальщикам и убрала учебную рапиру в ножны.
      – А... а пирушка? – недоуменно повел детскими глазами де Панд и посмотрел кругом.
      – Пирушка за мной, – ответила Женька и, взяв со скамьи свою шпагу, направилась за фаворитом короля.
      – Кто-нибудь объяснит мне, что это, черт возьми, было?! – услышала она за спиной высокий голос де Зенкура.
      Ему никто не ответил.
      По дороге домой Генрих спросил, о какой пирушке идет речь.
      – Я вышла замуж, значит, у меня должна быть прощальная пирушка. Так делается у меня на родине. Это называется мальчишник, - пояснила фехтовальщица.
      – Мальчишник? Тебе не кажется, что ты живешь в каком-то перевернутом мире, Жанна? С нашей первой встречи ты ищешь противника, вместо того, чтобы искать защитника, носишь штаны, хотя вся твоя сила в юбке! И теперь ты устраиваешь мальчишник, который должен быть до, а не после венчания, и прощаешься не с подругами, а с компанией парней!
      – Можно подумать, что ты живешь правильно, Генрих!
      – Я живу беспутно, но правильно! Я возмущаю свет, но не удивляю его! Я плюю на догмы, но не переворачиваю их! Они незыблемы, эти чертовы скрижали! Я могу на них  помочиться, но не могу их сдвинуть, а ты играешь ими как камушками!
      – Через несколько столетий таких, как я будет много.
      – Благодарю! Значит, конец света настанет еще не скоро!
      – Ты сейчас просто злишься, что я поехала к де Санду.
      – Да, злюсь!
      – Я должна проститься с фехтовальщиками. Они все мне как братья.
      – Знаю я таких братьев!
      Однако фехтовальщица все-таки уговорила Генриха разрешить ей мальчишник.
      – Хорошо, но с тобой поедет Жулиана, и ты будешь там недолго. Через два часа я приеду за вами. Сейчас тебе нужно переодеться в платье. Мы поедем к матушке.
      В родительском доме молодых приняли относительно спокойно, так как батюшка еще не вернулся с Луары, а Элоиза выражала свою неприязнь только взглядами. На этот раз фехтовальщица была в одном из платьев, которые заказывались для «Марии Гонзалес», и «господина де Жано» в ней выдавали только короткие волосы.
      – Вам нужно как следует подготовиться к королевскому приему, Жанна, – сказала госпожа де Шале. – Тут каждая мелочь может сыграть роковую роль.
      – Что вы имеете в виду?
      – Надо найти хорошего цирюльника. Он поправит вашу прическу. Это можно сделать с помощью накладных локонов. Не годится в таком виде появляться в обществе.
      – Я надену шляпу. Не хочу цеплять на голову чужие волосы.
      Дома Женька спросила Генриха:
      – Тебе тоже не нравится моя прическа?
      – Нравится, но она может рассердить отца. Он скоро вернется с Луары, а нам сейчас нужна его поддержка, а не гнев.
      – Зачем он поехал на Луару?
      – Пришли вести, что было какое-то нападение. Войны нет, полки сокращены и леса полны голодных дезертиров.
      – А эти твои девочки? Ты так и не рассказал мне о них?
      – Не беспокойся. Они никогда не появятся здесь. Одна девочка умерла еще в младенчестве, а другую никто не посмеет сюда привезти.
      – И ты... совсем ничего не чувствуешь?
      – А что я должен чувствовать?
      – Ну... как отец?
      – Какой отец? Мне было четырнадцать лет. Я был мальчиком, которому не терпелось стать мужчиной. Батюшка ради приличия надрал мне уши, но я знаю, что он тоже был горд, глядя на эти растущие по моей милости животы. Потом Мюссиль и Терезу увезли в поместье. Так делается во всех знатных семьях, где растут мальчики.
      – Ты врешь!
      – Если не веришь, спроси у матушки.
      Госпожа де Шале впоследствии подтвердила эту историю. Женьку такие традиции аристократических семей, конечно, шокировали, но «разве ж такое остановишь?», вспомнила она слова Аманды и промолчала.
       Утром де Шале снова уехал в Лувр, а фехтовальщица, на этот раз в платье и без шпаги, выехала на парижские улицы. Опухоль на щеке спала, д’Ольсино был мертв и у нее ничего не болело. Она была готова к новому бою, но уже на другом поле. Платье сидело на ней превосходно, за плечами на круп Саломеи падал белый шелковый плащ, а перья на шляпе победоносно покачивались.
       Для начала девушка поехала к Жильберте, и вся ее семья уставилась на фехтовальщицу, раскрыв рты. Ксавье даже уронил ведро с водой, которое тащил от фонтана. Одна Жильберта смотрела на нее с радостным пониманием.
       Женька поднялась к себе, чтобы забрать оставшиеся деньги и заплатить доброй женщине за проживание. Доставая последний мешочек с деньгами из своего старого баула, девушка нашла на дне четки из человеческих черепов, которые подобрала в Булонже. Они оставались там все время с тех пор, как она бросила их туда после бала.
       Фехтовальщица задумчиво покатала черепки между пальцев и решительно швырнула их в окно, за которым находилась мусорная куча.
Жильберта, принимая от девушки  деньги за жилье, покачала головой.
       – Благодарствую, госпожа! – поклонилась вдова. – Где ж я теперь такого щедрого постояльца найду? Ксавье, чего рот разинул? Иди снова к фонтану!
       – В субботу «Божья птичка» открывается. Пошлите туда сына. Там помощник нужен.
       Покинув улицу Вольных каменщиков, Женька поехала к Шарлотте. Та в это время вместе с Матье руководила работниками, которые заканчивали отделку трапезного зала. Увидев вошедшую девушку, оба замерли, а работники приостановили работу.
       – Боже! Что случилось... госпожа? – не зная еще, как оценить новое перевоплощение своей компаньонки, воскликнула Шарлотта.
       – Я вышла замуж за фаворита короля. Помнишь того хулигана, который укусил меня за шею?
       – Боже!.. А король-то об этом знает?
       – О том, что укусил?
       – О том, что его фаворит – ваш муж.
       – Скоро узнает.
       – Боже! Это верно, что вас укусили, госпожа!
       – Ладно, давай лучше о другом. Первое – к тебе подойдет мальчик. Его зовут Ксавье. Он сын Жильберты с улицы Вольных каменщиков. Возьми его в разносчики. Это хороший мальчик.
       – Да, мне нужен помощник. А что второе, госпожа маркиза?
       – Я заехала заказать тебе первую пирушку на субботу. Это отличный случай сделать славу «Божьей птичке». Так, Матье?
       – Я не подкачаю, госпожа маркиза! – закивал повар. - Простите, а вы…
– Шарлотта все объяснит вам.
       Заказав пирушку и отдав на нее свои последние деньги, Женька поехала к де Санду. На площадке в это время шли парные поединки, но, когда из-за угла дома выехала фехтовальщица, бои сами собой прекратились, и вокруг опять установилась пронзительная до звона в ушах тишина.
       Де Санд обернулся.
       – А-а... вот и маркиза де Шале почтила нас честью своего появления, – усмехнулся он, – и, как вы можете заметить, господа, в платье она так же хороша, как и в фехтовальных штанах.
       Фехтовальщики продолжали молчать, словно все как один полегли сейчас в поединке еще более коварном, чем тот, который устроил господин де Жано, когда дрался с ними в присутствии короля. Наконец, возник некоторый шум, и де Зенкур изрек:
       – А наш-то Ипполит оказался прозорливее всех, господа.
       – А? – не понял де Панд
       – Ну, это же вы первый назвали господина де Жано белошвейкой.
       После этих его слов фехтовальщики захохотали так, как, наверное, никогда не смеялись в своей недлинной жизни. На крыльцо выбежал управляющий, в окно высунулись Жули и Ажель, из-за угла выглянул Эжен. Бросив колоть палкой чучела, с испугом смотрел на хохочущих фехтовальщиков маленький Жан-Пьер.
       Женька соскочила с лошади. Первым к ней подошел де Вернан и поцеловал ей руку, потом приблизился де Зенкур и отпустил какой-то корявый комплимент, но не ей, а Саломее. Фехтовальщица в ответ обняла обоих.
       – Сатана! – воскликнул Альбер, и шум возобновился.
       – Мы совершенно побиты, господа! – пробасил де Панд, потрясенно крутя глазами.
       Класс забурлил. Пожатья рук, объятия и колючие шуточки понесли Женьку, словно по порожистой реке, но ей было не страшно, а весело. Она хорошо знала ее фарватер.
       – А я давно что-то такое почуял, господа! – воскликнул де Жери.
       – Когда «господин де Жано» чуть не снес вам челюсть эфесом шпаги, Жером? – усмехнулся де Лавуа.
       – Черт! А мы еще мочились у этого дерева! Какой позор! – потер розовую щеку д’Ангре.
       – У вас, может быть, и позор, Эмильен, а мне, например, стыдиться нечего, – гордо сказал де Боме.
       Все вокруг опять захохотали.
       – Теперь вы не будете посещать класс, сударыня? – спросил де Вернан, все еще держа девушку за руку.
       – Я буду заходить. Я не смогу без вас! Я так люблю вас всех!
Эти слова снова потонули в шуме громких восклицаний, смехе и одобрительных возгласах.
       – В субботу в два часа мы обедаем в «Божьей птичке», господа! – сказала фехтовальщица. – Ведь у меня еще не было прощальной пирушки! Де Санд, вы придете?
       – Еще бы, черт возьми! Иначе вы перепортите моих учеников! Посмотрите только, какая слюна течет по их щегольским бородкам! Господин д’Ангре, вам не нужен платок, чтобы утереться? Все на площадку!
       – А маркиза де Шале?
       – Маркиза, вы останетесь?
       – Конечно!
       Женька осталась на площадке, но теперь только в роли зрителя. Зато фехтовальщики старались на этот раз как никогда, словно обрели второе дыхание. Девушка сидела на скамье с Франконом и обсуждала с ним технику каждого. Она чувствовала себя легко, будто сдала некий экзамен и теперь набиралась сил для другого, который ждал ее впереди и о сути которого она еще не знала.
Подтверждением этому стали слова де Шале. Когда девушка вернулась домой, он ей сказал:
      – Король знает, что я женился.
      – И знает, на ком?
      – Пока нет. Он и так был недоволен, когда я признался, что обвенчался без согласия отца.
      – Что же теперь? Он примет нас?
      – Да. Я приглашен в Лувр официально, чтобы представить свою жену.
      – А если меня арестуют?
      – Я говорил с одним  адвокатом Ришаром Серсо. Дело де Жуа плевое, по нему можно отделаться штрафом. Сумма не маленькая, но я все заплачу. Тебя просто припугнули. Не скажешь, зачем?
      Женька смутилась, но Генрих не отставал:
      – Говори, я же твой муж и должен знать, что угрожает моей семье.
      – Король хотел, чтобы я служила ему, как… как шпионка, – все-таки не стала говорить всю правду девушка.
      Генрих задумался, а потом усмехнулся:
      – Наверняка, это идея Ришелье. Я слышал от короля, что он набирает тайную службу. Да, это не шуточки. Они вряд ли отстанут, тем более, после того, как король посмотрел на тебя в школе де Санда. Если он снова будет донимать своим предложением, скажи мне, и мы немедленно уедем на Луару.
      – Ты бросишь столичную жизнь?
      – У меня теперь есть ты, и мне больше ничего не нужно. Пошли за стол, обед стынет.
      Слова Генриха смутили фехтовальщицу. Сказанные просто, без романтического фимиама и пафоса, они были очень похожи на правду. Однако она не сдавалась и продолжала думать, что вышла замуж только ради сюжета, а маркиз ради какой-то новой игры, о которой она еще не знала.
      В дом из родительского особняка привезли книги и оружие, которое уже давно собирал фаворит короля. До вечера он руководил размещением книг в библиотеке и развешиванием оружия на стене в гостиной. Шпаги и даги были позолоченными, богато украшенными драгоценными камнями, но де Шале никогда не пользовался ими для поединков.
      – Это особые вещи, они неуклюжи в бою, – пояснил он. – Я иногда надеваю их на приемы, но дерусь простым легким клинком. Только им можно нанести точный удар. Впрочем, ты знаешь это.
      – Знаю. А это правда, что король будет искать виновника смерти д’Ольсино? – спросила фехтовальщица.
      – Де Неверы наседают на него, но кому не известна цена королевских обещаний? Пойдем, я лучше покажу тебе украшение, которое ты наденешь в день приема.
      Генрих и Женька поднялись в спальню. Там на столе в черном бархатном футляре лежало колье. Оно было выполнено из мелких, оправленных в золото, рубинов и хотя фехтовальщицу трогал больше блеск стали в скрещении клинков, чем блеск дорогих камней, радость именно от этого подарка тоже была искренней. Она потрогала камни кончиками пальцев. «Страсть и война», – вспомнила девушка слова Франсуаз, улыбнулась и обняла де Шале за шею. Течение, которым с самой первой их встречи, несло друг к другу дворцового шутника и фехтовальщицу, снова захлестнуло обоих.  Женька засмеялась и, оттолкнув от себя фаворита короля, побежала по дому. Он помчался следом, пытаясь ухватить ее за платье и пугая криками слуг. Те молча выглядывали из-за дверей, взирая, как их шалые хозяева разбрасывают по всему дому одежду, и переглядывались. 
      Де Шале догнал девушку только на лестнице, – до спальни, где по правилам этикета молодым супругам более приличествовало давать волю любовной стихии, они не дотянули, – их накрыло с головой на верхней площадке…
Когда же чувственная волна схлынула, оба остались лежать на скомканной одежде голые и обездвиженные как, выброшенные на берег, утопленники...
       Остыв, шальная парочка постепенно перебралась на кровать. Генрих уснул первым.  Женька поняла это тогда, когда его рука, обнимающая ее, стала тяжелой. Она осторожно выбралась из-под нее и встала, чтобы задуть свечи на столе, но вдруг замерла на месте, – на узорчатой скатерти лежал мобильный телефон...
       Девушка зажмурилась, потом снова открыла глаза, – телефон продолжал лежать на столе. Она протянула руку, потрогала его, потом взяла и нашла в нем телефонный справочник с контактами. Там было только одно имя – Алиса. Женька нажала кнопку, и некоторое время слушала гудки, которые, казалось, кололи в ухо, словно иглы. Потом раздался знакомый до предательского пощипывания в носу голос:
      – Да... Это кто?.. Говорите, а то брошу трубку.
      – Это... это я, Алиса, – кое-как просипела в ответ фехтовальщица.
      –... мать моя!.. Шмелева?
      – Я.
      – Ты... ты живая?
      – Да.
      – Ты где?
      – В сюжете.
      – Ты что, бредишь? В каком сюжете? Ты заложница?
      – Я замуж вышла.
      – Ё-о-о!.. За кого?
      – За Генриха де Шале.
      – Это кто?
      – Фаворит короля.
      – Какого еще короля? Хватить мутить воду, и говори, где ты и когда вернешься!
      – Не шуми. Я вернусь, когда выиграю.
      – Что выиграешь?
      – Поединок. Скоро прием в Лувре. Я, наверное, вернусь после него.
      – Какой поединок? Какой Лувр? Ты что, в Париже?
      – Да, но в другом. Как там мои?
      – Почти каждый день в ментовке торчат, а мой на меня все время наезжает, будто это я виновата, что у тебя с головой не в порядке! Интерпол весь на уши поставил! Твою фотку еще до сих пор по всем каналам катают! Уже и передачку какую-то хотят делать! Тут еще сообщение приходило, что ты вроде в порядке. От кого, неизвестно... Ой, мать моя!..
      В трубке что-то загрохотало, будто на Алису напал, по крайней мере, целый отряд спецназа, и в ухо Женьке оглушительно гаркнули:
      – Шмелева, это ты?!
      – Я, Василий Семеныч.
      – Немедленно говори, где ты находишься!
      – Это не ваше дело.
      – Что ты сказала?
      – Не нужно меня искать. Я не заложница и вернусь, когда выиграю!
      – Ты понимаешь, что...
      – Жанна...
      Женька, едва не выронив трубку, обернулась. Проснувшийся от звука ее голоса Генрих удивленно смотрел на нее с кровати.
      – С кем ты разговариваешь?
      – А?.. Я?.. С собой.
      – А почему ты держишь возле уха футляр с колье?
      Женька посмотрела на руку, которая только что держала телефон. В ней действительно был футляр. Она положила его на стол и прижала ладонь ко лбу.
      – Иди сюда, – позвал ее фаворит короля. – Ты устала. Иди.
      Фехтовальщица задула свечи и забралась на кровать. Она подползла к  мужу как больная собака, и затихла, ткнувшись в его плечо. Он обнял ее, и девушка стала думать, что все действительно хорошо, и она не заложница.


http://www.proza.ru/2011/04/01/796