Пелагея Степановна Коржакова была чопорной нелюдимой старухой. Жила тихонько, в одиночестве, в комнатке барачного типа, на двух хозяев. У отца-то, справного хозяина, когда-то под Рязанью свой дом был, да все прахом пошло. Еще девчонкой малой увезли ее родители от лихих годин, во время войны с немцами, на далекий Урал. Отец на завод пошел, мать хозяйство вела, Пашка в школу ходила. Людей чурались, ни с кем особо не дружили, сами по гостям не ходили и к себе не зазывали. Все людские беды и радости стороной проходили.
Победа пришла, после нее, как работал завод-кормилец, так и дальше работать стал. Пелагея учиться особо не любила, так, тянули ее в школе до аттестата, а после уборщицей в заводскую контору работать пошла. Вроде бы тяжелый труд, а ей нравилось, пройдется со шваброй да веником, и все дела. И заработок есть и ответственности никакой. Ни в комсомоле, нигде еще не состояла. Хотя по первости, все ее на беседы вызывали, нельзя как без «комсомолии». А Пелагея, по совету матери, отговаривалась тем, что мол, недостойна, не заслужила. Вот постарше будет, осознает, и вступит в комсомолию.
Шло время отстали от нее. Не уговаривали, не зазывали, отступились. С кавалерами тоже как-то не задалось. Хотелось в дом хозяина привести, с деньгой, достатком, не пьяницу, да не калеку, каких после войны много осталось. А где такого возьмешь? На гулянки, да на субботники всякие Пелагея не ходила. На гулянье мать не пускала, в строгости растила, а на субботники сама Пелагея причины находила, чтобы не ходить. Все ждала чего-то, не дождалась. Родителей схоронила, все равно в дом никого не привела. Привыкла одной-то, сама себе хозяйка.
Бежало время струей родниковой, народ-то лучше жить стал, после похорон Сталина, после хрущевского баламутства, пришел порядок в страну. Домишко Пелагеи попал под снос, и выделили ей комнатку, 12 квадратов, где кухня да туалет общие. Сначала-то Пелагея шибко недовольна была, почему так мало, а потом поразмыслила и поняла – лучше так-то. Нужник теплый, воду носить не надо, да и за площадь меньше платить. Зажила припеваючи, вот только с соседями ей не везло. Сначала в большой комнате жила семья, аж из шести человек. Шуму, гомону, раздоров – каждый день до головной боли. Сами жили, мучались и Пелагею чуть до больницы не довели, слава Богу, жилой дом сдали к праздникам, расселили все семью. Два месяца Пелагея блаженствовала, а потом свалилось на нее горе-горькое. Семья. Хохляковы. Анатолий – высоченный худющий мужик, с мутным пьяным взглядом, грубый, двадцати семи лет; Галина, жена его, малая пигалица полтора метра ростом, суетливая, но приветливая, и ребятенок - дочка Иринка, четырех годов.
...Галя стирала занавески. Большие широкие окна, только что вымытые до блеска, впускали в комнату теплые ласковые, июльские солнечные лучи. Мебели в комнате было мало. Большой трехстворчатый шкаф, подаренный от профсоюза на свадьбу, колченогий диван-полуторка, маленький столик да коечка для Иринки.
Галя, сама сирота, своего имущества не имела. Замуж выскочила рано, в девятнадцать лет уже родила. Сначала Анатолий был для нее сказочным принцем. Встречал после работы, покупал подарки, кормил сытно в маленьком кафе, не нахальничал, вел себя пристойно. Девочки в общежитии все завидовали. Шутками да намеками спрашивали о свадьбе. А Галя что отвечать и не знала. Не говорил, Толя про любовь-то. Так, встречались, особо не миловались, больше молчком. Иногда, у Анатолия взгляд темнел, особенно если крепко обниматься начинали, но себя держал. Оттолкнет Галку, папиросу закурит, посопит немного, глядишь, опять ровно дышит. А что больше всего Галю радовало – не пил Анатолий. Совсем не пил. За восемь месяцев, что под ручку ходили, ни разу, ни то, что пьяным, даже под хмельком его не видела.
Галя работала маляршей, сразу после ПТУ, пришла на стройку, трудилась хорошо, с радостью. Нравилось ей с кистями ходить, красками дома разукрашивать. Мастер Николай Петрович тоже работящую девчонку приметил, при случае хвалил, а когда и премию выписывал. Злые языки говорили, что сам мастер на Галку глаз положил, поэтому и балует.
А тут Толя ухаживать начал, все и попритихли. Галка работала, жила в общежитии, о счастье мечтала. Нравился ей Толя, да только не щемило сердечко при встрече, даже когда целовал жарко, головы не теряла. А о Николае Петровиче и помыслить не могла. Мастер, молодой мужик, с высшим образованием, с культурными манерами был для нее звездой с неба. Мечтать под ней можешь сколько угодно, а толку ноль, все равно не достанешь. Верно, робела Галка, когда к ней мастер подходил, и сердечко чаще стучать принималось, и воздуху не хватало, но старалась виду не показать. Зачем людей дразнить? Да себя под сплетни подставлять? Лучше о Толе думать, как придет, да под ручку поведет ее в парк гулять, где хмельная сирень заборы ломает, или в кино, про любовь.
Может не так уж и не правы злые языки были, приревновал Анатолий Галю к мастеру. Объяснений попросил. Чтобы Галка как на духу призналась, кто ей люб. Галка Толе про свою любовь говорить начала, да видно неубедительно. Потребовал Анатолий доказательств. Клятвы да божба его не устроили, недолго думал – завалил Галину на койку, да в пять минут ее из девки бабой сделал. И доказательство получил – простыню-то Галина еле замыла. Плакала Галя после. Горько плакала. Анатолий от греха не отказывался, про свадьбу говорил. А про любовь нет. Пока знакомство с родителями прошло, пока к свадьбе готовились, заявление подавали – у Галки животик округлился, так с животиком белую фату и надела.
Жить начали у родителей Анатолия, в своем доме, при хозяйстве-огороде. Недели не прошло, поняла Галя – пьяницы горькие Толины родители. И отец, фронтовик, с одной рукой с войны вернувшийся, и мать, что без образования всю жизнь прожила, санитаркой в больнице работая. Пили каждый день. Когда деньги были – водку покупали, денег не было, бражку пили или самогонку. И Толя с ними начал пить. Днем на работу ходил, после работы пил.
Помощи по дому от него никакой не было, воду с колонки сама, в магазин за продуктами сама, стирка-уборка тоже Галя, варка-жарка, на кухне, опять она. А на руках дите маленькое – Иринка, дочка. Ее тоже без присмотра не оставишь. На свекровь да свекра надежда плохая. Зальют глаза водкой проклятущей, и давай скандалить, права качать, а там глядишь и до драки недалеко. Редкую неделю свекровь без синяка под глазом ходила.
Галя в споры не лезла. Ей бы успеть обед приготовить, да белье постирать погладить, да полы помыть, да в магазин сходить. Крутится целый день белкой в колесе, а все плохая. Сколько упреков Галя выслушала, и ни разу муж за нее не заступился. Превратился принц в жука навозного. Не было больше у Галки ни подарков, ни слов хороших она не слышала, да и лаской мужней обделена была.
Не жила – существовала. Только Иринке год исполнился, сразу Галя на работу вышла, на прежнее место. Дочку помогли в садик оформить, а Анатолий по-прежнему пил. Как умудрялся с производства не вылететь, почему его не увольняли, Галя не понимала. Дома житья не было. Свекровь с упреками, свекор с попреками, а потом и родной муж руку поднял. Отходила Галка неделю с синяком, подала на развод. Анатолий как узнал, переродился вмиг. Пить бросил, если и позволял себе рюмку-другую, вел себя по-человечески. Просил прощения, стал Галке в домашних делах помогать, больше с дочкой времени проводить. Родителей на место поставил, отдельное хозяйство от них вести начал.
Поверила Галина, забрала заявление, да и не хотелось дочку без отца оставлять. Сама сиротой выросла, знает каково это. Боялась Галина, что при такой жизни Толя снова с катушек слетит, написала заявление на квартиру. После двух лет очереди – дали большую комнату, в бараке, на двух хозяев. О большем счастье Галя и мечтать, не смела. Все свое. Комната, мебель, хозяйство. Как раз под Новый год и переехали. Галя с подружками ремонт сделала, заново побелила-покрасила, обои светленькие поклеила, на премию на окна тюль купила. Да еще с работы на новоселье всякой посуды надарили, да люстру с торшером – хорошо! И с соседкой повезло – бабка Пелагея тихая, советами не мучила, с просьбами не ходила, в душу не лезла.
Стирает Галя, мыльную пену взбивает, дочке на радость, а сама на часы поглядывает. Скоро муж с работы придет, только в каком виде? Недолго Толя держался, пить стал еще больше. Каждый день, да через день – пьяный. Когда один придет, а чаще с дружками. Придут, пьют, ругаются, дочку пугают или песни петь начинают, да все больше неприличные, с «картинками». А Иринка слушает, а потом у матери спрашивает, что чего какие слова обозначают. Боролась Гала как могла, и водку выливала, и гостей выгоняла, и разводом грозила – все бестолку.
А однажды сама с гостями села да выпила пару рюмочек. Хорошо стало! Дочка спит, муж под столом коленку гладит, да друзьям ее нахваливает, какая замечательная у него жена! А после гостей, и приласкал от души. Так и пошло. Гости в дом, бутылочка на стол, дочку в коридор и гуляй, веселись! Узнала Галя что такое и похмелье, поняла, как мужа мучила, когда на опохмелку денег не давала. Жить вроде полегче стало – с мужем скандалов нет, чего ругаться, если с одной бутылки веселье добывают? Дочка растет, не болеет.
Только с работой хуже стало. Бабы народ глазастый – раз красные глаза углядели, другой руки трясучные, в третий перегар заметили, ну и пошли воспитывать! В профком вызвали, стыдили, на собрании пропесочили и чего добились? Научилась Галька прятаться, маскироваться, даже под хмельком как трезвая и говорила и делала. Вот в таком подпитом состоянии, Галина в больницу и попала. Подвернулась нога, голову закружило, и слетела со строительного «козла» головой вниз. С переломом руки увезли в больницу.
Там в больнице, Галя и очухалась. Поняла, что на пару с муженьком, чуть жизнь свою под откос не пустила. Пока в больнице была Анатолий ни единого разу не попроведовал. Дочка у подружек в общежитии жила, что ей с нетрезвым отцом делать? Маленькая еще, за самой пригляд нужен.
Только без внимания Галя не осталась, Николай Петрович каждый день приходил, еду домашнюю приносил, фрукты-овощи, смущаясь, на койку вываливал. Ничего такого не говорил. Смотрел на Галю с нежностью и по руке гладил. А глаза-то сами все и сказали. И про любовь и про тоску и про желание, да поздно. Прошлой весной была свадьба у Николая, молодую инженершу с планового отдела замуж взял. И как молодуха его в больницу без ревности отпускала? Любила, верно, сильно. Доверяла.
Из больницы Галя домой не вернулась. Договорилась с комендантом общежития, правда за деньги, пустили ее в маленькую бытовку, где только кровать и тумбочка поместились, и стала там с Иринкой жить. К бутылке не прикладывалась, хотя иногда сильно хотелось. Работать стала со злобой, вроде как мстила кому-то. Все швырком, кувырком, с бабами не откровенничала, на дочку покрикивать стала. А Толя-то, как и забыл, что у него жена с дочкой есть. Не искал, не приходил, прощенья не просил. От людей слышала, что пил по черному.
На Первомай в конторе устроили праздник. Принаряженные женщины доставали из сумок домашнюю снедь. Салаты, винегреты, засолки из грибов, пироги. Поставили на стол и вино и водку. После официальной части, где Галину наградили небольшой денежной премией, всех пригласили к столу. Настроение у всех было праздничное – впереди три дня выходных. Женщины уже прикидывали, что успеют сделать по дому, мужчины желали отдыха, как положено – на природе, с шашлыком, гитарой и приятной компанией. Галя выпила бокал вина, немного захмелела. Организм сразу вспомнил привычную расслабленность и раскованность, и Галя решила немного пококетничать с мастером. Понимала, что в шутку, ничего серьезного у них быть не могло, но приходил же он в больницу! Да и его глаза неотступно влекли к себе.
– Николай Петрович! А вы что скучаете? Можно я вас развлеку?
– Я не скучаю, Галя. Но отчего не побеседовать с красивой женщиной? Выпить хотите?
– Нет, спасибо, я уже выпила, мне хватит.
– Жалко музыки нет. Я бы вас танцевать пригласил.
– А у нас в общежитии маленький приемник есть, там всегда музыку передают.
– Вы предлагаете пойти к вам в общежитие? И там танцевать?
Хмель в голове перемешался с женской тоской по мужской ласке. Может, в словах мастера и не было намека, просто вопрос с долей шутки, но Галине захотелось шутку превратить в правду. Пусть на немного, на секунду, минуточку, на мгновенье, но побыть наедине с мужчиной, при встрече с которым сладко пело сердце.
– А почему бы и нет? Я женщина свободная, кого хочу, того в гости и зову! Ну, что поедем? Или боитесь?
– Чего бояться Галочка? Вы не волк, а я не красная шапочка. Думаю, не съедите?
– А кто его знает, может и съем. Так как?
– Идемте. Я не боюсь.
Шли по улице рядом, говорили о каких-то пустяках . Галя себя не узнавала, оказывается она помнила что-то из ранее прочитанных книг и умело поддерживала беседу, отвечала достаточно толково на вопросы. А она уж о себе сложила другое представление: глупая, никчемная, не интересная, озабоченная только житейскими проблемами. Получается, что нет.
На вахте в общаге, к счастью никого не было, так не хотелось, чтобы их видели вместе. В комнатке Николай Петрович сразу сел на кровать, плотно прижавшись спиной к стенке. Не крутил головой, не разглядывал убогую обстановку, за что Галя была ему благодарна.
Посидел, вытащил сигареты, взглядом поискал пепельницу, не нашел и спрятал сигарету. Галя стояла рядом. Молчала. Что говорить и что делать дальше она не знала. Тусклая лампочка под потолком создавала полумрак, мягко намекающий на интим. Молчание затягивалось. Галина начала пристально смотреть на Николая, давая ему возможность выбора.
– Галя, дочка где?
– Она у подруги, там день рождения празднуют, пойду ее забирать после девяти. Вечером.
– Значит, у нас есть время?
– Для чего Николай Петрович?
– Для любви, Галя, для любви……
Что было дальше, Галя помнила смутно. Жаркие объятия, сладкие поцелуи, пупырышки на коже от наслаждения, истома по телу – и настойчивый шепот в ухо:
– Любимая…. Хорошая моя…. Галка…. Галочка….. я так долго этого ждал! Любимая….
Никто. Никогда. Не говорил ей о любви. В детстве некому было – сиротой росла. А за четыре года брака муж не проронил ни словечка о любви, а ей, оказывается, так этого признания не хватало!
– Говори, Колюшка, говори! Скажи еще! Повтори, кто я?
– Любимая….Любимая….Желанная….Самая любимая…. Самая прекрасная…..
– Люби меня, Колюшка……
Когда первый пыл прошел, они долго лежали молча, каждый, думая о своем. У Галины слезы не высыхали на глазах от жалости к себе самой, по своей никчемной безрадостной жизни, от осознания, что ушла возможность быть счастливой. Пять часов с любимым, а потом опять стена, которую невозможно разрушить, потому что в нее вмурованы другие человеческие судьбы и души. Иринка, Юля – жена Николая, Толя.
Что делать с ними? Ладно, дочь может привыкнуть к новому папе, а Юля? Ей скоро рожать, невозможно безболезненно разрушить ее мир и предать, только потому, что два взрослых человека вовремя не разобрались с чувствами. Одна плыла по течению, второй слишком долго ждал. Глупо было спрашивать, что будет дальше. Ничего. Ничего у них не будет. Единственная возможность – быть любовниками.
Это значит прятаться, врать, предавать, притворяться, воровать несколько минут греховных объятий. Любовники – несчастные или счастливые, проклятые или удачливые, виноватые или правые? Кто возьмется судить?
В то, свое первое свидание, они ни о чем не договорились. Просто расстались молча, до боли целуя друг друга. Через сутки мучительного для Гали ожидания Николай пришел снова. Принес яблоки для Иринки и смешного косоглазого плюшевого медведя.
Гале молча протянул коробочку. Тоненькое серебряное кольцо с рубиновым самоцветом, кровавой каплей застывшим в лепестках. Галка металась по узкому пространству, задевая то боком, то грудью стоящего мужчину. Потом умчалась на третий этаж, договариваться, чтобы посидели с Иринкой. Отбивалась от расспросов и намеков, молчала, как партизан, прекрасно понимая, что тайне недолго быть тайной, скоро все откроется, но что будет потом, знать не хотела.
Она хотела любить и быть любимой, нежиться в ласковых руках, трепетать от поцелуев, кричать от наслаждения…. Сейчас. Сегодня. Потому что завтра это опять исчезнет. И останется пустота……
Праздники прошли, начались будни. Работа, садик, общага – общага, работа, садик. На людях Николай никакого внимания на Галю не обращал. Как раньше, говорил только по делу, но в глазах стыло толи сожаление, толи печаль от потаенной любви.
Галя жила предвкушением встречи. По бабьей глупости, возмечтала о невозможном, хотела любви настоящей, не ворованной. Стала нахально отпускать плоские шуточки, поддевая мастера, вызывая его хоть на малое проявление внимания к собственной персоне. Николай на поводу не пошел. Отшучивался коряво, без легкости, еще больше подогревая интерес со стороны любопытных женщин.
В общежитие приходил еще пару раз, про любовь не заикался, ласкал, нежил, и все. А после как обрезало. Сверкнула рубиновой каплей Галина любовь и пропала. Тайное стало явным.
Пошли пересуды, сплетни, сильно задевающие гордость Галины. Кто открыто плевался в след, осуждая: мол, замужняя, а что себе позволяет? И никому дела не было, какой у нее был муж, что хорошего видела она с ним?
Молодые разведенки поддерживали - чего теряться, если свой мужик никакой, так хоть с другим потешиться. Молодая инженерша до выяснений отношений с соперницей себя не опустила, сделала по умному – поставила условие мужу: коли так любишь, разводись и женись, но тогда про меня и ребенка забудь навсегда. Если это просто блажь, подожду и прощу, но позорить себя не позволю.
Все это передал Гале Николай, отведя в укромный уголок прямо на работе. Больше про любовь не говорил. Может и жила она в его сердце, только видать пораскинул мозгами и понял – у Гали ребенок, чужой для него, а тут скоро свой появится. Да и мороки сколько! Разводы, суды, пересуды, объяснения с тещей, с друзьями, с начальством…. А может, любовь у него цветком-однодневкой была? Утром расцвела, к вечеру завяла? Как бы там не было, больше они не встречались.
Комендантша общежития Галю из комнатки выгнала. Типа - у тебя, дорогуша, своя квартира есть, а ты у другого место отнимаешь.
Делать нечего – Галя вернулась к Анатолию. А он словно слепой и глухой – ничего не сказал, не спросил, где столько времени родная жена пропадала. Стали жить по – старому: Толя пил, в домашних делах участия не принимал, на дочку внимания не обращал, к Гале относился как к кастрюле: нужна – возьмет, попользуется; не нужна – в сторону. Кольцо с кроваво-красным камушком Галя запрятала в надежное место. Знала о нем, помнила, но никогда не доставала. Больно сразу душе делалось. Плакала душа, такими вот кровавыми каплями и плакала.
…Мокрые занавески свисали до пола, оттягивая веревку, разграничивая пространство, создавая в комнате скромный потаенный уголок за полотнищем, возле плательного шкафа.
Туда сразу же перебралась Иринка с игрушками. Сытая, довольная, она возилась на полу, что-то негромко напевая. Галя села передохнуть на диван. Надломанная ножка скрипнула и с хрустом отвалилась совсем. Галя кувырком слетела с дивана. Звонко захохотала Иринка. Галина, потирая ладонью ушибленный бок, вышла в коридор, молотка не нашла, взяла топор, пару гвоздей, деревянный чурбачок и пошла в комнату, чинить диван.
Дверь у соседки приоткрылась, навстречу Гале вышла бабка Пелагея. Темно-синий, в горошек платочек, темная кофта, длинная до полу, черная юбка.
– Здравствуйте, бабушка Пелагея.
– Здравствуй, здравствуй. Чего с топором балуешь?
– Да ножка у дивана сломалась, вот, починить попробую.
– А ты чего дома? Среда ныне, день рабочий.
– У меня отгулы накопились, вот взяла, чтобы дом в порядок привести. А вы что нарядная такая? Собрались куда?
– В молитвенный дом иду. Трехдневное радение у нас, в пятницу днем вернусь. Смотри, Галька, чтобы тихо тут было! А то без соседки-то разойдетесь во всю, стесняться некого!
– Не волнуйтесь, бабушка Пелагея, все будет хорошо. Счастливо вам.
–– Ну, до свидания.
...Галя обухом топора вбивала гвозди, стараясь попасть в середину чурбачка. Оглянувшись, увидела – дочка заснула прямо на полу, рядом с игрушками у раскрытой дверцы шкафа.
« Не буду больше стучать, разбужу ненароком. Надо ее на диван переложить, пусть спит» – подумала Галя. Входная дверь громко хлопнула, тяжелые быстрые шаги раздавались по коридору. Это вернулся с работы Анатолий. Галя отложила топор, поднялась с колен и пошла встречать мужа.
… Бабка Пелагея вернулась домой в пятницу, к обеду. У соседей дверь была закрыта, было непривычно тихо. Пелагея про себя поблагодарила Господа, что увел соседей. На душе была благодать, настроение хорошее, не хотелось его портить, слыша за тонкой стенкой пьяные вопли, глухие удары да горький плач молодой женщины. « Видать к родичам подались, на выходные, ну и славно» – Пелагея успокоилась.
Отобедав, немного вздремнула, проснувшись, захотела чаю, встала плавно потянулась и пошла на кухню. За соседской дверью невнятно раздавалось какое-то поскуливание и скрип.
«Никак собаку завели! Этого только не хватало! Вонь, лай, шерсть! Как появятся, скажу, нет, потребую, чтобы выбросили. Собаке во дворе место, а никак не в дому!» – рассердилась Пелагея.
Уже без настроения попила чаю с бубликами. Посидела у окна, разглядывая копошащихся соседей на улице. Пошла к себе в комнату.
За соседской дверью было тихо. Только какой-то странный запах сочился из щелей. Телевизора у бабки не было, книги она не любила. Долгие вечера коротала, почитывая библию или вязала крючком широкие скатерти, которые потом успешно продавала на базаре.
Уснула бабка быстро, ночь прошла спокойно. Утром опять пошла на кухню, готовить завтрак. Скулеж из-за двери стал явственнее, бабке почудилось, что между всхлипами «собака» сказала: « Мама!»
Пелагея перекрестилась, подошла к двери, постучала. Никто не ответил, только плач стал похож на плач ребенка. И противный запах стал сильнее.
– Матушка Пресвятая Богородица! Неужто упились до смерти, а ребенок живой! Или дома бросили, а сами ушли? Да вроде нет. Галька-то жена худая, а как мать хорошая, заботливая. Ирку одну не кинула бы! Знать случилось чего!
Пелагея кинулась к соседям. Пришел Григорий, здоровенный мужик, что работал молотобойцем в «горячем» цехе. Послушал плач, дверь ломать не позволил, велел вызвать милицию. Милиция приехала скоро.
Постучались в дверь, прислушались, принюхались и мощным ударом вышибли дверь с петель. Любопытная бабка первой сунулась в проем, мимо столбом стоявшего сержанта, глянула в комнату и потеряла сознание.
...Из милицейского протокола на месте происшествия:
« 14 июля 19… года прибывший по вызову гражданина Марычева Григория Ивановича 1954 года рождения, проживающего по адресу ул. Серебрякова д.6 кв.12. милицейский патруль обнаружил в пустой квартире четырехлетнего ребенка, пол женский. Ребенок сильно напуган, истощен, обезвожен. Комната разгромлена, видны следы борьбы. На стенах, диване, на полу большие темные пятна, предположительно - засохшей крови. Кровяные брызги так же присутствуют почти на всей мебели, на занавесках, висящих в углу комнаты и на ребенке. На полу явственно видны следы ударов от острого предмета, предположительно топора…….»
...Из милицейской сводки происшествий по городу:
« 12 июля 19…года в 8 часов 11 минут утра на железнодорожном полотне 217 километра перегона Златоуст – Челябинск машинистом тепловоза гражданином……. Был обнаружен полотняный мешок с расчлененными человеческими останками. Голова отсутствует. На отрубленной кисти правой руки на фалангах пальцев побуквенная татуировка: Т О Л Я…….»
...Выписка из протокола допроса обвиняемой гражданки Хохляковой Галины Ивановны 19…года рождения двадцати трех лет…..
« Он с порога начал меня избивать.Только вошел и сразу ударил... Сломал нос, выбил зубы. Бил кулаками по всему телу, потом лицом о стену, об пол. Таскал за волосы. Когда упала, бил ногами в живот, в грудь. Обзывался нецензурными словами, кричал, что, если меня тянет на других мужиков, он сейчас отобьет охотку. Что если мне захотелось любви, он покажет настоящую любовь... Когда бить перестал, повалил на пол, сорвал одежду, стал насиловать. Сначала как обычно, потом перевернул…и…в…извращенной форме…Когда насиловал, тело прижигал сигаретой…
И так несколько раз…Потом устал, лег на диван. Глаза закрыл, вроде как задремал….
Я поднялась, взяла топор…голову отрубила почти сразу. Одним ударом. Потом начала рубить тело. Трудно было. Долго мучилась. Потом из коридора взяла мешок сложила все. Ночью на тележке, отвезла мешок к железнодорожному мосту, сбросила на шпалы. Голову закопала в лесу. Про дочь забыла. Она наверно сразу в шкаф спряталась, она всегда там пряталась, когда отец пьяный приходил.
У меня все болело. Была как в бреду. Жить не хотела. Ушла к подруге. Все это время пила водку, пока не приехала милиция…»
Галине дали шестнадцать лет строгого режима – за убийство. Лишили материнских прав - за издевательство над ребенком. Дочку Ирину отдали на воспитание родителям погибшего, даже не учитывая показания соседей, что будущие опекуны - хронические алкоголики.
По городу ходили слухи, что везти труп ей помогал ее бывший хахаль, из-за которого все и случилось. Вроде кто-то что-то видел…
Уже на зоне Галя получила короткую записку без обратного адреса:
« Любимая, прости...»
Она прочитала ее, сложила вчетверо, спрятала в лифчик. Подошла к окну и стала с тоской и слезами на глазах, смотреть на клетчатое солнце...