Подаяние

Вера Третьякова
Прошло два десятка лет,  но в памяти время от времени, обычно в дни Великого поста, всплывает один эпизод  из моей прошлой жизни. 
В то время советский бумажный рубль ещё был в ходу, но купить на него больше, чем два коробка спичек, было невозможно. 

В кармане у меня часто была пара-тройка бумажных рублей для просящих подаяния. Таких обездоленных людей, стоящих с протянутой рукой или кепкой, тогда много можно было увидеть в городе.  Просили  именем божиим,  да не у каждого, у кого просят,  сердце открыто Богу и людям. То же можно сказать и о просящих.
Правду скажу, сама не часто подавала, разве только бабушкам, хотя не раз слышала, что не все побираются, чтобы хлеба купить.   Бывало, посмотрю на бабульку и рука сама в карман потянется,  а бывало, взгляну и мимо прохожу.  Но никого не осуждала, просто их жизнь так сложилась,  у меня – иначе. 

В тот осенний день было ветрено.  По блёклому, сероватому небу быстро и низко двигались темные тучи.  Дождя не было, но не было и солнца. Помню, как ветер раскачивал темные ветки деревьев, но красок осени, любимого моего времени года, не запомнила. 
Я шла в магазин за хлебом и молоком.  Другие продукты в семье были почти роскошью, покупались не каждый день, ну а картошка с моркошкой да  соленья-варенья -  это своё,  из своего сада-огорода.

У входа в магазин увидела старую женщину.  Сухая, тонкая, с узкими плечами, мне она показалась высокой, может, оттого, что была одета во всё чёрное. Чёрный платок, плотно повязанный  вокруг головы и шеи, маленькое, морщинистое лицо - оно было очень старым, даже древним.
Но что меня поразило - это его выражение. Окаменевшее, безразличное даже, но в этом безразличии читалось и отчаяние, и боль стыда, и невыносимая тяжесть горя.  Одна рука была опущена, другая, согнутая в локте и прижатая к телу, заканчивалась полуоткрытой горсточкой ладони.

Это я сейчас, вспоминая, анализирую свои впечатления, а тогда весь её напряжённый облик и взгляд, направленный не на меня, не на входящих в магазин или проходящих мимо, а куда-то  в пространство, остановили меня.
Казалось, она видела то, что мне увидеть не дано, знала то, что я никогда не узнаю.

Я вошла в магазин и, оплачивая покупки, проверила содержимое кошелька.  Из «мелких» денег у меня была одна зелёная «трёшница» и пара желтеньких потёртых рублей. Я ещё колебалась: дать один или три рубля  и, не определившись с выбором,  сунула в карман обе купюры.

И всё-таки я подала ей рубль!

Она посмотрела на меня внимательно, и не было в этом взгляде ни унижения, ни ханжеской покорности. Рубль мой приняла. Не помню слов благодарности, которые обычно говорят все, принимающие подаяние, не помню, крестилась ли она при этом.
Только вдруг склонилась передо мной в глубоком поясном поклоне. Её прямая, узкая фигура будто переломилась в пояснице.  Потом она выпрямилась, а я, растерявшись, могла только выдавить из себя: «Зачем же Вы... так...?!»

Как бы мне хотелось здесь написать, что следом  я отдала ей и ту «трёшницу», и другие деньги из кошелька, но…  Не было этого. Я развернулась и пошла быстро прочь. 
Мне было стыдно за свой несчастный потрёпанный рубль.  Я казалась себе мелочной скупой девчонкой, незаслуженно получившей поклон женщины, по годам годящейся мне в бабушки.

Заслуженным только оказался урок милосердия и благодарения, преподанный ею.
Я помню этот урок и помню чувство стыда и сожаления, с которым я уходила от неё.  С годами это чувство изгладилось в сознании. Осталось приглушённое чувство боли, а ещё – понимание ответственности за свои слова и поступки.

И сейчас, когда перечитываю эти строки, перед моим внутренним зрением стоит простая деревенская женщина с лицом, окаменевшим от горя и несправедливости жизни, но мудрым сердцем, знающим любовь и милосердие. 
И  представляется мне она в образе Матери, не дождавшейся с Великой Войны  мужа и старших сыновей, воспитавшей и поднявшей на ноги младших детей, трудившейся всю жизнь честно на благо семьи и Родины.
 
Не вина её, а беда, что жизнь и государственный хаос поставили её у магазина просить подаяния. 
Сколько их, таких матерей, по России было тогда?
И сколько их ещё осталось?

Прости меня, Мать!


Иллюстрация: В.Третьякова. Вечерняя молитва. Бумага, гуашь. 2009 г.