Путь дальний - к морю Белому. 2005

Анатолий ВЫЛЕГЖАНИН

ПУТЬ  ДАЛЬНИЙ  –  К  МОРЮ  БЕЛОМУ
Путешествие по Русскому Северу
 в 2005 – 2009 годах


Колумбы Росские, презрев угрюмый рок,
Меж льдами новый путь отворят на восток,
И досягнет Америки Держава.
М. ЛОМОНОСОВ




200-летию установления
торгово-дипломатических отнощений
 между Россией и Америкой (2005 - 2009),
начатых вятским купцом
Ксенофонтом Алексеевичем Анфилатовым,
посвящается.

О

Is dedicated to the 200th anniversary
of the esteblishment of diplomatic ties
between Russia
and the United States of America.



ПОДНЯТЬ ПАРУСА!
У вас в руках редкая книга.
Родилась она в результате уникальной и впервые в истории Вятского края проведенной беспрецедентной акции -  пятилетней историко-краеведческой экспедиции команды котельничан по древнему  торговому пути вятских купцов, посвященной 200-летию установления торгово-дипломатических отношений между Россией и Америкой, начало которым два века назад положил купец первой гильдии и дважды бургомистр города Слободского Ксенофонт Алексеевич Анфилатов.
И что примечательно, - проходила она именно в юбилейные годы - с 2005 по 2009 - и удачно вписалась в президентскую программу мероприятий к этой круглой дате.
Еще символично, - водная, основная часть торгового пути по рекам Лузе, Югу и Северной Двине, почти 2000 километров до Архангельска, - пройдена  на яхте «Ксенофонт Анфилатов» под алыми «гриновскими» парусами - вятским символом романтики и рукотворности чуда.
За годы Беломорской Экспедиции и позднее собран огромный и интереснейший материал об истории и культуре, нынешнем дне Русского Севера, который и лёг в основу настоящей книги. Пусть она останется теперь в память себе, друзьям по команде, в подарок всем, кто любит Русский Север, и как напоминание о добрых делах наших предков, сильных помыслами и духом.

Анатолий ВЫЛЕГЖАНИН.
Писатель.
Руководитель  Беломорской Экспедиции.



НЕОБХОДИМОЕ НАПУТНОЕ
Взгляните на карту из школьного учебника "История России". Так выглядело наше Отечество на перевале ХV - ХVI веков. Уже позади Куликовская битва и целый век окончательной "зачистки" страны от монголо-татар - дикого степного этноса. Уже окончательно присоединены к Великому княжеству Московскому необъятные земли Великого Новгорода, и родилось единое, сильное и независимое государство Русь. Уже Ивана III, Васильевича, сменил на престоле Василий III, и летописцы писали о чувствах своих современников так: "Наша великая русская земля освободилась от ига... и начала обновляться, как будто перешла от зимы к тихой весне. Она снова достигла своего древнего величества, благочестия и спокойствия, как при первом князе Владимире".

Именно с этого перевала веков начинается не только географическое - на юг и восток до пределов нынешних границ - разрастание страны, но и укрепление её государственности, хозяйственно-экономическое развитие, утверждение её авторитета в мировом сообществе государств во времена ещё до Петра I, а уж что при нём и после него - тем более. И обратите внимание: все эти семь веков, если считать от начала княжения в Новгороде Рюрика (862-й) государство наше складывалось как многонациональное. Но при всей необъятности нынешней России есть на её просторах регион, который на картах никак не обозначен, но, когда мы называем его, сразу представляем не только место, а довольно точные даже границы.

Регион этот - Русский Север.

Так условно, но со значением высоким, чувством исторической весомости, называем мы целую страну в стране - между 58-й с юга и 68-й с севера параллелями, финской границей на западе и Уральским Камнем на востоке. А это значительные части территорий нашей Кировской, а также Пермской, Костромской, Ленинградской областей, целиком Вологодская и Архангельская, часть Карелии, вся Республика Коми, Коми-Пермяцкий и Ненецкий автономные округа (первый недавно вошёл в Пермский край, а второй - в Архангельскую область). Разумеется, он и раньше был, и сейчас остался многонациональным. Однако родившееся когда-то и закрепившееся прочно в общественном сознании название это ничуть не умаляет национального аспекта, а лишь придаёт ему специфики и значимости.

Попытайтесь зрительно провести на карте нынешней России границы Русского Севера - и вы увидите, что он точно вписывается... в границы северо-восточной половины Русского Государства на перевале ХV - ХVI веков. Оказывается, наши нынешние Киров, Котельнич и село Вишкиль были поселениями пограничными. Так что мы, вятские, живущие севернее этой условной, но исторически оправданной границы, можем с гордостью и полным на то правом считать себя коренными жителями "коренного" Государства Российского, и именно наш Русский Север был и остаётся главным хранителем русского национального жизненного уклада, народных традиций, духовности и культуры.

СТАРИНА СЕДАЯ
Продолжим вольный исторический экскурс, но уже по другой карте. Это тоже Россия, но в семнадцатом веке - поры, предшествовавшей появлению на свет Петра Великого. Уже позади Иван IV Грозный с его опричниной, правление Бориса Годунова и Лжедмитрия, начало династии Романовых. Вокруг нашего Хлынова, простираясь на север за Великий Устюг, за нынешний Котлас, Соль Вычегодскую, по верховьям Северной Двины - до самых возможных "пределов вегетации", раскинулись хлебные поля. На запад они уходят до Соли Галицкой, за Вологду, вокруг которой возделываются к тому же лён и конопля - на одежду, продовольственное масло, пеньку, парусину, канаты - пропасть других нужных товаров. Ещё нет Петербурга, но уже есть и действует первый и пока единственный в России порт Архангельский, который не только принимает английские, немецкие, голландские корабли с заморскими товарами, но и отправляет в соседние страны русское продовольствие и товары ремесленников.

Именно рождение этого порта способствовало открытию торговых путей от Белого моря через Великий Устюг на Урал, в Чердынь, в Соль Камскую, на Каму, а по ней - до самого Каспия. А также по Сухоне на Вологду, саму Москву, на Волгу, а по ней - до моря Чёрного. И не было в России той поры другого такого региона, в котором бы так удачно сошлись благоприятные для развития торговли природно-географические и климатические условия.

Этой замечательной особенностью не могли не воспользоваться вятские купцы. У них был свой торговый путь на Русском Севере, и большая часть его шла по воде от пристани Ношуль в верховьях Лузы, дальше по Югу на Великий Устюг, Сухоне и Северной Двине. Близость единственного морского порта, до которого весной по высокой воде баржа с хлебом шла самосплавом всего каких-то восемь дней, открывала перед вятскими купцами безграничные возможности в бизнесе. И века ХVII, ХVIII, и большая часть века ХIХ благодаря этому  стали поистине золотой порой для десятков и сотен наших предпринимателей.

Среди деловых людей Вятки и в особенности Слободского, вписавших свои имена не только в хозяйственно-экономическую историю края, но и в становление предпринимательства в России считаются купцы и промышленники Александровы, Бакулевы, Булычёвы, Макаровы, Ончуковы, Платуновы, Гусевы, Прозоровы, Герасимовы – фамилии и рода, заслуживающие отдельный исследований, очерков и книг. Они и целая когорта других видных деловых людей, используя удобство выхода к порту в Архангельске и активно занимаясь внешней оптовой торговлей, вкладывали свои капиталы в развитие местного производства и мануфактур.  Были широко известны кожевенные, литейные, скорняжные, каповые и винокуренные производства. Не случайно в ХIХ веке Слободской был самым развитым по промышленности и ремесленничеству городом.



С ЧЕГО ВСЁ ПОШЛО
Самой крупной фигурой среди Вятского купечества и видным деятелем в истории Российского предпринимательства был слобожанин Ксенофонт Алексеевич Анфилатов. Человек большой, но драматически сложившейся как личной, так и деловой судьбы, ставший первооткрывателем новых, не тронутых до него, горизонтов деловой жизни Вятки и России того времени, обласканный вниманием многих заморских государей и в пике своего бизнеса положивший начало торгово-дипломатическим отношениям двух великих государств планеты – России и Америки, он закончил дни вдали от родины, на чужбине, в полной нищете и безвестности.

Имея достаточно большой биографический материал о нем, я не ставлю, однако, цели излагать в этой книге его весь, а лишь напомню о главных вехах жизни нашего видного земляка.

Родился Ксенофонт Алексеевич Анфилатов 26 января 1761 года в деревне Вагино Слободского уезда. Когда ему исполнилось 12 лет, отец его и дядя записались в купечество. Звание это таким образом закрепилось и за ним. И то ли наследственность тому причиной, то ли дар торговой предприимчивости Божий, а скорее всё это вместе, но к семнадцати годам Ксенофонт и уже не сын Алексеев, а Ксенофонт Алексеевич был во второй купеческой гильдии и получил паспорт на торговлю в российских, малороссийских (читай – украинских, - А. В.) городах и в Сибири.

В 1783 году, когда ему исполнилось всего 22 года, он впервые появляется по торговым делам в Архангельске, где начинает оптовую хлебную торговлю, участвует в откупах и подрядах. Через шесть лет, в 1789 году, его первый раз выбирают на три года бургомистром Слободского. Но должность свою он исполняет неприлежно, поскольку на следующий год покупает у Архангельского купца I-й гильдии Антона  Менсендеина готовый к судоходству корабль, называет его «Доброе товарищество» и начинает заниматься торговлей со Скандинавией и странами Западной Европы.

Масштабы ее росли из года в год и через двенадцать лет, то есть в 1802 году в его адрес пришли из-за границы уже  одиннадцать(!) судов с товарами. В этом же году он открывает свою торговую фирму в Архангельске. Еще через год вместе со своим зятем, крупным и успешным архангельским купцом Алексеем Поповым становится соучредителем и совладельцем «Беломорской торговой компании», которая впоследствии десять лет занималась рыбными промыслами в Белом море.

Поскольку в самом начале ХIХ века наш Слободской и вятская при нем округа были вместе с Вологодчиной основным поставщиком русских товаров для продажи за границей, торговые дела Анфилатова и слободских купцов шли в гору. По финансовому обороту, помимо льнопродукции и зерна, самым ходовым товаром были вина Павловского и Ключаревского заводов. Только вина с Ношульской пристани доставлялось по весне на баржах до 1 миллиона 700 тысяч вёдер. Чтобы справиться со все возраставшими товарными оборотами, Анфилатов совместно с вологодским предпринимателем С. Митрополовым создает торговую контору в Лондоне.

Именно эти первые годы века стали временем пика деловой активности и финансового успеха Ксенофонта Алексеевича. Имея выход в северные моря и покупая один за другим корабли, он торгует с европейскими странами: Голландией, Англией, немецкими городами и даже через Средиземное море с Турцией. Однако война между Англией и Францией, нарушение экономических связей, морское пиратство и таможенные барьеры усложнили европейскую торговлю и сделали ее даже опасной. Все это заставило Анфилатова искать другие пути и рынки сбыта товаров и партнеров по бизнесу.

Тонко чувствуя международную политическую конъюнктуру тех лет, исходящую из сложных торгово-экономических отношений между Америкой, Англией и Россией, и имея богатый опыт деловых отношений со странами Скандинавии и Европы через северные моря, он решается на дерзкий по тому времени шаг — завязать торговые дела с Америкой. Однако, понимая, с каким большим не только деловым, но и финансовым риском это связано, он решается одновременно, по нынешнему говоря, подстраховаться - заручиться поддержкой на самом высоком уровне и обращается с письмом к министру коммерции Российской империи графу Н.П. Румянцеву следующего содержания.

«Сиятельнейший Граф Милостивый Государь Николай Петрович!
Поощряем будучи неусыпным Вашего Сиятельства о распространении Российской внешней торговли и кораблеплавания попечением, построил я в Архангельске собственно мне принадлежащих пять кораблей, которые ныне продолжают плавание только в Европейские порты.

Мое желание стремиться начать торговлю непосредственно в Северо-Американские области и доставить туда наши продукты и товары, и на против того приводить оттоле наличные произведения на собственных Российских кораблях, куды и намерен отправить от Санкт-Петербургского и Архангельского портов из оных три корабля. Но как первый опыт сопряжен со многими излишними расходами, сверх того статься может по новости, что наши товары там, а тамошние здесь продать по необходимости должно будет в убыток, в вознаграждение сего осмеливаюсь Ваше Сиятельство покорнейше просить исходатайствовать у Его Императорского Величества Высокомонаршию милость, какую Высочайшей Воле даровать будет угодно.

С глубочайшим высокопочитанием и преданностию имею счастье быть Вашего Сиятельства Милостивого Государя всепокорнейший слуга Ксенофонт Анфилатов».

Короче и по-нынешнему говоря, я, мол, собрался бизнес свой расширить, так ты, государь, даровал бы мне «бабок», поскольку, мол, за Россию рискую и жилы рву. Александр I это рвение оценил. Он не только освободил от пошлин и налогов товары,  которые Анфилатов собирался отправить в Америку и привезти оттуда, но и даровал ему весьма по тому времени щедрую ссуду «без всякого залога и поручительства» в размере 200 тысяч рублей.

Было это в конце декабря 1805 года. В сентябре следующего, 1806-го Анфилатов из трех разрешенных для торговли через Атлантику отправляет из Архангельска в Нью-Йорк первый корабль «Иоганес Баптист» («Иоанн Креститель»), а из Санкт-Петербурга в Бостон – второй – «Эрц-Энгель-Михаэль» («Архистратиг Михаил»). Грузы сопровожлал компаньон Анфилатова Иосиф Смолин, которому было поручено выгодно продать российские товары и закупить американские.

Оба корабля, пусть не без трудностей и злоключений, но вернулись и доставили в Россию первые американские товары. В числе их было 3600 бутылок ликера, ром, сахар, кофе, шоколад, лавр, корица, гвоздичная головка, мушкатный орех, перец, какао, каролинское пшено, красный синий и желтый сандал, брусковая краска индиго, красное дерево. По оценке таможенной службы, коммерческий итог экспедиции составил около миллиона рублей.

Это первое в истории Российского купечества смелое заокеанское торговое предприятие сделало Анфилатова купцом-миллионером, и в 1809 году ему присвоена была первая гильдия.  Сам Ксенофонт Алексеевич по поводу этой своей первой торговой экспедиции в Новый Свет писал, что это:»...во-первых, доказало мореходству противу всех мнений иностранцев возможность употреблять и в дальние морские вояжи корабли сосновые, прочной токмо постройки..., а, во-вторых, американцы сами стали посылать в Архангельск свои корабли и завели там конторы, чего до предприятия сего не было. Таким образом, и в Архангельске к существенной для нас пользе товары американцев идут теперь из первых рук, как и наши, доходят к ним через другие руки».

Российские флаги на мачтах анфилатовских кораблей, впервые увиденные в портах Америки, вдохновили и заморских негоциантов, которые уже по «проторенному» по атлантическим волнам пути повезли к нам, «колониальные», как их тогда называли, товары. У правительств двух наших государств возникла необходимость установить после торговых уже дипломатические представительства на уровне посольств, что и было сделано в 1809 году. Через два года в Архангельске уже были две американские торговые конторы.
 
 Ксенофонта Алексеевича можно с полным правом назвать первым дипломатом России в Америке.



ПОРТ НАЗНАЧЕНИЯ - СОЛОВКИ
Всё сказанное выше для историков Вятки давно стало "общим местом". И быть может, не одно десятилетие в культурных кругах области витала идея создать книгу о нашем Беломорско-Вятском регионе и древнем торговом пути. Однако почему столь долго за такую книгу и с такой благодатной темой не пытался взяться никто? Казалось бы, на Вятке хватает краеведов. Не потому ли, что, прежде чем писать, этим путём нужно... пройти. Иначе говоря, повторить его. А это вопрос очень специфичный. И вот почему.

Древний хлебный путь пересекал Русский Север по диагонали - с юго-востока на северо-запад. И начинался он, кстати... у нас в Котельниче. В наш уездный городок, а также в Орлов ещё по осени, всю зиму и весну, пока не сходил снег, вся крестьянская округа - (по-нынешнему)  даровская, шабалинская, свечинская, а может и арбажская, свозила рожь, пшеницу, ячмень, горох, изделия крестьянского труда. Всё это отправлялось в Слободской, а оттуда через тайгу по 200-километровой лежнёвке, которую вскладчину содержали вятские купцы, - на Север, в Республику Коми, к пристани Ношуль в верховьях Лузы и грузилось на изготавливаемые там же, на месте, плоты и баржи. В мае полая вода их поднимала и уносила по Лузе, Югу и Северной Двине на Архангельск.

Если точно повторять этот хлебный путь, надо быть, во-первых, туристом. Во-вторых, иметь опыт дальних водных путешествий. Причём путешествий многолетних. В-третьих, надо иметь на это деньги, поскольку спонсоров под эту не только совершенно бесприбыльную, но и довольно затратную идею не найти. А, в-четвертых, этой идеей надо не только очень загореться, но и так всё дело поставить, чтобы "горения" этого хватило от начала до конца на несколько лет. А ещё надо иметь сплочённую команду, потому что одному это не под силу. А ещё какое-то плавсредство. А ещё очень любить свою Родину. А ещё и ещё, и ещё... И всё это есть только у нашей команды, единственной на весь Вятский край, которая вот уже два десятка лет, почти не меняясь, ежегодно (!) уходит летом в экспедиции по рекам России, чтобы не только отдохнуть, но и добыть и представить новые знания о том, кто мы были и кто мы есть в этом мире - в своем Отечестве.

Приняв решение пройти от Котельнича до Архангельска древним торговым путём, мы сразу планировали не причаливать здесь окончательно, а выйти по Двинской Губе в Белое море, повернуть налево, пройти километров 200 вдоль Летнего берега до самого ближнего  к Соловецким островам мыса Ухт-Наволок, пройти морем, что опять же для нашего судна уже изначально представлялось авантюрой, и закончить маршрут на Соловецких островах, куда в старые века было большое паломничество вятских верующих. А уж с Соловков до Кеми нас по морю любой частник на фале за катером дотащит.

Весь поход от Котельнича до Соловецких островов, а потом через Кемь и Санкт-Петербург в Котельнич мы планировали осуществить за четыре года, с 2005-го по 2008-й. Не исключали также, что путешествие, в силу ли нарастания трудностей, по другой ли какой причине начнёт "растягиваться". Однако это возможное обстоятельство мы сразу договорились держать как психологически неисключаемое, но отнюдь не планируемое.

Для меня же эта экспедиция, пусть казавшаяся столь же грандиозной, как и вятская, с точки зрения организационной не пугала и не напрягала. Заботило другое. По итогам ее обязательно должна быть солидная, с иллюстрациями и в твердом переплете книга, в которой описания туристских будней и исторические экскурсы в глубь веков сочетались бы с воспоминаниями о веке только что ушедшем - двадцатом. Порой в истории государства нашего столь сложной, противоречивой, включающей даже настолько редкий "случай" смены самих общественно-экономических формаций, что, если и родятся в будущем политические аналитики и вознамерятся показать эти "тектонические сдвиги" всей жизни и блеск и нищету российской государственности во всей её временной концентрированности, более благодатного и яркого времени они ни в какой другой поре не обнаружат.

Потому что нигде ещё в мире на протяжении всей его истории ни одному уму, а уж тем более тысячам умов не приходило в голову на столь огромном пространстве, как Русский Север, и уж тем более - на целой шестой части суши Земного шара - целый век исторического времени и четыре людские поколения "сжечь" ради утопической идеи построения государства, описанного в кошмарных сказках Томаса Мора и Кампанеллы. Разве можно упустить такой случай! Тем более что в команде у нас люди рождения послевоенного и поры развенчания Сталина, с образованием институтским да университетским, в основном школьные педагоги - исследователи и аналитики первой половины века двадцатого, очевидцы и современники второй и начала века нынешнего. И каждому очень даже есть что сказать и какие мысли оставить потомкам.

А еще будущее путешествие уже заранее - в мыслях, воображении - овеяно было той самой Гриновской идеей алых парусов - символом романтики, любви и рукотворности чуда. Ведь именно под алыми парусами числом двенадцать на трех мачтах мы прошли по всей Вятке в 1998 - 2001 годах через весь наш край и посвятили путешествие 120-летию со дня рождения Александра Грина. Именно под алыми же новыми парусами, которые сшили  специально к этому походу, мы вознамерились пойти и в эту экспедицию по Русскому Северу. И кому же, как не нам, землякам и идейным потомкам романтика Грина, и ходить по рекам и морям под алым парусом?! Хотелось пронести наши алые паруса через весь Русский север и, пусть немножко, - по морю Белому, как символ романтики и дань памяти благородным делам наших предков в годы столь замечательного юбилея!


«БЕЛОМОРСКИЙ БРОДВЕЙ»
«Беломорский Бродвей» - большой хлебный путь - для многих вятских купцов, начинался... у нас, в Котельниче.

В самом начале ХХI века наш город - один из четырех городов областного подчинения, отдельное муниципальное образование. Вместе с другим муниципальным образованием, Котельничским районом, они составляют одноименный административный район. На день переписи населения 9 октября 2002 года постоянных жителей в нем было 28245 человек.  Женщин у нас 54,9 процента, остальные - мужчины. Средний возраст населения 40,5 года. Из тех, кому 16 и старше, в браке состоят 7016 мужчин и 7158 женщин, в том числе в незарегистрированном соответственно 652 и 653. 389 вдовцов и 2947 вдовиц, 671 мужчина и 1162 женщины в разводе, 2488 мужчин и 2127 женщин никогда не состояли в браке. Народу каждый год умирает у нас в 2,4 - 2,7 раза больше, чем рождается. Иначе говоря, город вымирает, и при нынешних темпах этого процесса "хватит" его лет на пятьдесят.

Географическое положение нашего города настолько уникально удобно, что сравнимо разве с Великим Устюгом или Архангельском, минуя даже областной город Киров. Здесь «перекресток трех дорог» - железнодорожного (транссибирская магистраль), автомобильного (республиканская автотрасса) и водного (река Вятка с выходом в Каму и Волгу) путей. Градообразующего предприятия нет, но много мелких.

В числе знатных людей и почетных граждан города бывший Министр обороны СССР, маршал Советского Союза Сергей Леонидович Соколов, успешная военная карьера которого смешно закончилась после того, как молодой немец Матиас Руст на легком спортивном самолете «Сесна» спокойно миновав все кордоны ПВО на западной границе страны, едва не залетел, как тогда шутили, в форточку служебного кабинета министра - приземлился на Кузнецком мосту столицы, едва не на Красной площади.

Четырьмя километрами выше по Вятке, в поселке Ленинская Искра, центре знаменитого в нашей области колхоза «Искра» находится и живет творческой жизнью ансамбль песни и танца «Искорка», созданный 30 лет назад знаменитой в свое время советской певицей Александрой Прокошиной. Ставший в свое время Лауреатом премии Ленинского Комсомола, ансамбль объехал с концертами весь мир.

Печально известен Котельнич пожарами. На протяжение нескольких последних столетий он выгорал почти до тла. Последний раз на три четверти выгорел в 1926 году и восстанавливали его всей страной. Построенные тогда, 90 лет назад, рубленые двухэтажные коммуналки на главной улице Советской, пропахшие уборными и гнилым деревом, до сих пор живы и сохраняют уклад социалистического обитания при общей кухне.

В двенадцати километрах к северу от Котельнича находится село Молотниково, в котором в 1728 году родился первый русский профессор медицины Константин Иванович Щепин. Многие годы собирал материалы о жизни и научной деятельности его земляк, доктор биологических наук и Лауреат Государственной премии РСФСР Геннадий Анисимович Котельников, родившийся ровно двумя веками позднее Щепина и пятью километрами в стороне от него, в деревне Трухины. При жизни Геннадия Анисимовича мы были очень с ним дружны, и я как бессменный редактор и издатель «Библиотеки котельничской литературы», в 2002 году готовил и выпускал в свет его книгу историко-краеведческих очерков «С любовью к Родине моей». Один из очерков и был посвящен  знаменитому нашему земляку Константину Ивановичу Щепину. Среди многочисленных интереснейших фактов биографии знаменитого ученого и практика, есть два, заслуживающие, на мой взгляд, внимания особого.

Оказывается, в молодые годы, когда Щепин поступал в Академию наук и позднее - в пору перевода его в медицинское ведомство он был не только знаком с Михаилом Васильевичем Ломоносовым, о котором подробнее речь впереди, но и являлся ближайшим его учеником. Когда в апреле 1765 года М. В. Ломоносов скончался, спустя четыре дня при похоронах его за гробом среди ученых ломоносовского племени шел и Щепин. И еще оказывается, в январе 1766 года К. И. Щепин подарил родному селу Молотникову крупноформатное издание Библии 1762 года с собственноручной дарственной надписью. Более 160 лет хранилась она в местной церкви, а сейчас пребывает в числе главных раритетов личной библиотеки протоиерея и настоятеля Свято-Никольского кафедрального собора в городе Вятские Поляны нашей области о. Алексия Сухих.

В 2001 году, заканчивая на трехмачтовой двенадцатипарусной бригантине путешествие по Вятке от истока до устья, посвященное 120 годовщине со дня рождения нашего земляка писателя-романтика Александра Грина, был я в гостях у отца Алексия, тогдашнего постоянного автора издаваемого мною литературно-краеведческого альманаха «Проселки» и держал в руках это уникальное издание с автографом знаменитого земляка.


ЧЕЙ НА ПОЛЕ КОТЁЛ ЗОЛОТОЙ?
Город наш очень древний. Местные краеведы до сих пор бузуются на теме года его рождения. И при этом все они дружно и люто ненавидят… меня. За то, во-первых, что, не будучи по рождению котельничанином, «лезу» в «их» - читай: узурпированную ими в качестве личного «имущества» и достояния - историю и даже издал по этой тематике двенадцать в основном их же книг (!). А, во-вторых, за то, что в 1993 году по инициативе исполкома городского Совета и при - ничтоже сумнящеся  - активном участии самих же этих «узурпаторов» и под эгидой районного управления культуры издал сборник их же (!) краеведческих очерков «Котельнич. Годы и люди», посвященный празднованию 850-летия Котельнича. Сей последний факт заслуживает внимания особого, ибо получился настоящий исторический анекдот местного масштаба, достойный «Истории города Глупова» Салтыкова-Щедрина.

Дело в том, что в 1993 году мэром нашего города был один юрист-карьерист, который тем у нас и прославился, что на протяжение нескольких лет тогдашней поры политического плюрализма шатал, раскачивал и пытался выдернуть кресло мэра города из-под другого такого же юриста-карьериста. А когда ему это удалось, увидел он случайно в каком-то издании не официальную даже и запись, а сноску под основным текстом о первом упоминании Котельнича в летописях в 1143 году. А поскольку 1143 на четыре меньше 1147 - года рождения самой Москвы, захотелось новому мэру имя свое в историю вписать и отпраздновать в 1993 году 850-летие Котельнича, который, получалось, на целых 4 года старше самой матушки-столицы!

Несмотря на предостережения, что издание НЕ академическое, и верить ему нельзя, невзирая на уверения краеведов, что точная дата рождения Котельнича неизвестна, то есть ни одна из возможных и на то время фигурировавших не признана за год рождения безоговорочно, стали готовиться к юбилею. Выбили из областного бюджета и в своем нашли денег на это 50 миллионов, 2 дали на означенную книгу, а 48 пустили на юбилейные мероприятия.

Праздничное костюмированное шествие по центральной улице Советской через весь город, огромный концерт в городском саду силами артистов пяти национальных центров культуры и областной филармонии, пышнейший банкет в нашем центре русской культуры, после которого даже мой любимый домашний пес Цезарь три дня питался исключительно копчеными курами, заливной свининой, балыком и салями, - все было очень грандиозно. А вскоре выяснилось, что мы столь радостно и пышно отпраздновали 850-летие… станицы Старая Котельня Андрушевского района что на Украине под городом Житомиром! И когда я послал в станичный сельсовет наши праздничные снимки и районную газету с отчетом о  торжествах, из далекого от нас государства долго слышался гомерический хохот оттого, как пышно вятские, - сразу видно: люди хватские! - отметили 850-летие... их станицы!

Заместитель директора по научной работе Житомирского областного краеведческого музея Н.И. Маслова на мой письменный запрос, в самом ли деле мы отметили... чужой юбилей, прислала спокойный официальный ответ на фирменном бланке Житомирской областной "державной" администрации, управления культуры и областного краеведческого музея, в котором говорится, что «…Станица Старая Котельня... является одним из древнейших населенных пунктов Украины. Под названиями: Котельнич, Котельница и Котельня город 9 раз упоминается в летописях за 1143 - 1169 годы.

На территории села сохранились остатки крепости того Котельнича, который в ХII веке был значительным стратегическим пунктом в системе обороны древнерусских земель и сыграл заметную роль в истории Киевской Руси. В Х - ХIII веках город неоднократно подвергался нападениям кочевников. в 1159 году его разрушили половцы, а в 1241 г. - монголо-татары. Однако, он вновь возрождался. На карте государства "Киевская Русь" четко обозначено географическое расположение города Котельнича..." 

В заключение письма Н.И. Маслова дает ссылку на монографию украинского историка П.П. Толочко "Киев и киевская земля в эпоху феодальной раздробленности ХII - ХIII веков", изданную в Киеве в 1980 году. Как оказалось,  в Кирове, в областной научной библиотеке имени А.И. Герцена эта монография есть, и я специально съездил в  нашу "Герценку" и проштудировал этот редкий научный труд. На одной из красочных карт я действительно нашел на месте нынешней станицы Старая Котельня "второе" название бывшего Котельнича - Котельница.

Я никогда не препирался с местными историками по поводу собственно года рождения нашего города, а вот что касается названия его, то вполне вероятно, что его принесли сюда спасавшиеся от набегов половцев, монголо-татар или других кочевников в ХII - ХIII веках, а то и позднее жители того Котельнича - Киевского? И версия эта принадлежит не мне, а нашему земляку, ныне жителю Новороссийска Борису Павловичу Кисельникову.

В одной из свои публикаций в районной газете «Котельничский вестник» он высказывал версию, что во времена половецких и монголо-татарских набегов из-за Поднепровья, с Волынских и Галичских земель на северо-восток, то есть в наши нынешние "пределы" «переселилось» более десятка городов, а некоторые из них даже дважды и трижды. Например, Галич Волынский дал имя двум костромским городам Галичу и Солигаличу. Переяслав-Хмельницкий - Переяславль-Рязанскому под Рязанью и Переяславль-Залесскому под Ярославлем. Причем, все три находятся на трех реках с одинаковым названием Трубеж! Такая же участь "преселения" названия вместе с городом постигла древние Бежичи - ныне Бежецк, Горохов - ныне Гороховец на Клязьме.

"Но удивляться нечему, - пишет Борис Кисельников, - если понять, что люди, переселяясь на новые места, переносили туда не только название своего города, но и реки, на которой жили. Не исключено, что в те же времена и Котельнич сменил своё место, но сохранил свое имя. Даже даты исчезновения его в одном месте и возникновения в другом доказывают факт такого переселения".

Герб нашего города - это стилизованный щит, на котором сплошное зеленое поле, а в центре - котел золотой. Чей этот котел? Может, и впрямь украинский - из-под Житомира?


АЛЕКСЕЕВСКАЯ ЯРМАРКА
Повествование о Котельниче, городе с которого начинается древний торговый путь Вятских купцов и эта книга, нельзя оставить без рассказа об Алексеевской ярмарке, которая на протяжение трех веков, с ХVII  по начало ХХ была главной «визитной карточкой» Котельнича не только на северо-западе страны, то есть у нас на Русском Севере, но и по всей России до Алтая. А уж что до купечества Сибири и по Волге до самой Астрахани - до Черного моря и стран Востока - так и слов нет. Ярмарка была товарным знаком города.

Зародилась наша ярмарка в средине семнадцатого века в силу той необходимости, что здешний уезд, охватывавший большой «кусок» губернии, был  самым бедным. Кроме земледелия да и то на тяжелых суглинках да скудных подзолах, здесь не было ни развитых ремесел, ни фабрик, ни заводов, а население в сравнении с другими уездами росло, в том числе и за счет переселенцев из Поморья  и Подвинья, прибывавших по Вятке и Моломе.. А поскольку вместе с ним росли и потребности в житейских товарах и продуктах питания, сюда, в Котельнич, и стали их свозить на продажу из соседних уездов. Вскоре этот торг официально утвердили ярмаркой под названием Алексеевской - по имени преподобного Алексия, человека Божия, считающегося небесным покровителем Котельнича.

Еще более утверждению ярмарки и усилению ее статуса послужило то, что по одной из версий, на открытие ярмарки, а по другой - на день своего ангела  отец Петра Великого царь Алексей Михайлович подарил городу  старинную икону  преподобного Алексия, которая сразу стала здесь святыней.

Возникновению и быстрому развитию ярмарки, привлечению сюда купцов многих губерний Русского Севера, а также южных и губерний Сибири способствовало и необычайно удобное географическое положение Котельнича, как пограничного, «украйного» пункта Вятской области прежнего времени, которая по старинной терминологии относилась к поморским областям. Через него еще в ХV  веке из Хлынова шел торговый путь на Галич, Кострому, Ярославль и Москву. В конце ХVI по новому тракту на столицу появилась связь с Нижним Новгородом и Владимиром, а также с Солью Камской. С севером - Подвиньем и Поморьем - Котельнич был связан водным путем по Моломе, волоку в Юг в районе Осиновца, с Великим Устюгом и Архангельском. Существовала и сухопутная великоустюгская торговая дорога из Котельнича и Орлова до реки Юг.

Поначалу продолжительность ярмарки была всего три дня, с 1 по 3 марта. К концу ХVIII века - уже 10, а когда и более дней, а с 1861 года по конец века она заканчивалась 23 марта.

За три века существования ярмарка пережила взлеты и падения. Лет семьдесят от своего рождения по первую четверть ХVII века она была сугубо местным крестьянским торгом, но к поре своего расцвета в средине и второй трети ХIХ века приобрела государственное значение со статусом и характером самой крупной по представительству и самой значительной по оборотам из всех русских крестьянских ярмарок.

В эти годы на три недели в марте наш Котельнич превращался в один из крупных торговых центров европейского Севера Российской империи. Например, на ярмарку в 1866 году прибыло 690 лиц торгового сообщества, а число покупателей в каждый день достигало 20 тысяч(!) человек - раз в десять больше числа жителей в городе. В лучшие годы сюда съезжались на торги купцы и ремесленники из 14 губерний, в том числе Московской, Нижегородской, Симбирской, Оренбургской, Пермской, Тульской, Грузино-Имеретинской, Костромской, Владимирской, Астраханской,  Ярославской, а также из городов Галича, Санкт-Петербурга, Могилева, Курска, Брянска, Казани, Великого Устюга, Архангельска, Арзамаса, Елабуги, Ветлуги, Северодвинска, Галича, Буя, Котласа, Брянска и даже Бийска. Ярмарка занимала две трети улиц и площадей города, а также немалую часть пологого берега Вятки против города.

По мере расширения торговли в Котельниче, а также в Орлове стали появляться постоянно действующие торговые конторы архангельских купцов, которые еще с осени закупали рожь, овес, лен и продукты его переработки. В средине века здешние купцы отправляли в Архангельский порт до 750.000 пудов разных товаров. Торговля с Архангельском стала усиливаться, особенно льняным семенем, куделью и льном, цена на эти товары была высокой. Первыми котельничскими купцами, начавшими торговлю с Архангельском, были Сергей Зырин и братья Иван и Прокопий Кардаковы.

Во второй половине века иностранный привоз на ярмарку был до 27 процентов от общей массы товаров. В этом отношении активнее других действовали китайские чайные компании, русское представительство швейных машин фирмы «Зингер» и английское представительство швейных машин «Гастингс». Вывоз за рубеж в основном через морские порты составлял до 10 процентов товара.

Торговые обороты на ярмарке в разные годы то падали, то взлетали. И пусть они были несравнимы с оборотами соседней Нижегородской ярмарки общероссийского уровня и значения с ее немалой частью оптовой торговли, но для крестьянского торга значительными. Например, в 1845 - 1872 годах они колебались в пределах 1,8 - 2,2 миллиона рублей. А когда в конце ХIХ - начале ХХ века была пущена железная дорога «Санкт-Петербург - Вятка», Алексеевская ярмарка увеличила торговые обороты до 5 миллионов рублей. Еще очень важная цифра. Реализация привозимых на ярмарку товаров в лучшие годы доходила до 90 процентов.

С учетом всего этого Алексеевскую ярмарку относили к типу крупных межрегиональных ярмарок с сильно выраженным общегосударственным и вполне сложившимся международным центром торговли. В разные годы она, оставаясь, напомню, крестьянским торгом, по оборотам занимала с 7 по 22 места среди всех ярмарок в России, коих официально числилось 1100.

Ярмарка была очень выгодна для котельничской городской казны. Городские власти за три недели марта собирали с продавцов, и то далеко не со всех и не всё, что положено в виде торговых сборов и податей, до 4500 рублей ассигнациями, что превышало годовую городскую казну. В наиболее благоприятные годы эти сборы достигали 8 - 9 тысяч рублей. То есть целый город от марта до марта мог спокойно жить на эти деньги.

Очень выгодна была ярмарка и рядовым жителям города, которые на время мартовского торга пускали на постой приезжих торговцев. Многие даже дома свои строили больше не ради собственного удобства, а для будущих постояльцев, и получали большую выгоду, тем более, если дом ближе к ярмарке. В таких домах постоялец платил за 1 комнату в две-три недели до 15 рублей. А если у хозяина есть 5 - 6 комнат на сдачу под постой, он мог заработать до 100 рублей. И таких домов в городе было немало. Некоторые имели и до 20 комнат и до 250 рублей дохода. Все жители города, принимавшие постояльцев, зарабатывали за три недели ярмарки не менее 4000 рублей - второй средний городской бюджет. И был один оборотистый горожанин, который вообще имел целую гостиницу, открывавшуюся лишь на время ярмарки, и получал чистого барыша до 1000 рублей.

Как и всякая русская армарка, наша Алексеевская привлекала своим многолюдьем и всеобщим торговым празденством c множеством бродячих артистов - кукольников, циркачей, скоморохов. Для многих это были три недели гульбы и пьянства. В одном из источников довелось натолкнуться и на утверждение, что будто в дни ярмарки перед революцией мартовскими весенними ночами по городу горело 27 красных фонарей известного назначения, приглашавших желающих развлечься с «мамзельками».

Стекалась на ярмарку, таилась по дорогам, ведущим к Котельничу, и разбойничья братия, обычно дожидавшаяся конца ярмарки и грабившая купцов. С тех пор не только в памяти, а и в географических названиях остались нынешние поселок Разбойный Бор в 56 километрах ниже Котельнича по Вятке, деревня Караул, которая сейчас в черте города, и деревня Жареные в окрестностях Котельнича - в память об ужасных издевательствах, устраиваемых разбойниками над купцами.


ЧАЙ С МЕДАЛЯМИ
Всегда оставаясь торгом по преимуществу крестьянским, Алексеевская ярмарка и по характеру товара в рознице в основном отвечала  жизненным потребностям крестьянина. Конечно, совершенно невозможно перечислить все, что выкладывалось на продажу, но самый ходовой товар назову. Из продовольствия это хлеб, чай, сахар, мёд, пряники, фрукты, кофе, миндальный, кокосовый и грецкий орехи, изюм, зеленый горошек, варенье, мармелад, макароны, чернослив, паюсная икра, сухие грибы и даже заморские вина.

Обычно много было рыбы: голландская сельдь, щука, судак свежий и малосольный уральский, вобла, жерех, сибирская сорога, линь, карась, осетр, семга, стерлядь, севрюга, сазан уральский и саратовский, треска, навага, пикша. Рыба шла особенно хорошо. Например, на ярмарку 1865 года из села Истобенска в 49-ти и города Орлова - 69-ти километрах выше Котельнича по Вятке было привезено 1000 пудов (!) свежей речной рыбы и вся она была раскуплена.

Из товаров непродовольственных групп рядом с лаптями, бочками и косами можно было видеть бриллианты, украшения из золота и серебра, шали из самой Бухары, дорогую одежду, фарфор, хрусталь. Рядом со сбруями и хомутами широко представлена была пушнина: заяц, белка, горностай, норка, лиса. И тут же - сукна, шелка, парча, коленкор, полушубки, чайная посуда, шапки, железные и стальные изделия, краска, галантерея, дробь, паровой деготь, стекло, охотничьи ружья. Кстати, в 1865 году большая партия котельничских и слободских кафтанов и полушубков была куплена в Великий Устюг и Красноборск - центр одного из нынешних районов Архангельской области, в котором мне с друзьями довелось побывать дважды и жить несколько дней.

Отчеты ярмарочного комитета и публикации о ярмарках в губернских газетах ХIХ века пестрят множеством любопытных фактов. Например, в 1865 году из Симбирска привезли 860 пудов красной бумаги на 26.600 рублей и всю ее раскупили в котельничский и соседний уезды. Купцы из Великого Устюга с готовностью скупали… свиную щетину, которой к навигации в лучшие годы набиралось до 10.000 пудов. Она шла через Архангельский и Петербургский морские порты на продажу заграничным мастерам. Хитрые продавцы картузов перед ярмаркой вышивали на подкладках латинской вязью будто бы французские имена Московских, Казанских и Нижегородских фабрикантов и уверяли покупателей, что картузы закуплены в Парижских магазинах.

Уже восемьдесят лет как нет той шумной и богатой Алексеевской ярмарки, символа нашего древнего города на всю былую крестьянскую Россию трех давно канувших в Лету веков. И потому я с особой гордостью храню совершенно неожиданный и такой замечательный подарок друзей. Несколько лет назад мне на день рождения подарили…  самовар с городской свалки. Но какой! Оказывается, он еще в начале ХХ века был привезен на нашу Алексеевскую ярмарку  из Тулы известными не только в России, но и в Европе самоварных дел мастерами братьями Шемариными и куплен кем-то из котельничан. И видно братья эти были настолько искусны в своем самоварном мастерстве, что удостоились внимания самого шаха персидского, с благоволения которого на этом самоваре вычеканена эмблема «Товарищества Торговаго Дома Бр. ШЕМАРИНЫХЪ въ Туле Его императорского величества Шаха Персидскаго» с личными печатями шаха.

А вокруг этой шахской эмблемы - медали. Малая золотая медаль Николая II, императора и самодержца Всероссийского «За трудолюбие и искусство» 1903 - 1904 годов с профилем Николая II. Малая же золотая медаль тоже с профилем Николая II  и со словами по окружности «В упорном труде и единении сила. Признательный императорский дом. 1907 г.» Еще одна малая золотая медаль с какой-то зарубежной выставки с профилем одного из европейских императоров - за 1904 год. Бронзовая  медаль художественной выставки в Санкт-Петербурге в 1899 году. Бронзовая медаль художественной выставки в 1896 году со словами по окружности «Николай II Император и Самодержец Всероссийский» - с профилем царя. Большая серебряная медаль университетской выставки в Веймаре 1900 года. Все вычеканенные медали и эмблемы, и даже деревянные точеные ручки прекрасно сохранились.

Самовар медный, снаружи посеребрен, в полной сохранности, и по торжественным семейным дням я добываю его, развожу огонь и готовлю семье и гостям чай. Такая вот есть у меня реликвия нашей котельничской старины глубокой.

ФИАСКО КНЯЗЯ САЛТЫКОВА

Одним из основных товаров на ярмарке были тягловые лошади вятской породы, маленькие, но очень сильные, выносливые и неприхотливые. Их пригоняли на торги на берег Вятки под Свято-Никольским храмом, а также на Верхнюю площадь, которая это название сохранила до сих пор, из наших Глазовского, Кукарского и Слободского уездов числом, достигавшим 3500 голов. Их покупали в Казанскую, Нижегородскую, Московскую и другие губернии для конезаводов или машин на конной тяге. Конный торг шел довольно быстро и продолжался не более недели. Причем, самых дорогих, а значит и лучших лошадей скупали еще до открытия ярмарки с квартир их хозяев. Так что по истечении первой недели ярмарки  хороших лошадей было не найти.

Так вот, эта особая, вятская, порода лошадей была широко известна не только в России, но и, - что особо примечательно, - в Европе и, в частности, во Франции. В подтверждение тому - несколько любопытных фактов.

В середине ХIХ века в Санкт-Петербурге были популярны как вид развлечения, причем, не только высшей знати, зимние конные бега на льду Невы между Адмиралтейством и Зимним дворцом. В дни скачек сюда собирались тысячи горожан независимо от званий, и сотни экипажей. В бегах участвовали все желающие на любых повозках и санях. Вот что писал об одном из таких состязаний и происшедшем на них интересном для нас случае воскресный петербургский журнал «Арлекин» в №7 за 1859 год.

«18 января происходил первый рысистый бег на Неве. Нынче он был ознаменован тем, что на бег пущены были тройки г-на Баскакова и прелестная гнедая тройка кн. Салтыкова. Интерес значительно возрос от появления на бегу простой вятской, чисто крестьянской тройки, которою управлял мужичок в сером армяке, в лаптях, в простых пошевнях. Его три бурые кобылки, из которых коренная - мать двух пристяжных, в веревочной сбруе, сначала возбудили смех, но потом обогнали очень бойкую тройку г-на Баскакова. Тогда серый мужичок предложил гонку с тройкой князя Салтыкова, с которой постоянно ровнялся, но за полторы версты до цели пустил свою тройку так стремительно, что зрители поражены были быстротою бега, почти беспримерною и у лошадей высшего достоинства. В первый раз мужичок выиграл второй приз государственного коннозавода, а во второй раз получил первый главный приз, потому что лошади его проявили необычайную силу, легкость, быстроту, стремительность и безусталость. Охотники тут же на бегу давали мужичку за каждую его лошадь по тысяче рублей серебром, но он, как говорят, находит, что этого мало и что его лошади заслуживают несравненно большего».

Это место из журнального отчета о бегах поместил в свою книгу «Путешествие в Россию» классик французской литературы, писатель и влиятельный в свое время литературный критик, друг Гюго и Бальзака Теофиль Готье, путешествовавший по России в 1858, 1859 и 1861 годах. Рассказывая о тех бегах в 1859 году, он приводит еще один довольно живописный инцидент, когда владимирский мужичок на тройке наших вятских низкорослых, «косматых лошадок, мохнатых, как медведи, страшно грязных, в льдинках под животом… вдруг решился и попытал счастья. Три его медвежонка… пошли таким ходом, что многие участники бегов начали волноваться. Маленькие ножки лошаденок неслись ветром, они опередили всех чистокровных лошадей английской и орловской рысистой породы...  Мужику был выдан приз - великолепная серебряная вещица чеканной работы модного в Санкт-Петербурге ювелира Вайама. У выхода из-за барьера победителя окружили и предложили ему продать лошадей… предлагали до трех тысяч рублей за каждую, что составляло огромную сумму. К чести мужика… он всем упрямо отказывал, не  захотев ни за какие деньги расстаться со своими милыми лошадками, которые хоть на миг, на одно мгновение прославили его на весь Санкт-Петербург».


ПО ДОРОГЕ «БОЛЬШОЙ ГОСУДАРЕВОЙ»
Разумеется, о Котельниче я мог бы рассказывать еще.  В древности его и в дне нынешнем есть факты и события значения Российского и имена, прославленные в мире. Однако, наверно пора и честь знать. Ибо всяк метр-километр тропинок ли сельских, проселков ли, трактов, шоссейных и прочих дорог прямоезжих проходят у нас, в необъятном отечестве, по живой истории и равно достойны такого же внимания в сем повествовании. А раз так, так и в путь, господа!

То есть, в путь дальний - к морю Белому.

Началом этой Беломорской Экспедиции, первым днем ее можно считать 15 июля 2005 года. В этот день, где-то к обеду на дачу ко мне в деревню Парфеновы на берегу Вятки на 543 километре ее собрались мои друзья, члены экипажа нашей яхты, с которыми ранее пройдены были тысячи километров по горным и равнинным рекам Вятского Края, Урала и Карелии. Это преподаватели и турорганизаторы школы села Вишкиля Михаил Юрьевич Смышляев и Николай Анатольевич Рычков, преподаватель географии и истории школы села Александровского Александр Ильич Бронников, бывший преподаватель физкультуры и турорганизатор школы села Курино, а на тот год рабочий жилищно-коммунального хозяйства из поселка Ленинская Искра Александр Ильич Петров.

В этот день была «отвальная», как это по традиции проводим каждое лето перед выездом в очередной поход, с шашлыком, ухой и баней, посиделками у костра и камина. На другой день, 16 июля, ровно в 9 часов утра к дому подкатил на крытой «Газели» инженер по техническому  снабжению местного колхоза «Искра» наш давний друг, помощник и вдохновитель в походных предприятиях Василий Алексеевич Гулин. Большой ревнитель организованности и дисциплины, он только в калитку вошел, так и начал «строить» всю команду, которая вместо того, чтобы сразу начать грузиться, «оттягивается» холодным  пивом после «вчерашнего». Однако оборудование и снаряжение, яхта в разобранном виде - все общим весом около тонны было уже приготовлено, и через полчаса мы тронулись в путь, выбираясь на асфальт республиканской автотрассы. Впереди на сегодня было триста километров «штормового» российского асфальта на Киров, от него поворот на север, в райцентр Мураши нашей области, оттуда - в поселок Ношуль на берегу Лузы - уже в Прилузском районе республики Коми.
 
...Липичевский комплекс, церковь в Гостево, Кардаковские поля, Молома в распадках… В голове одно - всё ли взяли, не забыли ли чего? Карты, деньги, документы, фотоаппаратура, паруса, рембаза, прочее что по снаряжению. Вроде, всё по списку, сотню раз «прогнанному» но всё равно забота. Кое-что важное не успели или не предусмотрели, кое-что не получилось. Жаль.  Планировали по примеру древних поморов сделать крест из бруса, увезти и установить его на берегу Лузы в Ношуле во испрошение покровительства у святоапостольного Николая Чудотворца в дальнем водном пути. Не успели. Хотели заказать в кировскую фирму роджер на клотик с названием яхты и вымпелки с походной символикой - опоздали. Но - ничего. Оставим это на будущий год, - пусть будет «домашнее задание». И когда мысленно поуспокоишься и велишь себе уж мириться с тем, что оставил или не предусмотрел, под однообразный ровный шум езды настраиваешься невольно на  то, что за окном и связанные с этими местами предания. Тут каждый километр - живая история древнего нашего Отечества.

Деревня моя Парфеновы, в которой в 1990 году купил старый дом, раскатал, а на его месте построил дачный каменный с большой верандой, оградой, баней и колодцем, разбил на территории вокруг фруктовый сад, находится, как я уже говорил, на 543 километре Вятки, почти на самом берегу, в 800 метрах ниже устья Моломы. В 100 метра ниже устья, на высоченном крутом берегу с которого открываются необъятные дали красивых излучин Моломы и Вятки, расположена большая деревня Ковровы. От нее правый берег Вятки спускается полого к устью Моломы и на средине этого спуска установлен невысокий памятный столбик. Место это называют городище. Здесь расположен был поначалу наш древний город, который позднее назвали Котельничем. Несколько десятилетий назад ученые из Кировских вузов вели здесь раскопки и нашли немало предметов быта древних поселян.


«СВОЯ СВОИХ НЕ ПОЗНАША...»
Но более всего место это, где расположены Ковровы и моя деревенька Парфеновы, знаменито тем, что именно здесь в ХV  веке, - а иные местные историки называют даже конкретно 1418 год, - произошла памятная своей сколь жестокостью, столь и нелепостью ночная битва устюжан с вятичами, в том числе и котельничанами.

По народному преданию, широко известному у нас еще в средине ХIХ века, устюжане пришли по Моломе для обуздания котельничан и вообще вятчан, жителей Вольной Вятской республики, не захотевших идти в подданство ко князям Московским. А по комментарию на эти события знаменитого составителя словаря великорусского говора В. И. Даля и «Историко-статистическому описанию» Троицкого собора в Котельниче протоиерея Валентина  Михайловича Мышкина от 1913 года, “устюжане пришли на по­мощь, а вятичи сочли их за неприятеля и стали бить». Имелась в виду помощь в спасении котельничан от черемис, осадивших Котельнич.

Так или не так, но поскольку битва происходила ночью, наши предки побили 7000 устюжан, и в память о них было установ­лено всенародное поминовение погибших в четверг седьмой недели (в “Семик”) после Святой Пасхи. Наш местный краевед ХIХ века Д. Л. Сенников, спустя четыре века после тех событий, так пишет о семике.

«С утра и до 12 часов по всем дорогам тянутся вереницей конные и пешие люди на клад­бище” города Котельнича и “часу в первом начинается перезвон колоколов”, после чего “совершается крестный ход для совер­шения соборне общей панихиды. На ектиньи произносятся имена за веру и отечество убиенных: Василья, Патрикия, Феодора, Логина и Иоанна - устюжских вождей-воинов, убитых нашими предками. На котельнический семик для поминовения приезжали даже их устюжские род­ственники. Черепа Василия, Феодора и Патрикия хранились долгое время в быв­шем Предтеченском монастыре, где показывались как го­ловы святых воинов. Это даже заставляло страдающих головной болью приходить сюда с молитвою. Для этого верую­щие обвертывали черепа полотенцами или чем-нибудь другим, а потом накладывали полотенца на свои болящие головы, от чего и получали будто бы исцеление».

В недалеком прошлом имена “устюжских родителей” заносились в синодики многих вятских церквей. Так, в помяннике Богоявленского собора г. Хлынова (1696) записано: “Устюжские ж: Василия, Феодора, Патрикия и иже с ними 7000 убитых под Котельничемъ градомъ ж”. Анологичные записи имеются в синодиках ряда других вятских церквей, а в  заселен­ной некогда устюжанами Дымковской слободе (против нынешнего Кирова по аналогии с такой же слободой против нынешнего Великого Устюга) стояла Фоминская часовня, названная по имени предводителя устюжан, “из­битых в Вятке”.

По всей вероятности, такое случайное побоище произошло где-то в конце XIV ; первой четверти XV веков, когда устю­жане и вятчане относились друг к другу по-соседски и вместе ходили в военные походы в Заволочье и на Булгар.

Кстати, семик до сих пор считается нашим местным котельничским праздником как день поминовения усопших родных, когда посещают кладбища и церкви.


ХИМЕРЫ ХИМ.ЭРЫ
Следуя принципу походных очерков «что вижу, о том и пишу», вернемся, однако, в современность и продолжим о том, что за окном «Газели».

Буквально в пяти километрах от Парфеновых, то есть на пятом километре нашего 3000-километрового маршрута, на берегу Моломы, - деревня Липичи. Всего в двенадцати километрах от нее, если строго по прямой на юго-восток, на 886 километре проходящей здесь транссибирской магистрали находится  станция Марадыковский. Справа от нее, если ехать на Урал, поселок торфозаготовителей Мирный. Слева - воинская часть №21228, охраняющая арсенал Российского химического оружия. До 8 сентября 2006 года здесь в нескольких десятках полуподземных хранилищ, расположенных на территории 195 гектаров хранилось 17,4 процента всех запасов химического оружия страны. Это более 40.000 авиабомб разного «калибра», в которых залито почти 7000 тонн отравляющих веществ массового поражения (нервно-паралитического и кожно-нарывного действия): зарин, зоман, который в три раза, и VХ (ви-икс), который в десять раз токсичнее зарина, а также ипритно-люизитные смеси. Об «убойной силе» их можно судить даже по официальным данным. Концентрация того же летучего, то есть распыленного зарина в 0,02 – 0,05 миллиграмма на литр воздуха, если подышать им всего 2 минуты, для человека абсолютно смертельна.

В семидесятые годы отслужившие срок авиабомбы с фосгеном вывозили на местные Карповы озера, во множестве раскиданные по прибрежным лугам между Вяткой и арсеналом, делали проруби во льду и выливали туда их содержимое. Когда фосген попадал в воду, происходила бурная реакция. От высокой температуры лед плавился, озеро среди морозной зимы буквально вскипало, а потом вода остывала и снова покрывалась льдом, который засыпало снегом. Весной  Вятка разливалась, затопляла растаявшие озера и уносила их содержимое в Каму и Волгу, заражая страшными отравляющими веществами первой группы опасности всё живое до самого Каспия. По такой «технологии» в Карповы озера было вылито 2652 тонны фосгена из 7500 авиабомб – 500 (!) железнодорожных вагонов. А по весне и всё лето местные рыбаки и множество отдыхающих, съезжавшихся сюда, в живописные места, купались в этих озерах, ловили в них рыбу. Во множестве едал «химических» щук и окуней из этих озёр и я, и не известно ещё, в каком поколении потомков моих это отразится. 

Была и другая, «расстрельная», технология. Бывший офицер Марадыковского химического арсенала, ныне живущий в Кирове,  майор Николай Кибордин и капитан Ветров вывозили бомбы на полигон у деревни Новожилы, что в нескольких километрах от арсенала на берегу Вятки, ставили их в ряд штук по 15,  забирались на вышку  поодаль и начинали из пулеметов «поливать» по бомбам  перекрестными очередями. Зрелище получалось впечатляющее – похожее на взрыв автозаправки в ином крутом боевике. Кислота выплескивалась, взрывалась, загоралась, и чад и смрад плыли над лугами и лесами по Вятке, где местные жители косили травы на сено для коров, запасали грибы, ловили рыбу в озерах. Таким «пулеметным» варварским способом до 1971 года было расстреляно ещё несколько сот (!) железнодорожных вагонов авиабомб и всю эту химическую гадость «живым»,  то есть жидким весом в 5000 тонн, превращенную в сотни кубических километров (!) смертельного для всего живого даже не воздуха, а газового коктейля хлебанули несчастная наша российская природа и человек.

С 8 сентября 2006 года здесь начал работать завод по уничтожению химоружия по единственным в мире, разработанным отечественными учеными технологиям. Всё оно, а в последствии и реакционные массы и твёрдые отходы производства должны быть, как того требует международная Конвенция, уничтожены к 29 апреля 2012 года.

На такой вот огромной «химической бомбе», находившейся в полной боевой готовности, жили мы, вятские, 65 лет. Ни один район, ни одна территория нашего Русского Севера, не подвергались такой опасности от такого соседства.

В связи с этим и кстати - любопытное наблюдение. По иронии непонятной, но явно не доброй судьбы ли, по наущению ли дьявола, а только когда в конце сороковых решался вопрос расположения арсенала (поначалу обычных артиллерийских снарядов, а потом - авиабомб с химической начинкой), не иная какая станция или полустанок на бесконечной транссибирской магистрали были выбраны, а именно разъезд Марадыковский. Однако, любой филолог знает, что «мара» - на санскрите - убивающий, уничтожающий. В буддийской мифологии «мара» - злой бог, олицетворяющий всё, что ведёт к смерти. В философском буддизме «мара» рассматривается, как отражение расстройств человеческой психики. В славянской мифологии  «мара» (маруха, мора, кикимора) - богиня смерти. В польских сказках - злой и вредный характер человека. В белорусском фольклоре «мара» - название нечисти. В низшей мифологии народов Европы «мара» - злой дух, который садится ночью на грудь спящего и душит. А еще Мара ; это... имя чучела, которое у нас на Русском Севере до сих пор сжигают на костре в праздничную ночь на Ивана Купала.


ЗЛАТОГЛАВАЯ МОЛОМА
Такие вот грустные размышления под ровный шум мотора приходят невольно уже на первых километрах сухопутной части маршрута, пока справа не показывается сначала церковь на взгорье, а потом и само село Юрьево. Нашего внимания оно заслуживает уникальностью своего географического положения, что и обусловило его роль в заселении и освоении древними новгородцами и жителями Подвинья северной части Вятского края. И родилось оно в средине ХVI века именно в этом месте Моломы на высоком коренном ее берегу вот почему.

В ту пору поиска и развития военных и торговых и связей между портом в Архангельске, Подвиньем и югом России - территориями при Каспии и море Черном - Молома стала важной и очень удобной частью водного пути «из варяг в греки». Поднявшись от Архангельска по Двине до Великого Устюга, купцы ли, воины, ушкуйники-разбойники и прочий разный беглый люд брали влево, входили в реку Юг, поднимались по ней выше нынешнего Подосиновца  до лесного Осиновского волока и, минуя его, попадали в верховья Моломы, по которой спускались до Вятки, а по ней - до Камы, открывавшей уже путь на Волгу и дальше, в страны Востока.

В 1989 году, когда мы с моим яранским коллегой-журналистом Владимиром Сырчиным и старшим моим сыном Александром шли на надувном плоту по Моломе от деревни Волманги в Опаринском районе нашей области до Котельнича (22 дня, 320 километров), меня особо удивили две вещи. Первая. Откуда бы вдруг, зачем и почему на самом севере нынешнего Даровского района, среди лесов и болот, вдали, как тогда думалось мне, от нынешней цивилизации, на высоком берегу Моломы такое большое, с церковью и развитой социальной инфраструктурой, село Красное. Вторая. Откуда бы вдруг, зачем и почему в этом же районе вдалеке от центра, среди необъятных безлюдных полей и вымирающих деревень на таком же высоком берегу Моломы живописнейший по церковной архитектуре и огромный, но давно брошенный и разграбленный Порельский храм?

А потом подумалось уже по аналогии, откуда бы вдруг, зачем и почему возникнуть-родиться и селу Спасскому тоже на Моломе ниже по течению, на самом севере уже нашего, Котельничского, района в 52 километрах от Котельнича - по нашим меркам очень далеко. А ведь можно вспомнить еще хиреющие или уже захиревшие бывшие и нынешние села Окатьево, Гостево, Курино - все по Моломе. А ведь кроме них, очень надо полагать, за четыре с лишним века возникали-богатели-развивались-умирали, подобно нашему  ближнему Гостеву многие другие большие и малые села по берегам Моломы в пору, когда она была «проходной торговый двор». То-то, должно быть, блистала златоглавыми берегами Молома! Ведь что ни село, так и храм Божий - купцу грехи замолить, у Господа благословение испросить.

Но даже эти упомянутые семь известных мне сел на 300 с небольшим километров такой короткой по привычным меркам речки - это много и говорит только о том, что на протяжение нескольких веков, и не только веснами, а все лето это была людная водная дорога с напряженным движением, как часть большого торгового пути между севером и югом России.

Вторая причина родиться Юрьеву именно в этом месте на Моломе в том, что именно здесь, у села Юрьева веков пять назад было… устье Моломы - место ее впадения в Вятку, а не под Котельничем, как сейчас ; с разницей в 25 километров. И в подтверждение тому как минимум два фактора.

Первый, природно-географический, заключается в некоем «речном феномене», который имеет место на Вятке между селом Истобенском и Котельничем, то есть между 589 и 537 километрами по ее течению. Здесь целая  «гроздь» новых и старых русел, проток и озер, которые занимают общую площадь в  62 квадратных километра. В 1998 - 2001 годах я с младшим моим сыном Ростиславом и друзьями прошел на трехмачтовой двенадцатипарусной боригантине по всей Вятке от самого истока до впадения в Каму, но нигде больше мы не видели - и карта это подтвердит, - другого такого участка, «перевитого» старыми и новыми руслами, как здесь. Долгие годы путешествий по рекам, наблюдений за тем, как они «живут», дает основания сделать вывод, что в этом месте то ли земная платформа «излишне горизонтальна», то ли очень «жидкие» песчаные грунты. А может, и наличие обоих этих факторов.

Второй мотив появления здесь большого и богатого села в том, что место это, как и точка слияния рек Сухоны и Юга, образующих Двину, важный исторический перекресток Русского Севера. Именно Молома с ее Осиновским в основном сухопутным, а в весенние половодья и свободным, водным, волоком у истока была лучшей дорогой для тех, кто по своей ли воле, царской ли «милости» шел на юг и заселял глухую лесную вятскую вольницу. Конечно, была еще Луза, но она - от Северо-Двинского бассейна. Часть переселенцев оседала еще по Моломе, другие, добравшись до устья в подавляющем большинстве своем поворачивали влево и шли вверх по Вятке, оседая в местах, где ныне село Истобенск.

Мы ещё вернёмся к нему и другим достойным внимания местам, а пока - «текущие» дорожные впечатления.

СТАРАЯ ПРИСТАНЬ
Сухопутная часть торгового пути, не единственного, кстати, с выходом на  реки, пролегала мимо Хлынова-Вятки-Кирова на Слободской, откуда по 200-километровой лежнёвке уходила на север, в верховья Лузы. Слободские и Вятские купцы открыли её только в 1670 году и еще долго мостили и обустраивали для безопасного движения. И все это приходилось делать им на свой страх и риск. Однако, поскольку её давно нет, и глупо тупо копировать путь, мы, не доехав утром до Кирова километров 25, повернули на север, на Мураши, от них по трассе ; на Сыктывкар, и когда было уже чуть за полдень, появились в Ношуле. Здесь через  Лузу понтонный мост, один, как позднее оказалось, из множества подобных ему по всей реке, Василий перевёз нас на левый берег, выгрузил и оставил «путешествовать».

День заезда праздничный, всегда - «день безделья». Ждёшь его год. Но времени куча, путь дальний, и впервые решили нарушить многолетнюю традицию. Михаил с Николаем поставили палатку, старенькую нашу шатровую «Зиму», в которой живём в походах лет уж двадцать, и ушли в недальний лесок за материалом для мачты и гика. Два наши Александра Ильича ; Петров и Бронников ; принялись готовить к сборке каркас-палубу, а я занялся кухней, костром и столом в вечной своей «должности» походного повара.

Неторопливо хлопоча по делам, поскольку всё равно времени ; куча, оглядываю местность. Вот он, - теперь за рекой от нас, на правом невысоком берегу, - Ношуль, старенький бывший леспромхозовский посёлок, разделивший судьбу ему подобных на притоках Вятки и Северной Двины. И вот она, просторная луговина здесь, на нашем левом, которую в мае затопляет половодье. В прошлом, 20-м, веке сюда свозили заготовленную в здешней тайге древесину и отправляли в плотах и молем (самосплавом) на лесопромышленный комбинат в город Лузу.

От тех времён ни щепочки-коринки не осталось, а воображение уже уносит в старину совсем глубокую, века ХIХ ; ХVIII ; ХVII, и глаз невольно ищет хоть малые намёки на следы седой той поры, когда зимами здесь кипела жизнь. Именно сюда, на эти вот луга, как только устанавливался санный путь, вятский оборотистый торговый люд свозил на отправку весной в Архангельск продукты крестьянского труда. Именно здесь всякий год с конца осени, всю зиму и весну до половодья кипела большая звонкая работа ; строились суда для майской навигации.

Сначала это были простейшие плоты с бортами из тонкого леса-кругляка, которые, благодаря из быстрой сборке, использовали сразу же как временные склады. На смену им пришли уже более лёгкие дощанные шитики, получившие в речном торговом флоте достаточно широкое распространение. Но самыми лучшими средствами доставки вятских товаров в Архангельск уже с ХVIII века считались и в историю вятской международной торговли вошли барки.

Название это иностранного происхождения, в обиходе появилось при Петре I. Это сплавные суда с плоским днищем, отвесными бортами и штевнями, способные двигаться только самосплавом с большими партиями грузов. До середины XIX века здесь, в Ношуле, по берегам Лузы ниже и Юга строили небольшие «староманерные» барки «самой грубой работы» на одной пакле даже без смоления. Длина их не превышала 11,5 сажени или 24 метров 50 сантиметров. А орловский купец Ф.Т. Булычев, о котором более подробно чуть позднее, находя их работу малопроизводительной, решился построить суда большей длины - 25 сажен или 53 метра 25 сантиметров, поднимавшие до 55 тысяч пудов груза.

Восхищает трудолюбие наших предков, ежегодно тративших по несколько зимних месяцев на постройку барок, рассчи­танных только на один рейс. Они шли с грузом по высокой и быстрой майской воде по Лузе, Югу и Северной Двине всего 8 суток, и после разгрузки в Архангельске их продавали по цене дров. Ежегодно  к весенней навигации строили таких  барок до 150 штук. И когда я эту цифру вспомнил, снова обвёл взглядом луговину, нарисовав воображением эти 150 (!) 24-метровых барок, - получилась целая вятская Голландия посреди дремучей тайги. А Булычёвская барка в 53 метра не только для Лузы, а и для Северной Двины - целый океанский лайнер, А вы напрягите ещё воображение и «нагрузите» эти 150 барок грузоподъёмностью под 20 тысяч пудов каждая (!) нашим товаром, и у вас получится, говоря по нынешнему, под 50 тысяч тонн! И это ; каждый год! И только в Ношуле. А были, напомню, на торговом пути верфи и ниже. Так что, сколь ни напрягай воображение, а представить себе невозможно всей огромности вклада вятских крестьян и купцов-промышленников в международную торговлю России. Всю Скандинавию, всю Европу кормили, поили и одевали!..



НА ВЕРФИ
Поскольку день сегодня очень хлопотный, а ужин предполагается праздничный, «зарядил» ведро борща на трёх банках тушенки, и чтобы майонеза побольше, и специй, и всякого такого ; из поварских «секретиков». Занимаясь котлом да костром, устраивая в трёх «столовских» сумках своё кухонное хозяйство, поглядываю, как на косе у воды ребята закладывают яхту. Именно так ; красиво-романтично! ; ещё зимой назвали мы судно, на котором несколько лет нам плыть торговым путем по Русскому Северу. Тем более, что предполагалась мачта и к ней ; два новых больших алых паруса. А чтобы всё  более понятным было, придётся немного углубиться в историю.

По рекам страны, горным и равнинным, мы вместе ходим лет уж двадцать. И каждый почти раз так получалось, что для всякого нового маршрута и реки у нас было новое судно, максимально отвечающее требованиям именно этого маршрута.
Сначала был классический бревенчатый плот, на котором в 1988 году впервые прошли 120 километров по низовьям Моломы. Потом был плот на автомобильных камерах, на котором в 1989 году прошли уже по всей Моломе и в 1990 году ; по горной Койве на Урале. Потом были плоты на промышленных лесосплавных и аналогичных самодельных надувных гондолах, на которых в  1994 году была пройдена Усьва на Урале же и в 1995 - Чирка-Кемь в Карелии. А с 1998 года  мы ходим по рекам страны тоже на самодельных надувных гондолах, но - последнем «писке»  нашего технического искусства.

Их шесть. Длина  каждой 3 метра 40 сантиметров, диаметр ; полметра, водоизмещение -   800 литров. Собирается на месте. В рукав из толстого технического капрона вставляется  полиэтиленовый вкладыш, один конец запаивается, во второй вставляется трубка, закачивается воздух, - и гондола готова. В транспортной готовности общий вес шести гондол - 25 килограммов, водоизмещение (под полное затопление) ; 5000 килограммов или по 200 килограммов на килограмм веса при толщине стенок 300... микрон! Таких характеристик никогда не было и нет ни у одного «элемента плавучести» из выпускавшихся в Союзе и выпускаемых сейчас в России самыми продвинутыми фирмами. Но одно условие при сборке: каждую надо сделать, говоря по-школьному, только на «отлично», чтобы держала воздух. «Хорошо» и «уд.» будут просто брак, и вместо отдыха будешь весь поход «спину гнуть» - подкачивать воздух.  Единственный в команде автовладелец Коля Рычков нынче предложил попробовать для герметизации при сборке автомобильную мастику. Дело довольно грязное, но ; завтра попробуем.

Именно на таких вот гондолах собственного изобретения и каждый раз изготовления, прошли мы в каматарном варианте по всей Вятке от истока до устья, Юме и Пижме у нас в области ; по рекам равнинным, а также трижды по Муезерке и Чирка-Кеми в Карелии ; горным третьей категории сложности. И за все эти годы, растянувшиеся на несколько тысяч километров, была всего одна авария ; в Карелии, когда на «непроходе» (но мы по берегу не ходим!) - опасном пороге Тахко-Падуне порвали о камень одну из гондол. И только потому, что без аварий этот порог редко кто берёт. За три путешествия по Карелии мы с друзьями брали его трижды ; на плоту и на камаране, и всегда  были аварии. Видел с десяток экипажей, обносивших ; от греха подальше ; байдарки и суда свои по берегу. И только раз видел, как на катамаране из трёх наших гондол технично и красиво взял его мой старший сын Александр с другом Андреем Тереховым.


ВОРОТА ИСТОРИИ
«Отмахав» сегодня столько и сразу, наработавшись и отметив начало большой экспедиции, спать завалились рано. Лёжа в тепле и уюте спальника, в светлом свете белой «Зимы», всё думал опять, всё ли взяли, не забыли ли чего? А ещё чувство приятное было, что вот опять, как тогда, по Вятке, именно мы, котельничане, и снова впервые в истории края, решили пройти путём вятских купцов. И важно не забыть ничего, - не всё, конечно, а самое важное и интересное по маршруту, чтобы потом рассказать всем. Не обо всём ; а о самом интересном и значимом для истории мест по пути.

Вот село Истобенск, тоже справа по трассе, следующее после Марадыкова. Я вскользь упоминал о нем в главке о Моломе, а оно заслуживает большего. Причин тому много, главная - древность.

Еще в VII - III веках до нашей эры(!), именно здесь, на Тиваненском городище селились племена Ананьинской культуры. Позднее в полуземлянках-шалашах, крытых корой и дерниной, жили вотяки-удмурты, пока не  появились с Беломорья и Двины переселенцы - новгородцы, основавшие село. Датой рождения его считают 1379 год, а это - седая древность не только для большинства  вятских сел и деревень, но и многих поселений Подвинья и Поморья. Смотрите, - еще нет ни нашего Хлынова, ни Архангельска, ни большинства селений по рекам Русского Севера, а колонизация южной части его, то есть наших мест, уже идет. В поисках ли пропитания, вольницы,  в целях ли скрыться от ярма царской дани, «пошалить» ли разбоем поднимался беглый люд от моря Белого, тащил встреч течения вдоль берегов на бурлацких лямках суда с пожитками и оружием по Двине, Югу, перекатывал по Осинскому волоку на водоразделе в исток Моломы, а по ней уж на веслах да самосплавом добирался до Вятки под Юрьевом. Оставалось только повернуть налево, побурлачить по Вятке несколько верст, как вот уже обжитое селище.

Без сомнения, они, новгородцы с Севера, а может, и вовсе конкретные жители городка Истобница Устюжского уезда принесли и дали название селу. Ведь слова "истба" и "истоба", означавшие в древности жилище из круглого бревна, появились именно на таежном Севере. А поселение из рубленых «истоб» и получило название Истобное.

Малоземелье здешних мест в сочетании с обилием мелких речек заставляло жителей заниматься огородничеством и подсобными промыслами. Истобяне долго слыли капустниками и были единственными продавцами капустного семени на наших Алексеевских ярмарках. Позднее занялись огурцами и до сих пор известны на всём Русском Севере, как «истобенские огуречники». Секрет же замечательного засола огурцов, которые не дрябнут и хрустят круглый год, прост. Их солят в деревянных бочках с чесночком, укропчиком, листьями смородины и дуба и - главное ; хранят затопленными в «заколах», под водой,  в омутках здешних речек с ключевой проточной водой, имеющей постоянную температуру.

Но более известности и славы по России до моря Белого и океана Тихого стяжал Истобенск с возникновением речного флота, когда сотни отходников отправлялись из села по весне на Двину, Урал и в Сибирь, работали бурлаками, водоливами, матросами, лоцманами и капитанами на Каме, Волге, Северной Двине, но более всего на реках за Уралом: Оби, Иртыше, Енисее, Лене. Еще в конце ХIХ века на "флотские заработки" из здешней волости уходили на лето до 1500 человек, в том числе треть - из самого Истобенска. Многие по осени возвращались при деньгах, и село традиционно было крепким и зажиточным. И даже до сего времени здесь сохранились «капитанские» дома:высокие, красивые, с многочисленными окнами, украшенными резьбой по дереву, крышами, крытыми хорошим железом, с кованными мезонинами и отделкой труб.

А что до славы огуречников, так она и ныне - по городам и весям. И второй уже десяток лет в первые выходные августа съезжаются сюда истобяне-земляки, кировчане и друзья-москвичи на «Праздник Огурца».  Отдохнуть, пообщаться, повеселить душу. Тем более, что для истинно вятского нет под водочку лучшей закусочки, как крепенький, твёрденький, хрустящий, пупырчатый, с чесночком, укропчиком, смородинкой  огурчик. И нет больше веселья, как поплясать под гармошку на высоком Вятском бережке...


СЕВЕРНАЯ АФРИКА
На другое утро, завтракая наспех приготовленной  «дежурной» гречкой с мясом, мы хвалили себя за вчерашний праздничный ударный труд. Почти готова палуба, начата калибровка под нужный диаметр стройных сосенок для рей и мачты, и можно заняться сборкой гондол.

День, как вчера, опять выдался знойный, и время от времени бросаешь все дела и идёшь в речку освежиться. Луза здесь мелкая, по пояс только ближе к тому, правому, высокому берегу, и, отдыхая в прохладе воды, опять невольно оглядываешь берега в поисках каких-нибудь «следов истории», которые уж век как водой унесло.
 
К вечеру, раньше обыкновенного, судно было спущено на воду. Готовую мачту, паруса и руль устанавливать пока не стали, а, уложив поверх вещей на палубу, «сели на воду» и отчалили, чтобы уйти от «населёнки» и ненужных ночных визитёров. Так 17 июля 2005 года, в 16 часов 5 минут, началось наше плавание к морю Белому. Впереди было более 2000 километров, полных трудов, приключений и открытий.

От Ношуля в тот вечер отошли недалеко, километров, может, с десяток. После напряжённого дня хотелось встать пораньше, поужинать получше и поскорее завалиться в палатку.

Следующий день, 18 июля, третий походный и первый полный на воде, выдался таким же знойным, как вчера. Впечатление такое, будто тут не Север, а почище Крыма - настоящая Африка. Идешь по реке, и над тобой и под тобой - за бортом - одно бездонно-безоблачное небо. И в этой голубой необъятной полусфере, разделяемой берегами, ни ветерка, ни вздоха прохлады. Два солнца - сверху и отраженное с воды, но оттого не менее знойное - жарят и морят. И от пекла этого никак не защититься, никуда не деться, разве только вывалиться за борт. Комаров почти нет, но пауты всю команду рвут прямо в клочья, и ноги у всех изжалены и пухнут.

Накануне в Ношуле кое-кто из команды был в «таверне», и местные любители пива рассказывали, что до нашего появления три недели подряд было ненастье, шли дожди, и, оказывается, мы привезли себе и всем лучшую для этих мест погоду, какая бывает здесь не всякий год и только на макушке лета. Воспользовавшись этой «нашей» добротой, население деревень и поселков разделилось на две части - по интересам и потребностям. Владельцы скота кинулись сенокосить, а рыбаки, отпускники и гости - отдыхать: загорать, купаться, ловить рыбу. В этих северных краях люди издавна жались-селились ближе к воде. И Луза, в отличие от многих других рек, на которых довелось побывать нам раньше, предстала довольно многолюдной. По берегам под деревнями на крутоярах то и дело видны лодки-плоскодонки под весла или лодки покрупнее, с моторами. Их не убирают, поскольку воровать нет никакого даже смысла. Луза мелка,  рыбные ямы наперечёт, все друг друга знают…

Впереди было Объячево, и чтобы завтра иметь запас времени сходить в посёлок, подошли к нему поближе и встали лагерем в двух-трёх поворотах выше по реке. И то ли оттого, что день сегодня был такой знойный и тело горело от перегара на солнце, то ли как всегда «нашлась» одна гондола, которая «травит» и мотает нервы, а только долго не мог уснуть, ворочался всё да устраивался будто. А когда мучаешься так вот да «вертишься», и мысли-то в башку лезут всякие  такие, в основном плохие. Потому что столько грязи кругом, что ни в сказке сказать... Бытовуха - мелочи. А ведь бывают  афёры века ; масштаба  никак не меньше вселенского! Об одной такой, равной которой не встретишь до самого моря Белого, расскажу, кстати, ; давно уж занозой в сердце. О том...


КАК УБИВАЮТ ЗНАМЕНОСЦЕВ
Когда сюда ехали, - говорил я, помните, - не стали копировать торговый путь и перед Кировом  свернули на север? Если бы копировать, надо бы ехать мимо областного центра в Слободской, на родину купца Ксенофонта Анфилатова. Он, как писал уже я неоднократно, прославил и себя, и край наш подвигом купеческим - трудовым, а дни свои закончил на чужбине, в Архангельске, в полной безвестности и нищете. Полтора века спустя, другой слобожанин тоже прославил и себя, и край наш вятский, и  тоже на весь мир, но ; подвигом ратным.

И... был убит.

И как раз за то, что сам прославился и других прославил. И как раз теми, кому он принес эту поистине мировую славу. Потому что те, кому он эту славу принес, не хотели, чтобы мир считал источником этой славы его, а хотели, чтобы мир считал источником этой славы... другого. Или других, которые к этой славе отношения не имеют никакого. И вышла величайшая, вопиющая историческая профанация.

Я имею в виду слобожанина Григория Петровича Булатова. А чтобы представить, как его раздавила собственная слава, надо вернуться в... поверженный Берлин конца апреля сорок пятого.

Шли последние дни войны, и по армии уже известен был приказ о Знамени Победы. Он гласил, что тот или те, кто первым поднимет его над Рейхстагом, получат орден Ленина и Звезду Героя Советского Союза со всей «вытекающей» отсюда пожизненной и всемирной исторической славой. Так вот, слобожанин Григорий Булатов, которому было всего девятнадцать, служил в 674-м стрелковом полку у подполковника Алексея Плеходанова в группе разведчиков лейтенанта Семена Сорокина. В один из последних дней апреля Григорию, как самому молодому, поручили изготовить штурмовое знамя полка, и он вручную и по-мужицки грубовато, крупными стежками, сшил его то ли из портьеры, то ли из наперника перины или еще из чего «из дома Гимлера». Ему и доверил Плеходанов это знамя над рейхстагом водрузить. Григорий поклялся оправдать доверие и попросил «выдать мне партбилет, как только возьмем рейхстаг».

30 апреля в 2 часа 45 минут дня группа из семи разведчиков лейтенанта Семена Сорокина поднялась на фронтон горящего рейхстага, на 100-метровую(!) высоту, и Григорий Булатов  при поддержке парторга Виктора Проваторова привязал это, пусть и самодельное, но большое и красное и теперь уже Знамя Победы к... сбруе коня, на котором восседал король Германии Вильгельм I,  возвестив  всему миру о Великой Победе в  Великой Отечественной войне.  Об этом было тут же доложено командующему Берлинской стратегической операцией Г.К. Жукову, а он тут же доложил Сталину.

...Буквально вчера, 8 декабря 2009 года (а эти строки пишутся утром 9-го), я в очередной, наверно уже в тысячный, раз в своей жизни видел в теленовостях этот «золотой кадр» военной кинохроники, который вместе со мной снова видели миллионы россиян, как до этого видели его миллиарды - несколько поколений жителей былого Союза Советских Социалистических Республик, а теперь России и всей планеты. На этом кадре длиной в несколько секунд группа разведчиков лейтенанта Семена Сорокина идет по фронтону рейхстага, и юный наш Гриша Булатов с красивым худеньким лицом подростка, уже прикрепивший знамя к бронзовой скульптуре Вильгельма, явно по просьбе кинооператора (оказавшегося тут совсем не случайно, а потому именно, что направлен был командованием снять для истории момент водружения Знамени Победы, поскольку ПО ЗАКОНАМ ЛЮБОЙ ВОЙНЫ Знаменем Победы считается ТОЛЬКО ПЕРВОЕ знамя, водруженное над штабом противника!), чтобы подольше задержать этот миг, поворачивает его двумя руками за древко, будто проверяя, прочно ли привязано, а потом - опять, наверно, по просьбе - оборачивается через плечо, поглядеть, как оно победно развевается, и лицо свое счастливое показывает. А вокруг - друзья разведчики палят из автоматов. А внизу под ними разгромленный Берлин в дыму и пожарищах.

   Миг победы!

За этот подвиг Грише Булатову, Виктору Проваторову и другим разведчикам взвода, лейтенанту Семену Сорокину и командиру полка Плеходанову были присвоены звания Героев Советского Союза. Приказ о представлении их к этим званиям я своими глазами видел весной прошлого года в Слободском краеведческом музее, когда специально ездил туда собрать материал вот для этой главки, и заместитель директора по просветительской работе Алла Федоровна Куракина сделала с него для меня  копию.

Однако Берия в угоду Сталину «выдвинул на подвиг» русского М. Егорова и грузина М. Кантарию из 756-го полка, которые будто бы и установили «правильное» знамя победы. Но этого момента, во-первых, никто и никогда, и ни в одной кинохронике не видел. А, во-вторых, об этом «подвиге» их было сообщено... вообще через год, 8 мая 1946 года, перед первой годовщиной Победы.

Поскольку это «правильное» - в угоду Сталину из соображений явно политических и попирающих все законы войны - знамя было новенькое, «пороху не нюхало», его подкоптили в дыму зажженной автопокрышки, прострелили в нескольких местах, и генерал Шатилов повез оба знамени и разведчиков лейтенанта Сорокина к Сталину. Пока вез, приказ о присвоении знаменосцам Победы званий Героев Сталин отменил, и когда, кстати, тоже наш, вятский А. Н. Поскребышев привел Гришу Булатова к нему на прием, Сталин попросил его (то есть - приказал) совершить еще один подвиг... - забыть, что он, Григорий Булатов, совершил подвиг. И впоследствии даже сам легендарный маршал Георгий Жуков, сколь ни бесстрашен он был, как солдат, и смел говорить правду Сталину, советовал Булатову о его подвиге молчать, а в известной своей книге «Воспоминания и размышления» много солгал против правды истории, сказав на странице 629-й, что Знамя Победы водрузили над рейхстагом «в 21 час 50 минут 30 апреля сержант М. А. Егоров и младший сержант М. В. Кантария...» из 756-го полка. Потому что такой великий полководец, как Георгий Константинович Жуков, не мог не знать, что ПО ЗАКОНАМ ЛЮБОЙ ВОЙНЫ война кончается именно в ту минуту, когда победитель водрузит над штабом противника своё знамя.

Так вот, Великая Отечественная война закончилась в 2 часа 45 минут дня 30 апреля 1945 года, и всё что было позднее, было ПОСЛЕ ВОЙНЫ. То есть, если даже верить Жукову, Егоров и Кантария уже ПОСЛЕ ВОЙНЫ, через  7 часов 5 минут после ее окончания, слазили на рейхстаг и воткнули там «правильное» - для Берии и Сталина – знамя. А вообще в те победные майские дни таких «правильных» и «неправильных» флагов было поднято около сорока, и необъятный рейхстаг был ими, что называется, утыкан. Но всё это было уже ПОСЛЕ войны. А ЗНАМЯ ПОБЕДЫ было ОДНО – первое.

Однако, именно эти две фамилии «бутафорских героев» - Егоров и Кантария - и были вписаны в историю Великой Отечественной войны, что будто бы они - знаменосцы Победы. А знаменосцы истинные, спустя годы, стали «искать правду», и самый активный «борец за справедливость» знаменосец Победы, бывший парторг Виктор Проваторов в 1962 году, за три года до 20-летия Победы погиб при «нывыясненных обстоятельствах». У нас такие настырные «правдоискатели» обычно именно так и погибают.  А через 11 лет, в 1973-м, 19 апреля, в четверг, за два года до 30-летия Победы,  убийцы из КГБ поймали Григория Булатова в раздевалке механического цеха одного из слободских предприятий, где он работал, вкололи ему шприцем что-то, утащили в туалет и повесили на ремне на трубе под потолком.

Это была не просто драма, а настоящая душевная трагедия Героя Великой Отечественной войны и знаменосца Великой Победы, который на протяжении всей своей взрослой сознательной жизни устно и письменно во все инстанции  доказывал, что он -  Знаменосец Победы. А его травили, выставляли спившимся и сумасшедшим, а потом -; убили.

Представим себе. Вот кончилась война. Вот уже умер Сталин. И в школьных учебниках по истории на фотографии красуются Егоров и Кантария, как герои и знаменосцы Победы. И из года в год все новым и новым поколениям детей, которые становятся подростками, молодыми, входящими в жизнь людьми, вдалбливают эту ложь и потом они с этой ложью живут. И все это видит, слышит и осознает истинный и единственный Знаменосец Победы Григорий Булатов. И - молчит.

А человек не камень. С «высочайшим» - сталинским - плевком в душе, обойденный заслуженной славой и благами, он не выдерживает и спивается. И в хмелю, бия себя в грудь, доказывает знакомым на кухнях и в пивных, что не эти двое, а он - Знаменосец Победы. Он первый поднял знамя над рейхстагом.  И моментально эта кличка к нему - «Гришка-рейхстаг» - прилипает. И с этой кличкой он не только прошел через всю свою порушенную жизнь длиной в 28 лет после Победы, а ещё и через 32 года(!), в мае 2005-го, когда отмечалось 60-летие Победы, популярная вятская областная газета эту кличку его вынесла крупным заголовком на первую полосу! 32 года минуло со дня, когда Героя затравили и убили, но даже через этакую толщу лет(!) - в могилу ему - еще один плевок!

Ю-би-лей-ный!


Но вот же парадокс!

Эта главка из будущей книги в таком вот виде была опубликована в субботнем номере «Котельничского вестника» за 23 января 2010 года. А во вторник, 26 января, в Правительстве Кировской области, на специальной пресс-конференции для журналистов областных и российский СМИ по теме о планах Правительства об увековечении памяти героев и участников Великой Отечественной войны на нынешний год 65-летия Победы заместитель Председателя Правительства(!), ведущий это направление (поостерегусь назвать фамилию, что, впрочем, не столь важно), в присутствии Губернатора области, сидевшего рядом, «на глазах» семи телекамер (!) и трёх десятков журналистов, говоря о знаменосце Победы Григории Петровиче Булатове, опять... назвал его по кличке! Это с его-то должностного уровня!

28 лет Героя травили, пока не убили! 37 лет в могилу ему плевали с каких только можно уровней! А сколько ему ещё наплюют?!

Что же это за бестактность такая дремучая?! Что же мы такие нравственно убогие?!

Подробно о подвиге Григория Булатова и драме жизни его рассказал в известной повести мой коллега по перу, российский писатель, живущий в Кирове, Александр Петрович Подлевских, за что ему поклон от всех нас, вятских.


 ЛИШЬ ТОБОЮ ОДНОЮ Я СЧАСТЛИВ
На другой день было Объячево - центр огромного Прилузского района юго-запада Коми. На километр с лишним растянулся посёлок по высокому правому берегу реки. Внизу, по подножию, на луговине и песках, к полудню устроились сотни отдыхающих, в основном дети с мамами. Поодаль - иномарки в тени высоких ив.

Подходим, чалимся, переодеваемся в походно-парадное, идём-карабкаемся в городок. И попадаем… будто в иной мир. Не в тот, что после нашей вятской нищеты бьёт в глаза ухоженностью и благополучием, за которыми экономический успех, а - в  национальный психологический климат.

Вот молодые ребята в бистро отдыхают с бокалами пива. Красивые умные лица, неторопливый разговор. Вот трое мужчин у Дворца культуры, возле «Рено», беседуют о чём-то. Одеты со вкусом, в позах - достоинство, в жестах и мимике - солидность и спокойствие. Вот молодая женщина коми вышла с сумочкой из магазина. Как она идёт! Не шагает - ступает! У неё не походка - поступь! Будто в каждое мгновение она - живёт, а не пере-живает этот миг. И вот это наслаждение жизнью, «смакование» минуты на земле даже в детях. И это всё наши заметили сразу, ибо в нас, вятских, этого нет.

Туристам в «населёнке» - телеграф да магазин. Позвонили своим, пополнили запасы, вернулись на судно, пошли дальше. На понтонном мосту, первом на маршруте, встретили группу парней и девчат. Оказывается, лагерь молодёжного актива из нескольких республик и областей. Рассказали им об идее экспедиции - получился семинар на международные темы. На прощание я подарил свою книжку «Алый парус на синей волне» о походе по Вятке с автографами команды самой красивой девушке из группы, выбрав её некультурным жестом пальцем. А её подружка-толстушка обиделась, вздёрнула-повела этак мило носиком…

Отойдя с километр, ещё в виду Объячева, причалили к пескам, установили мачту с двумя новыми парусами, смонтировали нос и рулевое весло. Теперь наше судно окончательно приняло очертания яхты, на которой нам идти путём дальним до моря Белого.

Самым примечательным событием дня стало посещение в Объячеве часовенки над святым источником под берегом. Просто сказка в дереве! Внутри на стенах лики святых, полотенце белое на гвоздике. Справа внизу - короткая труба, из которой бесконечно льётся в купель вода из ключа. Завтра у меня  день рождения - и, наверно, это добрый знак. Помолясь трижды и испросив у Господа омовения души, спустился осторожно по древу ступеней в ледяную купель, окунулся трижды с головой, и Боженька, может, простил мне грехи мои, кои за мною числит. От одного не стал просить и очищаться. Не из гордыни - а этот единый не грех есть, а промысел Божий и дар Его мне за труды сердца. Ибо истинно грешен не тот, кто грешит, а кто гордится перед Богом и не кается.

...Пока ребята, поигрывая вёселками, ведут яхту, чищу картошку. Занятие это большинству туристов ненавистное, для меня, рака, ничем не хуже прочих походных. Осторожно «раздевая» картофелину, глядя, как длинные белые очистки из-под ножа плюхаются за борт и косо тонут, забываешь о суете. Вспоминаются всё то же Объячево и коренные, местные, коми. Что-то есть в них, в самом уже их национальном менталитете, этакое тонкое-высокое. Тот же случай на телеграфе.

Мы с Михаилом пришли позвонить. Пока я у окошечка кассы топтался, Михаил сидел за столиком в сторонке и листал альбомчик. В его полиэтиленовые страницы-кармашки обычного писчего формата вставлены листки со… стихами, набранными на компьютере красивым шрифтом. И всякий желающий может выбрать что-нибудь на свой вкус для телеграммы. Такая вот придумана услуга. Когда я дела свои закончил, Михаил позвал. Подошёл, листаю. Стишки так себе - сносно зарифмованный, должно быть, местным гением, "набор для холодца".

-Ты вот это глянь! Вот это! - откидывает Михаил несколько страниц. Читаю.

Лишь тобою одною я счастлив,
И тебя не заменит никто.
Ты одна меня ценишь и любишь,
И одна понимаешь за что.

Как оно попало сюда?! Это - нельзя написать на заказ, а можно только выносить в сердце мудром на дорогах жизни, далёких от асфальтов. Нет у нас нигде на вятском телеграфе такой услуги. А ведь жаль.

И ещё из объячевских впечатлений. Чтобы совсем не одичать, кроме продуктов набрали газет, и Коля Рычков, как самый серьёзный и единственный представляющий на корабле власть, взялся провести политинформацию.

Толстушка «Будни Коми» на всей первой полосе  «поджаривает тему» о тайной страсти Ширвиндта. В Сыктывкаре один молодой человек обирает пенсионерок, другой насилует девочек. Президент местной торгово-промышленной палаты бузуется со столичными депутатами за несправедливое отстранение от должности мэра Сыктывкара. Предприниматели с Печоры наводнили браконьерами национальный парк «Югыд-ва». А вот страница советов, «как создать мужчину своей мечты». Авторы советов ; явно блондинки. Потому что  только блондинку свихнёт на мысль, что мужчину можно «создать» В других республиканских и местных сплетницах ; о том, как пермяк приехал к другу в Коми в гости на боевой машине пехоты (?!); что пьют ; коньяк, шампанское, виски ; собаки и кошки сыктывкарских VIP-персон; сколько вагонов валенок ушло из Коми в бутики Парижа, поскольку у местных модниц в моде  русский стиль. И прочая подобная дребедень, будто нет больше в республике проблем, кроме кто, когда, где и с кем. Одно благо, - хороша бумага на растопку и рыбу чистить.


СТЕФАН ПЕРМСКИЙ
После Объячева цивилизация кончилась, и мы уже настроились на неделю глухомани. Брошенные или из одного-двух и то полужилых домиков деревни, «останки» от сплавных посёлков ; не в счёт. И когда после ужина забираешься в палатку, в тепло и уют спальника, сытый и довольный собой и отпуском, или просыпаешься солнечным утром под пение птиц в сосновом бору, может показаться, что здесь всегда так ; макушка лета, зной и цветение, всякая прочая благодать природы. И даже мысли гонишь, что здесь север, долгие ненастья, снега по восемь месяцев. И даже обыденная жизнь здесь, случись человеку тут осесть, а тем более путешествовать ; не летом!  - целый подвиг. А ведь были в истории фанатики и подвижники-одиночки. Тот же Стефан Пермский, один из самых на Вятке и на всём Русском Севере почитаемых святитель и епископ.

В те далекие века вся обширная страна от реки Двины до Уральского Камня издревле платила дань россиянам. Но довольные серебром и мехами, они не принуждали жителей к перемене веры. А юный монах Стефан, сын устюжского церковника, «воспламенился ревностию» быть апостолом сих идолопоклонников. Он выучил язык пермяков, изобрел для него новые 24 буквы и перевел на него с языка славянского главные церковные книги. Чтобы выучить греческий, долго жил в ростовском монатыре Св. Григория Богослова, где пользовался отличной библиотекой. Приготовив себя к роли народного учителя, он взял благословение у коломенского епископа Герасима, великокняжеские грамоты для своей безопасности и отправился в Пермь, - пешком, как раз по этим вот местам, -  проповедуя Бога людям грубым, но добродушным.

Они слушали его с изумлением, некоторые крестились охотно, а жрецы и кудесники, встревоженные такой новостью, говорили:»Как верить человеку, из Москвы пришедшему? От них ли ждать нам истины? Служа многим богам, безумно променять их на одного, чуждого и неизвестного». Но Стефан под защитою княжеских грамот всё более успевал в душеспасительном деле. Умножив число новых христиан до тысячи, он построил церковь близ устья реки Выми и славил творцов Вселенной на языке пермском. Желая показать бессилие языческих идолов Стефан обратил в пепел одну из знаменитых кумирниц. Главный волхв Пама, желая защитить свою веру, вызвался пройти невредимым сквозь огонь и воду, требуя, чтобы и Стефан сделал то же. «Я не повелеваю стихиями, - ответствовал смиренный инок, - но Бог христианский велик: иду с тобою». Пама думал только устрашить его, но, видя смелость противника, отказался от испытания и тем довершил торжество христианской веры.

Введение христианства было счастливою эпохою для жителей этого северного края. Тело Стефана Пермского погребено в Москве, в церкви Преображения. Он преставился в княжение Василия Шуйского в 1396 году. С названием Святого 26 апреля (9 мая) отмечается память «святителя Стефана, епископа Великопермского».

Подвиг его кажется ешё более высок, если знать, что вятские крестьяне уже по своему менталитету не любили жить большими селениями. Дом, два, три, редко пять - вот и селение, то есть, починок. Да кроме того, было много «бродячих». Поживет на одном месте несколько лет, не понравится – бросит дом, находит другое место, ставит дом, никого не спросясь. И такой вот дикий в прошлом этот край Стефан Пермский приводил к Христианству.


ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
На другой день было 20 июля, мой день рождения, и с раннего утра началась путина ; на вечернюю уху.  Один Ильич, который Бронников, ловит бель на манку, и над ним подтрунивают, что если и не поймает ничего, так хоть каши поест. Другой Ильич, который Петров, спиннингует, ловко швыряя блестящий воблер на другую сторону реки. Михаил в корягах таскает окуней. Николай в зелёных кочках расставил жерлицы с живцами. Мелкую рыбу мы выбрасываем, крупную складываем в баночку из-под майонеза.

Тишина и прохлада. Далеко, в Вухтыме, лают собаки. На берегу густые заросли малины, смородины, шиповника. Красная смородина уже спелая, и лакомься ею хоть кистями, хоть горстями.

Вышли не рано, подул ветерок, развернули стаксель. Хорошо идти, когда фордевинд и сушишь весла. В полдень встали на песках, доели суп, попили свежего чаю. Собиралась гроза, слева погромыхивало и молнийки уже блистали вдалеке. И сколь мы ни «играли» на поворотах с тучкой, задела краем, пришлось причаливать и пережидать на берегу под плёнкой короткий тёплый дождик.

После Вухтыма, когда отошли, справа и слева по курсу собирались одновременно две грозы. Огромные столбы кучевых облаков росли, превращались в два «атомных гриба», смыкающихся необъятными «шляпами», угрожающими накрыть и залить. Вечером, вставши лагерем, тщательно «запечатали» плёнкой палатку. Но весь этот «страх небесный» как-то размылся. Приготовили уху. А подарком по случаю, самым лучшим в жизни, были друзья у костра - здесь, в глуши Севера(!) - с которыми прошёл, проехал и проплыл не одну тысячу километров по России.

Уха - не рыбный суп, и в палатке перед сном «развелась» очередная философия. Яхта наша как «плавучий филиал» Российской академии наук. На пятерых членов экипажа три университета и три института: физик, биолог-географ, валеолог, историк и филолог - всё умы! Физик утверждал, что всё в мире можно объяснить четырьмя законами и что любовь, к примеру, не что иное, как взаимодействие электромагнитных полей двух особей, не обязательно противоположного пола. Биолог возражал - мол, это всего лишь биохимия в больной башке. Валеолог «научно» доказывал, что это карма на тонком уровне. Не участвовавший в диспуте и упорно пытавшийся уснуть филолог, которого «достали», вылез из спальника и заявил, что спор бесполезен, ибо, что есть любовь, не знает никто. По мнению же историка, который у нас всегда свежо и современно мыслит, любовь придумали те, кто не может платить…


ОРЛОВ-ОРЛОВЕЦ
На другой день проснулся, как всегда, рано. Ребята ещё сладко сопят. Теплое погожее утро - наполдень опять накалится «сковородка». А пока хорошо вот так лежать в уюте на потощавшем вещмешке вместо подушки, глядеть, закинув руки за голову, на белый, в мелькающих солнечный пятнах, шатёр «Зимы» и думать о всяком приятном. О том, например, что вот мы какие герои, - такую экспедицию завернули. Однако, поход-походом, а мне по итогам надо книгу выдавать, а значит забота - ничего по маршруту не забыть и о самом интересном или важном рассказать. И в этом смысле никак нельзя пропустить знаменитый наш город Орлов. Впрочем, по нынешним меркам ; городок.

Мы проехали мимо него в первый день, и по курсу он был справа от дороги, следующим за селом Истобенск, тоже на берегу Вятки. Не отнимая хлеб у краеведов, остановлюсь лишь на трёх моментах, чем он у нас на Вятке знаменит.

Во-первых, известен он своей древностью, поскольку один из самых старых во всём крае. Под этим именем упоминается в летописях аж 1459 года в связи с походом войск великого князя Василия II под руководством воевод Ивана Патрикеева и Дмитрия Ряполовского для захвата вятских земель и присоединения их к Московии. Известно также, что переселенцы из Владимиро-Суздальского княжества, приплывшие как раз по Северной Двине, Югу и Моломе, появились здесь еще на рубеже XII-XIII веков. По мнению историка А.В. Эммаусского, название городу дали именно двиняне, где в древности был город Орловец, а в 60 километрах от Великого Устюга, на реке Юге, - город Орлов.

В XVIII веке Орлов в марте и в ноябре превращался в большую шумную ярмарку, на которую съезжались купцы из многих городов Европейской части России и из Сибири. Торговали в основном хлебом, а также телегами, колесами, тарантасами, санями, сундуками, мебелью, скотом, мануфактурой, готовым платьем, обувью, продуктами питания. У деловых орловчан того времени были тесные отношения с Архангельским портом, и в городе имелись не только местные, но и иностранные конторы для закупки хлеба.

Но особенно прославила город династия купцов и пароходовладельцев Булычевых, которые с ХVIII по начало ХХ века - без малого 200 лет (!) - вели дела в Вятке, Екатеринбурге, Архангельске и во всему Подвинью, а также с Англией, Голландией и Швецией. Род их уходит корнями ещё во вторую половину ХV века, во времена новгородской Марфы-посадницы. По всей вероятности, именно она, боровшаяся против объединения русских земель под главенством Москвы, направила сюда воеводским приказчиком боярина Амвросия Булыча. А может, он сам сбежал сюда после присоединения Новгорода к Московскому княжеству в 1478 году и заключения Марфы в монастырь.

Основателем же династии Булычевых, как деловых людей, считается потомок Амвросия Булыча, крестьянин Никита Семёнович Булычев, поселившийся в Орлове в 1739 году и развернувший обширную торговлю. Потом по родовому их древу поднимались расширявшие и развивавшие дело Егор Никитич, Тихон Егорович, Филипп Тихонович, Тихон Филиппович (послуживший, кстати, прототипом образа Егора Булычева в пьесе А.М. Горького «Егор Булычев и другие»). Кончилась династия на Николае Тихоновиче Булычеве. Богатейший промышленник и меценат, осыпанный за служение Отечеству почётными званиями, орденами и медалями, после национализации флота в феврале 1918 года был разорён и умер в нищете.

И была на этом могучем древе ещё одна ветвь, побочная, - Афанасий Васильевич Булычев, который не только сам прославился в своей жизни на всём Русском Севере и род свой прославил, а оставил память о себе во всём мире православных христиан, сколько их ни есть. И о нём особый впереди рассказ.


ПЕРВЫЙ ТЕРРОРИСТ РОССИИ
 Однако, именно в эти годы экономического и культурного развития, утверждения православия не только в нашем Вятском крае, но и на всём Русском Севере в конце ХIХ века, чему посвятила почти двести лет неустанных трудов многочисленная династия купцов, промышленников и щедрых меценатов Булычёвых, прославивших себя в русской истории, именно здесь, на Орловщине, появился их и наш земляк, который... опозорил на весь белый свет не только себя, а и свою малую родину и край наш Вятский тем, что стал... первым российским террористом. Звать его Степан Николаевич Халтурин.

Родился в 1856 году в деревне Верхние Журавли под Орловом. Крестьянин.   Благодатями Божьми был обойден, и на кусок хлеба пошёл столярничать. Работал в железнодорожных мастерских в Москве, а потом в Санкт-Петербурге. По словам знавшего его в молодости В.Г. Плеханова, имел довольно заурядную наружность и ни силой характера, ни умом не отличался, а за внешней застенчивостью и будто извиняющейся мягкостью любой врач-психиатр увидел бы натуру... болезненно-жестокую на грани «беспредела». Это и сказалось на дальнейшей судьбе.

Типичный люмпен и, как многие люмпены той поры, возмечтавший о... всемирной халяве, то есть утопии социализма, когда не работаешь, а благ – по потребности, в свои 24 года организовал вместе с таким же слесарем В.П.  Обнорским «Северный союз русских рабочих», чтобы свергнуть тогдашюю власть и по-коммунарски всё «отнять и поделить», за что его Владимир Ульянов, по кличке Ленин, впоследствии очень возносил. Не прошло и пары месяцев, как «Союз» прихлопнули, но Стёпка Халтурин не утихомирился. Навязчивая идея тупой «борьбы» непонятно «ЗА» что, а только бы «ПРОТИВ» привела его в «Народную волю» - первую в России террористическую организацию, которая и стала для него «университетом».

Устроился столяром в Зимний Дворец, натаскал под царскую столовую взрывчатки и в феврале 1880 года устроил взрыв, но Александр II не пострадал. Через два года подготовил убийство одесского военного прокурора Стрельникова, был арестован и казнён. А Обнорский ещё за «Северный союз» получил 10 лет каторги, отмотал их по полной на реке Каре в Сибири, после чего ещё 30 лет доживал свой век там же, но революцилонными глупостями больше не занимался. Знать, каторга на пользу пошла.

О первом российском террористе Халтурине и «подвигах» его никото бы и не знал, если бы былая коммунистическая власть с её пропагандой социалистической утопии не сделала из него икону своего святого и не поставила на идеологическую «божницу». И почти весь ХХ век каждому ребенку на шестой части суши Земного шара, занимаемой Советским Союзом, едва не с пелёнок, а уж в школьные годы ; до самого выпуска, а потом и тем более ; в вузах вбивали в сознание, какой этот Халтурин великий герой. А чтобы лик этого «святого» ещё более и долее сиял, одному из древних и с богатейшей и славнейшей историей городу Орлову, а также сотням улиц по городам и весям нашего края присвоили его имя. И миллионы жителей, ушедших из жизни и нынешних, носили и носят по сию пору в паспортах, свидетельствах о рождении и других документах имя первого террориста России.

И ещё о больном политическом сознании. Крупный портрет революционера-шизофреника Халтурина на отличной мелованной бумаге помещён в 46-м томе Большой Советской Энциклопедии, а рассказы о «подвигах» его и подобных ему повихнутых на утопии бандитов-маргиналов занимают в разных томах её – специально посчитал - 224 бравурно-хвалебные строки. А вот вятскому писателю-романтику с мировым именем Александру Грину, произведениями которого зачитывались и зачитываются до сих пор миллионы молодых читателей, посвящено  всего... 19 строк (!) да и то «пропитанных» обвинениями в реакционизме, мистификаторстве и авантюрной детективности его произведений. А всё потому, что среди его героев нет «строителей коммунизма» - той самой утопии.

Не столь давно, в конце минувшего века, Орлову вернули его историческое имя. А вот Виноградовский район Архангельской области, в котором довелось бывать по маршруту, до сих пор носит имя  столь же «славного героя». Только наш был столяром, а тот ; слесарем да ещё с пятилетней судимостью! О нём и таких вот абсурдах истории я ещё расскажу, как придём в Двинской Березник. 


ПРИСЯДЬ И ВСПОМНИ
Сегодня - 21 июля. Встали рано, доели вчерашнюю уху, допили вчерашний чай, вскипятили котёл свежего. Погрузились, отчалили. Светлое, погожее утро. Потянулись обычные пейзажи. Приятно идти по холодку, но скоро опять началась жара, а с ней явились и пауты. Ноги и руки от их укусов у меня уж в синяках и микроранках, в которые мелкие мушки откладывают яйца, язвочки гноятся, и перед сном в палатке приходится открывать лазарет.

Сегодня, как вчера, всё плёсы-перекаты то песчаные, то мелкая галька. Зато скорость хорошая - километров восемь в час. Команда отдыхает, «травит» разные байки. Например, о... способах ловли медведя. Самый лучший - самый простой. На фанере рисуют корову и ставят у леса. Охотник прячется с другой стороны с молотком. Медведь выходит, видит корову и бросается на неё. Когти его пронзают фанеру, и охотнику только остаётся быстро загнуть их молотком, как гвозди. Легко!

Под деревней Березники в полдень встали на обед. Приготовили рожки с тушёнкой и компот из сухофруктов. Кстати, компот и мочёные яблоки в жару хорошо «идут», и целыми днями по палубе «гуляет» из рук в руки самодельная кружка с «глоточком рома», котёл с которым всегда стоит у мачты. Потом сзади стала собираться гроза, поднялся ветер, поставили парус и километров десять на трёх плёсах шли под ветром. День клонился к вечеру, и уже подумалось, что ничем ярким он не запомнится, как вдруг услышали сзади три взрёва. Все враз оглянулись - и взорам предстала чарующая картина первозданной природы.

Огромная медведица, пропустив нас и дождавшись, когда отойдём подальше, купалась у берега, наслаждаясь прохладой, разгоняя оводов. Она то кидалась всей тушей в воду, то вставала в рост на задние лапы, вскидывая передние, то падала вновь, топчась и мотая мордой в воде, взрывая фонтаны, брызги и пену - и водная феерия эта на голубой глади реки в розовеющих лучах заката была изумительна и прекрасна. Вероятно, она привела медвежат, потому что дважды выходила на берег, чтобы выгнать их из зарослей, и глухо на них там рычала-«ругалась». Но медвежата, видно, боялись открытого пространства и воды, не выходили, - и огромная бурая мама выбегала из кустов и опять бросалась в воду, плескалась, поднимая тучи брызг, показывая, как надо купаться и что купание очень приятно.

После встречи с медведицей был ещё понтонный мост у Занулья, который прошли без проблем. Из посёлка вышли поздно, хорошего места для стоянки не нашлось, и впервые в походной жизни выгрузились на песок. Ещё неприятность. «Заначенные» от обеда рожки с мясом подкисли на жаре, пришлось выбрасывать, и на ужин была сухомятка и чай.

Утро 22 июля выдалось прохладным и тихим, без комаров и мух. Хорошо! На завтрак что скорее - кашу с мясом и компот. Посчитал - 18 рублей на человека. Кстати, если уха, то чашка её и кружка компота - 3 рубля. Живём - не шикуем. Надо быть скромнее.

Ночью мимо палатки прошёл лось, переплыл на тот, более высокий, берег. У меня стал нарывать порезанный ракушкой палец на правой ноге. Пришлось лечить, бинтовать «куколку» с перспективой несколько дней ходить в одном сапоге и не купаться...

Сегодня всё небо в кучево-дождевых облаках, не жарко и попутный ветер. Звонко ноют тугие ванты, яхта весело бежит на парусах, за ней аж пенный след метров на пятнадцать. Команда наслаждается чудной «халявой», пьёт компот, закусывает сливами и сплёвывает-плюхает за борт косточки. Ястреб висит над мачтой минут пять, сопровождает нас, дивится алому чуду. Серый зайчик на песках выбежал из кустиков, направился к воде. Чайки, приняв его, должно быть, за рыбака-конкурента или вора по гнёздам, накинулись с криком и прогнали.
 
 Изюминок дня сегодня целых две. Первая - часовенка на берегу под селом Спаспоруб, на святых источниках, - и опять подумалось, как чтит народ Коми Христову веру. Приходи сюда, божий человек, отдохни душой, возьми святой воды. Вторая - тоже часовенка, ниже по реке, на высоком крутом берегу среди леса. Такой никогда мы в походах не видали. Причалили, вскарабкались по тропке в корневищах. Над входом табличка из нержавеющей стали с гравировкой: "Гусев Иван Иванович. Трагически погиб на реке 18 июля 1998 года. Всяк проходящий, присядь и вспомни об ушедших в мир иной». Ещё над входом бронзовая иконка Богородицы, а внутри - икона  Христа. Посидели тут за столиком, помолчали. Подумалось, как это хорошо, что нашлись вот люди, добыли материалы, потрудились немного и оставили на вечность такую память о родном человеке или товарище.

    А места кругом какие! Будто первозданные! Берег высоченный ; не по Лузе. А кругом - тайга! Уходить не охота! И  мысли всякие «философические» приходят. И опять - о том, как же почитают в этих краях веру, православие, христианские святыни. О Трифоне Вятском нашем вспоминается. И как не вспомнить о своём и близком.


СВЕТЛО КРАСУЕТСЯ ЗЕМЛЯ
   Имя преподобного Трифона Вятского (1546 - 1612) связа­но с историей заселения наших северных земель, созданием  монастырских обителей и, в частности, обители Успенья Пресвятой Богородицы в нашем Хлынове. Известен Трифон Вятский в истории церкви и как просветитель пермских народов. Мощи его и теперь почивают под сенью обители Успенья Пресвятой Богородицы в Кирове, в монастыре его имени, и почитаются всеми верующими Русского Севера.

 По «Житию преподобного Трифона», составленному иеромонахом Стефаном в 1893 году, родился Трифон в селе Малая Немнюшка нынешнего Мезенского района Архангельской области. Рано оставшись сиротой, получил материнское воспитание в страхе Божием. С возрастом всё более тяготясь мирским, он испросил у матери благословения и, покинув дом, подался на юг. Трудился и жительствовал при храмах под Великим Устюгом, потом в городе Орлове Пермской губернии, а в 22 года постригся в монахи Пыскорского монастыря под Усольем. Ссыкал свечи, пёк просфоры, таскал на себе дрова из леса, пономарил, очищал келии больных от помёта. Рано проявилась в нём Благодать Божия исцелять болезных от хворей, изгонять злых духов из бесноватых, возвращать зрение и речь – творить иные чудеса.

Однако, вскоре молва, подобная славе, и рождённая ею зависть братии заставили покинуть монастырь, и Трифон отправился в лодке по Каме и нашёл себе жительство на одном из её притоков – речке Мулене, где обращал в Христову веру язычников, несколько лет пустынножительствовал на реке Чусовой на земле знаменитых уральских промышленников Строгановых.
 
 Но более всего пославился Трифон основанием на Вятской земле первых христианских обителей. Явившись в Хлынов в 1580 году и получив царское благословение, он уже в сане иеромонаха, закладывает Благовещенскую церковь и руководит ее возведением. Затем собрав с помощью боголюбивого Вятского воеводы Василия Овцына более пяти пудов серебра (600 рублей), строит Успенский храм.

    Видя богоугодное житие, труды и подвиги его пред Господом, царь Фёдор Иоаннович и патриарх Московский и всея Руси Иов, зело возлюбя его, возвели в сан архимандрита и одариди книгами, иконами и прочей церковной утварью, которая была привезена в Вятку на двенадцати подводах. Бывал преподобный  Трифон в Москве ещё в 1589, 1595 и 1596 годах и всякий раз  с ходатайствами для монастыря и всякий раз жалован был сёлами, деревнями с людьми, землями и рыбными ловлями. Однако злонравные слуги сатаны, пожертвовавшие на монастырь большие средства, привыкшие жить богопротивно и требовавшие за это освобождения от строгих монастырских уставов, добились изгнания Трифона.

  Некоторое время он жил в Сольвычегодской обители у Строгановых, посетил Соловецкий монастырь и в Хлынов вернулся уже перед кончиной в возрасте 70 лет и похоронен был в построенном им храме Успенья Пресвятой Богородицы.

   И надо же быть тому, что, наметив себе ещё в самом начале путешествия обязательно сделать в будущую, то есть в эту, книгу главочку о нашем святом архимандрите Трифоне и не помышляя ни о чём большем, я, к немалому своему удивлению оказался вовлечён в подготовку к 400-летию памяти нашего святого. Дело в том, что на октябрь 2010 года в Кирове планировалось проведение международной конференции, посвящённой 400-летию памяти преподобного Трифона Вятского. И в рамках намечаемых в связи с этим мероприятий в средине декабря 2009 года меня как организатора и руководителя двух многолетних историко-краеведческих экспедиций пригласили в Вятское епархиальное управление русской православной церкви, где состоялась встреча с секретарём епархии протоиереем о. Александром и заведующим канцелярией митрополита Вятского и Слободского Хрисанфа протоиереем о. Андреем.

 Состоялась беседа о возможном организационном и техническом участии нашей команды в намечаемой экспедиции по святому миссионерскому пути Трифона Вятского по Русскому Северу с посещением его родины ; села Малая Немнюшка и установкой там памятного креста, посвящённого Чудотворцу. Епархиальное управление имело намерение придать этой экспедиции статус крестного хода, расчитанного прежде всего на молодых людей и с широкой пропагандой основ православия.

 С той поры, бывая в Кирове, я обязательно навещал епархиальное управление, находящееся, кстати, на территории Трифонова монастыря, и чем мог, помогал организаторам этой акции, основываясь на опыте наших дальних походов. Но прежде всегда посещал и сейчас посещаю Успенскую церковь, чтобы поклониться мощам Вятского чудотворца, поставить свечку, прося молитв пред Господом  за здравие и спасение для себя, родных и знакомых. И многие стекаются сюда, под сень, к раке со святыми мощами в молитвах со всего Руского Севера. Потому как «проповедует присно страна Вятская подвиги и  труды твоя, преподобие, в странах Архангельских, Устюжских, Пермских и светло красуется, стяжав тя, помощника и покровителя, святче Божий». (Акафист преподобному архимандриту Трифону Вятскому, кондак 6)


БЕЛЫЙ ХЛЕБ
Однако, надо идти дальше. Расстались с часовенкой, спустились к воде, отчалили. С утра наливавшаяся синевой тучка к вечеру обложила полнеба. Надвигалась быстро, пришлось срочно чалить на неудобный берег, спешно ставить палатку. На ужин были рыбные консервы из НЗ и чай - уже с дождём.

Утро следующего дня выдалось жарким и душным. Поскольку вечером поели всухомятку, хотелось «горяченького» и побольше, а потому решили затушить картошку с мяском, дымком, лучком, комарком, чесночком, угольком и специями - голубой аромат на всю поляну! А в дорогу - котёл чая на смородине.

Половина седьмого. Над рекой туманец. Тишина и переливчатый пересвист птиц в сосновом бору по правому берегу. Саша Бронников тихо, но вычурно материт паутов, которые в клочья изорвали у него трико на коленях. На охотников - утренний трёп. Михаил однажды одним выстрелом - четырёх уток! Легко! А Николай убил зайца. Такого старого, что полдня варили - мясо как резина. Отдали собакам.

Пока погода, перебрались на пески для моциона и постирушек. Когда всё уже было готово к отплытию, бойкая тучка налетела с юга, сыпнула тёплым весёлым дождиком. Необычно купаться при дожде, когда вода в реке кажется горячей, а струи с неба, как прохладный душ. И, когда глядишь на поверхность воды с уровня носа, мириады фонтанчиков пляшут, брызжут и вся река с-с-с-седая и ш-ш-ш-ш-шипит.

Тучка ушла так же внезапно, как появилась, брызнуло солнце и начало жарить. Потом поднялся ветер, хороший, ровный, но… проклинаемый всеми мореходами во все века левентик, то есть прямой встречный! Это расплата за вчерашнюю попутку - не все скоту масленица, как шутит Михаил. Стало трудно грести. Тугая волна  мерно бьёт в носовые гондолы, рассыпаясь пенными гривками, плещет и бурлит под палубой. Качка, как на море, и при этой болтанке даже трудно писать судовой журнал - голова мотается.

Из "населёнки" сегодня была Лойма, приличное по размерам село, но… сплошь и по самые крыши заросшее борщевиком, с которым по всей Коми идёт неравная борьба. На войну с ним зовут листовки и плакаты, развешанные повсюду, где живёт человек. Настоящее стихийное бедствие.

Ближе к вечеру ветер стих, рассеялись тучки, очистилось небо. И совсем уж будто в утешение пошли места совершенно левитановские, с изумительными заливчиками-заводями,  зарослями лилий и кувшинок. Наш Ильич, который Саша Петров, решил покидать воблера и поймал окуня на… полкило. Сегодня прямо рыбный день какой-то! У нас уже есть 5 подлещиков, 3 щучки, 3 сорожины, 4 голавля и 1 окунь да вот ещё второй, да какой! Значит, вечером - о-опять уха. Начинает уже надоедать.

А следующий день был последним в Коми, впереди граница Вятского края. Места особенно глухие, посещаемые редко, и по берегам то и дело охотничьи избушки-зимники с печками, лежанками и рваными матрацами, полными клопов и вшей. Реку здесь электричеством трясут поменьше, и на отмелях стаи пескарей. Ближе к полудню стало жарить, стараемся держаться под южным берегом, и по страницам судового журнала, по строчкам пометок плывут под авторучку тени елей. Когда тайга раздаётся-расступается, с лугов плывет сухой-горячий-медовый запах переспелых трав.

Зверю здесь - свобода. Вот семья лосей выходила вчера до дождя и сегодня утром попить и отдохнуть от овода: в двух местах три следа к воде - хозяина-сохатого, лосихи и лосёнка. Видно, тут живут. Кулички порхают по кочкам, плещутся на отмелях - жарко даже им. Поодаль вон - цапля в сером фраке вытянулась стройно, наблюдает чутко, снялась, планирует косо над песками.

Когда прошли Коржу, левый приток, через два километра - граница. Теперь у нас справа ещё Коми, слева - уже Вятка. А вот и посёлок Коржинский на высоком левом берегу. Типичный леспромхозовский. Старые рубленые и брусковые дома, огороды с картошкой и лебедой, поленницы дров,  пыльные овечки в канавах. Жителей три сотни человек. Магазин закрыт на обед. У боковой стены его необъятная рыжая «челночница» в синем трико предлагает тряпье. Покупателей, однако, нет.

В посёлке своя пекарня. Пошли. Две пьяные с утра пекарихи, с красными от принятой дрожжевой закваски лицами, продали нам четыре пышные буханки белого хлеба - горячие, только что из печи, с толстой хрустящей корочкой. Одну мы с Михаилом и Сашей Петровым тут же разорвали и умяли, а для второй пошли по домам просить молока, хотя бы по кружке, но никто не дал. Пришлось опять идти на пекарню и прикупать ещё хлеба - в дорогу.

КТО ТАКИЕ ВЯТСКИЕ
Прикупили, вернулись на судно, упаковались, пошли дальше.

Хорошо сидеть на своём местечке, давно на своём же судне обжитом, и отдыхать в погожий полдень посреди реки, в глухомани тайги. Хочешь – греби себе неторопливо, поигрывая вёселком, не хочешь – отложи в сторонку, приляг, устройся поудобнее, шляпу на лицо себе ковбойскую, для похода купленную, надвинь и от-ды-хай – загорай под палящим солнцем. Никто тебе слова не скажет. Вольница. Корабельная республика. И когда комары не допекают, всякие мысли приходят этакие «исторические-аналитические». И воображение иной раз порой эк куда занесёт.

Подумаешь – вот плывёшь ты по реке, а за бортом и кругом – двадцать первый век. Уже пятый год. А когда-то был вот также 1905-й год. А до этого – 1805-й, 1705-й, 1605-й, 1505-й и так далее – туда, в седую нашу древность. И так же текла вот эта река. И так же в погожий день солнце палило. И та же, - вернее – такая же тайга глухая была по берегам. Только мир был другим, в смысле – людской. И времена были другие. Потому что эта часть Русского Севера, юг его, только заселялась и обживалась. И если уж мыслию совсем в глубину веков забраться, то начало заселения этих мест надо отнести... к постледниковому периоду, когда он отступил, и значительные территории освободились от ледниковых вод. Тогда и стали в бассейне нынешней Вятки в пределах нашей области люди селиться ещё в первой половине VII века до нашей эры – в эпоху мезолита, то есть в середине ещё каменного века.

Заметно позднее, в IX;X веках уже нашей эры эти места Полузья и бассейна нашей Моломы занимала этническая группа, названная позднее лузской пермцой, которая в хозяйственном и культурном развитии испытала сильное влияние  прибалтийских и волжско-финских племен. В конце ХII века началось заселение этих мест новгородцами как с юга, по Волге и Каме, так и с севера – по Двине, Югу, Лузе и Моломе.   

Утвердясь в стране Вятской, россияне основали новый город близ устья речки Хлыновицы, назвали его Хлыновом и, приняв многих двинских жителей, составили маленькую республику, просуществовавшую в особом независимом статусе почти три века (!).

Основными территориями, откуда направля­лась на Вятку русская колонизация, были Нижегородско-Суздальское кня­жество и обширное Поморье, в особенности его южная часть. Для жителей Поморья, в котором после нашествия татар прилив  русского населения должен был также значительно усилиться, Вятская земля, тогда еще богатая пушниной и рыбой, представлялась заманчивым уголком. Недаром в начале XV века устюжане предпринимали даже вооруженную попытку проникнуть в Вятскую землю.

После окончательного покорения Вятской земли Москвой в конце ХV века для жителей Поморья открылся совершенно свободный доступ к переселе­нию на Вятскую землю, и они хлынули сюда широкой волной. Кроме того, к переселению на Вятскую землю русских побуждало усиление крепостного гнета в Центральной России. Вятская земля, не знавшая помещичьей власти, не могла не представляться желанным краем для крестьян, задыхавшихся в нем.

 Во второй половине XVII века для части русского населения возник­ло еще одно побуждение к переселению на Вятку, когда в Центральной России правительство начало преследовать русских старообрядцев, отрицавших официальную Никоновскую церковь. Укрываясь от преследований, старообрядцы (или раскольники) бежали в леса костромские, нижегород­ские, вятские и пермские.

Так Вятская земля стала большим и круто кипящим «этническим котлом», где совместно стали проживать славянские, финно-угорские и тюркоязычные этносы, и такие тесные контакты наложили отпечаток как на материальную, так и на духовную культуру. Даже названия старинных сел на нашей реке Моломе – Гостево, Курино, Молотниково, Юрьево, скорее всего перенесены с названий соответствующих населенных пунктов в западных губерниях, откуда шла колонизация. В частности, есть Гостево в Новгородской губернии, Курино – в Витебской и т. д.

Что же касается первого названия столицы Вятского края – Хлынова, то многие историки связывают его возникновение именно с тем самым «этническим котлом», основную часть которого составлял бродячий и разбойный люд. Например, историк А. С. Верещагин называет вятчан тех веков бывальцами, хлынами, изгоями. По характеристике авторов древних словарей русского языка, в частности знаменитого В.И. Даля, историков Д.К. Зеленина, П.Н. Луппова, Л.Н. Макарова “хлын” - это тунеядец, мошенник, вор, бездельник, барышник, а ещё – ушкуйник, речной разбойник. И все дружно отмечали, что вятчане тех веков были ужасно грубы, упрямы, своевольны. Им приказывать нельзя, их надо умолять.

Такими вот были наши дальние предки. И в память об этом, в «квасном патриотизме» местного общественного сознания до сих пор осталась крепкой горделивая мысль-байка, что «У нас на Вятке – свои порядки».


ПОЛУДЕННАЯ ГРОЗА
За такими вот всякими мыслями, а потом вечерними хлопотами в лагере и день минул. Вышли из республики Коми, о которой останутся только добрые и приятные воспоминания. И 25 июля стал первым днем в родном вятском крае. Утро выдалось погожее, однако с признаками скорого ненастья. Вот понтонный мост, и опять надо ронять, а потом поднимать мачту. Процедура уже отработанная. Потом шли пару часов спокойно и только хотели встать на песках и пообедать, как начало греметь. В грозу на открытой воде нельзя, тем более с нашей высокой мачтой, и пришлось срочно-резко спускаться далеко ниже, под высокие сосны на левом берегу, которые защитят от молний. Впрочем, гроза прошла мимо. Отчалив, мы с час плыли за ней, а молнии всё сверкали впереди, иногда по три в секунду.

На обед встали у красивой озерины с низким болотистым противоположным берегом, и наши охотники пришли в восторг от замечательного места для охоты, в каких любят отдыхать утки на весенних перелётах. Погода сегодня не для загара: пасмурно, и ходят тучки. Прохладно – идти приятно. Саша Петров с носа яхты швыряет своего бедного воблера с уже солидным «налётом часов» направо и налево, и вся команда ждёт его удачи, а себе - ухи на вечер. Однако и по рыбе день сегодня получается неудачный. К общему «пасмурному» впечатлению добавляются совсем уж по закону подлости «мусорные» плёсы, на которых, как на горной реке меж камней, приходится лавировать в корягах, топляках и целых соснах, давно подмытых и упавших с берега, с обглоданными вешними льдами сучьями. В довершение всего в одном месте «зевнули» и…  налетели мачтой на склонённую берёзу. Но легко отделались - только и урона, что вырвало шкот-стаксель из блока в клотике, и парус теперь поднимать нельзя. Значит, завтра – вставай на ремонт. 

День этот так бы и «доволокся», если бы не поцелуйчик фортуны перед сном. Шли низинами. Справа - болото. Берег - стенка торфяной залежи. И до самой последней минуты никто и внимания не обратил на лежавший на воде впереди и справа, будто спрессованный, торфяной кусок, пока он не стал… махать ушами. Все замерли, перестали грести - это была лосиха в воде. Спасаясь от жары и оводов, она глубоко зашла в реку, мотала горбатой мордой и сквозь плеск не слышала нас и поздно увидела в слепящем свете закатного солнца.

Осторожно-медленно достаю «Никон», трясущимися от счастья-волненья руками кручу объектив на полный «телевик», но… в кадр лезет мачта, ванты и вообще – всё далеко и мелко. Тихо-тихо-неслышно стали подгребать ближе-поближе. Лосиха замерла-замерла-насторожилась, и когда до неё уже было совсем близко, рванула из воды в туче-пене брызг, побежала в прибрежный ивняк. И минутная картина «живой природы» этой была прекрасна и останется в памяти и… в единственном кадре, которым горжусь.


ШПАНА БЕРЕГОВАЯ
После встречи с лосихой к ночи неожиданно кругом обложило, пошёл дождь, и ужин пришлось переносить на… завтрак, к которому был приготовлен рыбный суп на двух окунях, двух сорожинах и щучке.

А потом был Чирюг, леспромхозовский посёлок. На берегу - нижний склад. Слева - большие бунты леса, правее - эстакада. Мужики с крючьями разбирают на транспортёре брёвна по сортиментам.

Причалили к бережку, где посуше, пошли в посёлок - километра полтора расквашенной ночным дождём дороги. Посёлок маленький, одна улица, остальные дома пообок как попало. Два магазина. Скучный райповский и бойкий-яркий-деловой частный. В нём и затарились продуктами. Пока выбирали да расплачивались, мальчик лет пяти, в белой летней кепочке, этакий бутуз-крепыш пышнощёкий, всё бабушку дергал за подол юбки, выклянчивал «Сникерс», а бабка жмотилась. И только мы собрались, было, купить уж ребёнку «Сникерс» - эка важность! - как мальчуган взвизгнул сквозь слёзы на бабушку:

-Ну и фу на тебя тогда!

С плачем навзрыд, очень обиженный, он выбежал из магазина, сел на свой велосипедик, такой же маленький и «крепенький», с широкими колёсами, и погнал, крутя педальки, вниз по улице. При этом он, захлебываясь плачем и наматывая слёзки и сопельки на толстый правый кулачок, левой ручкой, однако, ловко управлял своим велосипедиком, уверенно держась в узкой тропочке. И это его маленькое детское горе выглядело так трогательно-мило!

... Эту сценку из походных наблюдений я уж совсем не хотел включать в «большую книгу» и, было, выкинул, но – потом вернул. Вспомнилось такое же вот своё детство в таком же вот глухом посёлке Таврическом в полутора сотнях километров ниже по Лузе, и, когда, вернувшись на яхту, отчалили, я всё вспоминал того плачущего мальчика и... себя тогда, и в магазине же.

Это был где-то шестьдесят второй, зима, и мне было 11 лет. Я стоял в очереди за хлебом, который поручила купить мать, в старом провонявшем селёдкой магазине. Передо мной, уже у продавца, возвышалась белая тётя в красивой длинной шубе из блестящего меха, а рядом – сын её лет семи, тоже в красивой меховой шубке, к которой я в своём старом замызганном пальтишке старался не прикасаться. И, помню, как мне было стыдно своего замызганного ватного пальтиша.

По словам взрослых, тётя была какая-то начальница в районном центре Лальске, и когда сын её попросил шоколадку за рубль двадцать, она без слов её купила. Получив шоколадку, сынок попросил ещё и конфет «Красные маки», и тётя тут же сказала продавщице:»Полкило, пожалуйста». «Красные маки» стоили пять двадцать, по местным меркам - три бутылки водки, и были самые дорогие конфеты на витрине под толстым стеклом. И помню, мне подумалось, что если бы случилось чудо и мне купили бы шоколадку за рубль двадцать, то «Красных маков» мне  уж не видать бы в моей жизни никогда.

С того мига в магазине до этой минуты, когда я пишу вот эти строки (а сейчас 10 часов 28 минут утра 24 января 2010 года, и мне пятьдесят восемь полных лет), прошло почти полвека, но я до сих пор помню то унизительное и резкое до боли и уже не детское чувство бедности, даже нищеты, в которой прошло детство моё и таких же, как я детей работяг таких же вот, как Чирюг, как Таврический, как десятки и сотни рабочих посёлков лесозаготовителей по притокам больших рек Руского Севера.

Десятилетия, почти весь двадцатый век, десятки, сотни тысяч – наверно миллионы - обитателей этих посёлков,  в немалой своей части бывшие зэки с единственным опытом работы на лесоповале, делая стране миллиарды в валовой её национальный продукт, пребывали в нищете и грязи ужасной.

 Население этих посёлков делилось и пока до сих пор делится на четыре основные катогории. Первая работает на «верхнем складе» - то есть в лесу, на валке и отправке леса на разделку. Вторая работает на «нижнем складе» - на приемке хлыстов и разледке их на сортименты – «шестёрку», «четверку» и «вершинник». Третья - «куркули», то есть работающие в посёлке – в конторах, торговле, школах и т.д.  Четвёртая – это мы, ребятня,  и общее имя нам – шпана береговая. Потому что всё детство наше даже зимой и уж тем более  летом проходило на реке – всякий день с утра до вечера. И казалось нам счастливым.

Помню, как в посёлке Подрезчиха на берегу Вятки, когда мне было 5-6 лет, перед тем, как спать, протряхивали на улице мартацы и одеяла, а металлические ножки кроватей ставили в консервные банки с водой, - чтобы не забрались ночью клопы. Помню, как, спасаясь от тех же клопов, устраивались спать на полу, обливая по периметру лежанку водой, чтобы полчища клопов, алча нашей крови и идя на нас в ночную атаку,  тонули в ней. А в семейном архиве моём есть снимок, на котором я стою с велосипедом, красивый подросток четырнадцати лет, с огромными заплатками на коленях штанов. А ведь это был уже шестьдесят пятый, и космические корабли уже «бороздили»... А у нас была бедность, клопы, голод, гороховая болтушка на ужин, беспробудное пьянство взрослых, драки часто с поножовщиной и прочая мерзость жизни.

Кто об этом вспомнит сегодня? А ведь всё это – наша история. И не такя уж былая...


ГОСПОДИН ПРЕЗИДЕНТ САНЯ КОРОБОВ
День после Чирюга так и доволокся – обычный походный, в привычных хлопотах. Зато на другой день было событие, которого не будет в жизни уже ни-ко-гда.

Согласитесь, что президент страны Владимир Владимирович Путин (тогда был Путин) тоже имеет право на отдых. И отдыхать он волен, где захочет. И представьте себе!

Нет - вы представьте!

Вы идёте на яхте в этой глухомани. Почти две недели без телевизора. И видите на живописном берегу группу людей, причаливаете и…

И глазам своим не верите!

А он без охраны (ведь не всегда президент страны с охраной!), в одних плавках, к вам подходит, руку тянет поздороваться, улыбается приветливо! И вы обалдеваете! Натурально! Его ж все знают! Во всем Лальске - в селе недалеко. Это Саня Коробов. Лесом занимается. У частного предпринимателя брёвна катает. На Путина похож - будто близнецы. Хоть спереди, хоть сзади. Правда, чуть моложе. Приехал с друзьями на речку отдохнуть. В Лальске к нему только - «Господин президент…». И вы же не упустите возможности вот так запросто сфотографироваться с президентом на память, выпить с ним пивка-а, покаля-а-акать. Тем более что в стране обстановочка-то не очень, да и в Палестине вот что-то шалят…

А в остальном день сложился обычно. К вечеру собрался дождь. После жаркого дня он был очень тёплый, даже прохлады не принёс, и ребята как были на палубе в плавках, так и закинулись просто клеёнкой, устроились кто как на вещах. А я для испытания первый раз надел новый, сшитый перед походом, гидрокостюм из специальной ткани, с которой вода скатывается, «как с гуся».

Дождь, однако, был очень некстати. Высокая трава на берегу, дрова - всё теперь было сырое. И мы все, и вещи, и палатка - всё будет сырым, если выходить и  разбивать лагерь. И тогда корабельный совет решил встать вон на песках напротив да в сухой одежде, на сухих ковриках, под «сухим» небом посидеть у костра. Тем более что, как писал товарищ Пушкин, на макушке лета…

Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса.

На песках развели костёр, вскипятили чай покрепче, и никому не хотелось спать. И то ли от того, что все, кроме меня, сейчас работают или работали в школах и жизнь свою посвятили детям. То ли от того, что ночь такая чистая, а костёр пылает ярко и хорошо думается. А может оттого, что приятно нам быть вместе, - а только как-то сам собой уж получился импровизированный концерт. И над речными далями в туманах, над сонной полуночной тайгой звучали, между прочим… пионерские песни, которые во множестве помнит Михаил. Или стихи ещё из школьной программы или запомнившиеся особенно: «Бой Мцыри с барсом»  Лермонтова, "Граф Нулин" и «Письмо Онегина к Татьяне» Пушкина, «Железная дорога» и  «Крестьянские дети» Некрасова. А Саша Петров, между прочим, - не поверите! - взял в поход книжку стихов «А сердце ждёт» Татьяны Юдинцевой с дарственным ему автографом. И, повернув к свету костра раскрытый томик, читал её стихи. И поскольку известно, что Татьяна Юдинцева родом из Изиповки, чистопольская, а Чистополье дало Вятке и России целую плеяду поэтов, вспомнили, конечно, Анатолия Гребнева.

-Мне у него вот это особенно к душе, - говорит Саша, пытается читать, сбивается: забыл, и мы с ним вместе, дополняя друг друга, «собираем» по срочкам это гребневское не стихотворение даже, а будто вздох души, пронизанный чистой и светлой грустью.

С окончаньем дневной канители,
Без людей вспоминая меня,
Ты представь меня ночью метельной
В комнатушке моей у огня.

Ты представь, как бесчинствует ветер,
За окошком со свистом кружа,
Как дрожит, и бушует, и светит
Золотой моей печки душа.

Ты, как ангел, встаёшь за плечами.
Ты вдали от меня. Мы вдвоём.
И сырые поленья печали
Занимаются в сердце моём.

И сгорают дотла. И в загнете
Только угли надежды в золе.
Ничего, что тебя со мной нету,
Хорошо, что ты есть на земле.

Стихотворению этому, наверно, четверть века. У него даже названия нет. Но, появившись, должно быть, впервые в четвёртом персональном сборнике Гребнева «Чистополье»,  вышедшем ещё в 1988 году в столичном издательстве «Современник», оно с тех пор украшает все последующие поэтические книги Анатолия Григорьевича и памятно поклонникам его таланта.


СПАСИ И ПОМИЛУЙ
А ещё, конечно, вспоминали главное событие минувшего дня и Саню Коробова. Это же надо – так быть похожим на другого человека - президента страны. И который-то из наших шутку отпустил, что, мол, пусть никто край наш Вятский «задвённый» из первых лиц страны не осчастливил посещением, зато у нас вот президент свой. И тут же из глубин памяти выплыл случай из далекой юности, о котором никак нельзя не рассказать.

Где-то в конце шестидесятых, когда я после школы уж работал в газете Оричевского района «Искра», пошел на обед к тётушке Тоне Окуневой, очень верующей. И случайно в доме её, в котором никогда не бывало книг, на глаза попалась брошюрка без корочек, которую тогда у неё выпросил и храню уж сорок с лишним лет. Выпушена в... 1903 году у нас в Вятке с дозволения цензора протоиерея Н. Кувшинского. Отпечатана в вятской губернской типографии. Посвящена истории строительства в Вятке Александро-Невского собора в честь посещения нашего края в 1824 году императором Александром I, ангелом-хранителем которого святой Александр Невский и был.

В истории нашего края это был первый визит российского царя, и обставили его со всей возможной пышностью. Возвращаясь из Пермской губернии в столицу, Александр I прибыл в Вятку вечером 8 октября и гостил здесь до утра 11. В день приезда улицы и площади города полны были празднично одетого люда, съехавшегося «в глубоком патриотическом чувстве» даже издалёка и целыми семьями, а к вечеру весь высокий берег Вятки, спуски  к реке у заставы и у Кафедрального собора были усеяны людьми. Возле заставы с двумя обелисками, увенчанными двухглавыми орлами, через реку был специально  построен деревянный мост. На всём немалом протяжении он, а также три версты по берегу, все здания города были иллюминированы, и этим «великолепным» видом из-за реки любовался прибывающий император.

В 10 часов вечера когда за рекой показались экипажи, во всех церквях ударили благовест, и на всём пути их до Кафедрального собора государя и свиту сопровождало радостное людское «ура». В соборе государь в окружении духовенства, губернатора, представителей чиновничества и купечества принял участие в молебне «за здравие своё и Августейшей фамилии», приложился к иконам Святителя Николая, Архангела Михаила и Тихвинской Божией Матери. Затем «откланялся народу во все стороны» и отправился со свитой в губернаторский дом.

На другой день, 9 октября, с утра царь принимал духовенство, чиновников, купцов, милостиво беседовал со всеми и сказал:»Я давно имел желание обозреть лично ваш край. Доволен своею поездкою. Вятка есть один из лучших губернских городов», при этом «всех очаровав своей необыкновенной добротой и вниманием». Потом он посетил городской гарнизонный батальон, мужскую гимназию, Трифонов монастырь и Кафедральный собор, а вечером «осчастливил своим присутствием» бал в доме городского головы И.С. Машковцева, устроенный купечеством.

10 октября выдалось холодным и ненастным, но, не смотря на дождь, грязь и слякоть, множество народа до позднего вечера толпилось под окнами губернаторского дома, и в редкие минуты, когда государь, никуда сегодня не выезжавший и занимавшийся делами, появлялся в окнах, с улицы гремело счастливое «ура». На следующий день он рано утром отправился по Московскому тракту дальше, мимо нашего Орлова, на Вологду и Тихвин  и 22 октября прибыл в Царское село.

Это редкое событие в истори нашего края несколько лет было предметом  народной радости в Вятке. Отцы с восторгом передавали о нём сказания своим детям. Для увековечения его «на память всем грядущим поколениям» городской голова Машковцев и предложил построить храм во имя Ангела государя императора – Александро-Невский собор. «Но нужно было пройти целым 40 годам, - пишет неизвестный автор брошюры - прежде чем мысль эта была вполне осуществлена».

 История возникновения этого самого величественного и красивейшего храма земли Вятской пусть не прямо, но всё же связана с... Отечественной войной 1812 года и своими начальными, глубинными конями уходит в теперь уже очень далёкий, а по времени возникновения этой идеи в голове городского головы ещё очень недавний и свеже-памятный 1812 год, когда  Александр I объявил конкурс на проект храма Христа Спасителя в Москве «в  ознаменование благодарности Нашей к промыслу Божию, спасшему Россию от грозившей ей гибели» в годы французского нашествия.

Победил в конкурсе 25-летний архитектор Александр Лаврентьевич Витберг. Через 5 лет храм был заложен, а ещё через три, в 1820, образована комиссия по его сооружению, в состав которой был введён и назначен директором работ и экономической части Витберг. Однако в ту пору в свои 33, оставаясь в душе лишь «поэтом от архитектуры» и не имея никакого опыта в строительной деятельности, тем более в таких громадных размерах, попустительствовал многочисленным вороватым подчинённым. Через 7 лет, когда Витбергу было уже 40, комиссию закрыли, а ещё через 8, когда ему было уже 48, его с семейством сослали к нам в Вятку, где он почти 5 лет изгнания, до 1840 года, очень нуждаясь, продолжал работать над «проектом жизни».

Имено на пору жизни Витберга в Вятке и пришлось «рождение» Александро-Невского собора. По просьбе городского головы (в ту пору уже) Аршаулова Витберг делает проект, - почти копирующий проект храма Христа Спасителя, - и почти год понаблюдает за строительством, а, уехав в Санкт-Петербург, помогает проектами и советами.

В октябре 1864 года, когда Витберг был уже покойный, ровно через 40 лет после визита на Вятку Александра I, собор во имя его ангела-хранителя, построенный исключительно на народные, когда «с шапкой по кругу», деньги, был освящён и открыт. Вознёсся в свое время и храм Христа Спасителя на Воробьёвых горах в Москве. Но пришла новая идеология – коммунистическая, люто ненавидевшая никакие иные идеологии, - взорвала и сравняла с землёй оба храма. Храм Христа Спасителя – главный на Руси - был отстроен заново, а Александро-Невский собор теперь лишь на старых фотографиях.

Помилуй нас, Господи, за прегрешения наши, ибо не ведаем, что творим...


ВОЗВРАЩЕНИЕ В ДЕТСТВО
День тринадцатый на то и тринадцатый, чтобы именно на него пришлась чёртова дюжина событий, будто меченных судьбой.

После нескольких часов под открытым небом, без палатки, на песках, "сели на воду" часа в три утра - только мало-мальски начало светать - и до полудня чувствовали себя, как морёные тараканы, даже пытались спать на ходу с большой вероятностью вывалиться за борт. Тем более что и денёк выдался такой «задумчивый» - тёплый, светло-серенький…

Вот справа Шиловы горы и зелёная кочка посреди реки, на которую в детстве возил меня отец на рыбалку. Ровно сорок вёсен минуло, с ледоходами и половодьями, а перемен - лишь осокой заросла. Значит до Таврического пятнадцать километров. Вот справа длинные пески, и у самой воды лежит и спокойно глядит на нас… лосёнок. Следа за ним нет - переплыл с левого берега.

-Наверно, маму съели, - говорит Коля Рычков. - Может, четвероногие волки. Или двуногие…

Лосёнок совсем маленький - месяцев пять, - и один он не выживет. Глядит на нас, растопырив уши. Видно, и сил осталось только голову держать. Хотелось пристать, сделать фотопортрет - случай уникальный, - но рука не поднялась. У ребёнка и так трагедия. Через полчаса слева по борту… удилище плывёт, короткое, ножиком строганное, а кончик… дёргается и в сторону ведёт. Отработали назад, выловили удочку, а на крючке лещик на 750 граммов. Вечером - в рыбный суп.

А денек между тем разгуливается. Вот попутка, можно отдохнуть, и три поворота всего осталось до посёлка Таврического, в котором я жил семь лет и ходил в школу с 1-го по 8-й класс. Когда за бесконечно длинным правым поворотом открылось… "детство", узнал его с трудом. Пески под посёлком, которые были справа, теперь…  сместились под левый берег. Не было залива, где тонул в двенадцать лет, а широкий мелкий плёс весь забит корягами, сквозь которые мы на своей яхте едва протиснулись.

Таврический с реки будто городок: расстроился, улицы уходят в небо. Причалили ниже пляжика с купающимися, пошли посмотреть на мой "посёлок детства". Нашёл свою крайнюю улицу Калинина, свой дом номер 8, в котором жил ребёнком. Но когда со знакомого с детства крылечка спустился… Миша Гусев, сосед и одноклассник, с которым ходили за два километра в одну школу в посёлке бумажной фабрики и который… так тут и живёт(!) – впору даже умом поперхнуться. Оказывается, сорок лет может быть так мало, чтобы чему-то большому случиться. А на соседней улице Октябрьской наш Михаил Смышляев нашёл своего друга по охоте, знакомого ещё с той поры, когда учась в институте, приезжал сюда, в Таврический, в составе стройотряда прокладывать узкоколейку в здешнем леспромхозе.

Поистине мир тесен и непостижим в непредсказуемости своих проявлений!

Конечно, в Таврическом хотелось задержаться, погостить в доме нашего детства у Михаила Гусева. Ностальгия! Сорок лет прошло! Но не хотелось на бегу и спешки, и я пообещал ему вернуться специально – снова в детство, как получится с делами.

От Таврического в  тот вечер спустились всего на пять километров, встали лагерем напротив устья Лалы. Отсюда, если повести взглядом справа налево, ещё край посёлка виден, трубы бумажной фабрики, купола церквей  и крыши Лальска. А ближе, по берегу - места эстакад, где на раскряжёвке хлыстов когда-то бригадирствовал отец мой, Дмитрий Семёнович, ныне уж покойный.

От двух вёдер картошки, взятых в поход, осталось несколько картофелин, и недостаток их для рыбного супа пришлось восполнять… луком - получилось недурно. И по рыбе на сей раз было скромно: тот самый лещик с плававшей удочки да несколько ельцов. Ну да ничего…

Спать из-за бессонной прошлой ночи легли рано. Прохладный ровный ветер тянул вдоль реки, и по шатру палатки шуршали и хлопались косы-ветви старых плакучих ив. Ребята вскоре «отрубились», а мне не спалось. Шутка ли – сорок лет тут не бывал. Воспоминания детства разные...

Помню первомайскую демонстрацию 1961 года в Лальске. 18 дней назад побывал в космосе Юрий Гагарин - и колонну лучшей школы райцентра украшала…  короткая, пузатая ракета из фанеры, выкрашенная в синий цвет, которую несли на каркасе на плечах четыре старшеклассника. В ракете, едва выставляясь из «люка», сидел изображавший Гагарина первоклассник в круглом мотоциклетном шлеме-скафандре. В руки ему сунули огромный букет цветов, с которым у «Гагарина» силёнок не хватало справиться. Вдруг началась метель, густой мокрый снег заваливал и ракету, и праздничные колонны, а молодая классная, прикрываясь косыночкой, - с утра была жара! – то справа к ракете забежит, то слева и все покрикивает визгливо на ребят:

-Не уроните Гагарина-то, не уроните! Чо вы его колыхаете!? А ты, Юрочка, как у трибун понесут, так ты цветы-то выше поднимай да улыбайся шире, улыбайся!

А потом мы долго играли "в Гагарина". Затаскивали зимой на крышу сарая по снежному наносу на поленницах большую бочку из-под селедки, очередной из нас залезал в неё, другие разгоняли по скату крыши, бочка секунду летела и падала в снег. Когда "космонавт" из неё вылезал, остальные кричали ему с сарая:

-Ну чо, испытал невесомость? Испытал?

И всякий при этом обязательно восторгался:

-Ты чо! Там такая невесо-омость!

А какая там невесомость! Залезешь в эту бочку, пропахшую тухлой селёдкой, крутнёт тебя раз десять, треснешься башкой о стенку при "посадке", вылезаешь обалдевший, - вот и весь полёт.

Между прочим, строили и запускали ракеты. Маленькие, с карандаш, и большие, полуметровые. На самодельном(!) ракетном топливе. Мышей в "катапультах" запускали! Когда ракета достигала "космической орбиты", то есть метров 100 высоты, их выстреливал заряд в носовом отсеке, и они, одуревшие, но живые, на парашютах возвращались на землю. И всё это творилось-создавалось-получалось в 12 - 15 детских лет!


ПОКРОВ НА ЛАЛЕ
К утру, однако, надуло дождь, который кончился где-то к полудню. Тучи развеяло, стало парить, потом подсушило – настала жара.  Очень хотелось сходить в Лальск, в котором бывал многократно в детстве. Однако по иронии судьбы, именно на нынешний «радиальный выход» пришла мне очередь дежурить по лагерю, а «железные корабельные законы» не дано нарушать никому. Тогда мы перебрались на тот, правый, берег, вошли в устье Лалы, притока Лузы, и ребята направились в село, до которого по берегу отсюда километров пять и окраина которого видна. Я с трудом переправился на яхте, водиночку почти неуправляемой, обратно на наш берег, сильно снесло, и пришлось бурлачить и поднимать её против течения вдоль песков до лагеря.

Ребята вернутся где-нибудь к вечеру, дрова есть, ужин готовить рано, и можно побездельничать пару часиков, что в походной жизни редкость. Тем более, что и денёк вон разгулялся. Блистает под полуденным солнцем Луза, стремясь слепящими струями всё дальше, в поворот под высоким чёрным лесом. А над ним – чистая лазурь без облаков. Правее – луга, сочно-зелёные, в купах белых ив. И всё это, что глаз твой охватит, рождает уже давно знакомое, торжественно-мажорное впечатление сурового нашего Русского Севера.

А прямо напротив – устье Лалы, правого притока Лузы. Вот сюда, на правый бережок, помнится, в детстве приходил я со спиннингом ловить щук.  Да. Идёт время. Сорок лет минуло, как бегал здесь «шпаной береговой», а будто их и не было – не изменилось ничего. Только разве тогда оно, кажется, было пошире и поглубже, а теперь заросло тальником. Живя в Таврическом с 1959 по 1966 годы, которые пришлись на 1 – 8 классы школы, я часто бывал в Лальске, и по всей жизни моей несу в памяти образы тихого уютного сельца, в ту пору районного центра, с многочисленными старыми купеческими домами из красного кирпича, множеством церквей на берегу Лалы, деревянными тротуарами, садом на окраине, где проходили массовые гуляния с концертами, пьянками и катанием нас, детворы, на самолёте-»кукурузнике» за 3 рубля – круг над селом, - кладбище с красивыми надгробьями купцам. А ещё здесь родился мой младший брат Сергей, и когда мы утром 12 ноября с уже «весёленьким» по такому случаю отцом приехали к роддому и мать показывала его в окно, с крыши нам за шиворот капала снежница, потому что в этот день был дождь со снегом.

И многое другое разное вспоминается с добрым тёплым чувством. И уж много позднее из книг и по рассказам я узнал, что Лальск наш – типичный городок на юге Русского Севера, рождением своим обязанный как раз поре заселения этих мест. В этом смысле места здесь просто редкие. Потому как, в частности, по Лузе, именно вот здесь, где сейчас сижу, шли вверх по течению, и по Лале – тоже вверх, войдя в устье, кто на ушкуях, кто на чём переселенцы с Северной Двины и из Поморья.

Рождение Лальска, тогда в виде погоста с именем Никольского относят к 1570 году. Основали его бежавшие от расправы Ивана Грозного новгородцы. К началу ХVII века посад был укреплён деревянным острогом с восемью башнями, тремя воротами, глубоким рвом вокруг и являл собой небольшую крепость. Уже по положению своему на водном пути среди бескрайней тайги самой судьбой суждено ему было стать торговым и людным, в каковой он вскоре и превратился. Ежегодно здесь проходили четыре ярмарки, собиравшие не только крестьян из округи, но и  далеких купцов с Урала, из Москвы, Суздаля, Великого Устюга, Вятки. Уже в конце XVII – начале XVIII столетия по торговле с Сибирью и даже Китаем Лальск уступал лишь Москве, Казани, Архангельску да Устюгу. К концу ХVIII века здесь было 14 улиц и 264 дома, насчитывалось 995 жителей, из которых 141 - купеческого сословия, то есть каждый седьмой! Из знатных купцов здесь помнят Афанасия Чебаевского, который был одним из компаньонов, снарядивших для “морского вояжу” бот “Святой Улиан” из Нижне-Камчатского устья к Америке, когда были открыты острова Алеутской гряды  Уналакша и Умнака, о чём речь впереди.

Поскольку купеческое дело опасное, в Лальске сыздавна «водились» деньги на “богоугодное” строительство. А потому до сих пор говорят, что Лальск без храмов – что… Котельнич без “мельнич”. Потому как церквей здесь было больше, чем в ином уездном городке. Самая известная – Покровская, равной которой, говорят, нет даже в Устюге. Для Русского Севера XVIII века её считали таким же шедевром, каким для Древней Руси был храм Покрова на Нерли, который до сих пор влечет в эту глушь немало паломников.

Отдавая дань ностальгии детства, скажу несколько слов и о бумажной фабрике в посёлке Фабрика, где учился в школе. Уже в ту пору начала шестидесятых бумажная фабрика считалась очень старой. Потому  что, оказывается, построил её ещё в 1829 году купец Сумкин. Расположена она была у запруды через лесную речку Шилюг, на которой в детстве мы, ребятня,  постоянно рыбачили. Выпускали здесь фильтровальную бумагу для промышленных и бытовых целей. Нас, школьников дважды водили сюда на экскурсии, показывали огромные бумагоделательные машины, и я теперь знаю, как из целлюлозы и макулатуры, которую собирали мы на субботниках, делают бумагу – «хлеб культуры».

За такими вот воспоминаниями и время прошло, а потом на Лале появились ребята с большим и нагруженными продуктами сумками, и я пошёл к яхте, чтобы перегнать её на тот берег и забрать экипаж.


 ШАШЛЫК НА ФИНИШЕ
Когда на другой день мобильный будильник в 5-20 разбудил команду, перед глазами у меня был настоящий… театр теней. Низкое ещё утреннее солнце ярко освещало прямоугольник "рампы" – стенки палатки, и на нём во всю ширину и высоту - то недвижные, то едва колыхающиеся одинаково серые тени тмина, мятлика лугового, тимофеевки, иван-чая… Крупная бабочка влетела-замелькала, села на мятлик, водит крылышками. Стрекоза стремительной стрелкой шуршащей возникла «в кадре», повисла над тмином, исчезла шуршащей стремительной стрелкой. И снова в театре теней безмолвно. Из палатки вышел - вокруг на поляне настоящий «сосновый детский сад». Молодые сосенки ростом до метра, седые от росы, тут и там до опушки тёмного леса. Вчера на ужин был борщ с мясом и майонезом - ведро до краев. Не осилили, на завтрак осталось. Любимый компот решили пить "по ходу" и стали сразу грузиться.

Погожее утро, команда разделась и поглощает ультрафиолет. За две недели на воде под двумя солнцами - с небес и с воды - все почернели, и «шкура сходит». По утренней сонной и прохладной реке хорошо идти, помахивая вёселками. Саша Петров решил покидать воблера, швыряет его направо и налево, но впустую. За время похода эта белая рыбка из латекса - наш «летчик-акванавт», налетавшая над рекой часов больше, чем наплававшая в ней, первой удостоилась быть помещённой в будущий музей экспедиции. Сюда же, по решению корабельного совета, поместим мой с забинтованным изолентой топорищем и расколотым обухом топорик-раритет, с которым прошли половину России, самодельную кружку для «рома», сделанную Колей из «полторашки», прочие походные мелочи, ставшие для нас чем-то символичными.

Сегодня последний ходовой день, и невольно тянет на итоги.

Нынче мы впервые за годы походов не выполнили маршрутного плана. Хотели дойти до Красноборска или Котласа уже на Северной Двине, а придётся причаливать здесь. Пятидневное отставание с низовьями рек Лузы, Юга и Сухоны, начало Северной Двины «переходит» на будущий год, и вся экспедиция теперь уж верняком растягивается на пять лет. Потому что в отличие от всех прежних рек, на которых нам довелось побывать, Луза - настоящий речной феномен. В Коми и у нас она течёт по таким слабым грунтам, что удлиняется в год километра на два(!).

По данным Большой Советской Энциклопедии (1954 г.), общая длина её определялась в 442 километра, а в топонимическом словаре «Лузский район Кировской области» (2003 г.) эта цифра уже 551 километр(!). Как пишет в этом уникальном издании его автор, заслуженный учитель школы РФ В. И. Нечаев, «река имеет причудливо-извилистое течение. Она много раз и во многих местах меняла свое русло, каждый раз оставляя на старом русле старицу в форме удлиненного, изогнутого, а то и совсем круглого озера… Только на территории Лузского района таких стариц около 40». Не меньше их, добавим, и на участке в Коми. Вот и получилось, что, по карте "средней свежести", мы прошли километров 260, а по фарватеру реки нынешнего года, исходя из скорости и ходового времени, - около 500. Всего с "автомобильной" частью от Котельнича до Ношуля получается под 800 километров.

В город Лузу, точнее в посёлок, называемый «Третий километр» - конечную точку на маршруте – прибыли в полдень. Нынче, несмотря на вес и особенно габариты, не поленились взять из дома… барбекю и всякие мангальные к нему «прибамбасы», а потому как причалили, сходили в посёлок, купили окорочков пожирнее, майонеза, специй, лучка-чесночка и по всем правилам, под «оближешь пальчики» зарядили  шашлык.

Лагерь разбили на  противоположном от посёлка берегу, и отдыхающие на песках лузяне делали вид, что мы, туристы, им ничуть не интересны. Но, когда к вечеру «подошли» угли, и установили над ними барбекю, когда сизые «ароматы Кавказа» понесло ветерком на ту сторону, народ отдыхающий заволновался  и с видом будто «да мы так… ничего" потянулся к нам через реку, благо глубины тут не больше, чем по пояс. Снявшись на яхте на фоне алых парусов, народ собрался у нашего костра и с любопытством созерцал всякому вятскому картину трудно постижимую: загорелые, умытые-побритые, жизнерадостные и совершенно трезвые туристы, общаясь меж собой подчёркнуто уважительно и исключительно «печатно», в походных условиях (!) готовят шашлык на барбекю! И одна дамочка, взиравшая на нас с видом будто задетого самолюбия, всё мужа своего, толстячка лысоватого, на манер этак овна в пятом поколении - локтем ему в бок:

-Я тебе говорила! Я тебе предлагала! Вон вишь люди! А тебе хоть кол!
Потом гости, не солоно хлебавши, разошлись, и вечер после раннего ужина и весь следующий день заполнены были разборкой яхты, упаковкой снаряжения, которое везти домой, и устройством того, что остается до будущего года, у новых знакомых в посёлке. Будущим летом мы приедем сюда, соберем наше судно и продолжим наш путь.

Дальний.

К морю Белому.
---------------------------------

-Буду очень признатален всем, кто пришлет мне на: MorehodAV@gmail.com  замечания по возможным ошибкам в фактах, фамилиях и цифрах. Постараюсь их учесть и исправить в тексте будущей книги.