Тело.
Шел дождь. Оно лежало в траве газона, возле пешеходной дорожки. Странная поза не позволяла сразу определить, что это. Ноги были закручены так, будто их выжимали для того, чтобы снова раскрутить и собрать новой дождевой воды. Тело было изогнутым и напоминало колесо, накаченное для дальней дороги. Лицо было направлено в небо и сбивало с толку, что представляет из себя колесо, спину или грудь. Да и само лицо вызывало недоумение. Приоткрытый рот был полностью залит дождевой водой, образуя маленькое озерцо, из которого того и гляди выскочит золотая рыбка. Глаза, серые как небо, уставившиеся в одну точку, не закрывались, разучившись моргать. Только руки, по-прежнему оставались руками. Разбросанные в разные стороны, ладонями вверх, они чего-то просили, чего-то еще человеческого, живого. Может быть, как раз то, что лежало в одной из ладони, кажется правой - ключ, с пристегнутым брелком, голубой, увы не золотой, рыбкой. Вероятно, руки просили открыть какую-то дверь, за которой скрывалась дорогая, но уже далекая жизнь.
Когда дождь закончился все оставалось по-прежнему, вот только голубая рыбка исчезла. Видимо уплыла…
Высота.
На высоте двадцати пяти метров ощущалась странная легкость, которая толкала к краю высоты. Ноги, как магниты с плюсом тянулись к минусу, желая соединиться замертво. Руки, обретавшие силу ветра, колыхались в такт его порывов. Тело заполнялось воздухом в ритме биения сердца и готовилось нырнуть в небо. И только голова, с безумными глазами и скривившимся ртом, тупо глядела вниз. Она - самая незначительная превратилась в огромный якорь, который размагничивал ноги, ломал руки, протыкал тело, выпуская из него воздух. Она возвышалась на вершине величия и наслаждалась своей силой, силой разума…
Океан.
Он лежал у моих ног, а я стоял у его. Прохладно прикасаясь к моим стопам, он возбуждал и требовал раздеться. Но, ох как не хочется торопиться. Оттянуть, продлить очарование легкого возбуждения. Послушать его мерное дыхание и редкие тяжелые вздохи, что может быть прекраснее ощущения будущей близости. Но руки уже начинают обнажать мое тело под музыку его покоя. Я не стесняюсь, кого? Мы с ним на «ты», я знаю его, а он признал меня. И все же отдаться сразу я не готов, еще вздохнуть, взглянуть на небо и …
С этой минуты я изменил всему, что у меня было, потому что больше с Ним не расставался.
Сигарета.
Она лежит на столе и заглядывает мне в глаза. Я, стесняясь своей измены, смотрю в окно. «Красивый закат». Это я ей, чтобы она не ощущала своего одиночества. Не отвечает. Конечно, она хочет, чтобы я ее поцеловал, но я уже неделю не прикасаюсь к ней. «Я знаю, тебе одиноко, но ты должна меня понять. Я решил начать новую жизнь. Без тебя. Мама никогда не одобряла наш с тобой роман. Все кончено, понимаешь?» Опять - ей, не оборачиваясь, хотя солнце уже скрылось за домами. Опять тишина. Тогда я резко обернулся и увидел – она плакала. Нет, она рыдала, выбрасывая из себя табачные крупинки слез. «Не смей, перестань пожалуйста, глупая». Я схватил ее, и так сильно поцеловал, что она обомлела. «Огонь», - прошептала она и заснула покойным сладким сном в моем поцелуе. Я тихонько разбудил ее огоньком, и всю ночь разговаривал с ней, как с покинутой любовницей, к которой снова пробудились страсть и желание.
Свидание.
Я опаздывал минут на десять, что было непозволительно. Но день был так хорош, что я отказался от транспорта. Ноги не бежали, они летели, подгоняемые воскресным летним ветерком. Нет, все же есть какая-то закономерность в воскресной погоде – будь то зимнее или летнее воскресенье. Оно всегда улыбается тебе счастливым рассветом, солнечным днем, томительным закатом. Уже день, но я был счастлив. В своем полете я нагнал две минуты, а значит осталось восемь. Жди меня. Я уже на Арбате. Меня отделяет от тебя всего каких-нибудь… Я уже вижу твои волосы – длинные светлые, растасканные ветром. На секунду мой взгляд отвлекся от желанной цели, и наткнулся на цветы, продававшиеся тут же, на этой престарелой, но молодящейся улице. «Эх, жаль нет маргариток. Именно сегодня, только ей, все!»
И это было последнее, о чем я подумал.
Мою мысль прервала яркая вспышка; слепящая, обжигающая, она обволокла всего меня. Стало как никогда легко и хорошо. Я продолжал свой полет, но уже не по Арбату, а над ним.
В воскресение.
Переход.
В коротком переходе подземки сквозь шарканье ног слышался одинокий стук. Лыжная палка без ограничителя выискивала место для движения. Одинокие ноги, натыкаясь на легкий металл, отскакивали от него, как от чужеродного существа. Хозяева ног, не вглядываясь в хозяина существа, бежали прочь. Лыжня целенаправленно стремилась в толпу, рожденную газетным киоском. Еще десять – пятнадцать тыков и … катастрофа. Но столкновение предотвратила сердобольная старческая рука, схватившая за рукав "лыжника". Вдвоем уже легче было ориентироваться в шумном пространстве. Обогнув столпотворение поводырь отделился как ненужная часть целого и стук снова стал выискивать путь. Тук – тук – тук…
Трапеза
Оставив позади дачную избушку, тут же съеденную утренним туманом, он стремглав бежал к реке, помогая своему юному полету правой рукой, вертящейся, словно пропеллер. Трава проминаясь под молодыми босыми ногами, огрызалась студеной еще не испарившейся росой; капканы сухих коряг пытались остановить бегуна – но все было тщетно. Раз, два… и он разбудил водную гладь! Взрывая ногами илистое дно, он все дальше убегал от берега; вот уже и руки вступили в борьбу с течением. Доплыв до середины реки, набрав как можно больше воздуха, он исчез. Расходящиеся круги, облизываясь потянулись к берегам…
Река, как и все живое, тоже хотела есть.
Капля
Она зарождалась среди мрака и зловония, словно звезда во тьме ночного неба. Под тяжестью черного пространства, становилась тяжеловесной и объемной, отчего, будто по рельсам, начинала скатываться в ослепительно белую бездну. Было страшно и холодно. В попытках хоть как-то удержаться от встречи с неизвестной, пугающей свободой, она кружила вкруг себя, ощупывая темноту, ища, за что бы зацепиться, отчего падение ее становилось все более неотвратимым. Наконец, обессилевшая и отчаявшаяся, капля выпала из носа, плюхнулась в снег, и была растоптана тяжелым башмаком своего «родителя».
Утро
Утро. Оно приходит не заметно когда все спят, но если хочется подсмотреть, стать так сказать соглядатаем рождения нового дня, то лучше не ложиться, ибо сон украдёт самое интересное. Как роса начинает обволакивать траву, оставляя свои поцелуи на кончиках зелёных ресниц. Как солнце медленно украдкой начинает поглядывать из-за краешка земли, опасаясь спугнуть предрассветную мглу. Как лёгкое дыхание родного человека, в так биения твоего сердца начинает петь песню в унисон. Песню – рождения нового дня.
Шутка
В газете "L'Humanit;", в номере, вышедшем 4 апреля 1915 года, была напечатана (по-французски, конечно) заметка о выходке французского лётчика Жака Дюраньи, который первого апреля сбросил бомбу на немецкий военный лагерь (а дело происходило как вы понимаете в разгар Первой мировой войны), но перед тем как сбросить бомбу он ещё старался нагнать как можно больше страха на солдат, кружа над головами, что ему и удалось. Немцы панически разбежались, кто, куда и около получаса лежали в грязи и лужах, ожидая взрыва. Но взрыва не последовало. На бомбе красовалась красная надпись: «С Первым апреля!». Далее в заметке говорилось о том, что немцы приняли шутку и двадцать французских солдат, взятых в плен накануне, тридцатого марта, были… А вот что «были», мне неизвестно. Последняя строчка была стёрта временем и судьба двадцати солдат ушла в бескрайнею пропасть истории.
История
Обычным зимним вечером, император Мутсухито, уединился в своём кабинете, он любил вечерами посидеть один. Выкуривая сигару, подарок премьер-министра Великобритании Сэра Уи;нстона Леона;рдо Спе;нсера-Че;рчилля, запивая клубы дыма, чёрным крепким кофе, подарок бразильского президента Жао Батиста де Оливейра Фигейреду, император гладил лежащего на его коленках белого, сибирского кота Николашку, подарок императора Всероссийского Николая I. Восьмое февраля (по новому стилю) тысяча девятьсот четвёртый год. За окном идёт мягкий, пушистый снег, мерцает огонь в камине, хорошо, уютно, тепло.
С чего вдруг, Николашка встрепенулся, прыгнул на рабочий, императорский стол, на котором была разложена карта мира, и стал искать место. Мутсухито невозмутимо наблюдал за котом. Место найдено. Без всякого официального объявления, подарок императора Всероссийского Николая I,сделал, что хотел, продемонстрировал, что он закапывает свои испражнения, потянулся , прыгнул со стола и лёг на кожаный диван, стоящий возле камина. Император отложил подарок премьер-министра Великобритании Сэра Уи;нстона Леона;рдо Спе;нсера-Че;рчилля, отставил чашку с подарком бразильского президента Жао Батиста де Оливейра Фигейреду, встал, подошёл к столу.
Вся Япония была залита Николашкиной мочой.
9 февраля (по новому стилю) 1904 года без официального объявления войны, японский флот совершил нападение на русскую эскадру. Вот так и началась Русско-Японская война.
Экскурсия
С мартовским настроением, Август Петрович, идёт по Гагаринской улице, жуя жвачку Stimorol. Оставим на секунду без внимания мужчину с летним, императорским именем; просто хочется пояснить, что улица, по которой идёт Петрович, названа не в честь первого космонавта планеты Юрия Гагарина, а в честь князя Матвея Петровича Гагарина (какое странное совпадение в отчествах). Гагарин этот, был большой человек при царствовании Петра I и не мало добрых дел им сделано для России, но в 1721 году 16 марта был казнён за лихоимство, проворовался. Нам это знакомо и сегодня, правда, сейчас не вешают, а в худшем случае снимают с должности, но как говорится у поэта, «времена не выбирают». Вернёмся всё же, к улице, Петрович почему-то остановился, что-то случилось, ладно, успеем разобраться. Улица, название перешло от Гагаринской набережной, а она получила своё имя от пенькового буяна ( буянами в прошлом назывались речные пристани, а пенька - волокна стеблей конопли, нет её не курили, из неё в основном делали канаты), который был прозван гагаринским, так как находился рядом с особняком Петровича, чтоб вас не путать, Гагарина, который, имеется ввиду особняк, исчез после казни хозяина. Закончим маленький экскурс по топонимике Гагаринской улицы и вернёмся к Августу Сергеевичу. Чего встал? А, понятно, жвачка Stimorol имеет свойства воровать пломбы из зубов, Петрович об этом не знал, так как обычно жуёт Orbit и сейчас он растерян, одна пломба осталась с жвачкой. Что делать? Взгляд Августа падает на окна какой-то «Конфиденции» (он-то не знает, а мы с вами вправе знать, что это устаревшее слово, означает - доверительная беседа), в которых висят рекламные зубы. «Ага», думает Август, переходя улицу, его даже не смущает, что это ещё и «Эстетическая Ортодоксия» (и тут мы вправе знать, что эстетическая, это понятно, а ортодоксия, греческое слово, означающее – правильное учение). Мужчина открывает дверь, заходит в холл и происходит доверительная беседа с девушкой в белом: «Добрый день! (доверчивая улыбка) Здрасьте! (доверчиво, но без улыбки) Чем мы можем Вам помочь? (доверчивая, при доверчивая улыбка ) Пломба выскочила (сухо, просто, по-мужски) Подождите пять минут, сейчас Вас врач примет». И уходит так доверчиво, что хочется довериться ей на всегда. Август садится в кресло. Мы с вами ждать пять минут не будем, делать нам больше нечего, это его жизнь, у нас с вами есть преимущество, мы наблюдатели и перенесём наш взгляд сразу в кабинет. Петрович в зубоврачебном кресле, рядом стоматолог, в марлевой повязке, половая принадлежность размыта белым. Доверчивая беседа. «Так. Значит пломбочка вылетела. Хорошо. Посмотрим. Так. Так, так. Не хорошо. Ага. Отличненько…» Честно говоря, я уже не могу находиться в кабинете, вы как хотите, а я пойду, покорю на улице. Там дождусь Августа Петровича. Так же, как мы с вами съели пять минут, ожидания в холле, я съедаю сорок. Вот и он, надеюсь с пломбой. Ну??? Что???? Август в шоке. Он онемел.ЧТО????? Не правильный прикус - исправлять, восемь зубов удалять, вставлять имплантанты, четырнадцать лечить. Сколько это стоит, я озвучивать не буду.
Вот так, пожевал жвачку на Гагаринской улице.
Зона
С каждым шагом, я не теряю надежды, что этот шаг будет последним, но сделав его, за ним следует другой. Где же ты, где же ты край, конец моего пути, смогу ли я дойти до тебя. Что я знаю о нём – ничего, я знаю, что должен идти, идти пока есть силы, пока передвигаются ноги. А если, этого не может быть, но если, если нет края, если нет конца и всё, во что я верю, это путь в бесконечность, доходил ли кто-то до края, или это всё сказки, легенды, рассказанные нам в детстве и мы повзрослев, отправляемся в дорогу, надеясь дойти до края, за которым другой мир, другая жизнь, жизнь не райская, со всеми возможными радостями жизни, а просто – свободная, свободная от лени, от чванства, от зависти, от невежества. Я не знаю, правда ли есть край, но я иду, делая шаг за шагом, иду, даже если это мираж, я всё равно иду, веря и надеясь, что я дойду до края, за которым будет свобода.
Велосипед
Я почувствовал неладное подходя к дому, в котором зимовал велосипед. Сегодня воскресенье. Христос Воскрес! Светит праздничное солнце, пришла настоящая весна, хочется улыбаться, дышать полной грудью, кататься на велосипеде, и я поехал за ним. В маршрутке я разделся, снял куртку, кофту, да ну, какая весна – лето наступило. Вот и моя остановка: «Остановите, пожалуйста! Спасибо!» На всех лицах в маршрутке сияющие лица. «Хорошего вечера» - это мне водитель, выпроваживая меня из авто. С ума сойти! Даже захотелось остаться и доехать с водителем до кольца, но велосипед, он наверное уже соскучился по моим ногам и моему мягкому месту. Потерпи дружочек, я иду за тобой. Но что-то случилось, что-то пошло не так. Я почувствовал это подходя к дому, в котором зимовал велосипед. Праздничное солнце, вдруг стало пасмурным, одна капелька коснулась моего носа – нехороший знак, если капля касается носа, то это серьёзное предупреждение – будет дождь. И он не заставил себя долго ждать, как только я обнял своего друга и водрузил на него себя, хлынул ливень. Кое как добравшись до дома, мокрый, с исчезнувшей улыбкой я смотрю на своего двухколёсного друга, который стоит в углу, будто наказанный. Четвёртый день идёт дождь, и ветер такой, что лучше сидеть дома, пить чай с мёдом и смотреть в окно на купола собора. «Друг! А если я тебя отвезу обратно, погода изменится? Как думаешь?» Может правда отвезти его на «зимовку», чтобы у нас была весна и началось лето.