Земной шар чуть не весь обошёл

                Путешествия развивают ум, если, конечно,
                он у вас есть.
                Гилберт Честертон

НЕЛЕПОЕ ПАРИ

    - Моня, посмотри! По телику показывают Анталию, где я отдыхал в прошлом году! – воскликнул мой приятель Денис Давыденко, словно увидел нечто из ряда вон выходящее.
    Телевизор у Дениса работает непрерывно с момента его пробуждения до ухода на работу, словно он опасается пропустить что-то очень важное. На экране замелькали яхты, гостиницы, апартаменты, бассейны и счастливые лица полуобнаженных мужчин и женщин.
    Своим возгласом Денис прервал меня в тот момент, когда я рассуждал о том, кто из двух художников более гениальный – Сальвадор Дали или Пабло Пикассо, и показал, что эта тема ему по барабану. Оставив проблему нерешенной, мы плавно перешли к путешествиям. В студенческие годы мы самоотверженно увлекались туризмом и протопали немало маршрутов с рюкзаками за плечами. Со временем увлечения прошли, но страсть к путешествиям осталась на всю жизнь.
    За окном стояло необычайно жаркое лето. Такой жары не помнят даже древние киевляне. Струился раскаленный воздух и плавился асфальт, а мы с Денисом сидели в его прохладной квартире под мирное жужжание кондиционера и пили холодное пиво с воблой.  Был понедельник, но мы никуда не спешили. У Дениса был законный выходной, а я – человек свободной профессии.
    - А как ты думаешь, Моня, сколько может стоить кругосветное путешествие? - неожиданно задал вопрос мой друг, потягивая очередной бокал пива.
    - Трудно сказать, – ответил я в задумчивости. – Все зависит от маршрута, уровня комфорта и толщины кошелька.
    - Если бы я собрался в кругосветку, то десяти тысяч баксов мне вполне хватило бы, - произнес Денис, хитро глядя на меня.
    - Я полагаю, что для этого хватило бы и пятьсот баксов, - необдуманно брякнул я.
    После этого приятель оживился, его глаза засветились радостным огоньком, как у охотничьей собаки при виде дичи. Казалось, что он только и ждал такого момента.
    - Ставлю две штуки, что этого тебе никак не хватит, - бросил вызов Денис.
    До меня сразу дошло, что я сглупил, назвав такую смешную сумму, но отступать назад не было в моих правилах. Мне оставалось только заключить пари. Я совершенно выпустил из внимания, что Денис отчаянный спорщик. Он всегда был готов поспорить с кем-угодно на любую тему. При этом он нередко проигрывал, но никогда не расстраивался по этой причине, и, по-видимому, его больше интересовал сам процесс спора, а не его результат. Вероятно, на азартность друга повлияла его нынешняя профессия. Он работает крупье в лучшем казино города. А скорее наоборот – склонность характера привела его в казино после того, как он сменил множество профессий. Мой друг живет в свое удовольствие, и его ничто не грузит, поскольку у него нет ни жены, ни детей.
    Допив остатки пива, мы разошлись по домам, вернее, домой пошел я под палящими лучами июльского солнца.

    После встречи с Денисом прошло несколько дней, и я сидел в своем кабинете и писал копию морского пейзажа, сотворенного прошлым летом в Крыму. Слово «кабинет» звучит несколько громко, так как на самом деле это всего лишь самая светлая комната, сплошь заставленная мольбертами, этюдниками, рамками и увешанная моими бесценными произведениями.
    В свое время я окончил Строгановское училище и был одним из лучших студентов на курсе. Мои преподаватели в один голос говорили студентам, что когда-нибудь они будут гордиться тем, что учились вместе со знаменитым художником Эммануилом Ароновичем Кацем, то есть со мной. Однако, к сожалению, они ошиблись. Я как-то не попал в струю, не обзавелся нужными знакомствами, не сделал себе имени, не проявил необходимую коммерческую жилку, и поэтому не стал светилом отечественной живописи. Мои картины продаются крайне редко, и иногда у меня нет денег даже на краски и холсты. Как известно, при жизни Ван Гога была продана всего лишь одна его картина, но я знаю точно, что я не Ван Гог. К этому надо добавить постоянные ворчания любимой жены Лиды и заботы о сыне-школьнике. Короче говоря, в моей жизни все надо кардинально менять, а для этого очень подойдет кругосветное путешествие.
    Вначале я отнесся к пари с Денисом как к нелепой шутке, но со временем мысли о кругосветке все больше овладевали мной. Идея обрастала подробностями и начала приобретать реальные черты. К концу дня ветер странствий и перемен вовсю бушевал в моем сознании. В голове проносились картинки, одна ярче другой: вот я стою на палубе белоснежного лайнера посреди океана, а вот и голубая лагуна в обрамлении роскошных пальм с шоколадными мулатками, уплетающими за обе щеки батончики «Баунти».
    До сих пор мои зарубежные поездки ограничивались только двумя странами СНГ. Недостающие мне загранпаспорт и визы можно получить. На первых порах у меня есть пятьсот баксов, которые я давно заначил от Лиды, а эта сумма как раз и оговорена условиями пари. Конечно, этого крайне мало, но ведь у меня на плечах еврейская голова, и надо будет проявить изворотливость еврейского ума, о котором сложились легенды.
    Четкого маршрута путешествия у меня не сложилось, но я твердо решил начать со «старушки» Европы. Особенно меня привлекали Франция, Италия, Испания и Англия. Оттуда можно будет отправиться в Африку. Затем следует посетить Южную и Северную Америки и через Китай и Индию вернуться на родину. В стороне от моего пути оставались Австралия и Антарктида, но я решил ими пожертвовать. Как ни странно, последние жертвы дались мне легко.
    Благоприятным обстоятельством для моих замыслов было то, что я весьма прилично знаю английский язык. С этим связана давняя история. Дело в том, что когда я учился в Москве, то снимал комнату у одной англичанки. В свое время она была замужем за русским профессором, который читал лекции по русской литературе в Оксфордском университете. А когда муж заскучал на Британских островах, то супруги выехали на его родину. После того, как хозяйка овдовела, она к изумлению своих родных осталась жить в Москве. Когда я поселился у этой милой женщины, настоящей леди, она предложила мне учиться английскому языку, на что я охотно согласился. Я скоро освоил язык, и мы с хозяйкой общались только по-английски. Мой инглиш с оксфордским произношением был настолько хорош, что англичане принимали меня за своего.
    Когда мы встретились с Денисом, то первым делом я заявил, что уже готов хоть сейчас выехать на условиях пари. Денис недоуменно посмотрел на меня, стараясь понять, о чем я говорю. Он явно забыл о нашем пари, хотя прежде на память не жаловался.
    - Моня, определенно в прошлый раз мы с тобой перепили пива. Забудь об этом пари, - наконец произнес любитель споров.
    - Ну, уж нет, - жестко возразил я. – Ты меня подбил на кругосветку, и дело это уже решенное. Кроме того, мне не терпится получить от тебя условленные две тысячи баксов. Я только попрошу тебя в случае необходимости выслать мне денег на обратную дорогу. Для контроля я буду в пути посылать тебе письма.
    - О чем ты говоришь, Моня? После стольких лет нашей дружбы я верю тебе на слово.
    - Нет, Денис. Я хочу, чтобы ты знал о моих передвижениях. Кроме того, мне самому потом будет интересно читать эти письма.
    Когда я простился с Денисом, то почувствовал, что он еще больше зауважал меня за мои мужественные намерения.

НАЧАЛО ПУТИ

    У меня состоялся разговор с Лидой. Я сказал ей, что хочу на месяц съездить к маме. Моя мама живет в глухой живописной деревне, где она с отчимом ведет натуральное хозяйство. В этой глуши нет не только телефонной связи, но даже электричества. Три года назад кто-то украл провода, да так и не вернул. Лида одобрила мой план, тем более, что я не видел маму два года.
    Я уложил в чемоданчик вещи крайне необходимые в путешествии: солнцезащитные очки, вязаный свитер, театральный бинокль, бритвенный прибор, носки, зубную щетку и еще кое-какие мелочи.
    В то утро я дописывал копию морского пейзажа. Такие работы я называю авторским повторением. Я очень не люблю повторяться, и заказчику пришлось долго уговаривать меня и наперед заплатить за картину. Писал я без должного энтузиазма, но при этом местами копия оказалась лучше оригинала. Когда до завершения работы осталось сделать несколько мазков, я услышал из кухни ласковый голос Лидуси:
    - Монечка, иди завтракать!
    Есть мне не хотелось, и я подхватил чемоданчик, потихоньку пробрался к входной двери и осторожно закрыл за собой.
               
    Я прошел к автобусной остановке и стал в тени раскидистой липы. Кроме меня на остановке стояло двое мужчин в летней летной форме. Я решил поехать в аэропорт и там выяснить условия зарубежных полетов. Через некоторое время подошел автобус с табличкой «Аэропорт «Борисполь». Он подхватил летчиков и меня и помчался по пышущей жаром улице. Выяснилось, что автобус служебный, поэтому он доставил нас к месту назначения быстро и без остановок.
    Когда мы въехали на территорию аэропорта, пассажиры разбрелись по своим делам. Я заметил вдалеке самолет с логотипом французской авиакомпании и подошел к нему. Посадка уже закончилась, но было похоже, что еще кого-то ждали. Я постоял некоторое время в нерешительности. Надо было попытаться пробраться на борт авиалайнера. Мгновенно выработался план: сказать стюардессе, что мне надо срочно передать лекарство пассажиру и незаметно раствориться в салоне. Однако шансы успешно выполнить такой план были мизерные.
    В это время вблизи трапа самолета раздался скрип тормозов. Это остановилась машина скорой помощи. Из нее вышел коренастый мужчина в белом халате и обратился ко мне по-русски, но с сильным французским акцентом.
    - Молодой человек! Вы можете помочь поднять больного в самолет?
    - Конечно, могу, - с готовностью ответил я по-английски.
    В машине лежал сухонький седой старичок, индифферентно глядя в потолок. Несмотря на жару, он был одет в деловой костюм и галстук, словно только что его оторвали от официального приема. Первым делом я снял с пострадавшего пиджак и галстук, а также расстегнул рубашку. После этого я надел белый халат и шапочку с красным крестом, подхватил на руки старика и понес его по трапу. Это далось мне легко, так как дедуля был легчайшей категории. А тем временем доктор занес в самолет свой саквояж и мой чемоданчик. Нас усадили во втором ряду, меня и доктора по бокам, а деда посередине. Дверь лайнера затворилась, и он начал выруливать на взлетную полосу.
    Все произошло так быстро, что до меня не сразу дошло, что я вылетаю на иностранном самолете за рубеж. Когда мы набрали высоту, я тихо спросил доктора:
    - Куда мы летим?
    - В Париж, юноша, - безразличным тоном ответил доктор, а потом добавил. – Меня зовут Жак Жубер, я работаю врачом во французском посольстве.
    - Эмманюэль Катс, художник, - кратко представился я.
    - Французы таким именем называют женщин, - улыбнулся мой спутник.
    Наш пациент оказался правительственным чиновником и вел переговоры в нашей стране. В это время у него обострилась болезнь, и было принято решение срочно отправить его в Париж. Жак дал старику какие-то пилюли, и он моментально задремал.
    Я стал обдумывать сложившуюся ситуацию. Начало моего путешествия оказалось на редкость удачным. Через час я буду в Париже. Однако у меня нет ни визы, ни загранпаспорта, и поэтому, скорее всего, меня вышлют обратно. Поэтому, чтобы этого не случилось, следует до конца хорошо сыграть роль санитара. Вообще, паспорт у меня был, но украинский, а за рубежом он всего лишь забавная вещица, потому что там еще слабо знают украинскую мову. Я немного успокоился и не отказался от прохладительных напитков. Не будь я членом гуманитарной миссии, то позволил бы себе стаканчик или два французского вина.
    Внезапно я увидел, что исчез правый борт самолета. От страха я весь съежился и похолодел. Это катастрофа! Ведь самолеты с одним крылом не летают. Затем граница исчезновения сдвинулась до середины прохода. Тем не менее, самолет продолжал полет, как ни в чем не бывало под мерное гудение моторов. В салоне царило полное спокойствие, будто ничего не произошло. Сквозь зияющую пустоту я мог хорошо рассмотреть местность, над которой мы пролетали: поля, леса и аккуратные домики. Вид был захватывающий. Такое можно увидеть лишь с воздушного шара. На всякий случай я пристегнулся к креслу и покосился на своих спутников. Старик мирно спал, а Жак читал журнал.
    В эту минуту я вспомнил сына Вовочку, жену Лиду, с которой я даже не попрощался перед отъездом, и маму, к которой якобы я поехал.
    - Вы ничего не замечаете необычного? – обратился я к доктору, стараясь не выдать волнения.
    - А что здесь необычного? – пожал плечами Жак. – Наш больной спит, а остальное в порядке. Мыслями я уже в Париже в кругу семьи. Завтра наш национальный праздник – День взятия Бастилии.
    По проходу шла половина стюардессы. Когда она приблизилась к нам, то полностью материализовалась.
    - Что-нибудь вам надо?
    - Нет, ничего. Скоро будем в Париже?
    - Уже подлетаем.

О, ПАРИЖ!

    Прозрачность правого борта самолета исчезла, и вскоре мы благополучно приземлились в аэропорту Шарля де Голля. Нас встречала машина скорой помощи. Молодые мускулистые санитары бережно подхватили старика и спустили его по трапу. Это нарушило мои планы, так как я оказался без прикрытия. Но все обошлось гладко, и через короткое время машина въехала в ворота клиники, утонувшей в зелени деревьев.
    Я подождал доктора в вестибюле. Наконец он вышел и подошел ко мне.
    - Эмманюэль, благодарю вас за помощь.
    - Не стоит благодарности. Это я признателен вам, господин Жак, за мой прилет в Париж. Скажите, как мне удалось прибыть сюда без билета и документов? - полюбопытствовал я.
    - Все очень просто. Вы полетели вместо нашего сотрудника, которого задержали неотложные дела. А куда вы направляетесь сейчас?
    - На Елисейские поля, - сказал я первое, что пришло в голову.
    - В таком случае я вас подвезу. Это мне почти по пути.
    Жак остановил такси и доставил меня до Триумфальной арки. Мы тепло попрощались.
    Первые шаги кругосветки были сделаны.
    В детстве я прочитал переводной роман не то с китайского, не то с корейского о крестьянине, решившем навестить престарелых родителей в отдаленной провинции. Когда он присел перед дальней дороге, то начал воспоминать о нелюбимой жене, детях, многочисленной родне, любимой собаке, соседях. А закончился роман тем, что крестьянин таки тронулся в путь. Подготовка к моему вояжу не была такой длительной, но оказалась очень эффективной.

    И вот я в центре Парижа на самой известной улице. Елисейские поля усеяны великолепными зданиями и стройными деревьями. В промежутках между домами маячила Эйфелева башня. Витрины магазинов ослепительно сверкают и украшены флажками и гирляндами. На улице царит предпраздничная суета. Я купил в киоске карту Парижа и углубился в ее изучение. Многие названия показались мне удивительно знакомыми. По давно заведенной привычке я всегда знакомлюсь с городом, обойдя его пешком. Я пошел в сторону площади Согласия, а затем мимо сада Тюильри и площади Карузель вышел к Лувру. Вот то место, которое привлекало меня больше всего, но посещение его я отложил до завтра.
    И тут я вспомнил, что с утра ничего не ел, поэтому ноги завели меня в маленькое кафе, где я позволил себе шикануть, заказав чашку кофе и две булочки. Далее мой путь лежал через мост на остров Сите, где у меня состоялось свидание с собором Нотр-Дам. Я присоединился к толпе зевак, осматривающих эту достопримечательность, поддавшись его очарованию. Безусловно, Париж один из красивейших городов мира и достоин восхищения. Но приближался вечер, и надо было подумать о ночлеге. Ограниченность в средствах исключала гостиницы, а ночевать на скамейке было небезопасно. На соборной площади я подошел к бомжу (здесь их называют клошарами) и попытался узнать у него адрес ночлежного дома. После долгих объяснений бродяга достал из кармана записную книжку и вырвал из нее листок с адресом.
    Ночлежный дом располагался на окраине в двухэтажном особняке. Я собрался войти в него, но дорогу мне перегородил дюжий швейцар с орлиным носом. Из его бурной речи я понял: куда прешь, идол; для таких как ты мест нет! Тогда я достал альбом и набросал на него шарж в виде орла с раскинутыми крыльями и хищным клювом при несомненном сходстве с прототипом. Когда швейцар увидел мое творение, то раскатисто расхохотался и милостиво позволил зайти мне внутрь дома.
    В первую ночь кругосветного путешествия меня ждала чистая постель после плотного ужина. И вот я, подававший надежду художник, сплю в ночлежном доме под дружный храп бродяг. Однако я прилично устал и мгновенно уснул.

    Утром я хорошо рассмотрел моих компаньонов. У некоторых из них были интеллигентные лица, но все как один были чище наших бомжей. Завтрак был праздничный и даже со стаканом вина, и у всех было приподнятое настроение. Благотворительные организации приготовили обитателям нашего дома разные мелкие подарки. Все-таки не зря взяли Бастилию!
    По случаю праздника Лувр был открыт для свободного посещения. При режиме экономии мне это было на руку, и я с головой погрузился в этот самый знаменитый музей мира. Особенно меня привлекали картины старых мастеров. Многие произведения были мне знакомы по репродукциям, но что может сравниться с созерцанием великолепных подлинников. Перед отдельными творениями я стоял как зачарованный.
    Когда я вышел из музея, солнце клонилось к закату. Улицы были полны веселыми, слегка подвыпившими людьми. Чтобы поглядеть на работы современных художников, я отправился на Монмартр. Столько много мастеров кисти в одном месте я еще не видел. Коллеги представляли собой разношерстную массу – от малолетних юнцов до седобородых старцев. Казалось, что здесь были представлены все мыслимые стили – от примитивного до высокохудожественного. Если бы я выставил здесь свои картины, то они бы заняли достойное место, но это было бы нарушением условий пари и могло бы вызвать нежелательный интерес полиции.
    Я долго бродил по этому живописному району, откуда открывался вид на центральную часть города. Когда стемнело, небо засветилось разноцветными шарами фейерверка, которые отражались в темной воде Сены.
    Вчерашний знакомый швейцар встретил меня с улыбкой и даже пожал мне руку.

    С некоторыми обитателями нашей ночлежки я познакомился поближе, а с одним арабом по имени Насрулла я даже почти подружился. Выяснилось, что он, как и я, учился в Москве.
    Весь третий день я бродил по Парижу, любуясь его улицами, домами, парками и набережными. Лучшее из увиденного я зарисовывал в альбом. Яркие картинки память запечатлевала лучше, чем фотоаппарат. В многоголосом гомоне толпы я иногда слышал русскую речь. Недостаток денег при моих грандиозных планах лишал меня возможности посещать разные места, полноценно питаться, покупать вещи и наслаждаться жизнью, зато и оберегал меня от соблазнов.
    После длительных хождений мои ноги гудели от усталости, и я решил где-нибудь отдохнуть. Для этого очень подходят кафе, где можно посидеть, даже ничего не заказывая. Я спустился в одно кафе, расположенное в цокольном этаже, и присел за столик. На мою беду кафе оказалось стриптиз-баром. Ко мне приблизилась красивая стриптизерша и стала вытворять чарующие телодвижения. Из одежды на ней были только мини-стринги. Приняв меня за богатого иностранца, девушка села мне на колени, попросила заказать ей вина и показала мне место, в которое я был должен засунуть деньги. Я мгновенно сообразил, что эта операция проделает невосполнимую брешь в моем бюджете. Сделав вид, что достаю деньги, я сделал ноги, или, проще говоря, драпанул из бара. За мной бросился громила-швейцар, а стриптизерша крикнула мне вдогонку на чистом русском языке: «Козел!». Мне стало стыдно за то, что я лишил соотечественницу заслуженного гонорара.
    Я пришел к неожиданному выводу, что проживи хоть десять лет в Париже, все равно не удастся познакомиться со всеми его достопримечательностями. Кроме своих красот город перегружен автотранспортом и местами не очень чист. Я не согласен с поговоркой – увидеть  Париж и умереть. Париж я увидел, а умереть не хочется, так как впереди у меня кругосветка. Город, вдохновивший стольких художников, писателей, поэтов и музыкантов, коснулся и меня лучами своей славы и заставил переосмыслить многие моменты в моей жизни.

*

МАТРОС УСЛЫШАЛ SOS

    На четвертый день моего пребывания в Париже я проснулся в размышлении – куда ехать дальше. Возникло два направления: западное - через Шербур или Гавр в Великобританию, и южное – через Марсель и Барселону в Северную Африку. Я подбросил монету, и выиграл запад.
    Больше всего меня беспокоило не безденежье, а то, что у меня не было загранпаспорта и виз. Поэтому придется все границы пересекать нелегально, что сильно усложнит мое путешествие.
    Через час я стоял на трассе с плакатиком «Шербур». Почему именно Шербур, я не знал, хотя по слухам там продаются хорошие зонтики. После недолгого томления рядом со мной остановился автофургон. Водитель жестом предложил подняться в кабину, и мы на большой скорости поехали по широкому и гладкому шоссе. На вид водителю было лет тридцать. Он был высокого роста, с волнистыми волосами и черными глазами, в общем, типичный француз. За время пути этот парень обронил всего несколько фраз, так как я не знал великого и могучего французского, а он не был силен в английском.
    За окном мелькали желтеющие поля и зеленые луга Нормандии, и я уснул под оглушительные звуки тяжелого рока и убаюкивающее покачивание кабины.
    Проснулся я в то время, когда фургон уже въезжал в Шербур. По сравнению со столицей этот городок выглядел как маленькая деревня, хотя ему нельзя было отказать в живописности. После столичной жары повеяло прохладным ветром от океана. Водитель любезно отказался от платы за проезд, а я не стал настаивать.
    После этой поездки я решил в дальнейшем передвигаться только автостопом. Это выгодно и удобно.
    Не изменяя своей привычке, я прошел через центр города и направился в порт. Несмотря на то, что день был на исходе, город пребывал в полусонном состоянии, чего нельзя было сказать о порте. Там оживленно работали краны, сновали грузовики, и набережная была полна народа. На рейде и у причалов стояло несколько кораблей и среди них множество яхт.
    В морском вокзале я узнал, что между Шербуром и английским Портсмутом ежедневно курсирует паром. Остались только ставшие для меня постоянными проблемы с деньгами, паспортом и визой. Нужно было найти какое-то решение.
    Озабоченный поисками необходимых идей, я забрел на территорию мотеля. Там я познакомился с поваром из кафе. Узнав, что я на мели, он предложил мне поужинать, а когда выяснилось, что мне и переночевать негде, то этот добрый человек подарил мне оставленный кем-то старый спальный мешок. Подарок пришелся особенно кстати, поскольку на будущее всегда обеспечивал мне спальное место.
Тем временем начало темнеть, и порт засверкал мириадами огней. Для ночлега я выбрал место недалеко от пирса под перевернутым вверх дном баркасом. Я улегся на спальнике и вскоре уснул.

    Проснулся я рано утром от шума прибоя, завываний ветра, портовых гудков и крика чаек. Море бушевало, и брызги волн достигали даже до моего баркаса.
На самом краю пирса стояла девушка, и накатывающиеся волны обдавали ее мелкими брызгами. Вероятно, девушка получала от этого кайф, так как каждый раз высоко подбрасывала руки вверх.
    Я залюбовался стройной фигурой девушки на фоне бушующего моря. Внезапно я заметил, что в сторону пирса приближалась огромная волна. Однако любительница острых ощущений или не увидела ее, или не оценила степени опасности. Я закричал со всех сил, но было поздно, и волна смыла девушку в море.
    Со всех ног я рванул к пирсу. Девушка безвольно покачивалась среди волн, пока не скрылась из виду. По-видимому, она ударилась обо что-то головой. Медлить было нельзя, и я прыгнул в воду. Детские годы я провел в Одессе, поэтому превосходно плаваю и ныряю. Терялись драгоценные секунды, и я начал немедленные поиски девушки. После нескольких неудачных нырков я, наконец, наткнулся на девушку, подхватил ее и поднял на поверхность. Но это было еще полдела, потому что надо было еще приплыть к берегу. А вот это сделать оказалось затруднительно, так как откатная волна каждый раз отдаляла нас от берега, а поднырнуть под нее вместе с девушкой я не мог. Положение было критическое из-за того, что, борясь с волнами, я почти исчерпал все силы. От отчаяния я громко закричал.
    К счастью, на берегу услышали мои вопли, и через некоторое время бросили мне спасательный круг, привязанный за веревку. Несколько мужчин быстро вытащили нас из штормового моря. Девушка была без сознания, но к моему ужасу никто не бросился оказывать ей помощь. Растолкав окруживших ее людей, несмотря на усталость, я взял на себя спасение утопленницы. В голове лихорадочно проносились воспоминания о помощи при несчастных случаях, которой меня обучали на водительских курсах. Я запрокинул девушку животом на мое колено и слегка нажал на спину, пока у нее со рта не полилась вода. Затем я перевернул ее на спину, подложив под голову чью-то обувь, и начал делать искусственное дыхание ртом в рот при одновременном массаже сердца.
    Вскоре к всеобщей радости девушка начала дышать, и я почувствовал биение ее сердца. «Спасена!» - возликовал я. И тут показался какой-то медик, которому я передал дальнейшие заботы о пострадавшей. Ее увезли на машине в городскую клинику, хотя, по моему мнению, ни в какой врачебной помощи она больше не нуждалась.
    Толпа зевак разошлась, а я поплелся к баркасу, чтобы отдохнуть и обсохнуть. Моя душа пела, и настроение было приподнятое. Ведь не каждый день удается спасти человека, особенно если он такая очаровательная девушка.
    Проходя мимо рыбаков, мне страстно захотелось отведать рыбки. Я забрел в ресторанчик на набережной, где заказал жареных угрей под пиво местного разлива. Несмотря на жесткий режим экономии, в Париже я потратил около сотни долларов из наличных пятисот. А еще даже не покинул Европу. Мысли о дальнейших планах не покидали мою голову.
    Когда я вернулся к своему баркасу, там меня ждал паренек, как оказалось, посыльный из фешенебельной гостиницы «Атлантик». Он протянул мне записку на английском языке, в которой меня просили как можно скорее зайти в номер «люкс» гостиницы. Записку прислал некий мистер Джон Хервуд.
    По дороге в гостиницу я спросил у посыльного – кто такой этот мистер Хервуд (мысленно я прозвал его «деревянный» по второй половине его фамилии). Выяснилось, что это богатый американец, который поселился вчера вместе со своей дочерью. Сегодня утром дочь едва не утонула в море.

    Американец принял меня в роскошных апартаментах гостиницы. Это был седой джентльмен лет шестидесяти с подтянутой фигурой. Он вышел навстречу мне, широко улыбаясь, и крепко пожал мне руку. После того, как мы присели на мягкие кресла, и я представился, мистер Хервуд обратился ко мне с проникновенной речью:
    - Уважаемый мистер Катс! Вы, должно быть, сами отец и знаете насколько нам дороги наши дети. Сегодня утром я чуть было не потерял единственную дочь. И только благодаря вашему мужественному поступку она жива и здорова. За это я вам искренне признателен. Моя дочь для меня бесценна, но я хочу в знак благодарности перевести на ваш счет в банке сумму в размере десяти тысяч долларов.
    - А где ваша дочь сейчас? - поинтересовался я.
    - Джейн сейчас спит. Ей надо набраться сил перед дальней дорогой. Завтра на яхте мы выходим из Шербура и направляемся домой.
    Последняя новость ошеломила меня. Надо не упустить шанса добраться до Северной Америки.
    - Уважаемый мистер Хервуд! – сказал я, показывая себя не меньшим джентльменом, чем он. – Никаких денег мне не надо. Не для того я спас вашу Джейн, чтобы за это получить деньги. Но, если вы возьмете меня с собой на яхту, я сочту это достойным вознаграждением.
    Американец сразу согласился на мое предложение.
    - Мистер Катс, вы англичанин? – спросил он.
    - Нет. Я из Украины.
    - А где это?
    - На юго-западе бывшего Советского Союза.
    - А что вы делаете здесь в Шербуре? – как бы невзначай спросил Джон.
    - Путешествую по земному шару, - скромно ответил я.
    - В таком случае, как я понимаю, ваш гардероб довольно ограничен. Пройдитесь с Гарри по магазинам и приобретите все, что нужно для морского путешествия.
    Гарри оказался капитаном яхты и моим ровесником. Опытный морской волк хорошо знал, что необходимо джентльмену, чтобы находиться в приличном обществе.
В гостиницу мы вернулись с множеством покупок, сделанных в лучших магазинах города. Портье провел меня в мой номер. Наконец я мог привести себя в порядок, принять душ, побриться  и надеть обновки.
    Когда Джон пригласил меня к себе, и я вошел в номер, навстречу бросилась Джейн. Это была стройная зеленоглазая шатенка. Она была очаровательна, и даже повязка на лбу придавала ей дополнительный шарм. Девушка вся светилась от радости.
    - Я вам очень благодарна за свое спасение. Сегодня я как бы родилась заново. Позвольте вас поцеловать.
    И она одарила меня восхитительным поцелуем.
Девушка предложила называть ее Дженни, а мое имя сократила до Мани. Такое сокращение мне понравилось, тем более, что это как раз то, чего мне не хватает.
    Когда мы втроем ужинали в ресторане, Джон сделал мне неожиданное предложение:
    - Мани, как ты смотришь на то, чтобы сняться в сюжете о спасении Дженни?
    - Я об этом подумаю.
    - Думай скорее, потому что съемки начинаются завтра утром.
    Перед тем как уснуть я вспоминал события минувшего дня, а также то, что рассказал капитан Гарри.
    Джон Хервуд является владельцем и президентом сети телеканалов на восточном побережье США. Он немного похож на Теда Тернера, только не настолько богат и знаменит. Сейчас ему около шестидесяти лет, но у него отменное здоровье и работоспособность. Два года назад он овдовел.
    Хотя ей только двадцать четыре года, Джейн окончила два университета и работает в компании отца менеджером по рекламе и входит в совет директоров. Со временем девушка наследует компанию отца. Она помолвлена с известным журналистом, ведущим колонку в респектабельной газете.
    Отец и дочь отдыхали на Лазурном берегу, а в Шербур их яхта зашла на мелкий ремонт. На пути в Филадельфию яхта должна зайти в Англию.

    После завтрака меня отвезли к пирсу. Прилегающая к нему площадка была огорожена лентами, и там располагалась съемочная группа. Режиссер сразу провел меня за ограждение.
    - Мистер Мани! Сегодня с вашим участием мы снимаем сюжет о спасении Джейн Хервуд. Выполняйте только мои требования в рамках сценария, и никакой отсебятины. А пока познакомьтесь с вашей партнершей и местом съемки. Вам все ясно?
    - Да, сэр! – по-военному ответил я.
    По понятным причинам Джейн отказалась от съемок, и ее роль поручили артистке, миловидной белокурой даме. Как часто бывает после шторма, на море царил полный штиль. Но киношников это нисколько не смущало.
    По команде режиссера артистка стала на край пирса и начала игриво заниматься аэробикой. Затем она неуклюже плюхнулась в воду. После этого снимали меня крупным планом. Я должен был изображать размышление на тему: спасать или не спасать. А когда я пришел к положительному решению, то неспешным красивым шагом пошел по пирсу. Затем я прыгнул в море, стараясь поднять как можно меньше брызг. Потекли бесконечные съемки моих ныряний, причем однажды я чуть не столкнулся с оператором, который снимал меня со дна. Артистка хорошо играла роль Джейн. Она усиленно прижималась ко мне всеми своими формами и делала вид, что всю жизнь только и мечтала о том, чтобы я спас ее. Однако, как потом оказалось, она старалась зря, так как при монтаже ее лицо заменили  лицом Джейн. Когда я вытащил артистку на берег, мне стоило больших трудов оторвать ее руки от моей шеи, хотя по сценарию она должна была быть без сознания. Затем последовала сцена искусственного дыхания. Я старался хорошо надуть партнершу. В заключение артистка пришла в себя и послала мне воздушный поцелуй. Восторженные зеваки стали подбрасывать меня в воздух, а в перерыве между бросками я раздавал автографы.
    Вся съемочная группа, включая артистов, получила полное удовлетворение от проделанной работы. Благодаря чудесам техники штиль был превращен в шторм на двенадцать баллов. Картинка получилась такой красивой и правдоподобной, что даже я в нее поверил. Мистер Хервуд использовал случай с дочерью для рекламы своей компании и преуспел в этом, поскольку снятый сюжет потом долго крутился не только на его каналах, но и на многих других.

*

ГОРОД Л. НА ТЕМЗЕ

    Вечером мы покинули Шербур. Яхта Хервуда была небольшая, всего каких-нибудь сорока пяти метров в длину, зато новенькая, красивой, даже элегантной формы, и очень удобная. На ней было все, что может понадобиться в морских путешествиях, включая плавательный бассейн. Каюты поражали богатством внутреннего убранства, в то же время там не было ничего лишнего. Экипаж яхты состоял из семи человек, не считая попугая Коко. Мне выделили просторную каюту с двумя иллюминаторами. Начало пути через Атлантику мы отметили бутылкой шампанского.
    А ночью яхта пришвартовалась у причала Портсмутского порта. Я опасался визита на яхту английских пограничников, и на такой случай мог бы спрятаться в потайном помещении. Но никто посторонний не входил на яхту, и я спокойно проспал до утра.
Джон взял напрокат подобающий его положению автомобиль, и мы покатили в Лондон.   Туманный Альбион встретил нас ясной солнечной погодой. Такое редкое атмосферное явление часто поражает многих путешественников. Часа через два мы въезжали в пригороды Лондона. Джон вышел в Сити, где у него должна была состояться деловая встреча, а мне Джейн предложила познакомиться с местными достопримечательностями. Она многократно бывала в Лондоне и хорошо в нем ориентировалась.
    Как и с Парижем, я был знаком с Лондоном заочно, но действительность превзошла мои ожидания. Он прекрасен своими улицами, музеями, дворцами и парками. Публика здесь еще более разношерстная, чем в Париже. Это воистину мировой перекресток. Мы влились в толпу туристов и осмотрели Тауэр, Вестминстерское аббатство, Букингемский дворец. В последнем проживает английская королева, но с ней я так и не встретился, хотя очень хотелось. Между прочим, на стене Тауэра я заметил написанное белой краской русское слово на три буквы – «мир». Было очень приятно прогуливаться по английской столице в сопровождении такого обходительного и просвещенного гида как Джейн. Мы прошли Стрэнд, Пиккадилли, Оксфорд-стрит и заглянули в Гайд-парк. А потом девушка связалась по телефону с отцом, и мы вместе поужинали в ресторане невдалеке от Трафальгар-сквер. В ресторане Джон встретил знакомого лорда со своей лордшей, то есть лордихой. В Портсмут на яхту мы вернулись поздно вечером.

    На следующий день ничто не задерживало гостеприимного хозяина яхты в Англии, но он позволил мне еще один день побывать в Лондоне. Как и вчера меня сопровождала Джейн. На этот раз мы посетили Британский музей, а затем музей Виктории и Альберта. Потрясающий поток шедевров мастеров живописи обрушился на меня. Здесь я познакомился с работами английских художников, которых мало знают в нашей стране. Все расходы на себя взяла Джейн. Это ставило меня в неловкое положение, но других вариантов у меня не было. Мы проехали по мостам и набережной Темзы мимо здания Парламента с Биг Беном. Перед выездом из Лондона я отправил Денису короткое письмо, как и из Парижа.
    Когда мы покидали Портсмут, то дали по традиции протяжный гудок. Перед нами открылся огромный Атлантический океан. Яхта взяла курс на Нью-Йорк.

HELLO, AMERICA!

    Утром следующего дня небо хмурилось. Темные рваные облака неслись по небу. Океан был спокоен. За обеденным столом в кают-компании собрались Джон, Джейн и свободные от вахты члены команды. Мистер Хервуд был большой демократ. Экипаж это ценил, но строго соблюдал субординацию.
    С Джейн, или как она себя называла, Дженни, у меня сложились теплые и дружественные отношения. Она провела меня по яхте, показывая все каюты и отделения. В каюте под названием «Мувиз» достойное место занимал плазменный телевизор. Здесь же помещалась библиотека, состоящая всего из двух книг: «Пираты Карибского моря» и «Пираты Желтого моря». Зато было много дисков и видеокассет. Но настоящим сюрпризом для меня стала каюта, в которой громоздились холсты, кисти, краски и прочее. Выяснилось, что Джейн иногда балуется художеством. Это меня обрадовало, так как давало возможность заняться моим любимым делом.
    Утро я обычно начинал с купания в плавательном бассейне. Часто ко мне присоединялась Джейн. А после завтрака я прогуливался по палубе, иногда заходя поболтать в рубку к капитану Гарри. В этой части океана наблюдается интенсивное судоходство.
    Джейн попросила меня дать ей уроки живописи, на что я охотно согласился. Ученицей она оказалась способной, и первые успехи не заставили себя долго ждать. Я написал ее портрет, который мне превосходно удался. Джон и вся команда не могли скрыть восхищения. Один только попугай Коко выкрикнул что-то неодобрительное на американском сленге.
    На следующий день я писал портрет мистера Хервуда. Но здесь меня ждало полное фиаско. Портрет не пошел, как говорят мои коллеги. Я не смог передать на холсте его образ. Причиной этого могла служить необычайная подвижность Джона. Он постоянно с кем-нибудь говорил по спутниковому телефону. При этом он жестикулировал, срывался с кресла и шагал по каюте. Свое творение я никому не показал и срезал слой краски мастихином. Для компенсации я набросал шарж на Джона. Я изобразил его в виде медведя гризли с мощным торсом и добрыми глазами, но готового цапнуть в любой момент. Этот шарж не стыдно было показать. Никогда я не слышал подобного раскатистого смеха, чем в тот момент, когда Джон увидел свой шарж. Определенно я зарыл в себе талант карикатуриста.
    На третий день пути поднялась большая волна. Яхту бросало со стороны в сторону. Морской болезни у меня не было, но я старался как можно меньше двигаться. Джейн часто смотрела телепередачи, в основном по своим каналам. Иногда к ней присоединялся отец. Я же отдавал предпочтение лучшим голливудским фильмам.
    К вечеру волнение моря утихло, и я вышел на палубу. Солнце собралось нырнуть за горизонт. Вблизи яхты резвились дельфины. Внезапно океан покрылся густой рябью, и яхту сильно затрясло. Чтобы не свалиться за борт, я крепко ухватился за поручни. На палубе кроме меня никого не было, и окажись я за бортом, этого никто не заметил бы. Солнце в ускоренном темпе двинуло к горизонту и вскоре скрылось из виду. Создалось впечатление какой-то необычайной катастрофы. Однако в скором времени это явление также внезапно исчезло, как и возникло, и все стало на место.
    Когда я зашел в каюту, где сидели Джон и Джейн, они о чем-то оживленно беседовали.
    - Вы не заметили ничего необычного? – небрежно спросил я.
    - А что именно? – в один голос спросили они.
    - Да так, ничего, - ответил я уклончиво. – Мне показалось, что приближается шторм.
    Итак, меня продолжают сопровождать явления, не замечаемые другими. Я уже почти забыл о том, что произошло в самолете. А теперь какое-то чудо случилось на яхте. По крайней мере, я заметил скачок времени. Вполне возможно, что яхта натолкнулась на одну из сторон Бермудского треугольника.
    Ночью я проснулся оттого, что кто-то вошел в мою каюту. Это была Дженни. Когда она проскользнула ко мне под одеяло, я почувствовал, что она обнажена. Я нежно обнял девушку и начал всю ее покрывать пылкими поцелуями. Она ответила мне тем же.
    В эту ночь Дженни отдала мне жар своего молодого, страстного тела. Возможно, что этим она так выразила мне благодарность за свое спасение, либо это было проявлением мимолетной слабости. А может быть, все это мне приснилось? По крайней мере, в дальнейшем девушка никак не выражала нежных чувств ко мне. 
    Последующие два дня прошли без происшествий, за исключением того, что я написал небольшую картину. Она была написана по воспоминаниям о Париже. Я почувствовал, что нащупал для себя новый стиль.
    Наконец мы приблизились к Нью-Йорку, и прошли рядом со статуей Свободы. Мне показалось, что она приветливо помахала мне факелом. «Это хорошая примета», - подумал я. Наше океанское путешествие подходило к концу.
    Когда мы пришвартовались к причалу, на борт яхты поднялся офицер береговой охраны. Я благоразумно спрятался в потайном помещении.
    Прощание с семейством Хервудов было несколько печальным. Я успел подружиться с этими милыми людьми. Они вручили мне свои визитки и приглашали в гости в Филадельфию. Я им оставил свой киевский адрес.
    Матросы спустили на причал огромный чемодан с вещами, которые я покупал вместе с Гарри. Яхта отчалила от причала, дав прощальный гудок.

*

    Надо было что-то делать с моим неподъемным чемоданом, поскольку я могу путешествовать только налегке. Я отобрал самые необходимые вещи, а остальные вместе с чемоданом предложил владельцу ближайшего к порту магазина одежды.   Оглядев мой скарб, он задал неожиданный вопрос:
    - Это ваши вещи?
    - Разумеется. А то чьи же? – ответил я в недоумении.
    - Могу дать за них 150 долларов.
    Ни слова не говоря, я выкатил чемодан на улицу. Цена была смехотворной.   Вероятно, продавец подумал, что я чемодан стырил. Надо будет как можно скорее сматывать отсюда, поскольку он может позвонить в полицию, а встреча с ней для меня крайне нежелательна.
    И тут я вспомнил, что в Нью-Йорке есть всемирно известный район Брайтон-Бич. Вот туда я и направил свои стопы.
    Если отбросить некоторые частности, то окружающая обстановка живо напомнила мне бывший Советский Союз, особенно по вывескам и русской речи. Мое внимание привлекла вывеска «Зяма Кац. Секонд хэнд» с приклеенной внизу бумажкой для тупых «Вторые руки». Я робко вошел в магазинчик, туго набитый одеждой, и узрел самого шлимазла Зяму.
    Мой однофамилец, прежде чем приступить к делу, долго расспрашивал меня – из каких я Кацев. Точек соприкосновения мы не нашли.
    - И что вы хотите за ваш холуймыс? – спросил Зяма, когда я открыл чемодан.
    - Это новые вещи из Франции.
    - Так то во Франции, а в Америке ни один порядочный еврей их не оденет.
    - Тогда продавайте их другим.
    - А откуда я возьму столько негров для ваших вещей? Двести баксов за них хорошая цена. Чтоб я так жил.
    - Меньше четырехсот мои вещи не стоят. Чтоб я так был здоров.
    - Ладно. Триста, как Кац Кацу.
    - Будь по-вашему. И вон ту бейсболку.
    На том и порешили. Сделкой мы остались довольны оба, а об условиях пари я почти забыл.
    До Манхеттена я добрался на метро. Здесь оно называется «сабвей». Небоскребы вблизи весьма привлекательны, но в то же время подавляют своей громадиной.  Я долго брел по Бродвею, а затем свернул в Центральный парк.
    На центральной аллее ко мне внезапно подскочил огромный пес, помесь лабрадора с ротвейлером, и стал злобно на меня рычать. Я застыл на месте, пытаясь изобразить из себя столбик и стараясь не глядеть в сторону собаки. Умное животное задрало левую заднюю ногу, и я едва увернулся от желтой и пахучей струи. Если я кому расскажу, что в центре Нью-Йорка, Манхеттена, Центрального парка я чуть не был описан собакой, мне никто не поверит.
    Пройдя парк, я вышел к Метрополитен-музею. В этом музее выставлены шедевры мирового искусства. Европейцы с пренебрежением относятся к американскому искусству, а зря. Оно занимает достойное место.
    Музей я покинул на исходе дня. Желудок напомнил мне, что пора пообедать, и я съел две «горячие собаки» (так американцы в шутку называют булочки с сосиской). Надо было подумать о ночлеге. Где-то в Бруклине живет моя двоюродная тетя, но я не знал ее адреса, и поэтому пошел на вокзал. Уснул я на скамейке, подложив рюкзак под голову вместо подушки.

    На следующий день я продолжил знакомство с Нью-Йорком. Меня привлек музей Соломона Гуггенхейма. Он располагается в удобном спиралеобразном здании. А затем я посетил Музей современного искусства. Большинство картин меня не затронули. В живописи я всегда выступал за новаторство, но оно не должно приобретать безумные формы.
    Вечером на поезде я выехал в Филадельфию. Кроме меня в купе была пара молодоженов. Не обращая на меня малейшего внимания, они непрерывно целовались. А я тем временем дремал.
    Филадельфия – первая столица США, и здесь находится известный всем американцам Индепенденс-холл, где была принята Декларация Независимости. Я посетил это невзрачное кирпичное здание, а потом прошелся по набережной реки Делавэр. Делать больше было нечего, а к Хервудам я не стал заходить, чтобы не прослыть назойливым.
    «Филадельфия» означает «город братской любви». Это как раз обо мне, потому что я питаю к Джейн братскую любовь.
    В Вашингтон я решил добираться автостопом. После продолжительного стояния на трассе меня отважились подвезти пожилые супруги. Они ехали в Вашингтон в гости к сыну. Старый джентльмен с большой гордостью сообщил, что его сын работает в Белом доме полотером. За окном мелькали уютные дома, окруженные зелеными лужайками. Прямая и гладкая дорога вскоре нагнала на меня сон.
    Старики привезли меня к месту работы их сына, то есть, к Белому дому. Внутрь я не попал, зато хорошо рассмотрел резиденцию американского президента через решетку забора. На сегодняшний день программа была выполнена, и я начал искать приют для ночлега.
    Я нашел крышу над головой в каком-то богоугодном заведении на окраине города. Какое у меня вероисповедание никого не заинтересовало, и это правильно, потому что Бог один для всех. По сравнению с парижским приютом здесь царила более официальная атмосфера.
    Отдав должное памятникам президентам, я двинулся к Капитолию. Он мне напомнил собор святого Павла в Лондоне, только больших размеров. Я не преминул зайти в него на экскурсию. Ну и, конечно, я не смог пройти мимо Национальной галереи искусств.
    Надо было подумать о дальнейших планах. Я решил пробраться в Мексику, а оттуда в Южную Америку. Для этого придется как-то просочиться через мексиканскую границу.
    Летом многие американцы едут на отдых во Флориду, как у нас в Крым. Я влился в этот поток и автостопом добрался до Джэксонвилла. А там мне крупно повезло, после того как на автозаправке я познакомился с двумя водителями-дальнобойщиками Стивом и Джорджем. Эти ковбои везли удобрения в Сан-Антонио. А оттуда рукой подать до мексиканской границы.
    Наш автопробег оказался на редкость удачным. Я довольно быстро сошелся с ребятами, хотя между нами мало было общего. Мы постоянно прикалывались друг над другом, пересекая на большой скорости южные штаты. Машина и дороги были превосходными. В кабине жары не ощущалось, потому что работал кондиционер. Питался я за свой счет, а проезд мне ничего не стоил. Пока Стив и Джордж отдыхали в мотеле, я спал в кабине. В одну из ночей неизвестные злоумышленники попытались угнать фургон, но они ужасно расстроились, когда в моем лице обнаружили сторожа и поспешно ретировались.
    В Новом Орлеане ребята отправились на разгрузку, а я заглянул в центр города. Он считается самым веселым городом в Америке. Временами мне казалось, что нахожусь в Париже, настолько были близки архитектурные стили домов.
    Время пролетело быстро и незаметно, и поздно вечером мы въехали в Сан-Антонио. Утром мои спутники отправились в обратный путь, а я ближе к границе с Мексикой.
    На попутной машине я добрался до пограничного города Ларедо. Граница проходила по реке Рио-Гранде, на другом берегу которой виднелся мексиканский город Нуэво-Ларедо.

    Я остановился в городской гостинице. Цены здесь были настолько низкими, что даже я мог себе это позволить. Правда, и уровень удобств был невысок, но я как настоящий совок был к этому привычен. Через полчаса ко мне пожаловала молодая жена хозяина, черноглазая креолка, с широкими бедрами и высокой грудью, чтобы узнать, всем ли я доволен.
    - Как душно в вашем номере, - проворковала она и стала сбрасывать с себя лишнюю одежду, пока не осталась совсем без ничего.
    Я опешил, но быстро овладел собой, подошел к красотке, обнял ее, и мы плавно опустились на нерасстеленную кровать. Если у кого-нибудь есть камень, немедленно бросьте в меня.
    Раздался громкий стук в дверь, а затем повторился более настойчиво. Так стучать мог только хозяин. Камилла подхватила свою одежду и нырнула в ванную.
    Хозяин гостиницы вошел в мой номер, чтобы узнать, не нуждаюсь я в чем-либо.
    - Все о-кей! – заверил его я.
    В этот момент в ванной раздался грохот.
    - Что у вас за шум? – занервничал хозяин.
    - Наверное, это на улице, - как можно спокойнее сказал я.
    А потом стал осторожно выспрашивать о том, можно ли перебраться через границу нелегально.
    - Вам следует обратиться к сеньору Хайме Рабиносу, и он вас без хлопот переправит через границу, - спокойно ответил хозяин, словно речь шла о шерифе или дантисте.
    Как только дверь за ним затворилась, Камилла выскользнула через окно.
Виллу Рабиноса я искал недолго, так как она, пожалуй, самая заметная в городке. Привратник провел меня в кабинет хозяина. Им оказался упитанный крепыш лет сорока пяти со сверкающей лысиной. Он крепко пожал мне руку и предложил сесть.
Я кратко рассказал о себе и о цели моего визита. Когда я закончил говорить, на лице сеньора засияла доброжелательная улыбка.
    - Уважаемый Моня! Вам крупно повезло, шо ви обратились именно ко мне. Здесь миня называют Хайме Рабинос, но на самом деле миня зовут Хаим Рабинович. Я бывший одессит, хотя бывших одесситов не бывает. Как двойной ваш земляк я помогу вам провернуть этот гешефт совершенно бескорыстно. Вам только придется заплатить лодочнику сто долларов. Евреи обязаны помогать друг другу, как сказано в Торе. Но зачем вам нужна Южная Америка? Путешествуйте по Штатам, и ви всегда будете сыты. Америка - золотая страна. Однако, похоже, шо ви уже приняли решение. Если захотите вернуться, то я к вашим услугам. А теперь расскажите, как там наша Одесса.
    - Несмотря ни на что Одесса таки да, процветает, а ее центр просто сверкает. Скажу откровенно, что вашему Ларедо до нашей Одессы очень далеко.
    - Шо ви говорите, не делайте мине смешно, или я не знаю Одессу.
    На прощание он обнял меня как родного. Бескорыстие Хаима существенно подорвало бы мою финансовую систему, оставив ей всего около двухсот  долларов, что поставило бы под угрозу мои дальнейшие планы, но других вариантов не было.
И тут в мою умную голову пришла мысль – зачем платить за то, что можно получить бесплатно?
    На пограничном посту я наплел майсы о том, что я катался вдоль мексиканского берега на лодке, что благополучно перевернулась, и течением меня занесло на территорию Штатов. Лейтенант выслушал меня с угрюмой ухмылкой.
    - Такие сказки я выслушиваю каждый день по нескольку раз. Сейчас вы задержаны, а вечером мы отправим вас обратно в Мексику, и не попадайтесь нам снова.
    Поздно вечером пограничный катер переправил меня вместе с другими тремя неудачниками через реку Рио-Гранде на мексиканский берег. Мои спутники были расстроены неудачей и сурово молчали, а я в отличие от них ликовал, поскольку сэкономил сто долларов. Ночь была тихая, безлунная и довольно прохладная. Мексиканцы развели костер, а я пошел по берегу реки в сторону города Нуэво-Ларедо.

*

VIVA, MEXICA!

    Итак, я в Мексике. Было бы невежливо посетить страну, миновав ее столицу, поэтому я решил дальше двигать в Мехико.
    Рано утром я вошел в город, а затем отправился на трассу. Вскоре меня подобрал «Фордик» красного цвета. Водитель машины Педро был мексиканцем, который работал в Штатах в строительной корпорации. Он ехал в Мехико на свадьбу любимой племянницы. Задние сидения были заставлены коробками с подарками для родственников, а самая большая была предназначена невесте. Рот у Педро не закрывался ни на минуту, и он непрерывно тараторил о своей многочисленной родне. Особенно меня заинтересовал рассказ о его дяде художнике Хуан Карлосе.
    В Мехико Педро был намерен приехать до ночи. Поэтому мы катили по шоссе с бешеной скоростью, изредка делая остановки, чтобы подкрепиться в придорожных кафе. По бокам шоссе тянулась пустынная, обожженная солнцем, холмистая местность, иногда оживленная одинокими ранчо. Кактусы вдоль дороги можно было принять за деревья.
    Когда стало смеркаться, я заметил, что за нами следует на почтительном расстоянии какая-то машина, но не придал этому значения. Темнота наступила быстро, и одуряюще застрекотали цикады. За время пути я здорово устал. То же самое можно было сказать и о доне Педро, так как некоторые рассказы он начал излагать по второму, а то и по третьему, разу.
    Вдали показались огни большого мегаполиса. Это был Мехико. Педро резко остановил машину и вышел из нее, чтобы проветриться. В это время недалеко от нас остановилась другая машина, и из нее вышло трое крепких мужчин. Несмотря на безлунную ночь, все были в сомбреро, все были с усами, и у каждого в руке было по пистолету. На дикой смеси из испанских и английских слов ковбои приказали мне выйти из машины. Если бы я был каратистом-дзюдоистом типа Брюса Ли или Чака Норриса, я бы за пару секунд уложил подонков на асфальт вдоль шоссе. Но я безропотно повиновался, поскольку я не герой. Затем они обшарили мои карманы и вытащили бумажник. После этого двое грабителей сели в свою машину, один в нашу, и моментально умчались.
    Всё это время Педро благоразумно скрывался за кактусом, но когда гангстеры уехали, он выскочил на шоссе. Мексиканец был так возмущен, что даже не застегивал брюки. Он разразился таким яростным мексиканским матом, что если бы его преобразовать в электроэнергию, то грабители были бы моментально испепелены. В этот костер и я подложил бы свое полено.
    Но делать было нечего. До города оставалось километров десять, и мы поплелись по безлюдному шоссе под музыкальное сопровождение цикад. Вскоре мы догнали повозку, что медленно тащила пара мулов. На ней мы и доехали до города.
Когда мы пришли в полицейский участок, то там заверили расстроенного Педро, что грабителей они знают в лицо, давно за ними охотятся и теперь их точно поймают. А потом полицейские любезно предложили отвезти Педро домой.
    Возвращение дона Педро было безрадостным. Он не стал никого будить и постелил мне на веранде. Я сразу уснул, а он не сомкнул глаз до утра.
    После ночного разбоя у меня в кармане осталось ни копейки, то есть ноль центов, и это поставило под угрозу мои планы по кругосветке. Надо было что-то придумать. По выработанной привычке я собрался рвануть в музеи мексиканской столицы, но в последний момент решил перестать корчить из себя туриста и заняться делом.
    На следующий день Педро познакомил меня со своим дядей Хуан Карлосом. Тот принял меня как старого знакомого, а когда узнал, что я его коллега, то его радости не было предела. Дядя предложил мне пожить некоторое время у него. Он жил в скромном домике, в котором была довольно вместительная мастерская и лавка, где продавались его произведения. Помимо картин Хуан Карлос делал изделия из керамики традиционных мексиканских форм. Мои руки истосковались по работе, и хозяин добродушно позволил мне написать картину. На одном дыхании я написал полотно, где среди поля, густо заросшего подсолнухом и бурьяном, парубок в вышитой сорочке смачно обнимает и целует дивчину с ленточками в косах. Картина удалась, хозяин оценил ее по достоинству и выставил на продажу в своей лавке.
    А через день заезжий американец долго рассматривал картины в лавке и выбрал именно мою, как образец подлинно мексиканского искусства. За картину он заплатил пятьсот долларов. Возможно, это не очень обрадовало хозяина, но он не подал и виду. Несмотря на упорное сопротивление Хуан Карлоса, я отдал ему половину заработанных денег.
    У меня моментально созрела мысль остаться здесь на некоторое время и сколотить капитал на картинах, но кругосветка звала меня вперед, и ветер странствий по-прежнему шумел в голове.
    Машину дона Педро полиция все-таки нашла. Подарков в ней уже не было, зато в багажнике обнаружили сумку с изделиями из золота и серебра.
    Удача улыбнулась мне еще раз, когда к Хуан Карлосу заехал знакомый мормон из штата Юта. Он возвращался домой из миссии в Гондурасе, где обращал в свою веру отсталые индейские племена. Мормон был моложавый юноша лет тридцати пяти и представился как старейшина Свэни. Называться по имени у них не принято. Миссионер согласился взять меня с собой.
    Я стал перед дилеммой – либо продолжить свой путь в южном направлении, либо вернуться в Штаты. Выбор был мучительным, и в результате победил север, хотя при этом я лишал Южную Америку своего посещения. Несмотря на то, что я несколько поправил свои финансы, неизвестно на сколько их хватит.
    Утром я тепло простился с гостеприимным художником, и мы со Свэни покатили по пыльным мексиканским дорогам на север на стареньком «Бьюике». В свою веру мормон обращать меня не стал, заподозрив во мне ортодоксального еврея.
    За время пути нам пришлось часто общаться с мексиканцами. По характеру они ближе к украинцам, чем американцы.

    Когда мы приблизились к американской границе, то возникла серьезная проблема, как ее пересечь. Здесь не было пограничной реки, но по этой причине граница контролировалась пожестче. До сих пор мне везло. Осталось надеяться, что так будет и в дальнейшем.
    Старейшина Свэни предложил провезти меня через границу в тесном багажнике своего автомобиля. Однако я не мог допустить грехопадения святого последних дней, как сами себя называют мормоны, и отказался от его предложения, тем более, что обнаружить меня в багажнике будет проще простого. Я попрощался с добрым миссионером, и он уехал.
    Самому переходить границу было бы глупо, так как, не зная местности, легко попасть в лапы пограничников. Услуги проводника будут стоить больших денег, которых у меня не было. И тут я вспомнил, что при расставании Рабинович засунул мне в карман адрес своего коллеги. Я порылся в вещах и нашел записку с адресом. В ней значилось, что некий сеньор Изя Веласкес живет в близлежащем городке. Я решил воспользоваться возникшим шансом.
    Сеньор Изя расплылся в улыбке, когда я передал ему привет от Рабиновича. Он также занимается по его словам пограничным бизнесом, то есть нелегально переправляет людей через границу. Это как раз и было то, в чем я остро нуждался.
Мы присели под навесом у бассейна, и повели неторопливую беседу. Изин дед был родом из Бердичева, но сам он языком предков не владеет. Изя страшно удивился, что его однофамильцем был знаменитый испанский художник Диего Веласкес.
    - Уважаемый сеньор Изя, я живу в Украине, откуда пошли ваши корни, – начал я свою речь. - Сейчас я на мели, у меня нет ни денег, ни паспорта, но мне надо срочно вернуться в Штаты. Во имя нашего Бога сделайте митцва, доброе дело, и помогите мне перебраться через границу.
    - Расскажите подробнее о себе.
    Во время моего рассказа глаза Изи увлажнились. Наконец он сказал:
    - Вейз мир, я вам помогу. Сегодня ночью я отправляю партию людей, и вы можете к ней присоединиться. С вас я не возьму ни цента. А как, по вашему мнению, есть ли в Бердичеве синагога?
    - Представить Бердичев без синагоги невозможно, - заверил я, хотя в этом не был уверен. – Приезжайте ко мне в Киев, и я вас бесплатно провожу в Бердичев.

*

СНОВА У ДЯДИ СЭМА

    Изя сдержал свое слово, и я с группой из шести человек поздно вечером перешел американскую границу. Пятеро мужчин были мексиканцами, а одна женщина – из Перу. В отличие от меня эта прогулка влетела им в копеечку.
    Прощай, Мексика! Жаль, что мне не было суждено пробираться через джунгли Амазонки, бродить по пампасам Аргентины и почувствовать холодное дыхание Огненной Земли. Всё это мне заменила Мексика.
    А не рано я начал прощаться с этой страной? Не придется ли мне снова пользоваться ее гостеприимством? Помимо пограничников следует опасаться и местных жителей. Но, к счастью, мы не встретили никого.
    Мы шли всю ночь и только на рассвете присели отдохнуть. Дальше предстоял самый опасный участок пути – мы должны были пройти Аризонскую пустыню. До горизонта простиралась каменистая почва, густо покрытая песком. Взошло солнце, и стало нестерпимо жарко. Но нас подстерегала еще одна опасность в небе. Над нашими головами застрекотал вертолет. По команде проводника все попадали на землю, плотно прижавшись друг к другу. Вертолет пролетел над нами и вскоре скрылся из виду. По-видимому, пилот принял нашу группу за груду камней.
    Жара стала такой, что сауна могла бы показаться детской шалостью. Раскаленным воздухом стало трудно дышать. Казалось, что еще немного, и всё тело закипит. Даже толстые подошвы ботинок чувствовали чудовищную жару и готовы были загореться. Рот был совершенно сухим, и мучила сильная жажда. Однако теплая вода не утоляла жажду, да и воды было мало. Моим более молодым спутникам было немного легче чем мне, но отставать было нельзя. Главное было – не свалиться на раскаленный песок. От усталости ноги казались ватными, и голову сверлила только одна мысль – когда всё кончится? Останавливаться было невозможно, а пустыня простиралась до бесконечности.
    В момент, когда силы были на исходе, а в голове стоял непрерывный гул, неожиданно показалась лента шоссе. Вначале я этому не поверил, приняв за обычный в пустыне мираж, но по возгласам группы я понял, что это не видение.
    Группа разбилась на пары. Моей напарницей стала дама по имени Лусия. Вскоре нас подхватил рефрижератор, и через час мы были в городе Тусон. Там наши пути с Лусией разошлись. Весь день до вечера я пролежал на скамье в тенистой аллее городского парка. Там же я и провел ночь. Только под утро мой организм покинула последняя калория из накопленных мной в Аризонской пустыне. Дальнейший путь до Лос-Анджелеса я без особых приключений проделал автостопом.
    В Лос-Анджелесе сейчас живет у сына мой учитель, бывший профессор Строгановки Владимир Николаевич Поляков. Причем, учитель с большой буквы. Меня, желторотого мальчишку, он учил не только профессии, но и жизни. Всему, что я умею делать как художник, я обязан исключительно ему. Даже своего сына я назвал в честь Учителя. После окончания училища я долго поддерживал отношения с профессором. И теперь представился случай, чтобы лично встретиться с ним.
    Вилла сына Полякова находилась в престижном районе Лос-Анджелеса по соседству с виллами звезд Голливуда. Белоснежный дом, напоминающий средневековый замок, эффектно выделялся на фоне темно-зеленых деревьев. Как преуспевающий бизнесмен Поляков-младший мог позволить себе такую роскошь.
    Учитель вышел мне навстречу. Конечно, годы взяли свое, но его глаза были по-прежнему молоды и излучали мудрость, хотя при этом слегка покраснели и выдавали волнение. Мы крепко обнялись и прошли в просторную гостиную. У нас было много чего рассказать друг другу, поэтому наш разговор затянулся надолго. В гостиной висели картины известных мастеров, а в кабинете профессора висели его собственные, а также картины его учеников. Недавно Владимир Николаевич написал книгу по теории живописи, которая вскоре выйдет из печати.
    - Эммануил, поживи у меня хотя бы до тех пор, как я смогу вручить тебе свою книгу,- предложил профессор.
    - Я об этом подумаю.
    - Думай, юноша. К тому у меня еще нет ни одной твоей картины.
    После торжественного ужина в кругу домочадцев профессора я пошел спать в гостевую комнату, где моментально уснул на удивительно удобной постели. Через открытое окно комната наполнилась пряным запахом экзотических растений.

    На следующее утро я загорелся желанием написать картину для Учителя. В ней я захотел выразить ему свою благодарность и показать всё, чему я научился в этой жизни. Вначале я хотел написать портрет Учителя, но затем в голову пришел эпизод, который крепко засел в моей памяти. Однажды я увидел в лесу, как на зайца напал коршун. Заяц лег на спину и стал так отчаянно махать лапами, что коршун покружил над ним и улетел.
    Писать картину я стал вчистую, без эскизов, мобилизовав всё свое воображение. Я с головой погрузился в работу, и она закипела. Время перестало для меня существовать. На полотне крупный коршун, хищно раскрыв клюв и выпустив когти, напал на бедного зайчика. Заяц тоже оказался не промах, поскольку, не согласуясь с природой, имел острые клыки и длинные когти. Картина имела философский подтекст и показывала вечную борьбу добра со злом. Но одновременно она показывала, что добро должно быть с крепкими зубами.
    Поздно вечером картина была завершена. На оборотной стороне я сделал надпись: «Дорогому учителю от благодарного ученика». Когда я подарил картину профессору, он ее долго рассматривал, а потом обнял меня и сказал:
    - Эммануил, ты написал шедевр, хотя он и попахивает сюрреализмом. Я всегда верил в тебя, и ты меня не подвел. Как художник ты состоялся.
    Моя картина понравилась также Полякову-младшему. Он распорядился повесить мое творение в гостиной рядом с картинами известных мастеров.

    После вчерашнего творческого порыва я проснулся довольно поздно, когда солнце уже стояло высоко. Я довольно плотно позавтракал, а затем Владимир Николаевич предложил мне покататься по городу. Лос-Анджелес широко раскинулся на живописных холмах, которые связывали первоклассные дороги с множеством развязок.   Естественно, мы не могли миновать знаменитый Голливуд, и посетили одну киностудию с экскурсией. В целом город оставил у меня яркое и незабываемое впечатление. Зной сильно не ощущался, так как он смягчался ветерком с океана. По набережной мы проехали к порту. Меня особенно поразили стоящие у причалов и на рейде океанские лайнеры, а среди них один под японским флагом.
    Я попросил профессора оставить меня в порту, что он и сделал. Оставшись один, я прошел к японскому кораблю, носящему название «Басё Мацуо». Возле причала я остановился вблизи группы японцев, говорящих на неплохом английском языке и о чем-то жарко спорящих. Из группы отделился один парень и попросил меня подойти к остальным. Оказалось, что японцы спорили об одной фразе на английском и предложили мне их рассудить. Когда я ответил, то спор моментально утих. А потом мы разговорились. Мне удалось выяснить, что их лайнер круизный. Туристы из Японии уже побывали в Сан-Франциско, а завтра возвращаются домой. Все пятеро состоят членами «Ассоциации любителей английского языка». Вчера, когда их преподаватель посетил увеселительное заведение и возвращался на корабль, на него напали неизвестные подонки, ограбили и избили так, что несчастный надолго попал в местную клинику. И это несмотря на то, что он владел всеми видами восточного единоборства. Разумеется, лайнер уйдет без него, а группа осталась без преподавателя. Последнее обстоятельство меня сильно воодушевило. Удача сама прёт мне в руки! Приврав о наличии у меня диплома Оксфордского университета, я предложил ошалевшим японцам свои услуги. После недолгого оживленного обсуждения эти студенты приняли мое предложение. И тут я им открылся, что у меня нет ни паспорта, ни денег. Такой поворот дела вначале поставил их в тупик, но на то они и японцы, чтобы найти оптимальное решение. Группа попытается тайком провести меня на лайнер, и я займу место ушедшего от них преподавателя. Операцию под названием «Проникновение» мы наметили на полдень следующего дня.
    Когда я сказал моему учителю о предстоящем отъезде, он сильно расстроился.
    - Куда ты спешишь, Эммануил? Оставайся еще хотя бы на несколько дней. Дались тебе эти японцы! Я куплю тебе билет на самолет в Токио, или в Гонконг, или куда хочешь.
    - Нет, профессор, я все-таки поплыву на теплоходе в Японию уже завтра.               
    - В таком случае я хочу предложить, чтобы ты с семьей приехал сюда на постоянное место жительства. С твоим талантом ты будешь здесь жить как король.
    - Обещаю, Владимир Николаевич, что я об этом подумаю.
    - А еще я хочу дать тебе денег, чтобы облегчить дальнейшее путешествие.
    - Прошу вас не делать этого, чтобы не нарушить условие пари.

*

ЧАРУЮЩАЯ ЯПОНИЯ

    Утром я простился с дорогим учителем и всем его семейством. Профессор Поляков как-то неловко обнял меня, и по его щеке скатилась слеза. Может быть, он подумал о том, что мы больше никогда не увидимся.
    По дороге в порт я зашел на почту, и написал Денису короткое письмо.
    Ровно в полдень я подошел к причалу, у которого стоял японский лайнер. Моя группа уже ждала меня. До отхода оставалось около получаса, поэтому у трапа скопились возвращающиеся туристы. Мне вручили пропуск болеющего Сумото-сана с его фотографией. Сходство у меня с ним было бы полным, если смотреть на фото при лунном свете в темных очках. Когда я поднимался по трапу, то мысленно внушал себе: «Я – японец, я - японец!» Для уменьшения роста я втянул голову в плечи, кроме того, я сощурил глаза, чтобы полностью слиться с окружающим меня народом. Идущий впереди отвлек дежурного, и я благополучно попал на теплоход.

    Теплоход «Басё Мацуо» принял на борт тысячу триста туристов и шестьсот членов экипажа. Он предоставил туристам все мыслимые удобства и комфортабельность.
    Мне досталось место прежнего хозяина в каюте на третьей палубе. Моим соседом по каюте был староста группы Кано. Вначале все японцы казались мне на одно лицо, но потом я убедился, что лица у них разные. На первых порах студенты приняли меня настороженно, но потом лед растаял. Тем не менее, полного слияния у нас не произошло. Сказалось различие наших культур. Мои ученики – служащие крупного банка, который значительно расширил свою деятельность в Америке и Европе. Поэтому у них возникла необходимость подтянуть уровень знаний английского языка. Учить японцев мне было легко, так как их отличали усердие, старательность и исполнительность. Прежний преподаватель оставил обширную английскую литературу, и она мне очень пригодилась. Наши занятия проходили легко и весело к взаимному удовольствию. В свою очередь, я многому научился у японцев, в частности, владению палочками и чувствами. Я пристрастился к японской кухне. В японском языке я не преуспел, потому что все время мы общались только на английском. В свободное от занятий время я много читал, слушал музыку, плавал в бассейне и делал наброски будущих картин.
    В одно утро я проснулся и увидел в иллюминаторе чудесный остров Оаху, главный среди Гавайских островов. В Гонолулу нас встречали с оркестром, а местные красавицы вешали нам на шеи гирлянды ярких цветов. Посещение японцами Гавайев у нас назвали бы поездкой по местам боевой славы, так как у многих в памяти остался Пирл-Харбор.
    Жизнь на теплоходе протекала в обстановке благостного отдыха и безмятежного спокойствия. Будучи прирожденными трудоголиками, японцы находили себе отдушины в танцах, пении, играх, в любовании безбрежным океаном.
    Наше путешествие закончилось, когда теплоход зашел в оживленный Токийский залив и причалил к пирсу в Иокогаме. Помня, что у меня нет паспорта, я попрощался со своей группой и дождался момента, когда теплоход покинули все пассажиры. Я пошел к выходу из порта, ожидая неприятную встречу с пограничниками и таможенниками. Однако к своему удивлению я не встретил ни тех, ни других. Когда я вышел в город, до моего сознания постепенно дошел факт, что я нахожусь не только в Японии, но и в Азии.
    Я влился в людской муравейник и зашел в банк, чтобы поменять доллары на иены. Когда я доставал наличность, то сверх ожидания обнаружил триста баксов. Это постарался мой учитель. С таким капиталом можно безбедно прожить дня три. Поэтому я сразу разменял сто баксов и поехал на автобусе в Токио. Я пожалел о том, что не выучил японский язык, но и мой английский меня здорово выручал. По Токио я прокатился на экскурсионном автобусе и увидел снаружи все достопримечательности, а среди них Гинзу, театр Кабуки, Императорский дворец, здание парламента и многое другое.
    Целый день я бродил по городу, пока в изнеможении не присел на скамью. Надо было подумать о ночлеге. Я обратил внимание, что нигде не видно бомжей, пока не увидел одного, спящего на картонных коробках. Но присоединяться к нему мне не хотелось, хотя и гостиница была мне не по карману.
    У японских учеников я узнал, что лучший парк в Токио называется Уэно. Вот туда я и отправился. Когда я добрался до улице, ведущей к парку, то не лишил себя удовольствия поговорить с японцами на из языке. Для этого я выучил единственную фразу «как пройти в парк Уэно?». Встречные японцы приветливо улыбались мне и показывали рукой направление.
    Ночлег я нашел на скамейке в парке. Чтобы не помять брюки, я их снял и аккуратно повесил на спинку. Честности японцев я всецело доверял. Под влиянием увиденного во мне зародилось хокку, которому бы позавидовал сам Басё Мацуо:
                Комара полёт
                Будит тихую ночь.
                Убью паразита!
    Утром я проснулся в приподнятом настроении. Полдня я бесцельно бродил по городу, любуясь неповторимыми красотами и наполняясь яркими впечатлениями, пока случайно не вышел к неприметному зданию Токийского национального музея. Судьба представила мне случай лично познакомиться с изобразительным искусством Японии. Я стал пересчитывать наличность, и ее оказалось весьма немного. Поэтому я пошел к директору музея, которому я представился действительным членом Академии художеств России и по совместительству Главным художником Кремля. По лицу директора пробежала легкая тень сомнения, вероятно, связанная с моим непритязательным видом, но, тем не менее, он вызвал англоговорящего гида и предложил мне посетить музей. На это я с радостью согласился и несколько часов наслаждался высоким искусством японских мастеров. Время перестало для меня существовать, но когда экскурсия завершилась, на этом чудеса не окончились, так как гид отвел меня в кабинет директора, где меня ждали радушный хозяин и полюбившиеся мне блюда японской кухни. Наша беседа затянулась до вечера. Этот прием превратился в вечер японо-еврейской дружбы.
    Какой же я был дебильный идиот, что отказался от денег Хервуда! Тогда у меня была бы возможность как белому человеку подробно ознакомиться с Японией, прошвырнуться через Китай, отдохнуть в Таиланде с тайками и через Эмираты вернуться в Киев.
    К концу дня Токио свалил меня с ног, и я направился в порт. Мне уже сильно хотелось домой, и я начал поиски путей к этому. Наиболее простой, и близкий путь лежал через Россию.
    В одном из портовых кабачков я встретил российских моряков. По манере выражаться и умению пить саке с пивом, но без суши, их не спутаешь ни с кем на свете. Я познакомился с ними и щедро угостил. Моряки пришли в Японию на лесовозе и доставили лес, а завтра они держат курс на Владивосток. Это было как раз то, что мне было надо. Выбрав момент, я попросил их взять меня с собой, предупредив, что у меня нет паспорта. После этих слов моторист Ваня хлопнул меня по плечу и проговорил:
    - Монька, ты хоть и украинский хохол, но нам все равно, что земляк. Мы берем тебя с собой и доставим во Владивосток в целости и сохранности.
    За это мы и выпили по последней стопке. А затем, не откладывая дела в долгий ящик, моряки предложили план посадки меня на судно. Они берут с собой мою сумку и одежду и сбрасывают с палубы веревочный трап, по которому я и поднимаюсь. Жора и Митя полностью поддержали Ванин план.
    Под покровом ночи я поплыл к сухогрузу. Но никакого трапа не было. Я проплыл вдоль корабля несколько раз, однако трап по-прежнему не был спущен. А что, если эти ребята забыли обо мне? Положение становилось критическим, ибо я оставался  в таком случае голым в чужой стране. Но, наконец, о борт шлепнулся трап, я подплыл к нему и взобрался на палубу. Меня провели в матросскую каюту. Каюта была на четырех человек. Из них кто-то находился на вахте, и я мог занимать его место.  Главное было не попасться на глаза помощнику капитана, который, по словам команды, был зверем, как по характеру, так и по манерам. Если он меня застукает, то команду могут лишить премии.
    Рано утром лесовоз покинул Иокогаму и вышел в море. Мне оставалось только глядеть в иллюминатор, лежа на полке и каждый раз накрываясь с головой одеялом, когда кто-нибудь входил в каюту. Мои покровители щедро кормили меня едой, что приносили с собой. Я изнывал от безделья, зато оставалось много времени для размышлений. Свободные от вахты моряки играли в домино и травили морские байки.
    Лесовоз был допотопной постройки с командой из восемнадцати человек. А название у него было странное – «Еврао». Когда я спросил у команды, что это значит, все недоуменно пожимали плечами. Я знал такие слова как евро, Евросоюз, евроремонт, но этого слова я не знал. Немного поразмыслив, я решил, что Еврао означает Евро-Азиатское объединение. Но вернее всего это Еврейское акционерное общество, или, другими словами, общество умных людей, которые приторговывают лесом.
    А вечером в каюту нагрянул помощник капитана Разгуляев. Я успел накрыться с головой одеялом. Я лежал на Ванином месте, а он в тот момент самоотверженно трудился на вахте. Решив, что вместо вахты Ваня дрыхнет, Разгуляев разбушевался и учинил разнос, не подбирая слов, широко используя ненормативную лексику. С большим трудом команде удалось уговорить старпома не будить спящего. Разгневанный помощник выскочил из каюты и спустился в моторное отделение, где к своему великому удивлению обнаружил ничего не подозревающего Ивана.

*

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, РОССИЯ!

    Наутро судно прибыло во Владивосток. Тамошняя бухта отличалась от Токийского залива плавающим мусором и нефтяными пятнами. У капитана и его помощника было много дел, поэтому я незаметно покинул лесовоз вместе с некоторыми членами команды. Историческая родина встретила меня таможенным контролем и фейс-контролем. Первого я нисколько не боялся, так как у меня не было никакой контрабанды, что касается второго, то здесь возникали определенные трудности. Я достал из сумки свой украинский паспорт и пошел на контроль фейса. Никогда в жизни я не волновался так, как тогда, хотя пытался скрыть это. Контролером оказался молоденький солдат, который внимательно рассматривал мой паспорт, потом долго смотрел на меня. Наконец он позволил мне пройти. Очевидно, он принял мой паспорт за заграничный. А, впрочем, что мне могли сделать? Не высылать же меня обратно в Японию. Тяжелый камень свалился с моей души, и я почувствовал себя как дома. Я выразил сердечную благодарность морякам за мой вояж.
    Владивосток раскинулся на сопках, между которыми глубоко врезалась бухта Золотой Рог. Мне он напомнил Севастополь. На материк, как здесь говорят, можно добраться отсюда либо поездом, либо самолетом. Цена билета на самолет была для меня неподъемной, хотя и на поезд тоже. Я отправился на вокзал и купил билет до Биробиджана, хотя мог бы и только до Хабаровска. Чтобы доехать поездом до Москвы, надо будет в пути что-нибудь придумать.
    Пассажиры основательно разместились по своим местам, поскольку предстояла рекордно длительная поездка по бескрайним просторам России. Мое место было снизу. Но когда меня попросили поменяться на верхнюю полку, я безропотно согласился. Моими соседями стала семья из мужа, жены и резвого малыша лет пяти.
    Меня больше заинтересовала проводница, дородная бабища с усами. На вид она была суровая, но оказалась мягкой и доброй. Ее звали Роза Бердымухаммедовна Ветрова. Позже я узнал, что она мать троих детей. Отец Розы иранский туркмен, а мамаша – юрист. По штату в каждом вагоне должно было быть по два проводника, но чтобы больше заработать, Розочка работала за двоих. Я признался ей, что у меня нет денег для проезда до Москвы, и предложил свои услуги в качестве помощника. После минутного молчания проводница приняла мое предложение. Это было нам выгодно обоим: я получал бесплатный проезд, а она – бесплатного помощника. Роза Ветрова даже раздобыла мне железнодорожную форму, и я стал осваивать новую для меня профессию.
    Следующей большой станцией после Хабаровска стал Биробиджан. Это столица единственной в мире Еврейской автономной области, если не считать Израиля. И тут до меня дошло истинное значение названия лесовоза «Еврао». Это же - Еврейская автономная область. А интересно, есть ли в ней хотя бы один еврей? У киоска на перроне я увидел одинокую фигуру еврея, но при ближайшем рассмотрении он оказался китайцем.
    Я довольно быстро освоил непростые обязанности проводника, а в кое-чем превзошел Розу, особенно по обходительности и тактичности. Как один маленький коллектив мы с Розой питались вместе. В обыкновенном электрическом чайнике я научился варить яйца, картошку и кашу. Роза оказалась хорошим товарищем и как женщина ко мне не приставала.
    Особенно мне запомнился Байкал, мимо которого мы проезжали. Пассажиры и я пошли бросать монеты в его кристально-чистую воду, для того, чтобы еще раз вернуться сюда. Изредка поезд нырял в туннели.
    Перед одним из туннелей поезд изогнулся, оторвался от рельсов и понесся прямо в гору. От страха я весь похолодел и закрыл глаза. А когда я их открыл, вокруг царила кромешная тьма. Колеса вагонов ровно стучали по отсутствующим рельсам.  Внезапно яркий солнечный свет проник в вагон. Поезд плавно развернулся и, как ни в чем бывало, вновь стал на рельсы. Чудеса, от которых я успел отвыкнуть, снова напомнили о себе. Было похоже, что и на этот раз кроме меня этого никто не заметил.

    Потянулись ничем не примечательные дни. Менялись только виды за окном, а иногда и пассажиры. Путешествие порядком мне надоело, и мыслями я уже был дома. Как они там без меня? За всё время моих скитаний я не получил из дома ни одной весточки.
    Наконец на седьмые сутки поезд прибыл к Казанскому вокзалу Москвы. Когда мы прощались с Розой, я подарил ей небольшой сувенир из Японии.
Москва встретила меня обычной сутолокой. В другое время я посетил бы своих многочисленных друзей, но сейчас у меня было только одно желание – поскорее оказаться дома.
    Денег у меня оставалось, что кот наплакал, поэтому для меня оставался лишь один доступный вид транспорта – автостоп.
    Мой путь лежал в Киев, до которого по пословице язык доведет. Меня вел не язык, а обыкновенный плакатик с конечным пунктом моего маршрута. В отличие от зарубежа приходилось голосовать значительно дольше. Прямого транспорта до Киева мне не попалось, поэтому я вынужден был добираться на перекладных. В пути пришлось столкнуться с разными людьми. Некоторые, несмотря на автостоп, пытались получить с меня деньги.
    Однажды меня подвез холеный и с виду интеллигентный господин. Он явно был помешан на политике. Ругал он всех и вся, а во всех бедах винил правительство, коммунистов, олигархов, американцев, демократов и коррупционеров. Но, когда этот Цицерон добрался до евреев, я в резкой форме потребовал, чтобы он остановил свой авто и вышел вон. Ехать в одной машине с антисемитом я посчитал ниже своего достоинства.

ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО ХУДОЖНИКА

    В Киев я въехал на большом автофургоне со стеклотарой. Всей моей наличности хватило ровно на билет в метро. Пока я ехал, то успел подсчитать, что кругосветка заняла у меня пятьдесят девять дней. Несмотря на начало осени, стояла жара не меньшая чем при моем отъезде. Вовочка сейчас, наверное, в школе.
    Когда я подошёл к дому, внезапно почувствовал, насколько истосковался по своим близким, и сердце радостно защемило. Я открыл ключом входную дверь квартиры и прошел прямо в кабинет. В глаза бросилось, что с момента моего отъезда ничто ровным счетом не изменилось. Я потрогал полотно картины, которую писал до отъезда. Краска была свежая, словно я наложил ее только что. Мне это показалось несколько странным. В этот момент я услышал нетерпеливый голос Лидуси:
    - Моня! Тебе что, нужно особое приглашение? Иди есть, пока не остыл суп!
    - Лечу, Лидочка! – торопливо ответил я.
    Когда я зашел на кухню, то на лице жены не дрогнул ни один мускул, словно я никуда не уезжал на два месяца. Это было необыкновенно, что она не задала мне ни единого вопроса, не устроила сцену ни радости, ни обиды.
    Суп был горячим и чрезвычайно вкусным. Я ел молча, лихорадочно обдумывая – что же произошло.
    - Моня, когда ты собираешься поехать к маме? – прервал ход мыслей голос жены.
От удивления я часто заморгал, и вместо ответа задал встречный вопрос:
    - Вовочка уже вернулся из Крыма?
    - Ты же прекрасно знаешь, что у Вовы путевка до тридцатого, - укоризненно сказала Лида.
    - А какое сегодня число?
    - Тринадцатое июля.
    - С поездкой к маме я еще не решил, зайчик.
    Так и есть. Именно в этот день я вылетел в Париж. А где я болтался почти два месяца? Очень похоже, что Лида не шутит. Чтобы не выглядеть смешным, я решил ничего ей не рассказывать до тех пор, пока сам не разберусь во всем.

    Когда я встретился с Денисом, то не прочитал на его лице никаких эмоций, словно мы расстались только вчера. У него в гостях была молодая дама, сидевшая, развалившись в кресле, и курила. Серьезного разговора с другом не получалось. Мы вышли на балкон.
    - Моня, ты чем-то озабочен? На тебе нет лица, - произнес Денис.
    - Ты совершенно прав.
    - Если это связано с кругосветкой, то выбрось ее из головы. Это была всего лишь неудачная шутка.
    - Я уже побывал в кругосветном путешествии, - спокойно сказал я.
    Глаза Дениса округлились, а потом он громко захохотал.
    - Ну, ты, Моня, даешь! – воскликнул Денис сквозь смех.
    - Мальчики! Я тоже хочу посмеяться, - капризно пролепетала дама, выглядывая на балкон.
    Повода для большого веселья я не увидел, поэтому серьезным тоном сказал Денису:
    - Я написал тебе несколько писем. Когда ты получишь хотя бы одно, мы продолжим этот разговор.
    После этого я раскланялся и ушел.

*

В ПОИСКАХ ИСТОКОВ ФЕНОМЕНА

    Сразу после возвращения я с головой окунулся в работу. Три моих альбома были испещрены зарисовками, но они были ничем, по сравнению с еще свежими впечатлениями. Кроме того, во время моих странствий в голове зародились сотни сюжетов будущих картин. И вот теперь торопился всё это выразить на полотне. Я ощущал такой творческий подъем, которого у меня никогда не было прежде.
Мне позвонил Денис и с волнением в голосе попросил срочно прийти к нему. После нашей последней встречи прошло несколько дней, но Денис почти каждый день звонил мне по пустякам.
    - Моня, я ничего не понимаю, - начал Денис, едва я переступил порог его дома. – Три дня назад мне пришло твое письмо из Парижа, а сегодня – из Лондона, хотя я знаю, что ты никуда не уезжал. Что это значит?
    - А это значит всего лишь, как я тебе уже говорил, что совершил кругосветное путешествие. Ты еще получишь много писем от меня из разных мест. Вместе с тем, по многим признакам можно также судить, что я никуда не уезжал. В пути провел два месяца, а дома за это время прошло две минуты. Как это объяснить, не знаю. Однако знаю точно, что это никакой не сон.
    Я подробно рассказал Денису о своих странствиях, не забыв упомянуть о необычных явлениях, что меня сопровождали. Денис слушал внимательно, не перебивая. Вероятно, он уже почти поверил в то, что я говорю правду. Мой друг с интересом рассматривал мои альбомы с зарисовками, что принес с собой.
    - Моньчик, ты извини меня, что не поверил тебе в прошлый раз, - сказал Денис, растягивая слова. – Я думал, что ты меня разыгрываешь. Теперь тебе верю. Ведь ты побывал в конкретных местах и встречался с конкретными людьми, и выдумать такое невозможно. Я проиграл пари, и две штуки баксов твои.
    - Ничего ты не проиграл, потому что я не уложился в пятьсот баксов. У нас с тобой боевая ничья. Давай забудем об этом дурацком пари. Ведь наша дружба дороже любых денег.
    - Вот за это надо выпить, – произнес Денис, наливая водку в рюмки, а потом добавил. – За тебя, Эммануил, и за твою кругосветку!
    - И за тебя, Денис! – дополнил я тост. – За то, что ты подтолкнул меня в эту кругосветку.
    Следующий тост мы пили за халяву, которая помогла состояться моему путешествию вокруг шарика. На прощание Денис пообещал поговорить о моем случае со знакомым уфологом.
    Домой я пришел слегка навеселе. Усадил Лиду рядом с собой на диван и рассказал о моем удивительном турне, ничего не утаив, кроме Джейн. Во время моего рассказа она старалась не пропустить ни одного моего слова, то весело улыбаясь, то нахмурив брови. Тем не менее, на ее лице можно было прочитать определенную дозу недоверия.
    - Какой ты у меня фантазер, Монечка! – произнесла жена, когда я закончил рассказ. – Как ты мог куда-то ездить, не выходя из дому?
    - Вот этого я и сам не пойму. Своим недоверием ты обижаешь меня, но со временем ты убедишься, что не вру.
    - Я тебе верю, - примирительно сказала Лида. – В последнее время ты много работаешь и устаешь. Тебе надо больше отдыхать.
    - От того, что любишь, устать не возможно, - заверил её.

    У меня как бы открылось второе дыхание. С утра до вечера я писал картины, воплощая свои замыслы. Здесь были и пейзажи, и жанровые сцены и бесконечный полет фантазии. Я создал свой стиль, и во всех моих картинах присутствовало нечто, присущее моей манере письма. Я был сродни ребенку, у которого была задержка в развитии речи, но когда его прорвало, то остановить поток слов стало невозможным.
Денис регулярно получал мои письма по мере их отправления. А однажды мне пришла бандероль с книгой моего учителя. Дарственная надпись была коротка: «Любимому и преданному ученику Эммануилу».
    С чьей-то легкой руки обо мне стали появляться статьи в прессе и сняли сюжет для телевидения. Одна за другой состоялись мои выставки. Другими словами я начал пиариться. Это вызвало повышенный интерес к моей особе и картинам. Мои картины стали хорошо раскупаться и постоянно росли в цене. Вскоре начал писать картины и для зарубежных заказчиков. Я распродал картины и прежних лет, что давно пылились в кабинете. Ко мне, наконец, пришел успех, о котором мечтает каждый художник. Теперь я мог позволить себе такие вещи, раньше мне совершенно недоступные. Сюда относились: новая роскошная квартира, мастерская, автомобиль и частная школа для Вовочки.
    Единственное, что не давало мне покоя, было мое кругосветное путешествие. Оно было на самом деле, и в то же время его как бы не было. У меня было много свидетелей того, что я совершал кругосветку, но и достаточно свидетелей, которые клянутся, что никуда не выезжал. Я беседовал и вел переписку с разными учеными, в том числе и с крупными, но никто не смог мне сказать что-либо вразумительное.
    И вот однажды меня свела судьба с учителем по фамилии Хмыря из села с поэтическим названием Кринички. Этот самородок из народа создал оригинальную теорию параллельных миров. Научный мир принял эту теорию в штыки, а некоторые ученые мужи позволили себе насмешки над автором. Но история помнит и одного учителя из Калуги, над которым тоже смеялись. А этим учителем оказался Циолковский.
    По теории Сидора Хмыри Вселенная состоит из множества миров, у каждого из которых имеются свои координаты системы пространство-время. Эти миры существуют независимо друг от друга, или другими словами параллельно, и никогда не пересекаются между собой. Но иногда, по пока невыясненным причинам, происходит сбой, и миры как бы накладываются один на другой. Эти явления мы отмечаем как феномены. Нечто подобное произошло и со мной, когда случайно оказался на стыке миров и пропутешествовал по образовавшемуся разлому. Отсюда возникли разрывы во времени и пространстве. Теперь мне стали понятны все странности, произошедшие со мной. Я как бы совершил виток по спирали вокруг Земного шара. При этом мне здорово повезло, что я не погиб и не затерялся в бесконечности миров.
    А всё-таки здорово, что я в иной реальности побывал в ином мире, нисколько не отличающимся от нашего. Человеку даётся одна жизнь, и ничто не мешает ему прожить несколько жизней одновременно. Зафиксировано несколько случаев, когда одно и то же лицо находилось сразу в двух местах. Объяснение этому не найдено до сих пор.
    Однажды я приятно удивился, когда получил денежный перевод от мистера Хервуда на пять тысяч долларов. После этого отпали все сомнения на счет моей кругосветки, поскольку более весомого аргумента трудно представить.
    Я восполнил пробел в моем кругосветном путешествии и посетил Африку. Всей семьей мы поехали туристами в Египет. Когда я стоял у подножия пирамид, то подумал, что впервые за многовековую историю они видят человека, в одиночку совершившего кругосветное путешествие в особо экстремальных условиях. А Сфинкс, так тот, вообще, слегка приподнял лапу как бы для моего приветствия, а потом загадочно расплылся в улыбке на всю свою побитую морду.

1999 год.