позвонили из районного военкомата и попросили сходить на урок мужества в соседнюю школу. Паша пытался промямлить, что он занят. Ему напомнили, что он стоит на квартирной очереди и когда ему нужны были бумаги для райисполкома и собеса. , то он получил их без проблем и проволочек. Паша аккуратно положил тяжелую телефонную трубку. Из туалета доносились песни тёти Клавы. Тётя Клава рассказывала всем, что она племянница Шульженко. Был еще в коммуналке дядя Миша, который два раза по пьяни пытался сжечь квартиру, крича что все узнают, что такое Москва, спаленная пожаром. Тихая библиотекарша Люда тайком водила к себе читателей районной библиотеки. Из её комнаты вечерами доносились вскрики. Утром на кухне она смущаясь говорила, глядя в мутное немытое кухонное окно, что её кот такой шалунишка и эта весна для него испытание. Иосиф еврей и бухгалтер Московского областного театра драмы смотрел на неё печально, грустно и с безнадёжной любовью. Тетя Клава, толстая женщина в синем халате, слюнявила чёрный карандаш , глядясь в коридорное зеркало засиженое мухами и подводила брови в полутьме коридора. На Чистых Прудах звенел трамвай, а из гриль бара, что на углу воняло палеными куриными перьями. Пашина жена, держа руку их ребенка, стремительно вышла из комнаты, что была за ржавым корытом и тусклой коридорной лампочкой, махнула сумкой и старая рассохшаяся дверь тяжело ухнула. Загремел лифт. Паша привычно растёрся жёстким полотенцем, зажмурившись побрызгал на свежевыбритое лицо жгучий одеколон. Воротник рубахи впился в шею. По телевизору лысоватый пожилой мужчина, когда-то физик и бывший трижды, а ныне просто герой, рубил правду матку с трибуны. Диктор новостей после сюжета взахлёб рассказывал о гласности. В зеркале, что весело на двери их комнаты отразилась сухощавое Пашино тело в коричневом костюме и нелепой розоватой рубахе, крепко сидящая Красная Звезда. Медали весело качнулись тихонько звякнув. До блеска начищенные туфли отразили солнечный зайчик. На улице суетливо бежал московский народ. Толпились люди на трамвайной остановке. Равнодушные лебеди на пруду скучно совали головы в воду и хлопали крыльями.
В школе пахло паркетной мастикой и табачным дымом из туалетов.Классная руководительница невысокая и решительная женщина крепко пожала Пашину ладонь и распахнула дверь в класс. Дети встали. Паша откашлялся. Он коротко рассказал о боевом пути его воинской части, потыкал ручкой в карту Афганистана . На вопрос о наградах буркнул привычно
-Было дело.
И отмучившись, ретировался в учительскую. Там был чай и песочные пирожные. Завуч черкнула на райвоенкоматовской бумажке и лихо шлёпнула печать. Какая-то учительница смотрела оценивающе на Пашу и обернувшись к подружке произнесла со значением
-А мне знакомый полковник рассказывал, что Там-она потыкала пальцем в расписание уроков-
творилось чёрт знает что. Наркотики, убийства, вот и Сахаров об этом вчера говорил. Видели?
Её подружка усмехнулась и спросила Пашу
-А Вы стреляли в людей?
Паша запил чаем сухое пирожное и кивнул.
-Господи, какой ужас-протянула она и вышла из учительской. Её колготки скрипели на каждом шагу.
Ночью Паше снилось, что патроны кончились. Крик его был страшен и протяжен. Жена толкнула его в бок локтем. Он встал вышел на кухню. Ночью было тихо, только тихонько где-то тренькала гитара. Сигарета горчила. Из крана капала вода. И он почему-то вспоминал как они стырили с зёмой тушёнки и нажрались от пуза, а потом пили чуть тёплый чай, пахнувший хлоркой и опустив ноги в канаву с проточной водой, курили. Было приятно шевелить пальцами в холодной воде, а крепко скрученная козья ножка вместе с дымом уносила далеко и было на душе светло, грустно и мечталось о Чистых Прудах, виделись лебеди и слышался звон трамваев. Паша вдавил в консервную банку окурок, поправил сползающие трусы и отправился в свою комнату, что за ржавым корытом и тусклой коридорной лампочкой.