Другу...
Спасибо - glory http://www.stihi.ru/avtor/glory
А наутро выпал снег
после долгого огня.
Этот снег убил меня,
погасил короткий век.
Я набрал его в ладонь,
сплюнул в белый грязь и пыль.
То ли небыль, то ли быль,
то ли вечность, то ли вонь...
…Я стрелял холостыми.
Я вчера был живой...
Юрий Шевчук. Мертвый город. Рождество.
***
…Эшелон шёл уже вторые сутки. Состав изредка останавливался на технических станциях. А так, двигался практически безостановочно. Ночью стук колес заглушал почти все звуки в вагоне, но стоило составу встать, хорошо были слышны: храп в соседнем купе Юрки Белгородского, Мишкины стоны и редкое всхлипывание в бреду: «Мама, мамочка…»
Мне не спалось, вторая половина дороги – мысли о доме. Вот приеду, сразу найду, Санька - своего другана. Примем с ним, как полагается, помолчим, припомним других ребят из нашего выпуска, где они сейчас?
Звук падающего тела отвлек от мыслей: опять Мишка в бреду скатился с нижней, второй раз за ночь, млин!.. Отдираюсь со скрипом от запотевшей полки (и х/б, мать его, не спасает), спускаюсь вниз, и мы, вместе с Игорьком, поднимаем Мишку и кладем на такую же голую полку.
Совсем Мишка плох. Температура, похоже, держится и не спадает, и в такую жару он дрожит, как в сильный мороз.
На верхней багажной полке воздух из открытого окна совсем на проходит. Посижу на нижней полке, да и спать, всё равно, не могу. Стоит закрыть глаза, повторяются одни и те же кадры, как бесконечные дубли: последний бой, в котором задело меня автоматной очередью и уложило насмерть ребят из моего расчета. Дальше, не помню ничего, только когда очнулся, кровавый туман в глазах и жажда, но это было уже в госпитале.
Утром сказали, что состав остановят в городе и снимут с поезда Мишку: боятся, не довезут…
Нам то, что – после двух месяцев в госпитале, считай здоровые. И раны затянулись. Почти все.
***
Звонил телефон, звонил длинно и безостановочно. «Междугородка!» подумала я, преодолевая расстояние от лоджии до маленькой прихожей, перепрыгивая барьеры, из как попало расставленной мебели. Ремонт, будь он не ладен!
Звонила мама, в Самаре стоянка поезда была сорок минут, и она успела добежать до переговорного пункта, чтобы сообщить: что поезд, впрочем, как всегда, опаздывает, чтобы я, в такую жару, зря не тащилась на вокзал её встречать, что она и сама прекрасно доберется…
Железнодорожный вокзал я терпеть не могла. Он находится ниже уровня всего города – в Нижегородке, как в яме. И там меня преследовало ощущение экскурсии на городскую помойку, а не к месту долгожданной встречи или грустного расставания. Но приезжает мама! Как можно её не встретить, да ещё после долгой разлуки!
- Людк! А, Людк! – позвала я соседку перегнувшись за стенку соседней лоджии .
- Выгляни на минутку!
Людка - студентка, активистка, КВН-щица, блондинка, кроме всех выдающихся талантов обладательница шикарного бюста, узких бедер и длинных ног, выглянула из-за шторы.
- Привет!
- Слушай, Люд, ты сегодня вечером куда-нибудь намыливаешься?
- Да нет…. А что? – спросила заинтригованная Людка. Повод смыться из дома, подальше от опеки родителей, она всегда принимала на «ура»: возможность спокойно покурить, не раздражая маму, да и ещё продефилировать своим шикарным бюстом по городу, на виду у всех независимо от погоды, все слагаемые «людкиных» представлений о свободной жизни легко укладывались в мою схему.
- Мама московским приезжает, сегодня вечером, а отец в командировке, Составишь мне компанию?
-Аха, - закивала обрадованная Людка: поход на пляж у неё сегодня не сложился, и моё предложение получило горячую поддержку.
-Васкока?
- Часиков в пять...
- Океишно.
***
Опять жара. К вечеру, вокзал, раскаленный как сковородка, напоминал преддверие ада. Единственная мысль преследовала весь день – «воды, воды»…
Вчерашний вечер тоже давал о себе знать, похмелье проявлялось лишь желанием пить воду, безостановочно.
Обход вокзала, вниз по лестнице со второго этажа от военной кассы, по залу для остальных пассажиров, по прилегающей территории, проверка документов, вверх по лестнице к военной кассе. Заглянуть в комендатуру вокзала.
Вниз по лестнице. Зал для пассажиров. Территория. Вверх по лестнице. Проверка документов. Вниз по лестнице. Зал. Территория. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз…. Одуреть можно от этой жары!
Асфальт плавился под ногами. Перспектива после патруля хлебнуть «беленькой» с устатку облегчала сегодняшнюю участь. Сколько там ещё осталось до смены? Меньше половины? Ну, живем!
***
Людкин марафет затянулся. Пришлось ждать её минут на пятнадцать дольше, чем договаривались, хорошо я время с запасом оставила до прибытия поезда.
Ехали с пересадкой. Автобусы до вокзала от нас не ходили, поэтому мы сели, для начала, на 31маршрут автобуса, а потом пересели на 13.
Хм, вот ведь. Магия чисел!
До вокзала доехали за полчаса до поезда и, не спеша, отправились осматривать подзабытую «достопримечательность». Грязно-пыльные окна вокзала, киоск «Союзпечать», вечный как Рим, душный переполненный зал, очереди в кассы. Дачники с рюкзаками смешались с отпускниками, с чемоданами в руках, и вереницей детишек.
-Не, - недовольно зашуршала Людка, - пошли на перрон, там, ветерком немного тянет, и я покурю…
На перрон, так на перрон.
Людка дефилировала по перрону эпатажно: легкое платье-мини, сшитое на заказ, с шикарным декольте смотрелось на ней умопомрачительно, приличных мужчин было немного, а местные завсегдатаи-алкаши, пялились на неё, с искренним восхищением, но с безопасного расстояния.
Солнце садилось, но жара явно не спадала. Из марева, с запада, откуда должен был придти московский поезд, появился другой состав. Мы таких, с Людкой, и не видели ни разу. Двигался он медленно, как в кино, тяжело и устало. Состав на фоне заката смотрелся грозной махиной, заполняющей всё пространство перед нами. За тремя пассажирскими вагонами шли платформы с военными машинами, вроде БМП называются, но не новенькие, только что покрашенные, а со следами осколков, отверстиями в броне.
У каждой машины сидели здоровые овчарки, черные такие с рыжим, страшные до мурашек по коже. Жуть, одним словом.
Рыжее солнце подсвечивало картинку явления, невиданного нами. Казалось, что всё суетное движение прекратилось разом. Только голуби продолжали деловито поклевывать, кем-то оброненный, стаканчик мороженого.
***
В комендатуре запах табака не выветривался, но было прохладно. Вот и событие в нашей провинциальной жизни – должен остановиться военный эшелон с техникой.
Правда, было не до смеха, поезд был с войны.
Запыленный тяжелый состав нарушил привычное течение жизни. Как-то неожиданно, исчезли все звуки, воцарилось тягостное молчание, которое невозможно представить на железнодорожном вокзале, переполненном звуками в любое время суток.
Коменданту по связи передали, что готовятся снять с поезда солдата – гангренозный раненый, боятся - не довезут, надо звонить в наш госпиталь.
Позвонили, мать их.
Начальник госпиталя особенно не рассусоливал, не возьмем и всё, к чему нам покойничек.
Суки ! Всё по приказу, в том числе кому жить, кому умирать.
Решили с комендантом попробовать вызвать «скорую помощь». На удивление удалось!
***
Прокаленный жарой воздух города не влетел в вагон, а будто упал, накрыл, опутал с ног до головы. Дыхание перехватило. Открытые окна не помогали. Кстати, об открытых окнах.
Картиночка вырисовывалось очень впечатляющая!
- Пацаны! Глянь, какие пташки!
Все разом свинтили с полок смотреть в окна на стороне перрона, и тут же, радуясь неожиданной остановке, бросили х/б и выскочили на улицу.
***
Из окон вагона военного состава, на нас с Людкой, пялились не меньше полсотни изголодавшись мужских глаз.
- Афигеть… - только и смогла выговорить моя подруга и бросила не докуренную сигарету. Мало того, что состав грозно нависал над перроном, из пассажирского вагона высыпались, с обнаженными торсами, молоденькие солдатики, в звездочках пулевых ранений и, явно, направились в нашу сторону.
Мы с Людкой окончательно обомлели. Но было поздно. Солдатики были, скорее всего, нашими одногодками, и вон тот слева повыше ростом, очень похож на одного мальчишку из моего выпуска.
-Привет, девчонки!
- Привет, - уже почти непринужденно, ответила первой, пришедшая в себя от увиденного, Людка.
- Вы не нас встречаете? – самоуверенно спросил самый верткий из троих подошедших к нам парней.
- Не-е, - ответила за нас двоих Людка, а я не могла оторвать взгляд от стоящего слева от меня, показавшегося мне знакомым, парня.
Смотреть на раны, украшавшие их молодые тела, было слишком тяжело, к тому же было заметно, что многие из шрамов только недавно затянулись, и поэтому приходилось смотреть в лицо новым знакомым или невольно отводить взгляд в сторону. Встречающие московский поезд, потупив взгляд, держались в стороне от вагона с солдатами и от них самих. Возникла неожиданно полоса отчуждения, отделяющая мир от войны.
А на передовой мы с Людкой.
Людка окончательно пришла в себя и уже непринужденно болтала с первым, заговорившим с нами солдатиком.
- А вы откуда и куда, если не секрет?
- Секрет! – ответил самый верткий, - Военная тайна, - продолжил он загадочно.
И тут неожиданно вступил в разговор высокий парнишка, голос у него был красивый и мелодичный, он явно хорошо пел:
- Домой, на полное излечение…, - и запнулся неуверенно.
Разговор продолжился в дружеском русле, но появился военный патруль и прервал нашу беседу.
- Девчонки, мы щас, Мишку поможем только вынести из вагона, не уйдете?
- Нет, - ответили мы с Людкой, дружно кивнув головами.
***
А девчонка сразу зацепила мой взгляд. Ишь, стоит в сторонке помалкивает, в основном, и стреляет своими карими, как вишни глазами. Что-то мне в ней увиделось таким родным и знакомым, будто знаю её по какой-то прошлой жизни: и этот взгляд и точеный профиль, и завиток, всё время спадающий на розовую, почти прозрачную в лучах заходящего солнца ушную раковину.
Подошёл местный военный патруль, во главе со старшим лейтенантом, в военной форме ещё советского образца – голубые просветы на погонах, звездочка на пуговицах. Наш прапор Коляныч сразу засуетился, значит, Мишку всё-таки оставят в этом городе. Даст Бог, выживет братишка! Мы с пацанами рванули помогать, девчонки честно, глядя в глаза, обещали подождать.
***
«Скоряк» пришел через десять минут. Вместе с патрульными солдатиками отправились к составу забирать раненого. Состав вызывал уважение – побывавшие в боях БМП, под камуфляжной сеткой, грозные немецкие овчарки-сторожа, прикованные цепями, два патруля постоянно курсирующих из конца в конец состава, капитаны, в повседневной уже, российской военной форме, в сопровождении караульных солдат. Молоденькие бойцы с едва затянувшимися отверстиями ранений, стояли у пассажирского вагона и радостно болтали, со случайно оказавшимися рядом с ними на перроне, девчонками.
В вагоне стоял сладковатый запах гниющей человеческой плоти. Молоденькие девятнадцати - двадцатилетние пацаны лежали и сидели на голых полках, занимали и верхние багажные тоже. Носилки не пригодились. В тесном тамбуре вагона с ними невозможно было развернуться. Не ожидая приказа, товарищи решили вынести раненого из вагона на руках. А там уже, солдатики моего патруля. на носилках, донесли его до машины «скорой помощи»…
Очень сильно захотелось домой. Обнять своих. Посадить маленькую дочку на колени и слушать, как она мурлычет, поет тихонечко, почти мне ухо, рассказывает о чем-то и рассматривает на моём кителе начищенную пуговицу с изображением звезды. Прильнуть к её голове и почувствовать нежный запах детства.
**
- Может - познакомимся? – продолжили прерванный разговор вернувшиеся мальчишки.
Мы с Людкой переглянулись.
- Людмила, - первой отрапортовала она, протянув руку. Мне ничего не оставалось делать, как продолжить.
- Наташа, - представилась я, глядя на понравившегося мне парнишку. Самый верткий из них оказался Игорьком, увалень с «пушистыми» глазами был Юрой («Белый», как он, сначала, назвал себя, немного смутившись). Высокого парнишку звали Пашей. Ладонь у него оказалась уютной и доброй. Я ощутила это, когда он взял меня за руку, решив галантно поцеловать её. Не сговариваясь, стали обмениваться адресами. Кроме, алой Людкиной помады писать было больше нечем. Пока я выводила на Пашиной руке свой адрес, чувствовала, как от его дыхания завиток, над моим ухом, щекочет висок. От самого Паши так и полыхало пламенем и обдувало жаром посильнее, чем от солнечных лучей в полдень! Так хотелось, чтобы это мгновение длилось как можно дольше…
Помада растекалась, и буквы быстро таяли у нас на глазах.
Паша произнес « я сейчас» и побежал в вагон, видимо за ручкой.
И в это момент прозвучал гудок электровоза.
***
Коляныч, стоял у подножки и, кроме всяческих небесных кар, обещал отправить всех на «губу», если мы тут же не поднимемся в вагон. Поезд отправлялся. Всё что я успел сделать, это высунуть голову поверх Коляныча, который уже стоял в тамбуре и закрывал лестницу, попытаться докричаться до стоящей в недоумении на перроне Наташи «я тебе напишу». Услышала ли она меня?..
Ну, надо же!!!! Номер квартиры из адреса Наташи стерся, задел, наверное, где-то рукой, когда забирался в вагон. Впрочем, скоро стало ясно, где. Коляныч, наш прапор, вплыл в вагон со следом алой помады на щеке. Пацаны взялись дружно гоготать, чуть ли не скатываясь с полок. Но всё быстро выяснилось, а воспоминаний об оставленном городе хватило на всю ночь. Я еле успел переписать не совсем ещё растаявший адрес ручкой в записную книжку, но номер квартиры, так и не смог вспомнить. Эх, если бы я был более внимательным, то запомнил бы его, но рядом с Наташей, я забыл обо всем, о войне, о дороге, о вагоне, о ранении, а только смотрел на её шею и непослушный завиток, порхавший у виска, и шалел от её запаха.
***
Поезд, скрылся за поворотом, так быстро, будто его и не было. Не было Паши и его раненых друзей. Но были всё те же обветшалые и грязные стены вокзала, жара, голуби, доклёвывавшие стаканчик от мороженого, алкаши у дверей вокзала, ведущих на перрон, и ворчащие встречающие, возмущенные опозданием «московского поезда»…
Всю дорогу от вокзала мы с Людкой молчали. Мама, ступив на твердую землю, после полутора суток в пути радостно щебетала, о появившейся месяц назад внучке – как она ест, как кряхтит, как трет кулачишкой лицо и, по недосмотру, корябает его своими ноготочками, и всё гадала на чьих родственников она похоже больше.
Прошло две недели весь наш дом, все сто сорок четыре квартиры получили одинаковые, письма. Письма адресованные мне. На конвертах с маркой, изображавшей Орден Победы, красовался мой адрес – город, дом, улица, фамилия и имя, но вот номера квартир на всех были разные. Когда я дрожащими от волнения руками открыла письмо, то поняла, что не ошиблась, письмо было от Паши. Из письма стало ясно, что произошло с многострадальным адресом, выведенным мною на его руке, и почему все – сто сорок четыре квартиры его получили, одновременно!
Бабушки на скамеечках у подъезда или смотрели на меня осуждающе, или загадочно улыбались мне во след.
Ну и пусть знают, что у меня есть Пашка - мой бесстрашный герой, мой воин.