Где-то есть город тихий как сон,
Пылью тягучей по грудь занесён.
В медленной речке вода как стекло.
Где-то есть город, в котором тепло...
Р. Рождественский
Шахтёрский городок Липки в Тульской области. Улица свежесрубленных бараков с высокими, в четыре ступеньки, крылечками. Верочка с родителями живёт в крайнем, потому что дальше простирается пустырь, покрытый сухой колючей полынью. Ватага ребятишек с криками: «Верин папа идёт!» — несётся пыльной дорогой навстречу усталому, немолодому уже человеку.
Обратный путь к дому девочка продолжает высоко-высоко на плечах отца, а детвора щебечет внизу, окружив их стайкой и наперебой цепляясь ручонками за Анатолия Фёдоровича.
Комната в бараке светлая и просторная. Штора-занавеска с диковинными птицами и цветами отделяет от общей площади кухню и прихожую одновременно, и девочка подолгу рассматривает этот крупный яркий орнамент. Во время завтрака мама кормит птиц на занавеске, а дочка зорко следит за тем, чтобы ни один клювик не остался без каши. Полине Васильевне приходится вставать на табуретку, иначе ей не достать до тех пернатых, которые угнездились возле потолка.
Железная родительская кровать, жутко высокая и широкая, занимает почти половину комнаты. Вера кувыркается на ней, пока мама ходит за покупками.
Девочка уже знает, что ей четыре года, папа у неё шахтёр, а мама — домохозяйка, и маме сорок пять лет. А фамилия у них - Петровы.
Пронзительное воспоминание — уходящие под облака, сверкающие конусы угольных гор. Два из них обрамляют лёгкие металлические конструкции, по которым скользят, словно игрушечные, вагонетки: вверх — гружённые породой, вниз — порожняком. Эта дивная картина сопровождает маму с дочерью, когда они под жгучими лучами солнца спешат к папе на шахту. Там, возле длинных панельных построек с непрозрачными окнами, у них огород — буйная зелень картофельной ботвы смешалась с белыми цветочками.
Заигравшись в траве, Верочка испугалась, когда перед нею словно из-под земли возник совершенно чёрный человек с ослепительно белыми зубами. Родители смеются над тем, как дочь не узнала отца.
Потом, после смены, они втроём топают на водохранилище, пересекают огромный ромашковый луг. Вера не устаёт, потому что папа то и дело сажает её себе на плечи. Мама в лёгком сарафане на тонких бретельках. Её руки и плечи обгорели на солнце, а спина покрылась густыми веснушками.
Водоём кажется безбрежным. Мама смело уплывает далеко, на середину реки, Вера плавать пока не умеет, но заходит в воду по самую шею. А отец топчется возле берега, и дальше, чем по колено, затащить его в воду не удаётся. Ну и смеху было — папа боится утонуть!
Первая детская любовь — большой красивый мальчик, первоклассник Миша. Когда Миша появляется у них во дворе, девочка не сводит с него глаз — она больше никого не видит и не слышит. Потом всё прошло. Но если читают сказку о принце, образ Миши тут как тут.
Бывает, мама собирает праздничный стол, где самые вкусные угощения — селёдка с луком и винегрет. Гости поднимают стопочки, чокаются. Первый тост — за Сталина! Так было и один, и второй раз... Но вдруг… поднимают гости стопочки, а первый тост объявляют другой. Верочка удивляется: «А за Сталина?»
— Всё,— говорит мама,— нет больше Сталина, слава тебе, Господи!
Полина Васильевна не горюет по поводу смерти вождя. Наоборот, радуется грядущим переменам и смеётся над тем, как одна её знакомая грохнулась в обморок, потеряв сознание, в рыдающей от вселенского горя толпе.
У мамы на все случаи жизни десятки пословиц и поговорок. Ей что ни скажи — в ответ народная мудрость:
«Красота приглядится, ум пригодится», «Смех без причины — признак дурачины», «Не оставляй дверь открытой, не вводи вора в грех»…
Басни Крылова «Лиса и виноград», «Мартышка и очки» Верочка знает задолго до школы.
Еще мама любит петь:
«Утомлённое солнце нежно с морем прощалось,
В этот час ты призналась, что нет любви…
Мне немного взгрустнулось без тоски и печали,
В этот час прозвучали слова твои…»
(И. Альвек, «Утомлённое солнце»)
Или:
«…Где б ты ни плавал, всюду к тебе, мой милый,
Я прилечу голубкой сизокрылой,
Парус я твой найду над волной морскою,
Ты мои перья нежно погладь рукою…»
(Т. Сикорская, С. Болотин, «Голубка»)
Отдельная страница памяти — прохладный солнечный день, бесконечная процессия, траурная музыка, множество венков и цветов. Женщины плачут.
Впереди «плывут» крышки гробов — их несут на своих головах девочки-подростки в синих, в складку, юбочках и белоснежных блузках.
В ярко-красных гробах лежат девушки, наряженные в свадебные платья. Вера слышит, как люди перешёптываются в толпе: «Покончили с собой. Жизни не видели, и жить надоело…». Мама тоже всхлипывает, причитает: «Зачем они такое натворили? Себя не пожалели, так хоть бы о матерях подумали…».
Веру завораживает этот торжественно-печальный ритуал, и она уже почти завидует двум девушкам в гробах, которым выпало столько любви и почестей. Однако тогда же Верочка и зарубила себе на носу, что «покончить с собой» нельзя, как бы ни было оно однажды заманчиво.
Ещё одни похороны — папиного товарища-шахтёра, погибшего при аварии в шахте. Мама тогда сказала: «Хватит, я боюсь, уезжаем!»
На память осталось удостоверение почётного шахтёра, подписанное министром угольной промышленности в августе 1955 года.