Босяком по лезвию

Батревская
– Стоять. Куда пошла ты?! Я сказал не все.
– Я все сказала. Мне надоел столь бесполезный спор. Вон пошел из дома моего, - и в комнату прошла, с ногами села в кресло, обняв колени и прижавшись к ним щекой.
Он вслед за ней, и встал в проеме двери. Злой. Руками уперся в косяки. Чуть голову пригнул, как будто высмотреть невидимое хочет. Чернее черного спускались пряди, блестели, отражая люстры свет. Взгляд хищный блуждал по комнате. Из-под ресниц разряд кривою линией искрит. Скрестил он ноги, руки сплетены друг с другом на груди, небрежная осанка. Движения так медленны, практически неуловимы взглядом. И наглый взор разрядом бьет.

– Так значит хочешь ты, чтоб я ушел? – усмешка по губам скользнула.

– Да.

– Да… и все??? Ты бестолочь. Кого ты выгнать хочешь?! Меня?! Того, кто хочет быть с тобою рядом? Кому нужна ты?

– Твое какое дело.

– Ох… надо же… – спиной прижался к косяку и смотрит исподлобья усмехаясь. – Ну, ну… ты что-то молчалива стала. Давай, скажи, какой я гад… иль кто я там?.. – переступая с ноги на ногу, к другому косяку он перешел. Чуть голову склоня, взглянул через плечо, – совсем недавно не стеснялась в выражениях… кричала так, что голос чуть не сорвала… доказывала что-то… опровергала… меня опровергала!!! Наглость!!!  Какая наглость!!!  И где ты нахваталась дерзости такой??? Я жду,  - в глазах мелькают искры злости.

– Жди. Я все сказала. Уходи.

Одним прыжком он в комнату влетел, набросился питоном, оплетая шею. Дыханием комком застряло где-то горле. Но взгляд спокоен, страха нет… расслабленное тело.

– Хаааааааааааааа... – и на пол сполз, дыхание от злости пробивает, и руки скручивает, стягивает, как будто бы добыча в лапах, – ну, хорошо, не хочешь говорить… ты хочешь, чтоб  ушел я, – хрипит от злости, – а ты останешься одна? Ты хочешь быть одна? – голос силу обретает. – Ты не хочешь быть одна. Никто не хочет. Хорошо, уйду я, и больше не вернусь, но только назови хотя бы одного, кому ты сможешь позвонить сейчас, прийти, того, кто сядет рядом и за руку возьмет. Давай, скажи, одно лишь имя… И я уйду. Молчишь…  С тобой быть рядом хочу лишь я! Ты понимаешь это?!

– Я не хочу, чтоб ты был рядом.

– Ах, вот как… Конечно, как же я забыл… с тобою Бог, ты можешь мне сказать. Ну что ж, давай-ка разберемся. Не против, на примере, чтоб понятней было, – улыбка хитрости затмила лик, – начнем и вспомним… аааааа... о врачах… врачи, врачи, врачи... – руки согнуты в локтях, и пальцы друг о друга трутся, соприкасаются с ладонью, – не будем на личности переходить. Некто заболел. Он свято верит в Бога. И что он должен делать? Пойти к врачу или молиться просто? Бог – целитель лучше всякого врача… Так что он сделать должен? Я так думаю, что все-таки к врачу пойти. Ведь все, что послано на землю, по воле божьей с вполне определенной целью. Ведь Бог и врач, что скальпель в руках хирурга. Когда заболевает тело, через врачей Бог руку подает… не так ли? Молчишь. Молчанием решила доконать… Ладно, я стерплю, все от тебя стерплю…  Я думаю, с тем, что сказал я, ты не будешь спорить. Продолжим. Друзья, любовь... – уселся поудобней, наглый взгляд, – так зачем любовь между людьми, раз есть Его любовь? Зачем дар у людей любить? Так вот, молчание безмозглое мое, все та же цель, что и с врачами… через людей Бог дарит человечеству свою любовь, тепло и нежность… – усмешка вниз сползла, во взгляде надменность застыла, искриться, мишень выбирая.

– Все? Уходи, – она встала и пошла к двери, - в проеме обернулась, спокоен взгляд, - не тот ты, с кем о Боге говорить я буду, и нет в тебе любви, уйди.

– Стоять. Ты что не поняла?! Не будет у тебя… ничего и никого не будет!

– Дело не твое.

Прошла, не оглянулась, не остановилась. И дверь захлопнула. Из-за нее лишь отголоски: стоя… безмо… сто… я… мн… – и обрываются слова, не в силах пройти сквозь стену. Потом лишь невнятное движение за дверью, а шум его все тише… тише… тише...