Исход от Онона
Ни о чем я теперь не жалею.
Чуть скрипит подо мною седло.
Иль набрякла рука, тяжелея,
Или шашке в руке тяжело?
То ли темные пятна ургуя,
То ли кровь по траве, вдоль межи?
Там порубанный друг с Дурулгуя,
Умирающий друг с Куранжи.
Тишина… Никого! Только кони
Смотрят вдаль на крутом берегу.
Я родился и жил у Онона,
Но куда же бегу и бегу?
Кто явился сюда и откуда?
И зачем, для чего, почему?
И какое пророчит нам чудо?
Ничего, ничего не пойму!
А теперь только смерть или воля,
И щемящая песня в груди,
Волчья степь и шумящее поле,
И безумный барон впереди…
Так уходили в Монголию и Китай, а потом в Австралию и другие страны, наши казаки, не воспринимая и не понимая новых идей, безродных людей, пришедших к ним и обещающих непонятную счастливую жизнь. Потеряв связь с прошлым, обычаями и традициями, ленивыми и безродными, похожими на тех, против кого боролись их предки, стали многие современники. А на кого походить безродному?
Голос на сельском кладбище…
«Здесь только мертвые не пьют, и стонут, плача, провода,
Давно не сеют и не жнут, и все дороги – в никуда.
Я по дорогам тем прошел. Устал, продрог, по волчьи выл.
Мне странно, мертвому, еще: с улыбкой думать, что я жил…
Что я китайский спирт хлестал, и жил угрюмым, страшным, злым.
В гробу, с улыбкой на устах, намного лучше, чем живым»...
Давно, давно звучит этот голос во время застолий и на кладбищах, эти признания в испитых и измученных лицах русских мужиков и женщин, В разрушенных и опозоренных новыми властителями селах и деревнях, в умерщвленных колхозах и совхозах. От беспросветной нищеты быта и души они потеряли всякую надежду, в них медленно угасает воля даже к биологической жизни. Сколько потомков мирных пахарей и отважных воинов, стали ворами, бандитами, алкоголиками, наркоманами, бомжами... Сколько их в России и на земле за Ононом?
С этих дореволюционных фотографий смотрят на нас ононские казаки, наши настоящие предки, наш дух. Они были совершенно другими людьми и жили совершенно другой жизнью...
«26-го июля 1917 года с сибирским экспрессом я покинул Петроград, направляясь через Вологду, Екатеринбург и Иркутск в Забайкалье. Впервые, после трехлетнего пребывания на фронте, я увидел родную Сибирь. Несмотря на войну и последовавшую революцию, кругом мало что изменилось. Экономическое состояние Сибири и ее обитателей внешне не отражало той разрухи, которая уже наступила в стране. Станции были так же, как и в довоенное время запружены лотками с жареными гусями, утками, поросятами и пр. предметами разнообразной деревенской кулинарии. Все было баснословно дешево; например, стоимость целого жареного поросенка не превышала 50 копеек, утка стоила 30 копеек и т. д. Это наглядно свидетельствовало о хозяйственно-экономической мощи страны, даже по истечении трех лет тяжелого военного напряжения. Поля вдоль железнодорожного пути были покрыты позолотой созревающих посевов; на лугах виднелись бесконечные стога и копны сена. И все же, это было не то, что до войны, когда миллионы рабочих рук, отнятых теперь фронтом, оставались дома. Читая теперь в советских газетах о «достижениях» в колхозном, индустриальном и пр. экономических фронтах и сравнивая то, о чем на весь мир вещают большевики, с тем, что было до их прихода к власти, становится ясным в какую нищету и одичание ввергли они наш несчастный народ в результате двадцатилетней своей власти в России. Это и понятно, если вспомнить, что власть заботится не о национальных интересах России и русского народа, а исключительно о подготовке всего мира к пролетарской революции, долженствующей расширить пределы советского союза в планетарных размерах», – писал в своих воспоминаниях через двадцать лет после революции Григорий Михайлович Семенов.
Не будем спорит кто прав, а кто виноват, приведем только один аргумент: те, кого считают белыми казаками никого не совращали идеями, не подговаривали на убийства и грабежи, жили дома, ни с кем не воевали, мирно трудились. Не они пришли к большевикам, но большевики пришли к ним. Остальное было потом, длится до сего дня, и конца агонизирующим надеждам не видно...
Нам надо восстановить из забвения образ наших предков – жителей степи и берегов Онона: животноводов и пахарей, интеллигентов и воинов. Образ этот уничтожали намеренно (даже фотографий найти невозможно). В 1919 году ЦК РКП (б) постановил: «Провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем казакам». Восстановление этого образа означает исчезновение душевной и экономической нищеты, рождение духа и веры, несущих свободу и ответственность. Именно этого и боятся носители партийных идеологий, которые всячески стараются если не уничтожить, то исказить до отвращения образ предков своих современников и разорвать естественную связь с прошлым и родной землей. Где нет духа и веры, там любая работа бессильна и бессмысленна.
Какой мужественный дух и сильная вера были у наших предков, сумевших обжить этот суровый край, наполнить жизнь смыслом, радостью, обустроить свой быт и до последнего часа защищать построенную ими жизнь! Представьте: какой эта жизнь была бы сегодня, если бы не посеяли между ними смуту?
О каждом из них, наверное, можно написать книгу. Расскажем об одном из них. Ибо о нем мы знаем больше.
Память о нем унесли за рубеж наши земляки, а позже вернули нам (фотографии оттуда). Поколениям забайкальцев внушали, что он кровавый тиран... Все, кто писали о нем в прошлом и сегодня, несоизмеримы с ним в масштабах духа и мысли: по себе мерили, отсюда – бессилие и злоба.
Этого «дикаря» из Куранжи полюбила утонченная и образованная Зинаида Манштейн, дед которой был адьютантом адмирала Нахимова. Она вышла за него замуж и родила ему сына. Было, было в нем что-то высокое и поэтическое! Кстати, есть сведения, что он писал стихи, переводил с монгольского на русский и наоборот. Он первым перевел на монгольский язык стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева, на монгольском и бурятском языках он говорил с детства, в юности овладел английским, позже свободно изъяснялся на китайском и японском, (если на это был способен кто-нибудь из его врагов, я напишу и о нем). Кто из сегодняшних забайкальских руководителей или служителей науки и искусства может продемонстрировать такие способности?
В 1911 году, окончив Оренбургское казачье юнкерское училище, он был удостоен Похвального листа начальника училища, и ему был присвоен чин хорунжего. Во время службы в Монголии он подружился с монархом, богдо-гэгэном, перевел для него на монгольский язык «Устав кавалерийской службы русской армии» и стихи русских поэтов. В декабре 1911 году, после провозглашения независимости Монголии, он активно поддержал монголов в Урге. Это не понравилось в МИД России, Семенова срочно отозвали в полк, и он при 45-ти градусном морозе без остановки, в течение 25 часов, проскакал 375 верст.
На войне он увидел голодного малыша-курда, подобрал его, малыш лепетал одно слово «Юхан», видимо, так звали его отца. Семенов усыновил его и дал имя Алексей. И приехал с ним в Куранжу... Я переводил его книгу на современную транскрипцию и убедился: лучше его еще никто не писал в Забайкалье. У меня большой опыт и я знаю: так могут писать только те, у кого всегда единственный выбор – по совести, когда другие могут поступать как угодно: сегодня спасать, завтра убивать и т. д., и т. п. В эпоху поголовного воровства, мне кажется, что людьми чести и совести были многие наши предки. Впитавшая дух и мудрость разных народов и веков, их культура несравнима ни с какой другой. В этом я убеждался много раз, а мне есть с чем и кем сравнить.
«Окультуренные» Западом генералы и адмирал Колчак раздраженно от него отмахивались, когда он говорил им, что Запад их предаст. Но спохватились, когда именно Запад их предал. В последний час адмирал Колчак, считавший Семенова дикарем, передал ему полноту власти и, в преддверии расстрела, наверное, впервые задумался о внутренней культуре людей степи и берегов Онона. Время показало правоту атамана Семенова, но вряд ли это сделает официальная власть. «Неопровержимо» и гротескно обвиняли его много раз. Он же напоминал, что:
«Существование политических партий так же нелепо, как узаконенное существование партизанских отрядов в стране для воздействия на правительство ее в известном определенном направлении. Партизаны противодействуют правительству силою оружия, политические партии – силою печатного слова и агитации. В обоих случаях создается развал и беспорядок, в обоих случаях забывается, что правительство существует для поддержания порядка и охраны интересов всего народа, но не для борьбы с ним».
«Никакие эксперименты партийных фантазеров не могут быть допущены в интересах государства, если проведение их в жизнь не дает абсолютной гарантии в их выгодности для страны». «Интересы государства должны почитаться превыше всего, а потому поползновение нарушить их должно быть караемо, как тягчайшее государственное преступление независимо от степени принесенного ими вреда...»
Но не сегодня же написал он все это!
Ононские казаки... Они чувствовали сердцем, что идеология не производит никаких материальных и духовных ценностей, значит, никакие взаимоотношения с идеологами невозможны. Иначе будет беда. Ведь наши предки были людьми труда и веры, слова и дела...
Нам, рожденным на земле за Ононом, фатально не везет, когда мы соприкасаемся с идеологизированным миром, ибо этот мир знает только два мнения – собственное и неправильное. И только перед неопровержимым природным талантом и культурой души, переданной нам нашими предками, враждебный ко всем мнениям и ко всему нашему «оцивилизованный» идеологами мир вдруг мельчает, изумленно взирает на нас снизу и признает нашу правоту. И тут мы прозреваем пустоту этого мира: ничего там нет, никогда не было и не будет...
Для того, чтобы нормально жить требуется немногое: знать подлинную историю, предков, законы своего государства и быть самостоятельным в мыслях и поступках.
Всю жизнь я ищу в ононских деревнях приметы прошлого. Какая воля, ум и дух смотрят на нас с этих фотографий. И какой разор сегодня на земле, где жили они! Где-то на просторах России и за рубежом живут потомки тех, кто убит или покинул свою землю, а здесь живем и будем жить мы.
Такая, видите ли, история.
На снимке: ононские казаки в Царском Селе. Большинство ононских казаков в гражданскую войну будут защищать монархию, многие из них покинут берега Онона, уйдут за рубеж... Память о них будет уничтожена, растоптана, выветрена намеренно до основания советской властью. Ныне на берегах Онона, где родились Чингисхан, атаман Семенов, полнейший разор. Край в коме...
......................................................