"Цесариус" обреченный... (6)
… и поэтому середина плота обычно пустовала. Люди лежали по краям, было тесно, но и по ночам, когда жара спадала, и никто уже не тянул ладони и кружки за соленой, неприятно стягивающей кожу водой, старались не покидать занятых мест.
Еда закончилась уже в первый день, баки с водой сорвались во второй, когда шторм только начинался. Будто просыпалось что-то там на глубине, шевелилось и вздымало водяные валы. И с каждой минутой могучее тело этого невидимого «нечто» содрогалось все сильнее, в нарастающей на все живое, злобе.
«Чинили, чинили, - говорил «старший» синоптик, - а они оказывается и не ломались. Надеюсь «кампания» оценит. Все барометры на корабле были в идеальном состоянии».
За какой-то час шторм набрал небывалой силы. Черные волны переворачивали плоты, сталкивали, швыряли один на другой, ломая на части. Люди перепуганные, раздавленные валились в воду, барахтались, звали на помощь, тонули. Волны с грохотом кидались одна на одну, ветер так свистел, что закладывало уши, в небе гремело. Кто-то успевал ухватиться за скользкие доски, спасательные круги, но оглушительные тонны, обрушиваясь на головы, вырывали из окоченевших рук последнюю надежду.
Плот на котором был Константин, то оказывался под водой, то вдруг вырывался, и тогда ветер подхватив, как ту самую карту, десятки метров нес над клокочущем обезумевшем океаном. Но никто не упал, никого не смыло. Картограф уже бывал в похожих ситуациях, и заранее, хоть «старшие» и возражали, лично привязал каждого к фиксирующим основание плота балкам.
Бушевало три дня. На четвертый пошло на убыль. На пятый, Константина разбудило бьющее в глаза солнце. Небо чистое, тишина. И утром и в обед Константин поднимался на мачту, прикрываясь ладонью от отраженного света, вглядывался в даль: ну хоть один, кто-то ведь еще, должен спастись?.. Но никого: насколько хватало зрения – только бирюзовая гладь, еле заметно переходящего в небо, океана. Безнадежно, безнадежно, повторял про себя картограф.
Нет, не все утонули. Где-то далеко еще были плоты. И уставшие люди тоже залезали на мачты и щурясь всматривались в пустую даль. Кто-то из последних сил держался за разбухшие от воды обломки, были и те, кому зацепиться вовсе не за что, захлебываясь они хватали ртами воздух, утомленные потяжелевшие тела их, тянуло на глубину. Раскидал океан, далеко они друг от друга, некому помочь.
На пятнадцатый день лихорадка у Константина стала проходить. Он уже узнавал Лема и Макса, которые то и дело протирали его шею и грудь влажной губкой, заливали в рот теплую пресную воду.
- Да капитан, был дождь… теперь мы герои. Пейте, пейте там на верху заботятся о нас… Вчера вода с неба потекла… Завтра, глядишь, что-нибудь вкусное посыплется…
- Кто бы мог подумать? – прошептал Константин.
- Опять он бредит, - сказал Макс, передал Лемму губку, чтобы тот намочил. – А я думал ему лучше. Ну что там не клюет?
Лем опустил губку в воду, подергал лодыжкой, леска привязанная к большому пальцу ноги на секунду скрутилась, но тут же, под воздействием груза выпрямилась.
- Зебнуло что-то, но… Может, глубже опустить.
- Не надо, в прошлый раз на этой взяла.
- Сейчас же поменяйте глубину, - сказал кто-то из «старших». – Из за вашей лени мы голодаем.
- У Вас все есть, ловите сами.
- Я приказываю!
- Это на другом корабле вы могли приказывать. А здесь командует капитан Рум, и замов среди «старших» цесариуса он пока не назначал. Вам еще раз показать документ подтверждающий статус господина Рума?
- Лягушачья бумажка. Я слышал, что у него есть папка набитая пустыми бланками с печатями и подписями. Это плевок в лицо всем нам, это покушение на систему. Все перекрутил, все переврал. Чтобы оставить вас здесь, он обозвал это деревянное гнилье кораблем, назначил себя капитаном, и… Одного не могу понять: откуда у него подписи министра торговли и главного законодателя иерархической теории?
- Если Вас что-то не устраивает, - строго сказал Макс, - вы всегда можете покинуть «Неукротимого воителя».
- Да, он так это назвал. Он использует слабые места закона. Не удивлюсь, если корабль с таким названием есть на балансе флота.
- «Неукротимый» - существует, - нехотя ответил Макс. – Не верите словам, пощупайте сами, можете попрыгать на нем…
- Пильман перестаньте, - раздался слабый голос Натана Рикши. – Если думаете, что отражаете мнение всех, то сильно заблуждаетесь. Я проверял – документы подлинные. Константин Рум, наш новый капитан, человек честный порядочный, таким был и поверьте останется. Он из особой породы людей дела, людей «сегодня», которые на наших глазах превращаются в людей «завтра». Вы и подобные вам боитесь их. Но они, уверяю: вас-то как раз не боятся. Там, на цесариусе, мы не понимали, не разделяли его взглядов, но теперь, когда пелена снята, и вместо дьявольского обличия пред нами предстал лик праведника, человека светлого, человека рельефных, выточенных убеждений. Константин – это фигура, личность давно доказавшая право на лидерство. И я первый, пойду за ним, а позволит, станем плече к плечу… Я готов разделить с капитаном Румом ношу его, нет… нашей общей правды.
- Что вы такое говорите Натан? Вы же первый называли его выскочкой, человеком низким, далеким от идеалов интеллектуально-физиологической градации.
- Да, может иногда, какие-то его поступки я и осуждал, но…
- Иногда?
- Я был не прав! – сожалеющей интонацией произнес синоптик. – Но у меня хотя бы хватает смелости признать это…
- Не только у Вас, - прозвучало в ответ. – Я и сам уже вижу, что ошибался, насчет господина…
- Поздно! – зло сказал Натан. – С трудом верится мне в вашу искренность…
- А чем это ваша искренность лучше моей?
Вдруг замолчали. Картограф открыл глаза, приподнялся на локтях, и какое-то время его мутный бездумный взгляд скользил по обнаженным, до язв разъеденных солью, телам. Остановился на капитане Женьо. Тот сидел спиной к нему, на противоположной стороне плота, свесив ноги в воду. Локти чуть вздрагивали, и Константин попробовал представить, что Эд сейчас вырезает, но на ум ничего не шло; затылок картографа снова уткнулся в пол, глаза устремились в небо.
- Кто бы мог подумать? – неслышно прошептали губы.
Он уже не бредил, просто вспомнил…
Все затаив дыхание вслушивались в нарастающий гул, наблюдали как под кормой вспенивается вода. Якорные цепи натянулись, корабль разворачивало, и только тогда Эд Женьо прочитал новый определитель выведенный старательными оформителями белой сияющей краской на темных бортах. Оглянувшись на картографа, капитан гневно произнес:
- Вы за это ответите!
Константин пропустил мимо ушей, зачарованный, он смотрел на постепенно углубляющиеся винты. Лопасти верхних крутились еще медленно, отраженные ими солнечные лучи мелькали на отвесных створках последнего грузового отсека.
Двигатель взревел, из длинных тонких труб, что вкрутили в специальные палубные пазухи перед самым запуском, пошел черный искрящийся дым; скоро он стал прерывистым, показался огонь.
- Что это? Месье Курд, - спросил капитан у задумавшегося механика. Пуча глаза и мыча тот не спеша отвечал:
- Ммм… Двигатель не запускали, в переходниках остались масла – они выгорают.
- Это не опасно?
- Ммм… ни в коей мере.
Дзынь… дзынь… дзынь… - все настойчивее, звонче пробивалось сквозь толстые борта.
- Какой звук… Отчего так?
Механик растопырил пальцы и как бы растягивая и сжимая ладонями невидимую пружину, щурясь и облизывая губы, говорил:
- Дроссель вытягивает заслонку, когда идет давление на второй цилиндр…
- Ух как громко, Вам не кажется, что корабль дрожит? – настороженно спрашивал Эд.
- Когда деформируются пространства в клапанах, полости сжимаются и создаются микровзрывы, отсюда и вибрация…
- Это пройдет со временем, да?
Механик раскрыл ладонь и как бы вкручивая в нее кулак, объяснял:
- Сейчас притрутся шрузы, сгладятся внутренние спайки, исчезнут пустоты, и тогда…
Еще говорил, но из-за стильного скрежета слов уже не разобрать. Люди зажали уши, испуганно пригнулись. С кораблем явно что-то было не так. Винты заклинило, видно потому, что вода под кормой уже не бурлила, Цесариус задрожал, вся накопленная им за долгие месяцы боль, вырвалась душераздирающем стоном. И спасаясь от этого, пронзающего насквозь звука, люди падая на колени хватались за головы, прятались друг за друга, в отчаянии прыгали в воду.
Крики, паника… взрыв. Задней части корабля, как ни бывало. Константин уже видел похожее, но не так близко. Горячий пепел, щепки, колючая пыль застревали в волосах, обжигали пальцы, царапали лицо. Взрывной волной картографа сбило с ног, но вцепился в мачту - удержался; капитан и Макс, успели ухватиться за низкие перила, остальным повезло меньше.
Крича и трясясь от страха, перекатываясь по палубе Эд Женьо наткнулся на Константина.
- Взорвался! - кричал он в лицо картографу. – Костя! Он взорвался! Где этот чертов механик?! Все погибло! Он погубил корабль!! Ты слышишь Константин?! Погиб! Погиб младенец!
Через пол минуты, чуть успокоившись, отпустил Константина, и стоя на четвереньках, вглядываясь в исчезающие очертания окутанного паром и дымом цесариуса, повторял:
- Взорвался… Кто бы мог подумать?.. Кто бы мог подумать?.. Взорвался…
- Кто бы мог подумать, - повторил Константин, краем глаза взглянул на капитана, скривив лицо перевернулся на бок, лицом к воде. Женьо, будто кольнуло в спину, он оглянулся и несколько секунд рассматривал картографа.
- Не советовал бы вам так часто менять свои убеждения, - послышался тихий голос смотрителя музея. Старик лежал на животе недалеко от капитана, голова и руки свисали с плота, до кистей доставали волны. От легких порывов ветра на спине вздрагивала накинутая через плечо на голое тело алая лента.
- Натан, - продолжал он, - как вы ни понимаете, что любые споры могут закончатся разрывом, гибелью нашего союза. Раскол уже наметился, но мы еще едины, противоречия не так очевидны, и если мы просто помолчим…
- Молчите если угодно! - возразил синоптик. – А я не стану, когда этого требует моя совесть. Я не знаю, кого «кампания» предпочтет сделать виноватым в том, что случилось. И вы не знаете. И если подумать, месье Константин единственный, кто пытался как-то спасти положение. Рискуя своим здоровьем, жизнью он спускался в трюм и…
- Предатель! Оборотень! – крикнул смотритель. – Ты же сам составлял обвинительный лист. «Пожар и скорое его распространение следствие халатности и есть подозрение: умышленного вредительства господина старшего картографа». И твоя подпись, если не забыл - первая… А теперь, когда причина гибели корабля взрыв а не пожар, решили переиграть. Теперь, Рум у тебя герой! И не только у тебя смотрю, притихли орлы. – Он приподнял голову и посмотрел на «старших», одни опустили глаза, другие отвернулись, третьи делали вид, что спят. – Переметнулись.
- Перестаньте. Вы проснулись, как и мы, но все еще почему-то боитесь открыть глаза.
- Чего я боюсь? Мне то как раз бояться нечего. Я единственный, кто не поставил подпись. Это я защищал его от вас… но и нахваливать не собираюсь. Он виноват не меньше остальных.
- Есть! – крикнул Лем. – Так-так теперь тихо… тихо… - Он по чуть-чуть стравливал леску, свободной рукой попробовал снять ее с пальца ноги, но не получилось: рыба пошла на глубину. Палец сразу вздулся, Лем схватил леску двумя руками, потянул на себя: Макс помоги!..
Но Макс итак уже был рядом. Смочив палец водой он зубами стянул с него петлю.
- Трави… трави…
«Старшие» зашевелились, приподнялись на локтях, привстали на колени с замиранием сердца наблюдая как быстро распутывается моток: леска въедаясь в деревянный борт со свистом уходила вниз.
- Лем борись с ней… катушка уже все…
- Устает… я чувствую. Еще немного. Нет… не успокаивается… Уйдет…
- Как думаешь, что там? Акула?
- Тунец. Большой тунец, - возбужденным голосом, сверкая глазами сказал Лем.
- Уйдет, - сказал кто-то из «старших».
- С рыбой надо бороться. А у этих сил нет. Ловец рыбы, это ведь тоже призвание.
- Возможно, дело не только в призвании. Я верю в то, что человек может адаптироваться, подстраиваться под среду. Просто, у каждого свои способности. Уверен, каждый из нас, оказавшись на месте этого матроса с поставленной задачей справился бы лучше. Положение, которое мы занимаем не случайно. Мы прошли через сито эволюции, и не только эволюции нравственной. Мы выносливей, сильнее этих людей. Общество наделило нас властью, а природа сильными генами. Правда не знаю, какова была последовательность, да и не думаю, что теперь это важно.
Но факт. Матросы все время кашляют, они еле двигаются по плоту, на каждого по очереди накатывает лихорадка. Картограф, - сказал шепотом, - вообще не приходит в себя. Он ведь тоже из этих. Торгаш. Втесался в высшее общество – теперь хлебает. Обратите внимание: никто ведь из «наших», кровью не кашляет, мы не такие худые, и кожа… Вы обратили внимание на цвет кожи?
- Да, кожа… Она желтая.
- Именно… И еще у них цинга начинается… Заметили?..
- У меня, если честно тоже десна кровоточат…
- Но! Но у них раньше… Раньше ведь так?!
- Думаю вы правы.
- Вы не думаете, вы это знаете.
Расступитесь, расступитесь, - просил Макс, затаскивая на плот большую серебристую рыбу. Он держал ее за жабры; тяжелая, скользкая так сильно трепыхалась, что разрезала жабрами ему руку: пришлось бросить рыбу под ноги. Лем принялся колотить по черной твердолобой голове дубинкой. Не ошибся – тунец, большой сильный: сопротивлялся долго, наконец затих.
- Надеюсь вы понимаете?! – сказал, совсем исхудавший за эти дни, Ксантипп. – На этот раз делить надо по всем правилам!
- Половину съест капитан Рум, остальное разделим поровну, - ответил Макс. Лем подтвердил кивком.
Послышался недовольный гомон:
- Так делить неправильно.
- В конце концов существуют правила деления.
- Мы готовы рассмотреть вас, как равноправных претендентов, но просить большего с вашей стороны не только некорректно, но и…
Макс уже вытащил нож и разрезал рыбе брюхо:
- Что Вы, мы не о чем не просим. И если вспомните, никогда этого не делали.
- Лем, - позвал Константин. Впервые за три дня он оторвал туловище от пола: сел, придерживаясь рукой за перила, подтянул под себя пятки. – Лем.
- Да капитан.
- Сколько нас?
- Семнадцать человек в штате, месье, и двое пассажиров, - быстро ответил Лем. – Капитан Женьо и господин смотритель не поставили подписи, они отказываются от должностей. Как вы себя чувствуете месье?
- Чем мотивируют?
- Они не считают «Воителя» кораблем. Они даже не ознакомились с новыми должностными инструкциями, выбросили.
- Понятно. Как Чирик?
- Лихорадка. Совсем слабый. Боюсь, что уже все.
- Поправится. И не из такого выкарабкивались.
Константин разминая пальцами кожу на лбу рассматривал тунца.
- Большой. Молодцы. А что у нас с водой?
- Воды почти нет. Четыре литра осталось. Это на день, может два…
- Воду, только членам команды. – Подумал. - Тунца тоже. Делите на семнадцать.
- Месье Рум, мы решили, что по случаю болезни…
- Поровну!.. строго сказал Константин.
- Пассажирам ничего?
- Ничего. Дайте им бланки. Пусть заполнят форму четыре: имена, кастовая принадлежность, отдельно о родственниках. Нам тут абы кто не нужен. Подробно: когда и с какой целью попали на борт «неукротимого воителя». Откажутся – согласно седьмого пункта будут переведены на положение заключенных. Выполняйте.
Лем попросил одного из «старших» слезть с небольшого черного ящика, что в беспорядке грудились возле мачты, открыл замок, достал с самого низа серую пыльную папку, подошел к капитану Женьо.
- Месье, согласно восьмой поправки пункта о присутствии совершеннолетних лиц на торговых судах, утвержденной международным антитеррористическим пактом от восьмого июля, пассажиры обязаны предоставлять о себе требуемую руководством судна информацию. Вам необходимо заполнить следующие бланки…
- Я террорист?
- Я этого не могу ни утверждать, ни отрицать.
- Ничего не буду заполнять!
- В таком случае согласно кодекса о наказаниях вы подпадаете под статью сорок семь: нарушение правил…
- Знаю не хуже вас!.. – зло бросил Женьо. – Это смешно! Просто смешно! Рум плевал на все кодексы вместе взятые. Скучно ему, поиграться решил…
- Младший адмирал Лем, - подал голос Константин. – Передайте пассажиру, пусть все претензии излагает на бумаге.
- Какие у вас остались должности? – раздраженно спросил Женьо.
- Месье Рум пассажир спрашивает, какие должности мы можем ему предложить.
- Хранитель главного корабельного секрета.
- Кто? – не понял Лем.
- Какой еще хранитель? – спросил Эд. Вытащил ноги из воды, повернулся к Константину всем телом, выронил из рук деревянную тигриную голову. Капитан цесариуса выглядел таким растерянным, что картографу стало его даже немного жаль.
«Брось Костя, брось. Этот человек составил обвинительный лист. Если раньше он только читал доносы, то теперь и пишет…»
- Передай пассажиру. Основная обязанность хранителя главного корабельного секрета: ежедневный трехразовый учет всех предметов на судне. Повторяю: всех - от зубной щетки, до мачты с парусами.
- Зачем? – спросил Лем.
Константин чуть подумав:
- Каждую ночь, в целях безопасности, я буду прятать «корабельный секрет» в один из находящихся на судне предметов. Поэтому перемещение каждого необходимо будет фиксировать.
- Что еще за секрет такой? Как выглядит? – недовольно спросил Эд.
- Этого месье Рум разглашать не может, - ответил за картографа Лем. – Не имеет права. Вы вступаете в должность?
Женьо окинул взглядом «старших». Такого унижения, он еще не испытывал. Неуверенно покачал головой.
- Да. Вступаю. Я хочу пить.
- Передай, - сказал Константин, - сначала я составлю должностные инструкции, он их подпишет, а потом…
- Лем обратился к Женьо:
- Согласно правилам о вхождении в должность, принятым министерством кадровой идеологии, первого числа этого столетия…
Константин отвернулся. Самому уже не нравилась эта игра. С Эдом у него свои счеты, и он может себя так вести, а вот Лем явно переигрывал: издевался, хамил.
«Он похож на бывшего лакея, который встретил на улице обнищавшего хозяина. Так тоже нельзя. Поучить давно пора, а унижать... и у него, конечно накипело, но…»
- Лем! Подойди ко мне.
Солнце. Утром солнце, в обед и до позднего вечера. Потом ночь, прохлада, и опять солнце, солнце… «Пить… пить…» - шептали пересохшие губы. «Воды» - молили иссушенные чахлые голоса. Никто уже не слезал с плота, чтоб окунуться: на это сил уже не было. Самые выносливые с трудом, но еще набирали неполные ведра, выливали на себя, на того, кто рядом, или просто на пол, надеясь, что вода доберется до стонов с середины или даже достанет до тихих хрипов, с другой стороны. Потом часами не шевелились, бездумно глядели в небо, готовясь к очередному заходу. Изредка чуть трепыхался изорванный парус, поскрипывала мачта, вяло, без аппетита чавкал у бортов океан.
Неделя полного штиля и на небе ни облачка. Плот ели-ели покачивался на волнах, подхваченный слабым «холодным» течением он пересек торговый путь, неспешна и равнодушно уносил своих обитателей к пустым бесконечным горизонтам.
- Ошибаетесь Константин, - шептал смотритель в ухо картографу. Несколько суток назад старик перебрался на эту сторону, и когда не спал, все что-то говорил, говорил и никак не мог выговориться. Константин лежал на спине, это монотонное шептание утомило, но в последнее время вслушиваясь, стал отмечать на редкость здравые суждения, и когда смотритель замолкал, картограф даже начинал скучать, и тогда спрашивал о чем-нибудь, чтобы расшевелить болтливого старика.
- Ошибаетесь мой друг, как всегда ошибаетесь, - еле слышно повторил смотритель. - Истина, слишком человеческое понятие, чтобы стать истиной. «И это пройдет» – к черту… не пройдет. Ничто не проходит, когда времени нет. Теза – антитеза… палка – два конца.. Один камни грызет, по отвесному карабкается, на стремнину правит... Все ему бури подавай, и свое и чужое тянет, надрывается бедняга. От усердия жмурится и уши руками зажимает, чтоб всякие советами не отвлекали. Этот к своему только через боль и страдания… Других путей не видит.
А иной-то как раз видит. У него свой план, не хуже есть: по течению плыть и на удачу надеяться. Такой вот, не хитрый вроде. И ничего то он делать не хочет и не станет. Не лень ему. Философия у него. Сама появится рука, которая подтянет, или сзади кто подтолкнет, того лучше: с кривой дорожки на прямую выпихнет. И ведь появляется, вот что удивительно. Появляется. Эд заметил это. Голова. Пассивное руководство – вот, что придумал. Скажите: «странно». Я возражу. Не в том смысле, что считаю его правым, а в том, что и вас не считаю. Вы Константин, скажу честно: в этом споре проигрываете.
Без разницы в общем-то - во что верить, и что делать, если в конце концов на одном плоту подыхать.
Мне вот самоуверенность ваша не нравится. Сначала пожар проглядели. Ну это ладно, тут вины вашей нет. Тем более, случаен ли он, большой вопрос. Вы знаете на сколько застрахован корабль? Не про то я, ладно, про другое хотел. Вот вся эта суета бестолковая… То что себя не жалели – Ваше дело, но сколько людей сожгли… своих же людей. А они ведь ради Вас… Чтоб в конце концов довериться какому-то мерзавцу, и… Ваш подчиненный обворовал корабль. Это он прекратил тушить и спалил насосы. Что же вы не проконтролировали? «Старших» презираете, а ведь самому уже пора пулю в лоб.
А потому, что делом надо заниматься своим, а не играть в доброго. Зачем полезли вниз? Руководить надо было, а не дырочки затыкать. Если бы занимались своим, не обгорели бы, все бы на местах остались. Никто бы не дернулся… Не на своем вы месте… Торгаш… Кроликов вам разводить, как отец Ваш… Я ведь знал Вашего отца, верите? Это вы его не видели. Еще не родились, как он бросил первую семью. А вот мне довелось. Он ведь тоже плавал, а потом землю купил. Хороший из него фермер получился, и если бы не чахотка, то наверное… Если выживем, найдите меня… Я пожалуй одолжу вам на плуг… хе-хе… Ну и этих тоже, парочку на развод… От тушеного кролика я бы сейчас не отказался… но сначала воды… много воды. Я люблю колодезную. Холодную, чистую… как у меня дома… Когда станете фермером, первым делом выройте колодец… хе-хе… Опять улыбаетесь… Я знаю, почему… Вам очень повезло… Когда запускали двигатель, я не глазел на винты, я смотрел на Вас, мой счастливый капитан. Жалко, не видели себя со стороны. То, что цесариусу конец, итак было ясно, но если бы двигатель заработал, а? Как бы жили, зная, что из-за свих предубеждений погубили людей, корабль, себя. С ним то мы за месяц туда и обратно могли, но… Но повезло - оказались правы – счастливчик. А ведь не были уверены. Лицо… да… вам будто зачитывали приговор… Да… колодец… глубокий холодный… и она такая чистая… как истина…Не стало воды, не стало истины… Как они оказались слабы… Из-за глотка, все, во что верили…
- Извините…- прохрипело над головой смотрителя. Старик повернулся и чуть не ударился носом о лицо Натана Рикши. Бывший синоптик цесариуса изнемогая, теряя силы подполз к ним на брюхе несколько минут назад. Новые обязанности корабельного учетчика он выполнял все хуже: приказы капитана вносились через один, что уже говорить о частных беседах Рума с подчиненными. Натан пытался передавать хотя бы суть, но чем дальше, тем непонятней становились разговоры. Последние дни писал неразборчивым подчерком, путался, слова заменял начальными или конечными слогами, но все еще надеялся впоследствии разобраться, внести порядок.
- Извините, - повторил он, - но мне надо задать вам несколько вопросов.
- У вас вопросы?
- Да, - прошептал Натан, и дальше заплетающимся языком: - Цель визита… жалоба, конструктивное предложение, или выказывание благодарности? Чьи интересы представляете, и… и коротко, по пунктам, с самого начала… Я записывал с: «когда станете фермером, первым делом…», и так далее…
Смотритель отвернулся, опять пододвинулся к картографу.
- Говорит. Я думал, умер еще час назад. Вот ведь какой пустой, лишний человек… Дрянь… и тут прижился… Месье, он все время у меня что-то спрашивает… Прогоните его месье… или я совершу над ним насилие.
Константин открыл глаза, посмотрел на Натана.
- Это конфиденциальный разговор Натан, - прошептал он, - и вообще, до утренней церемонии поднятия флага вы свободны.
- В таком случае подпишите вот здесь. – Протянул мятый исписанный каракулями листок. - Да… и время поставьте… Ага… Спасибо… Я буду не далеко… зовите.
Константин утвердительно моргнул.
- Зачем Вам все это? – прохрипел смотритель. – Вы как будто мстите нам за что-то… Как это мелко, не благородно, впрочем для человека вашего класса… Генетическое превосходство старших бесспорно, но интеллектуальное а не физическое. Болтуны. Если бы «старшие» последний месяц спали по два часа, как ваши адмиралы, пожелтели и похудели бы не меньше, но… но нравственный аспект. Признайте, то, что делаете вы, безнравственно. Хотите, чтобы они начали бунтовать – зачем? Да у них есть вера в систему, почему это плохо? После, якобы, пропажи корабельного секрета, Женьо третий день пишет объяснительные. «Старшие» меняются должностями и каждый вечер разучивают новый корабельный гимн. Спасибо хоть меня не трогаете. Впрочем, я вас не благодарю. Мне не нужны поблажки. Я такой же как они. И я не в том возрасте чтобы меняться.
- Не переживайте, вы с ними.
- Бросьте. Мне не нравится быть на правах любимчика. Что это за должность: охранник корабельной мачты?.. стыдно…
- Чего хотите?
- Воды. Я очень хочу пить. У меня есть колодец… дом и колодец… В колодце вода… Можно ведрами… чем угодно можно… Вернемся, вырою еще один… Нет месье Константин… они верят в это, а вы нет… Вы не правы… Впрочем, для человека вашего класса… овечки, петушки, но лучше кролики… целое ведро… холодной…
- К чертям все! – прохрипел издалека Эд Женьо. – Нет смысла тянуть! Допиваем, что осталось и все… Знать, что она есть и умирать… это невыносимо…
- Нет, - еле шевеля губами произнес Константин.
- Подлый узурпатор. Я не признаю в тебе капитана, и отказываюсь подчиняться!
Константин открыл глаза, люди на плоту зашевелились.
- Натан Вы записываете?
- Да, месье Константин. Озаглавить, как бунт, или?..
- Никаких «или».
- Пишите-пишите! – злился Женьо. – В этом уже нет никакого смысла. Это конец. Тянуть, только увеличивать страдания. Хотите – пишите: бунт, так даже лучше, могу подписать.
- Не подписывайте, - подал голос Ксантип. – Мой родственник в министерстве, поможет с документами, не бесплатно конечно, но… С нужными печатями мы оспорим легитимность капитанства Рума.
- Вот! – Радостно крикнул Женьо. Ненавистно глядя на Константина, поднял вверх указательный палец. – Вот!
- Я боялся, что коррупция разъест нас изнутри, - прошептал картограф, закрыл глаза и, спасаясь от солнца, накрыл лицо влажным платком.
- Месье Константин, записывать?
- Кумовство, взятки, блат… И это наш благородный Эд. Вам уже не нравится Ваша хваленая система, ваш закон, правила… не хотите подчиняться… пытаетесь обойти… Пишите Натан, подробней пишите. Вот ведь, - добавил цыкнув, - а казнить, меня хотели.
- Все равно, что вы там врете, - хрипел Эд. - Мне нужна моя вода. Я мог бы пригрозить вам оружием, но у вас тоже есть. Не будем опускаться до дикости. Отдайте мое, и все…
- Твое?
- Я знаю что мне грозит. Но я умираю… умираю понимаешь?.. Я готов заплатить за нее будущим… Это мой выбор… Да, это бунт… И за то, что это мой бунт, я претендую на большее чем остальные. Это справедливо. У меня не остается даже надежды.
- Есть шанс протянуть еще пару дней.
- У меня его уже нет.
Константин приподнялся на локтях, окликнул Макса.
- Да, капитан, - отозвался тот.
- Сколько ее?
- Может, полтора...
- Отдай ему.
- Всю?
- Да. Пусть сам делит.
Тридцатый и последний день на плоту. Как и прежние: полный тоски и отчаяния, разве, что он был не таким тихим.
Эд отлил половину, что оставалась в баке, но выпить ему не дали. Старшие по очереди, с присущим им трагичностью объявляли себя бунтарями и претендовали сначала на треть, потом на четверть, на пятую и так далее…
Несколько раз Эд выхватывал пистолет и тряс перед лицом Ксантиппа. Леверьский выпячивал грудь и ожесточенно бил по ней. Он как и все знал: по уставу капитану не положено иметь патроны.
Натан перестал записывать, стоя между спорщиками, долго и путано говорил о долге, потом схватил бак и прыгнул с ним в воду. Вернулся, только, когда пообещали пятую того, что осталось.
Из за суеты никто не обратил внимания, как картограф рылся в ящике, потом карабкался на мачту и пристально вглядывался в сторону заходящего солнца. Только, когда в небо взлетела сигнальная ракета, все вдруг затихли и…