Глава двадцать первая
ИСКУССТВО ТРЕБУЕТ ЖЕРТВ
1. Видения прошлого и будущего
Возле моста раса Маконнена, ведущего на авеню Хайле Селассие, над входом в двухэтажный особняк висел плакат «Видения прошлого и будущего». Эти слова заинтриговали меня… Ниже, более мелкими буквами, шло приглашение посетить галерею «Бельведер», где с 13 по 31 декабря 1970 года проводилась выставка работ художника по имени Фалака Армиде. Время вполне подходящее для рождественских и новогодних подарков.
Мои ожидания не обманули меня. Здесь было, что выбирать. Стены небольшого зала пестрели яркими красками. «Видения» (более 30 штук) стоили того, чтобы в них разобраться.
Первое, что сразу бросилось в глаза, - это преобладание этнографических, исторических и религиозных сюжетов, явно рассчитанных на туристический спрос. Не скрою, эта тематика как раз-таки интересовала и меня, любителя познавательных сувениров. «Данакильцы», «Номады», «Шейх», «Бог дождя», «Император Клавдий», «Святой Георгий и дракон», «Бегство в Египет», «Древняя икона», «Мираж»… Цены, от 200 эфиопских долларов и выше, обозначенные в списке экспонатов, конечно же, тоже принимались в расчёт ценителями прекрасного. Самым дорогим (900 эф. долл.) числился «Святой Георгий».
Живописных работ, сделанных на холсте, было не много; ещё меньшее количество – на овечьей шкуре (это сугубо народный материал); основой большинства выставленных картин было дерево, излюбленный материал античных и средневековых мастеров. Фалака Армиде продолжал эту древнюю традицию. Но его доски – не гладкие, рисунок на них – рельефный, то есть сделан способом резьбы: срезается тот слой, который остаётся, как это обычно на гравюре, белым. Короче, рельефы Фалаки Армиде – это своего рода выпуклые гравюры на дереве, но раскрашенные масляными красками и тем самым превращённые в живопись.
Я выбрал две его работы: «Курильщик», блаженно держащий в руках кальян из тыквы, и «Барабанщик», закружившийся в экстазе ритуального танца и готовый вот-вот… сорваться со стены.
- Это я открыл Фалаку, - не без гордости сказал владелец «Бельведера» Харат Богдасарян, выписывая мне счёт за картины. – Как-то раз я посетил Школу искусств, это было три года назад, и увидел там его ксилографию «Апостолы». Я сразу понял, что Фалака – художник перспективный. В следующем году я устроил у себя его первую персональную выставку, чёрно-белых гравюр. Нынешняя экспозиция – третья по счёту. Как видите, здесь уже и цветные рельефы, и холсты… Главное, что работы Фалаки не плохо раскупаются.
Я обещал заехать за «Курильщиком» и «Барабанщиком» на следующий день:
- Хорошо, если бы завтра здесь был и сам художник…
- Я всё устрою, - гарантировал Харат Богдасарян.
…И вот художник у меня в гостях. Мы сидим на открытой веранде, и Фалака рассказывает о своём, далеко не лёгком, пути к успеху.
- Я родился в 1942 году в Назарете. Через пять лет наша семья переехала в Дыре-Дауа, где отец занялся мелкой торговлей овощами. Когда мне исполнилось двенадцать, я решил уйти из дому. Отец был не в силах прокормить нас: кроме меня, у него было ещё семеро сыновей, я – четвёртый, и одна дочь.
В поисках счастья я отправился в Джибути. В большом портовом городе было больше возможностей, даже для бродяг. Среди моих сверстников, уличных мальчишек, я был известен под кличкой «Хабаша», что означает «смешанный», «метис». Этим арабским словом в соседних странах называют всех выходцев из Эфиопии.
Однажды я случайно познакомился со своим земляком по имени Абебе. Он считался французским подданным и служил переводчиком в городском суде. Полтора года я был у него слугой.
Затем, получив вид на жительство, перешёл работать в фотостудию, сначала подмастерьем, потом помощником фотографа. Тогда-то я и начал заниматься ксилографией и резьбой, в основном по дереву.
После пяти лет пребывания в Джибути я решил попытать счастья за морем, в ещё более оживлённом порту – в Адене. Там я начал зарабатывать свой хлеб в основном рисованием рекламных щитов.
Но двухгодичные скитания на новом месте не принесли мне удачу. В конце концов, я вернулся в Дыре-Дауа; где встретился со своими старшими братьями, работавшими в Коттон-компани; потом хотел уехать к отцу в Назарет, там у него была овощная лавка, но и отец не принял «блудного сына». Мне удалось устроиться на работу в рекламном агентстве; вечерами посещал школу. Дальше всё просто…
Окончив девятилетку, легко поступил в Школу изящных искусств в Аддис-Абебе. Мне было уже за двадцать, так что среди своих однокурсников я чувствовал себя стариком, набравшимся и житейского опыта и, можно сказать, творческого.
После четырех с половиной лет учёбы и двух персональных выставок в 1967-68 годах я бросил Школу и уехал в Харар. Почему бросил?.. Я почувствовал, что смогу начать настоящую творческую жизнь, смогу самостоятельно обеспечить себя материально, ведь на стипендию в 15 эфиопских долларов далеко не уедешь.
- Кого Вы считаете своими учителями?
- О, это известные художники, преподаватели в Школе Искусств.
Габрэ Крыстос Дэста, Скундер... Это псевдоним Александра, то есть Скундера (по-эфиопски) Богосяна, дед которого был армянин... И Герберт Зейлер. Критики считают, что на меня особенно повлиял Скундер, его абстракционистские увлечения. Я думаю, что все художники так или иначе взаимно влияют друг на друга. Главное – поиск своего собственного почерка… Что касается абстракционизма, то эта манера письма мне кажется лёгкой и потому сомнительной. Мне нравится, когда работа над картиной требует большого физического напряжения. Может быть, поэтому я люблю не только краски, но и резец, заставляющий порой трудиться до седьмого пота.
Мне кажется, что претенциозное название выставки было придумано не самим художником, а его галеристом Богдасаряном, в рекламных целях, ибо, если и есть на ней какое-то количество «видений прошлого» и настоящего, то «видений будущего» - раз, два и обчёлся. Но, думаю, у Фалаки Армиде есть будущее, а значит, будет и творческая возможность действительно провидеть, в той или иной степени.
2. «Сын Грома»
Самым значительным и поистине культурным мероприятием, которое мы с Виктором осуществили в начале следующего года, был наш визит к знаменитому Афеворку Текле. К тому времени художник, первое имя которого означает «Золотые Уста», был уже широко известен в мире искусства. Его работы экспонировались во многих странах Африки и Азии, Европы и Америки; а первая персональная выставка в СССР состоялась в 1964 году. Тогда я, корреспондент Московского радио, не мог даже представить, что когда-нибудь побываю в гостях у этого талантливейшего человека. Инициативу организации культпохода к Афеворку взял на себя, конечно же, советник нашего посольства по культуре, мой приятель.
- Я лично договорюсь с ним о встрече, - сказал Виктор. – Хотя это и не легко. Он человек слишком занятой. Ежемесячно у него бывает не менее полусотни туристов. Кроме них, каждый день визитёры из числа нужняков и Ви-Ай-Пи («очень важные персоны»). Но мне-то он не откажет!
В назначенный Афеворком день и час мы подъехали к его резиденции, известной под названием «Вилла Альфа». Уже один вид зубчатой каменной ограды (в стиле средневековых замков) с воротной решеткой из орнаментально пересекающихся железных прутьев сразу настраивал на ожидание увидеть там, за стеной, нечто неординарное.
Встретил нас стройный, высокий мужчина, одетый, непритязательно – тёмные брюки, светлая сорочка. Ничего «богемного», что могло бы подчеркнуть принадлежность к амбициозной касте художников. Выглядел он лет на 25, не больше, хотя ему было тогда уже под 40 (он родился в 1932 году). Неожиданной оказалась и тишина, которая царила за воротами его усадьбы. Хозяин приветливо улыбался, однако тут же по-деловому объявил, что, к сожалению, не сможет уделить нам много времени, так как именно сейчас он весь – во власти творчества.
- Делаю эскизы национальных костюмов, - пояснил он. – Эта работа трудоёмкая и очень важная. Урбанизация быстро проникает в самые отдалённые районы провинций и нивелирует быт людей, включая особенности в стилях одежды. Искусство должно спасти эту часть народной культуры.
Чтобы не терять времени, мы отказались от предложенного нам кофе и решили тотчас приступить к обзору, пусть даже беглому, его владений. Прежде всего - сад, окружающий виллу… В нём нет даже намёка на какие-либо стихийные «пейзажи»: никаких зарослей, каждое дерево, куст, цветок строго на отведённом ему месте, за бордюрами и бордюрчиками, в клумбах и вазонах.
Сами по себе экзотические растения, аккуратные, ухоженные, интересовали нас мало. Но они создавали тот неповторимый фон, на котором смотрелась сама «Вилла Альфа», на вид ещё более экзотичная, похожая на уютный миниатюрный замок «с чертами старинной архитектуры Аксума и Гондэра», как наверное отметил бы специалист. Однако некий рационализм, присущий окружению, уравновешивался романтической гармонией белого, голубого, краснокирпичного и зелёного цветов, в которые окрашены многие декоративные элементы архитектурного ансамбля усадьбы.
Строилась «Вилла Альфа» (жилые комнаты, студия, холл для постоянной выставки) по проекту Афеворка и в течение 10 лет благоустраивалась и обставлялась, согласно его вкусам. По подсчётам экспертов, вилла может стоить сейчас несколько сотен тысяч эфиопских долларов, не считая, конечно, стоимости картин. Один из его шедевров уже оценивается в миллион! Это – «Цветок Мэскаля»: красавица аристократка в белом, облегающем фигуру, платье под красной мантией с узорчатой каймой, вышитой золотом.
Вспомнилось: в году, кажется, 62-ом на выставке эфиопской живописи в московском Государственном музее восточных культур экспонировалась картина Афеворка «Аида». (Эта эфиопская принцесса, она же оперная героиня, попавшая, как известно, в плен к египетскому фараону, жертвует своим счастьем и жизнью ради свободы своего народа).
Кстати заметить, патриотические мотивы присущи многим работам Афеворка. «Защитник отечества» (скульптура молодого человека, в даль смотрящего с поднятой ко лбу ладонью, как бы «под козырёк») встречает вас при входе на территорию «Виллы Альфа». А ещё поодаль – стоит «Защитник веры», священник с процессуальным крестом в руках, поднятым, словно трезубец у Посейдона.
В саду усадьбы есть и другие скульптуры. Это – головы, смотрящие с каменных выступов кирпичной стены или «стоящие» рядом на пьедестале… Вот голова девушки из Ямайки… А эта - старика, напоминающего художнику (по его признанию) древнего этруска. Рядом – голова профессора из Slade School (художественное училище при Лондонском университете), где учился Афеворк. Гипсовые и бронзовые изваяния придают саду древнеримский колорит (разве что перистиля не хватает). Впрочем, в своём замысловато взращённом творении художник ухитрился представить и другие стили садово-паркового искусства. Здесь можно заглянуть в мавританский уголок, венецианский, испанский…
Заглянули мы, правда, мельком, и в некоторые жилые комнаты. Везде чистота и порядок. Из окна одной из светлиц открывается чудесный вид на горы. («Вилла Альфа» находится на окраине города). Побывали мы, мимоходом, и в студии, увешанной и заставленной, как положено, холстами и мольбертами. Они везде, но все – явно на своих, продуманных хозяином, местах.
В гостином холле бросилось в глаза стоящее посередине полотно, изображающее водоноса… с чересчур строгим взглядом. Он напомнил нам, что пора и честь знать, ведь мэтр – очень и очень занят. И не только эскизами национальных костюмов. Он готовится к очередной заграничной поездке, со своей выставкой. «А это суета сует!». И ещё – разворачивается работа над фресками, которые должны украсить новый госпиталь Святого Павла; на них будет изображён Хайле Селассие, а портрет императора – дело отнюдь не простое!..
P. S. Последующие встречи с Афеворком случались, к сожалению, редко: на официальных торжествах и приёмах. Но в 1980 году, через 10 лет после вышеописанного визита на «Виллу Альфа», мы встретились в Москве, куда художник привёз свою выставку, а заодно и письмо министра культуры и спорта Временного военного правительства Социалистической Эфиопии.
В этой «сопроводиловке», напечатанной в рекламном альбоме, говорилось: «После торжества Эфиопской революции 1974 года самым значительным творческим достижением Афеворка стала недавно завершённая фреска под названием «Победа Эфиопии». Эта монументальная работа, в которой отражена самоотверженная борьба и устремления народов Эфиопии, находится в Музейном центре эфиопских патриотов в Дэбре-Зейте». Работы Афеворка одухотворены «великой любовью к своей стране», - отметил министр и выразил убеждение, что «Эфиопская революция станет для художника неиссякаемым источником вдохновения».
- «Победа Эфиопии» заняла у меня более полутора лет, - рассказывал Афеворк во время нашей беседы в гостинице «Советская». – Я должен был торопиться. Часто по десять-двенадцать часов простаивал на лестнице, трудясь над этим настенным триптихом. В итоге, пришлось потом две недели проваляться в постели из-за нервного и физического перенапряжения. Но Балча-госпиталь вовремя поставил меня на ноги.
- Министр Тесфайе Шеуайе поддерживает меня, - подчеркнул художник. - И я благодарен ему за это. Ведь после революции начались гонения… Самое неприятное то, что у меня отняли мою «Виллу Альфа».
- Как это отняли?! – удивился я. – Один из моих коллег писал, что ты свою виллу-студию «подарил народу, а сам переехал в скромный трёхкомнатный коттедж на окраине Аддис-Абебы». Разве не так?
- Насчёт скромного коттеджа, это так, - согласился Афеворк. – Но подарить дом, который я отстраивал многие годы и где создал большинство своих картин, это уж слишком!..
- А что там сейчас?
- «Виллу Альфа» отдали в аренду какому-то иностранцу…
Короче, революция поначалу вроде бы как «раскулачила» своего знаменитого гражданина. Художник, обласканный императором и сильными мира сего, владеющий дорогостоящей недвижимостью и роскошными автомобилями «Мерседес» и «Ягуар», выглядел в глазах эфиопских «революционных масс», как некогда «буржуй» - в глазах российского пролетария времён Великой Октябрьской социалистической революции.
Однако благоразумие правителей «социалистической» Эфиопии взяло верх: в свой следующий приезд в Москву, в 1986 году, Афеворк с радостью сообщил мне, что «Виллу Альфа» ему вернули. Но многие ранее обездоленные «интеллектуалы», рвущиеся к власти и благополучию, по-прежнему относились к художнику, к его славе и творчеству, с неприязнью и завистью.
Я был свидетелем того, как в номере гостиницы «Украина», где поселился Афеворк, студенты-эфиопы, в большом числе собравшиеся под предводительством высокопоставленного эфиопского дипломата, устроили настоящий разнос своему прославленному земляку – за его «аристократизм» в быту и творчестве, за отрыв от «простого народа».
- Кого вы изобразили в «Цветке Мэскаля», в этой особе, разодетой в царственные одежды? А ваша «Мать Эфиопия»?.. Посмотрите на её выхоленные длинные пальчики! Что общего у неё с нашими матерями-труженицами?.. Революция отвергает такое искусство! Художник должен повернуться к народу лицом!..
Слыша подобные высказывания, я не выдержал и тоже, хотя и гость, попросил слово. Говорил я минут пять, не меньше, начав с того, что и в России после революции многие так называемые пролетарские деятели культуры отвергали искусство и литературу прошлого, надеясь построить «новый мир» на пустом, до основания разрушенном месте, причём, руками тех, кто был никем и ничем… «Творчество Афеворка Текле – бесценное достояние Эфиопии, - заключил я с пафосом. – Достояние её прошлого, настоящего и будущего. И его нужно беречь!».
Провожая меня до гостиничного лифта, Афеворк, возбуждённый словопрениями, кажется, чересчур горячо благодарил меня за оказанную ему моральную поддержку. И я, признаться, не сопротивлялся, сознавая, что «чем мог, тем помог» своему другу в борьбе за и против…
Во время своих визитов в Москву (последний раз – в 1987 году) Афеворк непременно бывал у меня в гостях.
- Как вы можете жить в многоэтажных домах?! – удивлялся он. – Между бетонными потолками… Я не выдержал бы!..
В часы застолья он обязательно доставал из кармана свёрточек с красной берберой.
- Я всегда и повсюду вожу этот перец с собой. Это - моё лекарство от всех болезней. Как у многих русских – водка! (Мой эфиопский гость с улыбкой посмотрел на меня).
Большинство наших с Ириной гостей обычно составляли женщины. Афеворк вёл себя с ними непринуждённо, был всегда вежлив и предупредителен, быстро схватывал юмор, не прочь был и сам пошутить. Он видел, понимал, чувствовал, что нравится женщинам. И, словно желая загодя оградить себя от излишнего к нему интереса со стороны Ирининых приятельниц, он доверительно, с некоторой печальной иронией в голосе, однажды сказал ей: «А ведь я – монах в миру…».
Я знал это, но никогда не показывал вида, что знаю. Более того, я не придавал этому никакого значения. Главное, я не сомневался в том, что Афеворк умел разглядеть, оценить, а затем и достойно воплотить в портретном жанре женскую красоту и величие.
Может быть, поэтому в своём дружеском экспромте-послании (с устным переводом на английский) я так настойчиво убеждал его как-то за ужином, что…
Искусство – это женщина,
Красивая, ревнивая… Она
С тобой навек самим Творцом повенчана,
Ты кубок жизни с ней испей до дна.
Служить Красивой — не простое дело.
Ты ей довериться обязан, как судьбе.
Всю душу ей отдай и тело,
Тогда она откроется тебе.
Еще сложнее угодить Ревнивой.
Она чувствительна ко всем мирским страстям.
Она упрямо хочет быть счастливой,
Ревнуя блеску славы и... властям.
Так что вертись, на то ты и мужчина.
Ты сам избрал все тяготы венца.
И все же благодарная судьбина
Любимой женщине быть верным до конца!
Отправляясь на встречу деятелей культуры, он, по моей просьбе, прихватил с собой книгу Грэма Грина, чтобы взять для меня автограф у этого любимого мной писателя. Вернувшись, Афеворк сообщил, что Грэма Грина, увы, не было, он срочно улетел на родину.
- Но не огорчайся, - сказал художник шутливо. – Я дам тебе свой автограф, ещё один. Который по счёту?..
Действительно, у меня собралось уже несколько подаренных Афеворком красочных альбомов и множество цветных репродукций с его картин.
- А не мог бы ты мне подарить также и право использовать твои фото в моей будущей книге об Эфиопии?
В знак своего согласия и как бы в подтверждение своих слов Афеворк тут же вручил мне на память серебряный перстень-печатку с изображением Льва, символа эфиопской императорской династии.
В Большом театре, на «Иване Сусанине», узнав от Ирины, что эта опера раньше называлась «Жизнь за царя», Афеворк задумчиво сказал:
- Я очень многим обязан Хайле Селассие… А жизнь свою я отдаю своей стране, которую никогда не покину и которую буду защищать своим искусством.
У Афеворка, как у аристократа (хотя он выходец из крестьян), есть свой, собственный, герб. На нём, кроме мольберта, изображена шпага (увлечение фехтованием в годы учёбы в Англии). Она пронзает молнию, которая как бы отсекла от голубого неба половину, окрасив её в кроваво-красный цвет.
Герб Афеворка – с девизом: «Альфа Сын Грома» (в переводе с амхарского). Что означают эти слова?.. Я разгадал их смысл. Дело в том, что Афеворк, будучи глубоко религиозным человеком, считает автора «Апокалипсиса» - Святого Иоанна своим небесным покровителем. Ему - Апостолу и Богослову, иже с ним Иакову Заведееву, Иисус дал имена «Воанергес, то есть «сыны громовы» (Марк, 3: 17). А таковым, особенно, если они «Альфа» («Первые»), многое дано!
(Продолжение – «В птичьем грае и гамме цветенья». Гл.22)