Птица-говорун

        1.
        Что мы знаем о нашей судьбе? Ведь дар провидения дан лишь единицам. Кажется, что жизнь идёт размеренной полосой, иногда отклоняясь в разные стороны, как метроном. Влево, вправо. Влево, вправо. Мы нехотя расходуем эмоции, боясь расплескать эту чашу до конца. Сомневаемся, долго стоим на перекрёстке в ожидании чудо указателя: где же нам будет лучше? Казалось бы: всё должно быть просто. Помните сказку из детства про Ивана- царевича и серого волка? Поехал Иван на поиски жар-птицы, приехал он в чистое поле, а там столб стоит, где всё предельно ясно написано: « Поедешь прямо, останешься без еды. Направо, конь копыта откинет, зато тебе будет хорошо. Поедешь налево, тебе несдобровать, зато коню отлично!» Всё элементарно: либо тебе, либо коню. Если где-то убыло, где-то обязательно прибудет. Главное, что ты хочешь в конечном итоге. И мозги напрягать не надо. Никакой философии.
       Развилки на пути предоставляются каждому, не учитывая его материальное и общественное положение. Происходит это не всегда на Новый год, культово означающий начало новой жизни, в красивой упаковке и с золотым, блестящим бантиком. Мы в замешательстве мечемся перед выбором, ищем подсказку. Как правило, откуда ни возьмись, появляются советники: близкие родственники и не очень, близкие друзья и не очень. Ответственность за принятие решения ложится свинцовой ношей на наши хрупкие плечи, хочется перекинуть куда-нибудь. Мы ждём знака свыше. Небо молчит. Конечно, и серый волк может явиться во сне в роли советчика как палочка-выручалочка, но это частный и очень редкий случай.
       Сколько у нас вариантов, если посчитать все жизненные повороты? Бесконечность. Какой выбрать институт, с кем поцеловаться, с кем жить, выбрать страну, работу, наконец, просто перейти дорогу и не попасть под машину? Иногда происходит какое-нибудь незначительное происшествие, почему-то замеченное именно нами, хотя то же самое видели и другие. Восприятие и порядок мыслей у всех разные. Мы отличаемся друг от друга множеством аспектов. Поэтому предсказать реакцию живого существа не так легко.
        Кто знает: сумеет ли падающий из гнезда птенец расправить крылья и взлететь или попадёт в лапы кошке, наблюдающей это падение? Хватит ли жизненной силы только что посаженному деревцу вырасти через много лет до длины своих сородичей, или оно замёрзнет первой же зимой?
       Будущее не известно, но, с другой стороны, хотим ли мы его знать?


        2.
       Вернуться в родной город и потерять. Навсегда…
       Издалека смакуя и предчувствуя ночные посиделки с друзьями, редкие походы в театр и прогулки по Красному проспекту, так и оставшемуся для меня главным Бродвеем в жизни. Недолгие набеги в город моего детства стали уже давно привычными, не такими частыми, как хотелось бы, всего пару раз в год. Каждый раз это было ожидание праздника, знакомого уже давно. Любимый киоск с мороженым, почему-то именно здесь мороженое казалось вкуснее, чем в соседнем; опрятная небольшая кафушка с правильно прожаренными блинами, зазывающе подвернувшими золотистые края; широкий центральный проспект, практически не изменившийся со школьных лет, хоженный вдоль и поперёк миллион раз в одиночестве и с друзьями. Всё это мне давало неизменно огромный заряд бодрости и энергии до такой степени, что муж, встречающий меня каждый раз с букетом цветов в аэропорту Франкфурта, пристально вглядывался в толпу прилетающих и узнавал похорошевшую и помолодевшую жену лишь тогда, когда я подходила вплотную с привычным вопросом: «Как всегда кого-то ищем и не меня?»
       Первый раз я ехала по ночному Новосибирску в день прибытия и не замечала ярких огней сумеречного города, переливающейся рекламы, тусующейся молодёжи, весело болтающей и курящей у входа в бары и ночные клубы. Всё стало тусклым, моментом поменяло восторженные кричащие краски и звуки. Серый цвет заполнил пространство, медленно, но верно просачиваясь внутрь, сковывая дыхание. Хотелось куда-нибудь спрятаться, заползти и отдышаться. Пережить, свыкнуться с потерей, всегда приходящей так внезапно. Слёзы прокладывали неслышные тропинки по лицу, и с этим невозможно было ничего поделать. Непривыкшая плакать на людях, я не могла взять себя в руки. Шофёр наспех взятого такси приглушил орущий шансон, мой друг Дмитрий держал меня за руку. Молчание было невыносимым, но говорить вряд ли было нужным. Жадный, ревниво вылавливающий незнакомые с прошлого раза новинки взгляд поблёк, став безжизненным и пустым.
   - Бывает, сердце не выдержало. Этот мотор – не вечный двигатель, - эта фраза моего друга вот уже несколько лет стоит у меня в ушах.
       Хотелось побыть одной, забраться с ногами в старое прошорканное кресло и дать волю слезам. Димка тактично проводил меня до квартиры, привычно по-братски чмокнул в лоб, даже не напомнив, что как всегда привёз Абрау-Дюрсо полусладкое, как я любила. Пить шампанское, отмечая мой первый день в России на кухне при свечах, стало давно нашей традицией. Сегодня эта традиция прервалась.
       Я осталась в своей квартире, налила запасённый с прошлого набега кофе, добавила коньячок, подумав, добавила ещё и завернулась в плед. Воспоминания нахлынули скопом, хаотично и бессмысленно наслаиваясь друг на друга подобно вспышкам, мешая мне успокоиться.


        3.
       Как ни странно, эта развилка была мне подарена судьбой именно на Новый год. Когда я училась в десятом классе.
       Учёба в школе никогда не доставляла мне хлопот. Мне нравилось это серое безхитростное здание, атмосфера соперничества в нашем заумном классе. Это был экспериментальный шахматноматематический класс престижной центральной школы. Некоторые одноклассники ездили из очень отдалённых районов. Мне с расстоянием повезло гораздо больше остальных, всего 25 минут пешком. Телефоны дома расценивались как роскошное везение, поэтому мы встречались больше для общения, чем учёбы. Хотя кому как. Например, когда наш Кузнецов единственный умудрился написать экзамен по алгебре в восьмом классе на четыре, у него намертво закрепилось прозвище Бездарь. Я входила в шестёрку лучших, контрольные мы писали, закрывшись локтями, чтобы враги не заглядывали. Мы старались перегнать друг друга, оспаривая постоянно первенство. Наша математичка Нелли Амаяковна была удивительной тёткой со вспыльчивым армянским характером. Она обожала свой предмет и поорать. Благо повод находился сам собой уже в начале урока. Можно было под гром и молнии делать уроки, например, по русскому или ещё по чему. Нелька пол урока 18-20 минут стандартно орала, и когда она внезапно успокаивалась, можно было с точностью до минуты сказать: сколько времени на данный момент. За оставшийся урок она умудрялась нам объяснить новую тему, причём так, что понимал даже Кузнецов. Школьная программа казалась для умственно отсталых, поэтому в десятом классе я уже знала о теореме Ферма. Естественно, втихушку от других половина класса пыталась её доказать по вечерам под светом настольной лампы. Но видимо мы были для этого всё же не достаточно умными.
        Приближался Новый год, в последнем классе хотелось сделать что-то такое, чтобы надолго запомнилось. Все понимали, что после школы мы наверняка разъедемся и когда ещё встретимся? Особо дружным наш класс никогда не считался, всё-таки сказывалась разрозненность местожительства, но и враждебности никогда не присутствовало. Родители нас старались всесторонне развивать, хотя нагрузка с шахматами и математикой мало оставляла свободного времени. Мы ходили в театры, ездили на экскурсии на молокозавод, кондитерскую и шоколадную фабрики, словом туда, где работали наши родители. Мне нравились эти поездки. Хотя мы были уже взрослыми, нас в конце каждой экскурсии обласкивали, кормили всем лучшим, что могли найти на своём предприятии, и носились как с ясельной группой детского сада. Под эгидой: всё лучшее детям. Наши поездки накрылись внезапно медным тазом после общего обжорства на хлебозаводе. Мы никогда не видели: как делают торты, тем более в таком количестве. Ну кто может устоять, когда на торты так красиво лепили разноцветные масляные розочки из больших полотняных пакетов? Фигурки украшения получались на редкость быстро и ловко. Мы разбредались кто куда и завороженно следили за этим таинством. Торты никогда не были первой необходимостью в еде, да и стоили не дёшево, поэтому родители нас не баловали. Мы обалдели от такого изобилия. Работницы, толстые тётушки в белых колпаках и халатах, не выдерживали из-за спины пристальных взглядов, сбивались, кондитерское произведение искусства шло в брак. Мы дружно смотрели голодными глазами , напоминая жалобных котят из советского древнего мультфильма « Кошкин дом», и нам отдали несколько сокровищ. Ели много и впрок, чтобы уж на всю жизнь. Неудивительно, что сейчас при виде магазинного торта у меня тут же развивается рвотный рефлекс. В конце сердобольный экскурсовод подвёл нас к огромному корыту, где жарили арахис. Естественно, все набрали про запас, наполнив карманы в школьных пиджаках и фартуках. Мы обжигались, дули на руки и опять лезли в это пекло. На следующий день в школу пришёл только Кузнецов, он просто не ездил на хлебозавод. Кстати, арахис я тоже не люблю.
       Во избежание подобных эксцессов больше таких экскурсий с подношением даров в виде конфет, тортов и прочей пищевой промышленности не устраивали. Решено было съездить в музей института камней. Девочкам обещали небольшие подарки, и наше девичье воображение разыгралось. Тем более по телевизору показывали предновогоднюю рекламу, одна из которых была самой завораживающей: « лучшие друзья женщин - это бриллианты». В завершении как всегда дискотека с конкурсами.
       От Нового года всегда ожидаешь чего-то, кажется, что именно в один день твоя жизнь изменится и завертится колесом: ярким, будоражащим нервы. Вряд ли найдётся человек, который в детстве не считал дни до встречи с дедом Морозом в детском саду. Каждый помнит: как срывался голос при прочтении того стишка у ёлочки, самого лучшего. А когда наконец-то вручали маленький хрустящий целлофаном пакетик с двумя мандаринками, вафлей и кучкой шоколадных конфет? Радости не было предела. Казалось: для счастья так мало надо. С годами вера в чудо проходит. Дед Мороз и Снегурочка не приезжают на санях из Лапландии, а живут по соседству. Но ожидание чего-то нового, боя курантов, шампанского остаётся на всю жизнь. Особенно в молодости.
        Новый год в десятом классе мне особенно запомнился, правда, это никак не было связано со школой.


        4.
       Вопреки семейным традициям предстоящий зимний праздник я встретила не дома. Накануне невеста брата Наташка пригласила меня на дискотеку в общежитие радиотехнического факультета НЭТИ, где она и училась. Первый выход в свет меня, школьницу, конечно же, вдохновил на ранее недоступные подвиги. Дело было даже не в тщательно отутюженном платье, доставшемся мне по наследству от старшей сестры. Я завила волосы, пол ночи промучившись и ворочаясь на подушке в твёрдых бигудях, придуманных садистами. Мне даже  удалось что-то изобразить на лице, пользуясь косметическим арсеналом матушки. Не таким богатым по нынешним временам, но у меня-то вообще ничего такого не было. Двойник в зеркале улыбался своему отображению, лучики глаз светились озорными искорками, мы друг другу нравились. Я ощущала себя весенней корзинкой с цветами. По взглядам родителей, провожающих меня с поздравлениями и наставлениями, было понятно, что по поводу корзинки наши взгляды расходятся, но это уже ничего не меняло.
       Решено было отметить сам Новый год у Наткиной подруги Лены, жившей по соседству с институтом, ну а потом дискотека. Собственно, сам праздник ничем не отличался от остальных: папа, мама, несколько подруг, оливье, селёдка под шубой, птичье молоко и шампанское под бой курантов. Как само собой разумеющееся, пожелание себе, любимой, непонятно чего в радужных тонах. Судя по тому, как мы быстро щёлкали клювами, опустошая тарелки, заботливо наполненные родителями, это « непонятно что» уже брезжило не за горами.
       Все девчонки в НЭТИ были наслышаны о скачке на РТФе. Слухи были разные, но это лишь подогревало любопытство. Одно мы знали точно: если на десять парней найдётся хотя бы одна девица, то уже не так плохо. Честно говоря, возможно это и была главная причина туда попасть.
       Родители Лены ничем не отличались от моих по выразительным взглядам, означающим как они против, и предостережениям. Создавалось впечатление, что нас отправляют в логово врага. Хотя по боевой раскраске на наших лицах, напоминающей краснокожих перед походом на соседнее племя, родители давно поняли:  разговоры бессмысленны. Но для очистки совести нужно было что-то сказать, вот они и говорили. Вдогонку мы получили пирожки и конфеты с праздничного стола, дабы угостить знакомых мальчиков.
        Первое общежитие НЭТИ представляло собой огромное полногабаритное здание сталинской постройки. Студенты и преподаватели любовно называли его копейкой. Про этот старый дом слагали легенды: про пожары, самоубийства, живших там в большом количестве гениев и в таком же, впрочем, количестве бестолочей. Чего там только не бывало. Хотя землетрясения точно не было: Сибирь всё-таки. На первом этаже находился зал, где проходили репетиции, а порой и концерты наших первых сибирских рок звёзд. Некоторые из них спустя несколько лет, замеченные столичными раритетами, перебрались в Москву или Питер и несли свои песни и музыку не только кучке продвинутых студентов, а всей стране наравне с рок старейшинами.
       Несмотря на то, что стены зала были хорошо звукоизолированы, уже подходя к общаге, слышался тяжёлый ритм металла. Стены подтрясывались, окна дребезжали как при бомбардировке ночного города вражескими мессершмиттами.
       Знакомые парни моих приятельниц ждали нас внизу и сразу провели в достаточно чистую просторную комнату. Я была самой младшей, но комплексов по этому поводу совершенно не испытывала. Наличие старшего брата и друзей привело к тому, что общество парней воспринимала как свою родную стихию. Слово « перестройка» в Сибири пока ещё мало кто знал. Но рассвет новых изменений уже прокладывал первые лучи света, хотя до зенита этому солнцу было ещё далеко. В то время на экране телевизоров в праздничные дни консервативно мелькали одни и те же лица: в неизменном коротко стриженном паричке Кобзон, Леонтьев с шапкой волос, напоминающий жизнерадостного пуделька с химической завивкой, интеллигентный Хиль, в вечных балахонах Пугачёва и иже с ними. Благодаря этим ребятам в копейке я впервые услышала «Жар цвета хаки»,  «Мальчики-мажоры», «Алюминиевые огурцы» и многое другое. С тех пор поняла, что попса для меня больше не существует и не будет существовать никогда. Modern talking, Белые розы, как и всё остальное про розы остались забытыми на дне колодца моей юности. Русский рок уже набирал обороты, выходил из подполья и кричал: «Сколько можно жить мелочами?» Сказать, что эти песни были мне интересны, это ничего не сказать. Но танцевать под них? Такой мысли не могло возникнуть даже в закутке моего захмелевшего сознания. Парни оказались весёлыми и компанейскими, совершенно нормальными и не маньяками, вопреки «надеждам» родителей. Говорили про наступающую сессию, новые песни Наутилуса, Аквариума, время летело по студенчески беззаботно. Хлопнув с девчонками  чуть-чуть шампанского в честь нового года и «со свиданьицем», мы получили тот заряд храбрости, чтобы устремиться на дискотеку.
       Увиденное потрясло моё воображение. Определение дискотека здесь явно не катило. Только скачок и ничего другого. Позже я услышала ещё одно название данных танцев - корчи. Огромная комната, белые стены со стекающими капельками воды, душный воздух, жара, всё напоминало баню. Думаю: железные тазики на скамейках и берёзовые венички были бы здесь весьма кстати. Большие колонки выплёскивали жёсткий ритм. Два светофора, не понятно откуда взятые и поставленные по разные стороны сцены, отчаянно мигали. Создавалось впечатление, что ты находишься на не совсем адекватном перекрёстке. Парни, некоторые раздетые по пояс, слаженно раскачивались как зомби: вперёд-назад, вперёд-назад. Тогда людей, танцующих рок, было совершенно трудно представить, это нужно было видеть. Мы обалдели. Но скоро так же раскачивались в такт музыке. « Марш, марш левой! Марш, марш правой! Я не видел толпы страшней, чем толпа цвета хаки!»- Скандировал Бутусов из колонки.
       Минут через пятнадцать, не выдержав жары и такого накала, мы с Наташкой вышли подышать свежим воздухом. Бог мой! На кого мы стали похожи! Смех нас душил, мы смотрели на себя в зеркало. Тушь потекла, потные, розовые лица, жуткие волосы, как будто месяц не мытые. Пронеслась мысль о ночном кошмаре в садистских бигудях: стоило ли так мучиться? Наверняка мы бы без проблем прошли  кастинг на вакантную роль бабы Яги в каком-нибудь детском блокбастере. Найти единственный женский туалет в копейке, находившийся почему-то на третьем этаже, оказалось не так легко. Умывшись, мы стали опять похожи на самих себя.
     - Привет, девчонки! – услышали мы голос, спускаясь вниз по лестнице. – Стали опять людьми?
       Была ли это любовь с первого взгляда? Вряд ли. Но толи от выпитого шампанского, толи от самой атмосферы праздника и новизны, дающей эффект лёгкого дурмана, этот парень сразу вызвал жгучий интерес. Не красавец, но явно неординарной внешности. Роскошная шевелюра, жёсткие волосы, зачёсанные назад, густые непослушные брови, большие очки. Спокойный открытый взгляд с усмешкой. По внешности он сильно напоминал тогдашнего любимца молодёжи Влада Листьева, часто появляющегося на экранах телевизора. Минута молчания в конце лестницы затянулась.
     - Говорков, – представился наш новый знакомый. Немного подумав, добавил. – Егор.



        5.
       Говорков сразу ворвался в мою жизнь. Стремительно, внезапно, не спрашивая разрешения. Он заполнил собой всё пространство. Казалось странным и неправдоподобным, что неделю назад Гошку я даже и не знала. Он был всегда, это чёткое ощущение не пропадало ни на минуту. Несмотря на разницу в возрасте пять лет, я никогда не ощущала его взрослую заботу, он не старался меня воспитывать или менять. Хотя я была ещё школьницей, а он практически заканчивал институт. Егор бесспорно был яркой личностью. Приятелей у него была воз и маленькая тележка. За подвешенный язык его ценили и принимали в любой компании, безоговорочно признавая в нём лидера. Говорков писал стихи: серьёзные и похабные, весёлые и слёзные, тут же аккомпанировал себе на гитаре. Конечно, вряд ли его бы взяли на роль соло гитариста в Scorpions или Led Zeppelin, но знание «трёх аккордов» закрепило за ним твёрдо амплуа парня с гитарой. Вечно ехидничая, всегда с озорными глазами он представлял собой допинг от любой депрессии: была ли то ссора с родителями, пара в школе или проливной дождь за окном. Как прирождённый дрессировщик, он приручал меня постепенно. Сначала звонил: ненавязчиво, через день, через два, потом каждый день. Потом приходил: осторожно, как будто осваивая для себя новую территорию. Не прошло и месяца, а я уже не знала: как можно без Говоркова провести день. Он работал, писал статьи в студенческую газету Энергию, был внештатным корреспондентом пары газет в Новосибирске, учился. Может быть, он не спал? Гога старался везде успеть, спешил жить.
       Наряду с классической музыкой, которую слушали мои родители, в нашей квартире стал звучать рок. Правда, во избежание конфликта поколений, когда родителей не было дома. Гошка принёс старенький, видавший виды кассетный магнитофон Электроника, и мы вместе слушали Наутилус, Аквариум, с совершенно ужасным качеством первые альбомы Гражданской обороны и Калинового моста, записанные в копейке. Обаяние Говоркова не знало границ. Матушка расцветала при его появлении. Кормила и млела от комплиментов, на которые так был скуп мой отец.
     - Сегодня гороховый суп особенно удался. А прошлые голубцы я помню до сих пор, – доносилось с кухни.
       Мы с отцом давились от смеха в соседней комнате, потому как этот цирк вынести рядом не представляло никакой возможности. Матушка моя имела несколько недостатков, приготовление пищи можно было смело отнести к одному из них. Появление Гошки вдохновило её даже на стряпню, что нас, несомненно, радовало. Но была и другая сторона этой медали, частое приготовление голубцов и горохового супа уже граничило с издевательством.
       Егор очень много читал, хорошо разбирался в политике и всегда мог поддержать заумные беседы с отцом. Отец окрестил его птицей-говоруном, которая, естественно, отличается умом и сообразительностью, что считалось высшей мерой родительского благоволения. Птица-говорун прочно обосновался в нашей семье.
       С недавних пор на телевидении появились новые передачи, означающие журналистский прорыв перестройки. По пятницам шёл Взгляд с молодыми ведущими Листьевым, Захаровым и Любимовым. Достаточно раскованные парни в прямом эфире практически в домашней одежде не говорили ничего крамольного, но сама подача материала, обсуждение, высказывание своего личного мнения делали эту передачу особенной. Тем более во время музыкальных пауз появилась возможность услышать и увидеть современные видеоклипы. По субботам было До и после полуночи с Молчановым. Обе шли ближе к двенадцати ночи в самое неликвидное время. Но практически вся страна припадала к экранам телевизора, передачи обсуждались сначала с опаской на кухне между близкими, потом всё смелее обменивались полученной информацией даже на работе. Так как цветной телевизор рассматривался как редкий подарок судьбы, а он у нас был, Гога оставался иногда ночевать, до утра споря и ругаясь с моим отцом по поводу увиденного.
       Говорков уютно чувствовал себя в нашей квартире, в моём сознании, но своё личное пространство охранял тщательнее, чем Кощей Бессмертный берёг иголку в яйце, означающей его смерть. Я знала его приятелей, одногруппников, коллег по работе, но я совершенно не знала о его жизни: кто у него родители, с кем живёт, и, вообще, что он чувствует, бывает ли ему одиноко? По логике вещей у каждого человека такие моменты имеют место быть. Мне приходилось довольствоваться лишь внешней оболочкой в образе рубахи-парня.
       Неизвестная мне сторона Егора открылась достаточно неожиданно. Он не появлялся пару дней, что было совершенно не свойственно нашим отношениям. Я волновалась.
     - Где же наша птица-говорун? Неужто в тёплые края подалась? –сетовал отец. Ему не с кем было обсудить последние новости.
       Как-то в субботу меня разбудил ранний телефонный звонок.
     - Ты можешь ко мне приехать? – спросил незнакомый голос. Гошка был пьян.
       Наспех собравшись, я понеслась по адресу, который он мне продиктовал. Ничем не примечательный район, ничем не примечательная маленькая квартирка в сером жилом здании. Зато Гошкина физиономия была удивительно колоритной. Опухшие глаза от невысыпания, трёхдневная щетина, торчащие в разные стороны непослушные волосы. Картину дополняла немытая посуда, пустые бутылки, куча окурков и форменный беспорядок.
     - Понимаешь, такую статью не пропустили! А ведь почему? Перестройка на дворе, а всё как динозавры по берлогам. Сидим, уткнувшись в свои кухни, свои мирки. Нет, говорят, статья замечательная, но в печать не пойдёт. Вот всё хорошо, но пошёл ты на х…- Говорков был близок к истерике.
       Я ничего не понимала, но послушно кивала головой в знак согласия. После нескольких чашек чая, пары таблеток цитромона Егор начал успокаиваться. Я внимательно его слушала, не перебивая. Впервые я почувствовала: насколько близок мне этот человек, и как нужна ему моя поддержка совсем ещё юной девчонки. Гошка благодарно держал меня за руку.



        ***
       Странное было время, странные судьбы…
       Говорков  с детства дружил с жившим в соседнем подъезде Петром. Закадычными друзьями он вряд ли были, но знали друг друга давно и считались чуть ли не родственниками. Петя ещё в школе отличался от своих сверстников более крупным телосложением и отменным здоровьем. Он не раз вытаскивал Гогу из всяких дворовых передряг, потому как из-за своего острого языка Говорков частенько нарывался на неприятности, а драться не умел. На этот случай под рукой всегда оказывался не такой умный, но зато умеющий дать сдачи Петька.  В институт Петя не попал, не набрав нужное количество баллов на вступительных экзаменах. Пришлось довольствоваться авиационным техникумом. До армии оставался год, а он очень хотел учиться. Восемнадцатилетие они отметили шумно и весело всей дворовой ватагой, благо дни рождения шли практически друг за другом.
        Говоркова в армию не взяли по причине слабого зрения, а Пётр попал в учебку в Отар недалеко от Киргизии, где пол года готовили парней для прохождения службы в Афганистане. Так Петя со многими товарищами оказался в одном из самых опасных мест на планете. Сначала был шок от увиденного, потом произошло притупление чувств, страх исчез,  и Пётр стал отважным бойцом. Иногда он выносил из-под огня на плечах раненых товарищей. Единственное, к чему он так и не сумел привыкнуть, была смерть. Сам Петя никогда не был ранен даже осколком, его счастливая звезда явно повернулась к нему нужным местом. Оттрубив положенные два года, он не смог бросить боевых друзей в горящей точке, считая возвращение домой малодушным побегом. Поэтому Пётр остался. Случайно нарвавшись на душманов, он и несколько парней оказались в окружении. Его контузило и ранило в руку. Пока среди прочих солдат, нуждающихся в медицинской помощи, Петя оказался в госпитале, прошло достаточно много времени, рана стала гноиться, началось заражение. Пришлось ампутировать левую руку. Практически побывав на том свете, Пётр всё-таки выжил, но вернулся домой калекой. Бойцов из Афгана встречали как победителей, но стране они нужны были только молодыми и здоровыми, а не как уж не с пошатнувшейся психикой. Пете дали инвалида второй группы и назначили мизерную пенсию, несмотря на все награды за проявленную отвагу. Работу он найти не мог и тихонько спивался на глазах убитых горем стареньких родителей.
        Было тем обиднее, что в феврале 1988 года официально объявили о подготовке к подписанию договорённостей между советской и афганской стороной и предстоящем выводе наших войск. Война в Афганистане оказалась никому не нужна.



        ***
        Гошка изо всех сил пытался как-то помочь соседу с работой, что оказалось практически невыполнимой задачей. Образования у Петра не было, учиться дальше из-за контузии он не мог, да и не хотел, ещё и без руки. У Пети не получалось привыкнуть к нормальной спокойной жизни, по ночам он с криками просыпался в холодном поту, в который раз переживая увиденное в Афганистане, смерть товарищей. Безысходная ситуация. Говорков хотел привлечь общественное внимание, ведь случай с Петей был вряд ли единичным. Он написал огромную статью, но не в одну газету, где Гошка работал, материал не взяли. Не пришло время. Любую несправедливость, как я поняла позже, Егор принимал очень близко к сердцу. Я почти физически ощущала тогда его душевную боль.
        После этого эпизода я почувствовала: насколько Говорков был чутким и ранимым человеком. Теперь я осваивала неизвестную мне территорию этой многогранной личности. Отца Гога помнил смутно, жили они вдвоём с мамой в этой маленькой квартирке. Матушка, проникнувшись идеалами общества и осознав всю ответственность за воспитание единственного сына, относилась к нему достаточно холодно, боясь испортить мальчика излишней материнской заботой. Поэтому Говорков любил проводить время в одиночестве, когда родительница уезжала в командировки. Он писал замечательные стихи, имея привычку делать это в ванной с неизменной сигаретой во рту. Иногда приносил мне для одобрения. Конечно, это не могло мне не льстить
       Как-то раз наша птица-говорун влетела с горящими глазами.
     - Мы идём на джаз! Представляешь, к нам приезжает Козлов-сакс. Это здорово! Я уже и билеты достал. – Гошка был необычайно доволен.
     - «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст», – прокомментировал радостную новость мой отец.
        Кроме Эллы Фицджеральд, отец где-то через знакомых достал её пластинку, из джаза раньше я ничего не слышала, поэтому скептически отнеслась к буйной восторженности Говоркова, который взахлёб рассказывал: как новосибирская музыкальная тусовка рада единственному концерту этого саксофониста.
        Концерт совпал с моим днём рождения, и вот наконец-то наступило моё семнадцатилетие. Я стала взрослой, по крайней мере, тогда я именно так и думала. Телефон не разрывался от звонков с поздравлениями. Я никогда не представляла себе больших шумных компаний из собранных разноплановых приятелей.
     - Рядом должны быть только друзья, а тем более на личные праздники, – говорил мой отец. – А друзей, как правило, не бывает много, если они вообще есть.
        Поэтому в гости были приглашены трое подруг и Говорков. Гошка уже с утра приволокся с огромным букетом розовых роз, стоивших на рынке целое состояние. Праздник удался. Наша птица-говорун светилась обаянием и как всегда была в центре внимания. Я гордилась им.
        Вечером мы пошли на выступление Алексея Козлова, которое проходило практически в неформальной обстановке в небольшом кафе на Орджоникидзе. Егор меня познакомил с ребятами, играющими или, вернее, пытающимися играть джаз. Удивляло до глубины души одно: как Гошка, зная такое количество народа, умудрялся не знать своих соседей по площадке? Концерт был замечательный, на одном дыхании. С того момента я заболела джазом, и всегда с удовольствием ходила на концерты, а иногда и репетиции своих новых знакомых.
        Я не знала и никогда не интересовалась: как Гошка при такой насыщенной жизни ухитрялся ходить на обязательные занятия в институте и даже сдавать нужные экзамены. Может, он был гением? Моя учёба катилась по наклонной плоскости, причём не в ту сторону, в которую хотели мои учителя и родители. При том количестве трояков, которые множились даже несмотря на вызов родителей в школу, серебряная медаль, напророченная после первого полугодия преподавателями, махнула мне лапкой, так и оставаясь пророчеством. Единственный интерес вызывали лишь мои любимые предметы: математика и литература. Математика мне нужна была для поддержания собственного авторитета, чтобы классные противники не задирали носы от своей значимости. Вдруг всё же кто-то докажет теорему Ферма, и этим кто-то окажусь не я? Такой несправедливости я, конечно, допустить не могла. Ну и литература. Я всегда любила поумничать, и, нахватавшись новых слов и фактов из книг, частенько заставала врасплох Гошкиных приятелей, которые удивлялись такой детской продвинутости. Ох уж эти амбиции!
        В те годы после советского затишья музыкальная жизнь била ключом, радуя новыми группами. Иногда однодневками, иногда нет. Они плодились и множились как пчёлы в улье на пасеке под опытным приглядом пчеловода. Разнообразная палитра течений в музыке была на любой вкус и пристрастие. Достаточно сказать про несколько групп с одинаковым названием Мираж, разъезжавших с одними и теми же песнями по стране и работающими на износ практически на голом юношеском энтузиазме. Появились такие направления как панк, гаражный рок, психоделия. По Новосибирску можно было встретить уже не только мажоров, но и панков, хиппи. Кучковались они, собираясь сначала где-то на квартирах, чтобы достойно образу экипироваться, а потом выходили потусоваться обычно где-нибудь на Красном проспекте или набережной. По одному в таком прикиде пока выходить боялись из-за риска быть побитыми, остаться без волос или даже угодить в ментовку.
        В апреле в Новосибирске проходил рок-фестиваль. Билеты давно уже были распроданы. Хотя их можно было приобрести у местной фарцы по цене самолёта. У Говоркова был знакомый художник, профессионально нарисовавший нам пару входных билетов  на два дня. Огромная удача! Фестиваль шёл всю неделю во дворце Чкалова, прозванным в народе Чекалдой. Каждый день выступало  несколько групп. Егор хотел пойти на концерты, где принимали участие Летов и Ревякин. В честь такого выхода я даже попросила напрокат рваные джинсы у своей подруги. Наш вход по фальшивым билетам прошёл без сучка и задоринки. Единственное, что омрачало это событие, была забитость до предела огромного зала Чекалды. Яблоку негде упасть. Мы сели на ступеньках в проходе, как и некоторые другие. Публика поражала колоритностью и разношёрстностью. Даже странно, что в одном зале могли спокойно существовать панки, рокеры, местная шпана. Правда, стоит вспомнить, что почти у каждого ряда стояли менты с дубинками. Собрались как на демонстрацию. Около нас расположилась группа панков. Их гребни переливались жёлто-красно-зелёными цветами, хотя чёрная одежда немного омрачала такое разноцветье в причёсках. Хиппи сплошь все с длинными волосами в рваных джинсах, с кучей фенечек на шее, руках и волосах смотрелись гораздо веселее. Ну а шпану можно было узнать по спортивным костюмам с раритетной надписью Adidas.
        Закрывать концерт должна была мало известная группа Адольф Гитлер, но интересная своими очень политизированными текстами. Выход задерживался, опять настраивали аппаратуру. Стали раздаваться свистки, крики. Наконец, парни вышли на сцену. Неожиданно выключили электричество. Глазам, привыкшим к свету, разглядеть что-то в кромешной темноте не представляло никакой возможности. Наступила ухо режущая тишина.
     - Всем оставаться на местах! Сохраняйте спокойствие! – объявил чей-то властный голос в рупор.
        Страх ещё не успел разбежаться по венам, как я услышала Гошкин шёпот.
     - Всё хорошо. Я рядом.
        Мы так и сидели на лестнице. Почувствовав его руку на плече, я ощутила комфортное чувство защищённости от близости с этим человеком. Вдруг он взял меня за волосы, придвинул к себе, нашёл в темноте мои губы своими губами и стал целовать. Жадно, не отрываясь, раздвигая мои зубы своим требовательным языком. Сердце ушло в пятки, в животе «появились бабочки». Но мне нравилось ему подчиняться. Время остановилось. Это, несомненно, был один из самых волнительных моментов в наших отношениях. Включили свет, началось выступление, но мы не могли оторваться друг от друга. Адольф Гитлер мог и подождать.
        Потом мы узнали, что, выключив электричество, пытались сорвать выступление этой группы.
        В конце мая к нашим соседям приехал племянник Максим из Киева для поступления в университет. Мальчик был необычайно хорош: высокий, с коротко стриженными чёрными волосами и с карими глазами. Сначала попросили показать ему город, потом съездить в университет, ведь сам он ничего не знал. Мы перестали видеться с Говорковым каждый день, у меня просто не хватало времени. О существовании Макса я не хотела, чтобы Гошка знал. Поэтому когда он звонил, предупреждая об очередном визите, я находила кучу причин для того, чтобы отложить его посещение. Я стала врать.
       Как-то он приехал с воспалёнными глазами без звонка поздно вечером.
     - Стих написал. Тебе. Потом прочтёшь, хорошо?
       Наскоро попив чай и разговаривая ни о чём, Егор ушёл. Я открыла в несколько раз сложенный листок, вырванный из школьной тетради, с размазанным пеплом от сигареты.


Ты уверена в жизни? Как будто вполне.
Ты довольна? Но в это не верится мне.
Я не знаю, что завтра случится с тобой,
Эта жизнь продолжается странной игрой.
Ты теряешь, но делаешь вид, что нашла.
Ты уходишь на время чужого тепла,
И назавтра опять возвращаешься ты
Эти правила так беспощадно просты.
Ты не хочешь, но видишь не то, что вокруг.
Ты не слышишь грозы, открывая на стук.
Ты не любишь чужих и не знаешь своих,
По привычке не веря ни в тех, ни в других.
Ты себя убеждаешь, но знаешь не в том.
Ты не знаешь: зачем и что будет потом.
И уйти каждый раз собираешься ты,
Но природа не терпит в тебе пустоты.
Ты могла бы устать от себя и друзей,
Но тебе почему-то везёт на людей.
Это странной игры непонятный каприз,
Означающий путь толи вверх, толи вниз.
Ты спокойна, но только в сплошной тесноте,
В темноте, где угодно, только на высоте.
Для тебя быть не может другого пути:
Как без права на отдых идти, идти.
Ты уверена в жизни? Как будто вполне.
Ты довольна? Но в это не верится мне.
Я не знаю, что завтра случится с тобой,
Эта жизнь продолжается странной игрой.


        Говорков исчез. Так же стремительно, внезапно и не спрашивая разрешения, как и ворвался в мою жизнь. Только отец периодически вспоминал о  птице-говоруне, которая на редкость была умна и сообразительна.



        6.
        Несмотря на то, что оценки в аттестате о среднем образовании получились достаточно посредственными для меня, я успешно сдала вступительные экзамены и поступила в НЭТИ. Студенческая жизнь всегда поглощает с головой, особенно первые годы. Я была не исключением. В институте находилось шесть больших учебных корпусов, соединённых пристройками с коридорами. Кого я только не встречала: друзей брата, бывших одношкольников, знакомых по различным тусовкам. Говоркова среди них не было. Если раньше провидение нас сталкивало на каждом шагу в совершенно неожиданных местах, то сейчас наши жизненные линии стали параллельными, которые, как известно, никогда не пересекаются, хотя и могут идти совсем рядом. Иногда у нас проходили лекции по Электронике в аудитории первого корпуса дверь в дверь, где находилась редакция Энергии, в которой Гошка работал. Каждый раз я с замиранием сердца смотрела, как из редакции открывается дверь, и в клубах сигаретного дыма появляется какой-нибудь человек. Но это был не он. Новая обстановка, приятели, интересные занятия, необходимость что-то делать по учёбе, а не волынить, как я привыкла  в школе, заставили меня забыть о Егоре. По крайней мере, не вспоминать о нём так часто. Я училась, влюблялась, разочаровывалась, потом опять училась и влюблялась, круг не прерывался. Время незаметно неслось.
        Некоторые предметы давались не так легко как высшая математика и физика, приходилось сидеть дома по вечерам и грызть гранит науки. Особенно было тяжело въехать в конце семестра в начертательную геометрию. Я ничего не понимала в больших чертежах и просто входила в ступор уже при одном виде этих огромных листов ватмана. Преподавательница с садистским удовлетворением всё чёркала, заставляя вновь переделывать. До последнего срока, когда нужно было кровь из носа принести удобоваримую версию чертежа, оставалось два дня. Я была в отчаянии. Вылететь из института совсем не улыбалось, тем более под Новый год. Спускаясь по лестнице с этим ненавистным листом, завёрнутым в газету, я чуть не плакала.
     - Чего сопли жуём?
        Я не могла поверить своим ушам. Говорков стоял рядом и улыбался. Всё в нём было привычно и уютно: его озорные глаза, ехидная ухмылка, лёгкий свитерок, как всегда одетый на голое тело, и любимый пиджак.
     - Пойдём что ли покурим?
        Минздрав предупреждал о вреде курения явно не его. Приглашение было как обычно к себе единственному, наверно, ему доставляло удовольствие травить мой детский организм своим сигаретным дымом. Я чуть не расплакалась: толи от жалости к самой себе, толи от радости вновь увидеть эти спокойные, уверенные, родные глаза. На Гошку моё горе не произвело никакого эффекта.
     - У меня сейчас дела, а вечером я приеду. Всё будет нормально. Разве я тебя когда-нибудь обманывал? Пироги, короче, пеки.
        Егор поднял мой подбородок. Мне стало немного не по себе, наши глаза были совсем рядом. Я не знаю: сколько мы так смотрели друг на друга. Минуту, две, может пять? Но тут, как будто внезапно вспомнив о своих неотложных делах, Говорков убрал руку и побежал по лестнице дальше, не прощаясь.
        Дома я читала учебник по начерталке, пытаясь в который раз разобраться в этих ошибках. Сконцентрироваться не получалось, все мысли были заняты Гогой. Наша мимолётная встреча уже казалась галлюцинацией, плодом моего усталого от учёбы воображения.
        Егор пришёл вечером как всегда голодный. Горохового супа и голубцов, к счастью, не было, пришлось довольствоваться бутербродами. Не оставляя времени на пустые разговоры, Гошка сразу стал вникать в мои чертежи. Но Говорков был бы не Говорков, сидеть с закрытым ртом, не ехидничая, наверное, он просто не умел.  Может, это моё присутствие вдохновляло его на такой словесный понос? Я не знаю. Уверенность в  своей победе над начертательной геометрией уже не мерцала бледнеющей звездой среди туч. Она ярко светила на чистом небе. Я точно знала: мы прорвёмся.
        У Гошки ничего не изменилось. Он заканчивал институт, много учился, работал. Про личную жизнь каждый из нас помалкивал. Начав с чистого листа, Егор чертил несколько часов.
     - Сделай мне кофий. Спать хочется. Сама понимаешь: девушки, гулянки доводят организм до измождения, так и умереть не долго.
        Чтобы измождённый Гошка остался жив, я поплелась на кухню. Кофе тогда был огромной редкостью, у отца хранилась где-то жестяная банка этой растворимой индийской кислятины, которую он  достал по большому блату. Батюшка с этой жестянкой чуть ли не спал в обнимку. Для общего пользования на кухне стояла небольшая картонная коробка кофейного напитка Народный с цикорием. Назвать это кофе язык не поворачивался даже у производителей. Я насыпала несколько ложек в большую чашку, налила крутого кипятка. Помешала, но смесь неизвестно чего с плавающим цикорием вряд ли способствовала аппетиту.
     - Что за бурда? – Гошка сомнительно смотрел в кружку.
     - Ты просил, я сделала. Не хочешь, можешь вылить, - обиженно огрызнулась я.
        Гога пререкаться не стал, из чего я сделала вывод: какая я умница, что так хорошо приготовила кофе.
        Почти под утро чертёж был готов. Егор собирался домой, благо метро уже открыли. Мы молча стояли в коридоре и смотрели друг на друга. Не договариваясь о следующей встрече, как это было в нашей прошлой жизни. Может быть, он ждал от меня первого шага? В голове сидела только одна фраза моей бабушки, намертво вбитая в сознание с детства. «Если мужчина тебя хочет, он будет тебя добиваться, если нет - отпусти его. Пускай уходит».
     - Долгие проводы - лишние слёзы, - Говорков чмокнул меня в щёку. – Удачи.
        Я ненавидела себя за молчание и точно знала, что опять упустила этот шанс.
        Через день, сильно удивив преподавательницу по начертательной геометрии, я почти сдала чертёж с небольшими помарками, получив допуск к сессии и отсрочку на неделю на исправление этих ошибок.



        7.
        В стране было неспокойно. Люди роптали, талонная система всем осточертела. Матушка из жилищного хозяйства, как старшая по подъезду, приносила  талоны на сахар, алкоголь, табак, колбасу и даже мыло, мы их разрезали, а потом под роспись отдавали соседям. Отец мучился от нехватки курева, приобрести его привычный Беломор без талонов было дорого и сложно. Талоны на водку обменивались как валюта и представляли собой абсолютно ликвидный товар. Особенно они подскакивали в цене в канун какого-нибудь праздника.
        Но были и хорошие моменты. В том году в нашем городе произошёл в некотором смысле новый музыкальный прорыв. На местном радио открыли джазовую волну по вечерам, она звучала не каждый день, но так было здорово иногда послушать ставшие уже любимыми мелодии и импровизации. На радио работал живший по соседству в доме Михаил. Знакомы мы с Мишкой были давно, нас объединял общий интерес к музыке и бадминтону. Думаю, что во дворе мы были мастерами по битью воланчика ракетками. Он заканчивал консерваторию, играл на барабане в банде с такими же молодыми и талантливыми. Нельзя сказать, что они были народными кумирами, но примерно раз в месяц состоялись их концерты, которые проходили всегда на ура. Мишкина карьера как барабанщика шла в гору. Однажды на одной из репетиций Миха сообщил, что собирается в Израиль. Насовсем. Я не могла понять: почему? Не то, чтобы я была патриоткой Советского Союза, но я представляла свою жизнь только в родном дворе с компанией, которую знала, как мне казалось, с рождения; в институте, где было так интересно; на Красном проспекте, вдоль которого шатались в обнимку молодые пары по вечерам. Мишкина жизнь шла по наезженной колее. Его ждало успешное будущее.
        Может быть, всё было не так сказочно, как мне казалось? Но жить было хорошо, а, как всем понятно, хорошо жить ещё лучше. Отец сообщил, что его коллега уезжает в Германию, также покидали страну матушкины знакомые музыканты. Началась одна из первых волн эмиграции. Новость, что кто-то уезжает, уже не казалась странной. У нас возможности куда-либо уехать, да и желания не возникало. Мы вместе со страной переживали не самое сложное, но и не самое лёгкое время. Радовались мелочам и находили время и место для праздников.
        Я училась, в моей жизни мало что изменилось. Мне нравилось быть студенткой, общение с интересными людьми доставляло удовольствие. В молодости разве может быть что-то плохо? Ведь вся жизнь впереди!
        В мае институтская верхушка решила организовать студенческий слёт на три дня в Дубровино. По этому случаю был даже откуплен целый теплоход, причём с небольшим количеством кают экстракласса, на котором наша нэтинская элита прибывала к месту назначения, что называется с песнями и плясками. Простые студенты вроде меня могли добраться своим ходом с палатками, котелками и прочим походным снаряжением или, отвоевав немного места под солнцем, на палубе этого огромного корыта. Мне повезло немного больше, чем остальным смертным. Мой друг достал где-то билеты, и мы делили каюту, представляющую собой маленькое пространство с четырьмя неудобными полками, с другой парой. Оставив вещи во временном пристанище, я и моя очередная любовь наслаждались ярким весенним солнцем, красочным пейзажем на берегу, волнами, которые рассекала наша медленно плывущая посудина. Погода в Сибири достаточно непредсказуема, особенно весной. Нам посчастливилось. Некоторые, воспользовавшись столь редким моментом, загорали на верхней палубе. Я купальник не взяла, поэтому просто подставила своё бледное после зимы лицо  и радовалась солнечному теплу.
        На носу теплохода тусовалась небольшая пижонская компания, привлекавшая внимание своим весельем. Я услышала звук гитары и голос Говоркова. Как ни странно, это не стало для меня неожиданностью. «Конечно, ну как же без него-то,» -  подумала я, впрочем, совершенно беззлобно. Гошка как всегда был в своей роли местного клоуна, развлекающего элиту. Оторвавшись от гитары, он подошёл к очень колоритной девице. Высокая, на шпильках, в галифе. Она сильно отличалась от присутствующих. Все были одеты как-то по - босяцки: в майки, шорты, джинсы, а тут такая краля. Приобняв красотку, Егор что-то ей ворковал на ушко. Она благодарно хихикала. Почувствовав жгучий укол ревности, я пошла искать своего парня. Гошка меня не видел.
        На берегу, куда мы доплыли, жизнь кипела как в муравейнике. Кто-то ставил палатки, кто-то разводил костёр, а где-то во всю уже пели песни и ели шашлыки. Многие загорали. Места было достаточно, все разбрелись по компаниям, образовался большой палаточный городок. Через несколько часов, когда обустраивание закончилось, организаторы стали собирать толпу. Даже здесь предусматривалась программа с различными конкурсами и прочей  развлекухой.
        Внезапно меня кто-то потянул за руку. Обернувшись, я увидела Говоркова. Наши глаза встретились, я растерялась.
     - Пойдём прогуляемся, - просто сказал он, как будто мы виделись вчера.
     - Гоша, я здесь не одна.
     - Я видел, у меня тоже сопровождение, и что? – Говорков пожал плечами.
     - Ага, куда же в лес и без охраны? Сопровождение-то оснащено по последнему слову техники? Маузер там, калашников, парочка гранат, что там ещё рекомендуют при отступлении? – Остапа понесло.
        Гошка стал ржать.
     - Кони ведут себя более спокойно, - разозлилась я.
     - Смотри: какие мы острые стали? – Гога уже откровенно веселился.
     - Учителя были талантливые, - съехидничала я.
     - Ну кто бы сомневался в твоих способностях. – Говорков просительно взял меня за руку. – Пойдём?
        Мы молча шли подальше от толпы. Я не знала: как себя вести. Похоже, что Гошка тоже. По крайней мере, я чувствовала его растерянность как раньше, когда могла чётко различить даже небольшие перемены в говорковском настроении. Егор бросил куртку на траву. Мы сели. Солнышко ласково грело.
     - Посмотри на небо, помнишь? – Гошка задрал голову.
        С детства мне очень нравилось смотреть на облака и находить разные смешные фигурки: слоников, хмурого гнома, лейку, медведей, всё, что угодно. Как-то я рассказала об этом Егору. Ему приглянулась игра, и мы часто показывали друг другу: что видим в этих серых изгибах. Земля, хотя до конца ещё не прогретая, была уже тёплой. Мы лежали и смотрели на небо. Пронзительно голубое небо с редкими барашками облаков. Высокие деревья. Молодые, не запорошенные пылью, первые зелёные листочки на берёзах. Необычайная красота. Доносившийся шум и смех казались нереальными. Егор лёг на бок и облокотился на руку.
     - Усы стали расти? – Я ощущала неловкость под его пристальным взглядом и пыталась всё перевести в шутку.
     - Мне не хватает тебя, - серьёзно сказал он.
     - Ну и дурак, - я встала и пошла прочь, Егор меня не окликнул.
        Я не знаю: что мной тогда руководило, может быть, страх поверить? Или страх опять потерять?
        К несчастью, в этот же день меня укусил клещ. Заметили только поздно вечером, когда он уже окончательно впился. Пришлось срочно просить знакомых на машине отвезти меня в город в больницу. Гошку, естественно, я больше не видела.



        8.
        Лето! Какие могут быть ассоциации? Пора отпусков и каникул, моря, солнца, фруктов, шорт, коротких юбок, никуда не надо бежать, спать до посинения и прочие радости жизни. Три месяца счастья для школьников, чуть меньше для студентов. Ждали ли вы первое сентября так, как я ждала этого праздника? Снова всех увидеть, последние новости, сплетни. К концу августа лодырничать уже надоедало до такой степени, что мы с подругами считали дни до нового учебного года.
        Второй курс начался довольно необычно. Я бежала, как всегда опаздывая, на первую лекцию. Влетела в последние минуты в аудиторию, посмотрела на незнакомые лица и вышла, недоумевая. Что-то перепутала. Пришлось почти через весь институт тащиться опять к расписанию. Нет, я всё посмотрела правильно, ничего не забыла и была в трезвом уме и памяти. Пошла обратно, естественно опоздав. Новичков было так много, что мои бывшие однокурсники по потоку просто терялись в этой толпе. Вся  огромная аудитория оказалась заполненной.
        1989 год ознаменовался отменой службы в армии для студентов дневного отделения ВУЗов. Эта «амнистия», как мы её называли, представляла полную катастрофу для институтов, где было большинство парней. Стоит добавить, что с армии вернулись ребята, отслужившие пол года, год,  полтора года и два, и ровесников никуда не забрали. Так как на нашем мужском факультете в группе учились всего две-три девчонки, то перебор зашкаливал все допустимые нормы. Нам ещё повезло, что за два семестра первого курса, не справившись с нагрузкой по высшей математике, вылетело около трети студентов. Но ситуацию это всё равно не спасало. Сидели по четверо человек за партой на практических занятиях, преподаватели злобствовали. Нам объявили в ультимативной форме, что к концу года из двухсот пятидесяти человек на потоке останется сто двадцать и ни гавриком больше. Рассчитывая на русское: авось пронесёт и моя хата с краю, я нагло думала, что при повышенной стипендии, возможно, не являюсь самой умной, но на вылет точно не претендую.
        Парадокс: сначала ждёшь учебного года, как соловей лета, через две-три недели воспринимаешь институт как норму, а через пару месяцев не можешь дождаться следующих каникул. Начинаешь пропускать обязательные лабораторные занятия, наивно полагая, что будет время – наверстаешь. По утрам подушка оказывается самой родной среди всего окружения, расставание с которой смерти подобно. В общем, вместо рабочего энтузиазма просыпается беспробудная лень. Естественно, появляются хвосты, которые всё труднее отрабатывать. Преподаватели уже организовывают против тебя коалицию, по ночам строят планы и вырабатывают схемы наступления. А один в поле не воин. Поэтому такие параноидальные мысли посещают большинство студентов к сессии. Куда ни посмотри, вокруг одни заговоры. У нас на факультете таких параноиков бегало больше двух сотен. Чем ближе была сессия, тем страшнее становились мысли. Впервые Новый год не предвещал ничего хорошего.
        Как ни странно, с горем пополам я была допущена к сессии вовремя. Первый экзамен по метрологии мог не сдать только даун, по крайней мере, так было все прошлые годы. Мы готовились спустя рукава, считая себя гораздо умнее даунов. Ночь перед экзаменом я  с Наташкой, моей закадычной подругой и одногруппницей, решили провести в общаге, коллективно дописывая шпаргалки по пропущенным лекциям. К двум ночи наша учебная активность стала пропадать, мы выпили ударную дозу кофе, активность вернулась, но не в то русло, в которое хотелось бы.
     - А может на коньках? – Ляпнул, не подумав, наш однокурсник Шурик.
        В студенческом городке недавно построили замечательный каток. Сашке было проще, к сессии его не допустили, и, соответственно, метрология ему не грозила.
     - Ага, эврика! – Натка зевнула. – Кстати, а почему бы нет? Всё равно не заснём, так хоть с пользой для здоровья.
     - У нас же коньков нет! – с надеждой в голосе воскликнула я! – Вообще, что за бред?
     - А не вопрос! Кто ищет, тот всегда найдёт! Никто ж не спит. Все у нас умные, сидят, учатся. – Шурик испарился.
        Через десять минут он появился с двумя парами хоккейных коньков нужного размера.
     - Я ещё и толпу на каток собрал, – похвастался он.
        Каток недавно почистили, ночь была звёздная и спокойная. Нас разжарило, несмотря на минус двадцать градусов. Мы смеялись, выписывали всякие пируэты, дурачились, бегали вдогоняжки. Так незаметно пролетело ещё пара часов.
     - Ну, мне спать пора, - засобирался домой Шурик.
        Мы с Наткой так и не заснули на выделенной нам односпальной  железной, прогибающейся до пола кровати. Утром, понятное дело, пришло сожаление о бесцельно прожитых нескольких днях перед сдачей, но что-то изменить мы уже не могли даже при всём желании. Съев стандарт валерьянки, по пять таблеток на брата (Наташка всегда таскала эту гадость на экзамены в случае чего), жизнь приобретала привычные радужные тона. Сдавать метрологию мы пошли первыми. Причина была простая - очень хотелось спать. Как не трудно догадаться, мы открыли список умственно отсталых за последнее десятилетие, умудрившихся завалить такой простой экзамен. Из-за съеденной валерьянки повода для уныния мы не находили, разве что чуть-чуть. Усталые, но со спокойной душой Натка и я разъехались по домам.
        Ночное катание на коньках мне в отличие от Наташки пользы не принесло. Через пару дней накануне следующего экзамена я свалилась с температурой сорок. Бронхит. Прогнозы участкового терапевта были неутешительными: постельный режим как минимум неделю. Так я пропустила практически всю сессию.
        Всё ещё больная, с не хотевшими проходить соплями и кашлем, я шла в деканат договориться о сдаче двух экзаменов, которые я не смогла посетить по уважительной причине. Поравнявшись со студенческой редакцией, я натолкнулась на Гошку, выходившего из Энергии в клубах дыма. Сколько раз я смотрела на эту открывающуюся дверь со страхом и одновременно желанием увидеться с Говорковым, но ничего не происходило. Сегодня был самый неподходящий момент, до того я себя мерзопакостно чувствовала.
     - Вау, какие люди! Чего еле ковыляем? Ну и видок! - Гога мне обрадовался.
     - Ты тоже не корзинка с цветами, – сказала я, думая, что до чего же неудачная встреча всё-таки.
        Объяснив свою ситуацию, я направилась дальше. Егор вызвался меня сопровождать. Ничего не предвещало плохих новостей. Показав справку в деканате о болезни, я попросила о пересдаче экзаменов. Секретарша никак не могла найти мою фамилию.
     - А может быть вы уже в списке отчисленных? – Заявила она.
     - Как это? Я болела, – я чуть не поперхнулась от такого дикого предположения.
        Гошка потянул меня за рукав. На двери деканата висели чёрные списки вылетевших из института. Без труда мы нашли и меня.
     - Я знал, что так могло быть. Сейчас такая ситуация по всему НЭТИ. – Гошка пытался меня утешить.
        У меня даже вариантов не возникало: что делать. Егор пошёл к декану и, недолго поговорив, вернулся с кислой физиономией.
     - Декан говорит, что поздно. Ты что позвонить не могла?
        К неудаче, как известно, надо сначала привыкнуть, а потом уж искать пути отступления. На ум ничего не приходило. Я боялась родительского гнева.
     - Не дрейфь, всё будет хорошо! – Пытался хоть как-то меня взбодрить наш говорун.
     - Напрасно стараешься, - я расплакалась.
        Домой Гошка поехал со мной и принял на себя первый эмоциональный удар моего отца, узнавшего об отчислении. Прооравшись, батюшка успокоился и сказал, что в нашем доме бездельников не будет: либо учиться, либо работать. Говорков пообещал помочь с работой. На хорошую работу брали только по блату. Мне нашли место секретарши в одном из НИИ на любимом мной Красном проспекте недалеко от дома. Так начались мои первые трудовые будни.
        Как ни странно, судьба нас постоянно сталкивала лбами с Гошкой, иногда в самые ответственные для меня моменты. Были ли это какие-то знаки свыше? Я не знаю. Но каждый из нас продолжал свою жизнь дальше отдельно от другого.
        К концу года с факультета на самом деле отчислили более сотни человек. Самые умные заведомо ушли в академический отпуск, потеряв год учёбы.



        9.
        Слово перестройка уже вовсю было на слуху. Стали появляться фильмы, правдиво показывающие с изнанки жизнь молодёжи, милиции. Фарцовщики уже не прятались по углам, а стояли со шмотками на площадях перед центральными универмагами. Единственное, что им могли сделать, это провести беседу и отпустить восвояси. Комсомол упразднили, одно это говорило, что в стране наступил переломный момент. Шедшие с экранов фильмы шокировали. Кинотеатры были забиты до отказа. Все хотели посмотреть «Маленькую Веру» и «Меня зовут Арлекино». Жестокость и в тоже время беспомощность подростков из  неблагополучных районов, неблагополучных семей обескураживали. Становилось всё труднее жить в своей скорлупе придуманного устоявшегося мирка. Но нестись галопом что-то менять люди не спешили, потому что не знали как. О коррупции, несправедливости кричали на каждом углу, полагая, что это возымет какое-то действие. Но ожидаемых изменений не происходило кроме брожения в умах и вседозволенности. В 1990 году вышел документальный фильм Говорухина  «Так жить нельзя». Волосы вставали дыбом от тех фактов, которые он преподнёс широкой аудитории. Преступность возросла в несколько раз, за изнасилование и убийство давали не больше 5 лет. Человека могли избить на улице среди бела дня, равнодушие стало нормой. Дикие очереди за водкой с драками и оторванными пуговицами проходили все, кто мог по талонам купить алкоголь. Проституция, фарцовщики, кражи, убийства, взятки – вот неполный список того, что показывали нам с экрана.
        Плюс ко всему в России была крайне нестабильна экономическая ситуация. Произошли расколы в политической среде. Коммунистическая партия уже не могла так влиять на общество, как раньше. Поговаривали о реформах и смене денег, но никто не знал: как это будет выглядеть. Многие припасали что-то на чёрный день, наивно думая, что жестяные банки с гвоздями в кладовках, матрацы или конверты, приклеенные с обратной стороны дешёвых висящих на стене картинок, - надёжное хранение нажитого непосильным трудом капитала и гораздо лучше, чем сейфы в банке, тем более банкам никто не доверял. У нас деньги хранились в кресле-кровати, где у отца были залежи чистых носков. Об этом никто не знал, скорее всего, и батюшка запамятовал.
        В январе за неделю до столь ожидаемого всей страной события на работах объявили, что обмен будет производиться с 23-го по 25-е число, не более тысячи рублей на человека. Студент человеком не считался, поэтому в деканатах при обмене брали не более пятисот рублей с гаврика. Купюры в пятьдесят и сто рублей изымались из обращения и заменялись позже более мелкими банкнотами. Страна сидела на телефонах. Все дружно искали бедных родственников, друзей, и, наконец, просто приятелей, которым можно было всучить свои деньги. Отец в это время был в командировке в Якутии. Его вечерний звонок и откровения, что втихушку от матери он заныкал три тысячи рублей в носках, слегка шокировал не только хозяйку дома, но и всё семейство. Надо было что-то делать, причём срочно. Даже я прониклась, понимая, что при родительской зарплате в месяц по сотне на каждого, три тысячи рублей - сумма огромная и складываемая не один год. Мы обзвонили всех, помочь нам никто не мог. Было 23 января. С утра позвонил батюшка и захотел поговорить со мной, что было делом редким.
     - Попроси говоруна, он поможет, пожалуйста, - первый раз отец просил именно меня о чём-то серьёзном.
        Несомненно, эта попытка представляла собой последнюю ниточку спасения. Найти Гошку оказалось трудной задачей, но выполнимой. Обзвонив наших с Егором общих знакомых, я нашла его телефон. Скоро приехал и сам Гога. У него теперь была своя японская машина и свой бизнес, успешно идущий с гору. По крайней мере, такие ходили слухи. Говорков отдал деньги знакомому преподавателю в НЭТИ, а тот рассовал их по своим студентам для обмена. Решение оказалось чертовски простым и правильным. Так Гошка спас накопленный капитал семьи.
        Наши дороги больше не пересекались. Я восстановилась в институте и училась. Егор работал, бизнес отнимал много сил и времени, и в институте в своей любимой Энергии он появлялся всё реже и реже.



        10.
     - Слушай, а у тебя кофий есть? – Намекнул Димка, что пора бы и совесть знать и нести что-нибудь для перекуса.
     - А то! Я даже его делаю неплохо, - я пошла на кухню в поисках бессменной коробки кофейного напитка Народный, припасённого отцом для гостей.
        Мы с моим другом Димкой смотрели дома только что вышедший на экраны злободневный фильм для молодёжи «Авария-дочь мента». Картина была долгая и напряжённая, естественно, мы проголодались как два бобика. Вскипятив воду, я налила кипятка в заранее насыпанный в чашку порошок. Положив сахар и хорошо размешав, я принесла всё в зал. На тарелочке лежали ещё несколько бутербродов. Я кофе не пила, приготовила себе чай. Димка обернулся на запах, но, подозрительно посмотрев в чашку, спросил.
     - Это что за пойло?
     - Ты что просил? Чай со сливками? – Я недоумевала: в чём, собственно, дело?
       Димка сделал пару глотков и тут же отдал мне обратно.
     - Вылей эту гадость и больше никому не предлагай, - вынес он свой решительный вердикт.
     - Помню: Говорков выпил и спасибо сказал, я точно также всё делала, - промолвила я с горечью.
        В глазах у Димки читалось сомнение в полученной информации. С Говорковым они были поверхностно знакомы по стройотряду. Конечно же, он знал на правах друга о нашем старом романе.
     - Ты правильно сделала, что отпустила от себя этого человека?
        Я удивлённо смотрела на Димку. Может быть, он был прав?



        11.
        Следующая наша встреча с Егором произошла через несколько лет и длилась совсем недолго, буквально минут десять. Измученная постоянным недосыпанием из-за маленького ребёнка и надоевшей учёбе на последнем курсе института, Гошку я даже не заметила, хоть и столкнулась с ним нос к носу. Он ходил также как и я на небольшом базарчике на Студенческой в поисках первых весенних витаминов, привезённых таджиками из своего более плодородного мира.
     - Неожиданно, но приятно! Привет, как жизнь? – говорун улыбался той улыбкой, против которой я не могла когда-то устоять. Гошка совсем не изменился, разве что поменял очки на более стильные.
     - Привет! В полосочку, как всегда! А ты?
        Гога задорно подмигнул.
     - У нас тоже в тельняшку. Мы ж не идиоты, верно?
     - Верно, - я засмеялась. Это была редкая встреча, которой так радуешься. – Школу заканчиваю вот. У меня дочка маленькая.
     - У меня тоже дочка.
     - У тебя ребёнок? – Недоверчиво спросила я.
     - Говорят мой. Я верю.
     - Балбес ты, Говорков. Каким был, таким и остался, - немного подумав, я задала совершенно глупый вопрос. – Так ты женился?
     - Ты на редкость умна и сообразительна, - отшутился он.
        Поговорив ещё немного на отвлечённые темы, мы стали расставаться.
     - Давай я тебя довезу. У меня тут машина.
     - Нет, Гош, я на метро, быстрее получится. Успехов.
        Я пошла, не оглядываясь, затылком чувствуя его провожающий взгляд.



        12.
        Спустя семь лет в моей жизни много что поменялось: мы переехали, дочка пошла в школу. Муж работал на престижной фирме и ездил по командировкам, в том числе и заграницу. О Гошке напоминала только неизменная открытка к Новому году, присылаемая на адрес моих родителей. Пока они не стали жить в новой квартире. Теперь новогодние поздравления нашей птицы – говорун терялись где-то там, в куче других пропавших без вести пожеланий, посланных на неправильный адрес.
        Как-то случайно, гостив у одного знакомого и рассматривая семейный альбом, натолкнулась на фотографию Гоги с женой и дочкой. Улыбающийся Гошка обнимает очень симпатичную коротко стриженную блондинку и девочка с толстой длинной косой, удивительно похожая на папу, хорошенькая как кукла. Всё-таки как тесен мир, я удивилась знакомству моего приятеля с Говорковым. В сущности, даже Новосибирск иногда может быть маленькой деревней. Гошка организовал теперь уже хорошо налаженный бизнес. Что-то связанное с поставкой спиртного. Купил квартиру в центре. Дочка ходила в хорошую школу с английским уклоном. Несмотря на кризис 1998 года, когда разорились многие маленькие и средние коммерческие фирмы, говорковская фирма осталась на плаву и даже процветала. Я искренне за него порадовалась. Какая приятная весточка из прошлого!
        В одну из командировок немецкие коллеги сделали мужу предложение поработать вместе. Сборы были не долги, мы уехали покорять Европу. Хотя знание немецкого ограничивалось всего двумя фразами: Hitler kaput и H;nde hoh.
        Я не была дома почти год. Очень соскучилась. Порой ностальгия ощущалась практически физической болью, настолько сильно хотелось увидеть родные места, друзей, родственников. Наконец-то такая возможность представилась. Я прилетела.
        Счастье первых дней в России, когда везде слышится русская речь, за каждым поворотом ожидаешь встретить знакомого, а может и близкого человека, не возможно передать словами. Если вы когда-нибудь возвращались из долгосрочной командировки домой, тем более из-за границы, вы поймёте это чувство. Даже выпить кофе в любимых кафе представляется как увлекательный поход в театр, получаешь удовольствие просто от наблюдения. Другие люди, другие отношения, лёгкий флирт на языке, который чувствуешь нутром с рождения, почему бы нет? Как ни странно, я встречала на Красном проспекте знакомых, которых иногда не видела по несколько лет. Я притягивала к себе людей. Как будто внутреннее чутьё знало, что здесь время у меня ограничено.
        Это столкновение на моём очередном жизненном перекрёстке произошло на третий день пребывания в Новосибирске. Я поднималась на эскалаторе из метро. Постоянное эмоциональное напряжение, смена часовых поясов, непереставаемое общение с друзьями практически 24 часа в сутки по телефону и вживую вели к дикой усталости по вечерам. Почувствовав на себе чьё-то внимание, я подняла взгляд на опускающийся вниз эскалатор. Какой-то незнакомец. Вдруг словно удар молнии. Говорков! Похоже, он тоже не верил своим глазам. Бегущие лестницы приблизили нас друг к другу. Мы могли бы взяться за руки, если бы захотели. Но эскалатор нас вёз в противоположных направлениях. Всё ещё не веря в это чудо, доехав до верха, я стала спускаться вниз. Гошка стоял и ждал меня. К горлу подступил комок, мы молчали.
     - Привет! – Сказал Гошка охрипшим голосом.
     - Привет! В тельняшку?
     - Типа того. Ты понимаешь, я же постоянно на машине, а сегодня выпил с друзьями, решил на метро, и вдруг ты.
     - Фантастика! В лучших традициях А. и Б. Стругацких?
     - Нет, ты не поняла. Я в метро уже не был, наверное, пару лет. – Гошка недоумённо на меня смотрел.
     - А чего удивляться. Я всю ночь работала, и вот так счастливо сложились звёзды. Старания увенчались успехом.
        Егор улыбнулся, и тут же перенял мой шутливый тон. Он изменился, возмужал. Хорошо одетый, интересный мужчина. Длинный светлый плащ был необычайно ему к лицу. Всё такие же непослушные волосы, зачёсанные назад, уже поддёрнутые сединой. Наконец-то я поняла, что меня так сбило с толку сначала - отсутствие очков.
     - Надеюсь, ты не откажешь старому поклоннику? По винцу? – сказал как бы невзначай Говорков, но я почувствовала: как он затаил дыхание в ожидании ответа.
     - Если приглашаешь, почему нет?
        Мы разговаривали вот уже несколько часов, не умолкая, перебивая друг друга, как старые добрые знакомые, давно не видевшиеся и у которых накопилось куча всяких мелочей, и нужно срочно высказаться. Мы вспоминали общих приятелей. Петя, к сожалению, умер. Талантливый барабанщик Мишка живёт в Израиле и по последним данным работает швейцаром в отеле. В хорошем пятизвёздочном отеле, но швейцаром. Я рассказывала о наших приключениях в Германии. Естественно, он не знал, что мы уехали. Мы обсуждали всё и всех, много разговаривали о детях, но старательно обходили тему супругов.
        Ресторан уже закрывался.
     - Я провожу тебя?
     - Конечно, - я думала: « А разве могло быть иначе?»
        Мы шли по Красному проспекту, горящему огнями рекламы, переливающихся гирлянд на бутиках и барах. Каждый из нас чувствовал, что расставание близко, и, как будто исчерпав разом все темы, мы молчали, просто радуясь хорошей погоде, этой встрече, произошедшей так неожиданно и из-за этого ставшей такой замечательной.
Держась за руки, мы стояли у моего подъезда.
     - Помнишь? – Гошка смотрел на чистое звёздное небо.
     - А вдруг в лифте маньяки?
     - Пойдём разгонять?
        Мы цеплялись к каким-то незначительным вещам, оттягивая момент разлуки. Закрыв за собой дверь квартиры, я решилась.
     - Может кофий?
     - В чём я провинился? Опять напиток Народный?
        Я рассмеялась.
     - Нет. Кофе у меня хороший, я в турке варю. Говорят: не плохо.
     - Верится с трудом, но иногда людям нужно доверять.
        Егор провёл пальцами по моей щеке нежно, потом смелее. Взял подбородок, поднял вверх. Отступать было некуда, я стояла, прижатая к входной двери в коридоре. Мы напряжённо смотрели друг на друга, глаза в глаза, я пыталась увернуться, но Гошка не позволил мне этого сделать.
     - Я ничего не хочу говорить, - глухо прошептал он. Я скорее по губам поняла, что он хочет сказать.
     - Так не говори.
        Он стал меня целовать. Губы, лицо, шею. Жадно, требовательно, поглощая меня всю целиком, без остатка. Его желание захватило меня с такой силой, что уже ничего не могло оторвать нас друг от друга. Ноги подворачивались, голова кружилась. Я ничего не видела кроме него. Я ничего не хотела кроме него. Мир перестал существовать…
        Моя голова лежала на Гошкином плече, я прижималась к нему всем телом, не веря в реальность происходящего. Я наслаждалась запахом его тела, запахом его сигарет. Мне нравилось перебирать волосы на его груди: послушные, кучерявые, седые; гладить его шею; трогать на подбородке маленькие острые иголки отросшей щетины. Я растворялась в этих ощущениях близости с милым мне человеком.
     - Знаешь, я никогда не думал, что ты будешь моей. Как сейчас. – Гошка закрыл глаза, выпуская колечки дыма. – То ты была маленькая, то ты была с другими.
        Открыв было рот, я предусмотрительно промолчала. Я боялась разрушить равновесие этого хрупкого момента душевного проникновения друг в друга. Слова были лишними. Раскаивалась ли я? Ведь у каждого из нас была семья. Ни в коем случае. Я совершенно определённо знала: так должно было быть, и  так было.
        Так мы стали любовниками после более десяти лет знакомства.
        Мы встречались каждый день, две недели. Почти пятнадцать дней! Каждая новая встреча представлялась особенной, как будто последней. Утром Гошка уходил на работу, я проводила время в городе детства, с привычными и любимыми мной людьми, в театре, просто в одиночестве. Вечером мы были с Егором: за чашкой кофе, в ресторане, на каком-нибудь концерте, в постели. Я была счастлива. Время неумолимо бежало, приближая день отлёта.
        Иногда хочется остановить свой жизненный путь на каком-то определённом отрезке, мы пытаемся задержаться, впитать запах, обстановку, звуки, ощущения, чтобы, когда стрелка  часов безжалостно побежит дальше, как можно лучше вспомнить счастливые моменты. Положить в копилку эти редкие кусочки воспоминаний, и иногда открывать с предвкушением восторга, который чувствует маленький ребёнок, рассматривая в картонной коробочке свои секретики: кусочки тёмного стекла, сквозь которые можно смотреть на солнце; фантики любимых конфет; новогодние открытки с мишками и зайцами; марки с изображением зверей и городов; бусины и прочие бессмысленные для взрослых вещички, но очень дорогие в детстве.
        Я помню наш последний вечер до мельчайших подробностей. Пасмурную погоду, мелко моросящий дождь, чистые листочки деревьев, омытые дождевой водой, унылое небо. Удивительно, но природа как будто чувствовала до неуловимых нюансов наше предчувствие разлуки. Чемоданы были собраны, посуда вымыта и убрана в кладовку. Мы лежали, боясь разомкнуть объятья.
     - Ты ещё не улетела, а я уже тоскую. – Это самые трогательные слова, когда-либо сказанные мне мужчиной.
        Мы ехали в аэропорт. Гошка никогда не был так остроумен и весел, постоянно шутил, травил разные байки и анекдоты. Я смеялась до слёз и колик в животе. Он пытался заглушить нарастающий комок боли скорого расставания.
        Обнявшись, мы смотрели: как чемоданы отправлялись на сортировочной ленте в самостоятельное путешествие. Мне нужно было уходить.
     - Это тебе. Открой, когда будешь в самолёте, хорошо? – Егор достал запечатанный конверт. Судя по толщине, письмо было длинным.
     - Всю ночь писал?
     - Не всю, только половину. На тебя смотрел и мемуары строчил.
        Я смотрела на его лицо. Что я пыталась понять? Я не знаю.
     - Может, запишешь мои телефоны? – спросила я скорее механически.
     - Ты знаешь, я могу тебя найти в любую минуту, - Гошка был серьёзен.
     - Это угроза? – Я улыбнулась.
     - Считай, что так.
     - Ну, долгие проводы.
     - Лишние слёзы, - тихо закончила я, потёрлась носом о его щёку и пошла, ни разу не оглянувшись.
        Наверно, Егор сразу развернулся и тоже ушёл, я не чувствовала его провожающего взгляда. Дыхание перехватило, влажная пелена на глазах мешала видеть ступеньки в зал ожидания. Боль была настолько сильной, что ощущалось её присутствие даже в окружающем меня воздухе.
        Люди усаживались в самолёт, укладывая багаж, волнуясь как всегда перед полётом. Вывеска Толмачёво прощально выглядывала в иллюминаторе, как будто говорила: « Пока, до скорого».
     - Пристегните ремни. Наш самолёт готов к взлёту, - дружелюбно сообщил голос бортпроводницы.
        Я смотрела на письмо, не решаясь открыть. Металлическая птица поплыла, сначала нехотя, с рёвом сопротивления, набирая разгон, потом оторвалась от земли и стала подниматься ввысь. Здание аэропорта уменьшалось, пока не превратилось в ничего не значащую точку. Я вскрыла конверт, развернула сложенные несколько листков. На колени выпали две серёжки-пара больших очень тонких золотых колец с алмазной огранкой, скреплённых вместе. И ни строчки.



        13.
        В очередной раз самолёт, врезаясь в облака и рассекая толщи голубого неба, спешил в Новосибирск. Я точно знала, что хочу видеть Говоркова, что я готова снова с ним встретиться. Спустя пять лет после нашей последней встречи. Несколько телефонов общих знакомых в записной книжке вселяли уверенность: найти Егора не просто, но вполне осуществимо.
        Ожидание новой встречи… Разбегающиеся в разные стороны мысли мешали сосредоточиться на открытой книге.
        Ранним утром, волнуясь, поворачивая ключом чуть заржавевшие замки, я вошла в квартиру. Залитые солнечным светом  комнаты, старая мебель, покрытая не тронутым никем слоем пыли, всё ждало меня. Я радовалась, как будто встретила родного человека. Позвонила к друзьям, пока все ещё дома, сообщив, что всё нормально, долетела без эксцессов. На вечер договорилась, как обычно, встретиться с Димкой, моим старым другом. Первый день всегда очень эмоциональный и насыщенный. Надо смахнуть пыль, разобрать чемоданы, сбегать что-то купить съестного, попить кофе в любимой кафушке с блинами, пробежаться по Красному проспекту, облобызать давно не виденных родственников, забежав хотя бы на час. Куча дел. А потом Абрау-Дюрсо с Димкой. Давно налаженный ритуал.
        Мы встретились с Дмитрием на площади Ленина, когда я уже жутко усталая, но счастливая еле волочила ноги. Язык заплетался от постоянной говорильни.
     - Привет, как долетела? – мой друг привычно чмокнул меня в щёку.
     - Нормально, только пища кошерная не понравилась.
     - И давно? – Димкины брови удивлённо поползли вверх.
     - Что давно? – не поняла я.
     - Кошерно питаешься?
        Я засмеялась.
     - Просто сейчас Аэрофлот предлагает несколько меню, захотелось попробовать. Такая гадость оказалась! Сидела, завидовала соседям. Ведь других-то развлекух кроме еды на борту нет.
        Так смеясь, обсуждая последние новости, произошедшие за полгода моего отсутствия, мы пошли пить кофе. В центре всегда много ресторанов, зазывающих посетителей оригинальными вывесками и красочным декором в витринах. Но мы направились в проверенное место Патио-пицца. Приятно осознавать, что где-то жизнь остановилась и манит тебя своим постоянством. Привычный набор блюд, привычный хороший кофе. Уже смеркалось. Подходил к концу мой первый день в России. Стали обсуждать общих знакомых. Интересно же.
     - Кстати, а ты не знаешь: как найти Говоркова?
     - Ты не в курсе? - Налёт  весёлости сразу исчез с Димкиного лица.
     - Чего?
     - Он умер, уже пару лет назад. Я на похоронах был. Даже не знал, что такая куча народа придёт.
        Пронзительно зашумело в ушах. Новость о смерти Гошки выстрелила в меня, задев так, что перехватило дыхание. Я не знаю: как описать внезапное чувство потери близкого. Удар обухом по голове? Скорее всего. Вот буквально секунду назад ты лелеял встречу и ждал новостей о жизнерадостном человеке, с которым у тебя связаны приятные воспоминания на протяжении многих лет, я уж не говорю про  интимные моменты. Вдруг бах! В сознании теперь должна поселиться другая, совершенно чуждая твоим представлениям мысль. Всё, его больше нет. Он потерян для тебя. Навсегда!
     - Всё в порядке? – Димка осторожно, боясь испугать, взял меня за руку.
        Я сидела, глядя на побледневшие пальцы, ничего не видя остекленевшим взглядом.
     - Я хочу побыть одна.
        Мы поймали такси и ехали домой. Я старалась свыкнуться с потерей, но как это может получиться? Но всё проходит, и боль потери утихает тоже. Как любила говорить моя бабушка: «И это пройдёт».
        Через несколько дней я встретила Яшу, одногруппника и близкого друга Говоркова. Спрашивая тактично о семье и детях, я еле дождалась своего главного вопроса.
     - Яш, а ты о Егоре знаешь?
     - Грустно всё это. Он последнюю пару лет пил много. Потом наглотался таблеток, и всё. Даже спасти не успели. И понимаешь что? Ведь никто не догадался, что ему плохо. Никто. Ну, ты знаешь. Улыбка до последнего дня.
     - А сердце? – Я ошарашенно его слушала.
     - Сердце? Ах, да! Это официальная версия, всё-таки столько народу его знали. На похоронах было больше сотни. Зачем это надо?



        14.
        Мысли о Говоркове не покидают меня до сих пор. Любила ли я его? Не знаю. Было ли нам хорошо вместе? Несомненно. Возможно, всё могло сложиться по-другому. Ведь судьба толкала нас друг к другу не один раз и давала выбор. Выбор изменить нашу жизнь, наше будущее. Гошка был ярким и весёлым человеком, пытающимся за образом рубахи-парня скрыть хрупкую и ранимую душу. Я это понимала. Чувствовал ли это кто-то ещё? Может быть, он родился не в то время, старался хоть немного поменять в этом мире, но тщетно? Бурно реагировал на несправедливость, писал стихи, статьи. Пытался что-то сказать людям. Услышали ли его?
         Мне очень жаль, что судьба нам больше не подарит шанс встретиться. Я часто вспоминаю о нём, хотя, что мне осталось? Несколько стихотворений в моей голове, кассета с  песнями Егора и пара пожелтевших со временем чёрно-белых фотографий со дня моего семнадцатилетия…
        Ещё два кольца – тонкие золотые серёжки с алмазной огранкой, скрепленные вместе. Так ни разу и не одетые.

Я, в общем, тоже как-то жил.
Я с кем-то пил и где-то был.
Я не умел, но я любил:
Как мог и хотел.
Я ждал чего-то от людей,
Я гнал до хрипа лошадей,
Я думал нужно поскорей
И вот не успел.
И я не знал, что будет так,
Что близкий друг - смертельный враг.
Что каждый шаг – последний шаг:
Поверить не мог.
А все вокруг твердили мне,
Что всё устроено вполне,
И что другой счастливей нет
Из наших дорог.

Я, в общем, тоже был совсем
Не тем, каким казался всем.
Я тоже утешался тем,
Что нужно как все.
И я как все тянул назад.
Как все доволен был и рад.
И был едва ли виноват,
Да и перед кем?
Но почему-то я не смог:
Настолько выучить урок,
Чтобы вписаться в диалог
На длительный срок.
И был не прав я, может быть,
Что всё затеял изменить.
Один, а что там говорить
Я больше не мог.



апрель 2011