[Черно-белая картинка: обветрившаяся скамейка в городском парке, на ней двое]
- Слушай, ты знаешь про Дара?
- Ты о чём?
- О его болезни…
- А, это да. Давно уже. Пару месяцев как…
- Это ещё до Нового Года получается?..
- Получается, что да.
[Мокрое серое пространство. Не капает]
-Не то… Это случилось не здесь… - молодой человек запускает руку в патлатые волосы, чуть сбившиеся набок, и легко, импульсивно сжимает их. Вытягивает пальцы, цепляется крепче. Долго держит, и наконец, выбрасывает обе руки вперёд, растягивая позвоночник. Парень перелистывает стопку черно-белых снимков. Он сбрасывает вниз те, которые ему не интересны, и они растворяются в этом сером небытие, как залитый водой акварельный рисунок.
[Черно-белая картинка: лестничный пролет, по нему вверх поднимается мужчина]
Тык-тык-тык-тык…Он замирает – прислушивается – и начинает ставить на ступеньки только носки, пружиня пятками…сту-сту-сту-сту…
Ну и что я проснусь это же сон только душный в голове тепло плывет течёт что течёт? О чем-с это я какая «-с» почему так? откуда вообще это пошло тоже мне блин штаб-с -капитан-с пурум-пурум ооооуооуу дышать аж нечем (Он оттягивает ворот рубашки; галстук выскальзывает; мужчина, не замечая идёт дальше) проснись в комнату наверное опять бьёт солнце проснусь и сразу пойду покупать другие шторы с этими невозможно каждое утро как в зените рождаешься просыпаешься родиться и проснуться в чём-то синонимы сон сонм слон сном сноб стоп стог оуоуооуу сон можно умереть (Он порывисто перегибается через перила и смотрит вниз) тесно чорт застряну между этажей ущипнуть да ущипнуть… ай-бестолку… так дверь ключи щас-с-с-с немного вот-с опять эта «-с» дома что-нибудь придумаю там и окна и верёвки просыпайся не хочу. Внезапный и гулкий, звонок в дверь наполнил безмолвие квартиры пронзительным напоминанием о существовании самое себя. ‹Владимир Громозекин›
[Мокрое серое пространство. Не капает]
-Нет, позже. Немного позже… - Он оживленно начинает перекладывать покадровые снимки. Молодой человек листает их в таком поиске, что фотографиопад срывается с застланного серой тканью стола.
[Черно-белая картинка: лестничный пролёт. Вниз спускается мужчина]
Глаза на вспотевшем лице похожи всё на те же капли солёной влаги, отражающие блики утреннего света. И блики тенями взгляда бегают по окружности зрачка. Мужчина идёт суетно, медлит, останавливается; резко сбегает, взбивая мельчайшую подъездную пыль – ворсинки воздуха. Споткнувшись об отколовшуюся ступеньку, он цепляется рукой за резиновую гладь перил и медленно, будто сканируя, обводит мокрым языком трещины на губах. Наклонившись над перилами, он смотрит сквозь этажи вверх – пусто, он один. Мужчина крепко трёт запястья рук, будто они затекли от часов. Перочинным ножичком он вырезает крохотное отверстие в резине. Из белой пластиковой упаковки он вынимает отдельно иглу и заполненный красной жидкостью шприц. Сцепляет, чуть додавливает – и вот с фоном серых стен подъезда сливается одна только нить из мира Эльдара в мир его знакомых, уборщиц, собак соседей и соседей-собак, почтальонов и разносчиков пиццы.
Дверь его квартиры озорно прищёлкивает языком, когда из 59ой выходит Инна Фёдоровна – и начинается отсчёт.
[Мокрое серое пространство. Не капает]
- Нет… - Он передвигает гладкой подушечкой указательного пальца фигуру старой женщины на застывшем изображении. И где бы Он не отпускал её, она разворачивалась, намереваясь спуститься вниз.
«Назад, назад... назад!» - большие, просто огромные пальцы перелистывают тонны страниц. В вихре фотокарточки вылетают, сбиваются в многоугольники у ног. Какие-то из них засвечены, какие-то - не проявлены вовсе. Бесценные творения Энди Уорхола ненужным мусором растворяются в небытие. «Это случилось не здесь»
[Случайная фотография]
Промцентр Москвы. Сизый асфальт ощетинился разбивающейся водой. На фото непонятно весна или осень, но явно неблагоприятное время для прогулки. В мокрое дело вмешался град. Девушка, похожая на курицу (собственно как все женщины, попадающие под) голосует. Наперевес обычная сумка. На первый взгляд около двадцати семи. Оливковая машина, шелестя колёсами по шоссе, тормозит.
- День добрый, вдоль набережной 500 метров подбросите?
- Да, садись, конечно. Ты это… только вперед, а то у меня сзади двери клинит.
Девушка садиться.
- Ай!
- Что такое?
- Да укололось что-то… - она шарит руками вдоль сиденья.
- Да?.. Ну-ка, ну-ка ...приподнимись…
- Вчера, видимо, от вазы крошка осталась, извините – он достаёт что-то мелкое, что-то, что помещается в пригоршне. Выкидывает через приоткрытое окно.
- Блин, укололась сильно…
Она смотрит в банально залитое дождём оконное стекло, на искажённый каплями мир и не знает, что он уже действительно искажён.
[Где-то не здесь. Где-то совсем не здесь]
- Сколько ты заразил?
- Восемь…
- Я не священник, так что не буду спрашивать, раскаиваешься ли ты…
- Они же «твои посланники на Земле» – Эльдар с какой-то издёвкой в движение крутил растопыренными пальцами обеих рук у головы. Он будто держал в руках две маленькие пиалы.
- Хм…это скорее «альтернативная» организация, Эл…
Бог мерит его взглядом снизу вверх, на долю секунды задерживая глаза на уровне рябоватого лица. На вид лет 34-36, чуть сальные, незаметного цвета волосы. Глаза бегают – маленькие, но не узкие, хотя иногда он нарочно щурится – видимо, немного подслеповат. Губы сухие, грубые, как кора; и по форме скорее напоминают прямоугольник, нежели овал. Лицо само бледное, местами отдает в рыжину – не то веснушки, не то пигмент… По привычке он шмыгает левой ноздрёй, при этом чуть скалясь ртом.
- Ха..да.. я этих попов, знаешь, вообще не переношу – Эльдар выпячивает в негодовании нижнюю губу, отрывисто подается головой вперёд - и сразу назад, – те ещё прохойдохи… В метро вот идёшь - стоит, руку тянет: кузовочком своим с мелочью позвякивает, иконой своей в лицо на, на – тычет тебе; хает «соседей» буддистов и просит на храм. Знаешь, не, ну вот я бы - так и врезал. Да ему похуй, завтра же на костылях припрётся - по вагонам пойдёт.
Переводя на Эльдара взгляд, Бог прикладывает палец к не до конца закрытым губам, так что на фоне чёрной щели видны его белые (но не отдающие белизной) влажные зубы.
- Слушай, да ты ж вообще наш. Не, ну точно… - Он берёт Его за руку и протягивает свою вдоль. Немного поворачивает руку, смотрит на свои ладони и улыбается, верно, ощутив себя плотью от плоти божественной – не, ну вообще, как наш – Эльдар по-дружески, но с некоторой опаской похлопывает Его по плечу.
Бог закрывает глаза и, не отрывая пальца от губ, медленно кивает. «Что же с ним делать. Внутри этого парня целый шкап с предрассудками и старыми банками из-под энергетиков. Для него это сон, мираж под легкими наркотиками».
Что-то начинает густеть в этом бесформенном пространстве. Не меняется освещение, не меняется цвет. Как будто идёт смерч, или бьют волны, которых Эльдар не видит. Только какое-то внутреннее ощущение: божественная искра или животное чутьё подсказывают, что это у Бога меняется цвет глаз.
Бог поднимает веки, как спросонья.
Он говорит: «Пойдём».
Рябому парню страшно оставаться в этой пустоте, он боится, что она его засосёт или задушит, или растворит, как «Смекту» кипятком, вмешает в свой розово-серый цвет. Ничего не остаётся – Эльдар, поозиравшись на месте по сторонам, догоняет.
- Эй, эй … блин, подожди меня! Чёрт, эй, священник! – Бог идёт неспешно, а парень бежит, но всё как-то на месте, будто на тренажёре. Он спотыкается, скатывается с ленты. И от этого страх быть затянутым в небытиё становится всё реалистичнее. Паника подступает к горлу, как по лифту. Камнем. – Поп! Как же тебя, господи… Господи! Господи, эй!
- О, неужто разобрал, что я не в рясе? – Он остановился, обернулся и как-то сразу оказался рядом, как кассир пододвинул ленту с продуктами. Бог улыбался.
Эльдар хрипит горлом, и страх начинает медленно перерастать в злость. «Ость-ость-ость…» - свистит весь его дыхательный аппарат.
- И всё-таки тебе надо было бросить курить зимой – Он продолжает улыбаться и протягивает парню руку, чтобы помочь подняться.
- Пути Господни неисповедимы – зло ухмыляется парень.
- Где же ты этого набрался?
- Да, хм... на исповеди. Бабка в девять лет притащила в этот ваш храм: иди, мол, к батюшке, расскажи ему, что беспокоит…Я же, мол, не слепая – вижу, ты иногда плачешь сидишь…А я, блин, знаешь… малахольный такой был. А она мне всё: иди да иди… Зашёл в эту конуру, говорить даже что-то начал…а этот истукан мне всё талдычит: неисповедимы Господни, неисповедимы…
- Нет той исповеди, которая может сделать неисповедимыми пути Господни, Эл.
***
Он складывает руки лодочкой, а когда раздвигает – между ними остаётся круглое отверстие. Бог поднимает руки над их головами, а потом аккуратно опускает до пят. Пространство между Его руками сачком накрывает Эльдара.
-Ложись.
- Не на что.
- Положись на своё воображение и ляг.
-У меня плохое воображение – упёрто говорит Эл.
- Зачем же так на себя? Надо иметь очень хорошее воображение, чтобы прикрепить иглу к трубке в таксофоне.
- Порхай как бабочка, жаль как пчела - парень самодовольно прищёлкивает языком по нёбу.
- Что?
- Мухаммед Али – Эл улыбается (Бог видать не знал).
- Тебя когда-нибудь жалила со спины пчела? Это, заешь ли, Эльдар, как положить в перчатку к беременной иголку.
- Ненавижу этих пузатых женщин… А все: «Ой, погладить, потрогать…». Дрянь какая…и никто даже не задумывается, что она это брюхо добывала не в желании ребёнка, а чтобы удовлетворить свою похоть, как ****ь последняя. Небось, скакала на мужике… да и вообще… а потом вон – отросло и святая, хотя какое-то животное удовольствие и желание во мне эти мысли вызывают. Ударить её хочется сначала …. а потом - бить. Долго, за то, что ребёнка она заимела после того, как встала к нему задом, а до этого…
- Я понял, Эл, понял…
- Нет, ты не понял. Потом она несёт его в твою богадельню, и попы крестят его твоим этим… портретом. Ято орущий выродок, который, возможно, появился бы раньше на несколько секунд, если бы его мамка могла это… того… через горло... не так?
- Ну, во-первых, ко мне в богадельню ещё никого не приносили, портрета с меня никто не писал, а попы никакого отношения ко мне не имеют. Ты забываешь мои ответы, Эл.
- А это исчадье ****ства? а?!
- Счастливых людей очень мало, Эл. Вообще, мы сейчас не об этом. Пока ты всё ещё не хочешь лечь, я ещё немного поговорю об изощрённости твоего ума и воображения, чтобы убедить тебя, и чтобы ты не принижал своих достоинств. Так вот, насколько я помню, ещё был ребёнок, которому ты отдал кровь, когда она нужна была срочно? И никто даже не мог допустить, что ты мог наврать?..
Эльдар злится. Все эти места, тонкости были его, только его. А посему существовали лишь наполовину. Никто не знал. Он не произносил вслух слов, связанных с его проказами – да, именно так. Он никогда не думал об этом как об убийстве. Это была всего-навсего его дань справедливости. А здесь, вслух, Он рассуждает о деталях его поступков. И это звучит так дико для восприятия на слух. Это даже не о нём. Эльдар был нем в убийствах, что стало поводом для какого-то внутреннего оправдания: я сделал так, но я так не сказал. Мысль изречённая – это отчёт самому себе. Значит, не совсем. Значит, сделал без сложения сил. Вот уже будто и не совсем хотел. Всё это слабость. Психическая и моральная слабость физически больного человека. Вот уже не хотел вовсе. И дело всё в ВИЧе и в Боге, который его пустил в этот мир и в Эльдара, а потому в Инну Фёдоровну, в Сашку, в Кунцева, в Верочку и во многих других, имён которых он не знал, впрочем, как и предыдущих. За исключением одного – Инга.
- Вот, я тут перебирал перед твоим приходом, - Бог протягивает ему [черно-белую фотографию, на которой запечатлена убогая комната с открытой дверью в кухню] - держи.
Она, завернутая в полотенце, входит в комнату. Раскрасневшиеся от горячей воды ноги оставляют расплывчатые следы на линолеуме. Одной рукой она придерживает полотенце на голове, другой – запах на груди. Инга заглядывает в кухню: «Дар, ты где?».
- Действительно дар, Эл… А где ты был, Дар?
- Я, наверное, поднимался.
- О чём ты думал?
- ….
- Озвучь – Бог кладёт руку ему на плечо – понимаю, ты думаешь, что я – изверг, что я мучаю тебя. Но, Эльдар, я ничего не придумал. Это твоя жизнь, её сделал ты, а я прошу всего лишь прокомментировать её. Ты не сделал этого тогда. Сделай сейчас.
- ….я – молодой человек с силой проводит пальцами по губам – я думал, что она не любит меня. Думал, что я умру, а она будет с другими. Вместо того, чтобы разделить со мной мою жизнь. Ну, ведь могут, в конце концов, рождаться и здоровые дети у таких.
- И что ты решил?..
-…
- Давай, Эл, ты должен… - Он ненадолго сжимает его плечо.
- И я… решил...
- Ну же. Ты тогда не думал так туго…
- Я решил, что привяжу её к себе тем, что у неё будет мой ребёнок.
- Но ребёнка не было.
- Я не знал, что у неё… Да и она, наверное, тоже не знала, что не может быть детей.
- Ты просто заразил её.
- Нет, я не…
- Не просто?
- Я хотел, чтобы она была моей. Чтобы она всё разделила, она же любит! - у Эльдара потеют пальцы. Ороговевшими костяшками он трёт о ладонь.
- Это всё ты… - глаза Эла облипили слёзы – ты… - Ещё сильнее – и зубы его станут сыпаться крошкой.
[Бог проводит рукой в небытие и оно меняет свой цвет на светло- серый. Пространство становится похожим на плазменный шар Теслы. Заморосил дождь. ]
- Ты хочешь сказать, что это я убил?
- Да, - Эльдар опускается на колени. Слёзы текут сквозь его руки, как вода, пробившаяся в скале.
- Всех этих людей убил не я, а ты.
- Нет. Ты допустил, ты позволил – горло его хрипит, и ладони бессильно опускаются в воду, скопившуюся у его коленей. Он отнимает руки от поверхности, и на водяной глади остаются отпечатки его линий. Он откидывается на спину, и слёзы в его глазах разбавляет дождь.
- Тогда почему плачешь ты, а не я?
***
- Зачем? - с выдохом Эл…
- Я пытался остановить противоестественное. В который раз. Остальное случилось по свободной воле человека.
- Я не хотел.
- Дело не в ВИЧ, Эльдар.
- Нет, это из-за него. Я помешался. Меня обуяла злость на всех и каждого, кто будет жить после меня. Кто будет жить в моей квартире, кто будет смотреть мои любимые фильмы, кто будет любить мою женщину. Я не мог ни вместить, ни вынести всего этого. Смерть, которая ждала меня, она же комкала меня, она скручивала меня, сжимала. И всё меньше чувства оставалось в большом теле, я сворачивался внутри…
- Эл, у меня есть ещё несколько фотографий. Я перебрал твою жизнь по секундам. И теперь расскажу тебе. Только сначала я сделаю то, зачем привёл тебя сюда. Ложись.
Эльдар, уставший от слёз и вместе с тем испытывающий легкую благодать и сонливость, покорно ложиться; бесформенное небытиё держит его. Вот уже нет Бога. Но, как сквозняк откуда-то струится музыка. Громче- громче. Перед Эльдаром начинают плыть смутные воспоминания, и вот, ухватившись за одно из них и потянув на себя, он, как невод, вытаскивает детство. Это песни из его детства, это музыка: «...ведь, если кто-то на трубе перебирает клапаны – совсем необязательно, что это музыкант…..мне бы только знать, что где-то ты живешь и клянусь мне большего не надо….», а потом детский голос: « был или не был он на земле. что в тихом сердце его творилось и что варилось в его котле?.. а мальчик чернильный тугую натянет рогатку и камешком острым с восторгом убьёт соловья.. меня отпоют соловьи – они это умеют. мне можно уже умирать – я увидел тебя». Его семенами поседевшего одуванчика уносит с этой музыкой. И нет Бога, нет этого пространства - только воспоминания, есть его молодые родители, есть маленький Дар, его детские обиды, их песни. И любовь. Любовь. И свет.
***
- Что будет с теми, кто не был с тобой?
- Со мною никто не был.
- Ну, я про тех, кто не верит, про неверующих…
- Я понял, Эльдар... я отвечаю тебе: со мной никто не был.
- А ты с ними?
- Эл, ваш мир слишком прост. Если ещё и в нём вам ноги переставлять – это уже откровенно скучно.
- Ты ищешь веселья?
- Я не ищу марионеток.
***
- Значит, ты к нам всем безучастен? А все чудеса? Это просто самовнушение?
- Ну почему же? Разве каждый, кто просит - услышан?
- Нет...
- Вот. Это просто возмещение хороших поступков человека. Всё очень просто, я же говорю.
- Ха…а как же я? Когда у меня отказали тормоза, меня в честь чего услышали? Я тогда уже ни одного заразил… А тут это... Да, знаешь, я не верил, но, по-моему, каждый начинает молиться как помнит, как умеет, как знает. Когда – он вздыхает, делать это ему уже намного легче – ну когда смотришь вот так и видишь, что летишь лоб в лоб со смертью… Так что там, Господь? – никогда это имя не произносилось им как обращение к лицу напротив, и, наверное, посему он невольно улыбается этому как чему-то неестественному.
- Вот, держи – он протягивает Эльдару снимок - это как раз один из тех, которые я хотел тебе показать.
[Черно-белый фотоснимок. Сущёвский вал]
Вокруг серо и голубоватое здание фоном за резной лавочкой. Вокруг утро и городские часы свидетель тому – 03.14. Мокрая газета, оборванная как провинциальная проститутка, из последних сил цепляется холодными пальцами в перила лавочки, чтобы не быть обёрткой для рыбных очистков. И бомж, настолько обычный, что не требует описания, лежит вдоль мокрой скамьи. Ладони у него пухлы, мягкие, а линии на них оттенены забившейся в них грязью. Эльдар идёт мимо, откуда идёт он не помнит, куда - плохо представляет. Он останавливается напротив спящего так сладко, на какую-то йоту он даже хочет прилечь рядом, но от мужика несёт сладко-кислым запахом, да и лавка маловата. Дар достаёт и прохудившегося кармана последнюю сигарету и вкладывает в приоткрытую ладонь мужчины.
[Мокрое серое пространство. Моросит]
- Я это забыл. Вообще. Да и не думал я вообще, когда выложил ему последнюю..
- В том-то всё и дело. Почему Фауст попал в рай?
- Так я в Раю?! Что же ты молчал!.. - Эльдар суматошно озирается по сторонам.
- Ну, вот опять… - Бог улыбается, Бог протягивает ему руку.
***
- Вот, здесь четыре фотографии. Думаю, этого уже достаточно, чтобы ты понял, что я имел в виду – Бог протягивает ему в сухой желтоватой руке пожухлые снимки. Согбенные по краям картинки, как листья ноября, остались в ладонях Эла.
[Снимок №1]
- Дар, мусор!
- Ма, я лучше в армию… - недавно начавший курить голос по-мальчишески сухо смеётся и сбегает вниз по лестнице. Его эхо резиновым мячиком мягко катится следом.
Багровая дверь, разромбованная жесткой леской, придерживаемой медными клёпками, ловит на своём зрачке отблеск изоконного солнца. В щели записка. Необычный атрибут останавливает Эльдара, безапелляционно завоёвывает его внимание. За дверью не живут знакомые, за дверью, может, вообще не живут. Линолеум или паркет за дверью? Она чужая. Она даже мёртвая, если бы не эта записка. Он достаёт её, и пальцы, такие мокрые от волнения, кажется, оставляют тёмные следы на бумаге. «Если ты вернёшься до сегодняшнего утра, то успеешь. Если ты не вернулся, значит, ты не узнаешь, что сегодня в 16.20 с Ленинградского вокзала мой поезд уезжал на север. Вернись». И Дар стоял и думал, что такая записка может быть прочтена только один раз. И тот человек уже точно… 17.18.
[Снимок №2]
Зима. Снег сыпет медленно. Разломанная снежная баба. Дар закрывает за собой входную дверь подъезда.
[Снимок №3]
Москва мокрая. Как дорогой глянец блестят дешёвые трамвайные рельсы. Межсезонье застряло в этой пробке на Лесной, и никто сегодня не плюнет вечером на небо звёздами. Зеркало асфальта отражает пробитые подвески, белые трусы, жвачку на подошве, поползшие колготки, огонёк от сигареты, отваливающуюся выхлопную трубу. Светят рыжие фонари. Среди прочих пешком едет «Скорая помощь». Она уже не скорая, потому что из окошка кабинки для больных смотрит человек. Молодой человек , который может быть и девушкой. Короткие волосы и красивое лицо, которое одинаково идёт как мужчинам, так и женщинам. Хотя скорее подросток. На лице большой пластырь от скулы до щеки, пластырь на виске. Волосы мокнут под дождём, он курит – одной рукой придерживая сигарету, а другой – покачивая прохожим надутой медицинской перчаткой. Может он и не счастлив, но спокоен. Врачи его не трогают – они спят на переднем сиденье, а водителю не до него. Эльдар идёт в этой толкущейся пингвиньей толпе. Он зол на тех, кто идёт медленно, на бабок, на их тележки, на машины, на людей, которые едут – уроды – домой; зол на пробки, на правительство, на покупающих и продающих права; зол и на этого парня, который, как ему кажется, обдолбанный малолетка, которого только откачали. «Высунулся – мудак. Рад, что не он мокнет в этой грязи. Везут подонка в кибитке, наркомана какого-то». Проходя мимо он прожигает своей сигаретой его шарик из перчатки. Резина даёт противный привкус, он закуривает новую. Человек залезает в своё темное окно, опускается на кушетку и плачет.
[Снимок №4]
Изображение статично. Разрушенный песочный замок.
***
- У меня вопрос.
- Я ждал.
- Что такое счастье?
- Тебе нужен универсальный ответ?
- Да. Вот без всяких : «для кого-то…»
- Счастье – это когда ты был с любимыми людьми дольше, чем без них.
- Спасибо. – Эльдар жмёт Богу руку. Эльдар уходит в небытие.
- Эл, подожди!
- Да?..
- Эльдар, ВИЧа нет. От этого ещё никто не умер.
-Как?... а...
- Это не больше, чем психологическое воздействие. Это как прививка.
- А я… я не прошёл эту чёртову проверку?.. – глаза у Эльдара спокойные и чистые.
- На 40градусах восточной долготы и 167градусах западной широты у тебя в голове был энцефалитный клещ.