Глава двадцать пятая
ИЗ ХРОНИКИ ГОДА СВЯТОГО ИОАННА
29 сентября 1971 г.
Вот и прошёл Мэскаль, третий на нашем счету. Вот и начался новый эфиопский год – год Кыдуса Иоханнеса, то есть Святого Иоанна. (1964 г. эфиопского календаря стартовал 12, а не 11 сентября 1971 г., поскольку предыдущий эфиопский год Св. Луки был високосным и, значит, заканчивался не 5-го, а 6-го числа тринадцатого месяца пагумен).
Подводить итоги? Тогда лучше обратиться к самому честному судье, он сидит… в бутылке. Это – Джин, с одним «н». А где его будоражливый приятель? Где искромётный Тоник с пузырьками вдохновения?.. Вот и все в сборе!
Спасибо Галине П. и её мужу К.: во время нашего с Ириной отпуска они, как и в прошлом году, жили у нас на вилле; конечно же, с разрешения своего начальника – экономического советника. (Г. - по совместительству с «должностью» жены инженера-экономиста – вот уже второй год работает у меня редактором). Пожить, хоть малость, вне стен посольского компаунда – для них редкое удовольствие!
- От нашего старикашки никуда не скроешься! – жалуется супруг Галины. – После работы стоит у своего окна и следит за передвижениями во дворе, кто куда пошёл. И не дай бог, если без его разрешения покинешь территорию!..
Понять и советника можно: лучше перестраховаться, чем рисковать. Старик боится, кабы чего не случилось с его молодыми подчинёнными. За ними нужен глаз да глаз! Если что не так, того гляди, и персональной пенсии лишишься!
1 октября.
Бросил работу Керим:
Едет учиться в Рим.
Папа его богат,
Держит в руках маркат.
Там ну чего только нет!..
Кто мне достал пистолет?
Это Керим достал.
(Триста я быров дал).
Он из арабской семьи,
В местной шифте* – свои.
Жаль расставаться с ним:
Как пистолет, Керим
Целится смело в даль,
Честен и твёрд, как сталь.
Другом он был и слугой,
Правой, то бишь, рукой…
Будешь надёжным и ты,
Мой пистолет мечты,
Меткий в любой стрельбе…
Miyeh shukran** тебе,
Керим!
*Преступная группировка.
**Сто благодарностей (араб. яз.).
16 октября.
Как быстро распространяются новости… моего офиса!.. Главный цензор министерства информации уже прознал, что у меня появилась вакансия, и он порекомендовал на место Керима взять «хорошего парня, выпускника средней школы имени Хайле Селассие!» - по эфиопским стандартам, это чуть ли не высшее образование. Сия рекомендация равносильна приказу: разве откажешь в «просьбе» человеку, от которого зависит вся наша издательская деятельность в стране!
Итак, моим новым секретарём-помощником стал Йешитэла, долговязый, нерасторопный малый, но подающий надежды: если что и дошло до его сознания, то потом из него это «что» уже ничем не выбьешь. К тому же, Йешитэла вроде бы двоюродный племянник главного цензора. Хорошо это или плохо? – пока не знаю. Будем надеяться.
А вот с Ирининой помощницей – с мамитой – дела обстоят явно плохо. Кажется, с ней придётся расстаться. Нет, не по той причине, по которой была уволена Ворку-«Золотце». Цыга (Tsegaye – «Моя светлость») в наше отсутствие стала прикладываться к спиртному и… даже отливать чуток в тару. Приделать что ль замок к бару?..
К слову, ещё о неких - служанке, Хозяйке и Хозяине.
- Я хорошая мамита, - утверждала она, нанимаясь. – Я согласна, если будете платить 50 быров. Я хорошая мамита.
Все гости впоследствии отмечали, какая она симпатичная: «не то, что у нас!».
Хозяйка долго привыкала к ней, учила тому, что считала нужным. Но вот начались разборки: обнаружилось, что мамита приходит на работу… без трусов.
- Все чёрные люди здесь ходят без трусов! – оправдывалась она. Ей казалось, что мадам придирается, относится к ней, «как к собаке». Но после угрозы увольнения сразу сменила тон, бросилась в ноги к госпоже.
Однажды Хозяин зашёл на кухню, как раз в тот момент, когда Хозяйка задрала мамите её длиннющую юбку. Обнажились и ноги, и бёдра… Месяцы воспитания не помогли! Начался очередной разнос. Хозяин поспешил удалиться. Но мысли о мамитиных прелестях ещё долго преследовали его.
С той поры служанка при каждом столкновении с ним, в дверях, испуганно сжималась. Она тоже однажды увидела… мистера, когда во время уборки неожиданно заскочила в ванную. Он стоял под душем, весь белый и только одно место темнело…
Вскоре Хозяин заметил немаловажную перемену: мамита стала носить короткую, как у Хозяйки, юбку, обнажая выше колен свои красивые ножки. А ещё выше?.. Были ли там трусики?.. Хозяин не знал.
Выражаясь словами Миши Зеновича, вся эта «декорация», «вся эта лирика», скорее всего, не попадёт даже в «Азию и Африку». «Никуда не потянет».
10 ноября.
54-ю годовщину Октября посольство отпраздновало с особым шиком: был приглашён премьер-министр Аклилу Хабте Уольд с супругой, француженкой по происхождению. Жёны дипломатов всё не могли решить, кто одет моднее: премьерша, в строгом тёмном костюме, или французская послиха, как всегда, обескураживающая своими яркими, несколько фривольными нарядами.
В.З., кивнув в её сторону: «Вот ведь она вся пёстрая! А наш шеф внушал мне одеться в чёрное. Но у меня нет чёрного платья. И вообще этот цвет мне не идёт. А он опять: «Ну что-нибудь поскромнее!». Вы же, говорит, не в кабаре идёте, и чулки наденьте… Не понимаю, зачем чулки? Жарко ведь!..»
А вот разговор двух М.
М-1: «Этот цвет вам не к лицу. Он старит».
М-2: «А ваше платье не подходит для низкорослых женщин».
М-1: «Кто вам сказал, что я маленькая? У меня нормальный средний рост».
М-2: «Нет, нет! Вы маленькая! И не спорьте! Я вот не скрываю, что я полная… Поэтому и ношу это платье. А жёлтый цвет, янтарный цвет «кэмел» - самый модный в этом сезоне. Вы, наверное, не читаете парижских журналов…»
Но самое интересное на приёме - послушать Е.Б. Она - в белом платье с красными горошинами. Любит яркие цвета, как жена французского посла. Обе худощавые и, похоже, обеим уже за сорок. Кто-то мне сказал, что по национальности Е.Б. цыганка. Вот и меня спрашивает: «Нравятся пирожки?.. Это я калькулировала!».
Посольский стажёр Миша Д. тут как тут: «А начинка из цесарок тоже ваша?.. Вкусная! Расскажите, как вы на охоте были…»
«Да муж без меня никак! Подстрелил утку и сразу: «Давай, Евдоха!» Я бултых в озеро и за ней! Собаку-то мы не держим…»
Миша Д. продолжает провоцировать: «А заболеть не боитесь? Что в госпитале говорят?»
«Да слава богу, с кашешником всё в порядке. Анёбу не нашли!»
«Не анёба, а амёба!..»
«Что ты меня всё учишь, Мишка! Я сама знаю, как говорить. Я пятнадцать лет со своим Ваняткой по заграницам шастаю! А ты…»
Одно время посольские мамы доверили ей присматривать за детьми, но вскоре отказались от её детсадовских услуг, так как детишки стали говорить дома вместо «стул» - «стуло», вместо «хочу в туалет» - «хочу в сартиль» или «в сайтий», если кто ни «р», ни «л» не выговаривает (как Олечка Р.: «Боя Букая»).
О Е.Б. разные анекдоты ходят. А вот о её муже ничего не скажешь. Кто он, чем занимается? Он вроде бы есть, и в то же время его как бы нет. Он ни с кем не дружит, никуда не ездит, кроме как на охоту. Я пробовал спрашивать о нём – в ответ лишь загадочные улыбки или пожимание плечами. Какая-то тёмная лошадка!.. Но впечатление такое, что её, эту лошадку, побаиваются.
На приёме беседовал с Ритой Панкхёрст, женой известного и, можно сказать, потомственного эфиописта, проф. Ричарда Панкхёрста. (Его мать – Сильвия Панкхёрст, известная суфражистка, писательница, автор книг об Эфиопии и других странах, в том числе СССР («Soviet Russia as I saw it»). Умерла в Аддис-Абебе в 1960 г.)
Рита заведует университетской библиотекой имени Дж. Кеннеди. Я предложил ей принять в дар от АПН большую коллекцию слайдов о жизни советских республик. Церемонию передачи назначили на конец ноября.
А вот наши собственные слайды, сделанные в Ливане, Ирина накануне праздников демонстрировала в посольском клубе, сопровождая ими свой рассказ о Бейруте и Баальбеке. Успех! В результате – «чтение лекций» попросили продолжить. Следующий раз - о Чайковском.
3 февраля 1972 г.
Пока я был в Асмаре (об этом напишу позже), пришло письмо из Лондона: я зачислен в студенты Лингафонного института, есть возможность «академично» изучать язык… Нет, не амхарский, что было бы вполне разумно, а язык африкаанс. (В основу этого языка легли южно-голландские диалекты 17 в. Большое влияние на его формирование оказали языки африканских племён: готтентотов, бушменов, банту. Кроме того, африкаанс вобрал в себя элементы малайского, португальского, французского, немецкого и английского языков, что объясняется историей колонизации Южной Африки. Современный язык африкаанс отличается от голландского в той же степени, что французский и итальянский – от латинского).
Как тут не вспомнить, с чего началась эта блажь!
«Питер Мориц, юный бур из Трансвааля»!.. Именно этот герой одноименной книги возбудил мои школярские симпатии к бурам-африканерам, боровшимся против нашествия новых колонизаторов – англичан.
«Трансвааль, Трансвааль, страна моя! Ты вся горишь в огне!..» И я загорелся… романтическими мечтами о Южной Африке. Но только в студенческие годы я осознал, какая пропасть отделяет мои мечты от реальности. Однако я верил, что рано или поздно расистский режим на юге Африки рухнет и перед советскими гражданами откроются двери в страну, где более 70% взрослого населения говорит на языке буров, первых белых колонистов из Европы.
В московском букинистическом магазине мне попалась редкая (для СССР) книга, изданная в Англии в 30-х годах, - объёмистый африкаанс-английский словарь. И я решил, взяв его за основу, составить словарь африкаанс-русский. После 5 лет работы (конечно, не систематической) над словарной картотекой я наконец осмелился подать заявку в издательство «Советская энциклопедия». В июне 1968 г. пришёл ответ. В нём сообщалось, что моё предложение рассмотрено Научным Советом Издательства и отклонено: «в Советском Союзе африкаанс не применяется практически, не ведётся преподавание этого языка», а значит, «словарь не будет иметь у нас сколько-нибудь значительного спроса»; «к сожалению, в современных условиях он не найдёт спроса и за рубежом».
Как поётся в детской песенке: «Срубили нашу ёлочку под самый корешок». И она завяла. Завяла моя мечта о Южной Африке!.. И теперь, когда я уже в Африке Восточной, спрашивается, зачем мне нужно было каким-то образом реанимировать мечту свою светлую!..
Вспоминая о ней, я чувствую (нет!), я уверен, что затея с Лингафонным институтом – всего лишь порыв души, а точнее – какая-то судорога несбывшихся, а теперь уже и потерявших смысл, устремлений. И нет теперь надобности отвечать: «Wie is u? Is u die onderwyser? Het u n’hond?» - «Как дела? Вы учитель? У Вас есть собака?» Если я не ошибаюсь, именно так переводятся эти вопросы из первого урока по языку буров.
И всё-таки, может, попытаться найти книгу С. Я. Тойта (на африкаанс или в переводе) - «Царица Шеба»?
4 февраля.
В Африка-Холле заканчивается выездная сессия Совета Безопасности ООН (вопросы деколонизации и борьбы с расизмом). В ней принимают участие: от СССР – Я. А. Малик, от США – Дж. Буш, (будущий 41-й президент США), от ООН – сам генсек Курт Вальдхайм. Я побывал на открытом заседании, в кулуарах, хотел, было, взять интервью у советского представителя, но раздумал. Интерес к Малику пропал, после того как я узнал, что живёт он не в «Хилтоне», а на втором этаже посольства, в какой-то тайной комнате, за дверью референтуры, куда доступ лишь через звонок. Да и лицо у Малика какое-то слишком озабоченное, неприветливое…
Референтура – «святая святых» посольства, где хранится вся документация и находится оборудование для секретной связи с Москвой. Мне приходится подниматься туда, в одну из комнат с зарешётчатыми окнами, практически только раз в месяц, когда приходит диппочта и нужно подготовить ответное письмо в АПН. Служебная переписка всех наших заграничных «контор» перво-наперво попадает в руки заведующего референтурой, который со всей своей семьёй живёт там, на этом сакральном этаже, почти без выхода «на волю» - в город.
Нет уж! Помещение «за семью печатями» - не для свободных журналистских бесед!
15 февраля.
Вечером заезжал зам военного атташе. Передал мне статью и фото о пребывании в Массауа нашего противолодочного корабля «Строгий». К сожалению, в этом году мне не пришлось побывать на празднике ВМФ Эфиопии (4 – 7 февраля) и искупаться в Красном море. Я не поехал в Массауа, хотя и находился рядом. Московское начальство командировало меня в Асмару (и не дальше), дабы вручить приз (фотокамеру) победителю викторины «Что вы знаете о В.И. Ленине?» (объявление о ней было ещё в первом номере «Советской действительности» за 1970 год). Обещанная призёру награда слишком долго добиралась до Эфиопии, видимо, поэтому Москва расщедрилась насчет этой командировки. Если бы к Асмаре я присовокупил и Массауа, мои «друзья», ох, как обрадовались бы! Я не забыл позапрошлый март!..
Г. С. рассказывал о праздничных днях в Массауа, а я - об Асмаре. Там всё ещё функционирует национальная выставка Экспо-72 (с 29 января по 19 февраля).
Остановившись, как и в первый раз, у синьоры Мингетти, я уже 31 января принимал призёра у себя в номере: чтобы передать подарок - по акту в присутствии одного из наших «дипломатов». Сколько же их понаехало! Человек пять – и все в моей гостинице!..
Троих из них я, гуляючи, встретил на одной из улиц вечерней Асмары. Они тоже были навеселе. Увидев меня, искренне обрадовались. «Ты и раньше бывал здесь… Покажи, - говорят, - где тут шармуты. Интересно, отличаются ли они от наших столичных?».
Я тоже сделал вид, что шучу: «С удовольствием! Дело не трудное!». Действительно, окна некоторых скромных одноэтажных домиков, похоже, типовых, уже вовсю светились призывным красным светом.
На пороге нас встретила дородная пожилая эфиопка, явно, «мамочка». Поначалу, увидев толпу ференджей, она испуганно подняла брови. Но боязнь потерять богатых клиентов тотчас победила страх перед нежданным нашествием молодецкой дружины.
Через прихожую, служившую одновременно и столовой и кухней, мы прошли в ярко освещённую комнату. С потолка на длинном проводе свисала большая электролампа, ловко обёрнутая чем-то красным. Посредине, занимая всё пространство, возвышалось удивительное сооружение: на высоких тонких ножках двуспальной железной кровати покоилось не менее высокое «плоскогорье» из матраца, перины, подушек и прочих постельных принадлежностей, покрытых атласной тканью, блестящей под светом самодельной люстры, словно размытый ливнем краснозём под солнцем.
Пока мы заворожено разглядывали эту неприступную «амбу», столь красноречиво зовущую на свои высоты, в дверь заглянула крупнотелая темнокожая красавица в джинсах и белой блузке. Через две-три секунды, удовлетворив своё любопытство, она скрылась где-то в прихожей. Мы молча последовали за ней и - к выходу. Но дорогу нам загородила старшая хозяйка дома, о чём-то затараторившая. Я вытащил из кармана десятидолларовую банкноту и со словами «бугаля, бугаля!» («потом, потом!») вручил в качестве отступного, возможно, показавшегося ей задатком.
Обитель «горы соблазнов» члены любознательной команды покидали под недоумённым взглядом шармуты, появившейся из-за занавешенной ниши в стене. Девица была уже в лёгком полупрозрачном халате…
По дороге в гостиницу дипломаты-гебешники по-свойски попросили меня никому не разглашать тайну об этой разведывательной операции, похожей на подглядывание в замочную скважину.
Подполковнику, своему сегодняшнему гостю, я поведал другую историю, по его профилю. Расхвастался за чашкой кофе и коньяком! Рассказал о своём визите к американцам – на военную базу «Kagnew Station». По-моему, Г. С. не поверил! Так и уехал, думая, что я его разыгрывал. Но моё вторжение в «логово» противника действительно имело место…
Проходя по гостиничному коридору, я увидел в углублении на стене цветную рекламу Экспо-72 и вспомнил, что именно на этом месте висел тот самый план Асмары, который я в своё время выкупил у синьоры Мингетти и которым впоследствии осчастливил нашего военного атташе: там были показаны кварталы, где расположены американские воинские части.
«Что, если взять и заявиться к ним просто так, непрошеным гостем?» – подумал я. Эта шальная идея вдруг захватила меня.
30 января, в воскресенье (за день до вышеописанного похода к шармуте), в городе, согласно программе Экспо-72, проводился круговой автопробег на Grand Prix. «Болеть» в толпе зевак неизвестно за кого – глупо, и я решил «поправить здоровье» в баре. Там-то я и набрался духу приступить к осаде «Кэнью Стейшен».
Из «сейченто» я вылез, словно из танка, и тотчас ринулся в атаку на вражеские укрепления. Ворвавшись в «дот», то бишь, в сторожевую будку, я наткнулся на здоровенного янки в военной форме. Но, вместо того, чтобы вступить в рукопашную, представители двух враждующих сторон начали брататься! Далее всё происходило самым миролюбивым образом.
Проверив мои журналистские полномочия, постовой, всё ещё улыбаясь, стал названивать кому-то. Дежурный офицер появился не один, а с бутылкой виски. Тут же, «за встречу на Эльбе», мы выпили по полстакана и затем сразу отправились на экскурсию по территории базы. Мой гид поводил меня по чистеньким аллейкам, мимо каких-то вышек, мачт, бетонных строений и бункеров, кои меня, откровенно говоря, совсем не интересовали. Мне показалось, что американцу тоже хотелось скорее вернуться в проходную, где боевой пост охранял начатую нами бутылку. Так и есть! Она, целая и невредимая, стояла на маленьком столике. На прощанье мы с офицером выпили ещё по полстакана и, похлопав друг друга по плечу, расстались, как старые приятели.
Всю эту историю я пересказал заму нашего военного атташе, конечно, в несколько иных тонах, менее героических и более трезвых.
- А ты не боялся? Ведь американцы запросто могли тебя похитить? – спросил Г. С. полушутя, полусерьёзно.
- А зачем?
- Как зачем? – переспросил он, уже искренне удивляясь. – Да хотя бы из провокации! Их военные самолёты летают без всяких виз и таможенного контроля…
Г. С. уехал в отличном настроении, не только потому, что со мной, во враждебных застенках, обошлись прилично, но и благодаря определённой дозе армянского коньяка, который, по нашему обоюдному убеждению, намного приятней, чем виски, тем более – американское.
Кстати, насчёт «таможенного контроля»… Именно через «Кэнью Стейшен» профессор Грувер мог бы вывезти клад, найденный им «под сенью аксумских обелисков»… Надо бы использовать эту мысль в будущей повести.
Между тем, об этой базе всё чаще возникают дискуссии в местных СМИ. Читатели высказываются про и контра.
«Pros»: 1). Тысячи эфиопов работают там по найму, в том числе в качестве личной обслуги военного и гражданского персонала.
2). Жильё для американцев – важный фактор строительного бума в Асмаре.
3). Карман граждан США, живущих в столице Эритреи, - стимул развития местной промышленности и торговли.
4). Радио и телевещание для американских войск снабжает асмарских жителей информационными, образователь-ными и развлекательными программами.
«Cons»: «Первое, что приходит на ум, - пишет в «Эфиопиен геральд» эритреец Мебрату Негуссе, - это угроза разрушения военных объектов, а с ними и гражданских, в случае войны между великими державами. Но я думаю, что третья мировая война – слишком далёкая перспектива. А если она и начнётся, то Асмара, будь она с базой «Кэнью Стейшен» или без неё, невредимой не останется. Самое значительное «против», по-моему, исходит из того, что сегодня мы обречены жить рядом с американской вульгарностью и буйством. Но эти неудобства можно свести до минимума, если строго наказывать тех, кто плохо себя ведёт».
Как писал Сэмюэл Джонсон (1709 – 1784), автор философской повести «Расселас, принц Абиссинский»: «Hell is paved with good intentions» - «Ад вымощен благими намерениями». (В 1977 г. были расторгнуты военные соглашения с США и база закрыта).
Вторник, 29 февраля 1972 г.
Этот дополнительный день нашего високосного года доведёт количество дней эфиопского 1964-го до положенной цифры 365, что позволит следующему, 1965-му - году Св. Матфея – начаться не 12-го, а 11-го сентября.
Как раз сегодня мы с Ириной были на концерте пианиста Францпетера Гебельса (Goebels), профессора Музыкальной академии города Детмольда (ФРГ). Встреча с такой «звучной» фамилией невольно вызывает ассоциацию с Йозефом Геббельсом, правда, фамилия этого фашиста пишется с двумя «б».
Концерт проходил в школе музыки имени Яреда, основанной в 1956-57 гг. с помощью болгар.
Гебельс исполнял Баха, Вебера, Бетховена, Дебюсси, Равеля, Гайдна, Листа и Штокхаузена, нашего современника, авангардиста. Всё, на мой непросвещённый вкус, звучало сентиментально и как-то дисгармонировало с внешним видом этого пожилого пианиста. Две глубокие складки пролегли от ноздрей до уголков рта; другие две, словно шрамы от сабельных ударов, рассекали обе щеки до подбородка и сливались с морщинами на длинной шее… Какая тут сентиментальность?!. У Ирины, конечно, остались от концерта иные впечатления, более объективные и глубокие.
(Продолжение – «В западне заповедника». Гл. 26)