Жили-были в тридевятом царстве, тридесятом государстве Иван да Марья. На этом сказка и заканчивается. А начинается очень грустная и трогательная история любви, которую даже война не смогла убить.
Иван – сирота, росточком маленький, щупленький. В богатыри на сиротских-то хлебах не вырос, но семь классов сумел закончить. По тем довоенным временам - он был просто профессор со своими семью классами, и взяли его работать в сельсовет счетоводом. Скажем прямо, профессия негероическая – в конторе сидеть. Девушки тогда все больше за трактористов да за летчиков мечтали замуж выйти. Вот и Марья никакого внимания на Ивана не обращала. Она видная была, пышная, в теле, с косой до пояса. Красавица. И шансов у Ивана покорить сердце Марьи не было никаких. За ней все станичные женихи увивались. А Иван только вздыхал. Он и портфель себе купил для солидности, и костюм справил! А все равно Марья на него внимания не обращала. Да и фамилия, как ей тогда казалось, у него была смешная – Пряничников.
Он и под окнами ее ночами дежурил, и ходил за ней, как тень. А она только смеялась. И тогда он совершил поступок! Уж не знаю, как уговорил водителя председателевой кобылы, чтобы тот ему на вечер бедарку одолжил. Но удалось. И вечером подкатил Иван к порогу своей любушки на председателевой бедарке. Все равно, как если бы сейчас парень на белом «Мерседесе» приехал. Но и бедарка не помогла. А тут беда с Марьей случилось. Не убереглась девка, честь свою девичью порушила. Кумушки зашептались, заволновались: ну-ка, такое событие! А Марье впору топиться. Тогда, до войны, с девичьим позором строго было. Никто бы ее замуж не взял, кому нужна нечестная жена? И тот паршивец, что девку испортил, жениться на ней не захотел. Одно слово – подлец. Кстати, жизнь его все одно наказала за подлость. Жена досталась сварливая, скандальная баба. Запилила мужика, на нет свела. А и не жалко. Нечего девок портить.
И вот в ту пору, когда Марье белый свет не мил был, Иван пришел свататься. Это был его шанс, и он не упустил. Конечно, Марья ухватилась за него, как за соломинку. А куда ей было деваться? Мать грозилась из дому выгнать от позора. Ну и куда б она с дитем? А тут Иван, все по-честному, зарегистрируемся, говорит, свадьбу справим, у ребенка отец будет. Так и случилось. На свадьбе Марья сама не своя была, словно бес в девку вселился. То смеется громче всех, то слезы утирает. Гости с опаской – как бы невеста не сбежала или еще какой фортель не выкинула. А Иван… Он был счастлив, он сиял, как новый рубль. Он даже ростом выше стал. Вот что любовь-то с людьми делает.
Отгуляли свадьбу, началась семейная жизнь. В начале июня Марья девочку родила. Иван сам не свой от радости был. Как же! Дочь! И что интересно – девочка – ну просто вылитый Иван. Ну – одно лицо, только маленькое и нежное. Бабы ахали и языками чесали. А Марья… Что ж Марья, она, конечно благодарна была Ивану, что грех ее прикрыл. Но сердцу-то не прикажешь. Привыкла она к нему, тем более он уж так ее жалел, так любил. Но, как в народе говорят, один любит, а другой позволяет себя любить.
А тут и война. Мужики на фронт подались, а Иван все в конторе сидит, счетами щелкает. Дали ему броню, как ценному работнику, а может, со здоровьем что у него было. Ну, с полгодика он посидел, а потом и говорит Марье: «Не могу с бабами на печи отсиживаться, словно и не мужик я». А Марья возьми и брякни: Ну, какой ты мужик? Был бы мужиком, разве простил бы мне? Разве подобрал бы меня, порченую?» Совсем баба ума лишилась! Такое сказать! Ну, Иван так и взвился. Ах, не мужик?! Ладно! Посмотрим! И на другой день ушел на фронт. Бросил свои счеты и подался воевать. Конечно, за то, что дисциплину нарушил, и посадить могли. Только и спасло, что не в тыл убежал, а на фронт.
В станице ничего не утаишь. Стал народ Марью сторониться. Мол, змея неблагодарная, подлюка. Она и вовсе сникла. А от Ивана - ни строчки, ни словечка. Ушел, как в воду канул. Жив ли, нет ли – неизвестно. Ну, когда район оккупировали, понятно – не до писем было. Марья тогда к родне подалась в Барнаул. А как немца прогнали, опять в станицу вернулась, в родительский дом. Девочка подросла, бойкая такая, славная.
А через год заявился к Марье солдатик раненый. Так, мол, и так, Мария Михайловна, от мужа вашего привет вам принес. Марья так и ахнула: «Где он, да что с ним? Жив ли?» Не знает, куда гостя дорогого усадить. А надо вам сказать, что к тому времени Марья нахлебалась лиха! По самую маковку. Война, она ведь многим мозги вправила. Вот и Марья помыкалась по белу свету, всяких людей повидала, и только тогда поняла, какое счастье-то в руках держала и не уберегла. Какую жар-птицу упустила. Ну, так что ж, что не красавец Иван?! Душа у него красивая была, радужная. И вот поди ж ты, теперь, когда осталась одна, она наконец оценила его. Да только где ж его взять?
Собрала Марья на стол, чего в хате было, села. А сердце так и бухает. Боится услышать страшное. А гость уминает за обе щеки картошку с постным маслом, а разговора не начинает. Все вокруг да около. Мол, как в колхозе дела, как отсеялись, много ли на трудодень дают. А о самом главном молчит. Еле дождалась Марья. А он самокруточку скрутил, закурил и говорит: «Непростой разговор у нас будет. Я ведь, Мария Михайловна, все к вам присматривался, говорить или нет. Мне ведь Иван Тимофеевич строго-настрого наказал сказать, что без вести пропал. Только из уважения к своему фронтовому другу, отважному разведчику, лучшему разведчику 2-го Украинского фронта, которому лично маршал Конев медаль вручал, я не выполню обещанного ему и скажу правду. Я верю, что, вы, Мария Михайловна, женщина верная и не оставите мужа в беде». После таких слов у Марьи речь отняло. Молчит, только слезы из глаз бегут, бегут. А солдатик и рассказал, как Ивана ранило, как ослеп он, и сейчас долечивается в госпитале.
- Не хочет он вам обузой быть, - помолчав, добавил солдатик, - гордый он, Иван Тимофеевич.
Словом, проводила Марья фронтового товарища, и поехала искать своего Ивана. Адрес госпиталя товарищ назвал. Когда Марья в палату вошла, Иван у окна сидел. Как он шаги ее узнал, не понятно. Ведь никто ж ему не сказал, что жена приехала, а он побледнел весь и спрашивает:
-Зачем пришла? Уходи!
Отвернулся к окну, голову опустил, а самого трясет, меленько так.
Помолчала Марья, оглядела всех бойцов, которые в этой палате лежали и говорит:
- Правильно он меня гонит, товарищи раненые. Правильно. Заслужила. Я ведь глупая была, хоть и дите родила, а ничего в жизни не понимала. Ничегошеньки.
А бойцы - попроснулись и те, кто спал, - слушают, дыхание затаив.
Марья вздохнула и молвила:
- Вы простите меня, Иван Тимофеевич, что обидела вас тогда. Слова мои дурные из сердца вырвите, как траву сорную. Что ж поделаешь, если любовь моя к вам не прямой дорогой шла, а извилистой тропочкой кружила. Вы уж зла-то на меня не держите, Иван Тимофеевич!
А у Ивана губы дрожат, хочет прогнать ее, а не может, стыдится слабости своей. Но справился и пробормотал осевшим голосом, чтоб уходила.
А Марья платок с головы стянула, на стульчик села и спокойно так говорит:
- Нет, Иван Тимофеевич, не уйду. Должок за мной числится. Не забыла я, как вы грех мой прикрыли, замуж меня взяли с чужим дитем.
- Не должна ты мне ничего. Прощай.
- Вот и славно! – Марья поднялась со стула, перекрестилась и поклонилась Ивану, - вот и хорошо. Значит, чиста я теперь, и ничего промеж нас нету.
Голос у нее дрогнул, она глубоко вздохнула, помолчала и тихо сказала:
- Ничего, окромя любви. Моей любви к тебе, Ванечка. Сокол ты мой, ясный!
Она подошла к Ивану и несмело погладила его по плечу:
- Родненький мой, куда ж мне без тебя?
В палате установилась мертвая тишина, бойцы замерли. А Марья, уткнувшись лицом в мужнину спину, все гладила и гладила его стриженый затылок, и прохладная ладошка ее белым лебедем порхала над его склоненной головой.
***
Эту историю своих родителей несколько лет назад рассказала мне Лидия Ивановна Садовничая ( в девичестве Пряничникова), младшая, пятая дочь Ивана да Марьи. Я постаралась ничего не напутать и почти ничего не прибавлять от себя.
Картинку взяла здесь: www.maslovka.info/modules.php?name=Media&aid=...