Начало войны я запомнил очень хорошо. Мне было пять лет, мы с мамой шли по улице Ленинграда. Обстрел начался неожиданно. Мы спрятались в какой-то дом. А когда взрывы утихли, мы вышли на улицу и пошли дальше. И тут, как мне запомнилось, без грохота взрывов, без воя сирен, в полной тишине, откуда-то сверху, стала падать мебель, обрывки одежды и куски утвари.
Вот и сейчас, через десятилетия после той войны, также неожиданно к нам судьба подбрасывает куски разорванных войной судеб давно ушедших наших родных и знакомых, о которых все эти годы мы ничего не знали. Наверное не случайно. Чтобы помнили.
Просматривая старый родительский фотоальбом, я обратил внимание на одну старую фотографию. Перед самой войной в Ленинград к маме приезжал ее родной брат, Иосиф Наумович Смиляк. На фото он с нашей семьей: мама, я и папа, Игнатов Александр. Я его звал папа Саша. Это единственная фотография, где я с отцом, и где мамин брат в гражданской одежде. Вообще его фотографий не более трех и на всех он в военной форме. Дядя Иосиф погиб 8 мая 1945 года в западной Украине, в маленьком городке, где он был комендантом. И я помню, как плакала бабушка, когда, уже после окончания войны, мы получили похоронное извещение, а чуть позже пришла весть, что вся семья, жена и дети моего дяди, погибли в акупированном немцами Херсоне.
От мамы я знал, что перед моим рождением или сразу после рождения, в Ленинград приехала из Николаева бабушка. Теперь я могу предполагать, что бабушка знала, что мама одна и приехала ей помочь. Но случилось несчастье со мной. Я вывалился из колыбели и сломал позвоночник. Меня положили в больницу и предписали находиться в гипсовом корсете в течении года. Бабушка понимала, что если в период роста ребенку зафиксировать позвоночник и на год лишить движения, то произойдут непоправимые изменения и ребенок будет инвалидом. Бабушка категорически запретила это делать, и увезла меня в Николаев. Лечила бабушка меня год или два. Вот в этот период, видимо, мама и вышла замуж за Александра Игнатова. Во всяком случае, когда меня уже здорового привезли в Ленинград, мама была не одна, а у меня, как у всех, был папа. Эта чувство защищенности, гордости, что твой отец большой, сильный и очень веселый, я сохранил с образом Александра Игнатова, как и о всей довоенной семье, в которой потом, до войны, родились еще две мои сестры.
Что Александр Игнатов не мой родной отец я узнал только в 1943 году в маленьком городке на северном Урале куда, после смерти от голода в блокадном Ленинграде моих сестер, папы, дедушки, отца папы, меня с мамой вывезли по льду Ладожского озера. Там при оформлении пенсии я узнал, что пенсия мне выдана за пропавшего без вести отца Хаима Слободника , а не Игнатова. Второе напоминание о моем кровном отце я получил уже после войны, когда я с мамой вернулся в Ленинград. В начале пятидесятых годов, когда я еще был школьником, мы с мамой шли по улице. Мама мне сказала:
- Ты знаешь, кто сейчас прошел мимо нас?
Я обернулся и увидел незнакомую женщину с девочкой моего возраста.
- Нет, - ответил я.
- Это пошла твоя сестра со своей матерью - сказала мама и объяснила, что мой кровный отец женился до войны и это пошла его жена с дочерью. После этого разговора мы никогда не возвращались к этой теме.
И вот, в наши дни, примерно четыре года назад я купил электронную телефонную базу и будучи уже на пенсии стал искать адреса своих школьных друзей. Но потом вспомнил разговор с мамой о сестре и стал думать, как построить ее поиск. Человека всегда тянет к своим истокам. Но я даже не знал ее имени. Кроме того, я понимал, что женщина, выйдя замуж, могла изменить фамилию и шансов найти ее практически нулевые. Но все-таки, на всякий случай, сделал запрос только на фамилию Слободник. В Питере оказалось два десятка моих однофамильцев. Но меня заинтересовал только один Слободник. Его звали Евгений Хаимович. Совпадение по двум параметрам из трех, да еще с достаточно редким отчеством, не могли быть случайными. Телефон в базе был и я позвонил Евгению . Я спросил действительно ли его отца звали Хаим . Он ответил утвердительно, подтвердил так же, что его отец погиб на войне и что у него есть старшая сестра Нина. Когда Евгений узнал, что у нас с ним одинаковые фамилия и отчество, он был потрясен. Он не мог поверить, что в шестьдесят лет можно узнать о себе и о своей семье что-то новое. Мы договорились, что созвонимся позже. Через неделю мы с ним встретились у меня дома. А еще через некоторое время я поехал на встречу с сестрой.
Мы сидели в скромной однокомнатной квартире с пожилой и очень больной женщиной. Она всматривалась в мое лицо и сказала:
- Теперь бы я тебя уже не узнала. А тогда, шестьдесят лет назад, я наблюдала за тобой. Я думала, что ты не захочешь со мной говорить.
Мы рассматривали фотографии нашего детства, а потом она достала пакет с фотографиями и письмами отца с фронта. Мы читали письмо командира о том, как погиб в 1941 году, под Ленинградом, наш общий отец. А потом, я с нескрываемым волнением взял пожелтевшую коллективную фотографию 1935 года группы молодых людей. Скорее всего, это были активисты молодежной организации. За столом, в центре сидела молодая, красивая улыбающаяся девушка – моя мама. Тут же, за столом, сидели три мужчины и женщина – мама Нины. Сзади стояла группа мужчин.
-Вот среди них – сказала Нина – наш отец. Ты сможешь его найти?
Я долго всматривался в лица мужчин на маленькой фотографии. Не один из них не был похож ни на меня, ни на Нину, ни на Евгения. Но я все-таки его нашел. Один молодой парень на фотографии был очень похож на моего сына.