Во времена давние эта деревенька звалась Клиново. Толковый мужик был, что так назвал, самое верное для неё название. Куда взгляд ни кинь – всё клин. Леса клин – батюшки царя, а луга клин, что раньше обчеству деревенскому принадлежал, ныне министру принадлежит.
Министр из деревенских богатеев был, поговаривают, с нечистым кумился, землю в округе у обедневших мужиков скупил. А мужику в деревне как жить, коли заступиться некому? Раньше-то барин выручал: школу помог построить, пруд выкопать. Нынче и он обеднел, нет теперь добрых бар, не родятся они в деревне, совсем экология плохой стала, вот добро и вывелось. Богачи ныне не дать, а отобрать норовят, нет никому до мужика дела.
Сход жители собрали, решали, как дальше мужику без правды жить. Дед Ефрем так и сказал, складно у него получилось: «Жизнь наша бекова, пожалеть нас некому, как ни бьёмся, а к вечеру напьёмся. Ой, лишенько, наше, горюшко, навязалось на головушку. Не ведаем, как дальше-то жить, то ли богатствие наживать, то ли остатнее проживать. Правду надо искать. В деревне она вывелась, в стольный град, видать, ушла, гонцов надобно туда отправить, челом бить, назад просить».
Всё сделали гонцы, как старики научили. В бане намылись, богу помолились, причастились. До околицы их всё село провожало, родственники и соседи перекрестили: «Никола в путь, Христос по дорожке! Идите, мужики, пускай удача Вас не покидает. Ночь, как день, дорога, что скатерть, садись, да катись за околицу».
Идут, гребут лаптями пыль дорожную трое мужиков, ещё парнишка- разумник за ними увязался. Как домой ни гнали - не уходил:- Вот увидите, дяденьки, я смекалистый, вам пригожусь
- Пускай себе идёт, авось, и, вправду, пригодится.
Верст пять прошли, в Крюкове дожидается их на завалинке старец мудрый, ему годов двести, не менее. По правде дед живёт, давно ничего не ест, только квас пьёт. Потчует и мужиков с устатку квасом ядрёным: - Долго вам, сынки, идти, коли, правду найти надумали.
Отчего не попить, старого человека не расспросить. С чего начать, думают, да малец – разумник поперед мужиков в разговор влез, за что по шее получил: - Ты, деда, откуда знаешь, что правду идём искать, мы ничего про неё не говорили.
- Так с утра сорока вести на хвосте принесла, вон по крыше скачет, хитро посматривает, стрекочет, она про вас и сказала: - Клиновски-то мужики правду искать пошли.
Верно, стрекочет на крыше сорока, только они сорочьего языка не понимают. Помолчать бы мальцу, а ему любопытно: - Деда, а какая она, правда-то? Вдруг, встренемся, а не узнаем?
Задумался дедушко: - Была, сказывают, правда на свете, да не на нашу память. Никто её не видел ни в фас, ни в профиль, так барин наш говаривал. А мой дедушка (он ещё при деде царя теперешнего жил), сказывал, что правду со спины видал. Баба это, голая она, правда-то, но стыд у неё рогожкой прикрыт. Ищите, мужики!
Деду моему праведник прохожий шапчонку оставил, вроде, невидимка. Мне-то ни чему она, а вам пригодится. Лапти в сенцах возьмите, для вас ковырял, не даром говориться: «В дорогу идти – пятеро лаптей нести».
Отвёл мальца в сторонку, отдельный разговор имел. Да это не моего ума дело, чужие разговоры слушать. Поклонились мужики старцу, дальше отправились, пятеро лаптей износили, пока до града стольного дошли.
Ох, и велик тот град, больше ихнего уездного, а избы всё каменные. Народу полно вдоль улиц ходит, видать, от дела отлынивают. У них-то в деревне все днём при деле, на поле и огородах работают, а у этих, знать, дела нет.Мужик в белом фартуке работает, сбитень продаёт, поклонились, разговорились: « А в каком дому здесь правда-то живёт?»
- Святые вы, деревенские, люди. Уж сколько лет мы той правды не видывали, а вы ищите, да нам, грешным, покажите!
Ко многим мужики подходили, про правду спрашивали, да никто из городских не знает, где она обитает, да ещё смеются: - Вот деревня дремучая, задумали к министру главному попасть! Шли бы сразу к царю!
Нищий дедок, у храма стоял, пожалел путников, что напрасно лапти рвут, посоветовал: - Вам, мужики, надо вон в тот высокий каменный дом за забором, там царь, все богачи и начальники, у них, правда. Только её в темницу заховали, чтобы промежь ног не путалась, им не мешала. Не попасть вам, мужики, за ограду каменну, коли вы не планитяны. Только они на своей тарелке пролететь могут, или Емеля –дурак на печке, дуракам везёт, попробуйте пройти!
Подошли мужики к дому высокому за забором каменным. Высок забор, не перелезешь такой, не перепрыгнешь, да ещё и стража с ружьями стоит, оттуда выпускает, а туда никому ходу нет. Попробовали заговорить, так они молчат. Видно, только глухих и немых в сторожа берут.
Что делать - то? Сели на бережочке реки, сухарики грызут, думают. Ох, не напрасно мальца - разумника взяли, он придумал: - А шапка-то зачем? Ты, дяденька Фрол, на закорки меня возьмёшь, я шапку надену, вот и пройдем, остальные пусть ждут.
Так, и сделали. Без пропуску даже воробью туда пролёту не было, да не увидала стража, как прошёл мимо них во дворец мужик с мальчонкой за спиной. Никто не увидел, шагов не услышал, оказались невидимки перед дверью. Золотом на стекле написано : « Поликарп Еремеевич Голованов» Не скрипнула дубовая дверь, тихо вошли.
Огляделись, разумник-то из уважения снял шапчонку. Без шапчонки они видимыми сделались. Длинный и широкий стол, телефонов на нём полно, все в ряд стоят. Зачем столько-то? В деревне у них ни одного нет, новости сорока на хвосте приносит.
Кто-то важный, жирный, сидит за столом, то ли голова без пуза, то ли пузо без головы, щёки на столе лежат. Спит, похоже, министр, умаялся на работе. Они покашляли. Открыл тот глаза, соображает, откуда народ в его кабинете, приснится же такое с перепою!
Нет, не приснилось, заговорил мужик: «Верни луг, Поликарп Еремеевич! Тебе он ни к чему, а нам без луга никак нельзя!»
Министр словами подавился, захрипел : « Кто таки? Как попали сюды?
Парнишка-то шапчонку натянул – нету его. Сзади зашел, рычит страшным голосом: -Отдай, Полька, бумагу, печать стукни, верни луг деревне. А то, сей момент, заберём твою душу. Уж костёр горит, смола в котле закипает, тебя поджидает.
От страха такого скраснел Полька, раздулся – гляди лопнет, достал бумагу, печать стукнул, да под столом что-то тронул. Завыло, зазвенело во дворце. Вспомнил малец дедушкин наказ, углядел за ухом, под волосьями у министра, верёвочку, за неё дёрнул, пукнул воздух, стал из уха выходить, а министр уменьшаться. И как дедушка знал, что министр воздухом надут?
Скоро от него только портки, рубаха, да баретки остались. Крики, топот во дворце, а малец в шапчонке уже на закорках у Фрола. Вышли – никто не увидел. Как на улице перед дворцом оказались, мальчонка скинул шапчонку, да в крик! - Спасите, люди добрые, планитяны прилетели, людей забирают! – на окна дворцовые показывает. Мужики тоже крик подняли, страшно всем стало, кричат вокруг: «Планитяны!
Потом многие лоб крестили, божились, что видели у дворцовых окон большую тарелку с окошками круглыми. К мужикам набежали газетчики, фотографируют, расспрос ведут, как, да что. Ничего не утаили, как на исповеди, правду рассказали: - Мы-то вот тут стояли, летела большая тарелка, да прямо ко дворцу, мосток из тарелки в окно лежит. По мостку какие-то говноиды, уродцы головастые, нашего министра в свою тарелку унесли,
Стража слова подтвердила. Факт, в кабинете от министра только штаны, да рубаха на полу остались, а уж они так сторожили, - муха без пропуска не пролетит, вот дела какие.
Во всём мире про это чудо газеты рассказывали, только уродцев тех газетчики гуманоидами назвали. Им, учёным, лучше знать, как кого назвать, но мужики уверяют, что они не гуманоидов видели, а говноидов.
От пришельцев инопланетных всего можно ожидать, но чтобы из дворца, где стражи больше, чем мышей в кладовых, сам министр главный пропал, - исхитриться надо.
Мужики с бумагой домой вернулись, теперь можно без бед жить, как луг возвернули. Можно вернуть и землю, что царь захватил, если с гуманоидами договориться.