громче музыка играй
ободряй забаву зверю
если есть кому-то рай
я в него теперь не верю
А. Цветков
Глава первая
Место действия – Андрианаполь
Время действия – 15 декабря 2010 года
Сегодня мне исполнилось тридцать.
Вообще-то тридцать мне должно было стукнуть в полшестого утра, но где-то уже с половины четвертого я лежала с широко распахнутыми глазами и ждала этого исторического момента.
И вот минутная стрелка на прикроватных часах наконец-то чуть-чуть обогнала маленькую и замерла ровно на середине круга.
Вот и все.
Моя молодость кончилась.
Не зажигая верхнего света, я прошлепала босиком в гостиную и подошла к мини-бару. Не найдя там шампанского, я налила себе полный бокал «Мартини», но потом неожиданно вспомнила, что «Мартини» (разумеется, «драй») – это любимый напиток моего мужа, и с отвращением выплеснула содержимое бокала на пол.
Кроме «Мартини», в тесной пещерке бара стояли: виски «Блэк лейбл», армянский коньяк «Ахтамар», пара бутылок «Бордо» урожая 1989 года, большая бутылка водки «Финляндия» и какой-то пузатый ликер с ядовито-зеленой наклейкой. Немного подумав, я налила полбокала ликера и на треть разбавила его водкой.
Девушка я малопьющая, в недалеком прошлом – полная трезвенница (тире «девственница»), так что проглоченный мною ядреный коктейль ударил по шарам капитально. Пол под ногами вовсю зашатался, темноту распороли какие-то малиновые молнии, и ваша запойная пьяница, с превеликим трудом отыскав дорогу обратно, как подкошенная рухнула в свою одинокую койку.
*****
Проснулась я в половине второго. Вовсю звонил телефон. Я вслепую нашарила трубку и поднесла ее к уху. В трубке звучал отвратительно бодрый голос мужа. Не буду вам врать, что его баритон добавил мне в тот день оптимизма.
– Приветик, все дрыхнешь? – спросил меня голос супруга.
– Да, – нехотя буркнула я.
– Прими мои искренние.
– Сенкью.
– Скромная сумма в твердой валюте, как всегда, перечислена на твой личный счет.
– Сенкью уан мор тайм.
(И еще раз спасибо).
– Ты даже не поинтересуешься ее размерами?
– Ай эм сётенли поинтересуюсь. Хау мач?
(Я, конечно же, поинтересуюсь. Сколько?)
– Ровно столько же, сколько и все прошедшие годы. Правда, ввиду неожиданно нагрянувшего юбилея к цифре прибавился лишний нолик.
– Сенкью.
– И это все?! – возмутился супруг.
– Ну хорошо. Хорошо. Сенкью ВЭРИ мач. Фэнкс э мильон, май хани. Ты доволен?
(Спасибо большое. Миллион благодарностей, милый)
– Более или менее. Как будешь справлять юбилей?
– А никак.
– То есть?
– Да кому я на фиг нужна?
– Как кому, а… Никита?
– С позавчерашнего дня, – бодро отрапортовала я, – сэр Никита шествует в сторону леса.
– Мда-а… – голос мужа выдал тревогу. – И это у вас – надолго?
– Боюсь, что да. Двадцать девятого у него свадьба.
– Мда-а-а… ну а какой-нибудь там… заместитель?
– Какой заместитель, май дарлинг? Я девушка нудная и серьезная. Тебе ли это не знать?
– Мда-мда-мда-а… – вконец опечалился мой благоверный, – ну… созови, ну… подружек. Их жен, их мужей и любовников.
– Не желаю никого видеть.
– Даже меня?
– Шутить изволишь?
– Естественно. Хотя где-то на днях нагряну. И не забудь, что в субботу у нас с тобой выход в общество. Ежегодный благотворительный бал в пользу умственно отсталых подростков.
– При полном параде? С брюликами?
– Ты что! – всполошился супруг. – Ни-ка-ких дра-го-цен-нос-тей. Все должно быть подчеркнуто скромно.
– Хорошо. Ты бы знал, как мне это все надоело.
– А как я-то люблю балы!
– Я не про балы. Я про другое.
– В конце-то концов, – в голосе мужа послышалась злоба, – ты знала, на что ты шла. Как говорят наши четвероюродные братья украинцы: бачили очи, шо купували.
– Бачили-бачили… какая же я была идиотка!
– И не забудь, моя жiнка кохана, что на свете живут миллионы женщин, мечтающих поменяться с тобой местами.
Я ничего ему не ответила.
– Молчание – знак согласия, – назидательно заключил супруг, после чего, как воспитанный человек, тут же переменил тему. – Когда приезжает малой?
– Через две недели. Тоже двадцать девятого.
– Я заскочу?
– Конечно.
– Как он?
– Хреново. Сплошные «оч. поср».
– Да уж… – опять опечалился суженый, – не в папу, не в папу… что, может, и к лучшему. Ну да ладно, зайка, у меня здесь дела. Такие дела, что, ежели я их завалю, меня ведь без шуток за яйца подвесят. А ты давай там, не вешай носика. Хорошо?
– Хорошо.
– Чао, бамбино!
Голос в трубке замолк.
А я осталась лежать в постели. Потом встала, зевнула и ненароком взглянула в зеркало.
Из зеркала на меня смотрело опухшее от пьянства лицо тридцатилетней женщины.
Глава вторая
Место действия – Андрианаполь
Время действия – 17 декабря 2010 года
– Все это великолепно, – подумала я двумя сутками позже, – но, хочешь – не хочешь, а надо ведь как-то готовиться к этому идиотскому сборищу.
Я оглядела свой не слишком богатый, увы, гардероб и поначалу выбрала черное. Но потом нашла его чересчур старомодным и решила напялить что-нибудь посовременней. Например, это светлое, от Кабани.
Увы!
Эта тоненькая хламида из светло-серого шелка требовала совершенно особенных, попадающих точно ей в тон туфель. Такие в моем гардеробе, конечно, имелись, но…
Увы! И еще раз – увы!
За те два с половиной раза, что я уже надевала хламиду с туфельками, платье осталось практически новым, таким, как будто с него полминуты назад содрали магазинный ярлык, а вот лак на туфлях успел постареть и покрылся еле заметной сеткой морщинок. Так что для мероприятия класса «а» эти туфли уже не годились.
И мне оставалось либо напялить бежевые, чуть-чуть фальшивящие по тону туфли, либо и вовсе похерить хламиду. Я еще раз примерила черное и от отвращения чуть не выругалась.
Потом надела Родари с кофейными лодочками.
Нет. Не то.
Муаровая «Леди Ди» с изумрудной вуалью. Я снова взглянула в зеркало.
О, господи… женщина-вамп.
(Осталось лишь закурить пахитоску, вставить монокль и отправиться на какое-нибудь лесбийское сборище).
Приталенное голубенькое.
Хм… Генриху б точно понравилось. Сама мисс Невинность. Но корчить валдайскую девственницу после восьми абортов – это… not in my line.
(Не в моем стиле)
Прямоугольное платье без выреза.
Нет. Вновь не то.
Хотя, конечно же… стильно. Приветик из golden sixties. Sex, drugs and rock’n’roll. Напрашивается полуметровый шиньон и размазюканные на пол-лица глазищи.
(Привет из золотых шестидесятых. Секс, рок и наркотики).
Нет-нет. Не сегодня.
Какая-то темно-лиловая сетка, едва-едва прикрывающая соски.
Нет. Генриха хватит удар.
Псевдоиспанское платье из алого шелка.
Кажется… то.
Из глубин антикварного зеркала на меня смотрела Карменсита.
То-ре-а-дор, сме-еле-е в бой!
И так далее.
Мне очень хотелось воткнуть в свои черные волосы алую розу, но это был бы уже перебор. Пришлось ограничиться бледно-коралловой диадемой.
Правда, Генрих что-то там вякал насчет драгоценностей, но, во-первых, кораллы – это не брюлики, а, во-вторых, генерал перетопчется.
Терпел, как говорится, и не такое.
Oh, mein Gott!
Fuck that shit!
(О, боже! Е...ся – сраться - колотиться!!!)
Я скинула платье, оставшись голой.
…С каким наслаждением я послала бы к черту и этот дурацкий бал, и этого идиотского мужа, и все их приписанные к счету нолики, но… не могу.
Во-первых, привыкла, а, во-вторых, – боюсь.
Страшно боюсь.
До жути.
До обморока.
Я ОЧЕНЬ боюсь своего внимательного и доброго мужа. Для него убить человека – значительно проще, чем нам с вами прихлопнуть муху.
Глава третья
Место действия – Андрианаполь
Время действия – 18 декабря 2010 года
В полдесятого вечера за мной заехал черный «Хорьх» мужа. Самого Генриха в просторном, как комната, «Хорьхе» не было, и мне пришлось довольствоваться обществом шофера – невысокого и худого брюнета с лицом невыразительным, словно пуговица.
За пару кварталов до Каменного Дворца «Хорьх» плавно притормозил и подобрал супруга. В своем фраке и белом галстуке Генрих смотрелся просто великолепно. Настолько charmant, что это было почти ridicule. Он походил не столько на джентльмена, сколько на актера, играющего джентльмена, – на осанистого и пожилого статиста, из года в год мелькающего в качестве безымянного гостя на бале в сотнях и сотнях неразличимых лент.
(Настолько очаровательно, что казалось немножко смешным).
Миновав четыре кольца охраны, по залитой светом лестнице мы поднялись наверх. Бал начинался в девять, мы приехали в начале одиннадцатого, но оркестр, как всегда, безмолвствовал.
Все ждали Президента. Президент, как всегда, задерживался и прибыл без пятнадцати двенадцать. При его появлении из сотен фрачных грудей вырвался невольный вздох, распорядитель в муаровом банте сделал отмашку лиловой перчаткой, и бал начался.
Президент танцевал отвратительно, а вот Генрих – великолепно. На самой-самой заре супружества муж как-то признался мне, что в семнадцать неполных лет опозорился на Балу Первокурсника, после чего, проведя бессонную ночь, поклялся стать лучшим танцором университета. Клятву свою мой муж сдержал, и все те годы, что я его знаю, он танцует почти профессионально. Вот и сейчас, соблюдая субординацию, Генрих стремился вальсировать как можно хуже, но это у него не выходило.
…Тем временем вальс сменился мазуркой. Все пары замерли, ожидая первого па Президента. Глава государства с видом завзятого меломана какое-то время вслушивался в действительно неплохую игру оркестра, а потом, по-видимому, осознав абсолютную для себя невозможность совладать с мудреными шляхетскими фигурами, иронически хмыкнул, развел руками и отошел к колонне.
Вслед за ним последовала и Первая Леди.
Несколько сотен гостей, выждав некий почтительный интервал-зазор, закружились в мазурке. И снова мой Генрих изо всех сил стремился не выделиться, и снова он в этом не преуспел, ибо с каждым тактом и с каждой нотой мой муж танцевал все лучше и лучше, и, спустя какое-то время, подавляющее большинство танцующих лишь для виду перебирало ногами, а на деле просто глазело на нас с Генрихом.
Да, Генрих был великолепен!
Все так же стоявший у белой колонны глава государства по завершению танца лично сдвинул ладоши. Одинокий августейший хлопок тут же перерос во всеобщую овацию. У мужа хватило ума не кланяться, но его изрезанное морщинами лицо сияло. Все присутствовавшие на балу дамы, умирая от зависти, смотрели лишь на меня. И вряд ли хоть кто-то из них догадывался, что в этот момент я едва-едва сдерживала слезы.
*****
Причиною слез был мой бывший любовник Никита. Несмотря на свой более чем скромный социальный статус, он как-то сумел раздобыть билеты на бал и сейчас танцевал со своей белобрысой стервой.
Oh, mein Gott!
Fuck that shit!
Нет, пальцы напрочь отказываются печатать.
Скопирую лучше колонку из желтой прессы.
«Ла-ла-ла, три рубля (две трети колонки были посвящены присутствовавшему на балу неполных двадцать минут Президенту), тру-тру-ту, бу-бу-бу, слово за слово, фаллоимитатором по столу… а вот и оно, наконец-то:
…одним из главных украшений бала были знаменитый плейбой Никита Л. и его очаровательная невеста. Глаза всех присутствующих отрывались от созерцания воркующей парочки лишь для того, чтоб посмотреть, как действительный генерал Г. фон Б-в, сочетающий славу великосветского льва с репутацией грозы всех преступников, давал мастер-класс бальных танцев. Увы! Молодая наша элита в смысле хореографического мастерства уступала прославленному ветерану на голову. И, например, для того же Никиты Л. и его нареченной каждый танец был только поводом соприкоснуться полными страсти телами. С видимой неохотой юный плейбой подчинялся диктату светских условностей и, оторвавшись от своей ненаглядной, танцевал пару туров с другими дамами…»
Одной из таких других и оказалась ваша покорная служанка.
*****
– Ты потрясающе выглядишь, – светски буркнул Никита.
– Ты тоже, – в тон ему ответила я. – Сияешь, словно новенькая монетка в три шекеля.
– Слушай, заяц, мы с тобой люди взрослые и давай-ка не будем обмениваться колкостями.
– Хорошо-хорошо. Не будем. Нам осталось терпеть друг друга ровно три с половиной минуты. Чем же мы их заполним? Болтовней о погоде? Или возвысимся до литературы и обсудим последний роман В. Ведрашко?
– Как, кстати, он?
– Был у мужа на дне рождения. Ты знаешь, Генрих его недолюбливает, и это взаимно, но старый студенческий друг – нельзя не позвать.
– Ну и…?
– Назюзюкался, словно хавронья. Облевал всю уборную. Потом чуток оклемался и начал ко мне приставать. Получивши афронт, орал во всю глотку, что мы все подохнем, а он-де останется жить в веках. Одно слово: писатель…
– Человечек-то творческий.
– Это точно… ну а ты-то как там?
– В смысле назюзюкиваний?
– В смысле творчества.
– Утвердили на роль в одном телепроекте. По роману все того же Ведрашко.
– «Без пряников не заигрывай»?
– Не, новый роман. «Фултайм для Фултона».
– Роль-то хоть главная?
– Издеваться изволишь? Я, как известно, актеришко средний.
– Ну, – мы оба почувствовали, что танец близок к финалу, – ну, – через силу продолжила я, – желаю тебе, как говорится, всего… хорошего… Ты ни о чем не жалеешь?
– Ну, заяц, – виновато улыбнулся Никита, – зачем ворошить былое? Все уже тысячу раз переговорено. Ты, кстати, запомни, что это было ТВОЕ решение. О чем я тебя просил?
– О… ребенке.
– Ты согласилась?
– Нет.
– Так какие же могут быть претензии? Заяц, пойми, мне тридцать два года, я… – Никита напрягся и прошептал, глядя в пол, – я бездарный актер, снимающийся в бездарных телепроектах, не приносящих мне ни славы, ни денег. И мне нужно хоть что-то, ради чего я буду жить на этом свете. Ты меня понимаешь?
– Да.
– Так давай расстанемся по-хорошему. Как относительно интеллигентные люди.
– Давай, – ответила я, с ужасом чувствуя, что в уголках моих глаз стоят слезы, – только, Никита, скажи, а ради чего МНЕ теперь жить?
– У тебя же есть сын.
– Сын... это его ребенок. Его слегка уменьшенная и облагороженная копия. А лично у меня нет ничего, кроме маячащей на горизонте старости.
– Ну, заяц-заяц… какая старость в наши годы? Вон как на тебя все мужчины смотрят.
– На тебя, кстати, тоже.
Никита по-юношески покраснел.
– Ну ты и скажешь… – смущенно промямлил он.
Здесь танец, к счастью, закончился, и мы вернулись к своим половинам. Я – к сверкающе-элегантному Генриху, а Никита – к своей белобрысой стерве. Следующим моим партнером был эрзац-майор Ульм.
*****
Эрзац-майор был человеком военным, и надетый по случаю бала фрак сидел на нем, как на корове седло. Доставшееся нам аргентинского танго он вытанцовывал так, как делают тяжелую и нелюбимую работу – медленно и стиснув зубы. Понятно, что сил на поддержание светской беседы у этого сурового воина не оставалось и все его бальные реплики сводились к «мда», «нет-нет» и «гм-м».
Я, впрочем, не слишком из-за этого печалилась. Лаконичность эрзац-майора дала мне возможность привести хоть в какой-то порядок напрочь растрепанные бывшим любовником чувства.
«Когда это все началось?» – вдруг с привычной печалью подумала я.
Когда это все началось?
Ответ очевиден.
Все началось четырнадцать лет назад, когда…
Глава четвертая
Место действия – Андрианаполь
Время действия – 24 декабря 1996 года
…мой отец был в тюрьме. И один Господь ведает, с чего это наше меченное семейство вдруг поперлось на тот предрождественский бал. На бал Вселивонского Коммерческого Общества.
Господь, да еще, наверное, дядя Зиновий. Во время сборов на бал мой дядя упорно твердил, что наш сегодняшний выход в общество – это не только демонстрация нерушимости фамильного духа, но и выпавший нам уникальный шанс протянуть руку помощи томящемуся в застенках отцу, брату и мужу, а также не менее уникальная возможность, наконец, показать лицемерному высшему свету фамильное знамя, на коем начертано… и т. д. и т. п. (дядя Зиновий читал в Андрианапольском университете курс классической философии и был любимцем студентов).
Демонстрация нерушимости прошла, если честно, хреново.
Наш позор начался с того, что устроитель бала и пожизненный президент ВКО Харон Хейфец, завидев нашу семью, попытался спрятаться за колонну, но потом все же вышел, пролепетал трясущимися губами «charmant», осторожно поручкался с дядей Зиновием, послал два вымученных воздушных поцелуя мне и маме, после чего облегченно засеменил к очередному гостю.
Впрочем, я, по тогдашней своей неопытности, всей скандальности его поведения не поняла. Мне исполнилось ровно шестнадцать лет, и это был мой ПЕРВЫЙ выход в общество. Из-за опалы отца я не была в свете два года, а до этого посещала лишь балы для подростков.
Я здесь вдруг бал.
Настоящий и взрослый.
Почти что придворный. Во всяком случае – всамделишный.
На мне было платье за две тысячи долларов, купленное отцом перед самым арестом. Платье мне шло. Ни у кого на свете не было такого шикарного платья. И стоит мне появиться в этом наряде в обществе, как все мужчины вокруг в меня влюбятся.
Все-все-все.
Поголовно.
А самым первым в меня просто обязан влюбиться тот незнакомый красавец возле колонны. Хотя… почему – «незнакомый»? Это ведь Борька Вайнштейн – наследник двухсот миллионов евро, с которым мы когда-то целовались на детском балу за портьерой.
Как он подрос и как возмужал!
Целый Борище вместо Бори.
Ему теперь и не крикнешь: «Hello, Bobby!», а уж тем более, просто «Hi!».
Ведь мы уже не подростки.
Мы – полноправные члены высшего общества.
И я, подражая суперзвезде Дженни Доплин, метнула на Борю порочный взгляд и расплылась в обольстительной полуулыбке.
Боб встрепенулся, расправил узкие плечи и, подражая киногерою Грегори Гэблину, скривил свои губы в циничной усмешке.
А потом он узнал меня.
Я ни разу в жизни не видела, чтобы похотливая маска сатира вдруг так резко сменялась выражением детской беспомощности.
Боб Вайнштейн побледнел и нырнул за колонну. И, в отличие от точно таких же маневров Хейфеца, этот Бобов нырок стал нырком окончательным и бесповоротным. Прошло десять, пятнадцать, все двадцать минут, но больше шикарной шевелюры Вайнштейна я на этом балу не увидела.
– Хм- хм-хм… – удивилась я.
…Но здесь заиграла музыка, и распорядитель Иван Радзиховский (знаменитый телеведущий, получавший, как все говорили, по пятьдесят тысяч баксов за вечер) подал руку восьмипудовой Хейфецихе и закружил ее в вихре вальса. Я внутренне напряглась, ожидая своего ПЕРВОГО приглашения. Но… музыка продолжала играть, огромное светлое озеро зала уже густо заполнилось черно-белым роем танцующих, а несчастное наше семейство продолжало все так же стоять у стенки. Уже замолк вальс, и зазвучала мазурка, а потом – быстрый чардаш, включенный в бальный канон при Георге III, уже разобрали всех барышень, кроме пары уродливых провинциалок и тридцатипятилетней вековухи Зейдлиц, а мы продолжали полировать обнаженными спинами стену и делать вид, что полностью погружены в беседу.
Вот поплыли знойные звуки креольского танго.
После него должен был быть перерыв, во время которого я твердо решила уехать. И вдруг – из-за строя танцующих вынырнул Эрик.
Эрик был мой одноклассник и, отчасти, поклонник. Этот длинный чудак тайно сохнул по мне с четвертого класса.
Эрик был настоящим кладезем нелепостей. Одной из его бесчисленных странностей была нелюбовь к очкам, осложненная аллергией на контактные линзы. В результате Эрик, несмотря на свои «минус десять», ходил безо всякой оптики и мог, например, церемонно и долго раскланиваться с висящей в прихожей шубой или с размаху врезаться в неожиданно вставший на его дороге рояль.
Впрочем, сегодня Эрик Э. Эзериньш был молодцом (пара снесенных стульев не в счет). Приблизившись к нам, он сперва пригласил на тур дядю Зиновия, потом мою пятидесятипятилетнюю маму и только потом – меня.
*****
– Вы такая красивая, – произнес Эрик, наступая мне на ногу, – почему я вас раньше нигде не видел?
– О, здесь нет ничего удивительного, – стоически преодолевая боль, улыбнулась я, – нам, августейшим особам, так редко удается вырваться в общество. Мы – рабы протокола.
– Вы… августейшая особа? – искренне удивился Эрик.
– О, да. Я принцесса Анна Занзибарская.
– Зан-зи-бар-ская?
– Да… мое маленькое королевство располагается возле доски, на третьей парте.
– Анька? Сикорски?!
– Она самая.
– Но твой отец ведь в тюрь… Как ты сюда попала?
– Так же, как все. Сперва на машине, а после пешочком.
– А как же тебя пропустили?
– За взятку в тысячу долларов.
– А-а-а…
– Бэ.
Пару минут мы танцевали молча.
– А как там ТВОЙ папа? – наконец спросила я Эрика.
– У него все нормально. Снимает блокбастер «Тайны Шелони».
– В главной роли Каштанов?
– Естественно.
Прошло еще полминуты. Звуки танго замолкли. Перепуганный Эрик даже не стал меня провожать: лишь только утихла последняя нота, он рысью помчался к своему отцу, о чем-то беседовавшему с хозяином бала Хейфецом, и поспешно спрятался за их широкими спинами.
А я осталась, как дура, стоять в центре зала.
*****
Уже начался перерыв. Уже музыканты прошли в столовую. Уже распорядитель Иван Радзиховский торопливо выпил стакан своего любимого бананового ликера и, сладострастно размяв сигару, отправился покурить. Уже восьмипудовая Хейфециха протопала в личный свой кабинет, где, как все говорили, пара специально обученных силачек-горничных должны были наново перетянуть ее шнуровку. Большой часовой перерыв уже разменял свою первую четверть, а я все стояла столбом в центре зала, знать не зная, чего же мне делать.
Вдруг кто-то взял меня за руку.
Я обернулась. Нет, это был не Эрик.
И даже не мать. И не дядя Зиновий.
Передо мною стоял иссиня-бритый брюнет с точеным орлиным профилем. Брюнет был очень красив. На вид ему было лет тридцать семь-тридцать восемь. На его холеном лице - где-то в районе идеально выбритых щечных складок – старательно пряталось выражение привычного превосходства над окружающими.
– Позвольте представиться, – произнес роковой красавец, – действительный капитан Генрих фон Бюллов. Я – старший ротмистр Президентской лейб-гвардии. Ваш следующий танец свободен?
Глава пятая
Место действия – Андрианаполь
Время действия – 18 декабря 2010 года
…После майора Ульма мне выпало танцевать с Густавом Вагнером – величественным семидесятилетним старцем, до сих пор продолжающим отбывать нелегкую бальную повинность. И его чересчур открытый – по старой придворной моде – фрак, и окружавший его тонкий запах английских духов и гаванской сигары, и его слишком крупные запонки, и слишком изысканные старорежимные комплименты – все это напоминало о давным-давно миновавших временах: об эпохе шапокляков и моноклей, накрахмаленных воротничков, выбритых в нитку бородок и нафабренных тонких усов (как у кайзера).
В любое другое время я бы сочла за великую честь чуток поболтать с этим блестящим осколком Империи, но в тот злополучный вечер я позорно роняла нить разговора и не хуже давешнего сурового воина выдавала то «угу», то «мда», то «м-м-м». Старый придворный, быть может, впервые в жизни не сумел поддержать беседу с дамой и с видимым облегчением сдал меня Генриху. Перекинувшись с мужем парой ничего не значащих фраз, я направилась в Маленькую гостиную – небольшую непроходную комнатку рядом с бальной залой.
*****
Маленькая гостиная соседствовала с Большой. Разделявшая их перегородка звуков практически не поглощала. Когда я вошла, из-за тоненькой стенки раздавалось чье-то покашливание и характерный одышливый звук с трудом раскуриваемой сигары. Потом послышался звон бокала, смачное бульканье принятого внутрь горячительного и чей-то ворчливый бас: «Ч-чертово сборище. Ни единой нормальной бабы. А мужики – сплошные гомосеки».
(Бас походил на эрзац-майорский, хотя, конечно, на Библии я бы в этом не поклялась).
Зато следующий – минут через восемь – донесшийся из-за перегородки голос не признать уже было бы невозможно – он принадлежал моему мужу. Голоса его собеседников тоже были до боли знакомыми: за стенкой звучал хорошо темперированный баритон министра развития Дрейфуса и чуть визглеватый тенор министра почт и телеграфа.
– Ну хватит же, Генрих, – пропищал почтовик, – ты же не хочешь, чтобы мы с Дрейфусом обмочились публично.
– Плохо же ты его знаешь, – гоготнул Дрейфус, – он именно этого и добивается.
– Это еще что, – ручейком зажурчал в ответ сдобный голос моего супруга, – потому как самые дикие несуразности начались, когда мы с господином рейхсмаршалом поехали инспектировать N-скую дивизию. Проверяемая нами дивизия была частью старинной закалки. У всех офицеров – монокли и стеки. В благородном офицерском собрании подают исключительно ром. Не хватает только портретов кайзера.
Генрих был явно в ударе, и оба министра слушали его в четыре уха. И, хотя в сочиненную мужем новеллу кое-какие реплики они все же вставляли, я воспроизведу ее здесь сплошняком.
Так будет лучше.
– Но… ностальгия, так сказать, ностальгией, – со смаком продолжил Генрих, – а прогресс, прошу вас заметить, прогрессом. И эта старинной закалки часть таки решила себе завести электронную почту. Дело это, как вы понимаете, не простое. Десяток запросов в Андрианаполь, с полдесятка неспешных ответов, и – через каких-нибудь два с половиной года – электронный адрес был выделен и утвержден.
Сразу возникла проблема: как им пользоваться?
Сажать за компьютер какого-нибудь капитан-лейтенанта? С моноклем и стеком и нафабренными усиками a la кайзер? Ему что компьютер, что граммофон. Нанять туда вольного? Дело уж больно секретное и штатских не любит.
Но, в конце концов, выход нашелся.
Отыскали одного рядового срочника, щелкавшего компы, как орешки. Усадили его в отдельную комнату, выдали все, что положено, в том числе (для нас это важно) специальный журнал, куда обязали фиксировать всю входящую и исходящую почту.
Около года все шло хорошо. Но потом срок службы у эрзац-рядового закончился, и встал вопрос о его замене. Пошарив по закромам, нашли одного действительного лейтенантика, всего полгода назад переведенного в N-скую часть из столицы, из-за чего он и слыл человеком достаточно испорченным, чтобы не спасовать перед компом.
Лейтенантик принял дела, а отслуживший Отечеству срочник отбыл в затерянное в снегах Сибири село. Через два с половиной дня случилось ЧП: на адрес дивизии поступила электронная почта. За весь предыдущий год подобных писем было всего лишь двое, а здесь вдруг – здрасьте-пожалуйста – третье. И тема достаточно странная: предлагают увеличить свой член до тридцати сантиметров.
Командир части, с одной стороны, воспринимает все это как директиву от Центра, а с другой – беспокоить на старости лет свое пожилое хозяйство не хочет и отвечает уклончиво: вопрос-де передан на разработку начальнику штаба.
Дальше – больше. Приходит еще одно послание, в котором господину майору настоятельно рекомендуют отдохнуть с элитными проститутками Андрианаполя.
Майор отвечает паническим запросом в штаб округа. В ответ ему предлагают выбелить анус, похудеть на двадцать три килограмма и получить два бесплатных билета на мужской стриптиз.
Причину майорской паники устранили достаточно быстро. Всего лишь два с половиной месяца понадобилось высокой комиссии, чтобы доподлинно установить, что уволившийся в запас рядовой, сидя за компом, круглосуточно занимался самоудовлетворением, используя для растравления похоти так называемые «порносайты». Регистрируясь на этих ресурсах, бессовестный срочник оставлял совершенно секретный адрес части, что впоследствии и стало причиной обрушившейся на господина майора лавины спама. Но это еще не все.
Самое главное….
Здесь отдельные всхлипы слушавших эту новеллу министров слились в сплошной гомерический вой, полностью заглушивший голос мужа.
Но Генрих таки попытался продолжить.
– Самое главное, что в конце неожиданно выяснилось… – упрямо вымолвил он.
И здесь вдруг раздался звонок. Судя по характерной мелодии, это был личный мобильник мужа. Его короткий трехзначный номер на всем белом свете знало человек семь-шесть, включая президента страны и вашу покорную служанку. Это в теории. А на практике в девяносто девяти случаях из ста на личный номер мужа звонил один-единственный абонент – некий почти безымянный Володечка, красивый двадцатидвухлетний статист Андрианапольского областного театра.
(Безымянным он был в ту эпоху. Мои нынешние читатели наверняка его помнят по главной роли в блокбастере «Тайны Шелони – 5»).
Моментально забыв о министрах, муж выхватил трубку и что-то нежно заворковал в ее динамик. Слов было не разобрать, но по одной чересчур проникновенной интонации лично я поняла, что начатый им анекдот никогда до конца рассказан не будет.
*****
– Когда это все началось? – с тоскою подумала я. – Вернее, когда это все миновало точку невозврата?
Ответ очевиден.
Точка невозврата была пройдена…
Глава шестая
Место действия – Андрианаполь
Время действия – 10 февраля 1997 года
… четырнадцать лет назад, в полтретьего ночи. Естественно, что и мама, и дядя давным-давно посходили с ума и порвали мой бедный мобильный звонками. Добились они лишь того, что я его выключила.
«Мне не одиннадцать лет!» – со злостью подумала я, гася черно-белый экран своей очень смешной с современной точки зрения трубки. – «Все подружки приходят домой под утро, а я что вам – рыжая?»
Тем более, что своему спутнику я верила. Да и как мне было не верить этому умнице, этому храбрецу и красавцу, так выгодно отличавшемуся от прежних сопливых моих ухажеров. Мы уже больше месяца встречались с фон Бюлловым, и сказать, что я была в него влюблена – значит не сказать ничего. Я смотрела на мир его глазами, ходила его походкой, дышала его дыханием, а временами вообще превращалась в него: когда за спиною кричали «Генрих» – я оборачивалась.
…Вообще-то мы договаривались провести этот вечер в «Савойе». Но там вдруг случилась драка – наверное, первая пьяная драка за все девяносто лет существования этого чопорного кабака, но нам-то с фон Бюлловым от этого было не легче: в полпервого ночи мы оказались на улице. Минут через десять мы наконец-то поймали какое-то обшарпанное авто и покатили вдоль Малой Диванной в поисках уголка поуютней.
Таким уголком оказалось кафе «Валгалла». Кафе было выполнено во псевдоруническом духе. У входа стоял двухметровый конуг Ольгерд в настоящей кольчуге, на стенах висели бесчисленные щиты и булавы, и полыхали живые факелы (уж и не знаю, какую взятку слупил с них за это Госпожнадзор). По слишком позднему времени в ресторане не было никого, кроме очень молоденькой и очень хорошенькой официантки, сразу растаявшей при виде Генриха.
Надиктовав ей заказ (два легких салата, две порции бычьего супа, сто граммов джина «Бифитер» для себя и пятьдесят грамм «Мартини» для прекрасной дамы), явно на что-то решившийся Генрих распустил узел галстука и стал нервно мучить тонкими пальцами верхнюю пуговицу своей сорочки.
Я внутренне подтянулась. Сейчас он должен был произнести ЭТО.
Однако время все шло и шло. Мы съели свои салаты. Выпили вермут с «Бифитером». Запили их ледяным мандариновым соком. А Генрих продолжал отмалчиваться и теребить сорочку.
Официантка внесла две порции супа.
– Ужасно глупо вышло с этим «Савойем», – наконец сказал Генрих. – Ты здорово испугалась?
– Забудь, – захихикала я. – Что я, пьяного быдла не видела?
– Понятно. Ты, кстати, не осуждаешь меня за то, что я не стал вмешиваться? Не думаешь, что я сделал это из… трусости?
– О, боже! Конечно же, нет.
– Понятно… – фон Бюллов таки оторвал непослушную пуговицу. – Понимаешь, Анька… я уже несколько дней хочу тебе сказать… что…
Я потупила взор. Здесь некстати возникла хорошенькая.
– Кофе, – торопливо сказал ей Генрих. – Два средних американо без сахара. Сейчас вот… – он вновь повернулся ко мне, – сейчас вот кофе допьем и продолжим.
Кофе варился томительно долго.
– Понимаешь, Анюта, – вновь начал Генрих, поднося к губам крошечную чашечку с высокой белой пенкой, – ты ведь, наверное, думаешь, что я хочу сделать тебе… предложение. И думаешь правильно. Я ведь и вправду тебя люблю и очень хочу, чтобы мы были вместе. Но существует одно препятствие. Боюсь, что… непреодолимое. Дело в том… что я…
Рука Генриха дернулась, и черный дымящийся кофе пролился на его сорочку.
– Я не такой, как все. Я – бисексуал.
На белоснежной манжете расплылось огромное коричневое пятнище.
– О, боже, что будет с твоей рубашкой! – вскрикнула я.
– К черту рубашку! – заорал Генрих. – Анька, ты слышала, ЧТО я сейчас сказал?
– Да, я слышала.
– Ты знаешь, что такое «бисексуал»?
– Да, знаю.
– Ну и… ?!
– Слушай, – спросила я после паузы, – а этот конуг Ольгерд был отцом или братом конуга Ингвара?
– Что?
– Я вот весь вечер думаю: кем конуг Ольгерд приходился конугу Ингвару? Отцом или братом?
– Ни тем и ни другим. Он был его дядей.
– А-а…
Здесь Генрих прикрыл лицо руками и зарыдал.
– Не прогоняй меня, – шептал он. – Я никогда не смогу быть с другой женщиной. Я их всех ненавижу. Всех-всех-всех, кроме тебя. Не прогоняй меня, пожалуйста!
– А у тебя уже были… женщины? – спросила я.
– Да, – ответил он.
– Сколько?
– Очень мало. Семь или… во… семь.
– Ну и…?!
– Гадость. Ужасная гадость.
– А почему, – усмехнулась я, – почему ты не спрашиваешь, были ли у меня мужчины?
– Мне все равно.
– Так вот, дорогой, они были. Правда, не восемь. Один. Полгода назад. У дяди на даче.
– Кто он?
– Деревенский ловелас с золотыми коронками. Курит сигареты «L&M». Выговаривает «звОнит» и «лОжит».
– Ну и… как?! – улыбнувшись сквозь слезы, спросил меня Генрих.
– Гадость. Ужасная гадость.
*****
Когда я утром вернулась домой, обстановка была соответствующая. Дядя Зиновий лежал на диване и бился в истерике, мама звонила по моргам.
– Мерзкая потаскушка! – крикнула мать. – Где ты шаталась?
– Была в гостях, – спокойно ответила я.
– У кого?!
– Неважно.
– Ты ****ь! – завопила мать. – Ты обычная *****! Ты грязная вокзальная шлюшка! Ты пользуешься тем, что в доме нету мужчины!
– Знаешь что, мама, – все так же спокойно продолжила я, – ты, кажется, можешь меня поздравить. Я выхожу замуж
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
ПРОДОЛЖЕНИЕ В "ТРИ ПИСЬМА НИОТКУДА" ПОЛНОСТЬЮ