В молодости обратил внимание на одну ***ню (не надо на меня наезжать, считаю это слово здесь, максимально уместным) Вумены, кабы, если они не в целках, на вопрос, «сколько у неё было мужиков», отвечали всегда – четыре. Это было, давно и неправда, тем не менее, бывали в моей жизни и честные давалки, ведущие скрупулёзный подсчёт количества хуев, побывавших у них в промежности.
Дело было в грёбаном мегаполисе на гавнотечке Неве. Шастая по поводу баб в близлежащий ДК на танцы, со временем настолько примелькался, что баб(с), перестал на меня сниматься. Несмотря на объёмы присутствующих на танцах тел (до полутора тысяч) и постоянное обновление. Всё это, скорее всего потому, что, следовал некоторым правилам. Таким – потреблять лучшее. Лучшее – это не означает то, что, принято считать лучшим в обществе. В смысле, то, что считается красивым. У меня свои, более глубокие и продвинутые взгляды, на этот счёт. И таким – никогда не возвращаться к покинутому телу, это в смысле – не снимать повторно.
Бывало не раз, когда высмотрев радующий глаз свежачок, я начинал его «клеить». Но в один прекрасный момент, появлялась на сцене какая-нибудь подруга, что то там, тарахтела на ухо объекту для съёма, после чего, естественно появлялась явная не высказываемая мысль – серьёзно? Давай…. Но ****ь (дам) только после свадьбы. Не обязательно так, а так, что «смычка» откладывается на неопределённое время. Я не переживал. Не продолжал в таких случаях, атаку на ушедшее в оборону тело, а просто откладывал, потребности в тесном общении (выебать кого нибудь) на неопределённое время.
Вот и в тот раз, я возвращался из Кирюхи, «не солоно хлебавши». Физиология требовала своего, препоны, в виде всяких философских истин, имели силу, только при отсутствии лёгко доступных кандидаток на конец. Проживал я тогда в общаге. По соседству со мной (в соседней комнате) существовал крендель по имени Рома. При Роме существовала некая аборигенка Алиса. Особа семнадцати с небольшим лет, по мордашке и фигуре, годная на любой конкурс красоты. Но, выпиравшие через её заточку, выражения хитрости и продуманности, придавали её лицу, что-то лисье. По моим критериям, это ставило её, в степень негодности для потребления – по общему низкому качеству. Хотя сама Алиса, как неоднократно мне демонстрировала, с радостью бы сменила этого Рому, на более престижную модель.
Подходя к своей двери, я обратил внимание на несущийся из Роминой комнаты, в коридор, шум. Шум состоял из музыки и голосов, с преобладанием женских. В штанах шевельнулось, я постучал в дверь соседу. Он открыл, все атрибуты весёлой студенческой жизни, в виде бормотухи, ещё одного парня, и трёх баб были налицо. Рома обрадовался мне, как гостю и пригласил принять посильное участие в их пирушке. На что я с удовольствием согласился, предполагая одно свободное женское тело. Кроме Алисы, были – бледноватая замухрышка, как оказалось, пассия присутствующего парня, и алисоманка (был в Питере, клуб поклонниц рок группы Алиса) То, что эта вумен алисоманка, было видно по особому прикиду. Т.е верхней части одежды, состоявшей из моремановской тельняшки, спереди увешанной значками с изображениями группы Алиса. Все формы её существования, Алиса раком, Алиса сраком, Алиса голые в цепях и т.д. Не то, что я не любил творчество Алисы, скорее так – послушать кое-что иногда. Вот эта алисоманка и оказалась свободным телом.
После того, как бормотуха закончилась, я пригласил эту мадам к себе в гости. Она не кочевряжилась. Накатив по стакану имевшейся у меня противной бражки, мы завалились в койку. Закинув одну палочку, я охладел ко всякому потреблению женского пола, на некоторое время, а данного тела – навсегда. Перекуривая после совершенного акта, задал ей несколько вопросов. Первый – сколько тебе лет? Ответ – шестнадцать. Второй – а много у тебя мужиков было? Ответ – ты сто шестьдесят третий. Искренне признаюсь, ни капли не удивился, наверно потому что, не умею удивляться. Третий – а я ничего от тебя не подхвачу? Ответ – не волнуйся, я, только что выписалась из гинекологии. Четвёртый – а ещё хочешь? Ответ – я, человек, ненасытный. После чего, мы начали переговоры по поводу продолжения. Мы договорились, что найду ей ебаря - и она избавит меня от своего присутствия.
Пришлось облачится и ****овать на кухню, где как всегда тусил народ. Сначала, я пытался получить некоторую выгоду от предлагаемого женского тела. А именно, требовал, что бы желающий, сначала бежал на пятак за спиртным, на предмет совместного употребления. Желающих на такой вариант не нашлось, а может, денег не было ни у кого. Пришлось предложить без всякой мзды. Такое насторожило народ со всех сторон. Все пропитались возможным подвохом. Никто не вёлся. Внушавший надежды (на сбыт тела) местный бард Вова Курятов, некоторое время боролся в выражениях лица - предвкушение сладострастия - против боязни насмешек, и, в конце концов, заявил твёрдое нет. Я уже было пришёл в отчаяние, от перспективы коротать ночь, рядом, с этим не дарующим наслаждения телом, но тут появилось спасение. Спасение в виде некого Юры. Частого моего собутыльника, соучастника в хулиганстве и проказах, а также, добывании денег посредством разгрузки вагонов. Он то, не слышал мои начальные требования.
Я радостно вскричал: Привет Юрон! Хочешь бабу? А то, я, совершенно не хочу ****ь, а она ещё просит….. Юрон повернулся на сто восемьдесят градусов, зашагал прочь, всем затылком демонстрируя крайнюю степень задумчивости. Причём, даже, без чешущей в затылке руки. Пройдя шагов пять, он резко повернулся и сказал коротко – давай! Я бросился в свою комнату, боясь что он передумает. Быстрей вставай одевайся. - Поднял я алисоманку. Сборы были не долги, и вот я вздохнул с облегчением, передав её из рук в руки. Общажная братва, взбудораженная происходящим, держала всё под наблюдением. Комната, в какой жил Юрон, была отделена от коридора фанерной дверью. Никакой маскировки, в виде шумоизлучающей аппаратуры, типа магнитофон-проигрыватель, в этой комнате на данный момент не было. Даже радио не было.
Первый, прилип ухом к двери я. Показывая пример прочим. Звукоизоляция была никакой. Поэтому, притихшей у двери общажной братве, всё было слышно. Нужно сделать небольшое отступление в прошлое и рассказать некоторые вещи из нашей с Юроном «дружбы». Однажды, он порвал мои парадные штаны, упав с мотоцикла. Мы тогда жили в одной комнате, штаны он одел без спроса. Это, можно конечно, списать на случайность. Через некоторое время, он сжёг настоящую драгоценность по тем временам – фирменную джинсовую рубашку. Мою. Добытую с *** знает какими жертвами. Он, после этого, тогда стоял и напаривал мне какую-то чушь с невинным видом. Глядя прямо в глаза. Вот мол, ему вздумалось одеть мою рубашку. Потом ему вздумалось, что после того как он её одел, нужно постирать, а то не культурно получается. Постирав, он разложил её на подоконнике открытого окна просохнуть. Ветром её сдуло. Он не заметил. Под окном, в это время, какие-то придурки жгли костёр. И сожгли мою рубашку. Остатки костра и рубашки остались там же, под окном. Всё это произошло за три с половиной – четыре часа, пока меня не было. Он так спокойненько стоял, смотрел мне в глаза, невинными гляделками, втирал эту хуйню, будучи в себе уверенным. По крайней мере, в том, что если дело дойдёт до драки, он в любом случае будет не в накладе.
Я сделал вид что схавал. Ладно, сказал я, как пришла, так и ушла (рубашка была взята у фарцовщиков как удачный приз грабежа) Продолжал с ним дружить. Да именно для того, чтоб при первом удобном случае, поставить его в положение, когда ему будет необходимо набить мне ****о. И будем посмотреть. Нужно сказать, что Юрон драться умел. Не просто умел, а умел очень хорошо. В то время, когда происходило мероприятие из «рук в руки», он твёрдо знал, что в случае конфликта со мной, ему кроме всех его умений, храбрости и силы, нужно ещё и удачи, даже очень много удачи. Иначе, очень легко ему накостыляю.
И вот момент настал. Когда в комнате начало стонать, я сообщил громогласно, что это сто шестьдесят четвёртый клиент. Что в этой ****е, любой *** как карандаш в стакане. И ещё, под хохот братвы, написал на двери Юрона мелом - 164. Претензии к моим насмешкам, как подъезд меня тоже прислонить к этому дельцу, отмёл, что всё искупается покрывшим последним телом. После чего братва полноценно набросилась на Юрона сквозь дверь. И я тоже. Мы ржали, громогласно представляя подробности происходящего. Особенно старался Курятов, вопя в фанеру двери – эй старатель! Золота там не наковырял? И т.д. в таком роде. Некоторое время в комнате терпели, очевидно ожидая когда нам надоест. Нам не надоедало. Особенно, я старался, чтоб не надоело, хохоча, предлагая разные варианты видений - как Юрон погружает шнягу в оставшуюся после меня «слякоть». И ещё – не в падлу ли ему макать свой хуй в мою сперму? В конце концов, Юрона прорвало. Он начал матерится - и угрожать в адрес насмешников. Особенно в сторону Курятова, муссирующего тему с добычей золота и алмазов в некоей шахте. В мою сторону, предпочитающую темы сакральных чисел для ебарей и необходимости обматывания хуя, какой-нибудь хуйнёй для лучшего контакта, заподляка и форшмачности соприкосновения с чужой спермой, угроз не неслось вообще. Тем не менее, все понимали, что именно я, главная крыша и заводила происходящего действа.
Никто не боялся. Круговая порука. Он имел право набить мне ****о. Но если бы тронул бы кого из прочих, то в этом случае, должен будет ответить за это. Эх месть – как ты сладка в холодном виде! Проснувшись утром, я пошёл посмотреть как там Юрон. Алисоманка эта, уже свинтила. Юрон ещё валялся. Дверь была открыта. Я вошёл, и, рассматривая Юрона, слегка посмеивался и поинтересовался – мы вчера не слишком сильно мешали вашим упражнениям? Он некоторое время причмокивал губами, смотрел на меня тяжёлым взглядом, а потом высказался – да всё нормально. Я отчалил по своим делам.