В детстве я почему-то не любил чай с лимоном. Когда мать предлагала сделать – отказывался. И уже потом, лет в двадцать, сам себе налил, и сразу удивился, почему раньше не хотел. Огромная кружка, почти кипяток, много сахара, лимон. Стою у окна, допивая огромными глотками остывающий напиток.
- Спасибо, очень вкусно!
- Не за что.
Моя лопата – из листа фанеры. Я пробовал алюминиевую, но она стирается об асфальт с какой-то невообразимой скоростью. В последнее время зимы щедры на снег, и приходится регулярно чистить крыльцо, дорожку, площадку у гаража.
- Спасибо, выручаешь!
- Обращайся ещё, рад был помочь.
Сегодня холоднее, чем вчера. Снег уже не кружит огромными хлопьями, не планирует в потоках беспорядочного городского ветра. Седыми тонковолосыми космами он будто свисает с крыш домов, развеваясь в суматошном воздухе.
Старое здание. Шиферная крыша – его недавнее приобретение, ей всего тридцать или сорок лет. А самому ему в обед лет эдак двести. Оно уже дрожит как паркинсконик, хотя это скорее вибрирует соседний проспект, вечно захламленный машинами. Дом уже сыплет песком, его знобит – внутри всегда жарко, но он не чувствует своего тепла.
- Как дела?
- Холодно...
Стою на крыльце, докуриваю сигарету, вспоминаю заковыристые имена, которые непременно стоит записать возможному наследнику. Коллеги бы сказали, что я занимаюсь бесполезным делом, но они не скажут. Последний из них умер два года назад.
- Извините…
-Да? – я оборачиваюсь на звук тонкого юношеского голоса. Мальчишка лет пятнадцати стоит у калитки.
- Вы маг? Или волшебник? Ну, как вас там...
Смеюсь.
- С чего ты решил?
- Мне что-то сказало...
Парень выглядит растерянным. Почему не "подсказало", а именно "сказало"? Неужели? Неужели он слышит? Значит они ошибались? Они все ошибались, когда говорили, что никто уже не может слышать?
- Ты замерз? Заходи в дом.
Он греет руки, изредка прихлебывает чай. В его руках чашка выглядит чуть ли не ведром. Он долговязый и сутулый, он прыщавый, немытое лицо. Но это сейчас совсем не важно. Он слышит голоса вещей. Я окончательно в этом убедился еше в прихожей, когда он рефлекторно ответил на тихое шелестящее "здравствуйте" вешалки.
- Йонатан, они хоть и вещи, но теперь у тебя не получится относиться к ним как к... вещам. Но и как с людьми с ними обращаться не получится. Вот Аарон, например, - пепельница. Попробуй затушить сигарету о человека, и сразу получишь сполна. А для Аарона это нормально, это его работа, предназначение. Но только посмей его хоть раз не высыпать и не помыть перед сном – будет бурчать несколько дней.
- Ещё бы, я ведь не какая-нибудь кабацкая пепельница-потаскуха, которых меняют одну за другой!
Йонатан, судя по чуть шевелящимся ушам, приоткрытому рту и удивлению в глазах, всё ещё не привык к раздающимся в его голове голосам. Он вращает головой, с опаской бросая взгляд то на шкаф, то на стол, то на пресс-папье. А на мой галстук он вообще глядит с подозрением, будто тот сейчас, подобно удаву, начнет меня душить.
- Ты такая красивая… - Йонатан произносит это в адрес Аарона, но тот не слышит. И хорошо, иначе бы очень обиделся.
- Аарон – это он. И он тебя не услышал. Дело в том, мой мальчик, что слышать вещи – талант. А чтоб вещи слышали тебя – еще нужно постараться. Но и это не всё. Ты уже умеешь слышать, но не умеешь слушать. Впрочем, как и все мальчишки в твоем возрасте.
- Что? – Йонатан отрывает взгляд от кочерги, стоящей в подставке у камина.
- Вот-вот, - с грустной улыбкой подвожу я итог.
- Когда-то давно, где-то, никто не помнит где, росло дерево по имени Йилан. Единственное в своём роде, сейчас бы сказали – мутант. Вещи, сделанные из его древесины, могли не только говорить. Они могли двигаться, действовать. Среди волшебников были очень популярны посохи из него, но не каждому...
- Мастер, а если я сделаю что-то, оно оживёт?
- Ты перебил меня. Впрочем, это тоже относится к сегодняшнему нашему разговору. Да, оживет. Но при условии, что ты доделаешь вещь до конца. Незаконченная вещь не просыпается, не оживает. Вещь простая или серийного производства – чаще неразумна или просто глупа. Как эти спички, спорящие, чьё пламя будет красивее.
Йонатан засмеется, вслушавшись в щебет желтоголовых модниц.
- Так вот, Йилан погибло, слишком многие хотели урвать кусок ценного материала, посохи один за другим исчезли, но память о них, как видишь, осталась, например, в сказках. Вообще многие магические предметы были сделаны либо из необычного материала, либо в силу своей конструкции могли то, чего не могли делать обычные. Современные же вещи могут только разговаривать. Но и это даёт очень большие возможности. Умение правильно обратиться, спросить, приказать, применить. Ты ещё научишься приказывать вещам, и они обязательно выполнят приказ, если это будет в их силах. Но до этого ты должен научиться их уважать, принимать как равных...
- А как, интересно, зовут вашу люстру, Мастер?
Я тяжело вздыхаю.
- Ора.
Сегодня Йонатан пробует говорить с вещами. Я волнуюсь, курю одну за другой. Он ходит по комнатам, окидывает взглядом то огромную фарфоровую вазу, то подсвечник, косится на пыльные, давно стоящие часы.
- Они умерли?
- Нет, Мазаль просто перестала говорить.
Он озадаченно хмыкает, поворачивается к журнальному столику.
- Привет?
Столик молчит.
- Ты его слышал? – Спрашиваю я у Михи.
- Нет. – Отвечает столик, и мы продолжаем.
- Привет. Здрасьте!
Вещи его не слышат. Но это ничего, не страшно, у меня самого получилось только на шестой день. Помню, мой мастер уже было разуверился во мне, и, сидя в кресле, наливал себе вторую рюмку коньяка, когда дверь проскрипела мне, не пора ли ей, собственно, смазать петли. Дов, персидский ковер, потом еще очень долго вспоминал хозяину пролитое на него спиртное.
- Ау!? Эй! Аллё, гараж!
- Йонатан, осторожнее! Большинство моих вещей уже совсем старые, с ними надо обходиться вежливо и аккуратно.
- Да ну, хлам, старье какое-то...
И тут это произошло.
- Кого он назвал старьем?
- Какой некультурный молодой человек!
- Вот уж никогда не думала, что доживу до тех лет, когда меня обзовут рухлядью!
- Это же уму не постижимо!
- Нет, вы слышали?
- Полюбуйтесь на него! Хорош!
- Сопляк, ты что о себе возомнил? Была бы я твоей матерью, уж научила бы хорошим манерам!
- А ну-ка, выньте из меня фикус, я ему уши-то обдеру!
Я стою, онемев от восторга. Как же быстро это случилось! Как быстро он заговорил! Молодец! Но ропот вещей не утихает. Наоборот, он все растет, усиливается. Оскорбленные вещи уже не просто жалуются и причитают, они ругают Йонатана, а старый пуфик даже разражается нецензурной тирадой, от которой и сапожник бы покраснел.
Йонатан затыкает уши руками, но это бесполезно. Голоса вещей звучат в его голове все громче, все нестерпимее.
- Замолчите, - шепчет Йонатан, - замолчите, замолчите-замолчите-замолчите, - он бежит в холл, я спешу за ним, - замолчите, - его голос звучит всё громче, - замолчите-молчите-молчите!
Йонатан мечется от угла к углу, испуганно озирается, натыкаясь взглядом то на подставку для зонтиков, то на обувной шкафчик, то на картину, то на статуэтку балерины. Здесь его тоже слышали. Его слышал весь дом. И сам дом его тоже слышал. Дом хрипит от гнева, и голос его похож на хруст половиц. Даже мне становится неуютно. Нет, даже страшно.
- Йонатан! Йонатан, извинись! – Но он меня не слышит.
- Молчите! Молчите!! МОЛЧИТЕ!!!
И тут наступает тишина. Молчит старая рухлядь, молчит дом, молчу я. Молчит Йонатан. Нет, Йонатан не молчит, он орет, это видно по широко раскрытому рту, с силой зажмуренным глазам и ярко-красному лицу. Но не слышно даже шепота.
Йонатан стоит перед зеркалом.
- Лиора... – Я смотрю на своё отражение, я с ним разговариваю. Прошло уже два часа, а я никак не могу унять нервную дрожь. Аарон в моей руке уже доверху набит окурками, но не протестует. Он меня понимает.
- Спасибо тебе, конечно, что заставила его замолчать, но не слишком ли это?
- Он скоро заговорит, не беспокойся. Только с нами разговаривать больше никогда не сможет. Ты что, не объяснил ему, что у некоторых из нас есть свои, уникальные особенности? Уж про зеркала-то... не зря у нас репутация магических предметов!
- Я спешил. Я говорил ему. Вскользь. Глупец, ох я глупец! Но и он слишком торопился, перебивал меня, я терял нить разговора, тему. Но ты-то, ты! Ты понимаешь, что он был, возможно, последним, кто еще мог вас слышать?
- Слышать-то он нас будет. Иногда, краем уха, случайно. И будет убеждать себя, что это только сквозняк.
- Ох, Лиора, Лиора... Пойду-ка я за чаем. А потом надо почистить крыльцо.
Я стою у окна и большими глотками допиваю остывающий чай. Я зачем-то вглядываюсь в снежную пелену, я почему-то все еще пытаюсь разглядеть там, на улице долговязую юношескую фигуру.
- Спасибо, как всегда очень вкусно, Эйзер.
И огромная кружка с потемневшей от времени трещиной снова отвечает старику.