1. Молодой человек
– Здравствуйте. Я к вам заходил около месяца назад.
Молодой человек стоял перед вызывной панелью видеодомофона, с маленького пятидюймового экрана на него смотрел пожилой мужчина. Лицо его было какое-то старушечье, подшлемная шапочка была натянута так, что закрывала лоб и уши. Дверь с тонким скрипом ушла вбок, скрывшись в пазу стены, и теперь молодой человек смотрел уже на настоящее лицо, на говорящую голову, тело которой пряталось за высокой стойкой бюро.
– Здравствуйте, вижу. Хотите выкупить?
Из-за стойки появилась рука и сдвинула мешающий шлем в сторону. Старик явно собирался уходить.
– Пока нет, извините. Денег нет.
– Тогда что? Что-то ещё принесли?
– Да. Собственно, вот.
Молодой человек выложил на стол старый коммуникатор и ещё какой-то свёрток, похожий толи на топор, толи на полицейский импульсный автомат. Но ввиду того, что дело происходило в шестидесятые годы двадцать третьего века, на планете, где деревья уже давно не росли (более того, с тех пор мало кто мог себе представить, как выглядит хоть одно дерево), а полицейское табельное оружие раздобыть было выше сил простого студента, предмет был чем-то иным.
– Вы что, старообрядец?
Старик улыбнулся своей шутке неожиданно белозубо. Он взял древнее устройство и со знанием дела активировал его, проверяя на работоспособность.
– Нет, это отцовский коммуникатор. Дорог как память, я его обязательно выкуплю!
– Много за него дать не могу. Если придётся продавать, мало кому он приглянётся. Была бы хоть модель редкая... И состояние...
– Нет-нет, обязательно выкуплю!
Старик вздохнул. Из-за стойки на несколько мгновений выглянула тощая шея. Его взгляд расфокусировался, помутнел.
– У вас ещё и по прошлому залогу проценты накапали. Так что минус здесь, минус там, два билета минус... Один и тридцать пять.
– Всего?
Возмущение переполнило молодого человека, но он сдержался и проглотил уже готовую гневную тираду.
– Не хотите – забирайте.
– Ладно, перечисляйте.
Перед глазами молодого человека пробежала строка, подтверждающая перевод средств на личный счёт. Он сморгнул, подтверждая данные, и сморгнул ещё раз, убирая её с обзорного интерфейса. Старик отвернулся положить коммуникатор на полку, заваленную всевозможным скарбом. Взгляд молодого человека упал на свёрток. На секунду замешкавшись, он придвинул его к себе и немного сжал. Свёрток металлически щёлкнул, но больше, казалось, ничего не произошло. Старик обернулся.
– А это? Надеюсь, не оружие? Я оружием, знаете ли, не занимаюсь. И вообще с законом дружу.
– А это... Пожалуй, нет. Может быть, в другой раз. Прощайте.
Город, как выпотрошенный киборг, блестел металлом и стеклопластом, лоснился после еженедельного дождя, будто облитый гидравлической жидкостью. Линия монорельсовой дороги, разделяющая улицу, как позвоночник грудную клетку, уходила куда-то в городскую глотку. Рёбра атмосферного купола вздымались к грудине неба, высокая башня метеостанции своим лезвийным профилем напоминала забытый в утробе скальпель, а ещё выше жирными чёрными мухами носились туда-сюда флаеры. Опостылевший пейзаж знакомо отдавал затхлостью и мертвечиной, и лишь нелепые краски объемных рекламных модулей, без какого-либо порядка рассованных по зданиям, сбивали ощущение разложения.
«Старая жизнь лучше новых двух! Апгрейд ревиталайзера – в подарок!»
«Иисус позаботился о Лазаре, теперь Лазарь заботится о вас!»
«Супер Антитрихинин. Этим всё сказано.»
Молодой человек зашёл в третьесортную аптеку и купил антитрихинин. Выйдя, он сразу же проглотил пару капсул – коренная флорофауна не дремала, а повторения позапрошлогодней эпидемии Чёрной трихины не хотел никто. И сейчас хватало мелких стычек между поражёнными, чего уж говорить о полномасштабной гражданской войне, где каждый бы дрался сам за себя. С обычной земной трихинеллой местная дрянь имела мало общего, а токсин её превращал человека в эгоцентричного беспардонного монстра с маниакально-депрессивным психозом.
Молодой человек закинул за спину рюкзак, сунул руки в карманы, спрятал подбородок в складчатый воротник уникостюма и зашагал ко входу на станцию монорельса.
2. Брат
– Что? Ты отключил кого-то от Лазаря? Как?
На её лице смешались удивление и тревога.
– Видишь эту штуку?
Он достал свёрток и отвернул тряпку.
– Похоже на взломанный полицейский автомат. Что там?
– Сложная штука. Делал где-то с месяц. Самая простая, но самая громоздкая деталь – электромагнитный излучатель. А вот с программированием комм-модуля для ревиталайзера пришлось попотеть.
– Но как? Ты расколол их шифрование?
– Если без лишних подробностей – удалось найти последовательности, в том числе и окончания обслуживания клиента. Не обрыва связи, а именно окончания, как бы отказа от услуг.
– Ох... Уже опробовал?
Брат и сестра сидели в комнате, размер которой бы больше подошёл шкафу, под самой крышей старого тридцатиэтажного многоквартирного дома. Брат держал в руках дикого вида излучатель – мешанину проводков и микросхем, на первый взгляд беспорядочно накрученных на матово поблескивающий ствол-трубу. Сестра сидела напротив, нервно разминая ладони и пристально наблюдая за манипуляциями брата, слушая его рассказ. Она всё порывалась прервать его, спросить, зачем он это сделал. Но на самом деле она прекрасно это знала, и, раз уж не смогла остановить, то любые комментарии теперь были лишними. Вопрос «как» тоже был лишним, но вопрос «и что теперь» задать у неё не было сил. Она посмотрела ему в глаза.
– Кто?
– Тебе не нужно это знать. Вообще тебя не надо было посвящать во всё это.
– Кто? Скажи мне!
– Какая теперь разница?
Сестра сжала губы, удерживая в себе бесполезные слова, лопнувшей пружиной вскочила с кровати и стремительно вышла. За её спиной с тихим вздохом закрылась автоматическая дверь. Она даже не взяла приготовленный для неё братом флакон антитрихинина. Брат не стал её догонять – вернётся. Через несколько минут он последовал за ней. Нет, не догонять. Невысказанные мысли сестры, её упрёки и сомнения, не были для него тайной. И если бы та всё ему высказала, попыталась бы убедить, может даже накричала на него, было бы легче. А сейчас... Сомнения усилились в лифте, узкой коробкой упаковавшем его при доставке на поверхность, на улице они сделали его походку рваной. И лишь в баре, после первой кружки синтетического пивного коктейля, сомнения оставили его, а крутящийся по визору рекламный сюжет Лазаря вызвал ожесточение и чувство правоты, ухмылку на лице.
– Что, надоело хлебать это рекламное дерьмо? А, приятель?
На него смотрела расплывшаяся от спиртного и плохой наследственности рожа какого-то человека. Щербатая улыбка заискивающе приглашала угостить страждущего стаканчиком крепкого.
– Ты даже не представляешь себе, как.
– На, угостись мармеладкой.
– Спасибо, не хочу.
«Это всё ради неё, ради всех нас», думал он, уставившись в пляшущие хромом блики стоявших на полках бутылок. «Так не должно быть, я всё исправлю».
3. Подозреваемый
Полицейский участок был похож на банку с червями. Так же туго набит извивающимися телами, так же безвыходно и бессистемно шевелились эти тела, пытаясь спрятать хотя бы свои головы (уж кому, как не червям, знать, где у них головы). Так же, как и рыбак, очередной следователь открывал крышку-дверь и вытягивал первую попавшуюся жертву.
Подозреваемого вызвали, когда терпеть эту протухающую нервозность стало почти невыносимо. Жёсткое сидение, жёсткие глаза напротив.
– Ломбард.
– Да.
– Бросили институт. Поиск постоянного места работы.
– Да, ищу.
Вопросы следователя звучали как утверждения. Не удивительно, всё можно было найти в государственной базе данных. Что и делал следователь, когда его взгляд вдруг начинал смотреть сквозь подозреваемого и блуждать по невидимым строкам личного дела.
– Как обычно.
– Я в первый раз...
– Как обычно у таких, как вы, а не конкретно у вас. Что приносили с собой, кроме коммуникатора? Данные видеонаблюдения – предмет, похожий на топор.
– На что, простите?
– Не имеет значения, продолжайте.
– Ну это что-то типа универсального пульта дистанционного управления. Смастерил от нечего делать. Подумал, что выручу немного денег, но решил, что никому не пригодится, раз уж и коммуникатор...
– Кстати, прочитал вашу статью «О смерти», очень любопытные рассуждения.
Внезапная смена темы, а главное – тона, выбила подозреваемого из колеи. Он готовился и ожидал от следователя сухого фактического допроса, но тот вдруг отошёл от своей линии. И упомянутая им статья, опубликованная подозреваемым совсем не ради гонорара, была подобна крючку, на который его посадили, и вот он уже летит в омут, ударяется о тёмную поверхность воды и тонет, и зависает в непроницаемой пустоте, пронзённый стальной болью, ожидающий появления быстрых острых зубов.
– Что же там, простите, такого любопытного, что бы относилось к делу?
– А почему вы решили, что это относится к делу?
Проницательный взгляд следователя игольчато впивается в лицо, холодным шершавым языком ощупывает мимику. И вдруг сменяется, становится мягким, и, может быть, даже каким-то сочувствующим.
– Успокойтесь, давайте без протокола, мне действительно просто интересно. Вы что же, действительно считаете ревитализацию злом?
Подозреваемый немного мешкает с ответом.
– Эм, ну чисто теоретически – да, это один из взглядов на проблему.
– А разве такая проблема вообще существует? В чём она выражается?
– Ну... Вот смотрите, если ревиталайзер постоянно записывает личность и передаёт её в базу данных Лазаря, и случается какой-то гипотетический несчастный случай, то человек будет восстановлен в течение часа. Можно ли это назвать смертью, ведь запись личности ведётся в реальном времени, клон человека давно готов и ждёт только загрузки... Тут – как посмотреть! Но давайте оперировать точкой зрения хозяев Лазаря – нет, это не смерть. Тогда что такое смерть? Получается, что смерть – когда восстановленный человек не будет идентичен себе. Когда хоть какой-то весомый промежуток его жизни, помимо часа восстановления, исчезнет! Когда восстановленный поймёт, что он, нынешний, уже развивается не так, как развивался до биологической смерти! Когда поймёт, что он уже идёт по другой ветви, что он всего лишь клон! Нужна ли такая ревитализация? Я не знаю. Знаю лишь, что это ставит под сомнение всю концепцию Лазаря, что жизнь непрерывна даже при утрате оболочки. Это даёт выбор. Это даёт возможность сокращения населения, возможность рожать детей не по минимальному социальному заказу, а естественно!
– Но позвольте! Давайте оставим в стороне проблемы экономики, времязатрат на воспитание и обучение детей, оставим в стороне даже общий социологический регресс. Смерть, конечно, существует и в наше время. Например, в процессе добычи ресурсов на астероидах, в космосе, где мгновенная связь с Лазарем неосуществима. Но этот процент очень мал. А вот хоть для поражённых трихиной? Единственный способ излечиться для них – умереть! После восстановления они будут помнить, как влиял на них паразит и будут во много раз осторожнее. Но пусть, пусть и они не пример. С одной стороны, вы хотите сделать Лазаря непопулярным за счёт теоретического доказательства отсутствия бессмертия, вернуть людям страх смерти. С другой – ведь не все пойдут на добровольный отказ, пусть даже от такого, по-вашему, ложного, продолжения жизни. И вот тут, вы понимаете, вы, теоретически, переизобретаете убийство?
«Практически», подумал подозреваемый. «Практически».
4. Виновный
Он стоял в дверях полицейского участка. Он вернулся сюда спустя несколько дней. В прошлый раз следователь отпустил его, ведь прямых улик не было. В голове виновного все эти дни одна за другой всплывали картинки воспоминаний. Как он стоял перед стойкой, как сжимал свёрток, как щёлкнула кнопка, как сигнал отказа от сервиса Лазаря проник в затылок, где с рождения каждого человека вшит ревиталайзер, как за сигналом последовал мощный узконаправленный электромагнитный пучок, выведший ревиталайзер из строя. Как человек стал смертным. Как умер и продолжил жить одновременно. В последний раз.
Он думал о том, насколько он жалок. Насколько эгоистичен. Нет, не в намерении дать людям выбор: верить в фальшивое бессмертие или продолжать жизнь так, как это положено природой или Богом. В том, что опробовать метод он должен был, в первую очередь, на себе. И что теперь он, даже если «выстрелит» себе в голову своей новой смертью, всегда будет помнить, что натворил. Он понимал, насколько эгоистичны его мысли в этот миг, насколько неубедительно и даже лживо теперь выглядит то, чем он руководствовался раньше. Он не решил ещё, сдастся или нет – ноги сами принесли его к этим дверям. Он виновен – это было решено точно.
Он мечтал о новом обществе, где будет можно выбирать, как жить. Он мечтал о том, что сестра простит и даже поймёт его, что его признают героем, но тут же отвергал эти мечты – его мутило от них. Воплотятся ли они? Или будет новая тёмная эпоха, полная хаоса и отчаяния? Это могло бы составить тему нового рассказа, – но теперешний рассказ наш окончен.