Повисло тягостное молчание. Колька никак не мог начать разговор. Ему хотелось бежать и от фрицев, и от этих несчастных женщин, забыть прошлое своё, настоящее, а о будущем и вовсе не думать. Оно-то перечёркнуто давным-давно.
А история обычная. Жила-была большая сельская семья. В каждодневных заботах, трудах дни пролетали. Из вечной нужды начали выбираться, а тут вам раскулачивание, коллективизация, колхозы. В обиходе селян появились новые слова, а за ними жестокие действия властей, принесшие горе, разруху, смерть.
Голодное детство, мытарство по чужим людям, воровство, отсидка в тюрьме, а там своя учёба, свои понятия. Чем только он ни занимался: и воровал, и продавал краденое, и грабил подводы, но ни разу никого не убил. В городе к Катьке прибился.
О родителях, братьях-сёстрах ничего не слышал. И не интересовался, живы ли. Отвык от родни и родственных отношений. Пил беспробудно, когда деньги появлялись. Как-то столкнулся с соседом, Львом Семёновичем. Хотел мимо прошмыгнуть, а тот с ним заговорил:
- Все кличут Вас Колькой. А отец и мать как называли?
Колька оторопел. От неожиданности заговорил на родном украинском языке:
- Мыколою. И батька звуть Мыколою.
- Красиво… Мыкола…
Позже, встречая Кольку во дворе, доктор всегда обращался к нему по имени и отчеству. Желал здравия, успешного дня. Колька нутром чувствовал - не было во всём этом сарказма, издевки. Однажды собутыльники изрядно его избили. Валялся в луже собственной крови, соседи обходили стороной, а Лев Семёнович поднял, обмыл раны, перевязал, потом промолвил:
- Я верю в людей. Возможно, не сейчас, а когда-нибудь позже поймёте - существует черта, переступив которую, возврат назад, даже при огромном желании, невозможен. От всего сердца желаю Вам не дойти до состояния, когда впереди бездна.
За долгие годы впервые кто-то заинтересовался Колькой, а он при обыске брякнул: «Богато живут дармоеды, богато!»
Стыдно. Значит, ещё не всю совесть пропил. Знал же, доктор - человек безотказный. Всегда в трудах. Никому из соседей ни разу, как бы ни был занят, не отказал в помощи.
Кто он, Мыкола, сейчас? Для чего живёт? Пока руки ещё не в крови. Но завтра, вернее, сегодня, всё изменится…
После тягот ночных женщины желали отдыха, им было не до Кольки. Передохнуть бы, да чтоб ребёнок не кричал, не вызвал плачем опасного внимания фашистов.
- Значит, родился…. Софья Львовна, вот Вам молоко, - он протянул Соне пол-литровую стеклянную бутылку. Конечно, воно бильш схоже на лёд, та иншого немае.
Колька всегда говорил на смешанном русско-украинском языке. И Соне и Олесе смесь эта была понятна: так разговаривало почти всё население их города. Соня была напугана его приходом. Страшилась взять у него питьё: кто знает, что задумал. Находясь во взвинченном состоянии, не заметила уважительного обращения к ней по имени-отчеству. Не желая подчиняться, страшась, всё-таки глотнула обжигающе холодное молоко.
- Накормите дытыну та лягайте, ранок буде дуже тяжкым для усих нас…
Женщины замерли. Они догадывались: ещё день – два - и должно произойти что-то страшное, непоправимое. Не могли они знать, что каждый день из гетто выводили группы по двести пятьдесят - триста человек, их расстреливали в Дробицком Яру. Что в этом же месте фашисты убивали пленных красноармейцев и психически больных людей.
Кольке не доверяли. Но что-то подсказывало: не враг он им и не обманывает. Навалилась тоска. Говорить не о чём, все давным-давно сказано, переговорено. Себя устали жалеть. Теперь мысли все о ребёнке.
Колька знал: наступающее утро станет последним для многих, возможно, и для него тоже. И он не ошибся…
Продолжение http://www.proza.ru/2011/05/26/1034