Пролог.
- Наконец-то ты дома, сынок, - старый граф говорил это, по меньшей мере, в третий раз за вечер. – Я так давно ждал твоего возвращения, что и счёт дням потерял. Но путники из Святой Земли часто мне рассказывали о тебе.
- Полно, отец, - отозвался сын, молодой, статный рыцарь, опёршись на каменный зубец. Отец с сыном беседовали, стоя на крыше замкового донжона и любуясь наступлением ночи. Солнце уже село, и лишь западный край неба продолжал едва заметно алеть. В недалёкой деревне один за другим загорались огоньки. Оттуда слышался звон лютен и плач скрипки. Крестьяне по-своему праздновали возвращение господского сына с войны. На замковом дворе тоже было неспокойно: воины и челядь приканчивали вторую бочку из винного погреба. Молодой граф, Пьер Славный, ещё до своего ухода на Ближний Восток пользовался уважением местных жителей за справедливость и набожность. Его отец по праву гордился сыном и тяжело переживал трёхлетнюю разлуку с ним, связанную с очередным Крестовым походом.
- Знаешь, сынок, путники разное болтали. Некоторые говорили, что твоя рука разит без устали и промаха, - продолжил старый граф. – Дома ты не отличался удалью. Даже не поехал со мной на турнир, помнишь?
- Помню, отец, - глубоко вздохнул молодой человек. – Но с тех пор многое изменилось. Я уже не тот, да и ты тоже.
- Верно. Поэтому я так и скучал по тебе. Ты – мой единственный сын, - обнял сына за плечи старик. – Скоро уже меня не станет, и тогда ты станешь полновластным сеньором этих земель. Небогато, конечно, но посмотри на огоньки села. Это всё твои люди. Они любят тебя, а ты будешь заботиться о них. Разве это не прекрасно? Если ты, конечно же, раздумал идти в монахи.
До своего ухода в Святую Землю Пьер доставил отцу немало хлопот желанием уйти в монастырь, дабы «быть при Боге». Сошлись на том, что наследник примет участие в военной кампании, а уж затем, если захочет, примкнёт к одному из рыцарских орденов вроде тамплиеров или тевтонцев. Однако теперь при словах старого графа Пьер только засмеялся:
- Что ты, отец! В Святой Земле я нашёл своего доброго ангела, и теперь уже нет нужды идти в монастырь. Он повсюду со мной. И именно он направлял мою руку в сражениях с сарацинами.
- И поэтому ты решил перестроить часовню, - удивился граф. – Я понимаю, в Палестине ты мог приобрести красивые статуи святых или что-нибудь ещё в этом роде. Но почему же ты сказал, что нужно вынести прежнее убранство?
- Так будет лучше, - посерьёзнел Пьер. – Я действительно привёз замечательную статую, посвящённую моему ангелу-хранителю. Завтра мы поставим её в часовне. А сейчас, если ты не против, я пойду спать.
- О да, конечно, - согласился старик. Молодой граф уже ушёл вниз, а граф продолжал стоять на крыше и смотреть вдаль. Его переполняла гордость за отпрыска. Подумать только: набожный юноша ушёл на войну в сопровождении двух дядьёв, старых опытных воинов. А вернулся один, зато живым и невредимым, да ещё и сохранившим свою пламенную веру. Когда Пьер ещё воевал на Востоке, оттуда доходили слухи о его отваге и удали. Вернувшийся оттуда год назад без руки арбалетчик Карл рассказывал, что для молодого человека ничего не стоит одному напасть на трёх сирийских всадников и одолеть их. Но вот четыре долгих года прошли. И наследник дома. Теперь старик был не против и отправиться на покой, ведь лен находился в надёжных руках.
***
Уже ранним утром граф был кем-то быстро и бесцеремонно разбужен. Все слуги точно знали, что старик страдает бессонницей и поэтому не смели и близко приближаться к его покоям ночью. Но теперь чьи-то руки сильно трясли укутавшегося в одеяло старика, игнорируя сонное ворчание сюзерена.
- Ваше Сиятельство, Вы должны это видеть, - по голосу просыпающийся дворянин узнал замкового капеллана, fra Жоржа. – Там такое происходит…
- Да что же там случилось, - граф рывком сел на постели, стряхивая с себя сон, словно надоевшую шапку. Невзирая на годы, дворянин был старым воином и не позволял себе разнеживаться никогда. Даже комната, занимаемая графом, отличалась спартанским интерьером. Никаких ковров и гобеленов, лишь простой деревянный шкаф для одежды и обуви. На стене распятие, в углу верный меч, прошедший с хозяином не одну войну. Из предметов роскоши в комнате была лишь большая кровать с балдахином. Да и то она здесь оказалась лишь по причуде покойной графини.
Быстро сменив ночную рубаху на кожаные штаны, граф спорым шагом покинул спальную, на ходу крестясь и читая утреннюю молитву. Капеллан, маленький, ловкий цистерцианец, семенил рядом. В руках священника колыхались чётки с крестом, которые fra имел привычку перебирать, если что-то его беспокоило. Сейчас нить с чётками буквально порхала между пальцами брата Жоржа.
- Что же случилось, - поинтересовался дворянин, умываясь из ведра, стоящего возле кухонной двери. Монах с готовностью ответил:
- Молодой господин на рассвете пришёл в часовню и велел своим воинам вынести из неё крест и статую святого Мартина. Алтарь он оставил, но это ничего не меняет: воины внесли в храм ту нелепую статую, что сэр Пьер привёз из Палестины.
- Что хоть за статуя, - скривился граф. Он помнил, как на телеге, запряжённой двумя быками, смуглый туркопул ввёз в замковые ворота какую-то укутанную тряпьём статую. Сарацин – это ладно, друзья могут быть любыми, лишь бы они были. Но статую никто вчера так и не успел посмотреть.
- Лучше на неё не смотреть, - всплеснул руками капеллан. – Ничего особо страшного, но от христианства она далека.
- Пьер втащил в часовню какую-то восточную поделку, - хмыкнул старик, решительным шагом пересекая двор и приближаясь к маленькой часовне. - На него это непохоже.
У входа переминались с ноги на ногу несколько воинов. Пришедших с востока вместе с молодым графом. Все французы, всех их хозяин замка знал и до похода, но что-то в них было не так. Что-то незаметное, неуловимое, но, тем не менее, очень броское. Они как бы ждали чего-то, в то время как всё уже закончилось. Тут только до графа начало доходить, что они с утра пораньше облачились в доспехи, что в мирной обстановке выглядело нелепостью. Боле того, все бойцы были вооружены. Из похода вчера вернулись сорок человек (из шестидесяти ушедших), и все они теперь толпились между часовней и донжоном, явно, чего-то ожидая. Неподалёку от часовни была в беспорядке свалена церковная утварь, включая святой потир, распятие и статую святого Мартина. Воины молчали, но при этом один из них загораживал вход, демонстративно опершись на дверной косяк широким плечом.
- Отойди-ка, - велел старый граф, и боец повиновался. Но ни от него, ни от остальных не веяло больше почтительностью. Впервые в жизни старик обратил внимание, что его воины – настоящие здоровяки, которым не приведи Господь попасть под весёлую руку. При этом ни одного из тех пятнадцати парней, что охраняли замок до возвращения наследника, не было видно. Вероятно, их не разбудили. «Что-то здесь не то», - почувствовал подозрение граф, распахнул дверь и вошёл в храм. Вот тут-то он и понял, что же именно так взволновало капеллана.
Возле стены громоздилась статуя, изображающая молодого воина во фригийском колпаке, закалывающего коротким мечом быка. Черты воина казались благородными, но всё же далёкими от изображений святых и ангелов. Более того, выполненная в натуральную величину, статуя успела потемнеть и выщербиться от времени. Судя по всему, её долго приводили в порядок, прежде чем Пьер решился привозить её во Францию. К статуе был придвинут алтарь, с которого в данный момент наследник снимал покров. Но всё это было бы ещё ничего, если бы не помогающий ему туркопул. Приехав вчера вместе с остальными, сарацин сразу же пошёл спать, не горя желанием ни с кем знакомиться. Только теперь граф смог рассмотреть его подробно. Смуглый, невысокий, но широкий в плечах воин в тонкой кольчуге и шароварах. На голове островерхий шлем с посеребрённой переносицей. Чёрная как смоль борода весьма неряшливо завита в кудряшки, но ничего не выражающие глаза с тем же успехом могли бы принадлежать и не такому щёголю. На поясе у восточного воина висел скимитар в усыпанных драгоценными камнями ножнах.
- С добрым утром, отец, - радостно улыбнулся Пьер. – Это и есть статуя моего доброго ангела. Нравится?
Глядя на каменное, самодовольное лицо, старик испытал необъяснимую гадливость. Он не смог бы объяснить, что ему не по нраву в диковинной статуе, но всё его естество противилось ей. При этом присутствие в церкви иноверца, да ещё в головном уборе, разозлило графа не на шутку.
- Что забыл сарацин в нашей часовне?! Да и статую надо убрать,- воскликнул старик. – Не место ей здесь.
- Ваше Сиятельство, это, наверное, не ангел, - вторил ему fra Жорж. – Не похож он на ангела!
- Не похож? Да он мне жизнь спас, - неожиданно оскалился Пьер. Таким отец его ещё не видел: обычно тусклые серые глаза неожиданно вспыхнули нечеловеческим гневом. Бешеная ярость исказила тонкие черты лица, превращая молодого человека в помешанного. На Пьере не было доспехов, оружия тоже, но от него так и повеяло угрозой. Наследник встряхнул головой, из-за чего длинные русые волосы разметались по плечам, словно львиная грива. Граф на миг опешил, но на капеллана вспышка гнева не произвела впечатления. Он быстрым шагом направился к скульптуре чтобы, если уж не вытащить её в одиночку, то хотя бы уронить на пол.
- Не смей притрагиваться к ней, - взревел молодой человек и тут же успокоился. Видя, что монах даже не думает останавливаться, рыцарь тихо позвал:
- Ахмед!
Безучастно наблюдавший за ссорой туркопул с быстротой молнии выхватил из ножен скимитар. Едва рука капеллана коснулась невысокого постамента, как кривой клинок обрушился на шею священника. Голова моментально отделилась от плеч и покатилась по полу. Фонтан крови брызнул на самодовольное лицо каменного воина, густо обдав как его усмешку, так и меч, который он вонзал в горло стоящего на коленях быка.
От увиденного у старого графа кровь на миг застыла в жилах, но в тот же миг он понял, что никакими словами теперь дело не исправить. Сарацин хозяйничает в часовне, священник убит… да это же святотатство! Рука привычно метнулась к поясу, но при графе не было оружия. Раньше, чем старик успел это понять, кто-то схватил его за плечи и принялся выкручивать руки за спину. Оказалось, что ещё во время перебранки несколько воинов тихо вошли в часовню и ждали своего часа за спиной старого графа.
- Этого тоже убейте, - махнул рукой на отца Пьер. – Ахмед, наведи здесь порядок и будем делать жертвенник.
***
Во время расправы «добрый ангел» скромно стоял в уголке часовни и доброжелательно наблюдал. Внешне он совсем не походил на своё скульптурное изображение: высокий, широкоплечий, с длинной кудрявой бородой, которой тщетно пытался подражать Ахмед. Но на этом сходство с человеком заканчивалось: чёрная, сияющая темнотой кожа, длинные острые когти и пылающие алым светом глаза. За спиной были сложены большие, чёрные крылья наподобие тех, что у летучей мыши. Разумеется, никто из присутствующих не мог его видеть, но это пока и не требовалось. Бес с наслаждением смотрел, как светлое сияние освящённого алтаря тускнеет и меркнет в тех местах, где на покров попала кровь капеллана. Затем он с опаской притронулся к алтарю рукой. Ничего не произошло. От радости чудовище даже подпрыгнуло, глядя, как один из воинов приканчивает бердышом старого графа. Затем взгляд демона упёрся в цветной витраж с изображением архангела Уриила.
Дёрнувшись, как от удара, бес сказал Пьеру:
- Ты же велел навести порядок. Чего же твой черномазый дружок медлит?
Граф не мог слышать этих слов, но испытал лёгкий приступ ярости от того, что в часовне ещё слишком многое напоминает о прежнем культе. Поэтому, не глядя на Ахмеда, который за ноги вытаскивал убитого капеллана, молодой человек запустил в витраж маленьким шкафчиком, в котором покойный священник хранил потир
Стёкла брызнули дождём, впуская в часовню утренний свет. Бес радостно воззрился на дело рук своего подопечного, но тут же отпрянул. Через разбитое окно на него смотрел архангел Уриил собственной персоной. Высокий, на голову выше самого крепкого графского воина, архангел был облачён в белый хитон. В отличие от своего оппонента он мало отличался от своего уничтоженного изображения. Волевые черты лица, проникновенный взгляд синих, как небо, глаз, всё это было очень знакомо демону. Он по старой памяти напрягся, хорошо помня, чем кончилась их последняя встреча. Но архангел не сделал попытки войти, он лишь хмуро посмотрел внутрь и сказал тихим, но не обещающим ничего хорошего голосом:
- Что же ты наделал, Азазэль?
- Давай, вали отсюда, - облегчённо засмеялся «добрый ангел». – Теперь это не твоя территория.
- Сейчас мне не за чем входить, - печально ответил Уриил, и глаза его сверкнули праведным гневом. – Но за Пьера ты ответишь. Это я тебе обещаю.
- Да здравствует свобода воли, - показал собеседнику нецензурный жест Азазэль. – Он сделал свой выбор. А сейчас пошёл вон!
Архангел исчез, но легче демону не стало. Сама встреча с Уриилом нагоняла на него страх. Впрочем, вон как всё просто получилось: стоило подобрать в пустыне умирающего от жажды и жары рыцаря, как вроде бы уже и он сам во всём виноват. По своей воле притащил статую в замок, по своей воле осквернил часовню, по своему, опять же, желанию разделался с капелланом и отцом. А дружеские советы не в счёт.
Отступник.
- Итак, мы все в сборе, - окинул своих гостей доброжелательным взглядом королевский сенешаль шевалье Евгений Безродный, не старый ещё рыцарь с пышной светлой бородой. Невзирая на весеннее время года, он кутался в тёплый плащ. Поговаривали, что в молодости, верой и правдой служа, Его Величеству, шевалье оказался засыпан лавиной в Пиренейских горах и с тех пор не может согреться. Впрочем, дворянин казался мёрзлым лишь внешне. Собравшиеся по его приглашению дворяне знали его как доброго и отзывчивого человека, но требовательного королевского чиновника. А что родни не было у рыцаря, так это его нисколько не портило. Говорили, что он родом откуда-то из Эльзаса и поэтому никто не знает его родителей или братьев.
- Давайте решать уже, - хрипло предложил шевалье Франсуа Меченный. Во время похода на мавров под знамёнами кастильского короля он получил в горло арбалетный болт и едва выжил. С тех пор его голос напоминал скорее отдалённое бульканье, нежели человеческую речь. При этом собравшиеся дворяне знали, что Франсуа – тот самый сосед, к которому всегда можно обратиться за помощью.
Вторым гостем сенешаля был Жан Добрый граф де Гюслер. Молодой, но не по годам тучный граф де Гюслер был известен в округе как простак. Но врождённая доброта делала его скорее всеобщим любимцем, нежели посмешищем. Ни для кого не было секретом, что Жан часто прощал своим сервам недоимки и не устраивал барщину и почти никогда не ругался, если ловил в своих лесах порубщиков. В результате хозяйство терпело убытки, но крестьяне были горой за своего сеньора. Впрочем, рыцарю это не добавляло достоинства.
Сенешаль пригласил обоих соседей для того, чтобы обсудить создавшееся положение. С тех пор как из Палестины вернулся Пьер Славный, в графском домене начали происходить странные и необъяснимые вещи. Например, уже на второй день по прибытии молодого сеньора во владения Франсуа Меченного перебрались две крестьянские семьи. Они рассказывали такие истории, что шевалье сначала не поверил им. Спустя две недели сервы Пьера Славного угнали стадо коров с территории Жана Доброго. И это можно было бы простить, учитывая характер графа де Гюслера. Однако вскоре в сенешальстве появилась банда разбойников под предводительством некоего Роже Живодёра, безвестного «голяка». Разбойники похитили несколько крестьянских девушек и скрылись во владениях Пьера Славного. По этому поводу Евгений Безродный и собрал соседей.
- Мы с вами все трое знаем, что в графстве Артрен происходит нечто непонятное, - снова заговорил сенешаль. – Молодой граф Пьер Славный открыто покровительствует разбойникам, не вступает в переговоры, но не это главное. Я узнал из достоверного источника, что старый граф де Артрен был убит восточным телохранителем собственного сына в первый же вечер, после возвращения последнего.
- Откуда такие слухи? - насторожился граф де Гюслер. – Может быть, это неправда?
Молодой человек обладал мягким характером и не стремился к приключениям. Все, собравшиеся в гостиной сенешальского замка, это понимали. Но Евгений не стал томить слушателей или заворачивать в красивую обёртку неприглядную правду. Он просто хлопнул в ладоши. Занавеска, отделяющая гостиную от остальных покоев, отодвинулась, и в комнату вошёл однорукий арбалетчик Карл. Разумеется, он уже больше года не мог нести службу и до недавнего времени просто жил в замке старого графа де Артрен на положении ветерана-инвалида. Но времена неожиданно изменились…
- Карл, расскажите господам о том, что говорили мне наедине, - велел сенешаль. – Ничего не утаивайте, ведь Вы знаете этих людей не хуже, чем меня.
- Монсеньёр, - потупил глаза бывший стрелок. – Графа Пьера Славного мы можем смело называть Пьером Отступником. Недавно он вернулся из Святой Земли, где служил герцогу Антиохийскому. С собой он привёз воина-туркопула Ахмеда, знакомого мне ещё по войне. Жестокий, бесноватый головорез, продающий свой меч за деньги. Но ещё граф привёз с собой статую неизвестного божества, которое во всеуслышание назвал «своим добрым ангелом». В тот же день он Ахмед убили замкового капеллана брата Жоржа и старого графа. Пришедшие с ними с востока воины все, как один, поклонялись идолу. Из часовни выкинули прежнее убранство и уже вечером воскуряли фимиам и принесли в жертву телёнка этому своему истукану. А дальше – больше…
Карл запнулся, подыскивая слова или не желая вспоминать увиденное. Потом всё-таки собрался с духом и продолжил:
- На следующий день Его Сиятельство со своими воинами разорили деревенскую церковь. По приказу графа Ахмед прикончил кюре… Пьер устроил своим сервам новое, дьявольское крещение. Их сажали в яму, накрывали досками и над ямой резали теленка. Кровь лилась через щели между досок прямо на крестников. Вечером уже огромная толпа новообращённых едва втиснулась в замковую часовню. Они пили кровь заколотого животного, читали нелепые молитвы, бились в припадках…
- И что, никто не был против, – поднял брови шевалье Франсуа Меченный. – Никто не вспомнил об истинной вере?
- Нет, ваше высочество, когда постоянно рядом Ахмед со скимитаром наголо и дюжина бойцов многим сложно помнить о вере, - буркнул инвалид. – Кое-кто, конечно, успел сбежать. Я, например, спрятался. Но граф убедил многих крестьян, что новая вера даёт реальные плоды. Так, он обещал хороший урожай. Начали сеять, и для удобрения тело кюре закопали в поле! Потом Пьер Отступник велел для своего идола пригнать коров из чужого лена. Своих-то телят жалко! Я ему говорил, что это не сойдёт ему с рук. Да только граф молодой смеется: мол, мы с нашим ангелом любого врага в грязь втопчем. Бог на нашей стороне, дескать. Тут ещё, как назло, из Италии пришёл «голяк» Роже Живодёр. Мы слышали, что он туда ходил по найму служить. Вот вернулся вместе с бандой. И граф его принял! Представляете, господа?
- И что же, разбойник тоже идолопоклонник, - поинтересовался Жан Добрый. Карл невозмутимо ответил:
- Он готов любую веру принять, лишь бы под суд не идти. Граф наш его оставил у себя, тот и рад. Сделайте что-нибудь, ведь граф впал в ересь и глумится над нашей верой.
- Вы можете идти, Карл, - качнул головой шевалье Евгений. – А нам с вами нужно решить, как бороться с этой скверной. Кстати, я пригласил своего давнего товарища по Крестовому походу, брата Рихарда. Тогда он был рыцарем Тевтонского ордена, а теперь благополучно доживает свой век в качестве монаха-кармелита.
- Это уж вы сами решайте, - недобро дёрнул щекой Меченный. – Если Карл не лжёт, то я завтра же выступлю на Артрен и покончу с этим самоуправством.
- Подождите, шевалье, - поднял руку сенешаль. – Мы толком не знаем, что это за культ воцарился в графстве. Без помощи богослова или даже экзорциста нам не обойтись.
- Верно, - поддержал его граф де Гюслер. – Давайте напишем Его Величеству и Его Преосвященству. Король и кардинал лучше знают, как поступить.
- Нет. У вышестоящих сеньоров своих дел хватает, - нахмурился Безродный. – Для того мы здесь и есть, чтобы беречь покой этих мест. Так что я предлагаю вам, господа, собирать своих воинов и готовиться к походу на Артрен. А я за пару-тройку дней вместе со своим другом установлю, с чем же мы имеем дело и какие надлежит принять меры.
- Давай пари: если я принесу вам голову Пьера Отступника, то вы оба вскладчину подарите мне такого коня, какого я захочу, - вспыхнул румянец на щеках шевалье Франсуа. – Я выступаю завтра. Моих пятидесяти бойцов да двух сыновей хватит, чтобы пресечь дьявольщину раз и навсегда.
Не дожидаясь ответа, Меченый вышел из комнаты. Сенешаль и граф угрюмо переглянулись. Но их угрюмость была вызвана разными причинами: Жан опасался, что придётся выступить в настоящий поход, в которых он прежде никогда не участвовал, а Евгений предчувствовал, что шевалье не справится один и тогда может произойти с ним всё, что угодно.
- Ну, что же, Ваше Сиятельство, - произнёс Безродный. – Четыре дня на сборы и выступаем. Сколько Вы можете поднять бойцов?
- Восемьдесят, - смутился молодой рыцарь. – Раньше было больше, но средства поиздержались.
- У меня сто двадцать воинов. Так что готовьтесь, а я в процессе приготовлений проконсультируюсь со своим товарищем, - сенешаль глубоко вздохнул, понимая, что проблемы только начинаются. Будучи опытным воином, он участвовал в войне с маврами в Кастилии, ходил в один из Крестовых походов, в молодости нередко бился на турнирах. Не испытывая робости, дворянин тем не менее знал, что лёгких кампаний не бывает и внутренне готовился к худшему.
***
В отличие от своих подопечных ангелы устроили совет в часовне замка сенешаля. Объявивший о встрече архангел Уриил по праву старшинства взял руководство в свои руки. Но на его зов прибыли только окрестные ангелы и архангел Иегудиил. Более старшие архангелы сослались на занятость: Михаил в это время помогал оборонять от монголов Киево-Печерскую Лавру, а Рафаил успешно боролся с эпидемией проказы в Египте. Селафиил, Варахаил, Иеремиил и Гавриил тоже были где-то далеко. Таким образом, Уриил, сам того не желая, оказался на данном собрании старшим.
Теперь он стоял в часовне возле алтаря, там, где обычно служит священник, а перед ним сидел на лавках десяток ангелов, возглавляемых Иегудиилом. Архангел выделялся из облачённых в белые хитоны ангелов мерцающим в свете свечей и лампад защитным панцирем, из-под которого виднелась синяя одежда. На поясе небесного воителя висели меч и плётка с гайкой на конце. Одетый в хитон Уриил выглядел не так внушительно, но все присутствующие знали, что не одного иконописца и богослова он вдохновил на богоугодное дело.
- Братья, - мягко, доброжелательно заговорил Уриил. – Расскажите, что же именно произошло. Я был свидетелем убийства и осквернения часовни, но как Пьер вообще попал под власть Азазэля? Где он вообще пересёкся с демоном? Почему честный, набожный юноша не смог защитить свою душу?
- Я знаю, в чём дело, - подал голос усталый ангел с глубокими грустными глазами. – Преследуя сарацинских разбойников, молодой рыцарь слишком далеко вырвался в пустыню. Он настиг того, за кем гнался, одолел его, но конь пал, и Пьер оказался один в песчаной пустоши под палящим солнцем. Он пытался идти по следам своего коня, но вскоре заблудился и уже на второй день лежал без сил, заносимый песком. Он призывал Господа, апостола Петра и меня. Его молитвы услышал Азазэль и позвал его. Пьер смог встать на ноги и пойти на зов. Очень скоро он спустился в балку, где возле крохотного родничка высилась занесённая песком статуя Митры.
- А ты куда смотрел, - обернулся к рассказчику Иегудиил. – Ты же хранитель молодого графа. Почему ты не вмешался?
- В пустыне парень оказался по Божьей воле. И умереть, значит, тоже должен был по Промыслу. Я трижды пытался отсоветовать ему увлекаться погоней, но он не реагировал на мои слова, хотя раньше мы жили душа в душу, - с некоторой долей гордости произнёс ангел-хранитель. – А потом, когда парень уже пил воду, я не посмел вмешаться. Азазэль тут же подскочил и начал юношу убеждать, что он и я – одно и то же лицо. Меня парень уже не слышал! Кстати, как я выяснил минутой позже. Никакого родника там не было, Азазэль просто поделился с Пьером своей силой и указал, как выйти на караванный путь. Я мог настучать демону по голове, но пожалел рыцаря. Ведь мы не можем так нагло вмешиваться в человеческую жизнь, чтобы тащить на себе подопечного.
- Понятно, - вздохнул архангел Уриил. – А сириец Ахмед аль-Баальбек откуда взялся?
- Да оттуда, откуда и все наёмники, - пожал плечами ангел-хранитель. – Они все одинаковы – готовы убить или умереть за пару золотых монет. Зато гашиш курит исправно, в таком состоянии демон общается с ним даже легче, чем с наглотавшимся жертвенной крови Пьером.
- Ладно, это ясно. Что Пьер стал делать после осквернения часовни?
- Церковь уничтожил и принялся нас изгонять из двух своих деревень, - вздохнул ангел-хранитель одного из сервов графа де Артрена. – Выгнал всех нас так, как экзорцисты гонят его братьев из одержимых. Все, кто не убежал, теперь под властью Азазэля. Мы не можем придти в эти земли без людей, пламенеющих верой. Так же, как и демон не мог придти в часовню без человека, пустившего его в свою душу.
- Но, мне кажется, это не проблема, - Уриил знал каждого из присутствующих и вовсе не собирался сейчас говорить об их ответственности за случившееся безобразие. Будучи архангелом, он никогда не испытывал злорадства или ярости, и сейчас больше всего хотел утешить братьев. Было и будет ещё много чего нехорошего, вопрос не в том, кто виноват, а как же теперь всё исправить. Архангел испытывал сильное желание обнять поочередно всех присутствующих и каждому сказать, что всё наладится. Здесь, в уюте часовни, в аромате ладана не место подозрениям, упрёкам и печали. Но обстоятельства требовали не сострадания и жалости, а решительности. Поэтому архангел продолжил:
- Мы с вами знаем, что ещё до выступления наших подопечных на Артрен, туда отправится Франсуа Меченный. Он опытный и отважный рыцарь. Кто его хранитель?
- Я, - прямо сквозь витраж в часовню проник измождённый душевной мукой ангел с потускневшими от обиды глазами. – Ничего не выйдет! Франсуа искушаем уже не первый год. И я не могу ему помочь: с тех пор, как его жена охромела, он спит со служанками.
- Кто его искушает, - быстро спросил Иегудиил. Все присутствующие знали, что многие святые подвижники обязаны своим воздержанием именно этому архангелу. Бесы-искусители боялись его, как огня. Но ответ ангела заставил Иегудиила потупить взор:
- Ксафан.
Ангелы поникли, Иегудиил сделал вид, что ничего не слышал, а Уриил на секунду побледнел. Перед его внутренним взором снова, как в тот злополучный день встали охваченные пламенем райские сады. Клубы сизого, пахучего дыма от зелёных ветвей и лоз поднимались в райское небо ничуть не менее страшно, чем если бы это происходило на земле. На аллее шла отчаянная схватка, молниями сверкали огненные мечи, белые и чёрные крылья метались между деревьями, словно играя в салочки, и над всем этим побоищем порхал ангел с факелом в руках. Ангел с нездоровой улыбкой психопата, в глазах которого отражалось пламя подожжённого им Эдемского сада. Его крылья стремительно чернели, ведь только минутой ранее поджигатель определился, на чьей же он стороне.
- Да, ты прав, - вздохнул архангел. – Но всё равно смотри, чтобы шевалье не убили и, тем более, не захватили живым. Значит, сейчас в округе действуют два демона. Тогда мы поближе познакомимся с Рихардом, другом сенешаля. Он же монах? Экзорцист?
- Это мой старый друг, - улыбнулся Иегудиил. – Мы с ним уже двадцать лет.
***
На краю ночного поля происходило невообразимое. Крестьяне и крестьянки, юноши и девушки активно спаривались на молодой траве, щедро напоенные вином из графских погребов. Слышались стоны, невнятные восклицания, стук сердец и беспорядочное, прерывистое дыхание. Никакого стыда, никакого намерения, никакого выбора. Каждый с каждой, каждая с каждым, не взирая на возраст. Соблюдалось только половое различие: полная естественность, чтобы никто не стеснялся. Зачем? Кто вспомнил, что посаженные семена оплодотворяют землю, и какая-то бабка предложила помочь земле зачать хороший урожай. Возможно, старуха руководствовалась в данном утверждении вполне потребительскими взглядами, но ей безоговорочно поверили. Ещё месяц назад её бы в лучшем случае осмеяли, но теперь все, кто мог, «помогали земле зачать». К слову сказать, бабка получила своё сполна.
Кто-то из деревенских парней умудрился вытесать из бревна мужской половой орган величиной с оглоблю, и теперь эта «скульптура» возвышалась над полем. Азазэль, подсказавший идеи сначала старухе, а затем многим из её слушателей, теперь упоённо взирал на оргию, опёршись спиною на столб. Как давно в его честь не устраивали таких праздников! «Я буду Митрой, буду землёй. Буду светлым ангелом, лишь бы вы делали то, что я сказал», - улыбнулся демон, оскалив длинные кривые клыки. – «Вот это прелесть! Ведь из-за этого мы с парнями в своё время и загремели в преисподнюю». От нахлынувших воспоминаний бес расплылся в, ещё более широкой, улыбке. Тогда была такая же ночь, так же ярко светили звёзды, только под стать востоку было жарче и душнее. Поэтому смуглая сирийская красотка казалась особенно привлекательной! Потом многие из его ангелов говорили, что ради таких дел стоит навсегда забыть о небесах. В этом и заключалась правда: небеса для Азазэля оказались потеряны навсегда.
Под воздействием воспоминаний половое достоинство демона дало о себе знать. Хрюкнув, Азазэль повалился прямо на какого-то парня, пыхтевшего над собственной тёткой. На несколько секунд бес и грешник слились воедино. Крестьянин ощутил прилив звериной, необъяснимой силы, а демон жадно подставился под ощущения, испытываемые человеческой плотью. Разрядившись, Азазэль поднялся на ноги. Его трясло от удовольствия. «Да», - подумал бес.- «Вот из-за этого я и кочую теперь от грешника к аду, от ада к грешнику. Впрочем, что бы ни ждало меня в будущем, эти бараны уж точно мои. Мы везде будем вместе. Ох, и развлекусь я с ними в преисподней».
Чуткий слух страшилища уловил стук барабана в замковой часовне. Значит, молодой граф зовёт его для отправления ритуала. Будет кровь, будет мясо, будет возможность подшутить над этими глупыми рыцарями. Особенно забавлял Азазэля Пьер. В ту ночь, когда они познакомились, парень брёл, а затем полз по пустыне, бормоча молитву «Ангел Божий, Хранителю мой святый…». Ангел-хранитель шёл рядом, говорил ему слова утешения, которые обессиливший от жажды рыцарь просто не мог расслышать. Вот тогда-то Азазэль и прибрал его к рукам. С тех пор он ни разу не жалел об этом знакомстве. Только граф – натура пытливая, ищущая, ему надо постоянно подавать какие-то идеи, правдоподобные знания и т.д. Пусть думает, будто истину открыл, если это ведёт его всё ближе и ближе к преисподней. Демон с наслаждением представлял, как будет развлекаться с покойным Пьером. Но это будет ещё не скоро, сейчас граф нужен здоровый, счастливый и нетрезвый. Поэтому демон расправил чёрные крылья и стремительно полетел в сторону Артрена. Для бесов, как и для ангелов, расстояния не играют большой роли: их скорость позволяет пересекать огромные пространства за секунды.
Вот и теперь не успел барабанщик ударить в третий раз, как Азазэль уже сидел на подоконнике в осквернённой часовне. Одноглазый здоровяк, одетый лишь в набедренную повязку, изо всех сил лупил в итальянский барабан. В храм медленно, торжественно входили Пьер в сопровождении четверых воинов, ведущих телёнка, Ахмед и новый знакомый отступников Роже Живодёр, плюгавый рыцарь в латаной рубахе. С его пояса свисал итальянский стилет, покрытый тонким слоем ржавчины, происхождение которой не вызывало сомнений. В дверях толпились воины графа и бандиты Живодёра, не решаясь войти раньше времени.
Вместо алтаря теперь высился очаг с металлической решёткой. Несколько новоявленных служителей уже разжигали в нём огонь, когда граф взял из рук Ахмеда скимитар и примерился к телячьей шее. Животное не понимало, что с ним сейчас будут делать, но тут телок посмотрел на окно и скорее почувствовал, чем увидел демона. Запах адской серы и котлов так пахнул на жертвенное животное, что оно отпрянуло. В этот миг Пьер одним ударом отсёк голову телёнка, а подхвативший её Ахмед ловко бросил жертву прямо в огонь. Кровоточащее тело конвульсивно сучило ногами, но четверо бойцов легко опрокинули его на решётку жертвенника, обдав при этом кровью статую. Дрова жарко запылали, так как кто-то из служителей плеснул в огонь кружку масла. Граф вернул Ахмеду его клинок, после того как сарацин начал что-то возмущённо бормотать на тему неаккуратного обращения с оружием, и подставил под струю крови расписную лохань. Едва посудина наполнилась, как дворянин приложился к ней. В тот же миг Азазэль подскочил к дыму и глубоко вдохнул запах палёной плоти. Ещё и ещё! Горит кровь, горит телячий бок, и всё это пахнет! В том спектре, в котором видел мир демон, чад от горящего на решётке телка выглядел багровым маревом, поднимавшимся над жертвенником. Азазэль с наслаждением погружал в это марево руки и запихивал его себе в пасть. При этом дым, видимый остальными участниками жертвоприношения, нисколько не убывал и не менял угла подъёма. Только иногда его колебал какой-то сквозняк.
Пьер обратился к статуе:
- Принимай благодарность, мой избавитель! Светлый ангел! Ты спас меня от смерти, а этих людей – от заблуждения. Пусть свет твоей истины сияет беспрестанно, а могучая длань направляет мою руку.
- Принимаю, - усмехнулся демон. – Мир наследуют сильные! Ты и я.
В своё время он сказал эту фразу мечтательному Семиязе, когда почти всех их товарищей уже изрубили или связали. Тогда они вдвоём стояли на вершине горы, со всех сторон к ним плавно приближались ангелы и архангелы, и было понятно, что секунды их жизни сочтены. Азазэль уже потерял четыре крыла из шести, а отросшие под влиянием греха когти мешали действовать оружием. Но и голыми руками он сделал немало: разорвал буквально в клочки двух ангелов и принялся за третьего, когда подоспевший с огненным мечом архангел Рафаил заставил его приземлиться. И тогда…«мир наследуют сильные! Ты и я». «Ты и я» даже в тот момент, когда Семияза получил страшный удар в плечо, отделивший его левую руку от туловища. Рафаил уже рядом, так бы и вцепиться в это ненавистное, всегда спокойное и открытое лицо! Он убивает тебя, а глаза добрые-добрые! Тогда когти демона изуродовали лицо архангела, но это делу не помогло.
- Ты и я, - завопил Азазэль и послал внутреннему взору рыцаря картинку победного удара в одном из сражений с сарацинами в Святой Земле. Молодой человек тут же, давясь, осушил лохань. Мир тут же поплыл перед глазами, по телу выступил пот, и вместе с тошнотой пришло ощущение отстранённости. Пьер почти плыл в неожиданно сгустившемся воздухе, дико озираясь по сторонам. Он отчётливо видел, как каменный воин во фригийском колпаке обернулся и подмигнул ему, а затем погрузил меч в бычье горло по самую рукоять. Стало невыносимо жарко, и тут же накатила волна неописуемого зверства. Граф покачнулся, горя желанием вцепиться кому-нибудь в горло. Всё вокруг зашаталось, кто-то хватал дворянина под руки, кто-то что-то говорил.
- Свобода от любых запретов, - вдохновенно вещал Азазэль, зная, что сейчас каждое его слово усваивается подсознанием Пьера. Потом, придя в себя, молодой человек не вспомнит, где он слышал эти слова, но повторять их будет всю жизнь. Бес продолжил:
- Но свобода – это только для сильных. Когда ты силён, это означает, что Бог на твоей стороне. А кто слаб, тот Богом проклят. Его даже жизнь в посте и воздержании не спасёт от ада.
Опьянев от собственной значимости, чудовище обняло графа за плечи. Тот не понял, что случилось, но кровь в его жилах буквально вскипела. Пьер взревел, как раненный вепрь, забился в руках державших его воинов, через пару секунд его стошнило выпитой кровью. Конвульсивно дёргающийся палец указал на Роже Живодёра. Бывший кондотьер стоял возле жертвенника и глядел на происходящее безумными глазами. Его выручил Ахмед, с ходу вцепившийся руками в палёный телячий бок. Все присутствующие принялись рвать тушу и жадно запихивать во рты обожженное, полусырое мясо. Здравый смысл оставил и Роже, который теперь не отставал от остальных идолопоклонников.
- Эй, старик, - услышал демон голос, который по определению не мог принадлежать человеку. Заговорщицкие интонации дали демону понять, что рядом кто-то из «своих». Азазэль обернулся к окну и увидел уродливое создание, парившее в воздухе перед проёмом. Гость был почти не антропоморфен, представляя собой дикую смесь насекомого, птицы и рептилии. Плюгавое тощее тело на куриных ногах, увенчанное гипертрофированно большой головой парило на крохотных крылышках, размахивая когтистыми ручонками. Всё лицо страшилища занимал один огромный глаз, выступающий вперёд на очень коротком стебельке. Крохотный ротик был смещён почти на шею, и в нём то и дело мелькал раздвоенный язычок. Голову увенчивали маленькие рожки наподобие козлиных.
- А-а, козёльчик, - узнал его Азазэль. – Чем обязан визиту? Только ты это…в храм не заходи. Это теперь моя территория.
- Да знаю, допросишься теперь у тебя чего-нибудь, - обиженно пропищал гость. – Лихо ты развернулся! Не то что я, старый идеалист…
- Слышь, Ксафан, я тебе что, сделал что-нибудь, - без притворства оскалился демон. – Вали отсюда быстро! У тебя что, нет подопечного? Если и нет, то всё равно вали! В аду найдёшь, чем себя занять.
Нельзя сказать, что демоны недолюбливали друг друга. Просто между ними существовало неписаное кастовое различие как между солдатами разных родов войск или сроков службы. Ксафан принадлежал к первому поколению падших ангелов, восставших вместе с Денницей. Это давало ему право при любом удобном случае записывать себя в идеалисты, так как восстание на Райских Кущах сопровождалось лозунгами равенства. Будучи изобретательным и хитрым, Ксафан теперь вдохновлял на различные изыскания человеческих ремесленников и учёных, но все, подсказанные им, проекты приводили к печальным результатам. Пока он гордился тем, что сумел подсказать византийскому инженеру Калиннику рецепт «греческого огня», сумев при этом провести ангела-хранителя. Азазэль же во время битвы на Райских Кущах сражался на господней стороне и отпал от Бога уже после начала времён, уведя с собой двести ангелов. Причиной его дезертирства были не какие-то там идеи, а банальное желание вести чувственную жизнь. Женщины, недоступные для ангелов, стали доступны для отступников. При этом ни Азазэль, ни его товарищи не были глупыми, в частности, чтобы развлечь принявших их за богов людей, они научили их разным новым навыкам. Например, Азазэль учил делать и использовать оружия. Первый клинок в мировой истории выковали именно его руки. «Старики» вроде Ксафана воспринимали Азазэля и его товарищей как новичков, неудачливых шалунов, которые согрешили не от воли, а от слабости. Новички же относились к «старикам» как к оконченным идеалистам, которые сами не наслаждаются жизнью и другим почти не дают этого делать. Однако общий знаменатель оказался весомее идейных разногласий: в конце времён и «новым», и «старым» демонам предстояло пройти Страшный Суд и быть уничтоженными вместе с адом и неисправимыми грешниками.
- Я смотрю, ты неплохо устроился, - продолжал пищать Ксафан. – Храм свой заимел, паству, как в старые времена, когда нас считали богами…
- Отвали, - подскочил к окну демон, игнорируя доедавших полусырого жертвенного телёнка «верующих». – Укушу!
- Тебя величали Митрой, Аресом и много кем ещё. Меня только Асклепием, но тоже круто…
- Я сказал, укушу, - прорычал Азазэль и замахнулся когтистой рукой на не прошеного гостя. Тот быстро переменил тему:
- Только вот приходит конец твоей идиллии. Да, не сверкай на меня глазами, послезавтра прикроют твою лавочку.
- Кто это такой лихой, - опешил бес. – Ты где это взял?
- Завтра на рассвете сюда выступит шевалье Франсуа Меченный с полутора сотнями бойцов. А взял откуда… Так это же мой подопечный! Храбрый, сильный, но высокомерный. Как же я это люблю! Жене изменяет, врагов убивает без жалости, а я научил его при осаде делать шикарные подкопы. Так что теперь держись!
- Слушай, братец, - заменил оскал на улыбку Азазэль. – Видишь вон того смуглявого типа? Он каждый раз перед сном курит из трубки гашиш. В эти моменты ему голову морочить – милое дело. Разрешаю тебе сегодня делать с ним всё, что захочешь, лишь бы он жив остался.
Демон указал на Ахмеда, который вместе с Роже Живодёром тащил бесчувственного графа к выходу из часовни. Ксафан облизнулся и насмешливо пропищал:
- Что ты хочешь взамен?
- Чтобы ты мне всё, что знаешь, рассказал.
- Расскажу. Но не воображай, что я тебе ещё и на поле боя помогать буду.
- Да брось, дружище! Я же не сержусь на тебя за то, что ты Эдемский сад поджёг…
Дьявольская сила
Шевалье Франсуа Меченный был опытным воином, прошедшим не одну кампанию. Физическая сила позволяла ему виртуозно владеть почти любым холодным оружием, а львиная отвага делала рыцаря героем песен менестрелей. Пожалуй, больше всего на свете дворянин любил врываться во вражеские ряды с копьём наперевес и выбивать из седла противника, который казался ему наиболее опасным. Это был своеобразный азарт: одолею или не одолею? Затем, в ближнем бою, копью приходил на смену тяжеленный шестопёр, которым Франсуа орудовал с необычайной лёгкостью. Его воины шутили, что сеньор может выиграть любое сражение один. Но при этом каждый из них знал, что шевалье обладает необузданным нравом, и поэтому лучше не попадаться ему под весёлую руку. В мирное время спокойный, даже скучающий, Меченый совершенно преображался, если появлялся хоть какой-нибудь раздражитель. Непочтительный поклон или красавица-крестьянка, из соседней деревни, одинаково легко пробуждали его чувственность. С легкостью перешагивая через инстинкт самосохранения, Франсуа так же просто преодолевал стыд или совесть. Неслучайно у него было трое законных сыновей и немалое количество внебрачных детей. Его друзья шутили, что не меньше половины кастильских caballeros может назвать его своим отцом.
Сейчас Меченному было сорок два года, и он гордился своими сыновьями, из которых старший служил королю в Париже, а двое остальных сражались за какого-то итальянского герцога в качестве кондотьеров. Когда им надоест бурная жизнь наёмников, они обязательно вернутся домой, чтобы жениться на дочерях сенешаля Евгения и графа де Гюслера и похвастать отцу своими подвигами. То, что сенешаль до сих пор не женат, а дочери Жана Доброго только три года, нисколько не смущало шевалье. Скоро только сказка сказывается, да не скоро дело делается. К тому времени он сможет рассказать своим сыновьям, как за два дня извёл ересь в Артрене. Именно туда рыцарь сейчас и вёл свой отряд.
Противник был обнаружен уже на полпути к замку. Как донесли разведчики, граф де Артрен выстроил своих бойцов на лугу между двумя рощами. Одна из них была заболочена, следовательно, в ней не могла скрываться засада. На счёт второй шевалье не был уверен, и потому велел пехотинцам двигаться вдоль её опушки. Преодолев довольно пологий подъём, отряд Меченого оказался на пресловутом лугу. Широкое пространство открывало простор для действий конницы, на которую рыцарь и делал обычно ставку. Слева шумела пока ещё не успевшая зазеленеть роща, скрывавшая спуск в овраг. Здесь вполне могла притаиться засада, и сто двадцать пехотинцев Франсуа сразу же встали у её опушки. Поклонник рукопашных схваток. Меченный не терпел арбалетчиков и не держал их в своих рядах. Поэтому его пехотинцы были вооружены мечами и бердышами, владели которыми они очень неплохо. Их кольчуги и широкополые каски поблёскивали на весеннем солнце, провоцируя возможную засаду, но ничего не произошло. На правом фланге так же раскинулась дубрава, но она росла на болоте, и поэтому вряд ли в ней кто-нибудь смог укрыться.
Как и предполагал Франсуа. Пьер Отступник расположил своих воинов незамысловато и на виду – на противоположной стороне луга. Сорок воинов под стягом с непонятной эмблемой. Вместо родового герба граф разместил на полотнище изображение воина, закалывающего быка. Но это было не важно. Врагов так мало, что даже воевать с ними не хочется. Шевалье не расставался с отрядом из тридцати всадников и теперь полагал, что этого будет достаточно. Надо только налететь с хорошего разбега и смять врага конями. Конницы ведь у них нет, копьеносцев тоже, а, значит, они не смогут выдержать удар тяжёлых кавалеристов. Осталось одно – сказать пехоте, чтобы обходила противника по флангу. Когда завяжется бой, враг должен быть надёжно окружён.
Франсуа отдал необходимые распоряжения и принялся наблюдать, как его воины, построившись в колонну, быстрым шагом идут вдоль рощи. Гарцующий возле своих бойцов на огромном гнедом коне Пьер не пытался помешать продвижению вражеской пехоты. Сорок храбрецов никак не могут остановить сотню, если только имеют дело не с крестьянами. Возле графа де Артрена на маленькой белой лошадке невозмутимо восседал какой-то воин, в котором островерхий шлем выдавал сарацина. Что-то они слишком уж спокойны! Шевалье ещё раз бросил взгляд на рощу: листвы почти ещё нет, и хорошо видно, что до самого оврага между деревьями никто не прячется. Да и валежника там много, так просто не пробежать врагам, если ждут своего часа в балке. «Пора», - решил рыцарь и подал своим всадникам знак. Кавалькада шагом двинулась в стону противника, изготовившись к лобовой атаке.
Вдали, на самом горизонте виднелся силуэт замка Артрен. «Уже вечером мы там будем», - удовлетворённо подумал Франсуа, легонько торопя коня шпорой. Он обожал такие минуты, когда лошади постепенно набирают ход, переходя от шага к галопу, от которого в последние мгновения перед ударом дрожит земля. «Это как затишье перед бурей», - подумал рыцарь, не заметив, что эта мысль принадлежит не ему, а Ксафану, который уютно расположился на крупе его коня, уменьшив свой размер до габаритов кота. Бес радостно улыбался, потирая крохотные ручонки. Ангел-хранитель остался на исходной позиции, обречённо глядя вслед уходящему подопечному. Диспозиция на поле боя была ему известная гораздо лучше, чем рыцарю, и ангел точно знал, что у Меченого нет ни одного шанса уцелеть. Можно, правда, попробовать его остановить каким-нибудь неджентльменским способом, раз уж он слов слушать не хочет. Может же боевой конь неожиданно упасть и сломать ногу? Много ли это изменит? Мало, но всё-таки кое-что. Может быть, шевалье при падении сломает руку, и его воины отступят. Опять же, это сильно изменит исход боя? Разве еретики не бросятся в погоню? Бросятся, но, по крайней мере, они не ожидают такого поворота событий. Ангел напрягся, готовясь метнуться под копыта коня своего подопечного, но тут же снова расслабился. Нельзя нарушать равновесие, Господь не велел махать кулаками после драки. Была битва на Райских кущах, было сражение на горе Гермон, но сейчас, у ангела нет распоряжения, сражаться с демонами, а Ксафан ведь тут же распустит кулаки. Невелик противник, но Бог создал правила не за тем, чтобы их нарушать. Ангел без колебаний бы всё равно вмешался ради своего подопечного, но его взгляд выделил в толпе еретиков графа Пьера, над которым, расправив чёрные крылья, парил Азазэль. Бывший серафим – не мелкий пакостник Ксафан, с ним шутки плохи. А поскольку графство осквернено, то пока на этой земле его сила. Он сумет остановить хранителя в два счёта. Но тогда уже последствия окажутся непредсказуемы: вмешательство сейчас – прямое нарушение Господней воли. Ангел с тоской оглянулся на своих товарищей, которые прибыли к месту боя вместе со своими подопечными, воинами шевалье Франсуа. Все они морщились, с отвращением опуская глаза. В Артрене всё до такой степени провоняло грехом, что небесные воители чувствовали позывы к тошноте. От их подопечных тоже попахивало, но зловоние легко устранялось посредством исповеди и причастия. Атмосферу же еретического графства мог очистить только экзорцист. Только по-настоящему благая воля могла помочь ангелам находиться здесь, но никто в отряде Меченного не был способен проявить её.
Франсуа был удивлён, когда граф де Артрен погнал своего коня навстречу ему. Один против тридцати? Не слишком ли это даже для такого ухаря? Однако молодой человек уже обнажил меч, даже не взяв с собой копьё. Рыцарь был облачён в шлем с плоским верхом без забрала, с одним только кольчужным капюшоном, и это позволяло заглянуть ему в лицо. Шевалье воспользовался этим шансом и сделал вывод, что Пьер абсолютно безумен. Что ж, так даже веселее, решил рыцарь и пришпорил коня. Кавалькада набрала скорость, от вражеских рядов её отделяло расстояние меньше полёта стрелы… Сарацин, до этого безучастно сидевший в седле, поднял руки, в которых были зажаты тугой составной лук и стрела. В мгновение ока он взял прицел и выстрелил в одного из рыцарей шевалье. Ещё не перестала вибрировать тетива. А наконечник стрелы уже пробил накидку на шее боевого коня, и тот на всём скаку перевернулся через голову, давя седока и служа препятствием для лошадей, скакавших следом воинов. Позади Франсуа образовалось столпотворение из закованных в броню рыцарей, летящих на землю катящихся по земле вместе со споткнувшимися конями.
Едва раненный стрелой конь закувыркался по земле, как из казавшейся безопасной рощи послышался треск валежника и звероподобный вопль. Оказалось, что прошлогодние ветви и сучья, валявшиеся на земле меж деревьев, маскировали неглубокие, но широкие окопы, в которых прятались человек пятьдесят разбойничьего вида. Из специально выкопанной для этого траншеи по деревянному настилу выехал на худом, но жилистом боевом коне Роже Живодёр. Тощий, под стать своему коню, «голяк» щеголял в дешёвой итальянской кирасе и потрясал тяжёлой, короткой пикой. Его разбойники не могли бы потягаться даже с меньшим по численности отрядом воинов, но теперь они храбро бросились с тыла на опешивших бойцов шевалье. Им бы не поздоровилось, если бы в соседней, заболоченной роще не защёлкали арбалетные выстрелы. Оказалось, что вражеские стрелки, справедливо не доверяя топкой почве, спрятались на деревьях. Их было мало, не больше двадцати, и поэтому они легко смогли рассредоточиться по дубам, которые в это время года были густо покрыты листвой. Пущенные ими болты без промаха поразили именно тех пехотинцев Меченного, что первыми обернулись к напавшим врагам.
- Сейчас ты сам не справишься, - шепнул Азазэль в ухо набиравшему скорость Пьеру. – Сейчас я тебе помогу по-крупному. В первый и последний раз.
Демон, легко обогнав разбегающегося боевого коня, нырнул в грудь графа, заставив того на миг выгнуться дугой. Метящий копьём графу в сердце шевалье заметил, что его противник дёрнулся в седле. «Он точно безумен», – решил Меченный, и тут же поплатился за то, что отвлёкся. Пьер легко отбил остриё вражеской пики щитом, держа его под таким углом. Что страшный удар, должный стать смертельным, только чуть-чуть поцарапал краску нового герба (всё того же воина и быка). Спустя один удар сердца противники поравнялись, и новый удар щита сбросил Франсуа с коня. Он ожидал чего угодно, но вовсе не такой страшной силы от худощавого, легковесного молодого человека. Тем более что шевалье весил в два раза больше своего противника, и тот при всём желании не смог бы оттолкнуть его ни на фут. Однако теперь рыцарь на громадной скорости врезался в поросшую молодой травой землю и покатился по ней, сминая латы и ломая кости. Пьер, внезапно приосанившийся и даже как бы увеличившийся в размерах, налетел на миновавших ловушку Ахмеда всадников вихрем. Видавшие виды бойцы опешили, заметив, что глаза графа горят алым светом, словно угли. Лицо молодого человека перекосила кровожадная гримаса, и его клинок в тот же миг рассёк ближайшего воина от макушки до седла. Кто-то попробовал достать его копьём, но рыцарь легко уклонился, разрубая уже следующего противника. Его клинок разил с быстротой молнии и разрубал крепчайшие доспехи так легко, будто они были фанерными. Пару раз его выручали стрелы Ахмеда, без промаха разившего тех всадников, что пытались обойти Пьера со спины.
Пехотинцы, которые, как оказалось, приманивали к себе вражескую конницу, теперь бросились на принявших бой с разбойниками воинов Меченного. Те оказались зажаты «в клещи», хотя в целом противник уступал им численно. Сидевшие на деревьях на другой стороне луга арбалетчики метко подстреливали самых отважных и умелых из них. С конницей шевалье было уже покончено: несколько всадников во весь опор гнали коней обратно, а остальные, убитые и раненные, лежали вокруг гарцующего по телам графа де Артрена. С ним, явно, что-то происходило. Тело ходило ходуном, лицо то и дело перекраивалось гримасами, выдающими чужой темперамент, на губах показалась пена. Подоспевший Ахмед дёрнул его за плечо и указал обнажённым скимитаром на схватку пехотинцев.
Молодой человек поднял коня на дыбы, а затем вполне осмысленно и без колебаний врезался в толпу сжатых с двух сторон воинов поверженного Франсуа. Сарацин не отставал от него, раздавая удары налево и направо. Боевой дух оборонявшихся воинов уже был сломлен известием о гибели шевалье, поэтому всерьёз держались лишь те бойцы, что стояли вплотную к знаменосцу. Штандарт с алой бычьей головой на жёлтом поле пока ещё реял над обречёнными пехотинцами. Те из них, что оказались застигнуты врагами далеко от знамени, уже либо пытались убежать по лугу, либо сдавались, либо уже были зарублены. Арбалетчики прицельно стреляли только в тех, кто продолжал драться. Опьянённые внезапным нападением разбойники Роже Живодёра наседали на оборонявшихся воинов с безумной отвагой. Сам «голяк» скакал кругами вокруг сражающихся, с каждым новым кругом ударяя одного из отвлёкшихся врагов бердышом по шлему. Своё копьё главарь уже оставил в теле одного из убитых и теперь действовал этим оружием. Несмотря на многодневное плохое питание, удар у «голяка» был поставлен неплохо.
Наконец, один из арбалетных болтов попал знаменосцу точно в лицо. Стяг покосился, а затем рухнул, увлекаемый падающим телом. Живодёр, срубив очередного врага, гаркнул, салютуя небесам окровавленным оружием:
- Сдавайтесь, кому жизнь мила!
Уцелевшие противники, всего около тридцати человек, покорно побросали мечи и секиры. Их окружали не больше пятнадцати разбойников и графских бойцов, но едва различимые в листве арбалетчики не внушали надежды на спасение. «Голяк» проехал через толпу побеждённых, заставив их рассредоточиться, и указал на свободное место в середине луга. Пленники покорно двинулись туда. В этот момент раздался вопль, захлебнувшийся в хрипе и хрюканье. Все присутствующие одновременно обернулись и увидели дикое зрелище: молодой граф всё ещё рвался в бой. И только Ахмед спасал безоружных от расправы: сарацин держал одной рукой за повод господского коня, а другой не отпускал графского локтя. Пьер сначала пытался вырвать повод, но погнутый несколькими крепкими ударами щит почти не позволял оперировать левой рукой. Пустить в ход оружие рыцарь тоже не мог, потому что туркопул крепко держал его за кольчужный рукав. Теперь граф де Артрен даже не делал попыток освободиться. Он уже выронил клинок, извивался всем телом и пытался что-то выкрикнуть, срываясь на хрюканье, всхлипы и рык. Уже через пару секунд молодой человек свалился с коня и забился на траве. Верный туркопул тут же спешился и всеми силами удерживал своего господина, как обычно удерживают во время припадков эпилептиков. Подоспели несколько пехотинцев, и только вчетвером им удалось сдержать бьющееся в судорогах тело.
- Святая Матерь Божья, - перекрестился один из пленников. Стоявший рядом с ним разбойник с кистенём сразу же ткнул воина древком в солнечное сплетение:
- А ты не употребляй имя Господне всуе!
Пьер, наконец, поднялся на ноги. Теперь он выглядел вполне ординарно, только очень устало. Покачиваясь, он поднял меч, сунул его в ножны и нетрезвой походкой двинулся к пленникам. Ахмед неотступно шёл за ним, готовый в любой момент придти на помощь. Видавшие виды бойцы потупили глаза, когда граф приблизился к ним. От него так и веяло угрозой и чем-то ещё. Соскочивший с коня Живодёр вытащил из-за пояса свой узкий трёхгранный стилет-mezerekorde и, не примериваясь, заколол им тяжелораненого рыцаря, слабо ворочавшегося на земле. Некоторые пленники начали дрожать. Один из них, молодой парень с крестьянским лицом, предчувствуя скорою гибель, крикнул:
- Чего же ты ждёшь, Отступник?! Весь ад уже к твоим услугам!
- Что ты сказал, - подскочил к нему Пьер. – Это ты – отступник. А я – паладин святой веры. Я единственный знаю, как нужно чтить Бога. Поэтому я вас и одолел!
Граф быстрым шагом, хотя и покачиваясь от усталости, двинулся к ещё живому Франсуа Меченному. При ударе о землю шевалье сломал себе обе ноги и правую руку, помял латы и порядочно ушиб внутренности. Теперь он раскинулся навзничь на траве, ожидая последнего забытья. Его ангел-хранитель всё-таки преодолел своё отвращение перед осквернённым местом и теперь сидел возле правого плеча своего умирающего подопечного. Ксафан разместился у левого и теперь нашёптывал поверженному рыцарю:
- Настоящие воины не сдаются! Пусть ты уже не можешь драться, но сказать-то ты можешь какую-нибудь гадость. Скажи этому негодяю, что ты о нём думаешь.
- Всё кончено, - увещевал ангел. – Покайся в смертных грехах. Не упорствуй в ненависти к отступнику. Просто попроси у Бога прощения за всё, что ты плохого сделал в жизни.
Слова обоих говорящих, преломляясь о восприятие шевалье. Возникали у него в голове как внутренний голос с равной силой убеждения. Но не таков был Меченный, чтобы признавать своё поражение или просить прощения у кого бы то ни было, что он всю жизнь приравнивал к просьбе пощады. Подошедший Пьер присел возле него на корточки и поинтересовался:
- Ну, что? Как самочувствие?
- Знаешь, от чего померла твоя мамка, - превозмогая боль, сквозь забрало усмехнулся рыцарь. – Я ей засадил слишком глубоко. Аж все печёнки проткнул!
- Понятно, - безразлично пожал плечами и встал граф де Артрен. – Поднимите-ка этого симпатягу.
Ахмед и Живодёр охотно подхватили Франсуа за плечи и почти поставили на ноги, удерживая на весу. Сарацин рывком задрал забрало Меченого и приспустил кольчужный воротник, открывая его горло. Шевалье понимал, что сейчас его будут добивать, хотя смерть и так была близка. Оставалось лишь умереть достойно. Ксафан прямо посоветовал ему не терять лица. Поэтому, борясь с кровью, то и дело идущей в рот откуда-то изнутри, шевалье прохрипел принимающему у Живодёра стилет Пьеру:
- Я и папу твоего делал. В ж…
- Бывает, - флегматично хмыкнул граф и с размаху вогнал клинок в открытую артерию поверженного противника. – За тебя и для тебя, мой добрый ангел!
- На здоровье, - усмехнулся стоящий рядом Азазэль. – Только пленники твои прохлаждаются. Это как понимать?
На секунду прислушавшись «к себе», молодой человек порывисто обернулся к сжимавшему умирающего шевалье в медвежьих объятиях Ахмеду. Он вперил в него такой взгляд, что сарацин оторопело уронил жертву. Граф плотоядно улыбнулся:
- Колья, которые я тебе вчера приказал затесать, готовы?
В это же время ангел, ещё совсем недавно бывший хранителем зарезанного шевалье, с тоской и болью наблюдал, как пискляво хохочущий Ксафан поволок покинувшую тело душу неизвестно (на самом деле хорошо известно) куда. Он сочувствовал своему подопечному, но ничего не мог сделать для того, кто умер без покаяния, с матерной бранью на устах. Вряд ли теперь Господь доверит ему ещё кого-нибудь, но собственная судьба не так беспокоила ангела, как посмертная участь Франсуа. Теперь в преисподней у демона Ксафана состоится праздник. Не так часто ему удаётся завлечь в свои сети чью-нибудь душу без остатка. Обычно он опекает художников, ремесленников, изобретателей; людей неглупых и очень скоро понимающих, что не своим талантом они достигают успеха. А, как известно, кающийся всегда прав.
Не зная, как же унять душевную боль, ангел выкрикнул дрожащим от страха пленникам:
- Покайтесь! Пока не поздно покайтесь!
Вряд ли они расслышали его сквозь торжествующий хохот Азазэля, распростёршего над ними свои чёрные крылья.
Милость Господня.
Причастие подходило к концу. Граф де Гюслер с интересом наблюдал за седым монахом, который сумел исповедать и причастить двести воинов и при этом выглядел по-прежнему свежим и полным сил. При этом монаху уже, явно, было никак не меньше пятидесяти лет.
Мессу служили в деревенской церквушке возле самой границы сенешальства и Артрена, и многие крестьяне пришли посмотреть на это дело. Привычный для них кюре теперь ассистировал гостю во время службы, не высказывая никаких признаков недовольства. Но приезжий монах вовсе не был похож на важного церковного иерарха, равно как и на обычного монастырского обитателя. Невзирая на преклонные годы, брат Рихард оставался высок и не сутулился. На фоне чёрной, подпоясанной узкой полосой ткани рясы, особенно выделялись его седые волосы, аккуратным чубом спадавшие на широкий лоб. Глубокие зелёные глаза постоянно лучились сдержанной радостью. Глядя на этого священника, можно было предположить, что он живёт в лучшем из всех возможным миров.
- Как ему это удаётся, - тихо спросил Жан сидящего рядом с ним сенешаля. – Я о том, что с самого утра служит, исповедует, причащает и даже не покачнётся.
- У fra Рихарда большой опыт, - отозвался Евгений. – Он начинал как рыцарь немецкого ордена Святой Марии , затем в Греции сошёлся с православными монахами и лишь принадлежность к рыцарству не позволила ему принять их веру и уйти в Афонский монастырь. Зато порвал со своим орденом и присоединился к нашим, католическим монахам. Почти всю жизнь – посты, молитвы, воздержание. Поэтому месса для него – сущий пустяк.
Наконец, причастие завершилось, и воины расселись на лавках, а кому не хватило места – на полу и даже на дверном пороге. Брат Рихард на миг поднял над головой большой золочёный крест, намереваясь начать проповедь. Данный предмет был тяжеловат для его рук, и поэтому архангел Иегудиил чуть-чуть поддерживал его, взяв под самой перекладиной. Архангелу всегда нравилось присутствовать на церковных службах, но сейчас он испытал ни с чем несравнимое удовольствие. Иегудиил наблюдал, как к исповедальне подходили буквально заляпанные грехом воины. Ложь, ярость, гордыня и сладострастие покрывали их тела и лица яркими грязными пятнами. Казалось, будто бойцы вывалялись в помойке. Зато каждый из них, завершив исповедь, сиял первозданной чистотой. Архангел из приличия старался не слушать, о чём они говорят, всё-таки исповедь – это дело человека и Бога, и только их двоих. Некоторые утаивали часть грехов и, выходя из исповедальни, по-прежнему сохраняли часть грязных пятен. Но таких исповедников было очень мало, в большинстве своём воины становились на очередь к причастию безгрешными. Возле каждого из них радостно улыбался гордый за своего питомца ангел-хранитель. Всю мессу простоявший между рядами архангел Уриил перед самым причастием тихо, но различимо сказал кому-то из ангелов:
- Нам исповедь да причастие не положены, но сейчас так и хочется…
Разумеется, ни воины, ни рыцари, ни священнослужители не видели и не слышали своих покровителей, а о возможном присутствии ангелов на мессе догадывались только брат Рихард и кюре. Но всё равно внимание паствы в данный момент было приковано к седому монаху. И он не заставил слушателей долго ждать:
- Братья! Сегодня нам с вами предстоит выступить в опасный поход, из которого не все мы вернёмся живыми. Это война, и она, увы, неотделима от потерь и страданий. Но ведь наша задача не остаться в живых, а очиститься от греха и очистить от него Артрен, землю, где слуги Сатаны правят бал. Всякий, делающий грех, есть раб греха. Грех – это заразная болезнь, которая разъедает душу и ослабляет тело. Больной грехом человек сразу же оказывается в руках Лукавого. Поэтому, братья, молю вас – не согрешите. Не будьте коварны, жестоки, алчны или сладострастны. Забудьте о том, что в Артрене есть девушки, не глядите на те богатства, что прячет в своём замке безбожный граф, не проявляйте ненависти к его защитникам. Помните, что мы должны победить, а не уничтожить защитников Артрена. И не надейтесь на ваши клинки, на ваших господ; надейтесь только на помощь Господа. Тогда он не оставит нас!
После проповеди воины начали расходиться из церкви и собираться вдоль дороги. Сто двадцать воинов сенешаля делились на семьдесят пехотинцев и пятьдесят конных рыцарей. Граф де Гюслер привёл с собой восемьдесят пехотинцев, из которых десять несли на плечах тяжёлые арбалеты. В военном деле Жан был новичком, но сенешаль, за неимением лучшего помощника, доверял ему. По приказу Безродного, над его отрядом подняли вместо королевского знамени большой посеребрённый крест на древке. Жан ограничился родовым штандартом с изображением сжатого кулака на синем поле. Теперь дворяне возглавили походную колонну. Рядом с ними на чалой лошадке ехал брат Рихард. Безмятежный, погруженный в свои мысли, монах казался незаметным. Однако товарищи то и дело посматривали на него с интересом, так как оба нуждались в наставлении.
- Святой отец, Вы не боитесь вступать в сражение, - поинтересовался Добрый, который очень боялся предстоящей схватки, хотя ни за что не признался бы в этом. – Ведь враги не посмотрят, что Вы – человек в сане.
- Сударь, - с лёгкой улыбкой отозвался монах.- На всё воля Божья. Никакие враги ничего нам не сделают, если на то нет Божьего Промысла. Если же он на то есть, то никакое мастерство или укрепление не спасут нас.
- Святой Отец, Вы говорили о том, что мы должны сражаться без ненависти, - напомнил Евгений. – Значит ли это, что мы не должны преследовать бегущих врагов или пользоваться арбалетами?
- Наоборот, - слегка удивился бывший тевтонец. – Надо преследовать бегущих, останавливать их и сгонять в одно место. Ведь мне предстоит изгнать из них дьявола, пока они не разбрелись по округе. Из арбалетов же надлежит стрелять очень метко и только в тех, кто оказывает самое неподдельное сопротивление. Лучше подстрелить пару-тройку главарей, чем сминать и топтать конницей сотню исполнителей. Хотя тут вряд ли можно говорить, что эта мера безусловно хороша. Я бы хотел, чтобы стрелки целились в бёдра вражеских воинов. Оттуда после боя болт легко вытащить, да и хромота продлится не очень долго.
- Я полагаю, нам придётся осаждать замок, и меня это не пугает, - поделился соображениями сенешаль. – Я несколько раз гостил там ещё у старого графа и примерно представляю расположение стен. Будет лучше, если я с основными силами пойду в лобовую атаку с южной стороны. Там замок хорошо укреплён, выкопан глубокий ров, если что, противник может укрыться за подъёмным мостом. Поэтому Пьер Отступник и примет бой: слишком уж мало у меня шансов на победу. Он ни чем не рискует и охотно втянется в схватку. А в это время Ваше Сиятельство подступит к замку с востока. Там нет ни рва, ни серьёзных бастионов. Вы вполне сможете выбить ворота бревном, настолько они хлипкие. Подойти, правда, надо будет быстро: лес заканчивается в трёхстах шагах от замковой стены. Надо, чтобы Ваших воинов не заметили.
- А нет ли на стене баллист?
- Есть две, - поморщился сенешаль. – Но они установлены на бастионах с юга. У Вашего Сиятельства мало опыта по части фортификации, а у меня – с запасом. Так что запомните: баллисты и любые другие орудия устанавливаются только на бастионах. Бастионы в Артрене только на юге – всего два. С востока почти ничего нет, а с севера и запада замок прикрыт кручей и прудом. Старый граф, когда проводил перестройку своего замка, учёл всё, кроме одного: что на него никто не будет нападать.
- Чего это он, - указал Жан на приближающегося конного разведчика. Тот специально не стал надевать доспехи ни на себя, ни на коня, чтобы сохранить скорость и подвижность. Он выехал в Артрен ещё затемно и теперь уже возвратился. Поравнявшись с Евгением, разведчик доложил:
- Ваше Высочество, до самого замка противника нет. Даже обе деревни брошены. Вероятно, отступники укрылись в крепости. По крайней мере, живых я не встречал отсюда до самого Шато-Артрен.
- Ты так говоришь, будто мёртвых встречал, - встрял в разговор граф де Гюслер, которому с каждой минутой становилось всё больше и больше не по себе. Всадник покосился на него, раздумывая, стоит ли рассказывать о чём-либо чужому сеньору. Потом всё-таки ответил на вопрос:
- Встречал. На лугу неподалёку от замка человек тридцать посажены на кол.
- Вот за это…, - вскипел сенешаль, но брат Рихард тронул его за рукав:
- Ни слова больше. Что сделано, то сделано, а мы постараемся, чтобы такого больше не случалось.
***
Пьер понимал, что для серьёзного боя у него просто не хватит воинов. После схватки с Меченным замковый гарнизон, как и отряд Живодёра, фактически испарился. Опьянённые новой верой крестьяне рвались в бой, и их было не мало, около пятисот человек, но реальной силы они не представляли. Поэтому, посоветовавшись с Ахмедом и Роже, граф решил обороняться в замке. Но, помня уроки военных действий на востоке, он хорошо знал, что прятаться в крепости – это одно дело, а маневрировать и контратаковать, опираясь на крепость – это совсем другое. Тут очень кстати пришёлся один эпизод, имевший место быть при осаде Баальбека, во время которого Пьер и познакомился с Ахмедом. Тогда мусульмане, поддерживая свою пехоту, сражающуюся у крепостной стены, стрельбой из баллист, придумали интересный трюк. Стрелы двух, расположенных рядом орудий, соединялись прочной верёвкой. Затем производился залп по флангам конного, мчащегося во весь опор отряда рыцарей с таким расчетом, чтобы стрелы баллист летели по параллельным траекториям. В результате все всадники, находившиеся между ними, оказывались сдёрнутыми с коней верёвкой. Упавший рыцарь редко мог встать без посторонней помощи, а если он в это время ещё и успевал набрать скорость, то почти наверняка после встречи с верёвкой он погибал. Этот-то трюк и решил применить граф де Артрен. Канат нашёлся, и Ахмед лично закрепил его на древках исполинских стрел. По подсказке много чего повидавшего во время своих итальянских приключений Роже Живодёра были предприняты ещё кое-какие меры.
Азазэль тоже не сидел без дела. Понимая, что его власть в этих землях покоится на власти Пьера, демон облетел все окрестные феоды, подбивая крестьян и разбойников идти искать лучшей жизни в Артрен. Удалось охмурить довольно многих нестойких в вере людей, среди них хватало и «голяков», но все они были далеко и не успевали предстоящему сражению. При этом бес, привыкший уже к регулярным жертвоприношениям, к возможности в любой момент вселяться в человеческие тела, уже несколько раз ввергал свою «паству» в развратные попойки, после которых участники еле держались на ногах с похмелья. От оргий, пьянства и развлечений с несколькими крестьянскими девушками граф слабел с каждым днём. Но демон не желал прерывать цепь беспрерывных утех. Наконец-то, едва ли не впервые с битвы на горе Гермон, он получил вожделенную до вседозволенность. Прекрасно умея незримо вертеть людьми, Азазэль не всегда умел справиться с самим собой. Поэтому, наверное, в бытность свою серафимом и не уберёг вверенных ему двести ангелов от грехопадения.
В вечерних сумерках граф де Артрен продолжал осматривать баллисты и место предполагаемого сражения. После вчерашнего жертвоприношения, когда молодой человек наглотался телячьей крови пополам с молодым вином, его всё ещё мутило, но предчувствие недоброго не позволяло расслабляться. Стоя на замковой стене, молодой человек придирчиво искал взглядом колья, которые по его приказу вбили в поле между замком и селом на месте максимальной дальности выстрела баллисты. Наконец, ему удалось рассмотреть свои вешки, и он повернулся к почтительно стоящим за его спиной Ахмеду и Роже.
- Колья нужно сейчас же убрать, а прицел баллист переместить ближе к стенам.
- Да, эфенди, - кивнул сарацин и побежал исполнять приказ. Граф обернулся к Роже. «Голяк» за последние дни стал ему почти «своим», хотя и держался немного настороженно. С разбойником, кроме культа. Пьера объединяло много. Они оба были бойцами, только Живодёр изначально воевал за золото, а Отступник всегда считал себя идеалистом. Теперь эти различия стёрлись, ведь вера в «доброго ангела» позволяла делать то, что без неё доступно лишь за большие деньги.
- Роже, что мы сделаем, если на нас нападут с восточных ворот?
- Если врагов будет много, то ворота будут подпирать брёвнами и защищать остатки Ваших и моих парней. Пятнадцать человек смогут не дать врагу вломиться, - отозвался разбойник, даже в замке не расстававшийся с мечом и стилетом. – На стены они не влезут, ведь сервы вчера перекопали землю возле них. Осадные лестницы будут шататься и проваливаться. Если же врагов будет мало, то Вы, Ахмед и всё те же парни ударите на них возле ворот.
- Да будет так. Но тогда ты должен будешь обязательно удержать южную стену.
- Это не сложно. Даже если сюда явится всё воинство миланского герцога, я разобью их. Хитрость в военном деле важна не меньше храбрости…
Эту ночь Пьер провёл в часовне, стоя на коленях возле статуи «доброго ангела». Будучи человеком страстным и увлекающимся, в душе граф всё равно оставался христианином. Экстатический ритуал казался ему боговдохновенным, но по своей воле дворянин предпочитал простую сердечную молитву. Жертвоприношение он решил провести утром, сегодня же просто сложил руки и беззвучно заговорил:
- Ангел мой добрый! Ты не раз направлял мою руку в битвах в Святой Земле, здесь, когда мы сцепились с превосходящими силами закосневшего в своей богомерзкой злобе Франсуа Меченного, я сам не пойму, что ты сделал…
Отступник действительно не понимал, что тогда случилось. На некоторое время он потерял память и пришёл в себя только тогда, когда враги были разбиты. Чувствовал он себя тогда примерно так же, как после ночных оргий. Но товарищи говорили, что он вовсе не опозорился, наоборот, вихрем налетел на вражеских рыцарей и изрубил в капусту троих из них. Роже восторгался, что Пьер выбил из седла шевалье Франсуа, чего до этого не мог сделать ни один рыцарь во всей Франции. Глядя после боя на иссечённые им в беспамятстве тела вражеских всадников и на клинок своего меча, граф не понимал, каким образом ему удалось разрубить стальные шлемы и латы. Впрочем, не всё ли равно? Главное, что бой выигран, пленники посажены на колья, чтобы перед смертью у них было время раскаяться в своих заблуждениях, а Меченный зарезан точно так же, как бык на статуе.
- Поддержи меня в бою! Помоги мне одолеть еретиков, которые думают, что не сила открывает врата рая. Даже если их больше, если они вооружены лучше, отдай их в мои руки так, как Господь отдал филистимлян на расправу Гидеону. Ведь…, - Пьер запнулся. А, правда, почему Бог должен помочь ему в битве с соседями? Почему ангел обязан направлять его руку? Если путь в рай обеспечивает сила человека, то тогда сильные враги оказываются более угодным Богу. Слушающий эту молитву Азазэль усмехнулся наивности молодого человека и подсказал:
- Ведь удача помогает отважным.
- Ведь удача помогает отважным, - «нашёлся» рыцарь. Он не смог бы объяснить, откуда эта мысль возникла в его голове, как не мог объяснить много чего, происходящего с ним в последние несколько недель. Раньше молодой человек не замечал подобных «озарений»: что удивительного в том, что в голове появилась оригинальная идея, что в бою неожиданно повезло, что нужный человек оказался рядом именно в тот момент, когда он необходим больше всего? Но, с другой стороны, граф стал обнаруживать в себе изменения, которые едва ли можно было объяснить, которые никак не вязались с его характером и темпераментом. Например, до встречи с «добрым ангелом» Пьер почти никогда не думал о женщинах, не имел «дамы сердца» и считал, что все браки заключаются на небесах. Для себя же он хотел избрать монашескую жизнь, и только вмешательство отца не позволило парню примкнуть к цистерцианцам. Пьер даже в Святую Землю пошёл, считая это разновидностью подвижничества. Но после чудесного спасения в пустыне его однажды посетила мысль о том, что же делают воины с женщинами, почему проститутки – постоянные спутницы любой армии. Затем он задумался о рыцаре-тамплиере, которого вызвал на поединок и одолел, вступившись за крестьянку из какой-то мусульманской деревни. Что же такого в ней есть, если даже монашествующий рыцарь перешагнул целибат? И вот Пьер решил попробовать. Ведь не для того же Господь спас его в пустыне, чтобы обречь на какие-то новые страдания? Дальше – больше. Вскоре уже молодой рыцарь «оставлял бастардов» в каждой деревне, через которую ему доводилось проходить со своим отрядом. В захваченном Баальбеке он познакомился с таким же любителем «клубнички» из туркопулов. Ахмед быстро приучил графа к походам в публичные дома и не раз пытался пристрастить его к гашишу. Теперь, овладев родным графством, прежде набожный и даже застенчивый Пьер пользовал ночью до трёх крестьянок одновременно! Откуда бралась похоть? Откуда брались силы? Отступник этого не знал. Но, с другой стороны, и царь Давид когда-то был пастухом и даже не мечтал, что к его услугам будет красавица Вирсавия, а он запросто сможет убрать с дороги её мужа. «Выходит дело, что именно так и становятся хранителями веры», - подумал дворянин. – «Понемногу, по чуть-чуть выясняется, что правила, по которым живут все остальные, для тебя больше не существуют. Становишься на «ты» с Богом и даже не замечаешь, как это вышло».
«Смешной ты, парень», - думал Азазэль, глядя на молитвенно сложившего руки графа. – «Ты уже почти весь во тьме, а продолжаешь размышлять о Боге. Говоря просто, ты плюнул на крест и всё дальше бежишь от своей веры. И я теперь тебя не отпущу. По большому счёту, если завтра нас и разобьют, я немного потеряю. Простаков в мире хватает! Но сначала я заберу тебя с собой, в преисподнюю. Вот тогда ты всё поймёшь. С удовольствием посмотрю тогда на выражение твоего личика! Ксафан вот подхватил душу того чернявого рыцаря и был таков. Сейчас, наверное, в аду полосы из его спины нарезает». Но вслух демон, конечно же, ничего подобного не сказал. Более того, бес присел на корточки рядом с молящимся рыцарем и стал нашёптывать ему на ухо, стараясь, чтобы Пьер воспринимал его слова, как собственные мысли:
- Завтра мы одержим такую победу, что о ней заговорит вся Франция. Ведь нельзя победить того, на чьей стороне сражается ангел…
***
Утром сенешаль построил своих всадников клином на выезде из брошенного жителями села. На другой стороне открывшейся равнины высился Шато-Артрен, возле рва которого суетилась целая толпа вооружённых крестьян. Кто-то из них неумело размахивал бердышом или мечом из графского арсенала, а кто-то ограничивался копьём, сделанным из косы, а то и просто дубиной. По галерее перебегали стрелки, но их было немного. Евгений прикинул, какие могут быть неприятные сюрпризы. Равнина не перекопана, следовательно, волчья ямы исключаются. Крестьяне толпятся у подъёмного моста, а значит, ещё не построились в боевой порядок и не смогут быстро отступить в замок, в случае чего. «Ну, вот вам и подходящий случай», - решил шевалье и отдал приказ к атаке. За конницей двинулась пехота, для подстраховки несущая с собой снятые с петель двери и створки ворот. Ведь атака всадников может захлебнуться, и тогда придётся прикрывать своих арбалетчиков от вражеских стрел. Сам сенешаль возглавил конницу. Рядом с пехотой ехал брат Рихард, отказавшийся от доспехов и оружия. Монах тихо шептал молитвы и выглядел вполне довольным таким началом.
Граф де Гюслер вместе со своими пехотинцами по лесу подкрался почти к самому замку. Оставалось лишь сделать короткую перебежку к безответственно распахнутым воротам. Стрелков он за ненужностью присоединил к войскам Безродного, полагаясь лишь на клинки. Да и в кого стрелять, если противник даже ворота захлопнуть не удосужился? В Артрене было тихо, только струился в небо сальный, чёрный дым. Вероятно, грели смолу для отражения приступа с юга. Жан подумал, и решил направить в атаку пехоту. Сам он не то, чтобы боялся, но просто подумал, что если его юная, добрая жена Луиза останется вдовой, то может и не пережить этого. По его приказу сорок пеших воинов бегом бросились к воротам, держа оружие и щиты наготове. Напрасная предосторожность: в них никто не стрелял, да и вообще со стороны Артрена никакой реакции не последовало. Вот уже первые бойцы пересекли полоску перекопанной земли и скрылись в зеве ворот.
Азазэль наблюдал за приближающимся отрядом шевалье Безродного. Тяжёлая конница – это мелочь, на её счёт уже всё предусмотрено. Идущая следом пехота – вот это серьёзнее, тем более что над каждым пеших или конным воином парит ангел-хранитель. Ещё целое воинство ангелов держалось немного в отдалении, словно чего-то выжидая. Интересно, как они смогли подобраться так близко к замку? Ведь территория графства очень серьёзно осквернена. Присмотревшись, демон заметил едущего на коне вровень с пехотинцами седого монаха, от которого буквально струился белый свет, оставляя за собой даже на траве сияющий след. Люди не видели этого, но бес моментально понял, кто это. «Экзорцист», - сжал кулаки Азазэль. – «Решил территорию освятить? Ну, сейчас я тебе устрою». Демон спрыгнул с крепостной стены и. орудуя крыльями, стремительно полетел к священнику. Крест на древке, несомый воинами сенешаля, вспыхнул ослепительным маревом, на миг заставив Азазэля зажмурить и потерять координацию. «Ничего, потерпим. Мы и не такое терпели в своё время», - оскалился бес и приземлился прямо перед конём брата Рихарда:
- В тебя могут попасть болтом в каждую секунду. Оно того разве стоит?
Лошадь, почувствовав присутствие кого-то чужого и, явно, недоброго, встала, как вкопанная. Монах легонько тронул её сапогом. Но она не пожелала делать и шагу. Демон тут же понял, где находится слабое место его противника и нарисовал в воображении лошади картину серого, клыкастого волка, который прыгает к её горлу. Конь захрапел и встал на дыбы. Порываясь умчаться прочь. Всадник проявил недюжинное умение, не свалившись с седла и даже удержав лошадь на месте. В это момент со стороны замка донёсся громкий вибрирующий звук, сопровождаемый свистом и ликующим воплем сотни крестьянских глоток.
По команде Роже Живодёра баллисты дали залп, выпустив свой диковинный снаряд в приближающийся конный отряд. Одна из двухметровых стрел навылет пробила крайнего правофлангового всадника, вторая не попала ни в кого, но канат, соединяющий стрелы, сделал своё дело. Не меньше десятка рыцарей, под которыми только что дрожала земля, вылетели из сёдел, падая под копыта коней своих напирающих сзади товарищей. Ряды всадников смешались, отряд почти остановился, непроизвольно давая возможность замковым артиллеристам перезарядить баллисты. Второго каната не нашлось, но и сами по себе огромные стрелы представляли собой страшное оружие. Вслед за залпом нестройно зазвенели тетивы арбалетов. Осыпаемая болтами, почти на половину поредевшая конница начала пятиться к наступающей пехоте. Только сенешаль и ещё двое всадников продолжили атаку и почти достигли вражеских сервов, поджидавших их с оружием в руках. Но и тут не повезло: перед самыми конскими мордами крестьяне неожиданно поставили высокую рогатку, сделанную из утыканного длинными гвоздями бревна, положенного на пару столярных «козлов». Рыцарям не оставалось ничего другого, кроме как гарцевать вдоль импровизированного ограждения, дожидаясь пеших воинов.
- Видал, - обратился Азазэль к пытающемуся усмирить коня монаху. – Вот с тобой то же самое будет, если не свалишь.
- А ну-ка отойди, - вместе с фразой демона обжёг удар плети. Вне себя от ярости бес обернулся и…оказался нос к носу с архангелом Иегудиилом. Ему единственному из небесного воинства дозволялось применять силу, так как, искушая святых, демоны тоже идут на крайние меры. Азазэлю хватило ума не лезть в драку, так как даже в лучшие свои времена он помнил, что Иегудиил довольно силен в ратном деле. Именно он в сражении на горе Гермон отсёк руку Семиязе, а тот никогда не слыл слабаком. К тому же позади монаха всё ближе подступали неизвестно чего ожидающие ангелы, а их было не меньше четырёхсот.
- Тебе не терпится дождаться конца времён, да, - злобно бросил демон и счёл за благо вернуться в замок. В конце времён придётся ответить за всё, но это будет ещё очень нескоро. Пока задача минимум – не упустить графа де Артрена; задача максимум – удержать замок. Тем более что пехота сенешаля уже приступила к штурму импровизированной рогатки, из-за которой, стоя на подъёмном мосту, крестьяне успешно применяли пики, сделанные из кос. Арбалетчики Евгения, прикрываясь щитами из принесённых пехотой ворот и дверей, метко прикрывали своих товарищей от замковых стрелков. Прицельные выстрелы баллист уничтожили одно такое укрытие вместе с тремя прятавшимися за ним воинами, но в целом перевес был на стороне бойцов Безродного.
На восточной стороне замка граф де Гюслер уже собирался погнать коня к распахнутым воротам, в которые входили всё новые его воины. Вдруг раздался душераздирающий крик и из незаметных издалека отверстий над самым порталом ворот хлынули потоки кипящей смолы. Вероятно, такие же дыры были проделаны по длине всей арки, так как вопли бойцов графа слышались и изнутри замка. В следующую секунду из ворот начали выбегать воины Жана. Некоторые из них были охвачены пламенем, кое-кому повезло больше. Но их преследовали какие-то люди с оружием, во главе которых верхом мчались Пьер и Ахмед. Их пехотинцев было мало, не больше пятнадцати человек, но они атаковали перепуганных, бегущих в панике людей. Сарацин легко настигал беглецов одного за другим и с молодецкими возгласами рубил их скимитаром. «Всё пропало», - подумал граф де Гюслер и собрался повернуть коня. Стоявший рядом с ним архангел Уриил тихо сказал:
- Всё ещё впереди!
В его правой ладони горело пламя, которое архангел легко впечатал в грудь рыцаря напротив сердца. Потом Добрый рассказывал друзьям, что сам не понял, откуда пришла решимость. Просто он перестал размышлять, выхватил меч и пришпорил коня. Спустя миг, граф уже мчался навстречу врагам, без копья и даже не умея толком прикрываться щитом. Заметивший его Пьер погнал лошадь навстречу, тоже замахиваясь клинком. Граф де Артрен с некоторых пор не любил копья, ему больше нравилось разрубать противнику череп вместе со шлемом, чтобы были видны мозги. Кто-то из беглецов крикнул:
- Его Сиятельство с нами!
Кричавший остановился, начали останавливаться и услышавшие его воины. Всего их осталось человек двадцать, но они последовали примеру своего сеньора, приняв бой с преследователями. Жан и Пьер, наконец, достигли друг друга и обменялись ударами. Их клинки столкнулись, и меч графа де Артрена переломился пополам. Недавняя рубка рыцарских доспехов не пошла ему на пользу, выщербив лезвие. Теперь его владелец оказался безоружным. Развернув конец, рыцари начали сближаться снова. Отступник грозно потрясал половиной клинка, и это его, судя по всему, нисколько не беспокоило. Он смотрел прямо в забрало вражеского шлема, пытаясь как бы почесть на нём признаки страха. Однако Жан Добрый в данный момент нисколько не боялся. У него возникло ощущение, будто всё это тренировка, интересная игра, в которой в принципе не может быть проигравших. Сзади его настигал Ахмед, помогающий своему господину, уже заносящий для удара свой кривой меч. В решающий момент Добрый поднял своего коня на дыбы и развернулся в седле к сарацину, одновременно встречая удар графа щитом. Не ожидавший остановки Ахмед пропустил удобный для выпада момент и только начал опускать скимитар, когда меч Жана обрушился на его шлем, соскользнул по нему на плечо и переломил сирийцу ключицу, не разрубив кольчугу. От боли сарацин отшатнулся в сторону, увлекая за собой коня. В результате и лошадь, и всадник оказались на земле. При этом Жану тоже пришлось несладко: обломок меча Отступника проломил его щит и увяз в нём. Не задумываясь об этом, граф освободил левую руку и стал в который раз поворачивать коня. Безоружный Пьер тем временем налетел конской грудью прямо на двух пехотинцев графа де Гюслера. Один из них оказался смят и стоптан, но второй успел отскочить и теперь обрушил секиру на переднюю ногу боевого коня. Тот с оглушительным ржанием отскочил, сбрасывая седока. Будучи ловким наездником, Пьер приземлился на ноги и бросился на врага, готовясь блокировать его удары щитом.
Тем временем, обуздав коня, брат Рихард погнал его прямо к сражающимся. Воины сенешаля без особого успеха лезли на «рогатку», крестьяне графа отбрасывали их при помощи длинных пик и добивали окованными железом цепами тех, кто всё-таки смог перелезть через баррикаду. Евгений Безродный спешился и теперь дрался плечом к плечу со своими бойцами. Его уже пару раз пытались ошеломить, и потому шлем сидел на голове набекрень. Панцирь на груди шевалье был в нескольких местах сильно поцарапан копьями из кос. Но пока выдерживал сыплющиеся со всех сторон удары. Если бы не «рогатка», то сервов уже наверняка перебили бы, но пока они успешно выдерживали атаки наседавших воинов. Монах чувствовал, что здесь что-то не так. И взбесившаяся неизвестно от чего лошадь, и крестьяне, применяющие хитрые тактические приёмы и не уступающие в отваге профессиональным бойцам; всё это выглядело очень странно.
В отличие от брата Рихарда, Азазэль точно знал, в чём тут дело. Он стоял на галерее рядом с Роже Живодёром, который указывал цели арбалетчикам и баллистам. Демон в этот момент видел поле боя не так, как «голяк». Если разбойник выискивал и указывал стрелкам наиболее опасных, на его взгляд, врагов, то бес видел происходящее биполярно. Со стороны замка чёрная толпа, похожая на вывалявшихся в жидкой грязи негров, в которой он беспрерывно разжигал ярость и алчность. Азазэль вызывал у жадных сервов желание после победы покопаться в седельных сумах поверженных рыцарей, кровожадным внушал мысль о цвете вражеских внутренностей, злопамятным напоминал о тех обидах, которые им когда-либо наносили дворяне и тому подобное. Пока у его «паствы» не было ангелов-хранителей, демон мог беспрепятственно вызывать у неё любые мысли и ассоциации. Именно поэтому крестьяне ещё и не разбежались, хотя воины сенешаля убили и ранили многих из них. На сочащуюся чернотой толпу накатывались, как волны на берег, сияющие светом бойцы, сопровождаемые ангелами-хранителями, но пока не теснили её. Попутно Азазэль иногда молниеносно перелетал на восточную стену. Там всё шло по плану: атака Жана Доброго и ведущего его архангела Уриила отбита. Контратака привела к схватке возле лесной опушки. Поскольку граф де Гюслер боец неопытный, Пьер с ним быстро разделается. На всякий случай демон активно делился с графом де Артрен яростью, которая. Как известно, удесятеряет силы. Азазэль уже не раз и не два за пять минут подкидывал ему мысль о том, что его противник – слабак, не умеющий даже щит правильно держать. Такого сосунка не грешно и проучить!
Брат Рихард добрался почти до самой стены и, игнорируя вражеских стрелков, начал читать молитву:
- Да воскреснет Бог, и расточатся враги его,…
- Заткнись, падаль, - дёрнулся от боли Азазэль, подскакивая к парапету. Сейчас он был очень не против организовать монаху сердечный приступ или запоздалую эрекцию. Но рядом высился архангел Иегудиил, с которым шутки были плохи.
- …и бежат от лица Его ненавидящие Его.
- Ты теперь мой личный враг, - в отчаянии проревел демон, и тут же испытал такую боль, будто его одновременно пронзили десятки кинжалов. Порыв ветра, неощутимого для людей, сорвал Азазэля со стены и отшвырнул на замковый двор. Оказавшись возле донжона, бес крикнул Роже Живодёру:
- Этот монах отправит тебя на костёр, если замок падёт!
- Яко тает воск от лицо огня…
Придавленный неведомой силой Азазэль пополз к часовне, единственному теперь месту в Артрене, где он мог укрыться. «Голяк» только теперь заметил брата Рихарда. И этот священник ему чем-то очень не понравился. Роже хотел уже указать на него одному из арбалетчиков, когда прилетевший со стороны осаждающих болт вонзился ему в локоть, заставив упасть на колени и забыть обо всём от боли.
- E-nomine Patres, et Fili, et Spiritus Sancti, - закончил молитву брат Рихард. В тот же миг ворвавшийся в часовню демон почувствовал, что больше не видит и не слышит свою «паству». Для него больше не существовало ни сражающихся сервов, ни графа Пьера; была только пустая, осквернённая часовня. В тот же миг ангелы, ждавшие своего часа поодаль, устремились к своим бывшим подопечным, простирая крылья над каждым из них. Несмотря на все выходки крестьян во время правления Пьера Отступника, каждый ангел был рад снова видеть своё чадо и меньше всего хотел, чтобы подопечный погиб, обороняя осквернённый замок. Тут и там стали раздаваться крики: «Пощады!», «Бежим!», «Спасайся, кто может!». Защитники подъёмного моста десятками хлынули на замковый двор, не желая больше сражаться. Те, которые были ближе всех к воинам сенешаля, бросали оружие и падали на колени. По приказу шевалье Евгения, их не убивали.
В то же самое время около восточной стены графу де Артрен удалось вырвать у воина, с которым он схватился. Бердыш. Пехотинец отчаянно защищался и даже разбил графский щит вдребезги, но теперь оказался без оружия и уже собирался убежать. Пьер наступал на него, занеся трофейное оружие, как вдруг почувствовал страшную усталость. Многодневные пьянки, оргии и разврат неожиданно дали о себе знать в самый неподходящий момент. Рыцарь даже закачался, но отказываться от боя всё же не стал. Позади него его бойцы бросились врассыпную, хотя теперь на их стороне был численный перевес. Громко кричал от боли в сломанной ключице и сплющенной ноге Ахмед, так и не сумевший подняться с земли. Однако всё это не могло спасти обезоруженного воина, на которого Отступник замахнулся секирой. Спас бедолагу не случай, а подскочивший на коне Жан Добрый, который обрушил свой клинок на голову Пьера плашмя. Удар получился славный, у графа де Артрен всё поплыло перед глазами, и он повалился на траву. Подскочившие воины уже выдёргивали из его рук боевой топор, когда до Отступника начало доходить, что у него больше нет сил даже на то, чтобы подняться на четвереньки.
***
Несколько часов Азазэль провёл в часовне, ничего не зная и не слыша. Он уже не питал надежду отстоять замок. Больше всего ему хотелось просто дождаться появления Пьера. Не важно, живого или мёртвого. Да и оборона замка не так уж и важна. К чему все эти хлопоты, если единственный, по-настоящему касающийся демона бой произошёл на горе Гермон? И тогда Азазэль проиграл, определив изменой свою судьбу до конца времён. Так стоит ли теперь печалиться из-за крохотной крепости с крохотными людишками? В аду таких дураков навалом! Впрочем, нужно затащить туда как можно больше народа. Все, погибшие защитники Артрена уже там. Интересно, кто их туда унёс? Скорее всего, Ксафан. Это помощи от него не дождёшься, а мародёрствовать он всегда готов. До чего же подлая душонка!
Бес улыбнулся своим мыслям, но тут же подобрался, когда кто-то взялся за ручку храмовой двери. Вошёл тот самый экзорцист с потиром, полным святой воды. В дверях остановился, за его плечами архангел Иегудиил, держащий наготове свою любимую плётку. Священник снова начал читать «Да воскреснет Бог» и крестить жертвенник, статую и углы.
- Да что ж ты делаешь, - почти зарыдал демон. – Перестань!
- Давай-ка проваливай, - посоветовал Иегудиил и шагнул на освящённое монахом пространство. Больше здесь было нечего делать. С минуты на минуту часовня снова становилась храмом, в который был невозможен вход для таких созданий, как Азазэль. Поэтому демон выскочил через выбитое несколько недель назад Пьером окно. Уже снаружи он успел заметить, что едва святая вода попала на статую, как по той побежали трещины. «Жаль», - пожал широченными плечами демон и… налетел на архангела Уриила. Тот парил на крыльях возле окна, явно, поджидая беса. Азазэль опешил, разинув рот и застыв в таком положении. На миг он даже забыл, что ему позволено жить до конца времён. Демон ожидал, что Уриил сейчас ему припомнит все его проделки. Но архангел только мотнул головой:
- Убирайся отсюда, да побыстрее. Можно даже бегом!
- Ты что же, не убьёшь меня, - ещё больше изумился бес. Архангел в упор посмотрел на него своими глубокими, завораживающими глазами и без угрозы ответил:
- Убью. Но это будет ещё очень нескоро.
Эпилог.
Возле ворот сенешальского замка на виселице грузно раскачивались два тела. Наступившее тепло и прожорливые вороны уже успели порядком изуродовать их, однако таблички, прикреплённые к рубахам висельников, поясняли что это были за люди и как попали на виселицу. «Роже Живодёр. Голяк. По приказу королевского сенешаля шевалье Евгения Безродного», «Ахмед аль-Баальбек. Туркопул. По приказу королевского сенешаля шевалье Евгения Безродного».
Из часовни, расположенной возле самой крепостной стены, доносилось пение вечерней мессы. Возглавлявший службу брат Рихард едва держался на ногах от усталости. После взятия Шато-Артрен ему пришлось служить панихиду по погибшим с обеих сторон воинам, а потом ещё три дня исповедовать и накладывать епитимьи на всех уцелевших жителей еретического графства. Присутствующие на мессе Евгений Безродный и граф де Гюслер в тайне остались недовольны главным решением монаха, но перечить не посмели. Дело заключалось в том, что fra Рихард запретил им как-либо карать пленённого графа де Артрен. Жан Добрый предлагал переслать отступника в Париж, для рассмотрения дела королевским судом. Мнение сенешаля оказалось более радикальным: сжечь еретика прямо в его осквернённом замке. Но, как ни странно, экзорцист запретил даже бить пленника. По его просьбе Пьера поместили в одной из камер в подвале сенешальского донжона до полного выздоровления. Затем монах собирался забрать его с собой в маленький уединённый монастырь на севере страны.
- Отче, да ведь это же первостатейный негодяй, - возмущались Добрый и Безродный. – Он же столько зла сделал и душу свою продал в придачу!
- Вот то-то и оно, - улыбался одними глазами монах. – Здоровому человеку врач не нужен. А душу мы уж как-нибудь ему вернём.
Объект этих рассуждений почти неделю лежал в своей камере в беспамятстве. На него не требовалось надевать кандалы: с самого момента своего пленения Пьер пребывал в забытьи. Казалось, что у него не сил даже для открытия глаз. Молодой граф только два раза ненадолго приходил в себя, что-то бормотал, не поднимая век, и снова отключался. Брат Рихард собственноручно кормил его каждый день бульоном и подолгу наблюдал за ним. Разумеется. Пьер ничего этого не видел и не понимал.
В вечерних сумерках сквозь крохотное зарешёченное окошко под потолком в камеру проник Азазэль. За прошедшие дни он ни сколько не изменился, тем более что теперь настал миг, которого чудовище ждало с самого знакомства с дворянином. Кое-как сложив не помещающиеся в узкой комнатке крылья, демон опустился возле кровати на колени. Когтистая рука рассекла воздух в миллиметре от лица лежащего в забытьи Пьера.
- Ну, почему бы тебе сейчас не умереть, маленький гадёныш, - не размыкая клыков, процедил Азазэль. – Как же я хочу увидеть тебя в аду! Нам будет весело, особенно мне, а потом я пойду обратно на землю искать нового дурака, а ты останешься в котле навсегда. Но нельзя, чтобы нахальный монах успел исповедать тебя!
«А, правда, почему бы ему не умереть», – прозрение было столь ярким, что бес хрюкнул от удивления. – «Ведь можно же околеть, не приходя в себя». Коготь демона упёрся в прикрытую рубахой грудь молодого человека прямо напротив сердца. Ещё чуть-чуть, просто сунуть руку в тело и сжать как следует! Бесы, как и ангелы, состоят из более тонкой материи, чем люди и животные. Поэтому проникнуть внутрь обморочного Пьера Азазэль мог без труда. Итак, всего пара движений, и простачок не проснётся никогда!
- Отойди-ка от паренька, - послышался совсем рядом ангельский голос. От этой сдержанной теплоты, которую когда-то излучал и он сам, Азазэль подскочил, как ошпаренный. Возле него стоял ангел-хранитель графа де Артрен, тот самый, которого демон давно сбросил со счетов. Ярость вскипела в адском существе с таким накалом, что он забыл обо всём на свете. Теперь ему хотелось только одного: оторвать или отгрызть так некстати объявившемуся ангелу голову. Со скоростью молнии Азазэль развернулся на каблуках и прыгнул на ангела, замахиваясь своими ужасными когтями:
- Сожру!!!
- Подавишься, - плавно, но во много раз быстрее ангел поймал демона за бороду и вышвырнул в щель между дверью и косяком. После этого хранитель буднично присел в изголовье кровати и пощупал у больного пульс. Убедившись, что сердце бьётся нормально, а дыхание ровное, ангел тепло сказал:
- Поправляйся, Пьеро. Твои лучшие годы ещё впереди.
Глоссарий.
Донжон – центральная башня замка, обычно самая высокая.
Туркопулы - воины-мусульмане, по найму сражавшиеся на стороне крестоносцев.
Скимитар - кривой меч с широким, заточенным с выпуклой стороны лезвием.
Сенешаль - чиновничья должность в средневековой Франции. Смотритель за теми или иными коронными землями (преимущественно богатых охотничьими угодьями).
«Голяк» - безземельный рыцарь. По феодальному праву Западной Европы лен и титул доставались старшему сыну, младшие братья которого становились «голяками».
Mezerekorde - итальянский стилет с тонким лезвием, предназначенный для добивания раненых путём удара в глаз сквозь прорезь забрала.
Немецкий орден Святой Марии - Тевтонский орден.