День Химика
Мы с моим другом Леней сочиняли иногда песни, точнее, Леня, не зная нот, сочинял на гитаре, а я после переводил их на клавиши и предавал им законченный вид. Дело это было непростым, т.к. Леня, не имея музыкального образования, тем не менее, наворачивал в своих произведениях такие гармонии, что разобраться в них было не просто и с консерваторской подготовкой. Началось это так. Однажды Леня пришел ко мне домой и сказал, что принёс новую мелодию, которую сам сочинил. Я не очень-то верил в Ленины таланты, но, послушав ее, изумился: мелодия была легкой, прозрачной и почти законченной. Мы трудились над ней две недели. Наложили партию голоса и досочинили концовку. Больше всего мы намучались со словами. Получалась либо пошлятина, либо галиматья. Тогда в один момент Леню осенило:
– А что, если сочинять по-английски? – предложил он.
Действительно, по-английски самые тупые слова звучат как-то осмысленно, пример тому – ранние тексты Битлов, которые не помешали им прославиться, что говорит о том, что слова все равно никто не слушает. По словам самого Леннона, им было достаточно написать в песне: «Он любит ее, она любит его, они любят друг друга», - и это всех устраивало. Мы принялись за английский вариант. Первый куплет придумал Леня, который сочинял его в институте все четыре пары, (что свидетельствует о нем, как об усидчивом студенте), второй - написал я в перегоне между станциями «Новокузнецкая» и «Павелецкая». После этого мы поехали записываться к Лениному сокурснику Косте. Костя был Ди-джей (правда, в то время, по-моему, такого термина еще не было). Он вел дискотеки, и у него была небольшая звукозаписывающая студия. Правда, студия – это громко сказано, просто - комната с магнитофонами, где был ещё двухканальный пульт, куда на фонограмму можно было делать наложение голоса. Этот пульт и стал нашей звукозаписывающей базой. Мы записали сначала фонограмму на двух гитарах, а потом я с органом спел ещё то, что мы насочиняли с Леней по-английски. Надо сказать, что в студии были одни единственные наушники, и те были у нашего звукооператора. Звукооператор оказался без ушей и свел слои так, что органа почти вообще не было слышно. Время записи у нас заняло около девяти часов, мы записали около 12 дублей и переделывать уже не стали. Оставили, как есть. После этого Костик часто ставил нашу песню на своих дискотеках и говорил, что она пользуется неизменным успехом.
Мне довелось её услышать только один раз на дискотеке в Вишневке, - студенческом летнем лагере МГУ под Туапсе, - куда мы приехали компанией из десяти человек.
– Это я пою! – сказал я кому-то.
После чего собеседник снисходительно похлопал меня по плечу и доказал, как 2х2, что это поет английская группа UFO, причем назвал год и название диска, с которого эта песня. Он говорил так убедительно, что если б я не знал точно, что это пою я, я бы ему поверил.
Там на юге Костик устраивал самодеятельные концерты силами самих отдыхающих. Однажды было приглашено трое исполнителей, каждому отводилось по 20 минут выступления. Я, по-моему, был вторым. Но концерт как-то быстро закончился, а время было раннее, и меня попросили продолжить. Я вышел с твердым намерением спеть ровно одну песню, но как-то так вышло, что остался и пел еще часа полтора. Был дивный теплый вечер, и народ не расходился, говоря, что готов тут сидеть хоть до утра. Когда публика оказывает такой прием, работается на удивление легко. В одной песне, с украинским названием «Пьем, уже ны лызэ», мне требовалось подпеть, и на сцену вышли мои друзья. Что самое удивительное, в том числе и те, кто не имел ни слуха, ни голоса, и даже в кошмарном сне не мог представить, что когда-нибудь выступит на сцене перед зрителями. Однако в атмосфере всеобщего воодушевления их выход показался всем совершенно естественным, и никто не заметил огрехов нашего исполнения. Публика поддержала нас, и никто не выражал недовольства. Напротив, выход друзей оказался как нельзя более отвечающими теплой атмосфере всего концерта. Общий настрой заглушил наши нестройные голоса, и когда все вернулись на свои места я спросил у аудитории не надоели ли мы им, кто-то из публики выкрикнул:
- Что ты! Как будто дома побывал!
После первой нашей с Леней песни мы записали у Костика ещё одну, сочиненную по той же схеме – Лёнина идея, мои стыковки музыкальных частей и общая планировка композиции. К сожалению, из-за скудости технических средств фонограмма осталась незаконченной. Лёня потом принес ещё несколько мелодий, в одной, самой последней, было место, которое напоминало Апоссианату Бетховена. Я сказал об этом Лёне, и спросил, слышал ли он ее когда-нибудь раньше? Он ответил, что нет, из чего можно сделать вывод, что они шли с классиком параллельными творческими путями, ибо, как говорил Пол Маккартни: «Музыкальные идеи витают в воздухе».
К сожалению, ввиду отсутствия перспектив, наше совместное творчество заглохло. Конечно, интересно сочинять для себя, так сказать, для души, но когда это ни во что не выливается, процесс глохнет. Так они и остались под спудом – наши песни, записанные на домашний магнитофон.
Однажды Костик пригласил меня выступить на своей дискотеке, которую он проводил возле здания МГУ, посвященной дню Химика.
– У меня будет три музыкальных блока по 50 минут, – объяснил он мне. – После каждого - перерыв 10 минут, в котором выступает живой исполнитель. В первом выступит моя группа, которая у меня раньше записывалась, во втором – какой-то бард, а в третьем – ты, споешь несколько песен по-английски, как бы контрастируя с теми ребятами, которые будут петь по-русски.
– А инструмент? – спросил я.
– Да не надо! У меня же будет моя группа, они тебе дадут отыграть, к тому же я попросил ещё одного приятеля привезти инструмент, не волнуйся! У него будет электрогитара, так что можешь ничего с собой не брать.
Я все-таки взял с собой гитару, и как оказалось, не зря. Группа после выступления быстро отчалила, (я ещё вначале подумал, с какой стати они будут ждать два часа, чтобы дать спеть, непонятно кому), второй друг, который должен был привезти электрогитару, оказался длинноволосым уточненным эстетом. Он привез гитару, но тут же объяснил, почему дать ее не может.
- Понима-аешь, – сказал он растягивая гласные, – у меня там на пя-атом ладу вторая струна-а ладит, а третий звукосниматель фо-онит, – и т.д. - Из его слов выходило, что, в общем, нет у него для меня гитары!
Так что, единственным реально доступным инструментом оказалась моя старая клееная гитара, которую я прихватил вопреки уверениям Костика на всякий случай. Обстановка за сценой, предшествовавшая дискотеке, помогала представить, какой вообще бардак царит за кулисами перед любым большим концертом, на себе ощутить то беспокойство и смятение, охватывающее всех причастных к будущему действу.
Рев толпы за сценой был пугающим. От него дрожали колени и холодели пальцы. Народу собралоссь порядочно, по оценке Костика 3 ; 4 тысячи человек. Выступавшая в первом перерыве группа с треском провалилась, их освистали. Да оно и понятно: музыканты запинались и спотыкались. Как было видно из их выступления, ребята нигде, кроме своих квартир и студии Костика, в которых они, наверное, казались себе крутыми рокерами, не выступали. Музыканты оправдывались фразами вроде:
– Ну, уж потерпите, мы сейчас доиграем, и вы снова услышите нормальную музыку!
Атмосфера за сценой накалялась.
Бард, вышедший во втором перерыве, тоже выступил невнятно. Может, пел он и нормально, но самодеятельная песня о глубоко личных переживаниях лирического героя предполагала, все же, иную, более интимную обстановку: узкий круг доброжелательно настроенных друзей, хорошо знавших и певших вместе с ним эти песни, но не трехтысячную толпу, разгоряченную двухчасовыми оглушающими ритмами. Бард тоже ушёл неудовлетворенным.
– Зачем Косинов это затеял! – в сердцах воскликнул он, выйдя со сцены в вестибюль главного корпуса. – Зачем, вообще этот концерт в дискотеке! Танцы это танцы, а песни – песни, чего их в одну кучу-то валить!
Тут ко мне подскочил разгоряченный Костик, ведший дискотеку. Разочарованный провалами обоих предыдущих своих исполнителей он сказал:
– Слушай, мы вылетели из графика. Затянули на 40 минут второе отделение. В общем, на твой выход не остается времени, придётся сократить один антракт.
– А ты не можешь сократить свой блок? – спросил я.
– Что ты! – сделал страшные глаза Костик, и убежал к своему микрофону.
– Ну, вот, ничего и не будет, зря волновался, – сказал я себе. – Напряжение отпустило, и я вдруг как-то сразу устал. Я глотнул пива и подумал, что вообще зря сюда приперся. Но через 15 минут в вестибюль снова вбежал Костик, (дискотека шла с крыльца МГУ):
– Слушай, я решил тебя все-таки вставить, – выпалил он. – Через 10 минут я тебя объявляю и ты выходишь, но петь будешь не несколько песен, как договаривались, а одну, т.к. времени больше нет. Если будут орать, свистеть, не бросай песню посредине. Доиграй и сразу уходи со сцены! – видимо в нём были сильны впечатления от двух предыдущих провалов.
Ободренный таким его напутствием, я снова должен был собраться для выхода. Тяжесть предстоящего выступления снова навалилась на меня неподъемным бременем. Костик хотел, чтоб я спел песню Scorpions «Let me take you far away». Но я никак не мог настроиться на неё – одно дело спеть её в конце, когда весь зал – уже твой, и другое дело, когда тебя видят в первый раз, и аудиторию, к тому же, агрессивно настроенную предыдущими исполнителями, еще только предстоит завоевать. Нет, надо спеть что-то простое и понятное, что всем известно. Зал нужно не завоевывать, не преподносить ему что-то извне, чего он не знает, как это делали другие исполнители, но тронуть струну, которая у каждого внутри, спеть то, что всем знакомо. А как ещё? Чтобы спеть свое, нужно расположить зал, а расположить его одной единственной песней невозможно, на это просто нет времени. Нужно спеть то, что у всех на слуху, но спеть так, как будто они этого до сих пор еще не слышали. И после объявления Костика – на мой взгляд – претенциозного и нелепого: «Выступает Сергей - дикий», я вышел, не чуя ног, на сцену, как в пропасть шагнул. Оказывается, это страшно, как будто летишь вниз головой, не зная, где приземлишься.
Деревянными ногами я подошёл к микрофону и мельком увидел колышущееся темное море голов. Я после больше и не смотрел на него.
Я услышал, как кто-то надо мной объявил моим голосом: «А теперь я спою песню, которую вы все знаете…» и услышал первые аккорды. Оказывается, это я заиграл. Единственным моим стремлением было донести до зрителя, что я именно пою, а не вышел на сцену повалять дурака. Т.е. то, что я делаю, можно назвать пением, а не чем-то другим. Во время исполнения я ничего не видел. Это уже потом мне рассказали, что зрители качались, взявшись за руки, и зажигал огни. Где-то к середине песни я почувствовал токи, идущие из толпы, которые невидимо подняли и понесли меня по воздуху. Закончив и услышав одобрительный гул, я думал только об одном: получилось. Я доказал своей песней им всем, что делаю что-то по настоящему, без дураков. Я еще немного постоял и пошел со сцены. После того, как смолк рев, и Костик запустил свой финальный блок, ко мне подошёл некто длинноволосый.
– Ну-ка, покажи, как ты это играешь.
– Я показал.
- Но это же совсем не то! – воскликнул он. – Тут же совсем другие аккорды! – и он, отобрав у меня гитару, изобразил что-то невообразимое.
Но в основном, те, кто были рядом, поздравляли, говоря, что я спас эту тоскливую дискотеку. По словам того же Костика, мое выступление было вообще единственным эпизодом, который запомнился всем.
Через 40 минут она закончилась, ко мне снова подбежал ведущий Костик.
– Что же ты так быстро ушёл? Народ только завелся ещё послушать!
– Ты же сам сказал, что я пою одну песню, и отваливаю!
– Да мало ли, что я сказал, ты же видел, ребята запарывали, я и подумал, что вообще это была левая идея с живыми исполнителями. А тут зал с пол-оборота завелся. Мне же легче с народом работать после встряски… Надо по обстановке действовать! – он похлопал меня по плечу и убежал в огни, объявлять конец дискотеки.
Я шел в задумчивости домой. Оказывается, телепатическая связь – не выдумка. Её можно ощутить физически, как на этой дискотеке. Это длилось недолго – всего минуту, но минута эта была, наверное, одной из самых счастливых в моей жизни.
26.10.09