Из гл. 16 http://www.proza.ru/2011/05/20/444
В стране шла перестройка. Внешне она проявлялась только в бесконечной говорильне и критике прошлого. Пышным цветом расцветала демократия: любые профсоюзные собрания теперь становились полем брани или долгой дискуссии - мы все время кого-то избирали, обсуждали и критиковали, шли разговоры о необходимости избирать директоров своих предприятий и даже начальников. Производственный коллектив начал активно вникать во все административные вопросы, оспаривать каждое решение руководства. А внешнего порядка в городе не прибавлялось: так же, если не больше, были оплеваны и замусорены парадные и дворы, рушились давно не ремонтируемые дома, количество продуктов на прилавках магазинов скудело с каждым годом. Цены, правда, все еще были стабильными: на семьдесят копеек тогда можно было очень вкусно поесть в столовой, посещение которой еще было обыденностью, а не расточительством, как это стало для многих в конце девяностых.
В 1987 году уже во весь голос заговорили о трагедии, случившейся 26 апреля предыдущего года на Чернобыльской АЭС. Авария станции превратила в мертвую зону огромную территорию на Украине. Добровольцы из разных городов страны ехали ликвидировать последствия аварии. Почти все они потом стали инвалидами и медленно, но верно умерли, кто от рака, кто от иной болезни. В дни сразу после катастрофы почти ничего не говорилось о вредном воздействии на нас радиации, шли демонстрации, люди выезжали в пригороды и получали опасные дозы, ничего не подозревая о случившемся. Наш «солнечный» коллектив в майские праздники 1986 года тоже наметил коллективный поход с ночевкой в лесу в одном из пригородов Ленинграда. К счастью, в самый последний момент Юра поход отменил - по сведениям его «знающего» человека, уровень радиации даже у нас, в Ленинградской области после катастрофы был достаточно высоким, от прогулок на природе следовало воздержаться. Я по своей глупости не слишком верила Юриным страхам и сердилась на него. Теперь, по прошествии лет, я очень благодарна судьбе за этот не состоявшийся поход и Юрину настойчивость. Довольно много моих ровесников в расцвете лет уже умерли от неожиданно появившегося у них рака легких. Не было ли это следствием тех их майских прогулок по лесу в первые дни после аварии?
В июле 1987 года в наш город приехал первый и единственный в Союзе дипломированный йог - А.Н. Зубков, тот самый, по статьям которого в журнале «Сельская молодежь» я впервые познакомилась с йогой. Зубков предлагал организовать месячный цикл ежевечерних лекций по изучению оздоровительного комплекса йоги, рекомендуемого ашрамом Индии, где он учился. Удовольствие было дорогим - требовалось уплатить 90 рублей, но мне очень хотелось не упустить такую возможность - отшлифовать свои знания, внести новую, свежую струю в свои занятия. Мы договорились с приятельницей по очереди ходить занятия, заплатив всего по 45 рублей каждая, а потом обмениваться копирками записанных лекций.
Мой приход в группу Зубкова стал для меня значимым событием. Отнюдь не из-за Зубкова, который, проведя всего 3 занятия, слег с инфарктом в больницу, передав лекции своей жене, обучившейся вместе с ним в Индии. В группе я нашла множество своих старых знакомых, вошедших в мою жизнь при самых разных обстоятельствах. Мы давно не встречались, и я была ужасна рада появившейся возможности видеться с ними каждый день. Была здесь и масса других, менее знакомых мне людей, но таких родных и близких по духу, не изменивших своим увлечениям, несмотря на большое количество прошедших лет. Здесь я была у себя дома, своя среди своих, и ради этого одного мне стоило приходить на эти лекции, по сути мало чего добавляющие к моим знаниям.
…Вошла я в светлицу. Улыбкой лица
- Ко мне улыбкой! - стали светиться.
Ну, разве этого мало?
И разве нас меньше стало?!!
Гость наш московский, хочешь - молчи,
Хочешь - чему-нибудь нас научи,
Неси свою околесицу:
Нам-то, ведь, главное - встретиться!
Мне только с вами и счастливо,
Вашею стала частью я!
Это понимание себя на своем месте в среде людей, преданных йоге, в какой-то степени сглаживало душевные переживания, вызванные трудностями быта. Йоги были моим счастьем и спасением от житейских невзгод, собственная группа учила и лечила меня, придавала силы и отвечала мне благодарностью и доверием. Крещеная в православной вере, я гораздо более уютно чувствовала себя в восточных духовных школах. Здесь все было логично и наполнено для меня глубоким смыслом, здесь жизнь, хоть и иллюзорная, не была грехом и препятствием на Пути к духу, наоборот, она была местом обучения, обретения опыта и мудрости, необходимым условием духовного Пути. Мне нравилось, что в этой среде не было понятия «греха» и выражения «раба Божьего» (я еще не понимала тогда подлинного смысла этих выражений!). Бог незримо присутствовал в каждом человеке, и приближение к Нему здесь достигалось через преодоление собственного невежества, а не через покаяние и веру. Здесь ничего не требовалось принимать на веру, наоборот, предлагалось доказывать теорию собственной практикой, а преданность Богу нужно было подтверждать не верой, а правильными делами.
Между тем, многие мои знакомые постепенно приходили к христианству, изучали основы церковной жизни, ходили на исповедь и причастие. В православные храмы я тоже заходила (была не «прихожанкой», а «захожанкой»): многое православии меня привлекало - его древние традиции, русский дух, торжественность и красота песнопений. Когда на душе скверно, в нашей стране не побежишь в индуистский храм, пестрящий ликами сотен разных богов, не захочется петь кришнуитские «Хари Кришна», да и буддистские храмы не раскроют перед тобой двери, за отсутствием оных. Хорошая теория требуется уму, сердцу же нужен храм, где горят свечи и где поют молитвы на языке твоих предков. Сердце жаждало любви к Богу и со стороны Бога, который не может носить имена далекого тебе по месту рождения народа. Мои обращения ко Христу были искренними и естественными.
14 октября 1987 года на праздник Покрова Божьей Матери я впервые в своей жизни исповедовалась (не вступая в разговор со священником) и причастилась. Это по невероятному совпадению случилось в том самом Николо-Богоявленском Соборе, куда я впервые сознательно зашла еще в школьные годы с подружками – ради любопытства. Самым же моим первым храмом был Владимирский Собор, где мама окрестила меня вскоре после моего рождения.
С самого начала плохо зная христианское учение, я, воспитанная Востоком, наивно приписывала ему многие очевидные для меня идеи, христианству не присущие. Едва ли христиане считали земную жизнь, трудную, но подаренную им Творцом, чтобы возделывать его творение, тем, от чего надо избавляться, как от источника суеты, страданий и препятствия на Пути к Богу. Именно так смотрели на материальный мир все эзотерические учения. Впрочем, как раз так я сама на мир не смотрела. У меня было свое мнение по данному вопросу – мир прекрасен, он наша школа, учитель, который помогает нам увидеть в нем Бога, существующего в самой материи. Это был типичный пантеизм – Бог во всем, материя – божественна, хотя и требует преобразования. Но я тогда еще не улавливала этих философских тонкостей. Хорошей и грамотной философской подготовки мне очень сильно не хватало.
Православие же было со мной не ласково. Желая хорошо знать Путь, на который я встала, я охотно присоединилась к компании христиан, собиравшихся на квартире наших друзей – католиков. Они были людьми широких взглядов и принимали у себя дома членов православной общины - Левушку и Володю Шнейдера - знакомых Олега, который к тому времени во второй раз проникся христианством. Эти молодые ребята пока еще не имели церковного сана, они почитывали книги и несколько раз встречались с Александром Менем, опальным православным священником, пытавшимся соединить католические и православные воззрения. В вопросах христианской веры (как мне сказали) парни были хорошо подготовлены. Они самочинно проводили занятия по катехизации (воцерковлению) - давали желающим необходимые богословские знания и обучали правилам поведения в храме.
Мне захотелось присоединиться к этой группе, чтобы с их помощью начать чувствовать себя в храме более комфортно: в церкви я была скована, стеснялась креститься, делать поклоны, не могла побороть в себе чувства брезгливости перед необходимостью целовать предметы культа, к которым уже прикасались губы других людей.
Перед началом занятий всех нас попросили ответить, есть ли среди нас ранее связанные с какими-нибудь другими религиями и школами. Рядом со мной в тот день присутствовало довольно много «наших» из Солнечного. По моему мнению, большинство из них могли ответить на этот вопрос утвердительно. Почти все мы успели за свою жизнь побывать в самых разных духовных школах. Но в полной тишине почему-то раздался только мой голос. Йоговский принцип «сатья» - правдивости, тем более в делах, связанных с верой, казался мне совершенно естественным и обязательным. Я заявила о своем 11-и летнем стаже занятий йогой и о том, что продолжаю вести группу в настоящее время.
Этого было достаточно. Мне предложили сначала прекратить эти занятия, покаяться в своем ошибочном пути пред священником в храме и только после этого я могла присоединиться к их занятиям. Формально и как это я понимаю только сейчас, ребята были совершенно правы. Но фактически это их заявление отодвинуло мою встречу с православием на долгие годы.
Отказываться от своей группы я не собиралась. Более того, я не считала эту работу грехом. Скорее наоборот, именно на этих занятиях люди получали от меня первое понятие о Боге, о духовной работе, что по моему ощущению являлось скорее заслугой перед Богом, а не преступлением. Если и было во мне, полной всяческих пороков и несовершенств, что-то хорошее, то этим была только моя работа в группе - моя «Ниточка к Небу». Каяться в этом и сознательно признавать ее грехом перед православным священником я никак не могла, что бы по этому поводу ни думал сам священник. Мой новый Учитель - Христос, в лице этих ребят, убедительно указывал мне на дверь, с чем я тогда спорить не стала. Этот день стал для меня одним из неприятных впечатлений тех лет, воспоминание о нем до сих пор причиняет мне боль. К сожалению, в череде моих сложных отношений с христианами (но не с Христом!) он оказался не последним и даже не самым худшим.
Мой муж так до конца и не понял моих тогдашних переживаний. В его душе не возникло никакого противоречия между тем, что он говорил в храме, и тем, как он думал и что делал в моей группе, которую постоянно посещал. Ничто не мешало ему стать «преданным» христианином и с этих, новых высот клеймить меня в тех недостатках, которые он и сам имел не в меньшей степени. Так закончились мои попытки официально и искренне установить свои прочные взаимоотношения с православием. На долгие годы я осталась изгоем в этой религии, при том, что всегда считала ее единственной возможной для меня формой общения с Богом.
«В голове у меня страшный беспорядок. Христиане окончательно смутили мой покой. Как хорошо было идти своим путем, жить своими мыслями в своей йоге, а теперь слышу вполне здравые слова: пока ты исповедуешь всеобщую религию, ты не имеешь бога вообще, отрекись от всякой сатанинской техники и прими одного Христа. Читаю христианскую литературу и мне становится страшно. С их точки зрения я погрязла в грехе, но я не хочу отречься от него. Во мне нет покоя, а то, что христиане зовут «дьявол», привлекает меня. Что мне от их чистоты, если я там не нужна никому, что от этих постов, обрядов и запретов, если я вижу в них больше формы, чем сути, хотя и допускаю, что они способны помочь мне. Я не столько хочу мяса в дни поста или погружения в социум (телевизор, книги, посещение групп и лекций), как не хочу насильственного ограничения своей свободы, решений, принятых не мной. Принять веру на словах и изменять ей в мыслях хуже, чем отказываться от нее. Я стою на распутье, и нигде ничего путного из меня не получается» (из дневника тех лет)
продолжение см. http://www.proza.ru/2011/05/27/457