Если бы маленький Чарли не был человеком, то помимо оглушительного звука разбивающихся об скалы волн, он услышал бы, как большая чёрная муха, приговаривая что-то на своём наречии, бесцеремонно опустилась на его фарфоровое запястье. Ведь, например, кошки и собаки слышат в сотни раз больше звуков, чем их хозяева! Он читал об этом в книжках с картинками, которые находил в кабинете своего отца. Правда, большая часть книг, стоявших на нижних полках, до которых Чарли мог дотянуться, были скучными, серыми и сплошь в мелком занудном шрифте... В общем, такими, что у любого человека, который хоть раз играл с такой фантазией, как это делал Чарли, их вид не вызвал бы ни малейшего желания порыться в серости бесконечных букв.
Тем временем неизвестно откуда взявшаяся муха продолжала свой путь по худенькой руке мальчика.
Почувствовав щекотку, Чарли недовольно взмахнул рукой, сгоняя надоедливого гостя и снова, со скучающим видом, уставился в окно родительского дом, за которым уже третий день бушевало море, билось о каменные глыбы, иногда доставая солёными брызгами до домика на скале, в котором и был тот самый кабинет со скучными книгами и мальчиком, сидящем на подоконнике, упершись лбом в уже запотевшее от дыхания стекло.
В этом доме он, Чарли, провёл все шесть с половиной лет своей жизни, наполненной северными закатами и криком огромных черно-белых чаек, которых мальчик побаивался.
Отец Чарли не просто так перебрался с семьёй на дикий берег Баренцева моря, не потому что ему нравились крепкий северный ветер и частые штормы. Он изучал птиц. И вот однажды принёс одну домой, пояснив неожиданное появление нового постояльца тем, что последний необходим для исследования. Клетка стояла в гостиной и, каждый раз, когда Чарли заходил, сквозь ржавые прутья в него пристально целились чёрные бусинки глаз, зло щёлкал острый клюв, словно желая, но не имея возможности дотянуться до тюремщиков, а по ночам до детской долетали скрипящие обрывки птичьих угроз.
Тогда Чарли ни под каким предлогом не соглашался заходить в комнату с чайкой, чтобы не встретиться взглядом с осуждающими птичьими глазами-бусинками.
Сейчас же от созерцания бушующей природы Чарли снова что-то отвлекло — в правый глаз попала пылинка. Но, протерев веко, мальчик увидел, что пылинка оказалась ресницей. Тоненьким полумесяцем она лежала на пальце. Чарли на секунду задумался и набрал полные лёгкие.
День рожденный торт. Шоколадный и со свечками. В прошлом году отмечали шестилетие дома, потому что небо, затянутое тучами не сулило скорых перемен: родители и сын. Мама и папа сидели по обе стороны стола и выглядели странно, напялив на головы колпачки. Мама намотала на руку нитку, за которую был привязан голубой шарик, и он парил над её головой. Этой рукой она погладила Чарли по голове и шарик затанцевал под потолком, пытаясь создать атмосферу праздника, которая всегда царила на Днях Рождения, когда мама была маленькой и жила на юге. «Пилар», говорила ей её мать, «запомни это время, оно самое счастливое в жизни человека. И если ты запомнишь это счастье и сумеешь перенести его во взрослую жизнь, у тебя всё будет получаться».
-Смотри, птенчик, сколько здесь свечек?
Именинник добросовестно окинул взглядом огоньки свечей.
-Шесть?
-Да, чистик мой, столько же, сколько теперь тебе лет.
Тогда, в Андалузии, торты были большими, грели шоколад и макали в него чуррос... и маленькая Пилар звала всех своих друзей (а их было немерено). Это действительно было самое яркое время в её жизни и того же она желала для сына.
Чарли, никогда не видевший ничего подобного, тем ни менее тоже этого хотел.
Он улыбнулся маме и набрал в лёгкие побольше воздуха.
Но вернёмся к нашему повествованию. Самое приятное в непогоде то, что она когда-нибудь заканчивается. А по сему, проснувшись на следующее утро, мальчик от радостного волнения всей душой вжался в плюшевого медвежонка, что служил ему другом: море умиротворённо вздыхало, отдыхая после долгого шторма, отражая в солёной воде голубое-голубое небо, которое венчал ярко-жёлтый круг, настолько яркий, что, глядя на него сквозь окно своей спальни, Чарли зажмурил глаза — такие же, как небо,- и улыбнулся так широко, как только мог.
И улыбалось всё вокруг, пока он, в застёгнутой мамой куртке, уверенно шагал по шелестящей гальке, крепко сжимая в руке пухлую лапу единственного друга с глазами-пуговками.
Если вы не знали, то берег после шторма всегда устлан водорослями, среди которых попадаются красивые ракушки, древесный мусор, а иногда и кое-что поинтереснее. Так вот, если вы не знали, то Чарли, имевший огромный опыт по части прогулок по берегу, знал это наверняка, поэтому глаза его, наблюдавшие из кабинета не один шторм, не пропускали ничего хоть сколько-нибудь занятного.
К тому времени, как Чарли вступил в право пользования трёх цветных камушков и одной ракушки путём складирования всего в карман, он успел дойти до входа в пещеру, разевавшую щербатую пасть прямо в скале. Надо ли уточнять, что она была заманчивее всех ракушек на свете?
Перешагнув через секундную неуверенность, мальчик очутился среди сырых, поросших мхом, стен пещер. Сверху, куда он страшился поднять глаза, мерно, как тикают часы, капало. Бушевавшее недавно море занесло сюда массу коряг. Застряв между острыми, торчащими из земли камнями, они рисовали в воображении юного искателя причудливые фигуры клыкастых чудовищ и странных существ. Все они притаившись в тёмных углах, слушали громкое Чарлино сердцебиение, выжидая момент, чтобы напасть.
Неосторожный шаг, и что-то тяжёлое, покатившись по дну пещеры, вспугнуло стаю летучих мышей, которые с визгом пронеслись в выходу, сбив с головы закричавшего храбреца кепку и крылатым вихрем взъерошив волосы. Чёрная пищащая куча-мала, на секунду заполнив собой всё вокруг, вылетела на свет, оставив Чарли — скорченного в звуконепроницаемый комок - наедине с эхом, с минуту продолжавшим причитать где-то в глубине.
Дождавшись, когда из всех, наполнявших пещеру звуков снова останется только капание-тиканье, мальчик убрал от лица дрожащие руки и взгляд его сразу упал на вытянутой формы странный предмет, ставший причиной всего сыр-бора.
Тщательно прощупывая место перед собой носком кроссовка, мальчик добрался до овального, гладкого, суженого с одного конца.... да, так и есть! Но откуда здесь...
В солнечных лучах в гнезде из водорослей лежало гигантское яйцо, вдвое больше страусиного и уж точно красочнее! Сюда, напрягая все силы, Чарли вынес его, чтобы рассмотреть и теперь сам сидел рядом, на поваленном дереве и перекатывал находку с одного синего перламутрового бока на другой.