Глава из романа "C'EST LA VIE(се-ля-ви) МАЛЕНЬКИХ ЧЕЛОВЕКОВ"
Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб!
Игорь Северянин
День жаркий, но от горной речки веет прохладой. Мы расположились у горы под большим, развесистым деревом, на оборудованной для отдыха площадке: выложенное камнями кострище, скамьи и ящик для мусора. Мы – это я с Сережей и его друг, абхаз Нури с женой и двумя сыновьями двенадцати и четырнадцати лет. Будем делать шашлык. Парни уже нанизывают на шампуры заранее приготовленную отличнейшую баранину. Я и их мама, симпатичная моложавая менгрелка Нана, готовим овощи и зелень. Нури и Сережа - на берегу с удочками. В костре пышут жаром, догорающие дубовые полешки. Это для шашлыка.
Закончив приготовления, мы отправляемся к реке, посмотреть на улов и спросить, когда ставить на огонь шашлык.
Мужчины тоже времени зря не теряли. У них в ведре плескалась тройка крупных форелей.
- На ушицу уже наберется,- улыбается Сережа.- Даже мне одна попа¬лась. По глупости, наверно.
Я запускаю руку в ведро, будто пытаясь выяснить, которая из них его, и мне попадается самая маленькая, как оказалось, она и была его добычей. Но важен не улов, важно участие.
- Вы идите и начинайте жарить шашлык. Ребята умеют это делать не хуже меня, а мы еще парочку поймаем и присоединимся к вам,- говорит Нури жене по-русски. В нашем присутствии в их семье все, включая старика-отца Нури, русский которого очень слаб, разговаривают только по-русски.
Мы возвращаемся на свое место и обнаруживаем полный разгром. Большая черная свинья и полдюжины ее отпрысков уже успели полакомиться нашими заготовками и теперь счастливые и довольные отдыхали в тени. Что не съели, то испорти¬ли. Не заинтересовал пришельцев только кувшин с "изабеллой".
Нана хватает хворостину и начинает охаживать ею незваную гостью по спине, но та на ее удары ноль внимания и, яростно хрюкая и скалясь, идет на меня. Я от страха пячусь, хочу укрыться за толстым стволом дерева, но свинья вдруг встает на дыбы и в ее свирепом оскале я узнаю знакомые черты жены Сергея. Она настигает меня, прижимает к стволу дерева всей своей тушей. В лицо мне дышит ее зловонная пасть.
- Мымра. Это Мымра. Помогите, - кричу я и просыпаюсь в холодном поту.
В комнате уже встревоженная, заспанная мама.
- Что еще за Мымра, которую ты звала. Ты так громко кричала…
- Такое страшило приснилось, не приведи Господи. Прости, что я тебя разбудила.
- Я еще вчера заметила, что ты была сама не своя, но не стала приставать. Решила, что сама успокоишься.
Тут зазвенел будильник. Оказалось - пора вставать.
Сон мог бы показаться странным, если бы в нем не было все так, как было на самом деле около года назад, кроме нападения на меня свиньи. Единственная неприятность, происшедшая со мной в тот день, испорченный шашлык не в счет, было то, что меня укусила оса или пчела, на которую я села, находясь в расстроенных чувствах от разгрома, учиненного свинским семейством. Положение, скажу я вам, было, хуже не придумать. Ни сесть, ни присесть. Только компресс из чачи, который Нана приложила к укушенному месту, облегчил мои страдания. Смешно. А вы попробуйте сесть на осу… Веселье вам гарантировано.
Прошлым летом мы решили провести отпуск вместе, и, чтобы не дразнить "гусей", отправились к Сережиным друзь¬ям, которые жили в часе езды от Сухуми.
Место, скажу я вам, изумительное: Осенняя Абхазия! Изумрудная голубизна гор. Крутые склоны и пол¬зущие вверх по ним усадьбы, одна краше другой. Дом у наших друзей был большой. Двор весь в тени большого дерева и виноградных лоз, с которых свисали подернутые пыльцой спелые грозди. В саду, подни¬мавшемся по склону, желтели груши и мандарины. Я была представлена женой. Правду знал только Сережин друг Нури.
В честь нашего приезда был, я бы сказала, небольшой пир: интересные люди, вина, яства, тосты. Шашлык не поддается описанию, такой он был сочный, душистый и мягкий. По сравнению с ним даже ресторанный шашлык покажется куском старой калоши.
Мне запомнился тост, сказанный пожилым абхазом, большим местным начальником, принимавшим нас за молодоженов:
- Желаю вам счастья, и чтобы Бог не подумал, что он дал вам его зря.
Нам оказывалось ненавязчивое гостеприимство: отдельный домик в глубине двора, на столе всегда стоял кувшин с "изабел¬лой", густым темно-красным вином собственного изготовления, и фрукты.
Тогда все вокруг давили вино. Я теперь чувствую терпкий запах молодого вина. Мы естественно предложили если не помощь, то свое участие в этом процессе, но нам вежливо отказали. Это дело требует особого умения, да и вообще - изготовление вина дело мужское.
Мы отдыхали: пили вино, гуляли по горам и как юнцы предавались мечтам. Властная порывистость Сергея сменилась медлительностью и какой-то томностью: он даже стихами заинтересо¬вался, чего раньше за ним замечено не было. Так продолжалось недели две, пока какое-то совещание в министерстве, куда его срочно вызвали, разрушило все.
Он срочно улетел в Москву, а ме¬ня уговорил остаться, в надежде, что через пару дней вернуться, и продолжить радоваться жизнью. Но на следующий день пришла телеграмма, что из Москвы ему пришлось отправиться на завод.
Для меня сразу все стало постылым: Природа пожухла, воздух потемнел, хотя на небе не было ни облачка. Дни стали слишком жаркими, ночи – слишком тем¬ными, душными и бессонными, постель - неудобной, цикады - громкими, мухи - кусачими. Несмотря на старания друзей, через неделю я вернулась домой.
Прошел только год, но как все переменилось. А еще этот сон. После него – настроение, плюнуть жалко. Я попыталась поправить его контрастным душем и двумя чашками крепчайшего кофе. Пробовала петь, но получалась не песня, а бессмысленный набор слов: "Хорошо живет на свете Вини-Пух, еще лучше девушки весной. Встретишь вечерочком милую в садочке, и опять синеют не¬беса". Не песня, стон, крик души.
По коридору второго этажа инженерного корпуса я шла к своему отделу все в том же смутном настроении, автоматически раскланива¬ясь с встречными. Потом я вспоминала, что у меня возникало ощущение того, что мне попадались на встречу одинаковые и намеренно безразличные лица. Все делали вид, что смотрят не в мою сторону, будто стараются меня не замечать. "Может лицо у меня какое-то особен¬ное сегодня после страшного сна, или очередную сплетню пережевывают",- подумала я безразлично.
Когда я пришла к себе в отдел, то и там были те же лица, но опять не придала этому значения. Я даже не заметила на необычность обстановки. Все сидели на своих местах, а в комнате стояла странная тишина, без обычной утренней женской суеты. Никто не красился, не ставил чайник, не обсуждал домашние дела. Все молчали, как первоклашки перед первым уроком.
После обычных "доброе утро" и "здравствуйте", опять установилось молчание. Через несколько минут не выдержала я:
- Что приуныли? По ком печаль-кручина?– спросила я с наигранной веселостью.
Никакой реакции. "Тишина немая в улицах пустых." Бойкот? За что? Вроде бы ничего необычного не приключилось со вче¬рашнего дня.
- Ну-ну!- бормочу себе под нос и демонстративно углубляюсь в лежащий на столе журнал, в надежде, что кто-нибудь из них не выдержит и раско¬лется. Никакой реакции. Что за напасть? Наконец, ко мне вкрадчиво подходит одна, мой заместитель. "Одна не выдержала",- злорадствую я.
- Вы что, Маргарита Филимоновна, ничего не знаете?- прошептала она.
- А что такое мне нужно знать, скажите на милость?- раздра¬жаюсь я, но тоже шепотом.
- Как? Неужели так и ничего? Об этом уже весь завод…
- ...?
- Сергея Семеновича убили. Вчера... Из бани, гово¬рят, шел... Узелок с бельем при нем... Больше ничего... Трезвый, говорят, был...
Сначала ко мне не дошло, что к чему. "Убили и убили". Район у нас заводской, пролетарский. Ни одна выдача зарплаты не проходит без кровавой потасовки. Убийства тоже случаются. Почему весь завод? Всех не оплачешь! И почему такая печаль в отделе? И только тут меня, как обухом по темечку. Сергея Семеновича убили! С-е-р-е-ж-у у-б-и-л-и-и-и!
У меня голове что-то щелкнуло, и я вырубилась. Говорили, что я так сидела, повторяя шепотом: "Сергея Семеновича убили. Сережу убили. Сере¬жу убили. Сережу убили? Не-е-т!!!" Потом я закричала. Мой крик, наверно, был слышен на всех этажах инженерного корпуса.
Девчонки мои перепугались, позвонили в заводскую поликлинику. Пришла мед¬сестра, измерила давление, сделала укол. Когда я затихла, заводская скорая отвезла меня домой.
До конца дня я ничего не понимала, бредила, тихо плакала, никого, ничего не слыша. Рядом находилась медсестра, на случай если будет совсем худо. Из ступора вышла толь¬ко на третий день, к похоронам.
Я до сих пор не могу понять, почему со мной это произошло. Ведь я его разлюбила или вообще никогда не любила. Более полугода мы не виделись, мне и видеть его не хотелось, да и вообще я хотела поскорее забыть его. И вдруг такая реакция. Непонятно. Не падаю же я в обморок и не схожу с ума, когда случается подобное с кем-нибудь другим. Что-то наверно все-таки было между нами.
Хоронили Сережу в закрытом гробу. Убийца использовал для своего черного дела бу¬тылкой от шампанского. Ее осколки нашли не только рядом с телом, но и в разбитой голове и в изуродованном до неузнаваемости лице.
Людей на похоронах собралось много. Говорят, что похоронная процессия растянулась почти на километр. А ведь еще три дня назад, при нашей последней встрече, многие из них проходи¬ли мимо, и хотя бы один поздоровался. Кто б мог подумать, что у бывшего директора, да еще и опаль¬ного, наберется столько почитателей, особенно среди рабочих. Свой он им оказался в доску. Может за то, что жучил белую кость и что умер как истинный пролетарий, по-пьяни. Многие плакали. Вот уж воистину: "Что имеем - не храним, потерявши - плачем".
Все было обставлено так, как полагалось действующему, а не смещенному директору. Было много венков: от других заводов, от городских властей. Прибыл даже пос¬ланник из министерства. Прав был классик: "У нас нет середины - либо в рыло, либо ручку пожало¬вать" . В роли безутешной вдовы у наглухо заколоченного гроба стояла его бывшая жена, принимавшая соболезнования и старательно промокавшая под глазами и под носом.
Я стояла среди прочих, но кое-кто подходил ко мне и пожимал руку и выражал соболезнование. Мне, любовнице, бывшей. А ведь не свяжись он со мной, быть бы ему большим московским начальником. С директорского кресла такого завода можно было перебраться и в министерское. Ему б повременить малость, уйти из-под местных бонз.
"Боже! Прими и упокой его душу",- шептала я раз за разом, как в бреду.
До кладбища я не дошла. По пути мне стало опять плохо, и меня отвел домой наш общий друг, который тоже приехал на похороны, откуда-то узнав о случившейся трагедии.
На следующее после похорон утро резкий телефонный звонок прервал мое сонное забытье.
Посмотрела на часы. Было только семь, но телефон продолжал надрывно трезвонить. Звонившему непременно хотелось дозвониться именно сейчас. И мне пришлось, как мне того не хотелось, взять трубку.
Будто бы знакомый женский голос, но спросонья я не смогла вспомнить чей, не потрудившись представиться, сразу заговорила:
- Ну что? Получила, чего добивалась? Шалава одзаборная!
- Извините! Кто звонит? Кто вам нужен? Вы ошиблись!- пыта¬лась я прервать ее ругань.
- Ничего я не ошиблась, Маргарита Филимоновна. Не достался тебе Сергей. Ни тебе, ни мне!
Я поняла, что звонила "неутешная" вдова.
Ввязываться с ней в свару я не хотела. Да и я просто растерялась. Можно было ожидать чего угодно, но не такого.
Я отстранила от уха продолжавшую злобно верещать трубку и молчала. Озадаченная моим молчанием, трубка тоже умолкла и возбужденно задышала.
- Бог вас покарает,- только и смогла я сказать и положила ее на место. Змеиное шипение по телефону так ударило мне по нервам, что я чуть опять не свалилась в ступор. "Может быть, это она устроила его убийство?"- резанула меня страшная догадка, но я ее прогнала. Такого не может быть, потому что не может быть. Какой наивной дурой я была тогда.
Больше Мымра мне не звонила, и о дальнейшей ее судьбе я ничего не знаю. Не пропадет. Папаня, поди, столько напас, что ей на всю оставшуюся жизнь хватит жить припеваючи и дружков содержать.
...Убийцу не нашли, а может не очень старались найти. Но говорили всякое: что убили по заказу, что задержали какого-то пьянчугу, ко¬торого будто видели с ним в роковой вечер, но отпустили, ничего от него не до¬бившись. Изощрялись, как мог¬ли, придумывая мыслимое и немыслимое: "связался с воровской шай¬кой, хотел уйти от них, а они...", "он такое себе позволял...", или "это следовало ожидать с его характером", "посадил ко¬го-то за воровство на заводе, а тот вернулся и рассчи¬тался". Может это могло быть поводом для убийс¬тва. Только Богу известно, а он свои тайны хранит надежно.