Часть нашей жизни
Было начало восьмидесятых годов прошлого столетия. Ударная комсомольско-молодёжная стройка, по обустройству Уренгойского газо-конденсатного месторождения, оказалась в центре внимания всего СССР, о ней рассказывали в газетах, по радио и телевидению.
Из небольшого украинского городка в феврале месяце мы с мужем поехали на эту стройку, на Крайний Север, в город Новый Уренгой, по вызову треста «Уренгойтрубопроводстрой» (УТПС). Добирались долго. Сначала до Тюмени поездом, а затем самолётом. На Украине в том году в это время снега не было совсем, а здесь, когда сошли по трапу самолёта на лётное поле, попали в другой мир, мир снега и холода. Ч Часы показывали два часа дня, но уже надвигались фиолетовые сумерки. Спросили у одного из попутчиков:
-Вы живёте в Новом Уренгое?
-Да - ответил он.
-А где же вокзал?
Попутчик показал на не большое деревянное строение. Зашли. Внутри народа битком набито, сильно накурено. В помещении в основном бородатые, давно не стриженые мужики. Осмотрелись. Как же доберёмся до треста, размышляли мы. Нам повезло. Кто-то сказал, что подъехала трестовская «вахтовка». Нам удалось забраться в неё, и повезла она нас в город. Приехали к тресту. Нашли отдел кадров, отдали свои вызова, и миловидная женщина средних лет, направила к управляющему.
Управляющий, не высокий мужчина, с усталым лицом, выслушал нас, и узнав о том что мы приехали без детей, предложил работу на трассе, мужу токарем 6-го разряда, а мне должность инженера-нормировщика. Жить и работать мы должны в трассовом городке около реки Хетта, который расположен в 170км. от Нового Уренгоя, на строительстве газопровода Уренгой-Помары-Ужгород. Выбора не было и мы согласились. Нам выдали направления на работу в строительное управление, в котором будем работать, и посадили в машину, отправлявшуюся в это управление. Мы расположились в кабине. Выехали из города. Всё вокруг было освещено ярким светом факелов около буровых вышек. Водитель Миша, добродушный парень, рассказывал нам о дороге, по которой ехала машина, зимнике. Прочищенная мощными бульдозерами среди снегов дорога проходила по тоннелю, окаймлённому снежными сугробами, высотой выше моего роста. Наш автомобиль, «ЗИЛ», бросало и мотало на неровностях зимника из стороны в сторону.
Примерно через каждые минут двадцать встречались плетевозы, которые везли трубы тридцатиметровой длины, плети (три трубы по 11 метров, диаметром 1420мм, сваренные в одно целое), на трассу газопровода. Приходилось заезжать в «карманы» и пропускать их. Было жутко смотреть и слушать, как громадные машины, нагруженные трубами, с рёвом проезжали мимо нас, ослепляя светом своих фар.
Временами автомобиль, в котором мы ехали, переезжал через железную дорогу.
-Что это за дорога? - спросила я у Миши.
-Эта железная дорога должна была соединить Москву, Салехард и порт Игарка. Её вели с 1949 года, строили в основном заключённые. В 1953 году строительство неожиданно прекратили. С годами поржавели рельсы, прогнили шпалы, дорога умерла. Правда с началом освоения газовых месторождений «Медвежье», и Уренгойского дорогу от Надыма восстановили, но возят по ней только грузы, и то очень осторожно; скорость движения составов не больше 30ти километров в час. - Он замолчал.
Этот рассказ навеял мне воспоминания. Где-то на этих бескрайних просторах строил железную дорогу и мой отец. Только его привезли сюда под конвоем, здесь и сгинул. Тогда, как и многие другие, стал жертвой сталинских репрессий. Представилось мысленно, как сквозь протёртую казённую фуфайку, даже взглядом прощупывались его худые лопатки. Вид был унылый, как у побитой собаки, а я, его дочь, еду сюда добровольно, на комсомольскую стройку.
Приехали под утро. Посёлок по крыши утопал в снегу. Состоял из пяти бараков( как позднее мы узнали, в них жили заключённые, строители железной дороги), котельной, столовой, бани, мастерской - вот и весь городок. Бараки были длинные, метров по 40, построены из деревянного бруса, разделены на комнаты. В одну из этих комнат нас и поселили. Удобства на улице. Комендант выдала постельные принадлежности. Сутки на обустройство и отдых, а там на работу.
Новые ощущения не покидали меня. Я знакомилась с прорабами, мастерами и рабочими. Часто приходилось бывать на объектах. Зима лютовала. Мороз доходил до -44. Одевалась в шубу, кроличью шапку ушанку, валенки. Приходилось обматывать лицо до самых глаз пуховым платком, глаза слезились, охлаждённый до предела воздух обжигал, как кипятком, веки и переносицу. В ясные морозные ночи на небе полыхало северное сияние. Именно полыхало. Переливаясь разными цветами радуги, оно было как живое. Волнами перемещалось с одного участка неба в другой. Вглядывалась в заросшие бородами, опалённые морозом и сваркой, обветренные холодными ветрами лица людей, и задавала себе вопрос: «Как они всё это выдерживают?» На этом участке производилась сварка плетей в одну целую нитку газопровода. Без суеты слесаря подготавливали кромки труб к сварке, стыковали плети, а сварщики сваривали. Грохотали машины и агрегаты. Восхищение и гордость испытывала я каждый раз, глядя на работающую стройплощадку. Рабочие говорили: «Вот она, романтика». Романтику они испытали во всех её видах. Кто по слабее тот увольнялся, кто крепче - держались. Скажу одно, кто поработал здесь, на газопроводе, то для них любая работа на «Большой земле» будет лёгкой. По этому поводу на щите в лагере стройотряда КПИ в старом Надыме было написано: «Кто был - не забудет, кто не был - тот будет». Раньше, до Севера, я всё как-то видела в розовом свете, а тут оказывается многое не так. Здесь жизнь не придуманная, а настоящая: работать так до упора, казалось, люди совсем не ложатся спать.
Зима подходила к концу, начиналось полярное лето. Тундра оделась в свои разноцветные наряды. Цветы, похожие на незабудки и ромашки очень нежных тонов, выглядели неповторимо красиво. Мох ягель заполонил сухие места, а в низинах нежно зелёным ковром стелилась трава. Мы радовались желанному теплу. Запахи багульника и мхов кружили голову; ночью светло как днём. Солнце круглые сутки гуляет по небу, погода стоит жаркая, даже душно. Появились комары и мошка. Комаров ещё как-то можно отогнать от себя веточками багульника, но мошка не знает преград, тучей прилипает к телу, проникает в малейшую щель в одежде, и кажется, от неё нет спасения. На работе выдают, что-то подобное рыболовецкой сети, кусок примерно 50 на 50 сантиметров, пропитанный какой-то вонючей жидкостью, отпугивающей гнус, и работа не прекращается ни днём, ни ночью. Прокладывались километры газопроводов по твёрдой земле по болотам. Когда работа велась на песке, то в ветреную погоду песок набивается в уши, нос, волосы, слепит глаза, хрустит на зубах; когда по болоту, то оно под ногами чавкает и дышит.
В конце августа в тундре очень красиво, под ногами мягкий разноцветный мох, и куда ни глянешь, всюду много северных ягод; от голубики синё в глазах, собирай хоть вёдрами, а на болотах, среди нежной зелени мхов, засветилась яркими алыми огоньками клюква. Очень много грибов, в основном обабки и олений гриб. Август можно назвать осенним месяцем. Хмурые тучи всё чаще и чаще затягивают небо, временами потоки дождя заливают землю, тундра превращается в огромное не проходимое болото, но на помощь строителям приходит мороз.
Возвращаемся в Новый Уренгой. Город растёт, высотные дома и слева и справа прочно врастают в вечную мерзлоту. Давно ли сокрушались, что, мол, у Полярного круга и дикому зверю жить трудно, а тут пришли люди, вгрызлись в мёрзлую землю и город поставили. Построили несколько школ, выстроили целые улицы многоэтажных домов. В одном из них мы получили квартиру. Привезли детей, двоих мальчишек сорванцов. Они быстро привыкли. В квартире тепло, цветной телевизор. В один из осенних дней жители города вышли на субботник: сажали деревья, разбрасывали торф, сеяли траву.
Эти семь лет пролетели как один год. Нам не дано знать, как оценят потомки это освоение приполярных земель, но я горжусь тем, что в молодые годы мы приехали сюда. Нам было тяжело жить, трудно строить, но как мы радовались каждому построенному дому, каждому новоселью. Не хотелось уезжать, но дети хотели поступать в институт, а в новом городе такого института не было. Новый Уренгой стал частью нашей жизни.
Вернулись в свой маленький украинский городок. Дети поступили в Киевский политехнический институт. Заработанные деньги положили в сберкассу на срочный вклад. Рассчитывали пожить спокойно долгие годы, но развалился Союз, и Украина стала независимой державой. Деньги в сберкассе накрылись «медным тазом», обесценились и «заморожены». Наступила безработица. Для детей, после окончания института не нашлось работы, заводы останавливались, не было возможности заработать на жизнь. Оставался один выход - ехать на заработки. Наши дети уехали обслуживать промышленные установки по переработке газа в г.Новый Уренгой, теперь уже чужой город, в ДРУГОЙ СТРАНЕ.
Галина Бэрэза.14июня 2009г.