Осень 1943 года выдалась особенно трудной для вынужденных путешественников. Харьков давно остался позади. До Карпат, где в лесах, как казалось Кате, мог сохраниться хотя бы один монастырь, который приютил бы их, было далеко.
Усталость победила осторожность, и расплата не заставила себя долго ждать. Однажды, не желая на холоде оставлять малыша, она вошла с ним в деревню.
Местная детвора во что-то играла. Вдруг кто-то из них, сорвав платок с ребёнка, крикнул:
- Рудый, дывыться, якый вин рудый, це напевно жыд!
Катя, подхватив сына, метнулась прочь, оставшись в тот день под дождём без еды и крова. А неудачи следовали одна за другой. Вскоре женщина чуть было не попала в облаву. Она только лишь подошла к крайнему дому, как увидела, что хозяев - и старых, и малых, всех - фашисты сгоняют в центр села. Из долетевших до её чуткого слуха слов поняла: немцы устраивают показательную казнь.
Отползла, потом бросилась бежать. При мысли о том, что могла бы попасться, и её угнали бы на работу в Германию, а может, и повесили бы, закружилась голова - сказались голод, напряжение прошедших лет, беспокойство о ребёнке.
Но беды в тот бесконечно долгий осенний день не закончились: сын исчез. Малыш уже ходил. И потому матери приходилось во время своих частых отлучек привязывать его к деревьям, к пенькам, к веткам кустов.
Сейчас, не найдя его, она запаниковала: кто знает, какие звери водятся в этих лесах, но люди – люди беспощаднее зверей. Недавно она опять в этом убедилась. Встретился им солдат, средних лет мужчина приятной наружности, с которым они разделили скудною еду. Он со слезами на глазах рассказывал о тяжкой своей доле: и в окружение попал, и голодал, и ранен был. Она поверила - сама который год в страхе, в лишениях пребывает.
Развели костёр, на ночлег устроились. Он к ней: любви захотелось. Катя понимала: жив человек и нужно ему тепло, истосковался по ком-то, к ней потянулся. Возможно, не оттолкнула бы, поддалась бы на уговоры, но что-то промелькнувшее в его взгляде остановило её. Проснулся малыш и заплакал. Солдат поднял его на руки и швырнул с высоты своего немалого роста на землю. Бог ли или везение на помощь пришли - ребёнок не пострадал. Катя поняла: в живых он их не оставит. А все его россказни – сплошное враньё. Бандит!
У неё не имелось времени на осмысление происходящего. Схватив ружьё, беспечно оставленное им на траве, она решила отпугнуть нелюдя. А он, гадко улыбаясь, пошёл на неё с ножом, неожиданно появившимся в руке. Не прицеливаясь, Катя выстрелила и попала - и убила наповал.
Потом её долго рвало от нервного перенапряжения, но она не пожалела о содеянном. Чуть позже наткнулись они на мёртвого полуголого человека с перерезанным горлом. Видать, недавний знакомый постарался. И опять она руками в мёрзлой земле (наступили ранние холода) рыла яму, чтобы похоронить несчастную жертву с достоинством.
А кто-то будет его ждать и надеяться, но не дождётся и не узнает, где могила родного человека. Сейчас, при поисках малыша, всё припомнилось, и она содрогнулась при мысли, что его уже нет в живых.
Лесок был редким, просматривался легко, но ребёнок пропал. И в овраги она спускалась, и под каждый куст заглядывала - нет его и всё. Отчаялась, но продолжала искать. И нашла: свернулся калачиком и заснул под елью. Она мимо него много раз пробегала, трудно поверить - не заметила.
И опять Катерина шла. С завидным упорством продвигалась вперёд. И пусть её нынешний путь - это скитание по оккупированной фашистами территории, вечный голод, чужие сараи, погреба, ночёвки под открытым небом – она ни разу себя не пожалела.
Ею правил вечный, как мир, инстинкт материнства. Она давным-давно чувствовала себя матерью этого, только ей принадлежавшего малыша, красивее и умнее которого не было на всём белом свете. Это она, Катя, вынашивала его положенный природой срок и в муках, и в великой радости рожала его. Это с ней он был соединён пуповиной. И сейчас ей не было никакого дела до настоящей его матери, её трагической несвоевременной кончины - всё в минувшем…
http://www.proza.ru/2011/06/12/502