(Отрывок из рассказа "Сны о детстве")
- Та-э-нь! – кричит бабушка с кухни, - глянь-ко, кто там вверх-то (вверх по улице) пошёл...
Я подскакиваю с кушетки и гляжу в окно, заставленное множеством горшков с цветами (из окна кухни дорогу видно плохо). Говорю бабушке, кто идёт и какой (пьяный или нет). Бабушка комментирует полученную от меня информацию, причём комментарии её всегда носили нелестный характер:
- Э-коть, нализался уже! И когда, паразит, успел?
Или:
- Надо же, трезвый ещё, небось ищет, где нажраться. Запри-ко дверь, кабы не припёрся...
Подскакивать и смотреть в окно приходилось часто – народу на улице всегда хватало.
Как я ненавидела эти цветы на подоконниках! Каждую субботу растения со всех семи окон нужно было составлять в центр комнаты и опрыскивать (набираешь в рот воду и - фр-р-р), а крупные, глянцевые листья здоровенного, под потолок, фикуса протирать тряпочкой. Мыть подоконники и разносить цветочки на место. А потом драить полы... А день кончается. Не погулять...
Бабушка моя, Аполлинария Николаевна, и так безмерно уважаемая в округе за счёт эксклюзивной комнатной растительности, постоянно повышала свой авторитет. Поводы, правда, для этого большей частью были печальные – похороны.
...На выставленном на середину кухни круглом «венском» стуле сидит женщина - озабоченная, усталая. В который, наверное, раз рассказывает:
- Дак, видать, как шёл, так и упал, справа всё отнялося – и рука, и нога, обмочился. Манька-соседка с фермы шла, дак увидела – лежит посередь дороги, мычит чё-то. Домой-от принесли, дак пока я за врачихой-то сбегала, а он уже и остывать начал. Дак ить молодой ишшо, в могуте... С 35-го году...
Бабушка, сложив на обтянутых ситцем платья коленях переплетённые узловатые пальцы, кивает:
- Дак пил-от как!
Визитёрша охотно соглашается:
- Пил-от пил, дак кто не пьёт-то? Да ить и мужик – как не пить-то?
И после неловкого молчания добавляет неуверенно:
- Дак, Миколавна, дашь ле мне от садов-то твоих («сады» - так называли у нас в деревне комнатные растения!) каких цветочков в гроб-от ему положить? Уж больно баски оне у тя, сады-те...
Купившись на такую неловкую лесть, бабушка подзывает меня и я, по её указанию, срезаю пушистые веточки аспарагусов и, в зависимости от степени уважения бабушки к умершему, что-нибудь от других цветов. Самым достойным покойникам доставались мохнатые разноцветные колокольчики глоксиний и розовые соцветия гортензий.
Баба заворачивает цветы в газету, прижимает свёрток к затёртой до блеска поле телогрейки и торопливо прощается:
- Дай те Бог здоровья, Миколавна!..