Теперь, после свадьбы Цыгановых, мы с Маргаритой часто бывали у них дома. Жили они с Таниной мамой, в двухэтажном деревянном доме, памятнике сибирской архитектуры и деревянного зодчества. В большой комнате почти треть площади занимала русская печь, которая не использовалась по назначению, но убирать ее не разрешали. Галина Николаевна курила «Беломор», а недокуренные «бычки» сбрасывала на лежанку той самой печи, такая у нее была привычка. В дни безденежья «бычки» докуривались. Ненужно даже говорить о том, что Валерка тут же перенял эту «полезную» привычку.
Галина Николаевна с маленькой Танюшкой, перед самой блокадой Ленинграда была эвакуирована в Томск. Муж ее, отец Тани, погиб в Великую Отечественную войну, а они так и остались жить в Томске.
Галина Николаевна, родилась в Ленинграде, всю свою молодость провела там же, была натурой тонкой, поэтичной, с чувством юмора и музыкальным слухом. Она отлично играла на гитаре и пела, знала массу стихов и песен.
В доме Цыгановых по праздникам было застолье, на которое собирались в основном друзья Валерки и Тани. В такие часы Галина Николаевна выносила из спальни гитару, устраивалась удобней, брала несколько аккордов, перебирая струны, и голосом, немного грубоватым, как у всех курящих женщин, с завораживающими интонациями начинала петь свою любимую балладу:
Королева Британии тяжко больна,
дни и ночи ее сочтены.
И позвать проповедников просит она
из родной, францисканской страны.
Но, пока из Парижа попов привезешь,
королеве настанет конец….
И король посылает двенадцать вельмож
лорда-маршала звать во дворец.
Мы замирали, а она продолжала:
Он верхом прискакал к своему королю
и колени склонить поспешил:
«О, король, я прощенья, прощенья молю,
если в чем-нибудь я согрешил» -
- «Я, клянусь тебе жизнью и троном своим,
если ты виноват предо мной,
Из дворца моего ты уйдешь невредим
и прощенным вернешься домой.
Только плащ францисканца сегодня надень,
я оденусь и сам, как монах,
Королеву Британии, в завтрашний день,
исповедовать будем в грехах».
Пусть меня простит тот, кто сейчас читает эти строки, но я не могу удержаться, чтобы не продолжить эту балладу, которую, я знаю наизусть. Так хочется поделиться волшебным очарованием хорошего стиха, лихо закрученным сюжетом, а в голове у меня мотив этой песни и голос Галины Николаевны. А перед глазами, как на фотографии, лицо Маргариты: чуть приоткрыты губы, влажные глаза, на лице неподдельный интерес и сострадание. Продолжаю:
Рано утром король и лорд-маршал тайком
в королевскую церковь вошли
И кадили вдвоем и читали псалом,
зажигая лампад фитили.
А потом привели их в покои дворца,
где больная лежала в бреду….
С двух сторон приступили к ней
два чернеца, торопливо крестясь на ходу.
«Вы из Франции оба, святые отцы?»
- прошептала жена короля.
«Королева», - ответили ей чернецы
- «Мы сегодня сошли с корабля».
- «Если так, я покаюсь пред вами в грехах
и верну себе мир и покой….»
- «Кайся, кайся!» - спокойно сказал ей монах.
- «Кайся» - тихо промолвил другой.
- «Я неверной женою была королю,
- это первый, мой тягостный грех,
Десять лет я любила и нынче люблю
лорда – маршала больше, чем всех….
Но сегодня, о, боже, покаюсь в грехах,
ты пред смертью меня не покинь!»
«Кайся, кайся» - сурово промолвил монах,
а другой отозвался: «Аминь».
- «Зимним вечером, ровно три года назад,
в этот кубок из хрусталя
Я украдкой за ужином всыпала яд,
чтобы всласть напоить короля….
Но сегодня, о, боже, я каюсь в грехах,
чтоб пред смертью меня поддержал….»
- «Кайся, кайся» - печально ответил монах,
А другой, побледневший, молчал.
-«Родила я в замужестве двух сыновей,
старший принц и хорош и пригож,
Ни умом, ни лицом, ни отвагой своей,
на урода-отца, не похожь.
А другой, мой малютка…, плешив, как отец,
косоглаз, кривобок, кривоног….»
«Замолчи!» - закричал косоглазый чернец,
- видно больше стерпеть он не смог.
Отшвырнул он распятье и, сбросивши с плеч
францисканский суровый наряд,
Он предстал перед ней, опираясь на меч,
весь в доспехах от шеи до пят.
А другому «аббату» он тихо сказал:
«Будь, «отец», благодарен судьбе!
Если б клятвой себя я вчера не связал,
ты б сегодня висел на столбе!»
Я могу и дальше писать песни, которые пела Галина Николаевна, их у меня очень много….
Это потом, уже спустя много лет, мы, с Маргаритой, услышали, как-то случайно, «Нищую» Беранже, в исполнении Александра Малинина, а впервые мы ее услышали от Галины Николаевны, она ее пела проще и трогательнее:
«Зима, метель… и в крупных хлопьях,
при сильном ветре снег валит.
У входа в храм одна, в лохмотьях,
старушка нищая стоит….
Песен было много, Галина Николаевна пела с огромным удовольствием. Песни чередовались одна, за одной, в последовательности, известной только исполнителю:
…. Там волны с блесками и плесками,
Не прекращаемого танца.
И там летит скачками резкими
Корабль «Летучего Голладца»… ..
В ту зиму, когда было особенно холодно, и нам с Маргаритой не хотелось в убожество «черной лестницы» общежития, где мы иногда «дружили», тогда мы напрашивались в гости к Цыгановым. Валерка с Таней были всегда «за», а Галина Николаевна нас всегда приглашала, так как считала, что я положительно влияю на моего старшего друга и земляка, и, даже, иногда, советовалась со мной, доверяя маленькие семейные тайны. Наши отношения с Марго, она всячески поддерживала.
Мне сейчас кажется, что ни одно наше посещение не обходилось без песен под гитару. Галина Николаевна никогда не отказывалась спеть, видимо, мы были благодарными слушателями. Она брала гитару и, лукаво глядя на нас с Марго, пела:
Самой нежной любви наступает конец,
Бесконечной тоски обрывается пряжа….
Галина Николаевна любила и часто пела песни Вертинского, а, однажды, достала из своих архивов программку одного его концерта в Томске, на котором ей удалось побывать. Помню, что особенно на меня произвело впечатление, прочитанное мной на этом, пожелтевшем от времени, листке простой бумаги, название одной песенки: «Мадам, уже падают листья….». С тих пор мы с Марго не то, чтобы «заболели» Вертинским, но мечтали познакомиться с его творчеством поближе.
Уже позднее, я купил большой долгоиграющий диск песен Вертинского и, мы с Марго наслаждались его песенками, вспоминая Томск и гостеприимный дом Галины Николаевны:
…Где Вы теперь? Кто Вам целует пальцы?
Куда ушел Ваш китайчонок, Ли?
Вы, кажется, потом дружили с португальцем,
Ну, а тогда с малайцем Вы ушли. ....
Я окончил институт, вернулся из военных лагерей лейтенантом запаса и получил распределение. Вообще не ехать по распределению было нельзя, так как, в те суровые времена диплом на руки в институте не давали, а мы должны были получить его уже на заводе, куда распределились. Заручившись поддержкой института, я написал письмо в Министерство Просвещения с просьбой перераспределить меня в другой город. Ответ задерживался, и я ждал ответа в Томске.
Как раз в это время мы и общались с Галиной Николаевной в последний раз. Пять или шесть дней мне пришлось ждать ответа в Томске и все это время, почти каждый день я бывал у нее, мои однокашники все разъехались, Марго рядом не было и мне было как-то одиноко. Галина Николаевна жила в это время с внуком, Валера с Татьяной уехали по распределению работать в Красноярск, оставив Димку на попечение любящей бабули, до получения квартиры.
Галина Николаевна к нашему расставанию приготовила мне бесценный подарок. Это была толстая тетрадь, на 48 листов, почти вся заполненная нашими любимыми песнями и стихами. Инбер, Ахматова, Северянин, Алигер, Гумилев, Блок, Беранже, Бальмонт, Вертинский…., - при упоминании этих имен, даже сейчас, хочется встать и преклонить голову. Записи были сделаны ее рукой, пронумерованы и систематизированы по жанрам. Я был несказанно рад, получив такое в подарок! На первом листе, наискосок, была сделана дарственная надпись:
«Тебе, Геночка, мой молодой друг, старая женщина дарит старые песни, которые она пронесла через всю свою жизнь и не хочет, чтоб они умерли вместе с нею».
Г. Черноморская
г. Томск, март, 1965 г.
Записи начинались балладой, которую Галина Николаевна часто декламировала, аккомпанируя себе на гитаре:
Мы слишком молоды, чтобы простить тому,
Кто в нас разбил всей жизни чары…,
Но, чтоб опять так нежно полюбить,
мы слишком стары….
А заканчивались записи то ли стихотворением, то ли песней:
Спускался вечер печальный,
Окно погружалось во тьму,
Я крестик синий хрустальный,
Прощаясь, дала ему.
Чуть-чуть лишь дрогнули руки,
Когда закрывал он дверь,
Шепнул: «Навеки разлуке
Сама обрекла нас теперь».
Предание старое в Польше
Пугает всегда невест –
Не встретятся в жизни больше
Кто дал, и кто принял крест.
Ушел в томительный вечер,
В звенящую сеть дождя….
Над нашей последней встречей
Рыдали: весна… и я….
Больше мы с Галиной Николаевной никогда не виделись, опоздали мы с Марго…. Как-то приехав в Красноярск, мы встретились с Татьяной, а Галины Николаевны уже не было в живых. Таня успела записать целую кассету песен в исполнении мамы, мы слушали их целый вечер….