Падал снег в Днепропетровске жирными, щедрыми хлопьями. Солнце поджигало края горизонта, и бабы Катин петух возвещал об этом старательно и настойчиво. Моя супруга, она же — чучундровая друлочка, собиралась на работу. Я решил не обнаруживать свое пробуждение и понаблюдать, как собираются на работу. Как раз шел самый интересный процесс — к бикини подбирались туфли, кофты, блузки и плащи. Видимо, чучундровую друлочку ничего не удовлетворяло, поскольку рубах и бикиней было поменяно немало, но процесс так и не прерывался.
Наконец выбрав самый удачный вариант, она вышла из дому. Но все-таки внутренняя интеллигентность, не убитая в ней за годы жизни в нашем замечательном городе, не позволили ей отправиться на работу в таком легкомысленном виде. Поэтому она вернулась переодеть бикини, все-таки синего цвета. Оно, безусловно, логичнее — на работу синего цвета бикини годятся.
— Чучундровая друлочка, ты моя рыбонька, иди я тебя поцелую, Сулико ты моя,Сулико! — ласково обратился я к ней.
— А ты все подглядываешь да подсматриваешь? — строго, как старшая пионервожатая, отреагировала жена.
— Я очень нуждаюсь в поцелуях, а вы позволяете себе не одаривать меня ими. Это прямо какой-то нонсенс! — я старался как можно логичнее гнуть свою линию.
— Никаких поцелуев, я тороплюсь на работу, а он, как пионер — всем ребятам пример, целоваться хочет! Зубы не чищены, туфли не чищены, брюки не глажены, — как приговор, прочитала-промолвила моя чучундровая друлочка.
Тогда я прибег, или прибежал, или прибегнул к крайним мерам. И в качестве таковых я позволил себе выразить такое мнение:
— Если мужчина нуждается в утренних поцелуях хотя бы изредка, он обязательно их найдет. А почему нет? Это все-таки невтерпеж, извините, некоторым образом инстинкт. Куда мне с ним, к Дарвину, что ли? Ох, и смотри-кась, моя чучундровая друлочка, заведу-кась я себе забаву от такова устроения.
— Ты сначала семью обеспечь, а потом уже зазнобу заведешь, — спокойно ответила супруга.
— Ты у меня как какое-то животное: только и думаешь, как заготовить корма на зиму. И во сколько ты оцениваешь «семью обеспечить»? — задал я уже экономический вопрос.
— Ты главное носи, а я скажу, когда хватит! — уже в дверях ответила моя горячо любимая чучундровая друлочка.
Я остался без поцелуев начинать зимний день на Амуре. Тоскуя и грустя, я посетил ванную, потрогал зубную щетку. «Нет, лучше яблоком почищу зубы», — промелькнуло в голове. Затем я омыл лицо, руки, вытерся халатом, поскольку полотенце мне попалось значительно позже, и был готов начинать трудовой день.
Его следует начинать с завтрака. В этом нет ничего плохого, но знающие меня поймут; все-таки утомительная возня с тарелками дома и без жены как-то лишают это замечательное занятие особой привлекательности. Итак, сковородка простоит на плите сутки до прихода чучундровой друлочки. И дай бог, чтобы я употребил из оной сковородки яичницу, хотя бы в целях рационального использования продуктов.
У меня имелись на сей счет свои принципы, и я ими часто пользовался. Если, например, в холодильнике обнаруживалась колбаса и она не очень далеко — не заставлена кастрюлями и судками. И если она не в целлофане, а в натуральной оболочке. Тогда я могу себе позволить проигнорировать яичницу и отрезать сантиметров 20 колбаски и вот таким образом позавтракать. А если как-нибудь иначе: то ни-ни, тогда яичницу — со сковородки, стоя, вилкой.
Зимнее утро, перестройка, я уже позавтракал колбаской, сын на каникулах у бабушки. Вот такая ситуация. Я готов был к самым значительным успехам. Мной двигало не корыстолюбие, а простое желание всем домочадцам и друзьям купить все необходимое. Поэтому желательнее дела на уровне отрасли народного хозяйства.
Эти планы вынашивались долго и кропотливо, и я не унывал. Да и никто тогда не унывал. Первые сбережения, пропавшие в банках и «oбepiгax», еще не очень расстроили нас, но это заставило насторожиться. Да что толку — государство всегда смошенничает и обманет. Конечно, обман обману — рознь. Ежели ты повысил цену за уголь на одну копейку за тонну, это еще ничего. А ежели в десять раз, как билет на трамвай, — так можно только по-государственному. Потому как громадье финансов большое очень и привлекательное, а нашим избранникам тока давай! Шоб гроші! Більше i більше! Крутились, крутились! Шоб до самого горла! Шоб перло i перло! Шоб за газ, шоб за воду, шоб за воздух и шоб без зарплати! Шоб у них очі повилазили!
Вот такое тебе государство.
Сaмa хороша держава у Eвpoпi, саме найбільше марганцю i холодцю — токо я стану обранцем, так сходу все пойдеть как надо. От такое тебе партийное обещание, избиратель. Украсим и разукрасим нашу Родину! Но все-таки я верю, народ он что-то придумает, закончится эта бредятина и заживем мы хорошо и красиво. Почистим нашу речку Гнилокиш, обустроим ее берега, и пусть в ней живут караси и раки. Кстати, о раках: если иметь ввиду екатеринославские, то в Российской империи они были самыми востребованными раками. К столу их высочеств подавались только наши раки. В лучших ресторанах Европы они считались особым деликатесом. А мы уже подбавили бензолу и фосфата. Вот после этого и перевелись раки. А раньше были. Помните, как из Карьера сома краном доставали,
Вот такие и раки были. А счас нема уже тех раков. Умерли раки. От экологических бедствий и обид. Умерли раки. Жаль раков.
Я шел к месту встречи вдоль стихийной свалки в начале улицы Саперной, слегка задерживая дыхание и зажимая нос. А что поделаешь: не обустроились еще люди за 225 лет, вот и гадят себе под нос. А санэпидстанция, видать, мышей ловит, и ктобы о ней посмел сказать обратное. До мусорки у них руки не доходят. Вот и приходится высоко размышлять вдоль мусорки. В самом конце ее я встретил давнишнего сослуживца Серегу Кунявина. Лет 8 прошло, а Серега мало чем изменился, только виски побелели.
— Вохан! Здоров, бродяга! — обрадовался Серега.
— Здравствуй, мой дорогой Сергей Викторович! Позволь мне тебя обнять от избытка радости!
Мы стояли в конце мусорки, похлопывая друг друга по спинам радуясь.
— Ты где работаешь? — задал я традиционный в таких случаях вопрос.
— На обувной фабрике лифты починяю. Зарплата ерунда, а что делать? — разводя руками, ответствовал Сергей.
— Так мне, дорогой, надо пол-литра клея обувного для галош и сандалиев. Не поможешь ли?
— С дорогой душой — и с тебя бутылка, — обрадовался он просьбе. — Ты позвони утром на работу, а то, вишь, уже и так на три часа опоздал, ругать будут, и мы все решим.
Мы еще раз обнялись и разошлись — он на работу, а я на важную деловую встречу, сулящую мне успех и богатства. К сожалению, на встречу со мной никто не пришел. Счастье опять проскакало на серой кобыле мимо. Мне это уже в привычку. С испорченным слегка настроением я провел ближайшие сутки. Нецелованый-необласканый ни женой, ни удачей.
Утром следующего дня, коим оказался вторник, я убирал развалы на кухне, тщательно готовясь к приходу чучундровой друлочки. Надо вам сказать, что взрослой особью чучундровой друлочки является всем известная чучундра, но поскольку я старался быть поласковей, то, конечно, употреблял разного рода уменьшилки. До ее прихода времени навалом, поэтому я решил позвонить Сереге по поводу клея. Я долго набирал номер, долго ждал соединения, наконец, трубку подняли:
— Але, я вас слушаю!
Серегу я узнал, но почему-то решил удостовериться:
— Это обувная фабрика?
— Да, а кто вам нужен? — опять спросили на том конце провода.
— Сергея Викторовича Кунявина! — как мог торжественней произнес я.
— О! Так это же я, Кунявин Сергей Викторович! А со мной кто говорит? — допытывался он.
— Это я с вами разговариваю по телефону, — ответил я.
— Я понял. А кто вы? — все любопытствовал Сергей.
Гляжу, не унять мне его любопытства, и надо как-то представиться. Ничего в голову не лезло, поэтому я только следил, что сейчас соскочит с языка.
— С вами разговаривает директор колхоза Чапли из дирекции Красного Профинтерна, — вот такое получилось, а что дальше — посмотрим.
— Директор Чапли? — удивился Сергей. — А по какому поводу?
— Видите ли, — начал я, туго соображая, о чем говорить дальше, — мы хотели предложить вам на базе нашего колхоза выращивать ишаков...
На том конце трубки присвистнули, да и я тоже свистнул бы, но могла нарушиться конспирация.
— Я извиняюсь, вы имеете в виду ослов и мулов?— осведомился Сергей.
— Да, их мы имеем ввиду. Полезные, кстати, животные. Во-первых, парнокопытное большой физической силы, неприхотливое в пище и жилье. Мы думаем, на них спрос будет расти. Вот и предлагаем вам на базе нашего телятника заняться разведением ослов. Огромные перспективы у этого бизнеса. Успех будем осваивать пополам. Вот такое! Как, принимаете? — закончил я вопросом.
— У-у-у! Так ишакам это скока соломы много надо? — размышлял вслух Серый.
Я не мог больше удержаться от смеха и повесил трубку. Отсмеявшись, я опять позвонил Серому.
— Серега, извини, это я, Вохан, твой бывший коллега по ремонту лифтов. Узнал?
— А, Вохан, привет! А где председатель?— вдруг спросил он.
— Да нет никакого председателя, нет! Мне клей нужен, вот я и звоню. Так что портвешок я уже приготовил, дело за тобой.
И тут я посмотрел на часы. До прихода супруги оставалось минут сорок. Короче, в ванную, почистил бегом зубы, смахнул с туфель пыль, спрятал неглаженые штаны за вешалку и изготовился уже встречать свою зазнобушку. Тряпку, блин, забыл после помойки полов убрать, и торчит посреди кухни, поскольку пол мыл кругами. Ой! Она уже на пороге. Тряпку — ногой под холодильник — и к двери.
— Здравствуй, мое дорогое солнышко, очень сильно любимое! Разреши мне тебя обнять и поцеловать по древнему мексиканскому обычаю: три раза в губы, десять раз в щеку и 40 раз по разу, чем ни разу 40 раз.
Я утопал в шпагате, изображая реверанс.
— Подожди, дай пройти. Да пусти же меня! Ага, полы мыл... Значит, тряпка под холодильником, а штаны за вешалкой. Так... Короче, все как всегда. Чай в раковину выливал? Ах, нет! Выбросил в компостную яму? Уму непостижимо! Какой молодец! И зубы почистил? Ну, это вообще! Ты заслужил поцелуй в щечку. А дальше посмотрим.
И я шагнул навстречу своей ненаглядной чучундровой друлочке, не в силах совладать с нахлынувшими на меня чувствами от одного только упоминания о щечках ее ненаглядных. Вдруг раздался звонок в дверь. Кстати, это было очень некстати. На пороге стоял Серый. Он принес банку клея и две общие тетради.
— Здравствуйте, Наташенька и Вохан! Я принес вам клей и кой-чего почитать.
Мы с женой переглянулись и, поскольку в таких случаях необходимо уделить человеку внимание, сразу же изготовились его уделять минут 5 — 10.
Серега раскрыл конспект и начал читать: «Ишаки бывают всех мастей и пород, и также ишаки бывают мулы и ослы».
«Ни фига себе, — думаю, — произведения».
И он пошел и пошел. Ишаки, ишаки, ишаки — и так минут двадцать. «Ну, — думаю, — труба! Это же только начало первой тетрадки!»
— Сергей Викторович, — решительно прервал я чтение, — а не хватануть ли нам по рюмахе, поскольку время поджимает? Видишь, Наташа уже одета?
А Наташа тока зыркнула глазами.
— Ну, Вох, давай, — тут же согласился Сергей.
Мне пришлось достать штаны из-за вешалки и прочие одежды и выходить с Наташей вместе с ним. Мы дошли до угла и попрощались с ним. А там огородами-огородами — и домой. Дома жена бушевала:
— Идиоты, ослы, ишаки?! Никаких поцелуев!
Это был удар ниже пояса...
Наутро нас разбудил звонок в дверь. На пороге стоял Серый с хвостом и копытами осла, а спину мне жег огонь негодования жены.
— Я, может, не вовремя? — помахивая хвостом ишака, спросил Серый.
— Серый, считай, что нас нет дома! — как можно тверже сказал я.
Серый ушел, унося с собой хвост и копыта от какого-то, вероятно скончавшегося ишака. Я вернулся в дом, зло, безо всякой перспективы почистил зубы и стал ждать поцелуя до следующего утра. Наутро у меня во дворе кричал ишак. Я с ужасом выглянул в окно и увидел Серегу, громко кричащего ишака и парующую кучу навоза.
Я понял, как ракета летит и как она взрывается. Ишак понял, и Серега понял. Больше я его не видел. А вот ослика Яшу в парке Глобы встречаю и вздрагиваю. Пройдет еще какое-то время, и я зацелую мою чучундровую друлочку до смерти.