Дневн. II - 15 Ибо любят только Боги и Ангелы

Галина Ларская
Дневник II - 15 Ибо любят только Боги и Ангелы

12 ноября 1993 г. примерно. Пресно всё. Есть люди, которые сами мне почти никогда не звонят.

13 ноября. Началась бурная жизнь. У Эли, которая сейчас снимает у моего другого соседа, есть пожилой друг Валентин Васильевич. Он похож немного на Петра Ильича Чайковского. У него приятная внешность, благородные манеры, лицо его не испорчено старостью, худенькая хрупкая фигурка. Элю он обожает. Он познакомился с ней в Мураново, она работала там экскурсоводом. Он ощутил её беспомощность, привязался к ней. Ей с ним легко, она может быть с ним самой собой, что редко бывает между людьми.

Меня с ним познакомили. Я пою ему и Эле свои мелодии на стихи разных поэтов. Она очень любит мою музыку. Валентин Васильевич говорит мне: «Я Ваш друг, потому что Вы дружны с дорогим мне человеком. Ваша музыка не простая, её могут не понять. У Вас разные стили в мелосе. Вам надо было родиться на 30-40 лет раньше. Вы очень одарённый человек. Ваша музыка более инструментальна, нежели вокальна. Никто не сможет петь кроме Вас Ваши песни».

Я отвечаю ему: «Певица Ирина Босенко стала разучивать один романс на стихи Инны Лиснянской, у неё получается неплохо». Он говорит мне: «Сыграйте».

Я пою стихи поэта Инны Львовны Лиснянской. «Хорошо!», - говорит он.

Прощаясь с ним, мне почему-то захотелось поцеловать ему руку, он испугался и сказал: «Дайте я Вас лучше в щёчку поцелую». Я поклонилась ему. Он сказал, что я дура, так как не предпринимаю ничего, чтобы меня узнали. Советовал обратиться в антропософское общество за поддержкой.

В метро молодая девушка, взглянув на старого человека, продолжала сидеть. Женщина более старшая по годам встала и уступила ему место. Молодая болтала с подругой, не видя преподнесённого ей урока.

Ко мне приехала Дана, посмотрела на фотографии W., отметила его необычайность. Я села рядом с фотографиями, и в сердце пошла благодать.

Я спела Эле и Дане несколько своих песен, Дана стала плакать. Мои песни очищают людей, и они не летят по свету, и их мало кто знает... Жаль. Дана сказала мне,  что сравнивает меня с другими людьми и видит большую разницу. Она говорит, что я хорошо, красиво смеюсь.

Мы ездили с Даной к йогу Сергею Михайловичу. Люди там были, не зажигающие душу,  в основном женщины. После банджанов он пел украинскую песню о матери — очень нежно. Он был мягкий. Когда пение русских песен закончилось, он сложил руки на груди, сказав: «Намасте». «Как мне помогает Сай Баба», - сказала Таня Тимофеева, я училась с ней  в музыкальном училище.

Много думала о своём отъезде из Москвы. Наташа Р. и Дана отговорили меня продавать комнату.

Там я не смогу с W. дружить, это исключено. Здесь я могу без него жить. Ехать туда ради него и не видеть его — бессмысленно. У меня там не будет ни работы, ни жилья, ни денег, ни общения с интересными мне людьми, их там очень мало. Всю жизнь ждать его, и встретив, не быть рядом? Ни Таня Ф., ни В., ни В.П. - никогда не будут мне близкими людьми, а это люди ближайшие к W. Повторяется Фалес Аргивянин. Есть книга  такая. Какая же чаша весов перевесит?

Как только у меня появляются лишние деньги, их тут же отбирают через потерю очередного ученика, как будто кто-то заботливо следит, чтобы я всегда была на грани нищеты.

С Элей мне хорошо, как будто у меня появилась семья. Она на время сняла комнату у моего соседа. Она добра, внимательна ко мне. Мне этого так в жизни не хватает среди холодных людей.

Вспоминаю разговор с W., так расстроивший меня. Если бы кто-нибудь сказал мне,  что видит, чувствует моё одиночество, то я бы побоялась обидеть человека, сказав ему: «Ты не рассчитывай, что избавишь меня от одиночества». Так можно сказать только человеку, к которому ты совершенно равнодушен. Кроме того, само слово рассчитывать почти не моё, я импульсивна. А расчётливые люди себе на уме.

Люди около W. мне чужды. Это не аристократы, это не люди чести. В них нет той деликатности и воспитанности, которые составляют стержень человеческих отношений.

Любят только Боги и Ангелы. Хорошее воспитание, внимание к людям и честное сердце заменяют нам любовь.

Когда-то не было вот этой плотной физической оболочки. Ради чего-то она появилась по воле Бога. Я думаю о способах смыкания этого мира и мира, куда мы уйдём, где живут без грубой плоти. Что души там всё-таки делают? Любят ли они нас?

16 ноября. Я урбанистический человек, обожающий природу. Моя стихия: люди, природа, музыка, стихи, книги, интересные беседы.

20 ноября. По ходатайству Валентина Васильевича я звонила вчера композитору Анатолию Салманову. Мы увиделись с ним сегодня в Консерватории. Я сообщила Анатолию Васильевичу, что Валентин Васильевич назвал мою музыку инструментальной, что если к моим мелодиям добавить скрипку, флейту и так далее, то они очень выиграют.

Салманов ответил: «Едва ли... Даже если оркестровать Вашу музыку». Он сказал,  что я одарена мелодически, что мне легко удаётся сочинять мелодии. «У Вас многообразная фактура. Вам надо позаботиться о более богатой гармонии. Почему Вы свои произведения всё время заканчиваете тоникой?» Я ответила ему: «Я — бард. У меня песни-романсы. А не романсы в стиле Чайковского и Рахманинова».

24 ноября. Конец света отменили.

25 ноября. Мне позвонила Оля С. Очередная встреча с Олей была на другом уровне,  Оля была теплее прежнего. Я купила в магазине сыр и две пачки печенья. В этот раз Оля была более оживлена, чем прежде. Она сказала мне: «Спасибо за стихи». Я заметила: «Вы же равнодушны к современной поэзии», - спокойно и без иронии. Она отозвалась: «Она не современная. Мне интересно то, о чём Вы пишете. Но я люблю профессиональную поэзию». Итак, я дилетант. Разговор завершился моими словами: «Я не училась на филфаке. Знаете, есть такое слово — литературщина, когда человек пишет мастерски, но души там нет».

Мы с ней говорили более непринуждённо, чем в прошлый раз. Я сказала, что дружила с Арсением Тарковским, знала Сергея Васильевича Шервинского, встречалась с Бродским, виделась с Ахматовой.

Оля рассказала мне о своей юности в Питере. Она знала Витю Кривулина, Елену Шварц, не печатающихся поэтов. По её словам Евгений Рейн до сих пор ведёт богемную жизнь, Толя Найман живёт недалеко от неё (и от меня), он стал положительней, так как стал верующим человеком.

Оля рассказала мне о семье английских католиков. Фелумена больна, у неё расслабление, паралич, она лежит вся в корсетах. Она почти не говорит. Она стала писать стихи, прославляющие Бога, Богородицу, святую Троицу. Стихи эти очень светлые, они звучат, как гимны. За ней и другими больными ухаживают монахи-францисканцы.

У меня возникло желание показать Оле мои более поздние стихи. «А можно я их сама глазами прочту?», - спросила она. Я отдала ей тетрадь. «Мне это не нравится», сказала она о стихах, посвящённых Бродскому:

Словесность — света предтеча
В великом сердце пылает.

Великое сердце Бродского ей не понравилось. Так же неодобрительно отозвалась она на стихи: «Как будто перед смертью покидая...». Но ей понравились стихи о Тарковском: «Скажи, о чём ты плачешь, безумец и поэт?»  «Оно лёгкое по ритму»,- сказала Оля. В стихотворении «Не устаю от вдохновенья» ей понравились четыре строчки в середине о ветре и пространстве и о убогом человеке.

Я напомнила ей слова пианиста Владимира Ивановича Хвостина о ней. Я сказала: «Вас мало знают. Слава к Вам ещё не пришла». Оля ответила: «У меня свои слушатели. В Англии мне сказали, что меня поймут только несколько человек».

А кто поймёт меня?

Мы пили чай с печеньем, хлебом и сыром. «У меня нет масла, извините», - сказала Оля. «Спасибо. Я его не ем», - ответила я.

Я не боюсь своего невежества. Пробелов так много, что сплошная белая яма зияет в моём образовании. Я хочу сегодня совершенства — таковы положительные результаты от посещения Ольги. «Я читаю свои стихи Вашими глазами и нахожу в них много банального», - сказала я. Оля, не спросив разрешения у меня, стала курить. Я молча терпела. Кошки лазили на стол и таскали сыр.

Более поздние мои стихи ей больше понравились. Я оставила их на время у неё.

С Леной Базилевской и Элей мы встретились у меня. Я прочла несколько стихов своих. Потом фантазию, написанную по истинному вдохновению накануне Рождества. Эля сказала: «Это баллада. Старинная баллада. Я должна это прочесть глазами». Чуть позже она сказала мне: «Почему ты не родилась мужчиной?». Я стала петь, она стала плакать от моего пения.

У Лены Б. состояние богооставленности, у меня тоже. Дана этих моментов духовной жизни не понимает.

Пять роз я видела во сне.
Пять роз он подарил.
Его я видела во сне.
Он суженым мне был.

28 ноября. Кажется, богооставленность кончается.

В метро пахнет бомжами и перегаром, кругом жуткие лица пьяниц и сумасшедших. В подъездах грязно, на улице сплошной мат раздаётся (и тоже самое сейчас происходит - 2011 г.).

Сестра ноет постоянно и виснет на мне, совершенно не думая, как всё это во мне отзовётся, жалуется на жизнь, у неё много претензий. Когда я говорю ей о своих страданиях, то в ответ слышу: «Зачем ты мне это говоришь?» Она постоянно говорит умирающим голосом, всё преувеличивает, ненавидит действительность.

Я боюсь терять всех своих знакомых, которые равнодушны ко мне или хамят мне.

Я по телефону прочитала Оле С. значительные слова о её творчестве Петра Старчика.  «Он очень высоко Вас ставит», - сказала я. Увы, Оля не ценит его.

Я читала сегодня стихи Владимира Гоголева. Его душа через стихи таинственно прикоснулась ко мне, моя душа ощутила невыразимо тонкие чувства его присутствия. Он настоящий поэт, с интересными образами, музыкальной речью, предчувствующий свою смерть. Он был убит.

Жизнь прекрасна, я чувствую её вкус, запах, звук, я наслаждаюсь сознанием жизни в себе.

Когда бы не дурные сны: сосед бил меня ногами во сне. Боже, помоги ему, спаси его.

Мне не дали читать стихи в доме Веры М. Стоял гвалт. Никто меня, кроме Веры не защищал. Таня К. извинилась потом передо мной, что не так себя вела. Наташа К. на мои слова, что я теперь не могу читать после того, что они устроили, сказала грубо: «Ну и не надо". Меня мало кто щадит. Люди злы. И это мой круг...

После вечера мы шли с Таней К., поговорили. Кое-кто из моих знакомых ведёт себя так, будто он враг мне.

Мой рисунок. Я нарисовала человека в красном длинном одеянии, глядящего на небо. Через 6 лет я его встретила.