Когда Костлявая на пороге

 
                «Когда игра заканчивается,
                король и пешка падают в    
                одну и ту же коробку»
                ( итальянская пословица)

            Глава первая    

    В это ясное июньское утро, такое обычно сулит человеку только радость сознания, что живёшь на этом белом свете, меня беспокоила одна мысль. Маленькая такая мыслишка-муравьишка, настойчивая и благоразумная. Она прямо-таки сверлила мой мозг, отодвигая на задний план не только счастливое ощущение жизни, но и тяготы предстоящего рабочего дня.

   Не попасть бы под прицел снайпера, думал я.  Одно неосторожное движение и оптика в моих руках обязательно даст блик и тогда мои незадачливые мозги окажутся на противоположной от окна стене.

      Но неужели  снайперы будут держать под прицелом и окна моего следственного управления? - размышлял я. - Ну а почему нет? Особенно если безопасность кортежа Первого Президента будут обеспечивать спецы из столицы. Им-то уж точно, глубоко всё равно, кто целится из окна – наёмный киллер из винтовки с оптическим прицелом или следователь из фоторужья. И это правильно. Далеко не лишняя предосторожность. У Первого Президента есть враги, и они не преминут воспользоваться его визитом. Ведь всем известно, что Президент любит в пути следования кортежа останавливаться и выходить к простым людям.

    Не буду излишне скромничать, я из своего фоторужья сделал не один десяток уникальных исторических снимков, хотя я совсем не фотокорреспондент и тем более не фотохудожник, а всего лишь следователь. 

     А фотография - моё, всего-навсего, призвание, если хотите, предназначение, которому я не внял, отведя этому любимому и, может быть, главному делу жизни скромную роль хобби. 

   Шерлок Холмс в свободное от следствия время любил побаловаться игрой на скрипке, а я, отложив в сторону следственные протоколы, отдыхаю, когда вглядываюсь в этот мир через прицел фоторужья.

    До приезда Первого Президента оставалось еще две недели, но местные власти старались вовсю, чтобы проявить перед Первым незаурядные организаторские способности, показать, что они радеют за общественные интересы, а не за личную корысть. Я смотрел в окно и не мог узнать своего города.

     Фасады старых, обветшалых зданий драпировались в нарядную зеленую ткань; уродливые заборы, за которыми прятались умершие стройки, завешивались плакатами с броскими приветственными слоганами, такими как «Первый среди первых!», «Первый и  в Африке первый!», «Первый навсегда!» Рытвины на дорогах заполнялись какой-то черной субстанцией, а чтобы многочисленные заплаты не бросались в глаза, всё полотно дороги забрызгивалось черной краской.

     День и ночь самые красивые девушки города в гусарских киверах и белых колготках репетировали на главной площади, отрабатывали торжественное парадное шествие с барабанным боем.   

     Уже сейчас тысячи разноцветных шаров роились, скрывая своими красными, зелеными, желтыми телами зловонные котлованы ставших абсолютно бесперспективными долгостроев. Как мне было известно, к городу подтягивались артиллерийские батареи, призванные разгонять тучи над городом, чтобы Первого встречали не только улыбки радушных жителей, но и море солнца.

     А в учебных заведениях, на предприятиях и в офисах руководители бойко претворяли в жизнь ставшим популярным почин: «один дневной заработок (стипендия) - на благоустройство родного города!».

   Я тоже дал своё согласие расстаться со своими деньгами, оставив свою подпись в списке, поданном мне каким-то активистом в белой футболке с изображением головы Первого Президента.

     Вернувшись вглубь кабинета, я остался доволен предварительным осмотром своей будущей позиции. Обзор из моего окна позволит мне выбрать удачный ракурс для съёмки и сделать уникальные кадры визита Первого Президента. Вот только не получить бы при этом легкий, но пронзительный шлепок снайперской пули в лоб!

   И тогда глядишь – через каких-то полгодика я уйду со следствия на пенсию и открою свою персональную фотовыставку. Ну а чем чёрт не шутит, в самом деле, с выставкой-то?

     Не скажу, что мне в тягость моя профессия. Я без малого двадцать лет честно и добросовестно отработал в самых низовых следственных структурах, как говорится – «на земле». Просто мне не по душе последние реформы в нашей структуре. Ведь я консерватор, что уж греха таить.

     Я бережно спрятал фоторужьё в сейф и извлёк оттуда картонную папку, в которой наряду с бланками обычных следственных протоколов лежала книжка с корешками для актирования самоубийств. Моя работа заключалась в том, чтобы заактировать факт самоубийства, дав свое заключение об отсутствии признаков убийства.   
   
     Наш новый отдел в следственном управлении все следователи называли между собой противочумным. А нас, вновь набранных из ликвидированных следственных подразделений следаков, называли коротко и пренебрежительно - чумаки. На самом деле правильное название отдела звучит так – «отдел по расследованию суицидов».

     Создание специальной следственной структуры было вызвано невиданным всплеском самоубийств среди молодёжи и стариков.

     Повсеместно подростки прыгали с крыш небоскребов, бросались под поезда, резали вены, стрелялись и вспарывали себе животы, разбивали свои головы о фонарные столбы. Старики отправлялись на тот свет более сдержанно, без особого эпатажа. Они предпочитали травиться просроченными или фальшивыми лекарствами, вешаться. Случалось - морили себя голодом.

     Самоубийства приобрели такой массовый характер, что следователи качали головами и
 говорили: «Ну и ну, прямо чума какая-то!»

     Вал самоубийств требовал нового подхода, новых принципов расследования. Главный из которых - что вы подумали бы? – никаких бюрократических проволочек! Думаю, что и ребенку ясно, что за этим кроется. Упрощение уголовного процесса. Но я человек маленький и подневольный. Тем более что мне осталось отработать до пенсии каких-то несколько месяцев – надо так надо, поработаю и по новым принципам.

     Тем не менее, не смотря ни на что, нам, чумакам, предписывалось оперативно, но профессионально определиться по каждому случаю суицида, не таится ли за ним преступление? Нет ли за добровольным уходом из жизни чужого злого умысла? Ведь довольно часто за рядовым самоубийством кроется самое, что ни на есть, рядовое убийство.

     В этом случае, я перестаю быть чумаком и становлюсь обычным следователем, чтобы, не теряя темпа, пуститься по следу убийцы.

         Глава вторая

   Как всегда я в это утро вместе со своей помощницей, студенткой юрфака Анной Воронец отправился по адресам. Необходимо было заактировать самоубийства, произошедшие за ночь.

   Нас, чумаков, набрали во вновь созданный отдел достаточно много. И, конечно же, на всех служебных машин не хватило. Поэтому мы в основной своей массе рыскали по городу на общественном транспорте. Вот и я с Аней разъезжал где-то на маршрутном такси, где-то на автобусе, а где и на троллейбусе.

     В Красном переулке мы заактировали самоубийство несовершеннолетней девушки и ее сверстника. Взявшись за руки, они спрыгнули с крыши многоэтажки. В подвале на соседней улице грязный и оборванный беспризорник задушил себя, натянув на голову полиэтиленовый пакет. А в глухом тупичке у Центрального рынка какой-то студент вспорол себе живот, вывалив на асфальт кишки.

     Череду молодых трупов разбавила одна старушка. Она, сухонькая, лежала умиротворенно на своей кровати в убогой хрущевке, заработанной всею долгой- долгой трудовой жизнью. Наконец-то она, бедная, отдохнёт! Судя по отсутствию в квартире какого-то намёка на хоть что-то, что напоминало бы съестное, даже плохонькой кошки не было – старушка решила свести счёты с жизнью, заморив себя голодом.

     - Странный у нас народ, - сказал я помощнице, оставляя на груди старушки подписанный мною акт. – Такие кругом перемены – живи не хочу! Нет, привыкли все, чтобы их за руку вели по жизни. А ведь пора избавляться от иждивенческих настроений!

     Краем глаза я оценил подавленное состояние девушки, мне хотелось ее немного развеселить, но шутка мне не удалась.

    К концу дня мы с ней были вымотаны до предела. Я уже давно хотел отпустить девушку и не мучить её видом растерзанных сограждан, но моя помощница, не взирая на свой, казалось бы, кроткий и мягкий характер, твердо вознамерилась устроиться в ближайшее время на следственную работу; она старательно заполняла акты под мою диктовку, протоколировала необходимые в некоторых случаях опросы свидетелей. Вот только фотосъемку я не доверял ей. Это моё. При этом всякий раз, когда мы оставляли очередное место происшествия, она натянуто улыбалась мне и дрогнувшим голосом спрашивала:

    - А теперь куда?

     Словно ей не терпелось посмотреть в остекленевшие глаза очередного самоубийцы.

    Но я слышал в ее голосе и видел в её уклончивом взгляде только одно: «Ну, скажите же, Иван Иванович, пожалуйста, что на сегодня всё, смертей больше нет, и мы можем спокойно отправляться домой!»

    Оставалось, однако, задокументировать еще одно самоубийство. Женщина средних лет в собственной квартире проломила себе голову тяжелой чугунной статуэткой.

     Уже одно то, что в этом случае фигурировали не подросток и не старик, должно заставить чумака насторожиться. Бывало, правда и раньше, в порядке исключения из общей практики, что вполне успешный гражданин пускал себе пулю в лоб. Но это уж, видимо, такая особенность представителей нашей нации – нежелание жить.

     Местом происшествия являлась небольшая квартира в старинном пятиэтажном доме, выходившим своими  окнами непосредственно в исторический сквер – на Плотинку. Так называется самое сердце города. Здесь еще сотни лет назад была сооружена плотина на реке. От былых заводов остались только белые стены, отреставрированные и декорированные как сценический реквизит в опере. Да несколько гигантских, почти как колесо обозрения, железных маховиков, выкрашенных в черную краску и ставшими уличными музейными экспонатами. Когда-то здесь кипело производство, рабочий люд, споро и с энтузиазмом ковал своё благополучие, а заодно и мощь державы. Сейчас всё это затерялось среди беспорядочной зелени и многочисленных  макдональдсов, всевозможных бистро,  расположившихся тесным кругом на берегу пруда. Толпы праздно шатающихся людей, сновали взад-вперед по набережной, кроша мрамор. Гуляки, у которых в карманах водились деньги, разместились за столиками в уютных помещениях. Остальные сидели на уличных скамейках или просто плевали с берега в реку. Но при этом у всех в руках обязательно была бутылочка или банка с пенистым пивом.

    Квартира была однокомнатной. Одна, всего лишь одна комната. Но, похоже, хозяевам денег девать некуда было - на средства, пошедшие на её реставрацию, можно было купить десять таких комнат в другом районе города, а то и больше. Комната около тридцать метров и кухня около того же. Прихожая, а точнее вестибюль, мог служить в виде фойе небольшого театра. Судя по всему, перепланированная трех или четырехкомнатная квартира.

   Покончить с собой вздумалось Петровской Наталье Степановне, сорокадвухлетней одинокой женщине. Когда я увидел в сводке возраст против её фамилии, я подумал: «Надо же! Моя сверстница! Мы в один год с ней пошли в школу, листали один и тот же букварь и могли бы сидеть за одной партой».   

     Она лежала в светлом вечернем платье на паласе в совершенно естественной позе, вытянутые ноги кокетливо сведены в коленях, словно она знала, что придется участвовать в посмертной фотосессии. Руки, обнаженные до локтей, вытянуты вдоль туловища и замерли в энергичном стремлении удержать своё платье от возможного порыва ветра.

    В одном американском боевике персонаж Стивена Сигала, осматривая убитую женщину, сделал наблюдение: «Судя по цвету волос, скулам, строению тела – это русская. Да, да, она из России.  А если быть точнее, то из Грузии».

    Я же, глядя сейчас на распростёртое тело женщины, подумал: «Мерлин Монро, а не одинокая, несчастная, хотя и судя по всему обеспеченная женщина».

     О смерти можно было только догадываться – по ее закрытым глазам, полуоткрытому рту и застывшем повороте шеи.  Лужица крови под головой как черный нимб свидетельствовал, что у женщины проломлена голова. Рядом на паласе лежала, упершись лбом в пол, чугунная голова Первого Президента.

    Подняв скульптуру, я осторожно отжал её как спортивную гирю.

    - Ого! Да здесь все шестнадцать килограмм! Ничего удивительного я не вижу в том, что женщина умерла!

    Моя помощница Аня, боясь отстать от меня, ходила за мной по квартире, едва не наступая мне на пятки, и с опаской оглядывалась на прихожую, где у порога лежала в скорбном молчании, ожидая труповозку, хозяйка квартиры.

   Удовлетворившись предварительным осмотром и чувствуя, как усталость, накопившаяся за день, давит на мои плечи свинцовой плитой, я произнёс, покосившись на помощницу:

    - Чумак, угнездившийся в моей душе, говорит мне, что здесь очередной суицид. Женщина, отказавшись от намерения жить, ударилась головой о чугунную скульптуру и скончалась. Кажется, нам пора домой, Анна Васильевна, пока общественный транспорт ходит ещё достаточно регулярно.

     - Вы шутите? – Анна Воронец недоверчиво посмотрела на меня. – А двери кто выломал на кухню и в ванную? А сломанная мебель? Посуда разбитая? Да и как можно совершить самоубийство с помощью чугунного бюста?

     Кажется, я своим заключением хорошенько взбодрил уставшую девушку.

     - Не может быть, чтобы вы говорили серьёзно! Иван Иванович? Я что-то не пойму вас.

    - А ты как думаешь?

    - Иван Иванович, миленький, Вы, наверное, будете ругать меня – но я думаю, что здесь налицо убийство. Неужели я не права?

    -  Права – не права, говорить рано, Аня. Но разбираться, похоже, придётся в рамках уголовного дела. Давай-ка, коллега, найди парочку понятых.

     Девушка послушно ушла искать понятых среди соседей. Мимо трупа она проходила осторожно, на носочках своих модных туфелек, опасаясь задеть такое красивое и такое нарядное платье убитой.

      Поначалу я скептически воспринял новую помощницу. «Она слишком много думает о своём теле и слишком любит свои прелести» - подумал я тогда.  Длинные до плеч светлые, почти белые волосы, модные джинсы, подчёркивающие крутые бедра и туфли на высоких каблуках. Высокая, красивая блондинка. Мой совет - сменить туфли на практичную обувь с плоской подошвой - был ею отвергнут. А я со временем убедился, что упрямая девушка, несмотря на свои двадцать пять лет, мыслила вполне самостоятельно.

     Я прошёл на кухню, поставил на электроплиту чайник, порылся в шкафчиках и нашел баночку кофе. Заварив себе кофе, я походил по квартире, а затем вышел на балкон и, попивая горячий напиток, смотрел с высоты третьего этажа на кипящее в Историческом сквере строительство открытой эстрадной сцены. В самые большие праздники на такой сцене выступали приглашенные городом столичные артисты. На этот раз в честь визита в Ебург  Первого Президента ожидался целый десант эстрадных звезд из столицы.

     Перестук молотков строителей тонул в несмолкаемом шуме водопада, вырывающегося из плена плотины и в бетонном русле устремляющегося дальше, за город, чтобы очиститься среди зеленых полей и лесов от смятых пивных банок, сигаретных пачек и всевозможного городского мусора, очиститься от нечисти и скверны, порождённых нашим временем и устремиться в спокойный и величественный Океан.

     Да, в этом что-то есть – я имею в виду рассуждения некоторых философов об астральных телах умершего человека. Сейчас я чувствовал душу этой погибшей женщины рядом. Она вместе со мной смотрит вниз на отдыхающих в летних кафе и также как  я пытается осмыслить – почему же так получилось, что среди этого пиршества жизни ее, такую красивую, убили?

    Мне предстояла большая работа.

           Глава третья.

   Я не успел допить на балконе кофе, как почувствовал в комнате движение. Это приглашенная моей помощницей соседка деловито обходила квартиру и, не довольствуясь ролью понятой, уже что-то вынюхивала.

     Я представился и попросил понятых назвать себя.

    - Потапова Вера Ильинична, - хорошо поставленным голосом назвала себя пожилая женщина. На вид ей было около восьмидесяти лет, высокая, она казалась еще выше за счёт того, что выставляла вперед свой острый и длинный подбородок так, что мне захотелось что-нибудь на него положить и посмотреть, удержится ли? Тонкие, твердо сжатые губы придавали её бледному лицу суровость. А самодельная клюка-трость, на которую она, впрочем, практически не опиралась, а лишь ловко иногда перекладывала из рук в руки, да иногда нервно вертела худыми костлявыми пальцами, воспринималась совершенно лишним атрибутом.

     «Учительницей была», - подумал я.- «Худая и злая. Привыкла не расставаться с указкой. При случае и по лбу ею огреет нерадивого ученика».

     - Это мой супруг, Павел Игнатьевич, - кивнула она в сторону сгорбленного, равнодушного дедка.- Убийство? Этого и следовало ожидать! - сказала она надменно и стукнула тростью о керамический пол. - А вы, значит, следователь? Ну, показывайте, что у вас тут произошло!

     Я попытался осадить не в меру ретивую бабушку, тем, что разъяснил ей её права.

     - Знаю, знаю, - прервала она меня.- Мы ничего не видели, ничего не слышали. Так что ли? Ну, где тут у вас расписываться надо?

    - Подождите, Вера Ильинична. Не спешите. Мы сначала произведем осмотр и вот потом попросим ваши автографы. Следуйте за мной и смотрите, чтобы потом всё подтвердить при необходимости.

    - Ну, хорошо, хорошо. Убедили, - согласилась Вера Ильинична и тут же добросовестно принялась разглядывать окружающую обстановку.

     Как обратила моё внимание Анна, действительно в квартире были выломаны двери на кухню и в ванную комнату. Филёнки в них были разбиты. Дверь на кухню валялась на полу, а дверь в ванную комнату болталась на одной нижней петле. Кто-то разудалый хорошенько по ним приложился, судя по всему, ногами.

      В самой гостиной так же были видны следы веселья. Разбитый аквариум с уже почившими на полу тусклыми рыбешками. По мелким осколкам стекла осторожно ступал пушистый белый котишка, который время от времени тыкался носом в разбросанные по полу зелёные водоросли и не мог поверить в случившееся. Сломанные стулья, подбоченившийся журнальный столик, потерявший в бою две ноги и нетронутый большой овальный стол, уставленный всевозможными яствами.

     - Тут тебе и омары, тут тебе и лангусты и  белое коллекционное вино, - прокомментировала увиденное Вера Ильинична. Мне показалось, что она даже сплюнула в сторону.

     - Стол на четверых, - заметила  Анна тихим голосом, словно сообщала мне конфиденциальную информацию. - Четыре столовых прибора.

     - Да, вижу, - сказал я.- Гуляли четверо.

     - Уж как гуляли! Как гуляли! – снова не удержалась Вера Ильинична. - У меня внизу люстра ходуном ходила, и побелка с потолка сыпалась прямо на кроватку внучки! Отродясь такого тут не было. Жили только солидные, серьезные люди, а нынче… - и она постучала клюкой по арке, демонстрируя нам картонный пустой звук.

    - Во всяком случае, - пробормотал я, среди четверых мы уже установили одного.

     - Уже установили? – удивилась понятая, ставя на место рамку с фотографией. - Надо же! Быстро-то как! Это кого?

     - Убитую хозяйку.

     В моём общем списке трупов Петровская Надежда Степановна числилась предпринимателем. Она руководила фирмой, поставляющей медицинское и косметологическое оборудование. Кроме того она являлась учредителем и руководителем общественной организации «Фонд помощи и содействия в организации сбора средств на установление памятника Первому Президенту на его родине».

     Осмотр места происшествия я закончил точно к приезду труповозки. Эта машина едва поспевала за чумаками. За окном уже стало смеркаться. Летнее небо по ночному засинело, и я почувствовал, что в рубашке с короткими рукавами довольно прохладно. Моя спутница тоже, пока мы осматривали прилегающую к дому территорию, поёживалась от вечерней свежести и всё чаще оглядывалась на прибрежные кафе, залитые ярким светом и веселой музыкой. Её футболка больше напоминала майку, основное предназначение которой – скрыть бюстгальтер.

     Сколько раз я на неё посмотрел, столько же подумал о её теле. «Если она, женщина, и любит слишком свои прелести, подумал я, то мужчина, будет просто сходить с ума от них».  Но сейчас я испытывал только жалость к девушке. Её стремление ни в чём не отставать от меня, уже опытного следака, вызывало уважение.
   
     Наши поиски увенчались всего лишь одной находкой - детской соской-пустышкой, лежавшей в углу на площадке между третьим и вторым этажами. Кроме того я изъял из квартиры записные книжки убитой Петровской, ну и, само-собой, отпечатки пальцев, а также, насколько это было возможно вне лабораторных условий, микрочастицы с одежды потерпевшей.

     Когда уже заканчивали осматривать прилегающую к дому территорию, я обнаружил на земле, аккурат под балконом квартиры Петровской, четко и глубоко вдавленные следы ног.

     - Такие вдавленные следы могли образоваться при прыжке с высоты, - поделился я
своими соображениями со своей помощницей.

     - Допустим, с третьего этажа, - добавила понятая Вера Ильинична. Она, отодвинув своей костистой рукой в сторону Аню Воронец, также склонилась над следом и недоброжелательно его разглядывала.

     - Человек, спрыгнув с такой высоты, скорее всего, упадет вперед, - стала втолковывать мне старушка и, вытянув вперед свою руку с клюкой, продемонстрировала, как должен падать прыгун.

      Так и есть. Я увидел в траве еще два вдавленных следа – похоже, прыгавший их оставил, когда упал, не удержавшись на ногах, на руки, а затем еще и кувыркнулся через голову.

     Я достал свой компактный фотоаппарат и, выложив возле следов аккуратный разлинованный масштаб, сфотографировал всё это.
 
     Затем продолжил осмотр участка. Я раздвигал пальцами густую траву, тщательно, до самой почвы, словно искал клещей в шерсти любимой собаки.

   - Если действуешь профессионально и добросовестно, - сказал я Анне, - то результат не преминет сказаться.

     Нередко в детективах сыщик в таких случаях находит паспорт убийцы. Я нашел ключи с брелком от авто.

     - Вот так находка! – обрадовалась моя помощница. - Убийца, скрываясь с места преступления, обронил ключи от своей машины!

      Глава четвертая

     Прощаясь с понятыми, я подарил им свои визитные карточки. И женщине и ее мужу выдал по одной карточке. Очень красивые визитки. Вера Ильинична недоуменно вертела в руках красную лакированную карточку с изображением двуглавого орла и, покосившись на своего дедка, задумчиво произнесла:

     - Думаю, что её убил любовник.

     Кажется, она была растрогана, тем, что я подарил ей свою визитку.

     - Сомневаюсь, что любовник, - ответил я, скорее, чтобы поставить точку в нашем затянувшемся общении, чем обогатить старушку умозаключениями чумака. – Судя по всему, на момент убийства в квартире кроме потерпевшей находилось еще три человека.

     - Ну, так и что же! – рассердилась старушка. - Посидели вчетвером, выпили, а когда гости разошлись, любовник и убил ее, а затем удалился!

     «Не думаю, что мне стоит обсуждать с понятыми версии убийства», сказал я себе и быстро распрощался с Верой Ильиничной и её мужем.

     - Ну и старуха! – возмутилась Аня, когда мы отошли - страшная как мировая война! И всюду суёт свой длинный нос! 

     - Версия о любовнике вполне реальная, - сказал я девушке, – Надо заняться ею. Мы установим круг знакомых Петровской, выясним, с кем она общалась на работе и вне работы, были ли конфликты в быту и на службе. В общем, старуха мне тоже не понравилась, но она права. Убийцу, как правило, надо искать в самом ближайшем окружении жертвы.

   Я похлопал по карманам, в которых спрятал записные книжки Петровской.

    - Есть над чем поработать, - добавил я.- Но сейчас всё. По домам. Завтра доложусь руководителю отдела, и потом мы с тобой подумаем, что делать дальше.

    Анна, возбуждённая тем, что рабочий день, наконец, закончился, и мы направляемся не на очередной труп, а к своим теплым и уютным норам, сказала разгорячено:

     - Предположим, Петровская вместе с друзьями стояли на балконе и курили, потягивая вино. Затем они увидели, как некий негодяй ставит машину прямо на газоне впритык к детской площадке. Сделали замечание. Возникла словесная перебранка и как итог – уязвленный обидными эпитетами автолюбитель уже в квартире Петровской, где и устраивает погром с убийством.

     - Возможно, возможно, - сказал я задумчиво и незаметно, в который уж раз, скользнул взглядом по её бёдрам.

     - Вы согласны со мной? – обрадовалась девушка.

     - Возможно, - повторил я. На самом деле я говорил себе мысленно: «Возможно, тебе дружище стоило бы пригласить её к себе на ночь». Будь она немного постарше, я бы так и сделал, пожалуй. Сейчас же придётся довольствоваться рюмкой водки. На более серьезные отношения со своей помощницей я не был настроен.

     Мои циничные размышления прервались криками и автомобильными гудками, доносившимися со двора соседнего дома. Я поспешил на шум. Анна засеменила следом. Поспели вовремя. Автоэвакуатор, загруженный наглухо затонированной Маздой-шестеркой уже собирался отъезжать. Еще издали, осененный догадкой, я стал нажимать на кнопки найденного мною брелока. Мазда весело и задорно, почуяв во мне своего нового хозяина, подмигнула мне своими фарами.

    Преградив автоэвакуатору путь, я предъявил сидевшим в кабине людям служебное удостоверение и попросил всех оставаться на своих местах. Потеснив сидевшего рядом с водителем пассажира, я захлопнул за собой дверь кабины и скомандовал водителю:

     - В райотдел. На Сакко и Ванцетти!

      Высунувшись в окно, я сказал девушке:

     - До свиданья, Аня! Проводить тебя, к сожалению, не смогу. Увидимся завтра!

     Водитель послушно кивнул и, включив передачу, тронулся.

     - В чем дело? Не пойму, в чем дело? - запричитал сидевший между нами пассажир.

     - Потерпите, разберемся в милиции, - сказал я ему.

     Я понял, что поймал золотую рыбку. И хотя я давно знал, что если рыбак любит рыбалку и не жалеет на неё своего времени и усилий, то рано или поздно он всегда поймает эту свою золотую рыбку. И  я уже поймал их не одну, но сердце моё всё-равно колотилось радостно и возбуждённо.

     Пассажир еще какое-то время беспокойно вертелся, а потом затих.

            Глава пятая

     Прибыв в милицию, я не сразу смог удостоиться внимания дежурного. Они вдвоём с инспектором разрешительной системы устроили в дежурке самый настоящий гвалт как на каком-нибудь пеликаньем или на худой конец грачином базаре. Инспектор требовал для себя дополнительное помещение в оружейной комнате. В связи с предстоящим визитом в город Первого Президента вышестоящее начальство распорядилось принимать от граждан на временное хранение их личное оружие. Граждане, не без помощи участковых, вняли рекомендациям расстаться временно со своим оружием. Однако его оказалось так много, что инспектор уже и не знал, где его хранить и пытался воспользоваться сейфами оружейки в дежурной части.

     - Я не резиновый! – кричал ему дежурный. – Что, я домой, что-ли, твои ружья потащу? Вот сам и решай в Управлении, где их складировать! Я-то почему должен твои проблемы разгребать!

    Он давно повернул ко мне своё лицо, но всё никак не мог закончить свой спор с инспектором.

      Наконец, когда дежурный сделал паузу, чтобы набрать в легкие воздух для новой тирады, я сообщил, что у меня задержанные.

    Мне пришлось несколько раз повторить, прежде чем дежурный, тупо уставившийся на меня, сообразил, в чём дело.

    Разместив во внутреннем дворе райотдела автоэвакуатор и «Мазду», я развел по разным кабинетам водителя и ехавшего с ним пассажира.

    После допроса водителя, я подумал, что его показаниям вполне можно доверять. Скорее всего, так и было, как он мне рассказал. Шофёр всего лишь исполнитель, получивший заказ от неизвестного ему клиента эвакуировать автомашину по указанному адресу. Об этом говорит и его служебное удостоверение, подтверждающего принадлежность к известной фирме и наряд, выданный на эвакуацию автомобиля. Неужели этот хозяин «Мазды» и есть убийца Петровской? Что-то уж больно легко далась мне эта удача!

   К допросу водителя «Мазды» я приступал весь преисполненный противоречиями. Уже одна только внешность мне его не внушала доверия. Мелкие черты лица, кто-то может быть и сказал бы – утонченные, но это определение предполагает наличие благородства носителя таких черт, а я угадывал за пробивающимся у него страхом душонку мелкого жулика. Вжатые в плечи голова – делишки за спиной давят! Такие не способны на серьезное дело. Хотя убийство, конечно, никак не назовешь серьезным делом, скорее – проявлением большой страсти.

    И сам он тощий и какой-то весь белесый, начиная от коротких волос, сквозь которые просвечивал красноватый череп, продолжая редкими ресницами, скорее даже рыжеватыми, чем белесыми, и заканчивая белыми брюками. Даже туфли у него были светлые, кремового оттенка. То ли подержанный альфонс, то ли престарелый рокер. 
   
     Я подумал, что сидящий передо мной человек не способен на большую страсть. Убийство всегда предполагает наличие силы. Пусть черной, извращенной и мерзкой, но силы.

    Тем не менее, Волосников Павел, хозяин «Мазды»,  оказался не так прост, как это могло показаться на первый взгляд.

    Он был приятелем Петровской Натальи. Они вместе работали в косметологической фирме. Петровская – владела бизнесом, он же был ее заместителем. Но знал он ее еще по совместной учебе в академии права и предпринимательства. Они учились в свое время в одной группе.

     В тот злосчастный вечер они, коллеги по совместному бизнесу, собрались на квартире у  Петровской. Он – на правах ее приятеля и заместителя, а Волокитина Светлана, как подруга Петровской и в то же время ведущий специалист фирмы. Был также Семен Плотников, друг Волокитиной. Решили отдохнуть вместе.

       Я уже заранее проникся неприязнью и к самому рассказчику и ко всей его компании, за исключением убитой Петровской. Она-то уже расплатилась своей жизнью по всем своим счетам и никому ничего уже не должна. Кроме того, хочу я того или нет, теперь Петровская ключевая фигура  определенного этапа моей жизни, который, может быть, продлиться два-три месяца, но не исключено - и дольше. Тут уж как затянется следствие.

    Петровская, как всегда была блистательной, вспоминал Волосников. Она умела и любила одеваться. И в тот вечер она выглядела прямо-таки моделью. Стройная, в туфлях на высоком каблуке,   веселая. Одним словом, была в ударе. Ее подруга Волокитина же, наоборот. Хотя и была в дорогом платье, и была моложе на пятнадцать лет, выглядела блёкло. Петровская держала ее в близких подругах, но при этом словно отрабатывала на ней свои змеиные броски...

     Люди порой не замечают, подумал я, слушая Волосникова, что когда они чернят других людей, особенно уже умерших, они чернят в первую очередь самих себя. Разумеется, если речь не идёт об исторических личностях и политиках, своими притязаниями напросившихся на народный суд истории.

    Волосников мне становился неприятен все больше и больше, по мере того, как он углублялся в свои воспоминания.

    …Она отрабатывала на подруге свои змеиные удары, продолжал вспоминать Волосников, ей просто доставляло удовольствие видеть, как Волокитина чуть не плачет, когда, к примеру, на оперативном совещании в офисе, Петровская начинает ее отчитывать, обвиняя в пассивности и непрофессионализме. А после совещания Петровская садится в машину, берет с собой его, своего заместителя, и несчастную Волокитину и едет в ресторан, где все обедают за ее, Петровской, счет. Но как только Волокитина расслабится, Петровская, начинает обвинять ее в том, что та подыгрывает конкурентам. После чего опять же приглашает к себе домой на вечеринку. Волокитина, поэтому, всегда была настороже и не знала, какого удара ей ожидать от Петровской в следующую минуту…

    В своей следственной практике я обратил внимание на следующее обстоятельство. Все убийцы, припертые уликами к стенке, с крайней неприязнью вспоминают потерпевших. Как верующие не любят на ночь вспоминать черта, так и человек, совершивший убийство не скажет ни одного доброго слова об убитом им человеке.   Интересно, а какую обиду затаил Волосников на Петровскую? – подумал я, слушая рассказ Волосникова.

    Я предполагал, что, конечно же, у этого Волосникова были к Петровской большие претензии и счёты.

     - Так Вы считаете, что Петровская притесняла Волокитину?

    - А разве нет? Положа руку на сердце, скажу - это Волокитина, а не я, должна быть вторым человеком в фирме после Петровской. Если не первым. На ней замыкаются все договора. Через нее к нам идут клиенты и выходят на нас другие фирмы. Больше того - что уж теперь скрывать! не в бирюльки играем!-Петровская вообще в фирме не пришей кобыле хвост!

    - Вот как?

    - Да. А разве не так? Ну ладно, Петровская организовала бизнес – были у неё какие-то связи с сильными мира сего, с руководителями, были выходы в медицинскую отрасль. Ну а дальше–то крутились-то в основном я и Волокитина! А свести производителя и потребителя, согласитесь, довольно не просто. Особенно если речь идет о дорогостоящем оборудовании, таком, к примеру, как компьютерный томограф. Сименс, конечно лучше, но в том-то и профессионализм, чтобы впарить худший филлипс, но за большие деньги. То же самое с аппаратом УЗИ. Есть эксперт-класса, и есть попроще. Надо умудриться продать попроще, но подороже. Так же обстоит дело и с шовным материалом, расходниками и так далее. Кто всем этим занимается? Петровская? Нет. Я и Волокитина!

    Волосников возбуждённо сглотнул слюну. Его взгляд, был обращен в мою сторону, но меня он не видел.

     Я старался не смотреть на него, опустив взгляд в протокол допроса. Вот сейчас, сейчас он проговорится! Вот сейчас он и подойдет к убийству!

    Волосников, видимо, почувствовал моё напряжённое состояние и опустил взгляд на мой протокол.

    - Думаете – мерзкие торгаши? Но время такое, гражданин следователь! Это коммерция. Мы делали свои деньги коммерцией. А Петровская – паразитировала на нас. Она нам платила зарплату, а себе забирала всю прибыль. Надо сказать немалую. Мало того, она затеяла какую-то махинацию с организацией Фонда. Ну, туда я свой нос не совал. Чувствовал, что за такие финты с именем Президента и голову оторвут. Так и получилось, в общем-то. 

   - А всё потому, что она была патологически жадная. Всё ей мало, мало было! А то, что при этом трещали хребты таких трудовых лошадок как я и Волокитина, ей было глубоко наплевать!

    - Но вы ведь продолжали с ней работать, и как я понял, не бедствовали.

     - Не бедствовал! – эхом повторил за мной Волосников. – Да не бедствовал и только! А Вы думаете, несчастная хрущёвка, где Петровскую пришили, это единственное, чем она владела? А квартира в Москве – не хотите ли? А коттедж в Болгарии? А квартира в Барселоне? Хотите квартиру в Барселоне? Я тоже хочу! И мог бы иметь её, да еще яхту в придачу, да ненасытная Петровская нас обкрадывала…

     - Постойте, - остановил я разгорячившегося Волосникова, - так за это вы, и «пришили» Петровскую? Вы? Говорите!

    - Ну, почему я? – сразу сбросил обороты Волосников. Видать ворот давил ему шею, и он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и раскрыл молнию на куртке. – Почему непременно я должен ее убить? И других людей, способных на это, хватает.

     - Какие люди? Кто?

     - Ну, разные.

    - Волокитина могла ее убить?

    - Ну а почему нет? Могла, конечно! Сколько можно терпеть издевательства Петровской!

    - А Плотников, друг Волокитиной? Он мог убить Петровскую.

     - И он мог, - с готовностью ответил Волосников.- Он ведь друг Волокитиной. А Волокитина постоянно жаловалась ему на Петровскую. Даже при мне жаловалась. Так и говорила: «Вот нашелся бы, говорила, какой-нибудь добрый человек, который свернул бы ей шею!»

    - Ну и что? Нашли «доброго человека»?

    - Мы его не искали. Он сам нашёлся…

    - Ну, ладно, хватит! – оборвал я Волосникова.- Что там у вас произошло – говорите по порядку, без лишней лирики.

    - Ну, мы все сидели за столиком, пили вино хорошее итальянское и перемигивались за спиной Петровской. Это она думала, что манипулировала всеми нами. Да, пусть она нас и обкрадывала, зато сейчас мы все были единодушны в своем стремлении сообща противостоять.

     - Это как?

     - Ну…,- Волосников смешался, - есть, пить за её счёт хорошенько.

     - И долго так «противостояли»? 

     - Не помню. Весь вечер. Пили, ели, и я всё удивлялся, что у Петровской никак не иссякает запас дорогого вина. Лично я один только выпил, наверное, бутылки три вина самой дорогой марки, а закусывать стремился исключительно лангустами и омарами. Думал – заставлю же тебя, стерва, сказать, что всё, запасы закончились. Но нет, всё тащила откуда-то и тащила. Даже не пойму, откуда. Как крыса запасливая оказалась!

    - Ну, хорошо, хорошо! Давайте же ближе к конфликту. Кто её ударил по голове? Вы? Только не говорите, что она поскользнулась и сильно головой обо что-то ударилась или пришел чужой дядя и убил ее – такие версии мною не принимаются.

     - Но ведь оно действительно так и было!

     - Что было? Упала и убилась? А перед этим учинила разгром в своей квартире?

     - Нет. Пришел посторонний человек и убил ее.

     - Ну, ладно, - вздохнул я, - давайте, рассказывайте  всё по-порядку. Как это произошло.

    - Ну, мы всё пили и пили, шумели, как водится. Я изображал невиданное веселье. Мне, как заместителю Петровской, так полагалось. Одним словом, дым коромыслом. Праздник удался. В какой-то момент все вчетвером вышли на балкон курить. Все ржали над моими шуточками, а я уж совсем разошелся. Желая уж совсем всех развеселить, решил пугануть прохожего, который  тут у дома задумчиво брёл себе. Такой Чарли Чаплин с поникшей головой. Ели ноги волочил. Ну, я и решил взбодрить его – кинул пустую бутылку ему под ноги.

   - Ну и как? Взбодрили?

   - Ещё как! Знал бы я, во что это выльется. Этот клоун посмотрел на нас и как бросится со всех ног в наш подъезд – мы еще больше ржём. Здорово взбодрился этот пентюх!

    - Да, любите вы повеселиться! Спасибо, что на голову бутылку человеку не сбросили. Весельчаки!

     - Да вот на голову-то и надо было ему сбросить эту бутылку! Мы еще продолжали смеяться, как в дверь зазвонили. Никак не думал я, что это к нам тот обиженный прохожий пожаловал. Уж так он улепетывал!
 
     Петровская кивнула мне, и я пошел открывать дверь. Только я открыл дверь – ни «бе» ни «ме» не успел сказать, ни «кукареку», как тот обиженный, а это был он, с ходу  кулаком в челюсть опрокинул меня на пол. Я упал на пол и посчитал благоразумным лежать тихо-мирно, притворившись нокаутированным. Я слышал крики, визг женщин. Кто-то убежал на кухню, кто-то закрылся в ванной. А этот маньяк рычал и крушил всё подряд и кричал: «Убью всех! Замочу!» Я вскочил и дернулся, было, в дверь из квартиры, но она не открывалась, и тогда я бросился на балкон – дверь была туда раскрыта. Ну, а с балкона прямиком вниз. Слава Богу, ничего не сломал себе, только ступни отбил, да ключи от машины потерял. Вот и всё, что могу вам пояснить. Видите, во что вылилась наша безобидная шутка!

    - Ваша шутка, - поправил я его. – Не «наша», а ваша. Твоя.

    - Ну да, моя, - согласился Волосников. – Я в тот вечер много шутил, но никого не убивал.

    - Да, я это уже понял. Убил чужой дядя. Не вы, не Волокитина и не её друг Плотников, а какой-то, как вы говорите, обиженный клоун.

    - Я не знаю, что там получилось дальше. Сиганув с балкона, и обнаружив потом отсутствие ключа от машины, я подался домой. Возвращаться к Петровской ну никак не хотелось. Из дома пытался дозвониться и до Петровской и до Волокитиной с Плотниковым – никто не брал трубку. И сейчас Волокитина не отвечает и на работу не пришла. Может и её убили? Вы не знаете?

     А сегодня захотел забрать свою машину – и вот к вам попал. Дураку, мне надо было сразу вам звонить – но я же не знал, что дело убийством закончилось! К Петровской после вчерашнего моего несолидного бегства с балкона идти как-то не хотелось. Думал, возьму машину и посижу пока тихо дома, не появляясь на работе, мол, болею после вчерашнего. А что, неужели и Волокитину замочили? А? Не скажите?

   Я задал Волосникову еще несколько вопросов и проводил его в подвал.

     - Вам сюда, - кивнул я Волосникову на раскрытые двери камеры.

     - Так это что? – удивился Волосников,- Вы меня арестовываете? Да? Вы делаете большую ошибку, гражданин следователь! Очень большую ошибку!

     Он еще пытался мне что-то сказать, цепляясь руками за косяк, но конвоир грубо втолкнув его в камеру, закрыл за арестантом тяжелую железную дверь.

    - Гражданин следователь! Гражданин следователь! – кричал Волосников мне вдогонку из каземата,  но я уже был далеко.

   Когда я добрался, наконец, до своей норы, то побросал беспорядочно свою одежду на стул и упал на кровать. Даже про рюмку водки забыл. Я хотел увидеть во сне свою помощницу Анну с её крутыми бёдрами и тонкими плечами, но всю ночь уворачивался от клюки старухи-понятой.

       Глава шестая

    Рано утром меня разбудил настойчивая трель моего сотового телефона, доносившаяся откуда-то из вороха моей одежды. Я не сразу взял трубку, подумав, что это сработал будильник в телефоне.

    Когда я всё же поднёс телефон к уху, то поначалу подумал, что продолжаю спать и видеть сон про старуху с клюкой.

    - Товарищ следователь? – услышал я её твёрдый голос.

    Я молчал, полагая, что остатки сна развеются сами собой.

    - Или вас теперь надо называть «господин следователь»? – уточнила она ехидно.

    - Можно «товарищ», - ответил я, наконец.

    - Товарищ следователь, позволю себе воспользоваться вашим любезным приглашением звонить вам. Рабочий телефон, указанный в вашей визитной карточке не отвечает, поэтому я телефонирую по второму номеру, указанному там же, в вашей карточке.

    - Я слушаю. Слушаю.

    - Полагаю, товарищ следователь, что вам стоит в своей работе обратить внимание вот на что. Эта Петровская – пусть земля ей будет прахом, торговала совсем не медицинским оборудованием, как указано в тех бумагах, которые вы изъяли у неё в квартире.

     - А чем?

     - Она торговала Родиной.

    - Как так?

    - А вот так – как и вся её клика, вся камарилья, разбазарившая, раздарившая и пропившая достояние державы.

    - Я вас не поня…

     Но на том конце уже бросили трубку.

    Ну что–ж, подумал я, кажется, начинается новый рабочий день чумака.

    Пока пил горячий чёрный кофе на кухне с овсяным печеньем я продумал, что буду делать сегодня в первую очередь после доклада руководству о случившемся убийстве. Несомненно, что дело останется у меня. В нашем следственном управлении сложилась практика – кто выезжал на происшествие, тот и продолжает расследование.

     Так оно и получилось. Зарегистрировав у секретаря материалы по убийству Петровской, я стал думать, как бы мне добраться до Зауральска.   
 
    В ходе допроса Волосников проговорился, что Волокитина большую часть времени живет на своей даче близ Зауральска. Ее хахаль Плотников всегда при ней. Он не только ей любовник, но и между делом, так сказать, попутно, еще и ее штатный шофёр.

    Зная по опыту, что выбивание в райотделе авто- машины для поездки за город займет не один час, а то и день, я рискнул воспользоваться автомашиной задержанного Волосникова. Это и есть крайняя необходимость, подумал я, оправдывая себя.

     Выехав из райотдела на волосниковской Мазде, я пожалел, что рядом со мной не сидит моя Анна Воронец и не видит меня за рулём такой крутой тачки.

     До деревни Перловка, где по моим прикидкам залегли Волокитина с Плотниковым, было тридцать километров отличной магистральной дороги. В другое время я бы за каких-то двадцать минут был бы на месте. Но судя по всему в этот предстоящий визит Первого Президента местная администрация включила в список объектов к посещению Президента и особо охраняемый объект в горах Зауральска  на Изумрудном озере в заповеднике Марьюшкин Камень. Поэтому уже сейчас по всей трассе до Высерти стояли дорожные инспекторы и зорко следили за передвижением автотранспорта, приучая водителей к мысли, что глаз инспектора не смыкается ни на минуту, ни днем, ни ночью и контроль за соблюдением правил дорожного движения осуществляется тотально. Поэтому мне пришлось строго придерживаться всех ограничений скорости, установленных на трассе.

     Но вот через каких-то сорок минут моя, точнее волосниковская, Мазда мягко шелестя шинами, подкатила к вилле, густо обсаженной елями.

     Волосников не соврал. Это был самый красивый здесь коттедж. Небольшой, сказочный замок из красного кирпича скрывался за двухметровой кирпичной стеной. Его крыша из синей черепицы завершала сказочный образ этого дома.  От дороги усадьба была отделена несколькими рядами голубых елей. Это меня обнадёжило - глазки видеокамер меня не разглядят. «А не так уж она и проста, - сказал я себе, - это серая затюканная мышка Волокитина!»

    Одному следователю идти на задержание без поддержки оперативников, да просто сотрудников милиции - это чистой воды авантюризм. Если бы я работал как раньше в районном звене прокуратуры, где связь со своей милицией идеальная, я бы просто позвонил по телефону своему оперу и был бы уже с подмогой. А здесь представитель никому не известной вновь созданной структуры встретит только непонимание, а не поддержку у милиционеров. Поэтому приходится рассчитывать только на свои силы, если хочешь по горячим следам раскрыть убийство.

    Стараясь не покидать еловую аллею, я пошел вдоль кирпичной стены в поисках удобного места для ее преодоления. Два метра перескочить без подручных средств, да еще, чтобы не привлекать внимания, задача не из простых. Увиденный в куче старой хвои поваленный ствол дерева – я обрадовался. Кажется, у меня получится, не теряя темпа, попасть в коттедж.

    Прислонив дерево к стене, я ловко взобрался по нему на стену и спрыгнул во двор. На мое счастье во дворе вдоль стены также росли ели, молодые, но довольно густые. Поэтому меня  никто не заметил.

     Оставалось сделать немного – не теряя инициативы перехватить Волокитину и Плотникова, не дать им скрыться или уничтожить возможные улики. Я достал из заплечной кобуры пистолет и, сняв его с предохранителя, передернул затвор. Серая мышка Волокитина, похоже, на деле может оказаться опасной крысой. А Плотников не просто ее любовник и личный шофёр, а еще и телохранитель, и цепной пёс. Не исключено, что я здесь встречу серьезное сопротивление.

     Пригибаясь и держа пистолет наизготовку, я проскочил мимо широких окон и заскочил на открытую веранду. Оглянулся по сторонам – всё в норме, можно идти дальше. Я и не подозревал в себе навыков спецназовца!  Резная декоративная деревянная решетка на веранде позволила мне быстро как по лесенке взобраться на крышу веранды, а с нее, лавируя между огромных клумб с цветами, открыть без особых сложностей окно второго этаж и проникнуть на второй этаж.

     Однако на этом мои успехи и закончились. Мощный удар по голове отправил меня в тяжелое забытье. Когда я пришел в себя, то обнаружил, что сижу, откинувшись назад спиной на высоком кожаном диване. Передо мной стояла, склонившись к моему лицу, молодая женщина и тыкала мне в нос ватку с резким, просто убийственно резким, запахом. Зажмурившись, я судорожно мотнул в сторону головой. Но глубокий разрез блузки на ее высокой груди невольно притянул моё внимание.

    - Живой, стало быть? – спросила женщина, не сводя с меня пристального, цепкого взгляда.

     - Живой!- ответил сидевший напротив меня в удобном кожаном кресле мужчина средних лет в черном спортивном костюме. В одной руке он держал пистолет, судя по всему мой, а в другом – красное удостоверение, тоже, похоже, мое. Оно было раскрытым, и мужчина изучал его.

     - Иван Иванович Иванов! С утра проснулся без штанов! Хм!… следователь отдела по расследованию суицидов… Такого отдела нет в природе. В областной прокуратуре есть отдел по расследованию особо важных дел. Слышал и про отдел по расследованию убийств. Отдела по расследованию суицидов не существует… А вот пистолет-то, похоже, настоящий!

    - Ты глянь, Семён, он себе еще и визиток понаделал красивых, щегол! - женщина протянула ему стопку визиток, которые нашла у меня, видимо, пока я был в отключке.

    - Ну-ка, Светлана, принеси-ка телефон, - скомандовал Семён.

    - Так что, Иван Иванович, - сказал Семён насмешливо,- с каких это пор следователи стали лазить по заборам? Что-то с трудом мне верится в эту версию!

    Он отложил в сторону пистолет и мое удостоверение и стал набирать указанный в моей визитке номер. Конечно же я ему не мог ответить на его вызов, потому что меня не было в кабинете и трубку поднять было некому.

     - Может быть, еще назовете пару-тройку телефонов? Как позвонить прокурору области?

    Я не помнил телефона прокурора области, а если бы и помнил, то, разумеется, не сказал бы в этой ситуации. Мне итак постоянно ставили на вид мою излишнюю самодеятельность и некоторую сумбурную поспешность. А если сейчас некто сообщит шефу, что отобрал у меня мой пистолет и служебное удостоверение – в прокуратуре мне уже не служить и пенсии не видать. Если за некоторое моё самоуправство мне влепят выговор с предупреждением о неполном служебном соответствии, то за утерю оружия мне влепят такого пинка, что лететь мне по крутой спирали!

      Я потрогал рукой свою голову и глянул на ладонь – крови не было. А я-то уж было подумал, что мне раскроили череп. Ладно, переживу.

    - Ты Плотников? Так? – я посмотрел на своего обидчика, оценивая ситуацию, смогу ли одним броском достать его, не рискуя нарваться на пулю.

     - Плотников. Впрочем, какая тебе, на хрен, разница, кто я, Плотников или кто-то ещё? Я вот тебе сейчас  вышибу мозги и вызову милицию. И заявлю затем о разбойном нападении. И что тебе тогда, Плотников я или не Плотников? - Он посмотрел вопросительно на женщину:

    - А послушай, Светлана, может быть его в саду ночью закопать? Или баню им стопить?

    Он снова повернулся ко мне:

    - Иван Иванович Иванов, хоть ты скажи, что лучше тебе – под яблонькой лежать или горячим углем сердца наши согревать? А? Молчим? Ты зачем, дружочек, сюда припёрся? Ты хоть догадываешься, сколько крови, своей и чужой, пролито вот за это? – он обвёл стволом стены вокруг себя.

    - Я расследую дело об убийстве Петровской, а вы и, - я кивнул в сторону женщины, - Волокитина проходите подозреваемыми. Я приехал допросить вас. Почему ворота не открываете?

    Плотников и Волокитина разом засмеялись. Смешливые какие! Посмотрим, как будете смеяться дальше!

    - Ты почему, Светлана, ворота не открываешь? – строго спросил Плотников у Волокитиной.

   - А что я? Я-то всегда открываю…

   - Всегда открываешь? – голос у Плотникова стал еще строже. – И когда меня дома нет - тоже? А? Отвечай, женщина!

    Я смотрел, как они валяют дурака и выжидал. Сейчас я решил не спешить, ведь можно и нечаянную пулю словить. Не исключено, что Плотников с оружием обращаться не умеет.

     - Вы поаккуратнее с оружием, - осторожно кивнул я на пистолет в руке Плотникова.- Он заряжен и снят с предохранителя.

    И тут же раздался выстрел. Должен сказать, пуля срезала волосинку на моем ухе и влепилась в стену за моей спиной.

     - Не моргнул! Ты видела? Он даже не моргнул!- закричал преувеличенно радостно Плотников и вскочил с кресла. – Да он хладнокровный киллер, а не следователь!

    - Да хватит уже! – сердито сказала Волокитина. – Надо уже что-то делать, а ты стрельбу в доме затеял!

   - Что хватит-то? Что хватит? Ты, дура, не понимаешь, что мы здесь уже давно засиделись? Или ты еще кого-то ждёшь, кукла чёртова? Говорил я тебе – уедем, уедем быстрее! Дождались! Ты ещё здесь? Да Боже мой!

   Плотников ходил и ходил вокруг меня, потрясая пистолетом.

      А Волокитина уже стучала каблучками вниз по лестнице и в истерике причитала.

     - Говорили мне умные люди – не связывайся с ним! Не связывайся! Дура я дура!

    Похоже, мне стоило немного переждать, пока затихнет эта вдруг вспыхнувшая семейная ссора.

     Мне стало внушать опасение, что Плотников продолжает нарезать круги вокруг меня. Волокитина ушла, а он всё ходит и ходит.

    Плотников неожиданно остановился сбоку от меня и произнёс задумчиво:

    - Видишь в чём дело, Иван Иванович… Ну как тебе сказать – мы должны уехать. Понимаешь?

    - Понимаю, понимаю, - ответил я и осторожно напомнил: - Я следователь, я не грабитель и не киллер. Моё служебное удостоверение у вас в руках. Я расследую убийство Петровской и моя задача сейчас – разобраться с вами.

     - Конечно, конечно. Разобраться с нами. Это-то меня и пугает, - сказал задумчиво Плотников. И вдруг он зычно крикнул прямо у меня над ухом:

    - Ну, скоро ты там?!

    В ответ что-то невнятно, откуда-то из дальней комнаты прокричала Волокитина. Плотников еще больше занервничал, взгляд его стал блуждать вокруг моей головы, словно он был индейским вождём и примерялся, как ловчее снять с меня скальп. Я поёжился, и мне захотелось вдавиться, слиться со спинкой дивана, словно меня здесь нет.

    - Семён, Семён…как вас по отчеству, запамятовал, - произнёс я, чтобы вывести Плотникова из этой опасной задумчивости, - не хотите сделку с правосудием? Семён? Сделка с правосудием? Вы правосудию – правосудие вам. Не хотите, а?

    Взгляд у Плотникова медленно сфокусировался на мне, и он, сделав в воздухе несколько кругов стволом пистолета, приставил его к своей голове и задумчиво почесал им за ухом.

    - Тяните время, Иван Иванович? Потяните, потяните. Время еще есть. Что Вы хотели предложить?

    Предложить-то я ничего и не мог. Я видел, что Плотников настроен очень решительно и самое обидное то, что вздумай он меня сейчас убить, то ускользнуть потом от правосудия ему будет легче лёгкого. Я натоптал  возле стены, пока ее преодолевал – будь здоров! Не через ворота прошёл как нормальные люди, а через забор перелез. Отпечатки моих рук – на руле и в салоне замаскированной у этого коттеджа чужой «Мазды». Найдут следы от моих башмаков и на веранде по пути на второй этаж. Следователь, а в свободное от работы время – грабитель или киллер, исполнявший чей-то заказ. Только и всего!

    Так что в таких случаях предлагают? Когда пистолет у твоего виска, а патрон уже заслан в патронник?

    - Так что Вы хотите мне предложить, Иван Иванович? – донеслось до меня.

    Я и не знал, что ему предложить. Предложить ему написать явку с повинной и добровольно сдаться, захватив с собою в придачу Волокитину? Он на это не пойдет. Сомнительно ожидать в будущем благосклонности от следователя, которому незадолго до этого ты надавал хорошенько по голове.

    И я сказал первое, что мне пришло на ум:

   - Деньги. Хотите денег, Семён? Очень много денег.

    - Денег? – удивился Семён, – у меня их итак много, даже не знаю, что с ними делать. А то, что вы называете деньгами – боюсь даже и предполагать. А вот ботинки ваши, Иван Иванович, я бы взял.

    Я молчал, не зная, что и сказать. В памяти жили знакомые по фильмам сцены, когда приговоренные к смерти снимают с себя сапоги и протягивают их перед расстрелом палачу.
    - Зачем вам мои ботинки, Семён? Подумайте хорошенько.

    - Ботинки, Иван Иванович, мне нужны ваши ботинки. Не больше, не меньше, - упёрся Плотников.

    - Ну, хорошо, хорошо, - произнёс я и склонился к своим ботинкам, чтобы снять их и тут же увидел вспышку ядерного взрыва в своей голове.
   
     Моя бедная голова! Я с трудом открыл глаза и обнаружил, что лежу среди молодых елей у кирпичной стены. Я с трудом сел и потрогал свою гудящую голову – она была разбита в кровь. Мой взгляд опустился на лежащий рядом валун, размером с бычью голову. Он тоже был в крови. Я снова осторожно лег на землю и лежал с открытыми глазами еще некоторое время, пока не понял, что могу встать. Повернув с трудом шею, я посмотрел на окропленный моею кровью камень, а затем  оценил высоту забора. Вот вы что придумали! Незадачливый следователь сам проломил себе голову, преодолевая забор! Ну-ну!

     Поднявшись, я, опираясь о стену, медленно пошел по мягкому, зеленому газону надеясь найти выход. Ворота оказались запертыми на ключ. По выложенной декоративным камнем дорожке я направился в дом. Я не помнил, что со мной произошло – страшно болела голова, и я всё искал глазами, куда бы прилечь. Мой взгляд остановился на широкой деревянной скамейке на веранде перед входом в дом, и я притянулся к ней как магнитом и осторожно улёгся. Окончательно в себя я пришел уже от ночного холода.

     Я даже  росой вечерней покрылся. Отряхиваясь,  обнаружил, что ключи от «Мазды» по-прежнему лежат в кармане моих брюк. Мало того, пистолет на своём месте, в кобуре подмышкой. Да и служебное удостоверение также находилось в кармане. Кроме того, нетронутыми оказались изъятые мною с места происшествия и забытые в карманах несколько записных книжек Петровской и соска-пустышка.  Я походил еще в ночи вокруг дома, заглядывая в тёмные окна, пока не разглядел над входной дверью красный мерцающий огонёк. Всё ясно, дом поставлен на сигнализацию. Перебравшись на улицу через кирпичную стену, я нашел «Мазду» и вернулся с больной головой в город. «Счёт: один-один, - сказал я себе.- Волосников пойман, Волокитина и Плотников сбежали».

            Глава седьмая

   Не знаю, если бы я не был уверен, что моя симпатичная помощница Анна Воронец  с утра будет дожидаться меня на работе, я бы, пожалуй, предпочел день-два отлежаться дома с компрессом на голове.

     Наутро, без четверти девять, я уже сидел за своим столом и, ожидая Анну, выкладывал из карманов на стол уже изрядно помятые блокноты Петровской и соску-пустышку. Четыре некогда аккуратных блокнотика, размером с ладонь. От них еще продолжал источаться тонкий парфюмерный запах. Предстояло внимательно изучить их. Повертев соску-пустышку, я бросил ее в ящик стола. Может быть, еще и найдётся при поквартирном обходе хозяин этой соски – тогда и верну. Я представил карапуза, радостно ухватывающегося за свою соску и с удовольствием причмокивающего. Вот обрадуется-то!

    Как ни странно, но Анна задерживалась. Я выложил на стол свой сотовый телефон, удержавшись от соблазна набрать её номер.
 
    Подготовил и отдал секретарю для рассылки по райотделам ориентировку на задержание Плотникова и Волокитиной. Вернувшись, посмотрел телефон, нет ли пропущенного вызова от помощницы – нет.

     Разложив перед собой блокноты убитой Петровской, стал их внимательно изучать.

     Поведение друзей-собутыльников, несомненно, крайне подозрительно.

     Волосников скрывается из квартиры, прыгая с третьего этажа. Для этого необходимо очень веская причина. Такая, например, как совершение убийства. Не стоит, правда, сбрасывать со счетов и его показания про захожего молодца.

    Плотников и Волокитина. Ну, Плотников-то явный бандит! Один только выстрел над моим ухом чего стоит! Но совсем не исключено, что такое поведение мог я и сам спровоцировать своими бросками через забор, да попыткой проникнуть в дом через веранду. А если, действительно, Волосников говорил правду? Тогда Плотников с Волокитиной тоже тут не причём.

    Поэтому, проверяя версию с собутыльниками Петровской не стоит забывать и другие версии. Записи в блокнотах могут меня вывести на других людей, на другие конфликты…

     Заиграл сотовый. Ну, наконец-то Анна объявилась!

     Однако это была не Анна, а понятая из дома на Плотинке. Почему всякий раз, как только я начинаю думать о хорошенькой девушке, на горизонте возникает эта старуха с клюкой?

    - Иван Иванович? – голос старухи был бесстрастный и холодный, словно она выкликала кандидатов на тот свет.

   - Да, - ответил я дрогнувшим голосом. Я уже пожалел, что дал ей свою визитку. От её звонка я не ожидал ничего хорошего. Мне уже стало понятно, что пожилая женщина, скорее всего, находится под прессом старческого маразма.

     - Вам известно, что город готовится к встрече Первого Президента?

    - Да, конечно.

    - Выразите ваше отношение к нему!

    - Зачем? Какое это имеет значение?

    - Вот поэтому-то, дорогой Иван Иванович, мы и катимся в тартары! Из-за равнодушия, безразличия, пассивности и если хотите, нашей политической незрелости!

     Я молчал, ожидая, когда старушка закончит свой монолог. Но на том конце линии тоже замолчали.

    - Это всё? - спросил я.

    - А что вы ещё хотели от меня услышать? – спросила старушка.

     - Ну, тогда до свидания, Вера Ильинична, - я отключился и принялся за изучение блокнотов убитой Петровской.

     Все записи в блокноте в основном содержали в себе сведения о деятельности косметического салона Петровской. Данные по оборудованию, телефоны поставщиков, телефоны заказчиков. Для начала я стал просто обзванивать все имеющиеся в книжке номера. Из телефонных разговоров прояснилось интересное обстоятельство. Оказывается, вся деятельность косметического салона Петровской сводилась к закупке дорогостоящего оборудования и последующей его перепродаже. При этом характерна одна немаловажная деталь. Реально Петровская поставила оборудование лишь двоим заказчикам. А судя по записям, заказчиков было как минимум десять.
 
     Особенно меня заинтересовал некто П. То и дело на страницах блокнотов Петровской можно было встретить такие записи: «Позвонить П., договориться о встрече», «Отдать П. пять тысяч», «Сообщить П., что оборудование не поступило», «Сказать П., что оборудование поступило бракованное – вернула», «Обещать П. всё уладить», «Свозить П. к риэлтеру»…

    Думается мне, этот П. может мне многое прояснить в отношение Петровской! И я с еще большей тщательность и скрупулёзностью принялся расшифровывать записи в блокнотах. Наконец из всех имеющихся телефонных номеров я выделил один, очень обнадёживающий меня номер.

     Подключившись через компьютер к информационной базе я быстро установил по имеющемуся телефону фамилию, имя, отчество и адрес этого П. - Павел Иванович Полютин, Двуреченск, Речная, 17. Другой информации в базе данных не было.

     Я взял телефон и набрал номер своей помощницы. Больше ждать я не мог.

    - Анна Васильевна?

    - Да-да! Иван Иванович, здравствуйте! Доброе утро!  Пыталась вам позвонить! Да хватилась - оказывается на счете ноль, а поблизости нет пунктов оплаты. Иван Иванович, миленький, можно я сегодня задержусь немного?

      И не дожидаясь моего ответа, Анна продолжала:

     - Надо бабушку встретить на вокзале. Как  только освобожусь – сразу вам позвоню. Хорошо?

     - Конечно! – согласился я.

     - Ой, спасибо, Иван Иванович! Я сразу же вам перезвоню, как встречу и освобожусь!

    А что я, собственно, уже можно сказать, старый пень, ещё ожидал от такой девушки? На счете ноль, телефон разрядился, бабушка приехала, дедушка уезжает…

    Не мешкая далее, я отправился в райотдел навестить Волосникова. Что-то мне подсказывало, этот парень сильно соскучился по мне.

    - Наконец-то! Гражданин следователь, я знал, что вы быстро разберетесь, поймёте - я не виноват! – Волосников с радостной суетливостью вошел в следственный кабинет изолятора. Я кивнул постовому, чтобы он оставил нас вдвоём. Когда милиционер закрыл за Волосниковым дверь, я, не отрывая  взгляда от своих бумаг, сухо пригласил задержанного присесть. Настроения работать сегодня у меня не было. Видать, сказывалось битье по моей голове в Перловке.

     - Ну, так что, - после некоторой паузы произнёс я, - всё вспомнили?

      - А что именно, гражданин следователь? – живо откликнулся Волосников, - я итак вроде бы довольно подробно вам всё рассказал. Возможно, что-то еще вспомню. Вы меня спрашивайте. И тогда я ещё что-то вспомню.

    - Ну, хорошо. Какие дела были у Петровской и Полютина? Что, вообще, знаете об этом Полютине?

     - А, Полютин! Что, неужели он пришил Петровскую? Я так и знал, что этим дело у них и закончится! Вот ведь, гражданин следователь, я всегда знал, что вы быстро убийцу найдёте! Ну и нюх у вас! Вы просто сыщик от Бога! Гражданин следователь, обязательно напишу благодарность вашему начальству за вашу отличную работу! Конечно, это Полютин грохнул Петровскую. Как же я сам-то не догадался сразу? Караулил, выслеживал Петровскую и воспользовался случаем, когда обиженный прохожий учинил погром у неё. Вот хитрая лиса!

     Волосников принялся старательно приглаживать двумя руками свои белесые волосы на голове, словно сию минуту ему предстояло выйти  в свет.

    - Подождите, Волосников, не горячитесь, - оборвал я его. Мне теперь с ним особенно церемониться нужды не было. - Вы уже плотно сидите на крючке. Возможно, сейчас речь идёт о вашем сообщнике или сообщниках. Понимаете?

    - Ну, какие! Какие сообщники, гражданин следователь? – чуть не плача разнервничался Волосников, - какой крючок? Я же говорю, это Полютин! Это всё Полютин! Меня сейчас прямо как осенило! Он давно хотел Петровской шею свернуть. Ведь он и сам почти настоящий бандит!

     - Бандит? И почему «почти»? Говорите, говорите. Я слушаю. Так какие они дела вертели? И за что Полютин хотел шею свернуть Петровской? Давайте, делитесь со мной информацией.

    - Может быть нам лучше к вам в прокуратуру поехать, гражданин следователь? – Волосников настороженно оглядел углы кабинета – Сдаётся мне здесь и у стен есть уши.

    - Нет здесь никаких ушей. Нет, - успокоил я Волосникова, - говорите.

   - Этот Полютин в своё время арендовал у себя где-то в области, в Двуреченске кажется, подвальчик один, держал там тренажерный зал. Дела у него шли неплохо, молодёжь к нему валом валила. Кто сейчас остался на заводах? старики одни тянут до пенсии. А у молодёжи сейчас рэкет самый престижный вид деятельности, все качками норовят стать. Ну и задумал он расширяться – деньжата, видать, накопились. Уж не знаю, как он на Петровскую вышел. Захотел у нее заказать новые спортивные тренажеры. Это вместо своих самодельных. Ну а Петровская деньги его взять взяла, а тренажеры не привезла. Кинула его, одним словом.

     - Ну, а почему Вы решили, что Полютин бандит? – настаивал я.

     - Так к нему качаться одним бандиты приходили! Вот он и разобрался с Петровской по бандитски!

      Прояснив у Волосникова некоторые детали, я оставил его отдыхать в изоляторе, а сам поднялся наверх к начальнику. Судя по всему, без машины и без опера мне не обойтись.

     Начальник, грузный пенсионного возраста полковник Симонов, не любящий подолгу задерживаться на решении конкретных оперативных вопросах и специализирующийся больше на вопросах хозяйственных, посетовал на занятость всех сотрудников и техники, летние отпуска, всплеск преступности, предстоящий визит в город Первого Президента. Следователь областной прокуратуры фигура не бог весть, какая значительная, но и не маленькая. Поэтому полковник был довольно сдержан и деликатен. Бросая на меня украдкой осторожные взгляды, он немного поломался и всё-таки выделил мне на несколько дней старый Форд и никчёмного опера, молодого парня по фамилии Перфильев. Кто-то из моих старших коллег сказал как-то про него: «Добрый  малый!» А я бы, пожалуй, слова из одной песенки: «Я не слабый, я просто добрый!» перефразировал и сказал бы о Перфильеве немного по-другому: «Он не добрый, он слабый». Да, слабенький опер.

    Крайне раздосадованный таким помощником я вернулся в свой кабинет и в ожидании, когда мне пригонят машину, стал составлять план дальнейшего расследования. Обещался подскочить и Перфильев. Я уже составил подробнейший план, и уже милицейский Форд ждал меня во дворе следственного управления с ключами в замке зажигания, и секретарь подготовила командировочное удостоверение для моей поездки в Двуреченск, а Перфильев всё не шел. Анна тоже всё никак со своей бабушкой развязаться не могла.

    Наконец прибыл Перфильев. Вернулся с какой-то кражонки, в чрезвычайно возбужденном состоянии. Он бесконечно долго поправлял пистолет в своей заплечной кобуре и рвался в бой. Каких-то ценных идей и версий от него ждать было бесполезно, и я отправил его на поквартирный обход в доме убитой Петровской, поручив ему так же установить личность «обиженного клоуна», человека, в которого в тот злополучный вечер Волосников Павел кинул с балкона бутылку и который, по его первоначальной версии устроил погром в квартире Петровской с последующим её убийством.

    Уже перед самым отъездом появилась, наконец, Анна. Сегодня она была красива как никогда. Я почувствовал, что начинаю сходить с ума от тонкого едва уловимого аромата, исходившего от неё. Лицо её светилось счастьем молодости.
 
    - Ну что? Встретила бабушку? – спросил я Анну.

    - Ой, Иван Иванович! И встретила и проводила! Всё как надо сделала! Спасибо вам!

    Я поручил ей подготовить постановления о назначение судебно-медицинской и криминалистической экспертиз и отправился в Двуреченск.

    Мне не приходилось раньше бывать в этом городке и, надеюсь, больше не придётся. Серые двухэтажные шахтёрские домики. Улицы, где вместо дорожного покрытия был просто раскидан лопатами асфальт, укатывать который пришлось самим автомобилистам, колесами своих железных коней. Шахты здесь уже давно были нерабочими, и городок не просто вымирал, он проваливался под землю, в преисподнюю, вырытую самими шахтёрами.

     Прибыв на место, я неожиданно столкнулся с одной проблемой. Местная одноэтажная гостиница под завязку была забита вывезенными из областного города в связи с грядущим визитом Первого Президента грязными и оборванным беспризорниками. Ими также были забиты местная больница. По этому случаю всех больных срочно признали выздоровевшими и отправили по домам. А также – и местная общеобразовательная школа. Местные жители не уставали креститься – Слава Богу, бомжей свезли в соседний, а не в их город. Наконец проблема разрешилась тем, что начальник милиции обещал предоставить мне свой диван в своей комнате отдыха.

    Но я рассчитывал, что долго не задержусь в этом городке. Для начала я  отправился на улицу Речная, дом семнадцать. Там должен был проживать Полютин.

      Аккуратно отремонтированный небольшой домик мало чем отличался от строений по соседству. Примечательным был лишь забор. Правда, строение это можно было лишь условно назвать забором. Монументальная, высотой больше двух метров стена из красного кирпича, с матовыми, круглыми фонарями на воротах, делал спрятанный за ним домик совсем незаметным.

     Строители, возводя эту стену, придвинули ее, чуть ли не к самой дороге, прихватив, таким образом, изрядный кусок дополнительной площади. По всему было видно, что затерявшийся за ним неказистый домик должен скоро смениться солидным коттеджем в два, а то и в три этажа, возможно с бассейном во дворе. В пользу этого предположения свидетельствовали штабеля красного кирпича, аккуратно упакованного в целлофан и бетонные плиты во дворе, а также вырытый рядом с домом мощный котлован.

     Я нажал на расположенную рядом с железными воротами кнопку звонка. Через несколько секунд сработало автоматическое устройство, щелкнул отпираемый запор, и путь мне был свободен. Только после этого я обратил внимание на глазок видеокамеры, устроенной в верхнем углу ворот.

     Меня встретила пожилая, сухощавая женщина в возрасте около семидесяти лет, одетая довольно просто. Узнав, что перед ней следователь, она заметно встревожилась:

     - Что-нибудь с Павлом?

     - Да нет, ничего особенного, - успокоил я её. – Просто хочу побеседовать с вами кое о чем. Вы его мама?

    Я тут же на месте сориентировался. Полютина дома нет, значит, поговорю с его матерью, а потом уж и его разыщу.

     - А, наверное, по поводу того парня! – догадалась женщина и пригласила меня в дом.

     - Вы знаете, - начала она рассказывать, довольно легко для своего возраста, поднимаясь вверх по свежевыкрашенным, поскрипывающим ступенькам.- А ведь я уже давно ждала Вас! На душе неспокойно как-то. Все-таки чужая машина уже два месяца как во дворе стоит. Парень за ней не едет. Может быть, Пашу опасается.

    Женщина пригласила меня в комнату, поразившую меня убогостью своей обстановки. Заметив мое удивление и, видимо, ожидая такую мою реакцию, она пояснила:

    - Паша чуть ли не выкидывать собрался все это. Говорит, сколько можно старье это здесь держать. Я, говорит, тебе какую хочешь мебель прямо из Италии привезу! Но как я могу выбросить этот стол, за которым обедали и делали уроки Паша с Юрой. Юра – это мой второй сын. Наверное, знаете…

     - Да, да, - подтвердил я. Мне ничего не было известно, что случилось с братом Полютина Юрием, но я  посчитал нужным проявить свою осведомленность.

    - Он был убит два года назад здесь, в Двуреченске, - женщина сама мне сообщила, что я должен был знать.

    Я решил, дать женщине максимально выговориться, чтобы получить как можно больше информации.

    Тем временем она продолжала:

     - Я даже их кровати оставила и игрушки в коробке. Всё, как было раньше. Среди этих вещей я как будто постоянно со своими детьми общаюсь. Хотя Юры уже нет в живых, а Павел заезжает сюда не часто. Он ведь сейчас не здесь живёт.

    По приглашению хозяйки я присел у стола и, слушая её, продолжал незаметно оглядывать комнату. Обстановка довольная простая. Но всё аккуратно расставлено, каждая вещь на своём месте. Покрашено. Вычищено. Как в музее, подумал я.

    Поняв, что женщина начинает повторяться, рассказывая о детстве своих сыновей, я решил ей напомнить о парне, о котором она обмолвилась в самом начале нашей встречи.

    Полютина села за стол, напротив меня. Чувствовалось, что ей не очень хочется возвращаться к этим воспоминаниям. Мне даже показалось, что она поняла, что проговорилась и теперь чувство досады не сходило с её лица.

    - Этим летом Павел приехал ко мне со своими друзьями. Он любил заезжать сюда, здесь шашлыки можно пожарить, отдохнуть в баньке, не то, что в его городской квартире. Потом он со строительством коттеджа еще что-то решает постоянно. Вот они сделали какие-то свои дела, а потом просто надумали отдохнуть. Ездили на озеро купаться. У нас здесь очень замечательное озеро, с целебными родниками по берегам, - пояснила она.

    - И вот как-то вечером они все сидели в комнате, играли в карты. У них просто болезнь какая-то: всю ночь до утра играть в карты. Просто так. Не на деньги, - Полютин замолчала.

    - И вдруг слышим, - продолжила она через некоторое время, - какой-то шум, возня у ворот на улице. Крики. Паша с ребятами побросали свои карты, выскочили на улицу. Вскоре возвращаются и ведут какого-то парня невысокого, в черной ветровке. Они держали его за руки с обеих сторон и подталкивали слегка вперед. Но не били, - поправилась она.

    Вместе с ними шел, не знаю как его фамилия, Вентиль. Так его ребята все называли. Не знаю, почему так его назвали. Может слесарь какой.

     Я молчал, боясь сбить женщину с нити повествования.

   - Оказывается, - продолжала Поютина, - Вентиль, приехав из города, подошел к нашим воротам и увидел незнакомого парня, стоявшего у наших ворот и пытавшегося заглянуть в щёлку между досками в заборе. Тогда у нас были еще другие ворота, - пояснила она.

    - Вентиль схватил этого парня неожиданно сзади. И тут вдруг у того парня из-за пазухи куртки выпал обрез. Можете себе представить? Парень, оказывается, носил с собой обрез! Вентиль, было, замешкался, а парень этим воспользовался и побежал по улице. Хорошо, что Вентиль сумел догнать и задержать его. Сеня, оказывается, звали того парня. Ребята наши завели этого Сеню в маленькую комнату. Кто-то остался с ним, а несколько ребят, в том числе и мой Паша, выскочили на улицу.

    Полютина вспоминая эти события, разволновалась, стала сбиваться.

    - И на соседней улице они обнаружили иномарку. Джип какой-то. Там за рулем сидел друг Сенин. Ребята сказали, что этот Сенин друг сумел убежать. А Сеня, ребята потом с ним поговорили, сказал, что его кто-то прислал убить Пашу. Сеня постоял тогда у ворот наших, да раздумал это делать. И уже собрался было уходить, да тут Вентиль, аккурат подоспел. Вообще-то он хороший, этот Сеня.

    - А где он сейчас? – осторожно полюбопытствовал я.

     - А он у нас пожил немного, и потом они с Пашей и ребятами уехали. Кажется к Сене домой.

     - Он у Вас в какой комнате жил?

     - Ребята его в подпол спустили, - Полютина опять замолчала, прикусив свой язык.

    - Продолжайте, продолжайте, - попросил я.

     – Там он прожил пять дней, - чувствовалось, Поютиной было крайне неловко говорить об этом.- На улице жара, зной, а там в подполе хорошо, прохладно. Я его кормила разносолами всякими и его никто не обижал. Машину его поставили у нас в гараже. До сих пор она у нас там стоит в целости и сохранности. А Сеню ребята увезли потом в его район. Кажется, Катаевский. Знаете, Катаевский район? Это в соседней области.

     - Я могу посмотреть у Вас подполье? – спросил я. Мне стало ясно, что попался хороший след. Пожалуй, мне удастся крепко зацепить Полютина.   

     Женщина помолчала с минуту и наконец, встала.

    - Ну, пойдёмте.

     Она провела меня на кухню и убрала в сторону домотканый половичёк, под которым обнаружилась крышка подполья. Без особого усилия она откинула ее в сторону, и тут же в подполье автоматически зажёгся свет.

     - Вот, - сухо сказала она. – Здесь Сеня и жил.


     Я, перехватив удобнее свою кожаную папку,  спустился вниз. Подполье хорошо освещалось, поэтому я без труда мог его исследовать. Помещение явно предназначалось для содержания пленников. В одну из стен была забетонирована мощная плита, в которой крепилось большое железное кольцо с цепью, предназначавшееся, судя по ошейнику, для узников. У этой же стены имелся деревянный лежак.

    Да, подумал я, оглядывая этот доморощенный каземат, и глянул наверх, где стояла Полютина, не так уж ты безобидна! Не мешало бы проверить тебя хорошенько! Разносолами она тут угощала парня Сеню! Да тут пыточная, а не гостиница!

    И тут, словно в подтверждение моих слов, хлопнула крышка погреба, и одновременно погас свет.

     - Эй, там! Наверху! Ну-ка немедленно открыть! Это что за шутки такие!

    Но Полютина не издавала ни звука.

    Я, поднявшись по лестнице, надавил рукой на крышку погреба. Нет, похоже, там сверху есть задвижка. Меня закрыли! Ну и ну!

    Я стал ощупывать свои карманы в поисках сотового телефона и тут же с досадой вспомнил, что забыл его в салоне Форда. Вот пентюх! Это сколько же мне придётся сидеть здесь! Я обвёл ослепшими глазами вокруг себя. Это прокол! Очень серьезный прокол! Мало того, что надо мной потом коллеги будут смеяться – я ведь потом устану объясняться перед начальством!

    С удвоенной энергией я стал колотить кулаком в крышку погреба и кричать Полютиной, чтобы она немедленно выпустила меня.

     Конечно же, приедет её сын, думал я, и он не станет меня держать тут в погребе. Непременно выпустит. Похоже, она ему и пошла звонить.

    А ну как она в своей слепой материнской любви возьмет, да и не сообщит никому? Будет держать меня тут день-два-три-…неделю-…месяц. Сколько хватит моего здоровья. Приедет кто-нибудь за мной – ладно. Если никто не хватится, значит туда ему, то есть мне, и дорога. Здесь и останусь навсегда с её тайной. А может быть и Сеню тут где-нибудь в уголочке спрятали? – вдруг подумал я. Нет, запах бы его выдал.

   Я, нащупав впотьмах лежак, прилёг, положив под голову кожаную папку с протоколами, и стал думать об Анне Воронец. Я не просто думал, я еще и подсчитывал. Сорок два минус двадцать пять будет семнадцать. Это что? я её почти на двадцать лет старше? - удивился я и совсем пал духом. Что приемлемо для олигархов и чудаковатых звёзд эстрады не годится для серьезного человека. Пенсионера без пяти минут. Дурака, которого обвели вокруг пальца как мальчика! Пентюха! Нет, надо забыть про неё. Хотя девушка, конечно, замечательная, слов нет.

   В моей голове что-то засверлило. Что это? испугался я. Последствия сотрясения мозга в Перловке? Наконец до меня дошло, что звонит телефон в кожаной папке под моей головой.

    - Да! – почти крикнул я, сжимая дрожащей рукой телефон.

    - Товарищ следователь?

    - Да, да! Он самый! Кто это? Вера Ильинична? Чёрт побери, Вера Ильинична! Мне сейчас не до вас!

    И, спохватившись, уже почти с ноткой доброты в голосе я добавил:

     - Немного позднее перезвоните. Хорошо, Вера Ильинична? Спасибо, до свидания!

      Я тут же принялся набирать номер своей помощницы. Но Анна Воронец была занята и трубку не взяла. Тогда я набрал своего коллеги по отделу. Второго. Третьего. Я набрал друга, затем приятеля. Набрал опера Перфильева. Молчание. Подождав десять минут, я повторил свои попытки. Тот же самый эффект. В конце концов, я набрал номер заместителя начальника отдела и потом – номер самого начальника. Опять молчание. Да что же это такое? Я позвонил в дежурную часть, куда обычно никогда не дозвонишься – и там молчание. Видимо, всё-таки, что-то со связью. Я, зажав в руке, телефон, задумался. Вот так доживёшь до сорока, а точнее до сорока двух лет и оказываешься в полной яме. Карьера ни к чёрту - жалкий чумачишка. Мальчик на побегушках. Жена ушла,  детей, можно сказать, нет. А что за душой? Два десятка любительских фотографий?

    Вдруг телефон затрясся в моей руке и жизнеутверждающе запел. Ну, наконец-то!

   - Да, я у телефона!

   - Товарищ следователь, вот скажите, вы, наверное, довольны существующим положением? Зарплата солидная, хорошая пенсия в будущем, верно?

     Теперь я уже был рад этой выжившей из ума старухе.

      - Вера Ильинична, не совсем, не совсем верно. Вы легко до меня дозвонились?

    - Да.

    Ну, всё понятно. Исходящий сигнал от меня почему-то не идёт.

    - Будьте любезны, Вера Ильинична, я сейчас в труднодоступном месте, окажите услугу, передайте от меня моим коллегам сообщение. А мы с вами потом поговорим – я сам вам позвоню. Хорошо?

    И я передал ей номер телефона своей помощницы.

    Анна тут же дозвонилась до меня, и через неё я вызвал к себе на подмогу дуреченских милиционеров.

     Пригласив затем понятых, я еще раз в их присутствии осмотрел подполье, подробно отразив результаты осмотра в протоколе. Затем я осмотрел гараж и стоявший в нем без регистрационных номеров джип Компас. В довершении всего, оставив Полютиной протокол выемки, перегнал джип в местное отделение милиции и опечатал его.

    Заниматься непосредственно Полютиной мне было некогда. Я только высказал ей несколько ласковых слов и нагнал на неё жути, сказав, что своими необдуманными действиями она, можно сказать, уже посадила своего сына в тюрьму.

     В тот же день я запросил ГИБДД о принадлежности этой автомашины. Ответ получил быстро. Джип принадлежал некоему Малкову Василию. Наверное, этого бедолаги уже нет в живых, подумал я. У меня появились хорошие козыри.

   Я снова связался с двуреченской милицией и отдал распоряжение о задержании Полютина, адрес которого я узнал ранее от его матери.

   Озадачив местных оперов, я отправился допрашивать соседей  Бересневой, наказав дежурному райотдела, немедленно связаться со мной, как только о задержании Полютина поступят первые сведения.

   Закончив допросы соседей, и не дождавшись никаких вестей о Полютине, я вернулся в город.

    Глава восьмая

    На следующее утро, ровно в девять часов в мой кабинет ввалился Перфильев.

      Я в это время изучал материалы в отношении двуреченского Полютина, а моя помощница была занята оформлением материалов по трупам самоубийц. Она сидела, низко склонившись над бумагами, и старательно орудовала ниткой с иголкой. Шила дела. Весь мой кабинет был пронизан каким-то домашним уютом и радостью. Я время от времени бросал на неё тёплый взгляд и думал: «Словно красивый цветок тут у меня расцвёл. Тюльпан, нет, роза! Да не важно, какой цветок. Главное, от её присутствия здесь забываешь все свои неприятности, и хочется дальше  жить и жить!»

     Перфильев был совсем некстати. Но у Анны его появление вызвало явный и неподдельный интерес. И то сказать, вид у оперативника был чрезвычайно деловой и бравый.

     Едва поздоровавшись, он покосился в сторону девушки и подошел к окну, переводя дыхание. Словно только что пробежал стометровку. Затем взял стоявший на подоконнике стеклянный графин с водой.

     - Свежая? – поинтересовался он и стал пить прямо из графина, не замечая стоявший рядом стакан, чем вызвал снисходительную улыбку Анны.

     С похмелья, что-ли, подумал я, отодвинув в сторону протоколы.

     Сейчас будет гнать всякую туфту, пораньше примчался. Чувствует, что виноват. Прошлялся где-то всё это время по своим личным делам, да пропьянствовал!

     - В общем, так, Иван Иваныч, - оперативник присел на край моего стола и закурил.

    - Я собрал всю информацию, какую можно было, в отношение Петровской. Мне даже пришлось съездить на ее родину в Зауральск, чтобы картина о ней была полной.

   Перфильев сделал паузу, видимо, чтобы я оценил его выдающуюся активность.

     Я ждал и смотрел на оперативника, как он стряхивает пепел с сигареты прямо в горшок с розой, которую я недавно высадил. Прямо в цветок! По определению не мог Перфильев сделать ничего путного. Никакой он не сыщик, не оперативник. Ему бы работать где-нибудь в спокойном месте, к примеру, в отделе по приему жалоб от граждан. Вот там его выдержка и флегматичность были бы в самый раз. А было бы правильнее, вообще гнать его в шею подальше из органов!

     Перфильев не спешил.

    - Ну и убийцу я вычислил.

     - Вычислили убийцу?!- Анна отложила в сторону иголку с ниткой и почтительно уставилась на опера.

     - Да, - сказал Перфильев,- раскрыл, в общем, глухаря.

    - Как? Неужели?! – восхитилась Анна.

    Я криво усмехнулся.

     Перфильев ничего не мог знать про Полютина, к которому в Дуреченск я ездил накануне, и чья бандитская сущность  была мною так удачно выявлена.

    - Моё мнение, Иван Иваныч, поскольку убийство можно считать раскрытым, надо немедленно выставлять карточку о раскрытии в статистический центр. Причём делать это срочно. Повторяю - немедленно.

     Позволить оперу выставить карточку в статцентр о раскрытии дела это всё равно, что пожать джину из волшебного кувшина руку и сказать ему, что теперь он волен делать, что пожелает. Даже спасибо не услышишь, останешься с пустой посудой в руках. После выставления статкарточки интерес у оперов к работе пропадает начисто, они просто растворяются после этого, превращаются в воздух.

     - Ну, так что, что же ты выяснил? – моё терпение иссякло. Мне даже захотелось вырвать у него изо рта его сигарету и растоптать её, чтобы он наконец-то уже разродился.
    - В общем, так, - Перфильев спрыгнул с моего стола и заходил на своих коротеньких ножках по моему кабинету. Он был важен и задумчив, словно это я к нему пришел на приём, и он решает, как со мной быть.

    - Я обошел всех жильцов дома, где проживала Петровская. И узнал следующее. Один молодой парень, некто Колпаков Иван из стосемнадцатой квартиры, вынося вечером мусор на помойку, видел Гриднева Сергея. Это было аккурат в тот вечер, когда Петровская принимала у себя гостей. Колпаков Иван знал Гриднева, поскольку тот живет в одном дворе, в соседнем доме. «Ты что, Сергей? Заблудился? Домом ошибся? – спросил его Колпаков, – или подругу тут себе завёл?» Но Гриднев, не замечая его, пронёсся на верхний этаж. Пока шел до помойки Колпаков всё думал, это к кому же мог так спешить Гриднев? В доме живут одни пенсионеры. Неужели к Петровской? Но эта птица не его полёта. Она журавль, а он дятел, долбится впустую на своём доживающем последние дни заводике. Но к кому тогда? Как только Колпаков не загибал пальцы на своей руке – кто из подъезда мог заинтересовать Гриднева, получалось только, что Петровская. Или ещё его, Колпакова, жена. От этой последней мысли он пулей заскочил на свой этаж и, бросив в прихожей помойное ведро, нашёл жену, спокойно сидящую за телевизором. Он посмотрел внимательно жене в глаза, а затем заглянул в шкаф и под диван. Чисто. Значит, оставалась Петровская. Выходит, подумал Колпаков, Гриднев намылился к Петровской.

    Рассказывая про Колпакова, Перфильев открывал воображаемый шкаф и нагибался под воображаемую кровать. Даже в мои глаза заглядывал так, как это должен был проделать ревнивый Колпаков со своей женой.

   Большего я от Перфильева и не ожидал.

    - Так это…! – воскликнула Анна и, глянув виновато на меня, закончила: - Тот самый, в которого Волосников бутылку с балкона кинул!

   - Это всё? – сдержанно спросил я Перфильева.

   - Нет, - с хвастливой поспешностью ответил опер и благодарно посмотрел на Анну. – Сейчас Гриднев сидит у нас в подвале и пишет явку с повинной.

Глава девятая

    Спускался в подвал я со смешанным чувством. Вот вам - уже в деле появилась явка с повинной от Гриднева! Убийца поплыл!  А я-то уже спустил с цепи волкодавов на Полютина, наслушавшись бредней полусумасшедшей старухи. Но постойте, а как же доморощенный каземат у неё в подвале, моё заточение в нём? А чужой джип в гараже? Ведь всё это я же видел собственными глазами!

    - Вам Гриднева? – поинтересовался постовой,

    - Да, если можно, и поживей. Спешу, - я продолжал прокручивать в голове навалившиеся на меня сомнения.

     - А он уже вас ждёт - не дождется в следственном кабинете, - сказал постовой, указывая мне направление по коридору.

     - Иван Иванович! – раздался вдруг жалобный призыв Волосникова из-за ближайшей ко мне железной двери. – Вы не забыли про меня? Вы нашли убийцу? Вы меня уже отпускаете? Иван Иванович?

     Я молча прошёл мимо. Вот и с Волосниковым надо срочно что-то решать! А ведь чует моё сердце, что рыльце у него в пушку! А там еще и Плотников с Волокитиной в розыске!


     У меня как от оскомины перекосило челюсть. Плохо, когда нет фигурантов по делу, но когда их в избытке – тоже ничего хорошего!

     Войдя в следственный кабинет, расположенный в том же коридоре, что и камеры для задержанных, я увидел склонившегося над листом бумаги человека с взлохмаченной как у Карлсона причёской. При моём появлении, он поднял на меня своё лицо, и мне стало страшно – кто-то из нас двоих обязательно будет сидеть в тюрьме. Это точно. И скорее всего, сидеть придётся мне – за пытки и рукоприкладство. В крайнем случае – за укрывательство преступления. Находящемуся со мной в одном кабинете человеку нужна была срочная медицинская помощь. Он был жестоко избит.

     - Кто тебя? – кивнул я ему на его лицо, когда сел на своё место и положил рядом с собой кожаную папку с протоколами.

    - Да-а, - протянул он с досадой, - упал с лестницы.

     - С какой лестницы? Со служебной?

     - Да нет! В том доме, где гулянка была, где я немного побарагозил на днях.

    - Так, а почему упал-то? Пьяный что ли был?

    - Да какой пьяный-то? С чего это вдруг пьяный, а? С каких это шишей? Может, скажите? Я тогда шел с работы – возвращался со своего последнего рабочего дня. Нам сказали, всё, сказали, финиш. Отдыхайте. На завод больше не приходите. Тут будет теперь не завод, а торговый центр. Уже и название ему новый хозяин придумал – Шарик. Был шарикоподшипниковый завод, а станет «Шарик», торговый центр «Шарик». Колбасы будет, икры красной и черной, и хренотени всякой – завались! И даже кукиш с маслом – это специально для таких как я, которые остались без работы и без денег. Что? Смешно? А мне было не смешно, когда мне об этом объявили, и я шел домой, не зная, что сказать жене. А тут еще сверху из окна кто-то бутылкой в меня запустил! Гады! Я поднял голову, гляжу, а там эти, уроды пьяные с третьего этажа гогочут и на меня пальцами показывают! Что-то у меня перемкнуло – как залетел я туда, на третий этаж – даже не помню. Стоял перед дверью, давил на звонок – это еще помню, а как открыли – всё не помню. Убил, что-ли, кого, говорят?

     Он покачал головой и уткнулся в свою явку с повинной.

    - Ну что там у вас? – я перегнулся через стол и выхватил у него из-под носа исписанный наполовину лист бумаги.

    Как говорил – так и изложил. Не забыл даже про кукиш с маслом написать.

    - Так что? Не помните, как убили?

    - Ну да. Не помню. Затмение какое-то на меня нашло.

    - Ну, а с лестницы когда упали? Как побились-то?

     - Пришёл в себя, когда дверь в ванную под моими ударами стала разлетаться в щепки. Тогда и увидел кровь на своих кулаках, тогда и почувствовал, как они у меня болят. В ванной тёлка какая-то сидела на полу - я её не трогал, повернулся к ней спиной, гляжу перед собой, понять ничего не могу. Девка прошмыгнула мимо и на выход. За ней из кухни мужик какой-то протопал.

     - Кто ещё был в квартире? 
   
     - Никого я больше не видел и не хотел видеть. Встал на лестничной площадке, а идти не могу, как будто бутылку водки только что без закуси засосал. Вот тогда и скатился с лестницы, как куль с дерьмом.

      - Чем ударили женщину, помните?

      - Я же говорю, что не бил её! Вскочила с полу и дёру!

      - В квартире была еще одна женщина, хозяйка квартиры. Чем её били?

     - Ну не помню я! Сомневаюсь, чтобы женщину стал колотить. Мужикам мог начистить хайло, чтобы знали, как швыряться бутылками с балкона. Это да. А вот чтобы женщину колотить – нет не колотил. Что она груша, чтобы её колотить?

    - А я и не говорю, что вы её колотили – а так, толкнули сильно. Вот и всё. Упала, ударилась головой, скончалась. Видели вы, когда выходили из квартиры женщину, лежавшую на полу?

    - Не помню. Нет, не видел.

   Я вернул Гридину исписанный им лист и заставил расписаться под текстом. После этого оформил протокол допроса и протокол задержания подозреваемого. Поручив дежурному провести медицинское освидетельствование задержанного, я покинул райотдел.
    Когда вернулся к себе, меня ждало приятное сообщение – в Пальцово только что при оформлении авиабилетов были задержаны Волокитина и Плотников.

Глава десятая

    Анна вызвалась помочь Перфильеву, которого я послал в Двуреченск разобраться с тренером Полютиным, джипом и пропавшим Сеней, томившимся в свое время в подвале у старухи Полютиной.

   - Иван Иванович! Можно я с Женей в Двуреченск!

     Перфильева, оказывается, Женей зовут. А я уж и забыл. Всё  Палыч, да Палыч. Евгений Павлович, если точнее.

    Почему – то  я не смог ей отказать. Так горячо она меня просила. А ведь я вполне мог придумать для неё другое дело. Работы-то невпроворот! Нет, я почему-то сказал:

    - Конечно, конечно, Анна Васильевна. Поезжайте. 

   И добавил:

     - Только смотрите в погреб к Полютиной не залезайте!

    Анна засмеялась, а я помрачнел ещё больше.

   Минут пятнадцать ещё после их отъезда я ходил в раздумье по своему кабинету. Потом взял графин, из которого пил Перфильев, вылил из него воду и тщательно промыл его. Только после этого я заставил себя сесть за стол, чтобы подготовиться к допросу недавно задержанных Плотникова и Волокитиной.

    Не скажу, что у меня чесались руки разобраться с ними. У меня скорее заболела голова от известия об их задержании. Ведь мне предстояло сейчас определиться, кому же предъявлять обвинение в убийстве. Волосникову, заместителю Петровской? Да, он вполне мог ее убить. По его же словам выходило, что Петровская его обкрадывала и, в общем, была  достойна того, чтобы ей свернули шею. Волокитина и Плотников? То же самое. По словам Волосникова Волокитина натерпелась от издевательств Петровской и тоже высказывала мысли и пожелания о смерти Петровской.

     Остаются ещё Гриднев и Полютин. Но насколько и как полютинские разборки с владельцем джипа Малковым и бедным узником Сеней могут быть связаны с Петровской? Видимо  там имеют место быть коммерческие разборки с другими лицами, не с Петровской. Похоже, ему было не до Петровской. Остается Гриднев. Самая реальная кандидатура на роль убийцы. Но что есть у меня на сегодняшний день из доказательств его вины? Ничего объективного. Никогда он не фигурировал в жизни Петровской, не было у него ранее никаких дел с ней. Один только этот, в день смерти Петровской, случайный конфликт. Из вещественных доказательств – одна только соска-пустышка.

     Я достал из ящика стола соску и с сомнением вертел ее в руках. Ну, о чём этот вещдок может свидетельствовать? Лишь о том, что ее кто-то обронил в подъезде. Никак я не могу привязать ее к неудачнику Гридину  или собутыльникам Петровской. Многочисленные отпечатки пальцев, изъятые мною с места происшествия никак не проходят по информационному центру. Скорее всего, они принадлежат уже известным мне лицам – Волосникову и всей этой веселой компании. То же самое можно сказать и о микрочастицах с одежды убитой. Экспертиза, несомненно, покажет, что потерпевшая контактировала с той же самой разудалой компанией. Ну как же еще? Вместе танцевали-плясали, обнимались-целовались.

    А при той хитрой позиции Гридина, которую он сейчас занял, на Плотникова и Волокитину я возлагал большие надежды. Если они покажут в допросе, что Гридин ударял Петровскую – дело можно считать раскрытым.

     Когда входил в изолятор, я старался не подавать голоса. Слушать причитания Волосникова из-за дверей камеры мне сейчас ну никак не хотелось. Я сунул в руки постовому свой экземпляр постановления о розыске и задержании Плотникова и Волокитиной и молча ткнул пальцем в фамилию Волокитиной.

     - Иван Иванович, - сказал постовой, - у Волосникова срок задержания истекает, что с ним дальше будете делать?

    Волосников словно караулил меня у двери. Тут же раздался его приглушенный и торопливый голос:

    - Иван Иванович! Я очень важное вам хочу что-то сказать! Очень важное, Иван Иванович!
     Я кивнул постовому, чтобы тот вывел Волосникова.

     - Ну что там у вас еще! – раздражение переполняло меня, и я даже не предложил Волосникову присесть.

    Но он не дожидаясь приглашения, быстро сел на приколоченный к полу табурет и чуть не лег на стол, вытянувшись в мою сторону.

    - Иван Иванович, - зашептал он торопливо, - очень подозрительным мне показалось поведение одной злобной старушки из подъезда. Стоило нам собраться вместе на квартире у Петровской, эта злобная старушка тут как тут. Стучит в дверь, обратите внимание, не в звонок дверной звонит, а в дверь колотится. У самой зубов уж нет, не говорит, а шамкает. Причём так злобно. Мол, опять шумите? Опять спать не даёте? Будьте вы прокляты! Так вот говорила всякий раз. Я её всегда выпроваживал исключительно вежливо. Говорил, успокойтесь, мол, мамаша. Мы тихо сидим.

     - И что? Она и убила Петровскую? Взяла, да как даст Петровской по затылку клюкой, да? А соска-пустышка у неё изо рта не торчала?

    - Что? – спросил Волосников.

   - Соски, говорю, во рту у той злобной старушки не было? – я уже порядком разозлился на Волосникова. Пожалуй, буду держать его здесь до упора. Пусть посидит все десять суток!
    Тем не менее, я информацию Волосникова взял себе на заметку. Если соседка приходила, то могла что-то заметить. Например, еще одного гостя в квартире Петровской, о котором остальные гости предпочитают молчать.

    Допрос Плотникова и Волокитиной мне ничего нового не дал. Кроме, разве что, морального удовлетворения. Плотников и Волокитина были напуганы задержанием и происшедшим убийством Петровской. По их словам квартиру гостеприимной хозяйки они оставили в тот момент, когда Гридин продолжал там крушить всё, что ему попадалось под руку.

   - Простите, Иван Иванович, - умолял меня Плотников. – Я был уверен, что вы наемный убийца и вас послал некто, пославший к Петровской и Гридина. У Петровской и Волокитиной много недоброжелателей и завистников. Особенно из-за этого дурацкого фонда, который Петровская вздумала учредить. Если деятельность учрежденной ею фирмы косметологического оборудования с грехом пополам и можно назвать коммерческой – и то, благодаря усилиям Волосникова и Волокитиной, то созданный ею Фонд рано или поздно должен был заинтересовать правоохранительные органы. Это было чистой воды мошенничество с её стороны. Она только и сделала, что заказала макет будущего памятника и чугунную отливку в единственном экземпляре. Это для того, чтобы выманивать деньги у простаков, якобы на благородную цель. Волосников и Волокитина сразу это поняли и как могли открещивались от участия в этом замысле Петровской. Петровская только деньги из косметологической фирмы  брала на раскрутку проекта с памятником.

    Думаю, что Петровская, заварив кашу с этим Фондом, хотела убить двух зайцев. Наварить себе денег, воспользовавшись доверчивостью почитающих Первого Президента граждан, а также используя бытующие в административном аппарате чинопочитание и лизоблюдство. Ну и второй момент – Петровская хотела примазаться к славе Первого Президента и получить свои политические девиденты. Чем чёрт не шутит? На гребне этой затеи с памятником, глядишь, окажется замеченной там, на верху. Вот тебе и королева! Из пешки в дамки, то есть в королевы! 

   От Волокитиной я не смог добиться ни единого слова. Она была в истерике.

Глава одиннадцатая.

   Я перелистывал перекидной календарь на своём столе, пытаясь расшифровать сделанные мной каракули и время от времени посматривал на часы. Анна с Перфильевым уже десять раз должны были вернуться из Двуреченска. Но от них не было ни слуху ни духу. Неужели в подвал к Полютиной залезли? С Перфильева станется! Он где угодно готов отдохнуть. Особенно если случай свёл его с такой красивой, прямо скажем, аппетитной девушкой как Анна Воронец. И ведь надо же! Я сам, можно сказать, ему в лапы подсунул Анну!

      Мои сомнения были внезапно прерваны. Дверь моего кабинета широко распахнулась, и в кабинет вошёл следователь Благодов. Вениамин  Никифорович. Я всегда чертыхался про себя, когда мне приходилось обращаться к нему по имени-отчеству. Вениамин Никифорович. Что-то не припомню, чтобы к кому-то мне приходилось обращаться, так ломая свой язык. То ли дело – Иван Иванович!

    Его широкое белое безусое лицо окаймляла рыжая аккуратная шкиперская бородка. Он сунул мне для пожатия свою нежную пухлую ладонь и бросив мне на стол шляпу-котелок ( Вот такой он был оригинал. Я никогда в городе ни у кого не видел такого старомодного котелка), расстегнул пиджак и уселся напротив меня, закинув ногу на ногу. Кроме него в следственном управлении никто не ходил в костюме-тройке.

     - Здравствуй, здравствуй, дорогой Иван Иванович! – сказал он ровным, совершенно бесстрастным голосом, распечатывая свежую пачку «Беломорканала».  Из моих знакомых никто больше не курил папирос.

   Я знал, что Благодов рыскал по области, расследуя какое-то запутанное убийство. И вот из области прямиком ко мне. Видать сильно соскучился по старому коллеге, можно сказать, боевому товарищу.

    - Говорят, - сказал Благодов, с аппетитом раскуривая беломорину, - ты съел мой хлеб.

    - Какой хлеб! – возмутился я с ходу и, резко поднявшись из-за стола, рукой стал разгонять синий папиросный дым, которым быстро стал наполняться мой кабинет.

     - О каком таком хлебе ты говоришь? – спросил я раздражённо, едва сдерживаясь, чтобы не разразиться приступом кашля. Я не переносил табачного дыма.

    - Это ведь я расследую убийство Малкова Василия, - сказал Благодов. – Того самого Малкова, чей джип ты нашел в Двуреченске.

      Видя моё удивление, Благодав сказал:

    - Дай-ка я тебе ещё раз пожму руку.

    Поднявшись со стула, он потряс мою руку.

   - Ну и, разумеется, с меня причитается. Это без разговоров.

   Снова развалившись вальяжно на стуле, Благодов добавил:

    - Шеф распорядился выделить из твоего дела все материалы в отношении этого двуреченского Полютина для присоединения их к моему делу.

     - Так я его еще не закончил проверять, - сказал я, несколько озадаченный таким поворотом дела.

    - Ну и продолжай его разрабатывать по своему эпизоду. А я предъявлю ему обвинение в убийстве Малкова Василия и буду заканчивать своё дело. А у тебя дело, насколько я помню, по трупу в доме на Плотинке? Тот самый, печально знаменитый дом.

     - Чем же он знаменитый?

     - Так жильцы дома там постоянно митингуют на Плотинке. То отстроенную к празднику эстраду разберут, то «Макдональдсы» и их постояльцев закидают яйцами. Я даже одно время дело уголовное чуть было не возбудил в отношение одной старухи с клюкой в связи с экстремистскими лозунгами. Она организовывала митинг.

   - Старухи с клюкой? – переспросил я. – Это в отношение Потаповой что-ли? Веры Ильиничны?

    - Вот-вот! – оживился Благодов, - Потаповой-Потаповой! Боевая старуха! Не старуха, а какой-то боевик, член радикальной группировки. Она тут в своё время мне долго мозги компостировала. Слава Богу, удалось обойтись без уголовного дела, а то, думаю, она бы меня в гроб вогнала бы. Может быть, она и ухайдакала твою потерпевшую?

    - Ну-да, - сказал я, - клюкой по голове.

     У меня совсем не было настроения поддерживать эти ёрничания Благодова.

    - Ты всё же, побеседую с ней хорошенько. Не может быть, чтобы она по своему дому не могла знать каких-то важных вещей, тем более, таких как убийство. Как же ты это упустил, а?

     - Ну, это ты же у нас полковник, а я всего лишь майор, - сказал я.- Где уж мне!
     Что-то не припомню, чтобы я не приходил в раздражительное состояние после общения с Благодовым, если оно длилось больше одной минуты.

Глава двенадцатая.

    Перфильев здорово отличился в Двуреченске. Взял Полютина прямо в тренажерном зале. Ему пришлось даже произвести один предупредительный выстрел из табельного пистолета в лежавшие на полу маты. Разгоряченный тренировкой Полютин никак не хотел сдаваться. Но повязал, повязал его  молодой, но доблестный опер, не отступил. Медаль не медаль, но денежную премию, похоже, заработал. Ну что ж, я рад за него, хотя по-прежнему считаю, что толку от него не будет.

   Анна Воронец два дня после этого не могла приступить к порученной мною работе, всё рассказывала мне, какой, оказывается, героический этот Женя! Самого Полютина обломал!

    Мне, правда, никаким боком Полютин не пригодился. Из его допроса я ничего не почерпнул, кроме уже известных мне фактов, подтверждающих, что потерпевшая Петровская была ещё та мошенница. Обманывала и обирала своих клиентов совершенно бессовестным образом.

     Может быть, я бы её и пристукнул, сказал мне в ходе допроса Полютин, но она уже со мной практически рассчиталась. Отдала, пока по доверенности, свой автомобиль Субару Форестер.

    Между ними была достигнута договоренность, что если поставка тренажеров все-таки сорвется, то автомобиль переходит в собственность Полютина. Об этом имелась даже соответствующая расписка.

   В отношении Полютина я вынес постановление о прекращении уголовного преследования. То же самое мне пришлось сделать и в отношении Волосникова, а затем – и Плотникова. Я долго раздумывал, вспоминая свою разбитую голову и пулю, прожужжавшую над моим ухом в Перловке – чтобы такое сделать с Плотниковым, чтобы и у него голова немного поболела? Но потом здраво пришёл к мысли, что это я сам тогда в Перловке на свою голову наскрёб приключение. И винить должен в первую очередь себя, дурака.

    С Волокитиной пришлось повозиться. Она никак не могла успокоиться и прийти в себя. Убийство Петровской, пребывание в камере просто раздавили её. Толком нечесаная, подозреваю, что и немытая, она сидела напротив меня в следственном кабинете изолятора и бестолково хлопала ресницами, односложно отвечая на мои вопросы.

    - Кто убил Петровскую? – спрашивал я.

    - Петровскую? Убил? – переспрашивала Волокитина. – я не знаю.

    Мне удалось добиться от неё только показаний о том, что ворвавшийся в квартиру Гридин молотил своими кулаками подряд всё вокруг себя.

    - А Петровскую он ударял?

     - Я не знаю. Кажется, ударял.

    - Так «кажется» или ударял?

    - Не ударял. Нет, ударял.

    - Куда ударял? Чем?

    - Не знаю. Не помню. Была напугана сильно.

    Я освободил её и также вынес постановление о прекращении в отношение неё уголовного преследования.

   Кольцо вокруг Гридина замкнулось. Учитывая его неуверенные показания, в которых он сам допускал возможность причинения им телесных повреждений Петровской, у меня уже имелись основания для привлечения его к уголовной ответственности. Оставалось провести психиатрическую экспертизу.

    Но перед этим я решил проверить показания Гридина на месте происшествия. Это процессуальное действие по сути является следственным экспериментом, в ходе которого подозреваемый должен непосредственно на месте преступления рассказать и показать, как всё произошло, и что он сам совершал конкретно. Разумеется, всё это должно быть зафиксировано видеосъёмкой или фотографированием. Я предпочитал в таких случаях фотосъёмку. Между делом у меня набралась целая галерея, скажу без ложной скромности, почти художественных снимков. Вся стена в кабинете над моей головой была увешана неплохими фотографиями в отлично подобранных рамках. Всевозможные убийцы и насильники крупным планом с раскаявшимися и огорчёнными лицами. Иногда я ловил себя на мысли, что выезжаю на подобные следственные действия вот только ради таких снимков…

    Понятых на этот раз мне пришлось искать самому. Милиционеры были заняты охраной подозреваемого, а моя помощница помогала сейчас не мне, а, с моего благословения, Перфильеву… Жене.

    Следственное действие продолжалось недолго. Сникший Гридин постоял под балконом. Там к нему прилетела в день происшествия пустая бутылка. Гридин поднял вверх руку, показывая на балкон третьего этажа. Я щелкнул затвором фотоаппарата. Мне показалось, что я уловил и запечатлел растерянность на лице Гридина. Потом он постоял еще возле подъезда, продолжая позировать мне. Он смотрел себе под ноги, а рукой указывал в сторону подъездной двери. Сюда он заскочил в тот вечер, переполненный гневом. И снова мне этот кадр показался удачным. Какое-то вселенское равнодушие на этот раз я увидел в глазах подозреваемого. Затем мы все, Гридин, я, понятые и конвоиры, поднялись на третий этаж в квартиру Петровской. Стоя перед квартирой, Гридин замер с протянутой рукой у кнопки звонка. Я постарался его так сфотографировать, чтобы запечатлелась табличка с номером квартиры. Получится кадр, демонстрирующий, как Гридин в день происшествия звонил не в чью-нибудь, а в квартиру Петровской. Мне показалось, что на лице Гридина застыл испуг – а вдруг на его звонок дверь сейчас откроет убитая Петровская?

     Жаль, что никто, глядя потом на фотографию, не поймёт всех нюансов этой ситуации. На фотографии будет виден только испуг на лице человека. А чем он вызван, конечно, никто, кроме меня не будет знать. Нет еще таких художественных средств, чтобы фотограф имел возможность передать всю глубину и драматизм происходящего.

     Ну и, наконец, в самой квартире я сделал несколько снимков, где Гридин опять же рукой показывал, где он крушил всё и ломал, где он застал участников вечеринки. В том числе Гридин показывал место в прихожей у порога, где должна была лежать убитая Петровская. На фототаблице под этой фотографией я напишу потом: «Обвиняемый Гридин показывает место, где, по его мнению, он нанёс удар Петровской» Этот кадр мне показался наиболее удачным. Пожалуй, лицо Гридина крупным планом я помещу в красивую, цвета бука, рамку и вывешу в общей галерее фотопортретов убийц и насильников в моём кабинете. На мой взгляд, очень явственно черты лица Гридина передавали смятение человека. Пожалуй, этот снимок я так и назову: «Смятение». У меня уже есть в той галерее портрет «Раскаяние». Есть «Страх», «Ужас», «Боль», «Одиночество» и так далее. Мне, конечно, было жаль этого бедолагу Гридина, но закон есть закон.

     В тот самый момент, когда я сказал: «Всё, следственное действие окончено», конвоиры снова защёлкнули наручники на запястьях подозреваемого и увели его в автозак. Они и мне предложили место в кабине. Но я отказался, решил прогуляться пешком. От Плотинки до следственного управления двадцать минут ходу по красивой оживленной улице.

   Вот я и раскрыл убийство? Я не спеша пересекал сквер на набережной. В дальнейшем полагалось выполнить по делу чисто техническую работу: экспертизы, предъявление обвинения…

     Когда я от набережной свернул к музею изобразительных искусств с тем, чтобы выйти на проспект, я столкнулся нос к носу с Потаповой. Вера Ильинична катила коляску и недобро смотрела на меня. Я сделал вид, что не узнал ее и хотел уже проскочить мимо, но был пригвождён ею на месте:

    - Господин следователь, я так и не дождалась вашего обещанного звонка!

    - А, Вера Ильинична! Добрый день, добрый день! Спасибо вам, что передали сообщение моим коллегам. Вы очень помогли мне. Это ваш внук?

    - Внучка. Это моя внучка.

   Потапова вложила выпавшую на подушечку соску обратно в ротик младенцу.

     - Господин следователь, доколе будут твориться вот эти все безобразия вокруг нас?
     - Вы о чём?

    - Вот только не надо делать вид, господин  следователь, что вы не знаете, о чём я говорю. Вы патриот своего отечества, надеюсь?

    - Естественно, - сказал я, провожая взглядом соску, выплюнутую младенцем прямо на тротуар.

   - Ах ты, господи! – воскликнула Потапова и тут же вскинулась на проходившего мимо парня:

    - Куда прёшь! Под ноги-то совсем что-ли не смотрим?

    Парень сделал кульбит ногами, но всё равно наступил на оброненную соску.

    Потапова ударила руками себя по бёдрам и, повернувшись ко мне, сказала:

    - А что еще от них ожидать? Это им уготована миссия добить своё отечество. Их родина сейчас – доллар. Будь он проклят!

   - Но помнится, - сказал я, - ещё совсем недавно вы обвиняли не молодёжь, а людей среднего поколения и даже старше. Ведь Петровская, которая, как вы говорите, торговала Родиной, как раз по возрасту к этой категории относится.

    - Тоже! Нашли кого вспомнить! Это не люди, а агенты влияния. Их задача изнутри разложить  общество, а наша – выявлять их и давить.

    - У, гули-гули! – Петровская склонилась над коляской с младенцем и стала пальцами щекотать ему подбородок.

    Чего было больше в этой женщине? Злобы на весь мир за свою может быть неудачную жизнь? Зависти? Коварства? 

     - А ведь я нашёл оброненную вами в тот вечер соску. Между третьим и вторым этажами.

     - Можете оставить её себе.

     - Я так и сделал. Только я бы хотел бы оставить у себя еще и ваш фотопортрет. У меня, Вера Ильинична в кабинете  фотогалерея, где висят одни насильники и убийцы. Вот я хотел бы в той галерее повесить и ваш портрет. Я бы его назвал « Коварство».

     - Ой, да бросьте! – Потапова снова склонилась над коляской и поправила одеяльце. – Какое еще коварство вы придумали? Я-то всего-навсего со своим дедом хотела замечание Петровской сделать – это что это за еще содом и гоморру она там устроила над моей головой? Два часа ночи, а мы внучку не можем уложить. Прямо с потолка в коляску внучки сыплется извёстка, хоть караул кричи.  И кричали – только всё бестолку. Милиция на наши звонки не реагирует. Один раз как-то приезжали, да Петровская им видимо в лапу дала – после этого забыли сюда дорогу.

   - Я вижу, Вера Ильинична, все-то у вас христопродавцы, родину продают, да взяточники…

     - Не все, но многие. Очень многие и размножаются в геометрической прогрессии. А вам, господин следователь, положили хорошую зарплату да льготы, вот вы и ослепли. Ну что вы там еще хотели спросить? Не я ли прибила эту мерзавку Петровскую? Нет, не я.

     - Нет, вы, Вера Ильинична. У меня есть неопровержимые доказательства.

      - Соска-пустышка что-ли? - усмехнулась Петровская. – Вы думаете, я не вижу, что у вас уже некий человек готов идти отдуваться за убийство по полной программе. И пойдёт обязательно. Не он первый и не он последний.

     - Да, пойдёт. И только потому, Вера Ильинична, что вы больно много говорите и всё не то. Нет, чтобы выложить следователю всю правду, а вы прячетесь за чужие спины.

    - Да не прячусь я. Просто жду, когда вы дозреете. Я и не собиралась таиться. Да и таить то нечего. Да, пришли мы с дедом к Петровской – весь вечер и половину ночи терпели. Но когда там грохот пошёл и беготня, я уж не выдержала-сунула в руки деду внучку и поднялась к Петровской. Дед мой тоже с внучкой на руках потащился за мной. Только постучала – вылетает Петровская, да с порога как толкнёт моего деда, тот чуть внучку не выронил! Вы думаете, я буду терпеть такое? Я замахнулась своей палкой – хотела постучать этой дуре по её безмозглой голове – да она отшатнулась назад в прихожую и тут сверху с полки слетел памятник чугунный да ей и настучал по голове, избавил меня от греха. Почему я не вызвала скорую? Да она померла сразу же. Я же врач, хирург. В таких вещах разбираюсь…

    А ведь она совершенно права, эта Потапова. Есть в её словах какая-то правда. Мне действительно необходимо было дозреть. В нашей душе постоянно вызревает зерно какой-то истины. Не всегда, правда, ему удаётся проклюнуться, не всегда получается ростку истины раскрыться. В моём случае долгий опыт следственной работы позволил мне интуитивно почувствовать ложь в словах одних и искренность утверждений других. А это интуитивное  чувство дало мне шанс не пройти мимо ничтожного, казалось бы, обстоятельства, подарившего мне кристалл истины.

    Я выпустил Гридина, в моей галереи фотопортрет «Смятение» висеть не будет. А вот для «Коварства» я уже приготовил место.

    - Я бы дала название её портрету «Костлявая смерть» - высказала своё мнение Анна. Девушке теперь больше нравилась оперативная работа, чем следственная. Она забирала из моего кабинета свои вещи, перебираясь в райотдел к оперу Перфильеву. – Мерзкая старуха! Она мне сразу не понравилась.

    - Не будь такой строгой, Анна. В самом худшем для неё случае я предъявлю ей обвинение в неосторожном убийстве. А может быть и совсем не найду состава преступления в её действиях. Для меня главное, что всё объяснено.

      - Нет, зря, Иван Иванович вы её оставили на подписке о невыезде. Зря. Видно же – для неё человека отправить на тот свет, что таракана раздавить.

    - Да ладно об этом, Анна. Вот лучше прими от меня на память.

   Я открыл ящик своего стола и достал портрет Анны, который я сделал втайне от неё. Я очень удачно поймал миг, когда она в разговоре с моим коллегой была совершенно естественна и совсем не кокетничала, и от этого выглядела ещё прекраснее.

    Анна сильно смутилась, а я подумал, что если бы у меня в глазу был фотоаппарат, и я мог всякий раз при желании запечатлеть понравившийся мне миг жизни, то сейчас этот, наверное, был бы самым лучшим портретом. Ну, ничего, он запечатлится в моей душе.
 
    ***

     Я долго ждал этого исторического момента. Кортеж Первого Президента медленно выплыл на Главный проспект со стороны аэропорта Пальцово и двинулся в сторону Белого дома. С бьющимся от волнения сердцем я, стараясь сильно не высовываться из-за портьеры, приник к видоискателю своего фоторужья. Мощная оптика позволяла мне сделать отличнейшие кадры. Я видел мужественные лица мотоциклистов сопровождения в белых нарядных касках, непроницаемое лицо президентского водителя в белых перчатках. И сам Первый Президент. Он стоял в открытом лимузине и, неуверенно улыбаясь, махал рукой горожанам. Люди, высыпавшие на улицы города, также в ответ махали своему Президенту и выкрикивали приветствия и здравицы.

     Неожиданно Президент остановил свой лимузин и, воспользовавшись помощью своих охранников, вышел к людям и стал пожимать им руки, продолжая улыбаться всем. Я без устали нажимал на затвор своего фоторужья – может быть, я не достиг больших высот в следствии, зато мои кадры войдут в историю, и не исключено, почти также как фотографии с изображением момента водружения знамени Победы на куполе рейхстага.

     И тут в видоискатель своего мощного объектива я заметил в ближайшем к Президенту ряду горожан Потапову. Её белое с сомкнутыми тонкими губами лицо было страшным. В руке она держала клюку. Костлявая смерть да и только! Она спокойно и решительно продвигалась в сторону разделявших её и Президента людей, выкидывая вперед свою проклятую клюку. Расстояние между ней и Первым Президентом стремительно сокращалось.  Я с надеждой старался угадать в окруживших Президента людей охранников, но это были всё горожане, простые люди.


История вымышленная. Все совпадения случайны.