IX-2. Карантин и работы. Знакомство

Феликс Рахлин
    <IX>"2. КАРАНТИН И РАБОТЫ. ЗНАКОМСТВО.
      
       Помещение.
       Гонят на работы. Грыжа не спасает.
       Я втягиваюсь. Тут ларьков нет.
       Категория "ЛИТ". Не лёгкий и не
       индивидуальный.
       Бригадир-пузан Балтаитис: кулак-скупщик-
       мерзавец.
       Работы: погрузка, разгрузка, снег, разные
       работы на стр<оительст>ве".
      
      
       Не знаю, сколько дней продолжался карантин, но уже вскоре новоприбывших погнали на работы. Началось то, ради чего и арестовали отца и благодаря чему он должен был перевоспитаться и исправиться, то есть перестать быть троцкистом-уклонистом-оппозиционером-фракционером, хотя бы таковым он не был никогда в жизни.

       У отца (я упоминал об этом) была паховая грыжа, и он носил бандаж. Грыжа сильно его беспокоила, а как именно - это я сравнительно недавно, в 1985 году, прочувствовал на себе, когда и сам стал страдать от такой же болезни. Через десять минут стояния на ногах (даже без других, более существенных напряжений) грыжа начинает невыносимо болеть, потому что (простите за подробность!) какая-то кишка через паховую щель начинает всё ниже опускаться в мошонку. Её приходится через карман (а иначе выглядит совсем неприлично) вправлять и придерживать пальцами, хотя и это не очень помогает. О какой работе может идти речь?! Это если не носишь бандажа - специального пояса с пружинящей гибкой пластиной, подхватывающей грыжу в паху и удерживающей её.. Но и он не спасает. Мне, например, с бандажом было ещё труднее: неумолимая пружина давит на больное место, и даже безо всякой работы и больно, и тошно. Вскоре после того как такое началось, я не выдержал и сам попросил лечащего врача направить меня на операцию. Думаю, что и отец (который лишь незадолго перед тем перенёс куда более сложную операцию) вскоре так же обратился бы к хирургу ещё на воле, но был арестован. И вот теперь его послали с грыжей на физическую работу.
 
       Вряд ли он это ожидал. Думаю, втайне надеялся. что подберут занятие какое-нибудь сидячее, посильное. Но не для того под мудрым водительством товарища Сталина понастроили нам в стране лагерей, чтобы мы лелеяли свои грыжи! Отца погнали на о б щ и е работы. Правда, категорию трудоспособности определили гуманно: так называемый ЛИТ, то есть "Лёгкий Индивидуальный Труд". Однако ничего общего с литературой! . Как горько шутил отец (а, впрочем, не шутил!), в действительности труд этот не был ни лёгким, ни индивидуальным. Даже краткий перечень работ, приведённый в наброске воспоминаний (погрузка-разгрузка и т. д.) даёт об этом достаточное представление.
 
       С ненавистью отец рассказывал мне о своём первом бригадире - Балтаитисе, наглом юдофобе. Это он предлагал отцу:
 
       - Продайте сапоги - всё равно вы их носить
       не будете"!
       *
       1-й разговор с Филипповым.
       "Знакомство" с Русаковым: "Зачем близко
       подходишь?!"
       Э.Г. является ко мне. Разговор.
      
       Кто такие Филипов, Русаков (или Русанов?) - не знаю. Думаю, что второй - из начальства или лагерной аристократии: слово "знакомство" поставлено в кавычки неспроста.
      
А вот инициалы "Э. Г." мне раскрыть совсем не трудно. С этим человеком отец познакомил меня с удовольствием и без всяких кавычек.
    
  Э. Г. - это Элькон Григорьевич Лейкин - профессор философии, в прошлом н а с т о я щ и й зиновьевец, истинный участник оппозиции, - не то что мама и папа, у которых были к о л е б а н и я... Запомнился он мне как пожилой, небольшого роста, одетый в чёрную лагерную спецовку тихий человек с грустной, смущённой улыбкой и печальными, блестящими, как маслины, иудейскими глазами. Папа рассказал мне о нём довольно подробно. Э. Г. был арестован и осуждён в 30-х годах лет на 8 - 10. Во время заключения отказался (но не на публику, не для жеста, не ради смягчения своей судьбы, а по внутреннему изменившемуся убеждению) от зиновьевской "ереси" и принял концепцию Сталина. По освобождении (дело было вскоре после войны) мирно и тихо где-то работал (естественно, не по специальности: кому нужны подмоченные философы?). Но однажды высказался неодобрительно по поводу проведённого в 1943 году, в разгар войны, разделения школ на мужские и женские. Казалось, не такой уж политически важный вопрос, да и вообще: политический ли? Но надо учесть, что эта неожиданная реформа была проведена, скорее всего, по указанию самого Вождя. Вот почему философа снова забрали в кутузку и дали срок... какой бы, вы думали? - 25 (ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ) лет лагерей!

       На шахте 40 он работал т а б а к о т р у с о м : в обязанности его входило не допускать в шахту людей с курительными принадлежностями, спичками и т. п.

       Лейкин сидел так же сознательно, как и мой отец. Во время знаменитой воркутинской волынки демонстративно в ы -ш е л на работу. не подчинившись требованиям лагерного забастовочного актива, за что был жестоко избит активистами. Ночью, когда он отлёживался после побоев, в барак ворвались пьяные надзиратели и, расправляясь с волынщиками, добавили и ему под горячую руку.

       Во время знакомства с ним я был поражён одним поступком философа. Мы с отцом сидели в общей комнате пристройки к домику так называемой "вахты" (в армии такую вахту именуют "КПП" - контрольно-пропускным пунктом). Лейкин пришёл познакомиться со мной. В этот момент мы с отцом как раз собрались распить бутылочку вина, которую я по его просьбе принёс из города (специально мотался по незнакомой Воркуте в поисках чего-то порядочного, но нашёл только какую-то плодово-ягодную дрянь). Отец, человек определённо непьющий, к моему изумлению, ужасно огорчился, узнав, что я с собой ничего спиртного не привёз; как видно, даже у трезвенника годы всяческих запретов, плюс нечеловеческое нервное напряжение каторги, да ещё и незаслуженной, вызывают тягу к алкогольной "разрядке". А, возможно, в нём заговорил голос русской традиции.

       И вот папа предложил Э.Г. выпить вместе с нами. Однако тот вежливо, но твёрдо отказался. И причину объяснил:

       - Я дал зарок, - сказал он, - впервые выпить вина только при встрече с женой.

       Даже от маленьких доступных радостей отказывались духовно богатые люди в нечеловеческих условиях лагеря, если речь шла о соблюдении принципов избранной ими морали. Там же мне довелось быть свидетелем примечательного разговора. В то время новым вкладом в демократизацию лагерных порядков. было предоставление л у ч ш и м з а к л ю ч ё н н ы м пропуска для бесконвойного индивидуального выхода за зону. Отец такое право заслужил, но не успел оформить получение такого пропуска, а у некоторых он уже был. И вот группа зэков, сидя на корточках у вахты с внутренней стороны лагеря (а я, ожидая отца, стоял рядом с ними), подтрунивала над одним из таких счастливцев - мужчиной лет 35 - 40, не больше:

       - Слушай, какого... ты сидишь тут в выходной? У тебя же теперь пропуск за зону, пошёл бы, погулял по городу... П о д ж е н и л с я бы!
 
       - Нет. мне нельзя: я женат. - серьёзно ответил тот.

       - Ну и что? - искренно удивился один из его собеседников. - Жена и знать ничего не будет!
      
       - Да, но ведь я буду знать! - с достоинством возразил обладатель пропуска.
      
       *
       С Эльконом Григорьевичем Лейкиным папа очень сдружился. Впоследствии оказалось, что примерно в то же самое время папин родной брат Абрам, очутившись в лагере чуть южнее Воркуты, - в Инте, сдружился там столь же тепло с ... родным братом Элькона. После реабилитации все они встретились за одним столом в Москве.
 
       Но как же далеко было до этого момента в тот день, когда Лейкин явился к отцу познакомиться. Он пришёл как коммунист к коммунисту. И разговор был о том, как достойно держать себя в этой обстановке, не посрамить родную партию. Элькон заявил папе, что в с е ц е л о п р и з н а ё т и с т о р и -ч е с к у ю п р а в о т у С т а л и на! Непостижимо...

       ...Когда-то отец привёл мне по какому-то случаю шутливую пословицу: "Если зайца бить, то он научится и спички зажигать!"

Далеке читать "IX-3. 1-й период - на общих работах". http://proza.ru/2011/06/21/1679