Демшиза

(История диагноза)

Итак, вперед, не трепеща
И утешаясь параллелью…
      Борис Пастернак

Мы треугольники вбиваем,
чтоб камень с камнем породнить,
мы даже смелыми бываем,
когда зовут похоронить.

Леонид Губанов, «На смерть Бориса Пастернака»




Юрий ГОРБАЧЕВ
               
Слова, знаки и символы, внезапно прорвавшиеся сквозь плакатный официоз передовиц и идеологические клише в момент окончательного раскрепощения, как становиться теперь более или менее ясно, имели на власть поистине гипнотическое воздействие. Неописуема оторопь жрецов правящей партии, подконтрольные которым «инженеры человеческих» душ искали, но, мучаясь интеллектуально-мировоззренческой импотенцией, не имели сил  вывести формулу положительного героя. Его, гимново-мажорного и  так вольно дышащего, но еще не доросшего до антисоветчины, идеологические алхимики пытались скрестить  с искомым в СМИ «прорабом перестройки». Но когда осыпалось «Зеркало», по ту сторону, между катодом и анодом электронной пушки телевизора,  вместо респектабельно денди-парламентария, образовался «бесовской» лик Андрюши Верховенского.

«Плывет шаровая»
               

«…На квартире , где располагается независимая библиотека, учрежденная неформальными изданиями органами внутренних дел был произведен  обыск, в результате которого было изъято 700 экз. различных независимых изданий. Этим актом грубо нарушены  международные обязательства…» ( «Пресс бюллетень СИБИА» N7 от 21 мая 1989 г.» )


Карнавал дотоле невиданных нами персонажей и ролей, превратил дальнейшие события в  захватывающую феерию. ( Это лишь много позже начали возникать ощущения умирания, распада, развала, подобные  переживаниям английских.  романтиков «и в жизни смерти», а в начале  выделилась такая энергия, что казалось--мы только и начали жить).  Побывав в Москве на  всесоюзной учредительной  конференции «Мемориала» можно было видеть апостолоподобного «отца ядерной бомбы»(он же один из  отцов новой русской демократии) Андрея Дмитриевича Сахарова. И хотя  декларируемая им формулировка «репрессии порождают репрессии» по тавтологичности была почти что буквальной калькой брежневского  «экономика должна быть экономной» -слова завораживали. Некрофиличности  самой  организации «Мемориал», которая представляла (и до сих пор оно так) грандиозные поминки  как бы никто и не заметил. Чуть позже не менее захватывающим делом оказалось  и  непосредственное участие   во Всероссийской конференции Фронта национального спасения, где довелось слушать сработанную в иконописных символах передовицу газеты «День», зачитанную Александром  Прохановым с трибуны, петь «Вставай страна огромная», стоя плечом к плечу с Натальей Нарочницкой, созерцать в президиуме Эдичку   Лимонова. Он сидел в конце длиннющего стола под транспарантом, заканчивающимся  буковой «Я». Буква  витала над головой нацболовского Че Ге Вары, подобно знаку, обозначающему саму его сущность.   «А кого мочить- то будем»? - катанул Эдичка с трибуны в зал, будто ожидая, что сейчас все попадают, как кегли в боулинге.
Озоновый запах воодушевления витал над галлюцинирующим лондонским Гайд Парком Нарымским сквером в Новосибирске.  Влет уходил «Пресс-бюллетень». «Еще вчера мы смертельно боялись. Сегодня мы  только начинаем делать свои робкие первые шаги. Сегодня мы все наблюдаем, как постепенно расколдовывается «темное царство», как начинают обнажаться его контрасты», - писало первое независимое издание. 

 Явившийся в Новосибирск  на волне бума  метаметафорической поэзии Максим Клименко, истинный мемориалец  Александр Хоренко,  есаул Саша Кашляев, студент Литературного института имени Горького Игорь Аристов,  ну и, конечно же, Алексей Мананников, ходивший на  политические акции с мамой,-все они оказались личностями настолько неординарными, а, главное,  абсолютно не похожими на  обкомовских и облисполкомовских работников, что это не могло не очаровать.  От одного можно было услышать подробности того, как обходятся( и обходились) на зоне с осужденными по статьям 58, 70 и 190-1 УК, у другого разжиться изданными в Буэнос-Айресе журналами «Кадетская перекличка» и раритетным Иваном Ильиным.  Максим Клименко и Алексей Мананников эпатировали Новосибирскую милицию и КГБ, совсем как Джон Леннон и «битлы» ФБР и ЦРУ, выпускали «Единственное общесибирское информационное издание», в котором клеймили номенклатурных дядек «партократами».Хроника неуклюжих действий правоохранительных органов тех дней, пытавшихся «держать и не пущать», сегодня читается как  веселое фаблио, но тогда страсти кипели нешуточные, да ведь и не известно было во что все это выльется: вернут ли  Мананникова опять на зону под Барабинском( куда он был переведен после длительных хлопот) или он выйдет из этой битвы с партноменклатурным драконом  змееборцем –победителем? Тираж невзрачной  брошюршки подскочил, как температура больного, чемодан с  крамольным чтивом арестовали в аэропорту Толмачево –и пошло, поехало.   Каждое мероприятие властей натыкалось на острые реакции «неформалов»—митинги, голодовки, высмеивание и пародирование (вплоть до  акции голых в бане). Все работало на имидж борцов за освобождение от цепей КПСС. И  что бы ни делали, ушедшие в глухой клинч аппаратчики, - это была лучшая реклама для попавших под прицел их оргмероприятий. Надо, конечно, понимать, что наша местная ситуация была не только выходом из подполья сибирского( в основном академгородковского) андерграунда, а во многом стала  эхом происходившего в столице, в чем-то  итогом борьбы правозащитников, начинавшейся все же с головы, а не  с пяток. Хотя встреча на упомянутой «мемориальской»конференции с еще живым участником восстания на Колыме  - свидетельство: были отчаянные попытки прорваться и «во глубине сибирских руд». И вот -столкнулись две  не соприкасавшиеся дотоле стихии. Заряженная «серебрянновековьем»  и самиздатом непричесанная богема, интеллигенция, инакомыслящие всех оттенков, не вписавшиеся в систему,  засидевшиеся  в «шаражках» своих  научных келий  «завлабы» - с одной стороны и уже начавшие играть по устоявшимся правилам комсомольцы, КГБ, «правильные», воспитанные на марксистско –ленинской схоластике, никогда не нюхавшие пороха «уличной демократии» и в том по-своему «девственные» партийные работники. Человеческий океан забурлил. Все что выплеснулось - фонтанировало, экстатировало, пронизанное духом сотворения чего-то нового. И в детской скарлатине этой «высокой болезни» на глазах рождался новый эпос.   Кто-то писал стихи, кто-то сочинял роман(об этом объявлялось с трибун собраний, как –никак писание  романа дело общественно ответственное), кто-то издавал «Масонскую и розенкрейцерскую энциклопедию», тома которой и сейчас можно снять с книжной полки, чтобы погрузиться в премудрости Каббалы, учения Парацельса и  странные совпадения во внешности между Фрэнсисом Бэконом и Уильямом Шекспиром.   
Ознобную атмосферу тех лет, возможно, лучше других передает стихотворение здравствующего ныне в Томске  Валерия Сердюка (Литературно художественный альманах «Каменный мост», Томск, 2004 г.)
    
Раскаты и вспышки-игра грозовая,
И воздух вечерний, бодрящий озоном.
Как пьяное солнце, плывет шаровая
над мокрым асфальтом, над грязным газоном.

Завидев ее, человек или кустик
равно цепенеют, следят обалдело…
Плывет шаровая -энергии сгусток,
потерянный кем-то без пользы, без дела.   

( Природа людей воспитала на вере:
 ничто в ней бесследно не может теряться.
 Вот наши, ничтожные вроде, потери
 достигли критической концентрации.)

 То влево, то вправо, а то вдруг зависнет:
 еще погулять или враз разрядиться?
 Обуглится ветка. Осыплются листья.
 Но доброе что-то уже не родится. 



Дeжа вю

«…Они шампанскими пробками вылетали, если повезет, из отчизны—в зад им била густая струя народного негодования. Изгои приземлялись на чужбине, селились на отшибе и годами нервничали, грезя пулей, бомбой или циркулярной пилой».
             ( Владимир Костин, «Меркнут знаки зодиака», «Кто zeds?», N3, май 2003г.)


Ох уж эти извечные и столь надоедливые совпадения! Как, судя  по аллегориям Делакруа(«Клятва Горациев»), деятели французской революции отождествляли себя с римлянами, декабристы -- с ненавистными еще Екатерине Великой якобинцами и вольтерьянцами, так и  «демшиза»  не избежала   попадания  на свою генеалогическую ветвь бесконечных  дежа вю. (Хотя  какая-то часть  ее метила  попасть  совсем на другую, ну хотя бы  на одну из тех, что имеет отношение к свежим побегам от заскорузлых ветвей власти).  Выстраивая свою революционную агиографию и геральдику, большевики прослеживали  генеалогию от восстания Спартака до террористов-народовольцев.  Сравнение Вадимом Кожиновым одного из «буревестников перестройки» Юрия Афанасьева с Верой Засулич, в свое время отождествлявшейся с зарезавшей неистового  Марата  Жюльеттой Корде- не просто интеллектуальные импровизации  на устало-фаталистичные слова Экклезиаста «это было уже в веках, бывших прежде нас» . Тут желание заглянуть в метафизическую суть революционных сценариев.  Тождество между  оценкой ученым-архивистом судьбоносного съезда Советов Юрием Афанасьевым , как «сталинско-брежневского» и выстрелом Засулич в генерала Трепова -- тем и особо коварный «сценарный ход» богини  Клио, что  сходство --не очевидно, и стало быть, трудно поддается классификации. А с нераспознанным и неуподобленным уже бывшему в прошлом злом-как бороться? И если уже стали  общим местом  метафизические соотнесения хронологий французской революции с нашими «последними  временами», то надо понимать, что каждая человеческая судьба (по Льву Толстому дифференциал истории) в эти «окаянные дни» и годы выстроилась, нанизываясь бусинами на  линии никогда непересекающихся параллелей. 
О человеке как существе ситуативном  высказался Жан Поль Сартр. Авантюристы, игроки, выходящие за рамки прежней «черты оседлости»  являются порождением ситуаций созданных игрищами и сражениями, в которых «рок событий» их несет, тащит, чтобы выбросить наверх или низвергнуть в бездну, пересоздавая их заново. Происшедший на наших глазах квантовый перескок многих и многих людей с одного уровня на другой, их неизбежное  «попадание» в ролевые ситуации – героев и шутов, палачей и жертв, поэтов и филистеров, поборников новизны и защитников старины—это и есть скачек из безвременья в историческое время. И тем ярче оказались вечные образы, за которыми уже не нужно было лезть в книжку.

Вглядываясь в проступающее сквозь настоящее -прошлое, как в первом, так и во втором издании русской революции, мы увидим  и   неистово-романтичных Райснер , и  авантюристичных   Блюмкиных( пусть вместо  маузера и пламенной агитации за Маркса -- не менее зажигательная одержимость  стандартами западной демократии, а вместо экспедиций в Лхасу за оккультными знаниями - мастерство акулы пера и  телеэкран). Но и юродствующий в трезвенничестве и экологизме академгородковский Казанцев вещающий на базарной площади, скручиваемый новейшими опричниками в бараний рог,-- тоже образ вечной России. Как и вслед за редактором «перестроечного» «Огонька» Виталием Коротичем эмигрировавшие  Василий Аксенов, многочисленные врачи, физики и математики, по ту и эту сторону Урала.  Кто они -как не последователи  Курбского, с его проклятиями в адрес Иоанна Грозного, продолжатели дела Герцена, с его маниакальным желанием пробудить дремлющую Россию звуками «Колокола», генерала Власова, воевавшего за абстрактную «Святую Русь» против Руси реальной, хоть и коммунистической? 
 
Разглядев в Алексее Манохине и  Аркадии Янковскогм с автоматом на баррикадах  Белого Дома и Гавроша, и Человека с Ружьем-как быть? Умилиться героизму? Или поиронизировать насчет недальновидности романтиков, в пылу сражения не осознающих, что прокладывают дорогу наверх прагматикам, которые если даже и используют лозунги «освободителей от гнета тирании», то наполнят их совершенно иным содержанием? Сравнивавшийся в свое время с вождем «пражской весны» Гавелом   Алексей Мананников -- оправдал ли возлагавшиеся на него надежды?  Вознесясь на волне народной любви, какой дотоле не ведали номенклатурные работники, отчего ж не удержался на этажах власти? 

 Верен ли диагноз?

Близость к небу порождает свои неудобства.
 (Григорий Злотин, «Веверлейское столпотворение», «Кто zeds?»)



 Сегодня «шаровая» «демшизы» если не истаяла вовсе, то распалась на несоединимые, блуждающие сами по себе части. Почти не видно-не слышно «мемориальцев», да, впрочем, на поминках и неприлично шуметь. Упорядочивший метания патриотов-националистов Вольфович стал респектабельным шоуменом от политики. Вот разве что Эдичка продолжает эпатировать.  Не смотря на грозные обвинения в терроризме легализованный ЦТ после выхода из Лефортова, он буксует в нацболовской схоластике, строит партию, взяв что-то у Ленина, что-то у Шикльгрубера, но никак не может стать вождем по-настоящему всеохватного движения.  Оппозиция подавлена.  Нет диалога власти с обществом. В качестве обмена мнением остаются яйца всмятку  и помидоры на пиджаках- с одной стороны  и мочилово- с другой. Не даром заговорили о новом застое. Некогда диссидентствовавший в конспирологии Александр Дугин стал по сути дела официальным оккультно-эзотерическим публицистом. То ли наш Юлиус Эвола. То ли столичный Рене Генон.
 Схлынула и яркая интеллектуально -художественная аранжировка прорыва шестидесятых -восьмидесятых. Иссяк импульс и иссякли слова. А ведь бодания теленка с дубом начинали тонкие лирики. Восставший против режима Осип Мандельштам был им заглочен, как Иона китом, но продолжал вещать даже из колымского чрева. Дорого расплатились за «неразрешенные произведения» Ахматова, Зощенко, Пастернак. Но зато все они стали нравственным знаменем «оттепели» шестидесятых.  Как-никак правозащитное движение было инициировано процессом над Синявским и Даниэлем в 1966-м, травлей  Солженицына в 1974-м. Эта, организованная правящей-давящей партией  травля, была во многом «симметрична» всенародному улюлюканью по поводу опубликования за границей «Доктора Живаго». С тех пор и пошли эти подобные заевшей пластинке  «петли» времени.
«Вермонтский отшельник» сорвал много запретных печатей. Но, написав «Образованщину», не удосужился вычленить из своих «кругов» «Номенклатурщину». И получилось даже не однобоко, а кособоко. Говоря в своей нобелевской лекции о релятивизме нашего времени, характерного тем, что всякой системе доводов  можно с легкостью выстроить систему контр-доводов и апеллируя к вере, он обошел молчанием один из самых загадочных феноменов русской истории, названный Даниилом Андреевым «демоном русской государственности». Шаровая вошла в дуб, прошла его насквозь, долбанув по законтачившемуся на ствол теленку,  не задев ствола нашего Иггдрасиля. Разве что «обуглилась ветка» русской интеллигенции.  Между тем  сценарий, разыгранный с Пастернаком, Синявским и Даниэлем, а позже с Бродским  в новой аранжировке повторился с Сорокиным и Лимоновым( разминочка с приглядочкой на реакцию Запада перед более серьезными оргмероприятиями), а завершился зачистками СМИ и оппонирующих партий.
«Веховские» споры о месте русской интеллигенции в русской истории, поднятые было Александром Исаичем на высоту синтаксическо-лексического блеска мало -помалу сползли на толстожурнально-газетное брюзжание по поводу разрушителей и очернителей светлого советского прошлого. Но если вспомнить, что с тех  журналов и с тех газет начинались кампании коллективного изгнания(экзорцизма) из национального тела «взбесившихся» Пастернака и Галича, то станет ясным, почему намедни в Столице Сибири возникла бурная номенклатурно-«патриотическая» реакция на попытку увековечить  память неистового барда мемориальной доской
на стенах кафе «Под интегралом».
Обитатели  властных кабинетов  так и не приняли нашествия «бешеных». Было так хорошо и сладко придремывать на безликих съездах и собраниях «необъятной родины моей» и вдруг разразился такой балаган, сбой в номенклатурной селекции, приход «чужих».  Охвативший Москву 60-х СМОГ(«Союз молодых гениев»), породил «оторванного» Леонида Губанова, и еще 300 поэтов самиздатчиков, этот пожар переметнулся и к нам, дав литературе и  по колдовски-завораживающую Жанну Зырянову, и маргинального Петра Степанова, и перекати-поле Анатолия Маковского(никто из них так как следует и не издан уже потому , что эти люди были антиноменклатурны). Ухватившись за «Бесов» Достоевского, вчера запрещавшие его за яростное отрицание социализма, могли попенять: ведь предупреждал же Федор Михалыч! Но–вот закавыка, именно предтеч сегодняшней номенклатуры он, претендующий на роль совести нации и провидца-пророка, называл бесами, а не тех, кто придет объявить им анафему и найдет способ их изгнать.    
Недавно является один соратник по «Мемориалу», автор многих книг о православных чудесах и сообщает: написал и издал труд, где есть и глава об «отчитке» одержимых по церковному канону.  Но надо ли изгонять интеллигентских «бесов» инакомыслия, за что радовал в 1905 г П.Б. Струве, в 1937  И.В. Сталин, в 60-х Н.С.Хрущев с Семичастным, в 70-х Л. И. Брежнев с Сусловым? Во благо ли пойдет это для не блещущего здоровьем национального организма или во вред?   Вопрос, касающийся не только  во всех отношениях увлекательной  генеалогии инакомыслия, но и путей устройства русской государственности. Имевшую переписку с рационалистами  XVIII  века Екатерину II обескуражил Джузеппе Бальзамо граф Калиостро с его предсказаниями будущего по графину  с водой и любвеобильной Лоренцой, на которую положил глаз Потемкин. И венценосная матрона потихоньку взялась спроваживать в казематы, ссылку и опалу  московских мартинистов и  Новикова с его показавшимся ей опасным для православной России тяготением к чернокнижному чудачеству. Но Екатерина Великая  была императрицей и воплощала в себе абсолютизм, где  всякое инакомыслие выглядело преступлением еретика. Да и отведавшие гильотины шеи французских монархов, и  бесконечные лже-Петры III –заставили ее призадуматься -- нужны ли России все эти Калифаржестоны? При  созидании же  многопартиной системы во главе с легитимным президентом,  такой путь абсолютно не приемлем. Если обратиться к книге правозащитницы  Людмилы Алексеевой «История инакомыслия в СССР», мы в деталях и подробностях убедимся: советская империя  действовала по екатерининскому сценарию. От движения за выезд в Израиль, давления на все традиционные и протестантские конфессии до националистических движений в республиках -- все подвергалось чудовищному прессингу.  (В особой же немилости был русский национализм, считавшийся прибежищем  «истинных сумасшедших»). Лидеры-«самозванцы» преследовались правоохранительной системой, помещались в психушки, вытеснялись на Запад, подвергались интенсивной промывке мозгов.  Психиатрические репрессии порождены именно тем временем. «Вялотекущую» лепили направо и налево. Диссидентское движение сполна спозналось и со смирительной рубашкой и с «затормаживающим» аминазином, и с «растормаживающим» сульфазином. Но выход «неформалов» из андерграунда тем самым получился еще более взрывным. Сегодня о «сетевых структурах» можно прочитать у Элвина Тоффлера и у наших записных конспирологов, тогда  же герантократическая власть  оказалась безоружной перед этим, говоря словами Людмилы Алексеевой, «орденом братства», «заговором»  кухонных посиделок с песенками под гитару, блужданием по рукам сам- и тамиздата, «поэтами психопатами и кликушами». «Отсутствие формальных связей между участниками движения не означает отсутствие у него структуры. Каркасом правозащитного движения стала сеть распространения самиздата. Самиздатские каналы послужили связующими звеньями для организационной работы. Они ветвятся невидимо и неслышно как грибница и так же, как грибница, прорываются то тут, то там открытыми выступлениями.»(Людмила Алексеева). Участниками выхода этой «грибницы» на поверхность мы и  стали. «Демшиза» столкнулась с номенклатурной паранойей и олигофренией. Шаровая прожгла дыру в демоне русской государственности - и растратив энергию стала распадаться и истаивать. Но верен ли был диагноз? Пожалуй скорее -да, чем-нет. И это касается не только как национально мыслящей, так и космополитической интеллигенции(« славянофилы» и «западники»), но и нации в целом. Увы,  не две мысли( народное определение шизофрении), а даже боле -- в одной голове-это наше, родное. Триада «православие», «самодержавие», «народность», может быть, и была когда-то триединой и сливаясь в одну, но пламенную страсть. Да и то -искрило на стыках, раздирало на части. Триада  «большевики-партноменклатурщики», «интеллигенция-служащие», «рабочие-крестьяне» кровоточила всегда. Экстатичность протестного выплеска была тем разрушительнее, чем тупее и беспощаднее давил режим.   

Утро Карнавала

Сыт казенными кормами,
Чешется башка,
За спиною – наркоманы,
Ждущие бычка.
Санитар, гнобя кого-то,
Цедит сочный сленг…
На дворе была суббота
И невинный снег…
      (Александр Пименов, «1976, выходные»,  Николаю Зуеву)   

Да, теперь  «Бесы» Федора Михайловича прочлись нами по-новому, но и опыт  изгнания «бешеных» мало что дал. Пришедшие на смену «демшизе»  «крепкие хозяйственники» все чаще проявляют если не растерянность, то неуверенность в себе. Номенклатура переварила «демшизу», но и сама стала другой. Клеймя «дерьмократов»,  бюрократия с удовольствием пользуются выборными и пиар технологиями. Похоже, настоящая  борьба перетекает туда, где скрещиваются  шпаги политтехнологов. Олитературенная же Достоевским «падучая» становится сценарием исторической цикличности. После революционно-эпилептической пены на губах-- краткая ремиссия просветления, а потом все снова. Это и есть тот самый  «вечный бой», о котором пророчествовал Александр  Блок. 
Можно только поражаться экстравертным  выплескам в виде бардовского движения( с его Грушинскими фестивалями, ставшим нашим советским Вудстоком), можно удивляться потрясающей духоподъемной энергии Талькова, Шевчука  и Цоя тех лет. Но на сегодня рок-н-ролл мертв. Он никуда не завет. 
Разве что на оранжевом украинском майдане можно увидеть чем-то напоминающем уже виденные беснования электрогитаристов-пиарщиков вокруг больного Ельцина. Юродствующая в «демшизе» Валерия Новодворская уже не привлекает того внимания, а  томской лидер партии бомжей Петр Куренной и вовсе. Где неистовый бердчанин Шапран? 
«Мальчики наоборот» Алексей Сальников и Андрей Арбеньев(теперь уже давно не мальчики) с попыткой громогласного создания антиэкологического союза--где? Владимир Назанский--организатор ярких поэтическо-литературных акций и мирового размаха биеналле графики, автор «Номад» ( дневник русского путешественника по Европам уже не в карамзинской карете, не на броне танка с ППШ или БТРа с «акаэмом», а свободным художником-автостопером), подвизась на таком деполитизированном поприще, как выставочная деятельность, тем не менее подвергался инициированными коллегами-искусствоведами  «наездами» в местной прессе. Бунт авангардных художников медитативен, психоделичен, интровертен. Но и он становится раздражителем: как бы не вышло какого-нибудь экстремизма, перебора какого-нибудь! Толстые(«дородные», «жирные» журналы, и какими только нелестными эпитетами их не называют!) вызывают такое чувство, будто внутри этой сайки запечен таракан. Они перестали быть средоточием интересов интеллигенции.   И иного не дано. Эсхатологическая сила слова, зовущего из адища немоты в Эдем свободного высказывания, иссякла.  Постмодернизм разъял его, но, сшивая, не смог удержать огня в сосуде. Пластмассовый необуддизм Пелевина,  вязнущие в номенклатурных клонах  площадные метафоры Проханова, мало кого всерьез задевающие СМИ, детективомания,  женские романы, лихорадочные проектные работы попсы, -все это признаки омертвения глагола, который еще недавно жег сердца людей. Вместо него -логос, измененное сознание контр-культуры, какофония альтернативы.  Гребешки панков. Цепи и бляхи металлистов. Рогатые «мотики» байкеров. Умиротворенные собрания неомистиков-эзотериков. Вот и весь протест. Распальцовки братвы и номенклатурные дележки  существуют в параллельном, несоприкасающемся со всем этим  измерении. Интровертируются и те и другие.  Да и само слово становится откровенно интравертным. Много говорить становится моветоном.
Впрочем, не всё так одномерно, как этого кому-то хотелось бы. Вот было -понаехал в Новосибирск Евгений Рейн. Альтернативные писатели Томска выпустили альманах, тянущий на сибирский «Метрополитен».  Художник Константин Скотников, продвигает в Новосибирске актуальное искусство. Его ученики – художники Максим Нерода ( недавно проведший в академгородке акцию «Уголь и апельсины») и Иван Мазуренко(Дыркин), снискавший себе признание   акциями-инсталляциями, фотовыставками, перфомансами, хэппенингами – творят. Называющий себя «преуспевающим нищим» Иван Мазуренко декларирует альтернативный образ жизни. Во времена всеобщего рублево-долларового психоза он  возглавляет «Общество нищих художников». В ушедшем году на Первое мая «общество» стало вдохновителем и участником шутейно-вызывающей «монстрации», привлекшей внимание милиции, как проявление антиглобализма в Новосибирске.  Карнавальность возвращается. На новый год Иван Дыркин –инсталлируется Дедом Морозом. В программе «Коммунизм в отдельно взятой дзенской общине, как противовес банановой коррупции», весь вечер на арене 17 клоунов близнецов. Жонглер апельсинами-Иван Дыркин, В роли Полковника Буэндиа –сам Дед Мороз».
Можно вспомнить и кое-что из недавнего прошлого. И опубликованное недавно эссе «Банки и банкиры», Игоря Аристова тому пример. Но не все вошло из восьмидесятистраничного эссе. Невместным оказалось  и вот это. Дело было накануне приезда Бориса Ельцина в Новосибирск. Обманутые вкладчики перегородили проспект. Суд  впаял организаторам  «срока огромные».Игорю Аристову—15 суток. Дмитрию Горбачеву—7. В СИЗО и тот и другой вели себя как «политические». Дуэль правозащитника Алексея Мананников а и «директора обкома» Виталия Мухи закончилась то ли ничьей, то ли Пирровой победой. Поди - разберись. Но поучаствовав в этой дуэли и тот и другой стали другими.   
Как и все мы. Молния заземлилась. Это по всему видно. Военные мемуары пишутся  не на поле боя, а в тиши изгнания и забвения. Потребность в анализе приходит тогда, когда наступает омертвение.
Об этом же свидетельствует и круг чтения. Семиотические волхования Умберто Эко напоминающие о том, что все было: рыцарские ордена, масоны, революционеры, левые и правые, уличные волнения, Муссолини, что видели, мол,  мы всех этих  «одержимцев»  всех  времен и  народов-потрясающий документ утраты пассионарности, усталости, ухода в себя, в структуру, в прошлые века. Слово опресняется, клишируется, шаблонизируется. Рацио берется отменить поэзию. Снобоватая ирония-взволнованный лиризм. Вслед за бумом ярких публицистов идет бум безликих таблоидов и «моцартов на час». Среди нашей отечественной гуманитарной  профессуры пока не видно даже таких, как Умберто Эко. Времена  ставивших перед собой сверхзадачи Михаила Бахтина, Алексея Лосева,  Дмитрия Лихачева канули. Второго Игоря Шафаревича—нет как нет. Между тем, исследовавший антиамериканизм Мэнли Холл обращал внимание на то, что истоки этого грозного  движения( как и движения обеих российских «оттепелей») следует искать в университетских кругах и среди ученых с именами. Да и один из изгнанных из этих кругов вождей психоделической революции Томас О. Лири ( интервью с ним Александра Безрядина в альманахе «Кто zdes?»  напоминает все о тех же параллелях) стал пророком в своем отечестве на волне бунта «левых», породивших и рок-н-ролл и «сюрреалистическую революцию», и Герберта Маркузе, не приемлющего «одномерного человека». Речь как раз о человеке, вышедшем за пределы плоскостного измерения, изжившего в себе синдромы мировоззренческого плоскостопия .
Вплоть до трагедии 11 сентября «раскрепощавшиеся» американцы во второй раз избрали вслед за сексуально раскрепощенным Клинтоном морально устойчивого гаранта нравственности Буша. И это симптоматично. Но мы идем своим путем с опережением графика и наш борец с «порнографией» депутат Саночкин в смысле ратований за высокую мораль давно догнал и перегнал плейбоистую Америку. То, что номенклатура переварила и «шестидесятников» и «семидесятников» и «восьмидесятников» -    факт. Но и сама, обкушавшись, мутировала. Пусть механистично, бездушно и чаще всего с точностью до наоборот, славная своими коррупционными инстинктами русская бюрократия( а особенно ее провинциальные отпочкования) все же послужила своебразным ингибитором в начавшейся реакции распада -- и котел выдержал.  Но для России остается по -прежнему актуальным балансирование между анархией и тиранией. Фраки парламентских денди расползлись на нас по швам. Выходит, тщиться скроить свою демократию  по чужим лекалам –дело бесперспективное, если не безнадежное. Свое  вечевое, земское, соборное произвести на свет после всех закатываний в асфальт - проблематично.  Другого связующего между властью и народом, кроме как наличествующая интеллигенция-нет и не будет. И народа другого не будет, и власти.  И опять -под руками «ваятеля» те же исходные материалы. До сих пор актуален диагноз, поставленный еще  Чаадаевым: Россия страна без общества. Приходится признать: наличие демократических институтов не означает наличие демократии. Так же как  наличие Хари в отсеке пилота Кельвина на станции «Солярис» не означает, что она в строго научном  смысле --человек, как съязвил профессор Сарториус. Западу до сих пор мерещится , что мы, подобно лемовской героине,  состоим из античастиц большевизма. И наши инстинкты самопоедания -неизлечимы...


Вслед за Мастером и Иваном Бездомным


Я спускался в клозет залучившей меня психбольницы,
трап железный, ну прямо морской, уводил меня в этот подвал.
Инфернальное чувство смежало мозги и ресницы,
я как будто бы знал: там никто никогда не бывал.
                Владимир Крюков

Знаковый для обеих «оттепелей» роман «Мастер и Маргарита» с особой провидческой силой описал как раз вот это: обвинения в неадекватности, невменяемости, социально опасном отклонении от нормы. Вначале поэт Иван Бездомный, а затем и Мастер оказываются в клинике, где им неизбежно ставят диагноз. Но, похоже и сегодняшней науке, без этого ритуального акта  разобраться в сумятице революционных перемен--никак невозможно.

Вот как описывают феномен 1991 года кандидат исторических наук Виктор Козодой  и доктор исторических наук Александр Осипов в книге «Политический спектр, 1986-1996( формирование многопартийности в Западной Сибири)»: «…В политическую сферу хлынул поток людей в пограничном состоянии, обуреваемых собственными идеями осчастливливания общества(разве плохо?-Ю.Г.). Организаторы политических партий и движений в регионах «образца» 1991-1992 г.г. могут подтвердить, что нередко значительная часть времени уходила на обсуждение проектов глобального переустройства общества, выдвинутых такими «интеллектуалами.» И далее, опираясь на труды американского социолога Р. Липтона,  авторы книги опять ставят чересчур раскрепостившимся диагноз: «Тогда в условиях радикальных изменений на политической арене появилось множество людей с повышенным эмоционально-чувственным фоном, а то и просто неуравновешенных и даже психически больных.»
И все -таки существенная разница «второй» оттепели от первой была в том, что «психиатры» в штатском действовали куда осмотрительнее.  А вот в 70-х, как сообщает Людмила Алексеева, ссылаясь на самиздатские во всем предшествовавшие нашему «Пресс-бюллетеню СИБИА» «Хроники текущих событий» », из 106 осужденных  «политических» в психбольницы были отправлены 20 человек, при этом из 11 москвичей, судимых  в конце 1969-1970 г.г.  8 были признаны  невменяемыми, среди них - Наталья Горбаневская и Петр Григоренко. В 1971г. из 85 политических осужденных  признали невменяемыми , т.е.  почти каждого третьего.» Три года провел в психушках Владимир Буковский.(Это помимо отсидок за  инакомыслие). Детективный сюжет с кражей историй болезней нескольких соратников и обращением  к международному съезду психиатров в Мехико для экспертизы подлинности поставленных диагнозов --все это уже было чистой политикой, потому врачи, умыв руки, диагноз менять не стали. Важный штрих: первым в  ряду подвергнутых психиатрическому «клизмированию» был  помещенный в Ленинградскую психбольницу в 1953 году за письмо Сталину Сергей Писарев, он и начал борьбу с этим злом. 
Истинные масштабы психиатрических репрессий неизвестны и в большей мере стали областью фольклора. Ну а крутануть пальцем у виска по любому поводу-это мы умеем!А если уж общественность просит, власти всегда отреагируют.


Можно ли симулировать демократию и грядет ли третье извлечение Мастера?

В этот миг я шагнул лет на двести вперед,
в этот миг я скакнул лет на двести назад,
в этот миг я на шаткий взошел эшафот
под толпы оголтелой ревущий набат.
Мне палач обкарнал кружевной воротник,
мне Пилат обсказал – в чем его правота,
мой решающий миг, мой младенческий крик,
отворяй же скорее в Эдем ворота!
    (Блюз «Песенка заказанного», Юрий Горбачев) 



« Смирнов вел этот процесс  не только для Запада в качестве симуляции демократии. Для всех его многочисленных помощников на всей обширной территории Советского Союза процесс был учебным занятием, учебным семинаром, практическим занятием для сдачи экзамена младшим судебным работникам. Сдача экзамена на тему, как симулировать демократию. Но и необходимость симуляции тоже о многом говорит. Вынужденность ее.» Так писал  Варлаам Шаламов в «Письме старому другу» по поводу процесса над Синявским и Даниэлем. Вынужденность симуляции демократии мы видим теперь повсюду. Обтяпывая свои делишки, клептократия  «косит» под  радетеля за  народные блага. Каркас выборов-перевыборов есть, но его малоэффективное функционирование, бездуховность и неосвещенность нравственностью-очевидны. Провидческие стихи «проклятого» СМОГовца Леонида Губанова сбываются:

Стареет седенькая местность,
где одуванчики в пыли,
и палачи твои известны,
они сидят в могучих креслах,
чтоб ваше имя похвалить.

Палачи используют новые средства. Погибшие от заказных убийств Листев, Холодов, кончившие жизни при странных обстоятельствах Александр Мень, Андрей  Боровик  и Александр Лебедь, «сгоревший» от внезапной болезни депутат Новосибирского областного совета Иван Мамай… Выпадают из жизни люди, принадлежащие к самым разным краскам политического спектра, все больше нарастает концентрация серости. Акрополь мытьем или катанием «выпавших из оборота» ярких имен и незаурядных личностей  можно продолжать в бесконечность. А скольких людей за эти годы «приговорили» ( употреблю рифму Галича) не «колесованием», так «голосованием»! Потери и в самом деле «достигли критической концентрации». Вначале «реформ» неугодные уничтожались в «трудовых коллективах» во время дележки собственности. Потом на выборах, путем установления непреодолимых процентных барьеров, подстраивания подлых пиаровских козней, включения административного ресурса. В итоге из парламентариев всех уровней практически изгнана интеллигенция.( Но зато разрешено создать Общественный совет из харизматических личностей. Для «подкачки» харизмы лучшее средство—телевизор.) В книге живущего сейчас в Москве  психолога и метафизика Сергея Ключникова  «Невидимая броня» теме моббинга( коллективной травли) посвящена глава, но тема эта далеко не исчерпана. В результате последних демаршей властей общество почувствовало: медленно, туго, в невиданных дотоле обличиях, но воспетое Мандельштамом колесо опять пришло в движение. Не даром на экран выплескиваются и констатирующий  исчезающе-ничтожную значимость  вовлеченного в ристалища Клио человеческой личности «Штрафбат», и по-голливудски ретрово-лощеные «Дети Арбата»: холодок опять побежал по спинам.
Третье извлечение Мастера -неизбежно. Будет ли это поколение высокообразованных нонконформистов-западников, хлебнувших дальних странствий и вернувшихся к родным очагам, или впитавших беды родной земли почвенников, они придут. И тогда опять заговорит совесть нации. Так как это уже было. Преодолевая все.

Против меня -в зенит
Брошен радиоклич,
Серого зданья гранит
Входит со мною в клинч;
Можно меня смолоть
И с потрохами съесть
Хрупкую эту плоть
( Вес-66)
Можно меня согнуть
( От роду 40 лет),
Можно обрушить муть
Митингов и газет;
Можно меня стереть-
Двинуть махиной всей,
Жизни отрезать треть
(Рост-177)
   Юлий Даниэль, Из сборника «Стихи из неволи» (Амстердам, 1971).

Но не смололо, не сломало. Кем был изрыгнувший «Россия, сука, ты за все ответишь!» Синявский, - разрушителем державного покоя или созидателем свободы? За себя был или «за Россию ответчиком»? Вряд ли кто-то даст однозначный ответ и поставит окончательный диагноз. 


2006 г.